№ 07'06

Ирина Дударева

На сайте В Сети

XPOHOС

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

«Все дороги ведут в Рай»

Повесть

Глава первая

Мне было страшно… Впервые за все эти безумные дни и ночи мне было по-настоящему страшно. Казалось, что страх уже давно идет за мной след в след, тяжело дыша, но в последний момент, когда его липкая рука была готова прикоснуться ко мне, каждый раз его что-то останавливало. Он отдергивал руку и, ворча, продолжал свой путь за мной, дожидаясь следующего подходящего случая. И вот момент наступил… Я почувствовала тяжесть руки на правом плече, и меня с головой накрыло холодной волной безотчетного страха, в голове билась одна мысль: «Бежать!». Но куда? А страх шептал на ухо, лез в душу, точил свои безжалостные когти о мое сердце. Я слышала его вкрадчивый, чуть хрипловатый голос, чувствовала, как мои душа и сердце разрываются от его едкого тона… А бежать было некуда…
Вокруг дрожала толпа. Люди еще не отошли от обжигающего омовения в ледяной воде. Мокрая одежда липла к телу, обтягивая его, словно вторая кожа. Мы все были одинаковыми в этих белых рубашках. Всем нам их выдали в начале пути. После последнего очищения водой моя рубашка стала совсем прозрачной, липкой и тяжелой. Я сама себе казалась раздетой. Мне вдруг стало стыдно. В этой толпе не только женщины, но и мужчины, а я практически нагая…
Остальным было все равно. Я видела людей, облаченных в точно такие же рубашки. Но им не было дела до своей или до чьей-то наготы. В их взгляде жила пустота, какая-то ненормальная отрешенность от всех событий.
Многие, опустив головы, смотрели в черную рыхлую землю. Другие уставились на врата, что красовались впереди, — на них действительно стоило посмотреть: деревянные, резные, ярко-красного цвета, а наверху фигурки чертенят. Они стояли обвив свои задние лапки хвостами, держа в передних трубы и задрав мордочки вверх. Их рубиновые глаза были открыты, они уставились в небо, словно ища в нем вдохновения или сигнала.
Резкий звук силой заставил меня оторвать взгляд от чертенят. Врата с медленным, режущим душу скрипом открывались…
В узкую, но постепенно расширяющуюся щель проглядывала белоснежная равнина. Я слабо охнула и подалась вперед. Толпа безропотно, не издав ни звука, пошла следом.
Боже, это осквернение!!! Как я и эти люди можем ступать такими грязными ногами на этот белый ковер?
Но волновало это лишь меня. Люди шли, оставляя красные следы. Одна за другой над их головами вспыхивали звездочки. Я шагнула, и моя нога погрузилась в пух. Я упала и уже не смогла встать. Люди тихо шли мимо… Не видя меня, один за другим — мимо. Мне ужасно хотелось что-нибудь крикнуть, но в горле пересохло, и я не смогла издать ни звука. Толпа удалялась, а я оставалась один на один со слепящей глаза белизной. Врата медленно, все с тем же противным скрипом закрывались. Мне показалось, что один из чертенят хитро подмигнул мне своим рубиновым глазом, на миг оторвав свой взгляд от неба.
Голова тяжелела. Я осторожно помотала ею и снова уставилась на уже закрывшиеся врата. Теперь они были белыми, а вместо чертенят на них были милые такие ангелочки, одетые в мантии, и тоже с трубами. Я совершенно четко видела, как ангелочек закрыл один глаз, потом открыл его. Он тоже мне подмигнул!!! О Боже…
Я в испуге сделала над собой героическое усилие, приподнялась на локтях и рухнула на спину, с головой утонув в белоснежном беспамятстве.
Странное ощущение… Как будто кто-то тянет тебя за веки, чтобы ты проснулся. Не нужно прикладывать никаких усилий. Раз — и глаза открыты. Я все еще лежала на пуховом одеяле. Вокруг была пустынная белизна, но где-то вдали мерцал таинственный свет. На горизонте что-то сияло под лучами солнца.
Я себя чувствовала как в пустыне. Хотелось пить, но колодцев не предвиделось; палящее солнце, одиночество и миражи.
Я встала и, пошатываясь, пошла к этому далекому блеску. Мне казалось, что это и есть главное наказание: просто идти к несуществующей точке, умоляя несуществующие небеса пролиться несуществующим дождем… Но, наверное, я не самая великая грешница Земли, потому что неожиданно для себя я уткнулась в хрустальную лестницу, ведущую в никуда. Ступеньки переливались под лучами солнца всеми цветами радуги, создавая эффект эдакого северного сияния. Я не раздумывала ни секунды — лестница казалась мне логическим продолжением моего пути, и я пошла по ней.
Казалось, что иду уже битый час. Земля постепенно удалялась, а ступенькам не было конца. Я решила, что грехов на мне все-таки многовато, и этот путь не что иное, как наказание Божье. Но свыкнуться с этой мыслью мне не удалось. Из туманной дымки постепенно выплывала темная стена. Над призрачным входом мигала надпись: «Личная резиденция Господа Бога. Входить только по зову».
Толкнув дверь, я оказалась на холодном полу в пустой комнате. Выбора не было. Одна дверь впереди меня, другая — позади, с надписью «Выход».
Стоило мне сделать шаг вперед, как рядом с дверью появилась симпатичная девушка в белой майке и шортах и тоже босиком. Она показалось мне знакомой, даже чем-то родной. Но больше всего меня поразила пара премиленьких прозрачных крылышек у нее на спине. Как я не упала в обморок, до сих пор не знаю. Все силы я отдала на то, чтобы устоять на ногах, потом подумала и выжала из себя:
— Здравствуйте…
— Привет, — кивнула девушка.
Мы постояли еще немного, я решила, что молчание затянулось, и спросила:
— А вы кто?
— Твой ангел-хранитель.
Как мило!!! Она сказала это так просто, что я даже не стала сомневаться.
— А где вы были раньше? — задала я глупый вопрос и получила столь же глупый ответ.
— Чай пила.
Я была настолько ошеломлена этим диалогом, что не нашла ничего лучшего, как сказать «Приятного аппетита».
— Спасибо, — кивнула милая барышня.
— А разве ангелы пьют чай? — полюбопытствовала я.
Кажется, мне удалось вывести ее из состояния равновесия. Мой личный ангелок хлопнул ресничками и выдал:
— Конечно, мы же тоже люди!
— Как же ты не уследила, Рита? — зазвенел тоненький голосочек рядом с моим ухом. — Ты и так на грани исключения! И не пожимай плечами, ты это прекрасно знаешь.
Девушка еще что-то тараторила, но звон в моих ушах полностью заглушал ее голос. Блаженство…
Если я слышу, следовательно, я существую? Наконец мои несчастные уши справились со звоном, и девушка-тараторка вновь вторглась в мое сознание.
— Пора бы ей очнуться. Ну, Рита, и влетит тебе!
Мне стало даже любопытно, что это за болтушка. Глаза помимо моей воли открылись, а рот растянулся до ушей. Рядом с моим бренным телом, по-прежнему нагим, стояли два ангела. Один — мой личный, а второй — та самая балаболка.
— Привет! Вернулась? Ну и напугала же ты нас! Встать сможешь? Тебе уже пора поторопиться. Наш Главный уже заждался. А ты ползешь как черепаха! Идем, идем!..
Я, совершенно ошалевшая от болтовни, безропотно пошла за ней. Господи, теперь я знаю, как чувствовали себя мои знакомые, когда я говорила без умолку, выливая на их бедные головы все свои чувства. Как же я их понимаю…
Тараторка распахнула дверь и буквально втолкнула меня в бесконечно белое пространство. Наверное, здесь любят этот цвет. Я тихо взвизгнула, вжала голову в плечи и рухнула в белую нежность пены для ванн. Под пеной оказалась приятная горячая вода. Я расслабилась и позволила воде полностью окутать тело. Неутомимая болтушка и строгая Рита снова оказались рядом со мной.
— Ритулик, давай помоем эту замарашку. Боже, что с ее волосами? У них такой вид, будто она не мыла их по меньшей мере год!
— Ты забываешь, откуда она пришла, — тихо сказала Рита. — Оттуда возвращаются чистыми духовно, а не внешне. Не так уж много времени прошло с тех пор, как ты сама там была.
— Ты права… Боже мой, мы опаздываем! Давай свою лапку, грешница!
— Не смей ее обижать! — взвилась Рита. — У тебя нет на это права! Она такой же человек, как и все остальные! А что касается ее грехов, она их честно искупила! И ты это прекрасно знаешь! И вообще, Вика, твое задание — наблюдать за хранителями, а не выполнять их работу!
Рита схватила мою руку и начала усердно тереть ее мочалкой.
— Рита, что с тобой? Все мы люди, а значит, грешники. И все, кто здесь, искупали свою вину перед Богом, мы все прошли через это!
— Вика, ты должна знать, — в глазах хранительницы моей жалкой намыленной души стояли слезы, а голос звенел от напряжения, — ее возьмут на мое место?
— Ну что ты? Кто ж тебя заменит? — нежно произнесла Вика, глядя в сторону. Мне показалось, что в ее глазах стоят слезы.
— Мы обе знаем, что сегодня я уйду. Как только решится ее судьба, меня выставят отсюда как котенка. Я и так здесь лишние пять лет. Мне даровали еще одну возможность хранить жизнь, я думала, она будет долгой… Вика, я не хочу туда… Что там будет? Как там? Хорошо или плохо? Я боюсь… Вика, я не хочу…
Все это время я сидела дура дурой и слушала диалог двух хранителей.
— Рита, извини… Солнышко, ангелок мой, сейчас не время для истерик. Давай закончим свое дело, а потом поговорим.
— Я должна быть с ней.
— Отпрошу тебя. Сегодня сложный день. К нему всех готовят заранее. Только почему-то не нас…
— Выхода нет?
— Нет…
Рита повернулась ко мне:
— Извини меня. Я тебя не уберегла. Сама не понимаю, как это произошло. Я отвернулась всего на секунду, а когда увидела тебя… И рядом никого, кто мог бы спасти… Прости… Я знала, что ты винишь себя, я читала твои мысли… Нельзя было оставлять тебя одну. Нельзя! А я все равно оставила… И поплатилась за это…
— Я в порядке!
Я старалась подбодрить Риту, но добилась совершенно противоположного результата.
— Если бы ты была в порядке, то лежала бы не здесь, а дома на диване!
— Я не знаю, будет ли тебе от этого легче, но мне и здесь хорошо.
— Нам надо торопиться, — мягко вмешалась Вика, — давай я тебе спину потру.
Меня вымыли, вытерли и даже одели в ту же самую дурацкую ночнушку, но уже выстиранную и выглаженную.
— Идем. Тебе предстоит встреча с Главным.
— Кто он такой?
— Он тебе понравится. Он добрый. Иди сюда…
Меня подвели к дверному проему, занавешенному легкой тканью. Одним движением руки Вика отодвинула импровизированную дверь и вывела меня за порог.
Тоненькая нить вела от моих ног к призрачному храму, сотканному из облачных лоскутков. Внизу под ногами простиралась долина, залитая золотой звездной глазурью. А над храмом сияла луна. Огромный полумесяц, как на мечети, освещал серебряным светом протянутую к храму нить.
— Ты должна пройти, — просто сказала Рита.
— По ней?! Здесь же метров двадцать! Я не дойду! Да и высоко!
Я лгала. Меня не пугала высота. И даже расстояние не пугало. Тонкая белизна нити завораживала, манила, звала. Кто-то выключил звук, оставив в эфире лишь тоненький звон нити, осторожно раскачиваемой ветром. Я видела, что Рита стоит на той стороне и ждет меня. Ждет, смотрит, боится. Мне хотелось убежать, закричать, забиться в истерике. Но и это мне не было дано. Выбора нет: только идти. Ступить на нить и победить ее, пройти до конца и увидеть, наконец, таинственного Главного.
Рита что-то шептала, сжав кулаки. Я не умею читать по губам, но ее слова проносились в моей голове с пугающей легкостью, если меня вообще могло сейчас хоть что-то напугать.
«Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы она прошла! Она должна… Боже, я знаю, я сегодня ухожу, и это моя последняя просьба… Пусть она дойдет… Ей нельзя упасть, ей надо пройти до самого конца».
Я сделала шаг вперед. Нить тоненько зазвенела, пуская меня в свое пространство. Уже на третьем шаге ступни были изрезаны в кровь. Мне казалось, что вот-вот я сорвусь, мои руки взлетят вверх, пытаясь уцепиться хоть за что-либо, и я полечу вниз, а за мной кинется в невероятном прыжке Рита. Но внизу вместо теплого, нежного, пушистого снега меня примет холодная, жестокая вода. Совсем как там…
Я вздрогнула и забалансировала на нити. До Риты всего несколько шагов. Она раскинула руки в стороны и ждет меня. Нельзя падать! Дойти! Надо дойти.
Последние два метра я пробежала и уткнулась лицом в Риту. Она обнимала меня и плакала, горячо шепча:
— Молодец, молодец, молодец…
Я оторвалась от Риты и обернулась назад. Нить из белой превратилась в красную, а под ней, на полотне земли, алели кровавые пятна.
Вика тихо опустилась рядом.
— Идем, ты себе все ноги изрезала.
Миг — и нить со всеми моими страданиями осталась за стенами храма.
Комната светилась изнутри. В углу был умывальник с набором необходимых принадлежностей. Посередине — кресло.
— Садись, родная. Будем лечить.
Ноги подкосились, и я утонула в мягком теплом кресле. Мои пятки взметнулись вверх и оказались прямо на уровне рук Риты.
— Вика, подай мазь.
Что-то нежное и мягкое коснулось моих ступней. Я готова была разрыдаться от боли, что жгла мои ноги, когда вдруг поняла, что боль ушла.
Меня вывели в длинный широкий коридор. Возле стен стояли люди в темных одеждах, и лишь тусклый свет опущенных крыльев указывал на их принадлежность к ангелам.
— Не смотри на них. Они стоят здесь в наказание. Они нарушили «Небесный Кодекс». Если посмотреть одному из них в глаза, он в считанные секунды уговорит тебя поменяться с ним местами.
Ковер на полу полностью заглушал шаги. В коридоре становилось все светлее, и наконец мы остановились перед высокими дверьми. Вика подмигнула мне и распахнула двери.
Солнечный, обжигающий, слепящий свет накрыл меня с головой, и на миг я все забыла, а потом вспомнила…

