|
|
Дирижер речного
флота
Все домашнее хозяйство, заботы о воспитании детей лежали на
плечах матери Натальи Александровны, маленькой женщины, неутомимо снующей по
дому с утра до вечера.
Потом стали подрастать помощники, «мужики». Шли работать на Волгу, на
пароходы, зовущие гудками к себе молодые сердца. Бывают же в жизни такие
совпадения. Мирон Иванович, мой дедушка, отец моего отца начал свою службу
на флоте семнадцатилетним матросом на путевом пароходике с названием «Уфа» в
1890 году, не подозревая, что сын его навсегда свяжет свою судьбу с городом,
название которого начертано на борту его суденышка. И судьба эта оказалась
счастливой. Мой отец, Александр Миронович, никогда не жалел об избранном им
пути. Самозабвенно любил свою работу на флоте до конца жизни.
…«Когда в 1914 году началась первая мировая война, многих мужчин отправили
на фронт, работать было некому. И отец поручил мне, тринадцатилетнему
мальчишке, самостоятельный участок на реке — мелкую протоку напротив
строящегося железнодорожного моста в Симбирске. Отец был тогда старшиной
судоходного участка Симбирск—Тетюши, протяженностью около ста километров.
Помню свою первую зарплату. Подошел путевой пароход, и мы с отцом вместе со
всеми поднялись на борт. Кассир, высокий, тучный мужчина в пенсне,
выкрикнул:
— Шипанов Александр!
Я подошел к нему. Но он, глядя поверх очков, еще раз крикнул меня.
— Это я,— сказал я ему.
Тогда он, удивленно разглядывая меня сверху сказал отцу: «Больно уж мал у
тебя работник, Мирон».
— Ничего, вырастет,— заверил его отец».
(Сборник очерков «Рабочие династии», 1976 г.)
И в этом он не ошибся. Его сын, Шипанов Александр, вырос из рядового матроса
до диспетчера Бельского речного пароходства, где проработал 34 года и ушел
на пенсию с должности главного инженера-диспетчера прослужив на флоте 47
лет.
Работа была смыслом его жизни. Работал он как-то самозабвенно и радостно,
как и жил, источая вокруг себя неиссякаемую энергию вечного двигателя. Умел
удивляться и радоваться даже тем мелочам жизни, которых другие не замечали.
Когда в 1971 году начали сносить частные дома по ул. Белякова, отцу и его
жене Зое Евдокимовне выделили однокомнатную квартиру на втором этаже в новом
доме-девятиэтажке. Дочери Валентине с семьей дали отдельную двухкомнатную.
Отец пришел в восторг от своего нового жилья. Любуясь с улицы высоким домом,
похожим на пчелиный улей с тесными ячейками окон, он говорил:
— Вот ведь до чего дожили! Раньше в каменных домах только господа жили, а
теперь мы, простые люди, живем…
И хотя наши «апартаменты» составляли всего 18 квадратных метров, где было
все совмещенным: кабинет, столовая и спальня все вместе, и санузел с ванной
— он все равно был доволен. Под своим окном устроил цветник и оберегал его.
Отец любил редкие, красивые вещи. Приобрел в комиссионном магазине
письменный стол, покрытый зеленым сукном, уже изрядно кому-то послуживший.
Оттуда же, из комиссионки, притащил платяной дубовый шкаф. Долго любовался
своими приобретениями, находя в них все новые и новые достоинства. Гордостью
среди этих антикварных вещей было зеркало-трюмо, сделанное на память в
старые времена его другом-шкипером. Свою любовь к живописи отец удовлетворял
вырезанными из журнала «Огонек» иллюстрациями, которые он прикреплял
кнопками к стене над письменным столом. Это была для него своеобразная
«Третьяковская галерея».