Глава вторая

Мне пять лет. Мне всего лишь пять лет. Мне пока еще пять лет.
Сегодня погиб мой старший брат Сергей. Ему было двадцать. Мама заперлась в комнате и все время молчит. Папа тихо пьет водку, погрузившись в себя.
Мы сидим вдвоем. Мы — это я и моя Машка. Машка — беспородный котенок с зелеными глазами, глядящими в разные стороны. Машка мяукает. Это, наверное, от того, что я ее держу на руках. Ей это не нравится. Но мне кажется, что, если ее выпустить, она уйдет от нас, как Сережка…
Три дня назад меня положили в больницу с подозрением на аппендицит, но так ничего и не вырезали. Странно, но от одного запаха больницы живот сразу прошел. Меня не собирались выписывать, когда пришла мама. Я по ее лицу поняла, что что-то не так. Она была потухшей. Я обняла маму и тихо заплакала. Мне было очень плохо в тот момент. Я поняла: что-то случилось. И мама сказала. Сережка не ночевал дома. Она очень просила меня остаться в больнице, но я подняла такой скандал… Не сочтите меня бесчувственной: просто мама мне дорога, но брат — это святое.
Утром следующего дня нам позвонили. Мертвенно бледный папа пытался одновременно натянуть брюки, рубашку и успокоить маму.
Меня оставили дома одну. Когда родители уходили, я выскочила из спальни в чем была и бросилась к папе.
— Потерпи, дочка. Нам всем надо потерпеть. Мы скоро вернемся. Не надо тебе с нами ходить. Ты же уже большая, верно? Посиди одна…
— А когда Сережа придет, можно, мы с ним пойдем гулять?
Наивная… Маленькая наивная девочка…
Папа опустился передо мной на колени.
— Пойми, доченька, это очень важно: Сережа больше не придет. Давай представим, что он уехал. Далеко-далеко. И ты больше не сможешь видеться с ним.
— А ты сможешь?
— И я не смогу. И мама не сможет.
— А туда, в далеко-далеко, письма писать можно?
— Можно. Но Сережа вряд ли будет тебе отвечать. У него там будет много дел.
— А почему он не попрощался?
— Он не хотел, чтобы ты расстраивалась, детка. Нам надо идти, нас уже ждут.
— А если я буду вас сильно-сильно ждать, вы быстрее вернетесь?
— Да. Мы придем так быстро, как только сможем.
Папа встал с колен и обнял плачущую маму.
— Господи, ну почему именно он должен был умереть? — всхлипнула она, выходя за дверь.

Умереть… Что это? Умереть — это уехать далеко-далеко? Туда, где много работы. Туда, куда доходят письма, но откуда не приходят ответы? Туда все уезжают навсегда? Кто-то умер — это значит, он уехал далеко-далеко? Не прощаясь…
Я больше не увижу Сережку. А будет ли он в своем «далеко» скучать о нас? Он как-то сказал, что любит нас больше всего на свете и ни на что не променяет. Так почему же он уехал? На что он нас променял? Что он любит теперь больше всего на свете?!.
Звонок в дверь был таким резким, что я выпустила Машку из рук. Сережка! Ну конечно, это он! Я же знала, что он не может нас бросить! Я дернула дверь, уже готовая броситься на шею брату, но на пороге стоял не он. Соседка…

* * *
Через два года папе удалось разменять нашу квартиру, и мы переехали в другой город. Мама долго страдала и плакала, не хотела уезжать. Я покинула родные края с радостью. У меня не было здесь друзей, меня ничто не держало. Тем более что Сережке можно писать письма и из другого города. Отец был прав, брат мне ни разу не ответил, хотя я систематически отдавала папе письма для Сергея. Я на него не обижалась. Работа…
Мне было семь лет, и я должна была идти в первый класс. Мама не скрывала своего неудовольствия тем, что мной нужно заниматься. Папа устроился на несколько работ и приходил домой поздно вечером, совершенно вымотанный. Он нежно целовал маму в щеку, трепал меня по голове и заваливался на диван. А потом там же и засыпал с пультом от телевизора в руке.
Я весь день проводила дома одна. Вернее, наедине с Машкой. Но та за два года успела из смешного котенка превратиться в толстую неповоротливую кошку, вечно безмятежно дрыхнущую в кресле. Поэтому я запоем читала книги, порой даже не понимая их смысла. Но это было хоть какое-то развлечение.
Мама с самого утра уходила «на пять минут» к соседке за солью (сахаром, крупой, яйцом, молоком, хлебом и т.д.) и пропадала на целый день. Первый раз я искренне испугалась и побежала ее искать. Выскочила на лестничную площадку и принялась стучаться во все двери. Через три этажа мне наконец-то повезло. На пороге чужой квартиры рядом с хозяйкой стояла мама, живая и невредимая.
— Чего ты?
— Тебя ищу, — буркнула я.
— Нашла? Ну вот, теперь иди домой. Я скоро приду.
Дверь начала неумолимо приближаться ко мне, но за доли секунды до ее полного закрытия я услышала разговор:
— Дочка, что ли? Младшая?
— Единственная. Больше детей Бог не дал.
Я со всех ног кинулась домой, забилась в ближайший угол и заревела.
Как же так, мамочка? Как же детей больше Бог не дал? А Сережка? Неужели ты о нем забыла? Да, он уехал, но ведь он все равно родной, любимый, пусть далекий, но все равно такой близкий…
Каждую ночь я желаю ему доброго сна, каждое утро — хорошего дня. А ты? Что же ты делаешь, мамочка? Ты отказываешься от него? От собственного сына? Или ты забыла, что он все еще с нами?
Нет, не могла ты забыть. Не могла! Фотография маленького Сережки стоит в зале рядом с моей фотографией. А еще ты часто смотришь фотоальбомы. Особенно старый, где мы еще маленькие. Не могла ты забыть!
В силу своего возраста я не могла понять, что мама просто не хочет жалости. Не хочет всех этих причитаний и расспросов о трагедии. Не хочет, чтобы на ее семью, на нее, мать, смотрели сквозь призму потери близкого человека.
Тогда я была абсолютно уверена, что мама предала нас. Нас с папой во вторую очередь, а в первую — Сергея, своего сына. И не было рядом человека, который мог бы мне доказать мою неправоту.
Первое сентября наступило быстро. Мама заплела мне косы, одела в форму и повела в школу. Вместе с нами шла наша соседка, тетя Вера. Она вела в первый класс свою внучку.
Светка вначале мне не понравилась — уж не знаю почему. Вроде с виду нормальная девчонка семи лет с большими голубыми бантами. Обычная первоклассница, отличающаяся от меня самой разве что лицом и цветом волос. Нам предстояло учиться в одном классе.
Мама и тетя Вера оживленно разговаривали. Мы со Светкой шли молча, искоса поглядывая друг на друга.
— Наш папа работает. К сожалению, не может прийти.
— А мы со Светланкой одни. Совсем одни.
— Как одни?
— А вот так. Я одна в свое время сына растила. Потом он женился, время пришло. А через месяц, после того как родилась его дочка, погиб. Смешно и нелепо. Жена его мне ребенка принесла. Сказала, что без мужа ей дочка не нужна. А если она еще раз замуж захочет выйти, то ребенок — помеха. По ее словам выходило так, что мой сын виноват. Ребенка сделал, а воспитывать не стал, умер.
— И что, больше не появлялась?
— Нет. За семь лет ни слова от нее.
— Неужели ей жизнь дочери не интересна?
— Я ее не сужу. Так я хоть не одна в мире осталась. А что до Светочки… Ей со мной лучше, чем было бы с матерью. Та всегда дурочкой была. Я не жалею, что тогда ребенка взяла и не стала ей мозги вправлять. А у вас с мужем одна дочка?
Я замерла, ожидая маминого ответа.
— Да.
Что же ты делаешь, мама?
— А что же так?
— Не знаю. Не получилось.
Я вырвала свою руку из маминой ладони и ушла вперед.
Прости ее, Сережка, если сможешь.
Вечером после ужина я решительно подошла к маме.
— Можно тебя спросить?
— Конечно.
— Почему ты говоришь, что я одна в семье? Почему ты ничего не говоришь про Сергея?
— Но ведь его нет, — отвела мама взгляд.
— Его нет с нами, но ведь он есть.
— Дочка, Сережка никогда не вернется. Он не обнимет нас, не поцелует, ничего не расскажет, понимаешь? Мне до сих пор больно от этого. Но я не хочу, чтобы меня жалели. Мы ведь для того и уехали, чтобы здесь нас никто не жалел. Там о нашем горе знали все, здесь — никто. Пойми, его больше нет. Он умер.
Я, глотая слезы, кинулась к отцу.
— Ты говорил, что умереть — это уехать далеко-далеко. Но ведь те, кто уезжает, они остаются. А мама говорит, что Сергея больше нет. Как так? Кому мне верить?
— Солнышко мое, не реви. Ты же у нас уже большая. Завтра утром пойдем гулять, я тебе все объясню.
— Мне с утра в школу, а тебе — на работу.
— Тогда в субботу днем.
— Почему не сейчас?
— Девочка моя, это очень сложно объяснить. Это легче показать. Ты сама все поймешь.
— Ты обещаешь? Ты меня не обманешь?
— Конечно не обману! Когда я тебя обманывал?
Я промолчала. Ведь тогда, два года назад, ты меня именно обманул.

* * *
Нас со Светкой посадили вместе. Она оказалась молчаливой, спокойной, не приставала на переменах. Я подумала-подумала, решила, что в целом она девчонка неплохая, и стала с ней дружить.
Света отозвалась на удивление быстро, и уже в этот день мы шли домой вместе. Она была чем-то похожа на меня. Чем-то неуловимым. Меня тянуло к ней, как железку к магниту. Лишь спустя лет пять я поняла, в чем дело. У нее была своя трагедия в душе, как и у меня. И пусть она никогда не знала своих родителей, но она скучала по ним. Очень часто я ловила ее взгляд, мимолетно брошенный на других детей, которых встречали родители. В нем было так много грусти, боли, сожаления. А я ничем не могла ей помочь, так же, как и она мне.
В субботу папа, как и обещал, взял меня на прогулку.
— Куда мы идем?
— Ты же хотела узнать, куда уехал Сережка.
— Хотела! И сейчас хочу!
— Вот туда и едем.
Мы доехали до конечной остановки, папа поднял меня на руки и сказал:
— Вон за тем забором.
— Там Сережка?
Я удивилась. Вон там, в тени деревьев, где возвышаются кресты, живет Сергей? Что за ерунда?
— Нет, детка. Сергей не здесь. Но здесь те, кто тоже никогда не придет домой. Пойдем. Я познакомлю тебя с твоей прабабушкой.
— Моей прабабушкой? Ты шутишь?
— Нет, малышка. Идем!
Мы вошли под свод темных мрачных деревьев и пошли по аллее. Отец несколько раз сворачивал, я плелась за ним. Наконец он остановился перед одним из множества крестов.
— Привет, бабуля. Это я. Вот, ты просила, чтобы я хоть раз тебе своих детей показал, даже если ты не доживешь. Сережка теперь где-то рядом с тобой. А это моя дочь. Твоя правнучка.
Я стояла, тупо глядя на крест. С фотографии на меня смотрела пожилая женщина, похожая на папу.
— Я не забыл тебя…
— Папа, с кем ты говоришь?
— Смотри, дочка, это то место, куда когда-то уехала моя бабушка. И уже не вернулась. Но, понимаешь, я могу к ней прийти, поговорить с ней, вспомнить те дни и годы, что мы были вместе. Я не был здесь десять лет. А вот теперь приехал с тобой…
— А Сергей тоже вот так… Ну…
Крест, фотография, заборчик…
— Да, детка. Тоже. И ты можешь прийти к нему, поговорить. Но только поговорить. Обнять его, услышать его голос — никогда. Это и есть умереть. Лежать в земле, над тобой крест, родственники приходят, плачут…
Я похолодела.
— Ты хочешь сказать, что она там лежит? Это ее дом?!
— Можно сказать и так…
Отец еще долго объяснял мне эти печальные тонкости. А я ревела. Только теперь я поняла, что письма писать было некому…
Мы пришли домой поздно вечером. Целый день я пыталась осмыслить, что же все-таки произошло. Изменилось ли что-нибудь? Изменилась я сама. Мама встретила нас угрюмым молчанием.
— Что случилось?
— Машка сбежала. Я даже не поняла, как это произошло. Вроде, как обычно, крутилась у ног, а потом раз — и нет. Я весь двор обегала. Нет ее.
Я медленно опустилась в кресло, в котором так любила лежать кошка.
Папа опустился рядом на колени.
— Хочешь, мы заведем другого котенка? Рыжего! Маленького и рыжего, он будет помещаться у тебя на ладошке. Хочешь?
Я покачала головой. Не надо снова подсовывать мне заменители. Сначала письма вместо брата, а теперь рыжий котенок вместо моей Машки. Я хочу жить в нормальном мире, где нет сладких иллюзий.
— Не надо, пап. Я не хочу больше котенка.
— Тогда, может, щенка или попугайчика? Ты ведь так любишь животных!
— Не надо. Не хочу.
Папа медленно встал с колен и заглянул мне в глаза.
— Ты не будешь плакать?
— Буду. Я не хочу, чтобы снова вокруг меня было что-то или кто-то, кого можно потерять. Я пойду к Свете. Можно, я у нее переночую?
— Конечно! Иди.
Как я прожила эту неделю, не знаю. Очень часто ловила себя на том, что накладываю корм в миску или брожу по квартире в поисках Машки. А через неделю меня разбудило тоненькое мяуканье под дверью. Я выскочила в коридор и распахнула дверь. Грязная исхудавшая Машка грациозно вошла в квартиру, мотая слипшимся хвостом.
— Мама! Папа! Машка!!!
Отец очень долго отмывал кошку от грязи и различных паразитов, а потом я ее кормила, радуясь возвращению друга.
Самое интересное, что она оказалась в положении. Через какое-то время Машка родила двух смешных котят. Я кругами ходила вокруг коробки, удивляясь, что они такие маленькие. Я брала их на руки, клала себе под кофту и грела теплом собственного тела. Именно мне первой они спели песенку, именно на меня взглянули первый раз. Мне не нужны были куклы. У меня были свои собственные дети. А как иначе их назвать? Я с первых дней заботилась о них, порой больше, чем родная мать, именно из моих рук они впервые попробовали не материнское, а «нормальное» молоко. Старший из котят, Медос, темный с серыми подпалинами и рыжим носом, мог прийти под утро к двери моей спальни и начать проситься внутрь, под теплое одеяло. Младший котенок, Федор, был спокойным, с умными, чуть раскосыми, как у Машки, глазами. Я любила их всем сердцем. Светка порой даже обижалась на меня, ведь из школы я бежала домой к своим детям. Особенно к Медосу. Но я не могла оставить их себе. Мама была против. Ей было много даже одной Машки, хотя она ее любила. Меня не спрашивали, естественно. Просто написали объявление, что отдают котят в хорошие руки. Я в тот день пришла из школы расстроенная, ведь сегодня у меня должны были отнять друзей. Войдя в квартиру, первым делом спросила:
— Объявление напечатали?
— Да. Медоса уже забрали.
Я упала прямо на тряпку, о которую вытирают ноги, и заревела. Я ведь даже не успела с ним проститься… Мой маленький котенок.. На моих глазах ты учился ходить, есть, видеть мир. Я любила тебя, и ты отвечал мне взаимностью, громко мурлыкая для меня одной, но так, чтобы слышали другие.
Я ревела долго, обнимала ничего не понимающего Федора, Машку. А потом пришли и за Федором. Я не плакала уже. Его я растила, чтобы отдать. А Медос…
День за днем я ждала, что его вернут, ведь он по мне скучает! Конечно скучает! И ему тоже больно из-за того, что нас разлучили. Но в той новой семье ему было очень хорошо. Его там любили не меньше, чем я. А значит, он был счастлив… Я забывалась в школе, но едва делала свой первый шаг по направлению к дому, как мое сердце сжималось. Его там не было. Но день шел за днем, неделя за неделей… Я помирилась со Светкой и вернулась в мир кукол.
Машка рожала еще не раз. Этих котят я тоже любила, но растила как Федора, чтобы отдать в добрые руки. Именно первый Машкин котенок, Медос, оставил на моем сердце тоненький след своих коготков. Навсегда.

* * *
Прошло всего три года, и я лицом к лицу столкнулась со смертью.
Мне было десять. Год назад мама узнала, что больна. У нее обнаружили рак крови.
Все деньги стали уходить на лечение.
Когда папа сообщил мне, что мама скоро уйдет к Сергею, я кинулась к ней. Но она так замкнулась в своей беде, что никого не хотела видеть.
— Ступай, займись уроками. Я хочу быть одна.
Но видеться нам все-таки приходилось. Отец пропадал целыми днями на работах, чтобы обеспечить умирающую жену фруктами, вкусной едой и надлежащим медицинским уходом. Мама отказалась ложиться в больницу. Я целый день как привязанная сидела дома, отлучаясь лишь в школу. Со Светкой в тот год мы виделись редко, но тем не менее наша дружба не распалась. Конечно, она знала, что моя мама больна, и как могла утешала меня.

* * *
Мама умерла летом. Просто однажды утром папа увидел широко открытые глаза жены, в которых царила пустота.
Когда я впервые увидела гроб, мне стало плохо. Я все происходящее мерила не под маму, а под брата. И мне все казалось, что сейчас придет соседка и снова заберет меня. Но в этот раз я не уйду ни за что!
Светка была со мной. В день похорон я крепко держалась одной рукой за нее, а другой за папу. Тетя Вера стояла рядом и как могла поддерживала нас.
— Славонька, мы же знали, что так будет. Ну, не плачь. Ты же мужчина. Всё-всё, успокойся.
Что за дурацкое убеждение! Каким бы ты сильным ни был, если смерть отбирает у тебя что-то очень дорогое, ты будешь плакать! Слезы — это способ выразить боль. Ведь ее не выразишь словами.
— Господи, ну почему? Сначала Сережка, теперь Тася! Одна доченька у меня осталась. Одна…
— Папочка, я буду самой хорошей, самой замечательной. Мы с тобой сильные, мы справимся. А к Господу обращаться бесполезно. Он никогда не отвечает. Я знаю, пробовала много раз, — шептала я, глотая слезы.
Меня ввели в церковь вслед за гробом и дали в руки свечку. Что делать, я не знала, поэтому просто смотрела, как мужчина с длинной красивой бородой отпевает (так это назвала тетя Вера) маму и совсем молоденького парнишку. Возле его гроба притулились пожилая женщина и высокая красивая девушка, которая весь обряд оглядывала зал таким потерянным взглядом, что мне стало ее очень жалко. Неожиданно она всхлипнула и упала прямо на гроб.
— Люсенька! — запричитала женщина. — Девочка моя, что с тобой? Воды! Воды!
— Выведите ее на воздух, — тихо и спокойно сказал батюшка, словно он был врачом и точно знал, что делать.
Я шепнула Свете, что буду на улице, и вышла следом.
У крыльца хлопотали женщины, просящие милостыню.
— Как же ее угораздило?
— Беременная она, — коротко бросил один из мужчин, выведших Люсю на воздух.
— А хоронят-то кого, сынок?
— Мужа. Убили его. Застрелили.
— Господи, — перекрестилась одна из женщин и отвесила поясной поклон в сторону церковной двери, — бандитом он был, что ли?
— Нет. Девчонку какую-то кинулся защищать от пьяных ублюдков. А у тех пистолет был. Девка убежала и за углом спряталась, все видела. И как пинали долго, и как потом добили из пистолета. Ладно хоть ума и смелости хватило до милиции добежать. Их не задержали, конечно, не нашли. А Вовку хороним. Вот так!
— Вот ироды! И как таких земля носит?
— И не говорите, — тихо сказал парень, закуривая сигарету. — Светлый человек был… Добрая душа.
Толпа повалила из дверей. Светка цепко схватила меня за руку и повела к автобусу.
А потом было серое неуютное кладбище, бесчисленное множество ухоженных и неухоженных могил. Папа наклонился и поцеловал маму в лоб, в иконку.
— Прощай, Тасенька. Я тебя люблю… Иди сюда, дочка, поцелуй маму.
Я наклонилась было, но увидела мамины полуоткрытые глаза. Когда-то карие, а теперь пустынно-коричневые. И сама она лежала в гробу как кукла, лицо восковое, руки белые. Это была не она. Не моя мама.
— Папа, это не она.
— Детка, ты что?
— Папа, где моя мама? Куда ее дели?
Когда человек меняется на наших глазах, мы очень часто этого не замечаем. И лишь потом наступает какой-то момент, когда мы понимаем, что на родном лице уже появились морщинки, стала дряблой кожа, в глазах потух огонек интереса к жизни. И мы изо всех сил закрываем на это глаза, пытаясь вернуть в памяти милый сердцу образ. Но стоит лишь снова открыть глаза, как все возвращается: тянется от глаз тоненькая паутинка морщинок, теряет упругость кожа, и глаза меркнут…
Я на миг закрыла глаза, губами нащупала иконку на мамином лбу и осторожно прикоснулась к ней, обозначая поцелуй.