Как он искренне, по-детски, радовался, когда ему, как ветерану, наконец-то
поставили домашний телефон. Он звонил всем своим родным и знакомым, сообщая
эту радостную весть. Говорил, что вот теперь можно будет звонить друг другу,
если нельзя будет встретиться. А мы, утомленные работой и житейскими
невзгодами, не понимали его радости, отвечали как-то невпопад, старались
скорее свернуть разговор. Мы не давали себе труда понять, что ему, уходящему
из жизни, радостно слышать голоса родных людей, и телефон — его единственная
связь с живым миром. Вернуть бы сейчас назад эти десять лет и позвонить по
домашнему телефону Александру Мироновичу…
Его счастливая звезда зажглась на пароходе «Заструга», где он плавал сначала
штурвальным, а после окончания курсов командного состава — помощником
капитана. Здесь же был избран председателем судового комитета профсоюза. По
итогам годового смотра профсоюзной работы «Заструга» постоянно занимала
передовые места. Это и стало определяющим при решении вопроса о назначении
кандидатуры на учебу в Ленинград на курсы диспетчеров. Советская республика,
покончив с гражданской войной, приспустила к восстановлению разрушенного
хозяйства, и важная роль отводилась при этом речному флоту. Стояла задача
реконструкции, обновления флота и разработки новой системы его эксплуатации.
Для выполнения этих задач требовалось введение диспетчерской службы системы
управления. И первым диспетчером на реке Белой стал мой отец — Шипанов
Александр Миронович.
Отец, несомненно, был талантливым человеком, русским самородком. Он
рассказывал, как трудно было ему на ленинградских курсах диспетчеров, где
преподавали высшую математику и физику, с его тремя классами начальной
школы.
«…Но при одной мысли, что я не оправдаю доверия тех, кто меня послал, что
флот не получит нужного специалиста, весь сон пропадал. И днем и ночью я
почти не отрывался от книг и одолел науку». (Сборник очерков «Рабочие
династии», 1976 г.)
Да, конечно, чувство ответственности, присущее большинству людей того
времени, сыграло свою роль. Но главным, как мне кажется, был его природный
дар, талант, раскрывшийся в благоприятных для этого обстоятельствах.
Ленинград — город русской славы — с его историей, наукой, культурой, с его
проспектами, музеями и парками произвел ошеломляющее впечатление на
провинциального речника, раскрыл перед ним новые горизонты.
Отец с улыбкой вспоминал, что, кроме специальных предметов, на курсах
преподавали уроки танцев. Советская власть возвращала флоту его культурные
традиции. И, надо отметить, он отлично танцевал на вечерах.
Если отцу в детстве, как он пишет, казалось, что пароходы по реке взад и
вперед гоняет великан, сидящий на высокой горе, то, вернувшись из Лениграда,
он сам стал этим великаном.
«…С приездом Александра Мироновича Шипанова из Ленинграда организовалась
диспетчерская система управления флотом. На всю жизнь запомнил Александр
Миронович первый день своей самостоятельной работы. В диспетчерскую ввалился
этакий «речной волк» — старый капитан, могучий мужчина с бородой, в фуражке
с золотым «крабом».
— Ну, куда мне дальше следовать?
Александр Миронович написал ему приказ, поставил свою подпись. А потом долго
размышлял: «Вот ведь как здорово сложилось — командую флотом!» Дал задание —
и повел капитан свой теплоход с вереницей барж. Так какая же ответственность
на меня ложится!» (Сборник очерков «Рабочие династии», 1976 г.)
Диспетчер — это дирижер большого индустриального оркестра. Без него
немыслимо современное производство с его огромным размахом, сложнейшими
механизмами, сотнями и тысячами людей, участвующими в трудовом процессе.
Как-то в детстве мне пришлось побывать в кабинете у отца, на его работе, в
диспетчерской. Какой это был удивительный мир! На стенах, на столе, висели,
лежали большие карты с маленькими флажками на них, кругом телефоны, в
воздухе эфирный треск, отец с логарифмической линейкой в руке что-то
измеряет на карте, одновременно разговаривая по телефону. Потом притягивает
к себе поближе какую-то трубку на штанге и кричит в нее: «Дербешка, Дербешка!»
И через некоторое время оттуда, из трубки, слышится приветливый голос:
«Здравствуй, Мироныч!» Я увидела и поняла, какую же ответственную работу
делает мой отец.