* * *
Мой маленький мир крутился вокруг мальчиков, Светки и отца.
Светка постоянно влюблялась. Она не успевала вынырнуть из одного омута, как тут же ныряла в другой. Я качала головой и пыталась вытащить ее за уши. Но она отбрыкивалась и пищала, что ей и здесь хорошо. А потом ругала меня за то, что я ее не вытащила из этой «дурацкой любви». Я смеялась над ней и утешала. Мне не хотелось любви. Я улыбалась, мне нравились мальчики, но дальше дело не заходило. Как только парень обращал свой взор на меня, я переставала видеть в нем принца.
Беда подкралась с неожиданной стороны. А может, и не беда вовсе, а радость…
Светка потащила меня на речку. Я комплексовала из-за своей полноватой фигуры, но жара доконала и меня. Мы пошли купаться.
Светка скинула сарафан, победно оглядела пляж и побежала в воду. Я же, наоборот, раздевалась медленно, постепенно подставляя тело под безжалостные лучи полуденного солнца. Подружка, отфыркиваясь, вылезла из воды и растянулась на полотенце.
— Как водичка?
— Ты не спрашивай. Ты иди. Там так хорошо. Почему я не русалка?
Я аккуратно, шаг за шагом, входила в воду. Сзади раздался визг, и на меня сверху упало тело. Я охнуть не успела, как с головой ушла под воду. Сильная рука вытащила меня и поставила на ноги.
— Извините, пожалуйста. Мы не рассчитали траекторию.
— Я в порядке.
Естественно, в порядке я не была.
— Стасик, иди сюда. Ну, Стасик! Чего ты застрял возле нее? С ней все нормально!
Я протерла глаза и взглянула на Стасика. Интересно, как я выгляжу с выпученными глазами и с отвисшей челюстью?
— Что с вами?
— Все нормально. Я пойду. Извините…
Я, пошатываясь, подошла к Светке и рухнула на песок.
— И что за красавчика ты подцепила?
— Это не я. Это она.
Я кивнула в ту сторону, где Стаса обнимала стройная блондинка.
— Подумаешь! Она далеко не красавица. Ты намного лучше!
— Для тебя, но не для него.
— Эх, мать, да он тебе понравился! И еще как! Ну ладно, не красней. Я же своя.
Я легла на живот и закрыла глаза. Чем бы заткнуть уши?
— Извините еще раз…
Я чуть не подскочила.
— Извините, как я могу загладить свою вину?
— Ничего не надо, спасибо.
— Надо! — отрезала Светка. — Вы ее не слушайте. Она злая сегодня.
— Что надо? — с улыбкой спросил Стас.
— Надо вот эту девушку проводить домой. А то мне идти сейчас, а ее одну я не отпущу. Она в какую-нибудь историю вляпается. Вы мне поможете?
— Конечно. Это легче всего. Сейчас соберусь и приду.
Он ушел, а я закусила губу от обиды.
— Ну зачем? Зачем ты так сделала? Я и сама могу дойти до дома! Тем более раз тебе куда-то приспичило!
— Ты — дура! Тебе такой красавчик прямо в руки плывет, а ты…
— Свет, как только он будет мой, все закончится. Понимаешь?
— Милая моя, мы с тобой сколько лет знакомы?
— Восемь.
— Я по твоему лицу как по открытой книге читаю. Это не просто мимолетная влюбленность. Это возможное начало большого и светлого чувства, если ты, конечно, это самое начало не проворонишь! Так что дерзай.
— Если мне потом будет плохо, не говори, что ты ни при чем!
Я взглянула в сторону Стаса. Он как раз приближался к нам, по пути пытаясь скинуть повисшую на нем блондинку. Наконец он что-то прошипел ей на ухо, и блондинка остановилась в недоумении.
— Ну, идем?
— Идем, — вздохнула я, поднимаясь и бросая последний уничтожающий взгляд на подружку. Та лишь широко улыбнулась в ответ.
Стас довел меня до квартиры, сдал на руки папе и выклянчил номер телефона.
— Скоро позвоню!
Я была в восторге. Он был умный, тонкий, с чувством юмора и очень красивый. Он смог меня очаровать, хотя я находилась в глубокой обороне. Но где-то внутри меня сидел ма-а-аленький такой червячок и трудолюбиво прогрызал дорогу сомнению.
За ужином папа вдруг спросил:
— Кто он?
Я чуть не подавилась, отложила вилку и выжидающе уставилась на папу:
— Кто?
— Стас!
— Человек, — удивленно пожала я плечами. Глупый вопрос!
— Конкретнее.
— Парень.
— А еще конкретнее?
— Ну… Студент…
— Ты что-нибудь о нем знаешь, кроме того, что он человек, парень и студент?
— Его зовут Стас.
— А еще?
— Ничего! Совсем ничего! Пап, ну почему тебе это интересно?
— Здрасьте, приехали! Мне интересна твоя жизнь! Ты самый близкий мне человек.
— Папочка, он никто для меня. Совсем никто. Можешь не волноваться.
— А жаль…
— Почему?
— Он мне понравился.
— Чем? — удивилась я.
— Что за допрос? — деланно возмутился папа.
— Мне интересно. Ты же самый близкий мне человек! — поддразнила я отца.
— Просто он хороший парень, я это чувствую. И если ты была бы с ним, я был бы спокоен. Вот и все.
Стас действительно вскоре позвонил.
Трубку снял папа.
— Да. Да, я слушаю. А-а! Это вы, молодой человек? Даю. Тебя, доча. Держи.
Я схватила трубку, чувствуя, как мои щеки начинают пылать.
— Алло.
— Привет, это Стас. Не забыла еще?
— Тебя не забудешь. Я очень старалась, но не вышло.
— Вот и славно! Приглашаю тебя в кафе. Минут через сорок будешь готова?
— Да.
— Здорово! Ну, до встречи!
И он положил трубку.
— Значит, до вечера тебя не ждать? — улыбнулся папа.
— А вдруг я захочу привести его на ужин к нам?
— Тогда я приготовлю фирменный плов и куплю тортик к чаю. Приведешь?
— Не знаю даже. Но плов с тортиком — это правильная мысль!

* * *
Мне должно было исполниться восемнадцать лет этой весной. Мы со Стасом договорились подать заявление в загс. Ему было двадцать два, и мама мечтала увидеть своего сына женатым. Лучше на мне...
Свое восемнадцатилетие я отпраздновала скромно, в кругу самых близких людей. А на следующий день стала невестой.
Но стать женой мне не удалось…
Теплым апрельским вечером Стас ушел в магазин и не вернулся.
Я рыдала как заведенная всю ночь, а утром пошла в милицию. Но добрый дядя в форме послал меня подальше в самых вежливых выражениях.
— Девушка, милая, а вдруг он у любовницы, а? Или с друзьями запил?
— У нас свадьба скоро! Поймите же… Не мог он!
— Тем более. Мальчишник-девичник! Придет, не сегодня, так завтра.
— Возьмите заявление, я вас очень прошу!
— Не имею права! Только по истечении трех суток. Он когда пропал? Вчера? Вот послезавтра и приходите! Все, девушка. Идите. А то силком выпихну!
Я ушла. А что мне оставалось делать? Я была уверена, что он не придет. Мое сердце как-то сразу опустело. Когда он раньше уезжал, я всегда могла зачеркивать дни в календаре и ждать его возвращения. Сейчас было глупо на что-то надеяться. Все календари кто-то раз и навсегда перечеркнул толстым черным фломастером. Я поняла наконец-то маму, которая не хотела, чтобы о смерти Сергея кто-то знал. Господи, за что?
К концу третьего дня я решилась поехать к его маме, Людмиле Николаевне.
Она постарела сразу лет на десять. Со щек исчез румянец, глаза стали безумные. А в комнате… А в комнате всюду фотографии. Я нашла и последние, где мы с ним вместе.
— Так же нельзя! — вырвалось у меня.
— Он у меня один. Я без него не смогу. А так он со мной…
— Вы так себя загубите!
— Без сына мне жизнь не нужна. Я попросила Господа, он меня призовет…

* * *
— Мамочка, мама моя. Как же я была не права. Прости меня, мамуля… Прости… Самое страшное, что я не могу вот так же прийти к нему… Все, что осталось мне на память, — это фотографии. Я ведь даже с ним не попрощалась. Он вышел на час, а ушел навсегда… Когда умер Сергей, мне не было так больно… Я ничего не понимала, а когда поняла, боль уже стихла. Что ты умрешь, мы знали. Мы готовились. А это так внезапно… Я не знаю, что мне делать, мама… Время словно остановилось. Я лишь замечаю, что куда-то исчезают листки календаря. Один за другим. Мамочка, мне так плохо… Земля не перестала вращаться вокруг солнца, просто я больше не вращаюсь вместе с ней… Мама, я так хочу умереть. Я не хочу никого видеть… Светкины слезы и подавленный папа меня просто раздражают. Но остаться одной мне не дают. Боятся, что я что-нибудь с собой сделаю. А я ведь сделаю, мама! Я не боюсь оставлять их здесь. Они сильные. Они сильнее, чем я… Я сбежала от них. Мне некуда идти, мама. Они меня везде найдут… Нет, есть только одно место, куда им за мной хода нет. И я не боюсь! Нет, не боюсь! А даже если там страшно — плевать! Страшнее, чем здесь, не будет. Я не могу больше здесь, мама. Я совсем расклеилась, за эту неделю я так устала ждать то, чего не произойдет… Боже, я устала. Забери меня, очень прошу…
Я совсем не помню больницу. Я не видела тоннеля, не видела света… Темнота, пустота, одиночество. Изредка сквозь вату беспамятства пробивался ласковый шепот Светки:
— Дурочка. Какая же ты дурочка! Ну зачем ты так поступила? Мы же тебя так любим. Возвращайся, сестренка. Мы тебя ждем.
И я вернулась. В какой-то момент просто открыла глаза и зажмурилась от яркого света.
— Очнулась? Ну, слава Богу.