По утрам отец надевал фуражку с золотым позументом, форменный китель с
блестящими пуговицами, с чистым носовым платочком в кармане, который
подавала ему мать, как-то торжественно и красиво, и шел по улице на работу.
Надо сказать, что отец рано овдовел. Сначала мы с братом Евгением жили у
бабушки в деревне и там учились в начальной школе, а потом учиться дальше
приехали в Уфу. Понятно, что сиротам всего света живется нелегко. Всякое
бывало. Но мы с братом никогда, ни на что не жаловались отцу. Мы его
обожали. Уважение окружающих к нему передавалось и нам. Для нас он был
необыкновенный человек, и мы даже немного его побаивались.
В довоенное время увидеть на улице человека с орденом или медалью на груди
было большой редкостью. Это означало, что человек этот герой. Ну, а если это
ваш родной отец? В 1940 году отец поехал в Москву, в Кремль, где ему сам
Михаил Иванович Калинин вручил медаль «За трудовое отличие». Тогда он был
уже старшим диспетчером. Мы гордились им, нам нравилось, когда люди на улице
смотрели на его медаль. Люди-то, конечно, не знали, чем он отличился, за что
получил награду. Но мы-то знали, чего стоила эта награда. Отец уходил на
работу рано утром и возвращался поздно вечером. Ужинал, отдыхал и снова шел
в пароходство, в свою с картами и телефонами диспетчерскую. Я объясняла себе
это так: ведь жизнь на реках не прекращается и ночью, пароходы и баржи
беспрерывно плывут от пристани к пристани, и наш отец управляет ими, следит,
чтобы ночью что-нибудь не случилось.
Я приближаюсь к сорок первому году — война! Узнали мы о ней так. Мой отец
любил в выходные дни ходить по хозяйственным магазинам. Не знаю, что он там
искал, потому что ничего не покупал. Но в эти походы он иногда брал и меня.
Отказываться было нельзя. В доме была армейская дисциплина. Я тогда была
школьницей. Топоры и пилы мне были не интересны, и я, изнывая от скуки,
просто глазела по сторонам. 22 июня утром отец, как всегда, нарядился в свою
рубаху-косоворотку с шелковым ремешком, надел большую белую фуражку, и мы
отправились по его любимым магазинам.
Когда возвращались домой, как всегда, ничего не купив, обратили внимание на
толпу людей возле уличных громкоговорителей. Отец заметил, что это они,
наверное, футбольный матч слушают. К футболу он был равнодушен. Когда же мы
пришли домой, то мать, открывая нам дверь и увидев наши спокойные лица,
вскрикнула: «Вы что, ничего не знаете? Война!» А мы думали — футбол.
В одно мгновенье изменилось все. В магазинах исчезли продукты. Нас с братом
Евгением стали поднимать в пять часов утра и посылать в очередь за хлебом в
магазин. Пока мы, полусонные, стояли у закрытой двери магазина, нам на
ладошках карандашом писали номер очереди. Однажды я почему-то оказалась в
магазине в единственном числе. Получила одну, очень свежую, мягкую
французскую булочку. По дороге к дому я сначала понюхала ее, потом откусила
кусочек и как-то совсем незаметно съела всю. Домой долго не возвращалась.
Ждала, пока отец уйдет на работу. А мать ругалась. Ведь я съела паек,
который дали на всех. Наш отец был исключительно порядочным, бескорыстным
человеком и не злоупотреблял своим служебным положением. Я помню, как мать
пропускала через мясорубку вареные картофельные очистки и добавляла их в
хлеб. Хлеб получался тяжелый и кислый. А однажды отец, придя вечером домой,
сказал, чтобы я пошла к проходной витаминного завода, где мне дадут немного
конфет. Конфеты? Да их уже с самого начала войны в магазинах не было. Я не
стала спрашивать, что за конфеты, от кого. Не скрою: это было приятное
поручение. Как выяснилось потом, конфеты эти предназначались для группы
инженеров, в том числе для отца, за какую-то общую работу. Но никогда еще
такого не было, чтобы за это расплачивались конфетами. Дело было зимой. Я
подошла к проходной завода, и мне кто-то невидимый в темноте сунул приличный
пакет, обернутый мешком. От него исходил давно забытый нежный запах
ванилина.