* * *
Отец никогда не повышал на меня голос, но сейчас он просто кричал:
— Ты должна выйти замуж!
— Нет, папа! Даже и не думай об этом!
— Доча, тебе нужно успокоиться, забыться.
— В объятиях другого? Что за ерунда? Посмотри на меня! Во-первых, из-за этих ваших дурацких таблеток я располнела. Во-вторых, по моему лицу сразу видно, что мне никто не нужен. На меня и внимания не обращают!
— А в-третьих?
— В-третьих, я просто не хочу. И точка.
— Сестренка, папа прав, — подала голос Светка.
— А ты вообще помолчи!
— Тебе на самом деле нужен муж. Не случайный парень, а муж. Он будет тебя оберегать, любить. Ты родишь от него ребенка.
Я подпрыгнула на стуле:
— Я? Ребенка? Издеваешься?
— Нет. Тебе девятнадцать лет.
— Послушай свою подругу, солнышко мое… Она плохого не посоветует…
— Да? Судя по вашим лицам, разговор ведется уже не в первый раз. Может, вы и кандидатуру уже подобрали? А?
— Ты зря ругаешься. Димка хороший парень, — пискнула Светка.
— Так его Димой зовут? Замечательно! Что еще?
— Ему двадцать пять, у него своя фирма, ему нужна хорошая жена, с которой не стыдно в обществе появиться, и дома чтобы была на высоте. Да, еще ты ему нравишься! — старательно перечислила Светка. Разве что пальцы не загибала и язык от напряжения не высовывала.
— И когда же я успела ему понравиться?
— Пару недель назад я показала тебя ему. На улице. Он остался доволен, — проблеяла Света.
— Ты последняя свинья, а не подруга. Показала она меня!
— Может, хотя бы познакомишься?
— Нет! — выкрикнула я и ушла в свою комнату.
Мне хотелось забыть все это. Я мечтала, что в моей жизни появится человек, который будет мне нравиться и с которым я смогу жить так же хорошо, как… Просто хорошо. Мне хотелось вечеров перед телевизором за чашечкой чая вдвоем… Наверное, я просто хотела вернуть то, что было с… Что было. А еще я хотела дать шанс самой себе стать нормальной. Поэтому на встречу с Димой я в конце концов согласилась.
Я сидела в кафе и жевала салат «Летний», когда молодой человек весьма приятной наружности подсел ко мне и протянул немыслимой красоты розу.
— Я Дима.
— Очень приятно. Думаю, как меня зовут, ты знаешь.
— Да. Тебе что-нибудь заказать?
— Чай. Если можно, холодный.
— Без проблем. Что ты хочешь обо мне узнать?
— Чем ты занимаешься?
— Изготовляю мебель.
— Для чего тебе нужна жена?
— Для любви и ласки, конечно!
— У тебя никогда не было девушки?
— Были, но либо распутные, либо серые мышки. Мне нужна золотая серединка.
— А я разве подхожу?
— Да. Ты знаешь, у тебя очень красивые глаза. В них много грусти. Я спрашивал у Светланы, но она уворачивалась от ответа. Почему?
— Почему много грусти? Жизнь тяжелая.
— Странно. Что за несчастья происходили с тобой, красавица?
— Большие. Врагу такого не пожелаю.
— Не расскажешь?
— Дай ранам затянуться.
— Я могу тебе помочь?
— Познакомь меня со своими друзьями, родителями, женись на мне, люби меня и дай мне другую жизнь.
— Легко!

— А я вас помню, — сказала девушка, принимая наше заявление в загсе.
Я удивленно приподняла брови.
— Вы у нас уже подавали заявление, верно? Где-то года полтора назад.
Дима с интересом взглянул в мою сторону.
— Вы приходили с очень красивым парнем. Мне он тогда так понравился. Я все ждала свадьбы. А потом вы забрали заявление. Он теперь свободен, да? Раз вы с другим…
— Нет, он не свободен. Он уехал. Далеко-далеко…

* * *
Со дня моей свадьбы прошло уже два года. Светка приходила ко мне регулярно. Рассказывала последние новости, помогала по хозяйству.
— Папа твой опять болеет…
— Когда же я выберусь домой? Димка постоянно на работе. Светка, мне порой так скучно бывает.
— Неужели за два года не привыкла?
— Это другое, сестренка. Я ребенка хочу!
— И? — подняла бровь Светка.
— Ну… Вот…
— Ой!..
— Вот именно «ой»!
— Поздравляю. А муж-то знает?
— Нет еще. Я только сегодня на УЗИ ходила.
— А пол какой?
— Светка, ты что? Ему всего четыре недели!

— Димка, мне нужно с тобой поговорить.
— Это так срочно, малыш?
Муж пришел домой не один. Я проводила его друзей в зал, где сидела Светка, и ушла в спальню.
— Что случилось, солнце?
— Димка, ты сядь лучше, ладно?
— Ну, сел.
— Димулик, я беременна!
— Вот так номер! Лапонька моя, солнышко, девочка… Я тебя так люблю!
Он подхватил меня на руки и понес в зал.
— Господа! Ну-ка, быстро поздравляйте меня! Я стану папой!
Димкины друзья моментально зашумели, а я плюхнулась рядом со Светкой.
— Ты счастлива? — шепнула она мне.
— Я не знаю, Светик. О таком муже можно только мечтать, но я бы хотела, чтобы на его месте был Стас. Ты сама это знаешь…

* * *
Я никогда не думала, что останусь совсем одна. Нет, со Светкой, конечно, с мужем, с будущим ребенком. Но этот момент настал. Мой милый папа умер…
Светка весь день бегала по городу, занималась похоронами, а я сидела дома, вцепившись в Диму. Ночью подружка просто упала на кровать и моментально уснула. Мы остались сидеть у гроба.
— Я хочу рассказать тебе о своей беде, Димка…
— Малыш, тебе сейчас тяжело.
— Ты все хотел знать, почему у меня такие грустные глаза. Мне было пять лет, когда умер мой брат Сережа. Его убили какие-то придурки в квартале от дома. А я тогда и не знала, что такое умереть. Я два года писала ему письма. Просто отдавала их отцу, а он «отправлял». В семь лет я попала в этот город, познакомилась со Светкой. А потом отец повел меня на кладбище. Это было так сложно — узнать, что ты считала человека живым, а его уже нет. Ты зря изводила пасту и тетрадки на письма ему, зря радовалась, высчитывая дни, когда он прочтет твою писанину. Мне казалось, что вот только что я держала его за руку, а теперь потеряла. Навсегда. Я была как рыба, выброшенная на берег. Хватала ртом воздух и ждала, когда хоть кто-нибудь пустит меня снова в воду. И только успела свыкнуться с мыслью, что смерть неизбежна, как заболела мама. У нее обнаружили рак крови на предпоследней стадии. Она отказалась от госпитализации и лечения. Решила умирать дома. Мне кажется, она так и не оправилась от смерти сына, и ей было в радость умереть. Отец старался скрасить ее жизнь как мог. Но она и так не была ангелом, а в последний год стала просто невыносимой. Порой мне кажется, что папа вздохнул с облегчением, когда она покинула нас. Но больше женщин, ни случайных, ни постоянных, в его жизни не было.
Во время похорон я все время ловила себя на мысли, что думаю о Сергее. Я глядела на маму и думала, какой был гроб у Сережки. Когда маму отпевали, я думала, а отпевали ли Сергея? Я везде видела его. Знаешь, я ведь ни разу не была на его могиле. Я боюсь. Боюсь, что он будет смотреть на меня с осуждением, ведь я с ним не попрощалась. Но в этом не моя вина.
Мне было семнадцать, когда я встретила Стаса. Это была моя первая любовь. Мы как-то сразу полюбили друг друга. Ну вот, я снова плачу. Мне кажется, эта рана никогда не заживет.
Когда мне исполнилось восемнадцать и мы подали заявление в загс, я была безмерно счастлива. Жизнь казалась мне сказкой. Я надеялась, что черная полоса ушла безвозвратно. Но я ошибалась. Стас пропал. Он вышел на час, ушел за продуктами. И до сих пор не пришел назад. Мне казалось, что мир перевернулся, что у меня под ногами пустота, а лед, на котором я только что стояла, сейчас рухнет мне на голову. Я пошла в милицию, но заявление у меня не приняли. Я еле-еле дошла до дома, уткнулась носом в подушку и все. На большее сил не было. А потом я нашла выход. Написала записку и проглотила таблетки. Потеряла сознание, а очнулась в больнице. Врачи говорили, что я открывала глаза, разговаривала, а я ничего не помню. Да и не хочу вспоминать.
Я замкнулась в себе. Даже реветь не было сил. Я жила в своем маленьком мирке и раз за разом не отпускала Стаса в магазин. А жизнь шла… Через год отец настоял, чтобы я встретилась с тобой. Мне так хотелось настоящего мужского тепла и ласки. И ты мне это дал. Я ничего не забыла, но рана начала затягиваться. Месяц за месяцем она становится все меньше. Спасибо тебе. Я давно хотела тебе это все рассказать. И вот это случилось. Слава богу…
Ой, Димка, так живот больно… Ой, мамочки! Помоги мне! Ой!
На похоронах я не была, лежала в больнице и грызла подушку. У меня был выкидыш. Врачи сказали, что я просто переволновалась. Я не смогла удержать своего малыша. Ему стало плохо у меня в животе, и он предпочел умереть.
Почему те, кого я люблю, умирают?
Наверное, кто-то очень важный там, наверху, решил, что с меня хватит, и мне удалось родить своего второго ребенка, Артема. Я была так счастлива, когда увидела из окна перекошенное от испуга лицо Димки и нетерпеливо прыгающую рядом Светку.
— Ну? Что? Все нормально?
— Артемка родился! Я вас люблю!
Через год родилась Арина. Димка не ходил, а летал как на крыльях. Я думала, что черная полоса в моей жизни закончилась. Я ошибалась.

* * *
Мы отмечали день рождения Димки. Была шумная попойка, на которую съехалась уйма народу. Я уложила капризничавших детей спать в самой дальней комнате и только хотела вернуться к гостям, как увидела в дверях Димкиного знакомого, чье имя я даже не знала.
— Привет, детка.
— Извините, вы не могли бы говорить тише, здесь дети спят. И не называйте меня деткой.
— Да ладно тебе! Не хочешь здесь, давай выйдем!
— Что я не хочу?
— Поговорить, конечно!
— Хорошо, — вздохнула я, — идемте на кухню.
— Да ладно тебе «выкать»! Свои же.
На кухне я почувствовала себя намного лучше. Все-таки дом у нас большой. А гостиная теперь рядом, всегда можно позвать Димку.
— Что ты хотел?
— Поговорить.
От его улыбки у меня мороз побежал по коже. Такой убьет и не поморщится.
— О чем мы будем говорить?
— О тебе, детка. Бросай своего Димку, а? Я лучше!
— Чем же?
— Я богаче, детей люблю, ты мне нравишься, — он разве что пальцы не загибал. — А главное — я в постели лучше!
— Откуда ты знаешь, каков он в постели? — улыбнулась я.
— Рассказывали. Он тебе изменяет. Тебя это не трогает?
— Трогает, но не настолько, чтобы бросаться тебе на шею. Еще аргументы есть?
— Я придумаю, и ты будешь моей!
Я беспечно улыбнулась и вышла из кухни.

Когда я вышла замуж за Димку, он часто против моей воли таскал меня по магазинам. Я сопротивлялась, искренне полагая, что у меня все есть. Но постепенно втянулась, и ежемесячные походы за обновками вошли у меня в привычку. Вот и теперь мы со Светкой решили отправиться в очередной такой поход. Но мой любимый муж не захотел отпускать нас одних, поэтому, отправив детей к своей маме, посадил нас в машину и повез к торговому центру.
В какой-то момент, когда Димка ушел за минералкой, я вертелась перед зеркалом и Светкой в очередном пальто, а еще моделей восемь терпеливо ждали своей очереди в кресле, появился Эрик — тот самый, что приставал ко мне на дне рождения. Он оглядел нас и рявкнул:
— Беру ей все!
Я аж подпрыгнула на месте, Светка опустилась в кресло, прямо на вещи, а продавщицы попрятались по углам.
— И зачем мне столько пальто? — Я потихоньку приходила в себя.
— Я сегодня щедрый. Будешь менять их каждый день, подружкам подаришь.
— Моя подруга способна купить себе пальто сама!
В нашу перепалку вклинился робкий голос продавщицы:
— Будете брать все?
— Да! — заявил Эрик.
— Нет! — отрезала я.
— Что здесь происходит? — за моей спиной стоял Димка в обнимку с бутылкой минералки и счастливо улыбался.
— Он хочет меня от тебя увести! — тут же наябедничала я.
— Это правда, Эрик? — нахмурился муж.
— Ну, если да, так что?
— Катись отсюда.
— Что ты сказал?
— Убирайся! И чтобы я тебя возле своей жены больше не видел.
— А если она будет моей женой?
— Не будет. Никогда, — твердо сказал Димка.
— Это мы еще посмотрим. Я пошел. Помни, детка, что я всегда готов тебя принять в свои пылкие объятья!
— Катись отсюда, мерзавец, — зашипела я, прячась за спину мужа.
— Я уйду. Но ты все равно прибежишь ко мне. Прибежишь!
— И не подумаю! Больно надо!
Эрик усмехнулся и вышел из магазина.
— Вы берете что-нибудь? — тихо, чуть заикаясь, спросила продавщица.
— Нет! — рявкнул муж, схватил нас со Светкой и выпихнул из магазина.
— Димулик, а пальто? Нужно плохие воспоминания заменить хорошими, — заблеяла подружка, садясь в машину.
Я изобразила из себя болванчика и раз двадцать кивнула. Димка вздохнул, и мы снова отправились в магазин.
Я купила кучу вещей — такую, что мы еле сумели донести ее до квартиры. Муж уехал за детьми, а мы со Светкой остались распихивать вещи по шкафам.
— Ну? И как тебе этот ухажер?
— Ой, тяжело нам придется! Такой не отстанет!
— Что делать-то?
— Думать! Ты знаешь какую-нибудь девушку, которая захочет не только соблазнить этот кошелек с деньгами, но и выйти за него замуж?
Я помотала головой.
— Так… Давай сюда телефон. Будем спасать тебя от этого психа! Алло, это Полина? Добрый вечер. Как у тебя дела? Полина, нам надо встретиться и поговорить. Хорошо, давай у тебя. Да, я понимаю. Я приду с подругой, она с Ванечкой посидит. Через час-два. Жди. Ну все! Этой женщине точно кошелек покажи. Но если ее одеть и накрасить, выйдет мисс Вселенная. Как минимум!
Подъезд был весь исписан, обкурен, загажен. Все двери как близнецы — обшарпанные, давно не мытые. Светка остановилась перед грязно-красной деревянной дверью. И как здесь может жить мисс Вселенная?
— Кто там?
— Это я, Света.
Дверь с жутким скрипом отворилась. На пороге стояла худая женщина с абсолютно безжизненным лицом, в бесформенном халате. Она робко улыбнулась Светке, но глаза оставались такими же пустыми.
Светик представила нас друг другу.
— Ты посидишь с сыном Полины, хорошо? Он в своей комнате. Это прямо по коридору и направо.
В квартире все кричало о нищете хозяев: обои в некоторых местах свисали клочьями, палас на полу можно было смело выбросить года три назад. В конце коридора я свернула направо и чуть лбом не ткнулась в крепкую железную дверь. Она была приоткрыта, поэтому я просто постучалась и заглянула в комнату. На полу возился с машинками мальчик лет семи.
— Привет, ты Ваня?
— Да. А вы с тетей Светой пришли, я видел. Хотя мне нельзя выходить из комнаты.
— Почему? — спросила я, садясь с ним рядом.
— Папа может украсть, — серьезно сказал Ваня, — они развелись с мамой три года назад. Он меня уже два раза похищал. А мама хочет, чтобы я был только с ней. Вот я и сижу здесь. Мне даже окно открывать нельзя.
— И тебе не надоедает? Я бы с ума сошла целый день сидеть в одной комнате.
— Я привык.
— А погулять хочешь?
— Конечно хочу.
Дверь распахнулась, на пороге появилась Светка.
— Она согласилась. Сейчас пойдем в салон, лицо ей рисовать.
— А мы по магазинам! — обрадовалась я. Мне хотелось вывести бедного мальчика на улицу, купить ему одежду и игрушки.
— Собирайся, Ваня!

* * *
Эрик на приманку клюнул. На вечеринке, которую мы устроили специально для этого, ему представили Полину — умело накрашенную, причесанную в длинном платье янтарного цвета. Эрик сразу же начал вертеться вокруг нее, сверкая маленькими глазками. К концу вечера он уже не отходил от Полины, изредка бросая на меня торжествующие взгляды, в которых читалось: вот, мол, ты меня отвергла, ну и ладно, без тебя обойдусь, вон какая красавица рядом со мной — и я ей явно нравлюсь. Сидевшая в противоположном углу комнаты Светка, глядя на Эрика и Полину, смеялась и показывала мне большой палец.
Спустя месяц Полина собрала вещи и отбыла вместе с сыном на квартиру жениха.

Но мы слишком рано обрадовались…
Вскоре в их семье начались скандалы. Первым к нам вернулся Ванька.
— Они каждые пятнадцать минут орут друг на друга. Не хочу там больше жить.
В нашем доме тоже разгорелся нешуточный скандал. Первый за шесть лет безоблачного супружества. Димка винил во всем меня и мою «дуру-подружку». А мне и ответить было нечего. Потом на пороге нашего дома появилась Полина, вся в синяках.
— Мы расстались. Он меня чуть не убил.
В меня снова полетели Димкины упреки.
На этот раз мы разругались вдрызг. Муж припомнил все мои промахи и ошибки, я — его. Любое сказанное друг другу слово превращалось в обидное. Через два дня мы оказались на грани разрыва.
— Это из-за вас со Светкой все случилось. Вы навредили человеку! Бедная Полина, на что вы ее подбили!
— На что мы ее подбили? Да она сама была не против сбежать от бывшего мужа! Мы дали ей шанс! Ясно?
— Если ты будешь и дальше выгораживать свою подружку, мы разведемся!
— Хорошо! Прямо завтра! Идет?
— Детей я тебе не отдам!
— Да кто тебя спрашивать будет? Дети останутся со мной!
— С тобой невозможно жить в одном доме!
— Да? А как ты жил последние шесть лет?
— Терпел!
— Вот как? Убирайся отсюда! Я не тащила тебя в загс! Это ты проявил инициативу!
Муж рявкнул что-то до боли обидное и ушел. Только дверь хлопнула на прощанье.
Я упала в кресло совершенно обессиленная.
— Вы только посмотрите на него! Плохая я, оказывается! Да черт с ним! Заберу детей, и точка!
Прошла ночь. Я сидела в том же кресле и теребила газету.
— Ну, где он шляется? Утро на дворе, а муж не ночевал дома. Дожили! Где он?
Телефонный звонок разрезал пустоту комнаты.
— Димка, ты?
— Кем вам приходится Шевцов Дмитрий Юрьевич? — спросил безжизненный голос.
— Мужем, а что случилось?
— Он в больнице. Его машина в кювет улетела.
— О господи! Я приеду! Я сейчас буду!
Но я не успела. И не могла успеть. В ту минуту, когда я говорила по телефону, он уже умер. Я ворвалась в приемную и бросилась к регистратуре.
— Шевцов Дима в какой палате? Где он? У него машина в кювет улетела!
— Девушка, — бабулька укоризненно посмотрела поверх очков, — не надо кричать. Это больница. Умер он.
— Как умер? Вы, наверное, перепутали. Шевцов Дмитрий Юрьевич…
— Милая, я не ошибаюсь. Час назад он умер. Мне сразу и сказали. Говорят, к нему жена должна приехать. А ты кто? Сестренка? Ты уж жене аккуратненько сообщи. Чтоб ее не травмировать.
Я вышла на улицу и села на ступеньки.
Как прикажете жить?

* * *
— Вот такие дела, Сережка. Так я жила эти двадцать лет. Твоя сестра — убийца. Я убила своего мужа. Представляешь? Ты меня помнишь совсем маленькой, а я убила человека. Господи… Я приехала сюда первый раз за двадцать лет! Здесь так тихо, спокойно… Здесь нет времени. Тебе вечно двадцать. Эх, Сережка, если бы я могла поменяться с тобой местами. На мне словно проклятье висит. Все, кого я люблю, — умирают. Что же я натворила? Кто будет следующим? Светка? Артемка? Аришка? Какая у них судьба? Есть ли выход? Как я могу защитить своих родных? Умереть самой? Умереть самой! Умереть самой…

«Светик, дорогая моя!
Я уверена, что ты меня поймешь, хотя будешь винить. У меня не было выбора. Прошу, усынови моих детей. Потерять второго любимого человека я не в силах. Я уйду за ним. А еще я надеюсь найти там Стаса. У него тоже надо попросить прощения. Наверное, мне вообще не следовало появляться на свет.
Света, не суди меня строго. Я потеряла столько родных людей, что больше не могу плакать. А это страшно. Я не смогу больше выливать боль. А значит, она меня в конце концов источит изнутри. Я стану нервной, злобной на весь мир. Я стану бояться. Бояться и ждать нового пинка судьбы. Бояться и думать, кто следующий покинет меня. Я не хочу так. Прости, Светик. Прости меня, глупую. Люблю, целую. Прощай».