Я представляла, что там в мешке, за моей спиной, лежат вкусные шоколадные
конфеты, которые я скоро попробую. Что меня угостят — я в этом не
сомневалась. Принесла сверток домой. Отец посмотрел на него с какой-то
брезгливостью и сказал: «А ну их ко псам (это было его единственное
ругательство), отнеси». Во мне закипела обида. Как же так? Почему? Зачем же
я ходила? Пусть бы они сами, эти инженеры, шли! Ведь они все равно подумают,
что отец взял часть конфет себе. Ну это же просто смешно, в конце концов. Но
вслух я ничего не сказала и отнесла сверток с конфетами на второй этаж
нашего дома, где обитали эвакуированные инженеры, временно работающие в
пароходстве. Я получила хороший нравственный урок. Отец не хотел пачкать
руки. А что о нем подумают — его не волновало, лишь бы его совесть была
чистой.
По своей должности отец был забронирован от призыва в армию. У них на флоте
ввели погоны. Не знаю, кто там по званию был отец. Но погоны носил с
удовольствием и сутками пропадал на работе. Его флот перевозил
стратегические грузы для фронта. Он тогда был уже начальником службы
движения.
А радио сообщало страшные сводки Совинформбюро. Немцы занимали наши города.
В наш дом стали приходить похоронки на мальчишек, с которыми мы недавно во
дворе играли в волейбол. И я решила бежать на фронт. Остановить немцев.
Одним своим праведным гневом и ненавистью. Этой вечной непобедимой силой
романтиков. Вот только возраста для армии не хватало. Не было и семнадцати.
Но исправить в паспорте год рождения и приклеить карточку какой-то солидной
тети, нашей родственницы, вместо моей девчоночьей, не составило большого
труда. Дома оставила записку: «Обо мне не беспокойтесь — я ушла на фронт».
Три дня ходила по военкоматам, голодала, ночевала на каких-то чердаках.
Бдительных военкомов обмануть не удавалось. Все же один пожалел меня, когда
я ему все честно рассказала, и направил меня на военные курсы поваров. Я
была рада и этому. Поваром я, конечно, быть не собиралась. Мне бы только до
фронта добраться, а там уж, наверное, смелые люди нужны. Я спокойно училась
на своих военных курсах, решив, что для всех своих родственников я
потерялась.
Однако я ошибалась. Отец разыскивал меня по военкоматам. И нашел на этих
поварских курсах. Начальник курсов, когда меня вызвали к нему (там уже был
отец), сказал: «Как несовершеннолетняя вы можете вернуться домой». Я наотрез
отказалась. Убежала в казарму, спряталась под нары и не вылезала оттуда,
пока не ушел отец.
На фронте я стала санинструктором стрелкового батальона. Была ранена в бою
под городом Герлиц. Лежала в госпитале на Кавказе, куда отец и приехал за
мной.
После войны нам вместе жить не пришлось. Я — уехала на остров Сахалин. Вышла
замуж. А у Александра Мироновича произошли в жизни изменения не совсем для
него приятные. Вот как он пишет об этом в своей автобиографии:
«В 1952 году мне была нанесена глубокая моральная травма. Меня, как не
имеющего высшего технического образования, приказом министра освободили от
занимаемой должности, а вместо меня был назначен молодой специалист инженер
Новиков В. М. Руководство пароходства, начальник Рачков В. Ф., чтобы
сохранить мне заработную плату, предложил мне перейти на должность
капитана-наставника пассажирского флота или поехать на линию начальником
пристани. Но никто из них не подумал о том, как мне, основателю первой
диспетчерской службы на Белой и проработавшему 21 год в службе движения,
будет тяжело пережить все это. Кроме того, как мне, человеку знающему весь
флот, бассейн, условия плавания, знающему всех людей плавсостава и берега,
уйти с этой работы. Я был до предела влюблен в свою работу. Я был опытнейшим
практиком и большим специалистом своего дела. Да разве я мог так поступить,
чтобы не передать кому-то свой богатый опыт. Уйти и унести все с собой. Я не
мог оторваться от своей работы, от своего коллектива, где я практически
вырос до инженера того времени. Я поступил так, как мне подсказала моя
совесть. Конечно, я и раньше думал, что мне надо повышать свои знания. Надо
работать и учиться. Когда я ставил этот вопрос, ни один начальник
пароходства меня в этом не поддержал. Ответ был один: «Работай, Мироныч, мы
тебе и так доверяем». Несмотря на то, что зарплата старшего диспетчера была
на 240 рублей меньше, чем у начальника службы движения, все же я просил,
чтобы меня назначили старшим диспетчером.