* * *
Холодно… Мне ужасно холодно… Где я? Что это за люди? Почему мы стоим? Что это за место? Где я нахожусь? Что происходит? Что я здесь делаю?
Я обхватила руками плечи. Холодно… Нестерпимо холодно. Ветра нет, но я мерзну. Зубы выбивают лишь им одним понятный такт. Руки дрожат, впрочем, ноги заняты тем же. Я села на корточки, пытаясь согреться. Но холод проникал всюду. От него невозможно спастись. Впереди меня стоит мужчина в пиджаке. Я робко дотронулась до его плеча:
— Извините.
Нет ответа.
— Одолжите мне ваш пиджак, пожалуйста.
Нет ответа.
Кажется, он совсем не мерзнет. Стоит себе и стоит. Я хочу обернуться, но что-то удерживает меня. Этот пиджак мне знаком: такой же был у папы, его в нем хоронили. Интересно, а как выглядит мужчина, носящий такой пиджак?
Я захожу сбоку и смотрю ему в лицо. Цепенею. Папа…
Он стоит и смотрит в пустоту, совершенно меня не замечая. Я хватаю его за плечи и трясу изо всех сил. А он… Он рассыпается. Просто превращается в прах.
Мир вокруг состоит из тысячи мозаик — фотографий моего детства, моей юности, моей недолгой взрослости. А вот мои дети. И Димка. Я и Стас… Господи, Стас. Мой Стас…
Я стою меж двух огней.
Справа от меня моя первая и самая сильная любовь. А слева человек, который меня спас и которого я тоже люблю. И оба тянут меня к себе. Боже, как это страшно! Они не ругаются, не кричат. Молчат и просто тянут. А я даже закричать не могу. Открываю рот, как рыба, а крикнуть не могу. Лишь слезы на глаза наворачиваются. Даже не от боли, а от страха, что они сейчас меня разорвут пополам.
— Не надо! — выдавливаю из себя.
Но они лишь сильнее тянут. Я закрываю глаза и беззвучно реву, пытаясь высвободить руки.
— Я не буду выбирать… Я не стану… Отпустите…
Мой вечный страх. Вечная боль выбора. Я боялась, что, если выйду замуж, Стас мне никогда этого не простит. А потом, решившись на этот шаг, боялась, что Димка будет ревновать меня к воспоминаниям. Но Димка не подал и виду, что его это волнует.
И я успокоилась. Жила как живется. А закончилось все… Лучше об этом не думать…
Мир исчез. Я осталась. Стас и Дима растворились в пространстве, а я повисла в воздухе, широко раскинув руки. Как тряпичная кукла в театре Карабаса Барабаса. Я даже чувствовала ниточки, связывающие меня с кем-то, кто управляет мной. Взмах его пальца — моя рука взлетела вверх и замерла. Взмах другого пальца — вторая рука повторила этот путь.
Пустота вокруг засветилась, и снова возникла та же мозаика, но нескольких картинок не хватало. В горле пересохло, хотелось пить. Далекая фигура появилась на тропинке. Я напряженно щурю глаза, пытаясь увидеть человека. Но сердце ёкает раньше, чем я его узнаю. Сережка... Такой же молодой и красивый. Боже, ведь я сейчас старше него! Смешно, я старше своего старшего брата.
Он идет ко мне, улыбается, повторяя мое имя.
— Как же я по тебе скучал, сестренка! Двадцать лет тебя не видел! Ты так выросла! Милая моя! Спускайся!
Я замечаю у своих ног ступени и лишь затем понимаю, что и руки мои, и ноги связаны.
— Помоги мне, — шепчу я.
Брат мягко качает головой.
— Ты сама должна это сделать.
— Сережка, я боюсь. Я не могу толком двигать ногами. Я упаду! Лестница такая узкая!
— Ты помнишь, сестренка, как в детстве мы с тобой играли, прыгали со ступеньки на ступеньку. Это не сложнее.
— Это было двадцать лет назад!
— Это было всего лишь вчера. Поверь мне!
Я вздохнула и сделала робкий прыжок. Потом еще один. И еще…
Сергей поймал меня в свои объятья.
— Привет, мартышка! Как же я скучал!
— Развяжи меня.
— Нельзя. Доверься мне. Я не пожелаю тебе плохого.
— Почему нельзя?
— Ты можешь испугаться, убежать и тогда будешь вечно жить за вратами, пока мир не рухнет. А я буду обречен тебя искать и звать обратно. Меня без тебя за врата не пустят.
— Где я, Сереж? Где мы?
— Там, куда живым хода нет. Идем. Мне тяжело здесь. Больно.
— Хорошо, идем быстрее.
Он взял меня за руку и повел по тропинке. Я в последний раз оглянулась на фотографии своего прошлого и взглянула в глаза будущего. Что оно мне сулит?

Красный всполох резанул глаза и исчез.
— Что это? Я боюсь!
— Держись за меня крепче. Пообещай, что не убежишь.
— Я обещаю.
Сережка развязал мне руки и ноги.
— Слушай меня внимательно. До края метров сорок. Ты должна пройти их одна. Я буду здесь. Главное, ничего не бойся. Там не страшно. Только на первый взгляд мерзко. Но это нужно перебороть. Потом будет легче. Перебори себя, иначе нам обоим будет плохо.
— Ты пойдешь следом?
— Нет. Дальше ты пойдешь одна. Ты же сильная, взрослая! Справишься!
Я обняла брата и улыбнулась сквозь слезы.
— Наверное, я смогу.
Сережка потрепал меня по голове.
— Прощай, малышка.
— Прощай? Не надо! Нет! Я не хочу!
— Надо! Очень часто от наших желаний ничего не зависит. Мы больше не увидимся. А если и встретимся когда-нибудь, это будем не мы. Ты не плачь, сестренка. Там всем хорошо. А значит, и тебе будет хорошо. Я тебя люблю.
— Я только-только тебя нашла, а ты снова уходишь. Жалко… Ты ведь даже не знаешь, какой я стала. Сомневаюсь, что ты мог слышать меня из своей могилы.
— Не слышал. И не знаю, какой ты стала. Но главное, я знаю, что ты моя любимая сестренка. И этого мне достаточно. И тебе должно быть достаточно. Не важно, что меня нет рядом, что я не держу тебя за руку. Главное, и это самое важное, я всегда в твоем сердце. А ты в моем. Так что мы всегда вместе. А теперь иди. Чем раньше ты уйдешь, тем быстрее я вернусь в свой мир.
— Прощай, Сережка. Я тебя люблю. Возвращайся туда, где тебе было хорошо, а я пойду туда другим путем.
Я развернулась и побежала вперед. Я хотела, чтобы Сережке было хорошо, и только поэтому я не остановилась, когда под моими ногами разверзлась земля, и я начала свой полет вниз, в кипящую красную лаву.

Это было похоже на пытку. Меня сантиметр за сантиметром опускали в кипящий огонь. Сначала он игриво лизнул мне пятки, и время замерло. Я больше не падала вниз, а медленно, чересчур медленно тонула. Снизу, из глубины огня, выплывали одно за другим мои плохие воспоминания. Они цеплялись за меня, висли, дразнили. Боже, как на мне много грехов! Я делала плохо и больно всем вокруг! Воспоминания обволакивали меня, прожигали насквозь душу и тело ненавистью, которую я сейчас испытывала к себе. Я пыталась поднять голову повыше, но красная пелена застилала все. Я зажмурилась, боясь, что огонь слизнет мои глаза в порыве жестокой нежности. В моей голове крутилась всего одна фраза: «Геенна огненная». Я в аду. И где, мой милый Сережка, здесь хорошо? Я не вижу, не чувствую ничего хорошего! Или это самоубийц так встречают?
Моим ногам вдруг стало холодно. Потом коленям, бедрам, животу, груди и, наконец, лицу. Я открыла глаза и увидела, что снова лечу вниз. А потом заметила, что совершенно обнажена.
— Мамочки!
Я рухнула во что-то мерзкое, живое, шевелящееся. Еле-еле выкарабкалась и обернулась. Целая гора живых, мерзких, тошнотворных тараканов… Я заорала дурным голосом и побежала прочь. На красном раскаленном песке синела вода. Я с разбегу прыгнула в озеро, надеясь избавиться от чувства, что по мне все еще ползают эти твари. Но вместо прохладной нежности я ушла с головой в свои воспоминания.

Мне девять лет. Я в коротеньком платье бегаю по двору от моей «врагини» Ленки. Светка уехала в деревню на пару недель, а я осталась одна.
Ленка кидает в меня камешки. Один из них попадает мне между лопаток. Я от неожиданности путаюсь в собственных ногах и падаю прямо в грязь. Ленка и вся детвора смеется, а мне обидно. Мама снова будет ругать за испачканное платье, хотя виновата вовсе не я. Я беру камень прямо из грязи и иду навстречу Ленке.
— Получила? — кричит она мне. — И никакая Светка тебя не спасет!
А я попросту стараюсь подойти поближе. Ленка не ожидает ничего плохого. И поэтому даже не успевает удивиться, когда я кидаю камень прямо ей в голову. Я хочу, чтобы она умерла.
Лена не умерла. Но сотрясение мозга я ей устроила.
Едва она упала, во двор выбежала ее мама. Увидев дочь, лежащую на земле, она кинулась звонить в «Скорую». «Скорая» приехала на удивление быстро. Ленку положили на каталку и засунули в машину. Мать села следом.
— Я не хотела… Я не хотела так сильно… Я не хотела, чтобы она умерла, — прошептала я, сама себе не веря.
Разве не хотела? Я могла просто убежать. Как обычно… Сколько раз я от нее убегала? Но в этот раз я должна была что-то сделать. И я сделала. Что будет дальше? Не знаю.
Моя мама вышла из дома, схватила меня за руку и повела подальше от злобных взглядов соседей.
— Зачем ты это сделала, паршивка? — прошипела она.
— Она задиралась.
— Зачем камнем?
— Кто доложил? — буркнула я.
— Тетя Вера. Зачем?
— Она меня камнем, и я ее камнем! Нечего обзываться!
— Дура! Нам теперь съезжать отсюда по твоей милости?
Я молчала. А что я могла сказать?
История закончилась тем, что через два месяца Лена вернулась в наш двор совершенно другим человеком. Ее родители тоже ходили тише воды, ниже травы. Что случилось в больнице — неизвестно, но в наш двор пришло спокойствие. С Ленкой мы больше не разговаривали, обходили друг друга стороной. Лишь изредка, встречаясь, кивали друг другу ради приличия, словно показывая, что обид не держим.

* * *
Я открыла глаза в совершенно другом мире. Никакой равнинной пустоты. Рытвины, котлованы, ямы, холмы… И все это засыпано тем же красным песком.
— Добро пожаловать, — раздался сзади тихий голос. Позади меня стояла девушка и протягивала мне шуршащий мешочек. — Вы раздеты. Вам нужно одеться.
Я взяла мешочек. В нем лежала простая чистая длинная белая рубашка. Как у Сергея.
— Вам по этому пути.
Я быстро застегнула легкую одежку на груди и почувствовала себя куда увереннее. Впереди чернел путь. Мой путь?
Дальше и вспоминать не хочется…
Едва я сделала первый шаг, мир закачался и рухнул. Я стояла и смотрела на цветную мозаику у ног. А потом…
Все мои проступки накинулись на меня и начали грызть. Я даже не знаю, как это описать. Просто я чувствовала маленькие острые зубки на своем теле, видела, как ткань рубашки наливается моей кровью. А еще я знала, что это мне за мои грехи. Поэтому отбиваться бесполезно.
Кто-то неведомый заставил меня просить прощения за каждое слово или движение, что доставило боль даже мимолетным в моей жизни людям. Мои губы были стерты в кровь, язык не шевелился, но я шептала слова извинения... Тени обиженных мною людей возвращали мне свою боль, давали почувствовать ее вкус на губах. Я чувствовала их обиду, их страх, их разочарования, их ненависть, их гнев, их страдания… Когда я пыталась промолчать, чья-то невидимая рука стегала меня кнутом, оставляя на коже рубцы. Я обливалась слезами, но тихо радовалась, что умерла так рано. Сколько боли я принесла в этот мир за свои двадцать пять лет жизни! Еще лет сорок — и я ни за что не расплатилась бы за свои грехи. Я стонала очередное «прости», чувствуя, что силы на исходе.
Наконец я просто упала в пустоту и уснула. Проснувшись, поняла, что совершенно забыла все свои грехи, все обиды и всю боль. Мне казалось, что их не было. Из моей памяти вытрясли плохие минуты, а счастливые мгновения склеили друг с другом. Но тогда я этого еще не знала. Я просто помнила свою обновленную жизнь.
Осторожно встав, потрясла головой, чтобы прийти в себя. Рубашка была насквозь пропитана кровью. Мое тело было все в царапинах и ссадинах, некоторые из них все еще кровоточили.
Повинуясь инстинкту, я пошла вперед. Вперед ли? В абсолютно пустом и черном пространстве понять это было невозможно. Но на что существует интуиция?
Идти пришлось долго. Откуда-то появлялись люди и шли вместе со мной. Они молчали. Создавалось впечатление, что они — куклы, механически двигающие ногами. Они шли не оглядываясь, не смотря по сторонам, не обращая внимания на вновь прибывших — просто шли вперед. Лишь я одна крутила головой, разглядывая мир вокруг себя.
Это было похоже на тоннель, где вдалеке мелькает белый свет. Мы в унисон переступали ногами, с каждым шагом приближаясь к концу пустоты. А конец неумолимо приближался к нам.
Мы вышли на край обрыва, внизу тихо плескалась вода. Логика проста: если назад дороги нет, значит, надо идти вперед.
Я разбежалась и прыгнула. Ледяная вода осторожно приняла мое истерзанное тело в свои объятья. Она омыла каждую царапинку, неуловимо коснулась холодными губами моей щеки и вытолкнула на воздух. Я выползла на берег и упала на песок.
Мне было страшно.