Конечно, мне нелегко было уступить свое место, но я тогда хорошо понимал,
что наступает такое время, когда на руководящие должности с каждым годом все
больше назначают людей с высшим техническим образованием. А мы — практики,
как морально устаревшие машины, но пока еще нужные производству,
переключаемая на второстепенные роли. Просьба моя была удовлетворена. Я был
назначен старшим диспетчером. Хотя в кабинете службы движения я и пересел за
другой стол, по занимаемой должности, но в работе я по-прежнему оставался
начальником службы движения, потому что все линейные работники, капитаны и
шкипера судов по-прежнему во всех вопросах обращались ко мне. В. М. Новиков
правильно понял, что иначе нам работать нельзя. Он дал мне полную волю
действия и сам даже часто без стеснения обращался ко мне за советом и всегда
считался с моим мнением. Все это воодушевило меня, и я работал с полной
отдачей сил. Начальник пароходства т. Рачков В. Ф. за мое решение остаться
работать в службе движения поблагодарил меня и обещал по возможности
оказывать мне материальную помощь. Сам же Новиков В. М. очень активно взялся
за внедрение вождения судов методом толкания на Белой. Благодаря его
инициативе и проделанной большой работе в этой области, этот прогрессивный
метод скоро получил у нас широкое применение.
Поскольку грузооборот нашего пароходства с каждым годом возрастал,
количество судов увеличивалось. Тогда, опять же по инициативе Новикова В.
М., начальник пароходства Кибальник Ф. А. обратился в Министерство, чтобы
ввести в штат Бельскому пароходству должность главного диспетчера, которая
когда-то была заменена начальником службы движения. Тогда же меня и
назначили главным инженером-диспетчером управления пароходства, где я
проработал до ухода на пенсию. В 1962 году я ушел на заслуженный отдых.
Только на Белой я проработал 34 года, а всего на речном транспорте почти
полвека — 47 лет. В 1954 году за свой добросовестный труд я был представлен
к высшей правительственной награде ордену Ленина. Награду в Георгиевском
зале Кремля вручал Климент Ефремович Ворошилов. Я награжден юбилейной
медалью в честь 100-летия со дня рождения Ленина, юбилейной медалью в честь
30-й годовщины победы над Германией. Имею большое количество почетных грамот
Министерства речного флота и начальников пароходств. Получал большое
количество денежных премий…».
Когда в 1991 году Александру Мироновичу исполнилось 90 лет, администрация и
профсоюзный комитет Бельского речного пароходства пришли к нему домой
поздравить.
Александр Миронович, принимая поздравления, с искренним удивлением спросил
представителей пароходства: «Значит, я этого достоин, если вы обо мне не
забыли?»
Время — неумолимо. Десять лет, как нет на белом свете моего отца, Александра
Мироновича. Его сын, а мой брат Евгений Александрович, бравый капитан
флагманского парохода «Советский полярник» и парохода «Джамбул», теперь уже
пенсионер, ветеран речного флота, которому он отдал 50 лет своей жизни. Но
подросли внуки-правнуки. И совсем скоро молодые ребята, выпускники
Затонского речного училища Павлик Превезенцев, Павлик Варфоломеев и Женя
Кириллов ступят на сияющие чистотой палубы бельских пароходов полноправными
членами команды. Дай бог, чтобы их судьба была такой же счастливой, как у их
прадеда Шипанова Александра Мироновича.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