Глава третья

Я лепетала что-то бессвязное о своей жизни. Рассказывала неизвестно кому свои беды и радости. По щекам текла непонятная, соленая на вкус жидкость. Как же она называется?..
— Тише… Все уже позади…
Так меня утешал Сережка, когда я была маленькой и ревела, если мама уходила в магазин без меня.
— Я боюсь…
— Чего ты боишься?
— Где я? Я открою глаза и снова окажусь в том ужасном месте, о котором я забыла? Меня снова будут хлестать плеткой и заставлять просить прощения?
— Нет. Там ты уже больше не окажешься. Никогда.
Этот голос, несомненно, принадлежал мужчине. В нем чувствовалась сила, власть, но в тоже время он был на удивление мягким.
— В том месте тебе больше нечего делать. Ты прошла один раз через него, как через смерть. Больше ты не будешь умирать, а значит, больше там не окажешься.
Почему-то от слов, сказанных именно этим голосом, веяло теплом и заботой. Он дарил надежду, а от такого подарка и в лучшие времена не отказываются.
— Открой глаза. Это совсем не страшно!
— Я боюсь!
— Помнишь, ты обещала Сергею не бояться? Держи свое слово.
Я вздохнула. Мой брат, которого я нахожу, теряю, а потом снова нахожу… И снова теряю.
— Он тоже через это прошел… И выдержал. Правда, ему было легче. Самоубийцам всегда хуже. Это самый страшный грех. Сергей сейчас живет совершенно другой жизнью. И ему не нужно закрывать глаза. Ты не в том месте, которого так боишься. Помнишь, ты шла по нити и боялась упасть? Ты ведь дошла. Ты шла вместе с Ритой и Викой по коридору до дверей, за которыми притаилась твоя память, и боялась взглянуть в глаза падшим. Но ты вошла в эту дверь. Ты боялась все вспомнить, но все равно вспомнила. И теперь ты всего лишь в той комнате за дверьми. Вот и все.
— А вы — Главный? — улыбнулась я, открывая глаза. Мой страх бесследно растворился в неге его голоса, в ласке его слов.
— Да.
Передо мной стоял обычный мужчина лет сорока с бородкой и смеющимися глазами.
— Вообще-то меня обычно называют Богом, но имя не имеет значения.
— Скажите, почему мне не дали уйти вслед за Стасом, когда его не стало?
— Нельзя забывать хорошее только потому, что за ним следует плохое. Вам было хорошо друг с другом. Зачем стирать из памяти дни, когда ты была счастлива?
— Мне больно вспоминать мое счастье, ведь оно разрушилось в один миг, как карточный домик! И никто в этом не виноват. Я ведь до сих пор не знаю, что произошло.
— А ты хочешь знать? — серьезно спросил Главный.
— Да. Мне всегда казалось, что если я буду знать, мне станет легче.
— Его сбила машина. Двое пьяных подростков угнали ее и в пылу азарта просто не заметили Стаса. А потом им стало страшно. Они увезли его в лес и сожгли.
— Их поймали? — мне было важно знать, что вся моя боль, все мои слезы вернулись к ним сполна.
— Нет. Но они получили свое. Один сошел с ума на почве мании преследования, а другой выбросился с четвертого этажа. Ему не повезло. Остался на всю жизнь калекой.
— А Дима? Он… Он сознательно?
— Нет конечно! Он ведь любил тебя и детей. Его подвела машина. Я бы этого никогда не допустил, но за технику мы не в ответе. И спасти его было уже нельзя. Знаешь, его хранитель тоже умер вместе с ним. Такое невозможно, я говорю образно. Он сошел с ума. И сегодня он уходит в Иное.
— Куда?
— Наше пространство не безгранично. И поэтому души, прожив здесь сто лет, уходят, вернее, уплывают на воздушном корабле в Иное. Что это — не знает никто. То же происходит и с Хранителями. Но у них есть шанс остаться подольше. Если Хранителю удалось вести человека по жизненному пути дольше восьмидесяти лет, он может взять себе нового подопечного. Вот, например, Рите это удалось. Но сегодня ей все равно придется уйти. Ее время закончилось. А Вика хранила три жизни подряд. Поэтому сейчас она Смотритель. Но она может в любой момент отказаться и уйти.
— А кем буду я в этом мире?
— Ты можешь выбрать. Но прежде я хочу показать тебе наш мир. Обычно его называют Рай.
— А там, где я была — это Ад?
— Да.
— Но ведь нельзя перейти из Ада в Рай!
— Можно. Ад — это всего лишь перевалочный пункт. Там тебя очищают от грехов, а потом ты приходишь в Рай. У тебя нет памяти о грехах, только о любви и радости. Там три дня боли, здесь век забвения, а после — большое Ничто. Смотри!
Он отодвинул тюль на окне — и я зажмурилась от ослепительного света, что залил всю комнату и поглотил меня целиком. А потом все исчезло. Я уже не щурилась от белизны открывшегося мне пространства. Мои ноги сами переступили через порог и вышли на воздух.
Нежная белая пустыня, залитая мириадами звезд.
— Звезды — это души?
— Да. Они обитают каждая в своем мире и никогда не пересекаются. Нам нельзя смотреть им в глаза, чтобы увидеть их мир. Считается, что после этого душа будет изгнана из Рая.
— А почему те люди, что шли со мной, ничего вокруг не замечали?
— Ты рождена, чтобы быть Ангелом. Ты не потеряла способность чувствовать и воспринимать мир вокруг себя. А они потеряли. Ты можешь стать Хранителем, а можешь стать одной из звезд. Это будет только твой выбор.
— А есть ли здесь какие-либо правила?
— Да. Существует «Небесный Кодекс». Он говорит, что все Хранители должны любить своих подопечных и брать на себя часть их боли, когда она совсем невыносима. А тот, кто его нарушит, кто пойдет на поводу у собственных желаний, кто захочет сам управлять судьбой человека, тот будет жестоко наказан и навсегда останется стоять у дверей Храма Божьего без надежды на милость Божью. Но будет дано ему право уговорить кого-либо поменяться судьбами, принять всю тяжесть наказания на себя.
Я впитывала в себя информацию как губка. Мне предстояло жить в этом мире по его законам.
— Я всегда думала, что Бог — это седовласый старец.
— Вовсе нет. Таким меня часто изображают, но у меня нет возраста. Я могу быть тем, кем захочу. И все души тоже отнюдь не остаются в том возрасте, когда они покинули мир земной. Рита умерла в шестьдесят, а выглядит на двадцать. У нее такая душа. Она была веселой, много смеялась. И здесь снова смогла стать собой. Мы видим лицо души, а не тела.
— А кто главный в Аду? Здесь есть Дьявол?
— Да, но он совсем не такой, каким его представляют. Он всего лишь наместник. Мой, разумеется.
— Когда мы шли сюда, Рита говорила что-то о «Книге Судеб»…
— У каждого человека много путей. Ты могла родиться, но твоя мама могла сделать аборт. Ты могла плакать, а могла смеяться. В каждый миг перед человеком сотни дорог, но он идет лишь по одной. В «Книге Судеб» фиксируется дорога человека и выдается прогноз. Ты всю жизнь ходила по лезвию бритвы. После каждой потери могла сойти с ума. Но ты боролась. День за днем, каждым своим шагом ты боролась с Судьбой. Ты знаешь, после твоей смерти твоя «Книга Судьбы» стерла со своих страниц каждый твой шаг, каждое твое движение. Она стала чистой.
Мы говорили очень долго, пока мои глаза не начали слипаться. Тогда Главный уложил меня на диван и укрыл толстенным уютным пледом. Я уснула мгновенно.
— Проснись. Корабль отходит через несколько минут.
Я подскочила от прикосновения теплой руки Вики.
— Главный просил тебя привести.
Я откинула плед и протерла глаза.
— Идем. Нельзя заставлять себя ждать. Промедление опасно.
Недалеко от Храма Божьего покачивался на облаках огромный корабль, сотканный из воздуха. К нему шла длинная вереница людей. Позади всех стояли ангелы, которым сегодня предстояло уплыть в Иное. Там была и моя Рита, закутанная в нечто белое с головы до пят. Я ее узнала отнюдь не глазами. Сердце указало мне на нее и мучительно сжалось. Оно знало, что этот человек был со мной всю мою жизнь.
Когда пришла очередь Риты подниматься на трап, она что-то сказала Главному. Тот согласно кивнул, и Рита жестом подозвала меня к себе.
— Милая, я сегодня ухожу и хочу оставить тебе подарок. Это запрещено, но я ничего не могу с собой поделать. Спасибо Главному, он разрешил мне отлучиться в мир животных. Я привезла тебе оттуда это.
Она достала из-за пазухи шевелящийся серый комочек с рыжим носом и полосатым пузом. Я не смогла сдержать слез. Это был мой «ребенок», которого я когда-то потеряла. Это был Медос. Его душа осталась юной. Он выглядел двухмесячным.
— Спасибо, Рита. Это самое лучшее, что ты могла для меня сделать.
Она низко поклонилась и взошла на корабль. Я видела ее печальное лицо, понимала, что ей сейчас тяжело, но не могла взять на себя часть ее страданий. А так хотелось…
К Главному подвели ангела с абсолютно бессмысленными глазами.
— Это Хранитель Димы?
— Да. Ты видишь, что с ним стало.
Хранителя подняли на корабль.
— Ну, а что скажешь мне ты? Согласна ли ты чтить «Небесный Кодекс» или хочешь стать звездой?
— Я буду чтить. Я хочу хранить жизнь, как это делал Хранитель моего мужа. Пусть я сойду с ума, но я буду брать на себя половину человеческой боли. Я не стану отбирать у человека возможность самому вершить свою судьбу, а буду просто охранять его от чужих козней, замыслов, обид.
— Что ж, тогда я назначаю тебя Хранителем. Вика поможет тебе в первые дни. Будь счастлива.
Главный развернулся и пошел прочь. Рита смотрела на меня с палубы и улыбалась. А потом корабль просто исчез, растворился в воздухе, слился с белизной небес.
Я еще долго смотрела в пустоту, пока на моих руках не заворочался теплый комочек.
— Ну, что? Начнем новую жизнь?

Написать отзыв в гостевую книгу

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2004

Главный редактор: Юрий Андрианов

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев