|
|
РЕЗЕДА
В жизни бывает всякое. Многое со временем забывается. Но что-то навсегда
оседает в памяти, вновь и вновь возвращаясь на ум. И зазвучат тогда в душе
невидимые гусли, оживет мелодия воспоминаний.
Вот и сейчас я слышу в душе такую мелодию...
Жил я тогда в Башкирии. Наша марийская деревня Пунчерьял островком стояла
среди татарских и башкирских деревень. И сейчас все остается по-прежнему.
Только не стало татарской деревни Сабанчи. Никто уже толком не помнит,
откуда пришли в эти края наши предки-марийцы. Всякий толкует по-своему.
Хорошо то, что говорящие на разных языках люди живут в дружбе и согласии.
Женятся. Играют добрые, красивые свадьбы.
Помню, было мне лет пятнадцать. Как-то взяла меня мама в соседнюю деревню
Сабанчи. Погрузили мы на тележку два мешка ржи и поехали на мельницу. Солнце
печет, кругом сушь, на небе ни облачка.
Дорога наша шла через ольшаник. Дождя давно не было, листья на деревьях
устало висели, отяжелев под толстым слоем пыли. Казалось, тронь их —
сломаются. По обе стороны пыльной проселочной дороги в высокой траве пели
кузнечики, будто выводили на свой лад нежную мелодию. Слушай, наслаждайся,
если есть время. Дальше, по левую руку, до самой горы Портарка серебряными
волнами играла рожь. Высоко в небе над полем звенели своими небесными
колокольчиками игривые жаворонки. Выронят колокольчик — и камнем падают в
рожь.
Тележка тяжелая. Мама впряглась в ее оглобли и тянет изо всех сил. Веревка
на ее плечах натянулась, как струна на гуслях. Раскраснелась, по лицу бежит
пот. Я тоже тяну, стараюсь.
— Придем в Сабанчи, зайдем к тете Аклиме, передохнем, — подбадривает меня
мама.
Про тетю Аклиму, ее мужа Хасана и дочку Резеду я не раз слышал в разговорах
родителей. Дядю Хасана я и сам хорошо знал. Он бывал в нашей деревне
проездом в райцентр или Уфу, частенько заходил к нам.
— Как поживаешь, друг Эвай? Как здоровье? — прямо с порога начинал он.
Родители всегда его приветливо встречали. Мужчины беседовали о том о сем.
Мама ставила самовар.
Я давно хотел побывать в Сабанчи. Наконец выпал случай, и вот я шагаю,
обливаясь потом.
Дорогу нам пересек родник. Он вытекает из священной рощи и бежит, торопится
к своей старшей сестре, реке Солеж. Через него перекинут мостик. Прогрохотав
колесами по его бревнам, мы выбрались на нетронутый луг. Мама остановила
тележку на обочине, высвободилась из ее оглоблей.
Мы умываем распаленные на солнце лица, пригоршнями зачерпываем и пьем
родниковую воду.
— Много не пей, все равно не напьешься... У тети Аклимы чаю попьем, —
говорит мама.
О тете Аклиме она говорит так сердечно, будто та только и дожидается нашего
прихода.
Отдохнув на зеленом ковре луга, мы снова впрягаемся в тележку, изо всех сил
тащим ее на гору. Отсюда до Сабанчи рукой подать. Всего лишь спуститься по
склону. Оказалось, недалеко вовсе.
Мы вкатываем тележку на песчаную улицу. Деревня мне сразу понравилась. Вся
видна как на ладони. Крыши многих домов крыты тесом, некоторые жестью.
Сабанчи стоит среди леса. Не на голом месте, как наша. «Татары свой сон не
жалеют. Они по ночам в лес ходят. Лесник у них свой человек», — поговаривали
у нас в деревне.
В тот день мы с другом моим Васлием собирались удить рыбу на Сакмане.
Сорожки там клюют!.. Люблю ловить рыбу. Только дело есть дело. Кому-то ведь
надо идти на мельницу. Жаль, конечно, что не смог пойти на озеро. Однако
новые впечатления как-то отвлекли меня, успокоили.
— Где мельница-то? — верчу я по сторонам головой.
— Вон там, посмотри вниз... где ольшаник, — показывает рукой мама.
Я присмотрелся и увидел среди деревьев сверкнувшую серебром воду.
— Вода там чистая. Место красивое. Вот придем, сам увидишь, — опять
подбадривает меня мама.
«Эх, растяпа! Нет бы взять с собой удочки! Порыбачил бы...» — подосадовал я.
— А рыба там есть?
— Щука, окунь, линь, налим... э-э, всех не перечислишь, — машет рукой мама,
еще больше распаляя мое сердце.
— Пойдем сразу на мельницу. Давай не будем заходить к тете Аклиме... —
начинаю я.
— Нет, сынок, так не годится. Что они о нас подумают? Скажут, зачем не
зашли? Обиделись, наверное... Да их дом прямо на дороге стоит.
Мы остановились перед воротами поднятого из толстых бревен большого
красивого дома, тремя окнами смотрящего на залитую солнцем улицу. Только
вошли в ворота, навстречу нам — тут как тут тетя Аклима.
— Э-э, гости к нам идут! Жена Эвая с сыном, — мешая татарские и марийские
слова, захлопотала хозяйка.
В Сабанчи многие татары знают марийский язык, наши, пунчерьяльские, тоже не
лыком шиты, говорят по-татарски — не различишь.
Тете Аклиме лет пятьдесят. Полная, тучная, смуглолицая женщина. Внимание мое
привлек ее крупный, широкий нос, красный, со следами оспы.
— Проходите, проходите в дом, — приглашает она.
Мы вошли в дом, сели на лавку у двери. Помещение затененное, и нам после
солнцепека кажется прохладным.
Хозяйка постелила в сенях тулуп, принесла большую подушку.
— Отдохните... поди, устали с дороги, — хлопочет она. — А я сейчас самовар
поставлю.
Мама всегда говорила, что тетя Аклима очень добрая. Так и оказалось.
— Отдохну немножко, — сказала мама и прилегла на подушку.
А у меня душа не на месте. Внутри все так и бушует. «Пока самовар закипит...
Пока чаю попьем... Пока до мельницы доберемся... Когда еще дома будем...
Зачем только я пошел? Надо было что-нибудь придумать и остаться», — и
мельница, и тяжелые мешки, и то, что пошел, чтобы помочь маме, — все
вылетело из головы. На душе стало тоскливо. Сразу захотелось домой. Конечно,
красивая деревня Сабанчи, только наша ничуть не хуже.
Казалось, даже часы на стене и те дразнят меня. «Шылт-шолт, шылт-шолт,
шылт-шолт», — стучат, стучат, а стрелки совсем не торопятся. Хоть бы
самовар, вскипая, быстрей запел. Так нет! Только сверчок за печкой выводит
свое «чирик-чирик». И тетя Аклима куда-то пропала. «Ой, тоска зеленая! Зачем
притащился?» — вовсю жалею себя и несостоявшуюся рыбалку на Сакмане.
Так я сидел и сокрушался, когда услышал скрип открывающихся ворот. Вошла
девушка с коромыслом на плечах. Смуглолицая, тоненькая, стройная, с длинными
черными волосами. Войдя во двор, взглянула на окно. Глаза у нее были
удивительно красивые, как черная смородина. Похоже, девушка заметила, что за
ней наблюдают, склонила голову и отвернулась. Но я успел заметить ее готовые
рассмеяться алые губы.
«Резеда. Не иначе. Какая она красивая! — неожиданно для себя подумал я, и
лицо мое вдруг вспыхнуло. «Больше не смотришь? Взгляни еще раз, Резеда!» В
этот миг сердце мое будто очнулось от векового сна и только сейчас с
восторгом увидело девушку. Я смотрел ей вслед, на ее загорелые стройные
ноги. Она внесла ведра в баню, опростала и вновь пошла к воротам. «Ай, как
бы нам познакомиться?! Жаль, мама легла отдохнуть. Да и тети Аклимы не
видно. Резеда, я хоть взгляну на следы твоих босых ног». Земля здесь
песчаная. Песок прогрет солнцем.
Почему она захватила все мои мысли? Вроде бы не царская дочка, а простая
девушка-татарка. Таких по деревне в каждом доме...
Нет, лучше я сбегу на озеро Сакман... Но даже в мыслях я не успел добежать
туда, как вновь вернулся во двор дома тети Аклимы.
Резеда с полными ведрами неспешно шла к дому. Выйдя во двор, я наблюдал за
ней сквозь щели дощатого забора. Потом мне стало стыдно, и я поднялся в
сени. Только бы она не заметила, что я подглядываю за ней, только бы не
узнала.
Звякнула щеколда на воротах, вошла Резеда. Наши взгляды встречаются. Я
по-татарски здороваюсь с ней. Она отвечает и быстро проходит в глубь двора.
А я остаюсь смотреть вслед девушке. Почему-то вспомнилась ее тучная,
красноносая мать. Как они не похожи друг на друга! Как у такой тети Аклимы
может быть ладная, стройная дочь-красавица? Наверное, Резеда прилетела на
нашу землю из неведомой сказочной страны, на крыльях волшебной птицы. Может,
у нее не эта, а другая мать? Глаза у них все-таки одинаковые — черные. А в
остальном... Неужели время уготовило этой юной красавице такую же участь,
такой же жалкий вид и неповоротливое тело?! Нет! Такого не может быть! Не
должно! Грех рушить такую красоту. Резеда никогда не будет старой. Она
всегда будет молодой, красивой, звонкоголосой. Всегда будет носить
серебряную родниковую воду, ступая по раскаленному солнцем песку загорелыми
босыми ногами. А мы с мамой вот так же завтра, послезавтра... всю жизнь
будем ходить на мельницу. Ах, почему наш дом стоит не в их деревне? Почему я
до сих пор не бывал в Сабанчи? Ведь между нами всего-то три километра...
— Что-то я долго замешкалась, — оборвал мои мысли голос тети Аклимы.
Пока закипал самовар, она успела собрать за огородом малину. В одной руке
большое блюдо горкой лежащих ягод, в другой — листочки черной смородины.
— Сейчас будем пить чай. Сейчас, балам, — улыбается мне тетя Аклима.
Резеда натаскала воды в баню. Встала мама, мы прошли в дом.
Татары и башкиры считают, что существует не один, а четыре рая. Первый — это
баня, второй — чаепитие... остальные не помню. Так вот, мы сели пить чай и
перенеслись прямо в рай. Какой вкусный чай со смородиновыми листьями! Еще
недавно я так злился на него. Оказывается, зря! И малина очень вкусная. Дома
не такая, здесь слаще. Даже печь в доме старой татарки кажется мне красивой.
Аккуратная, недавно побеленная — молодец, тетя Аклима, мастерица!
Резеда наливает мне вторую чашку чаю. Я смотрю на нее и не могу оторвать
взгляд. Ее черные как ночь глаза сводят меня с ума, их взгляд проникает в
сердце. Засмотревшись, я замешкался принять из рук девушки чашку. Под
простым платьем с тесьмой маленькими клубочками приподнялась грудь. «Сколько
тебе лет, Резеда?» — мысленно спрашиваю я.
— Чашку-то возьми, — легонько подталкивает меня в бок мама. — Не видишь
разве?
Я заливаюсь краской. Резеда улыбается, обнажив сахарно-белые, красивые зубы.
Ее мать со словами «ох уж эти мухи», смеясь, машет руками. Я протягиваю руку
за чашкой и нечаянно касаюсь руки девушки — «чылдыр-р-р», предательски
пропела дрогнувшая на блюдце чашка...
— Пора в путь трогаться. Надо еще домой успеть, — благодаря за угощение,
поднимается из-за стола мама.
«Ну куда ты так торопишься, мама? Ведь только-только сели чай пить», — думаю
я.
Я допиваю третью чашку. Резеда наливает четвертую. Нет, четвертую мне,
пожалуй, не осилить. А вот красные комочки малины, по ягодке в час, я готов
клевать хоть миллион лет. Куда торопиться? Зачем? Здесь так хорошо!
— Посидите еще, отдохните...
Ах, какая добрая тетя Аклима! Какая замечательная у нее семья! Как их
оставить? Отец Резеды, дядя Хасан, уехал по делам в Уфу. Он плотник, очень
хороший плотник. Его дом самый красивый в деревне.
Но лучше всех, конечно же, Резеда. В сто, в тысячу раз лучше! Сама доброта и
нежность. Как я могу ее покинуть? И мать ее жалко оставлять. Даже самовар
без меня осиротеет на столе. И часы на стене, наверное, будут тосковать обо
мне.
— На обратном пути тоже заходите, — вышла провожать нас за ворота тетя
Аклима. Рядом с ней Резеда.
«Зайдем...» — едва не выпалил я.
«Зайдем, обязательно зайдем», — стучало мое сердце. — Мимо не пройдем. А ты,
Резеда, будь дома, жди нас у ворот, на прогретом солнцем песке».
Вот и мельничный пруд. Какой он красивый! Вокруг стоит густой лес, стоит,
прислушивается к мерному скрипу каменных жерновов, к звуку льющейся воды и
пению птиц. Прибрежный камыш пытается сохранить в своих цветах красоту и
прелесть лета. Мне стало жаль его. Ведь все в природе свершается в свой
срок, набирает силу, расцветает, а потом вянет и погибает, чтобы начать все
заново.
Людей на мельнице было немного. Пять человек. Но один мужик, у которого было
пять мешков пшеницы, задержал нас надолго.
Течет, течет вода... Крутятся жернова... Солнце клонится к вечеру...
«Быстрее, быстрее», — колотится мое сердце. Глаза неотрывно смотрят на
раскинувшуюся по склону холма, как-то сразу ставшую родной деревню Сабанчи.
Жаль, что дом Резеды отсюда не виден.
Течет, течет вода... Крутятся жернова... Все ниже клонится солнце... Когда
же придет наша очередь? Сколько еще ждать? Сил моих нет! Лучше бы я сбегал в
Сабанчи, до дома Резеды. А еще лучше в свою деревню! Десять, двадцать, сто
раз бы сбегал туда и обратно.
* * *
Нет, не сто раз, даже дважды не довелось мне побывать в Сабанчи…
После той памятной нашей поездки со мной приключилась беда.
Как-то, не думая ни о чем плохом, я взобрался на лежащие во дворе нашего
дома бревна. Эх, детство, детство... Заметить не успел, как бревна
покатились. Правая нога оказалась зажатой между бревен. Внутри разом стало и
жарко, и холодно. Сразу-то и не сообразил, что стряслось. Закричал от
сильной боли, потом потерял сознание. Месяц пролежал с переломом в больнице
в Уфе. Еще месяц вылежал дома. Потом начал потихоньку ходить. А еще через
месяц снег укрыл землю. Я не терял надежду, что однажды, проезжая через нашу
деревню, к нам зайдет Резеда. Но она так и не приехала, не зашла.
Той же зимой наша семья переехала жить в Сарапул. Наш дом в Пунчерьяле к
тому времени сильно обветшал. А в Сарапуле жила мамина старшая сестра Салима
со своим русским мужем, дядей Захаром. Всю жизнь они прожили в любви и
согласии. Дядя Захар состарился и умер. Тетя Салима тоже постарела, еле
ходит. А дом у них крепкий, каменный, хоть сотню лет простоит. Двор большой.
Так мы и перебрались жить в город, ухаживать за тетей Салимой.
Первое время я очень скучал по родной деревне, по своему закадычному другу
Васлию, часто вспоминал Сабанчи, мельницу и, конечно, красавицу Резеду.
Скучал по знакомым с детства местам, по ставшим мне родными и близкими
людям. Но постепенно новые впечатления и заботы куда-то оттеснили все это.
После восьми классов я поступил в профтехучилище. Выучился на токаря.
Хромота так и осталась. Из-за нее меня не взяли в армию. Жаль, конечно,
но...
Прошло еще несколько лет. Я женился. В наш дом вошла красивая
девушка-удмуртка по имени Наиля, нежная, добрая, ласковая.
Немало с тех пор прошло времени. Жизнь захватила меня своим водоворотом,
поносила по разным краям и землям. Но недавно один случай обнаружил, что
память бережно хранит в своих тайниках историю моей детской влюбленности,
что воспоминания эти согревают, волнуют душу.
Как-то в воскресный день мы с женой оказались на пристани. День ясный,
безветренный. По Каме плывут теплоходы, гудками перекликаются. Если сесть на
один из них, что плывет вниз по реке, то часа через четыре можно оказаться в
родных местах. Всего-то через четыре часа...
— Давай спустимся к воде, — предложила Наиля.
Мы спустились на пристань. Как раз в это время швартовался теплоход
«Тихомиров» из Перми. Суетились пассажиры. У каждого свои заботы: кто-то
уезжает, кто-то возвращается — бурлит людской поток. Закончилась посадка,
вот-вот уберут трап.
— Подождите! Там женщина бежит, — крикнул с теплохода какой-то мужчина.
Все посмотрели в сторону берега. Там действительно бежала женщина. Стройная,
смуглое лицо раскраснелось от бега. Мне показалось, что я уже ее где-то
видел. Когда она поравнялась со мной, я постарался рассмотреть ее. Черные
как ночь глаза, такие же черные, длинные волосы, аккуратный прямой носик —
черты ее лица пробудили в моей душе подспудное волнение. Видимо, женщина
заметила мой пристальный взгляд. Задержалась на миг и заторопилась дальше.
Женщина вбежала на палубу теплохода. Перевела дух и сразу же повернулась к
нам. Нас разделяло метров десять. И я узнал ее:
— Резеда!
— Семе-ен! — полоснул мое сердце чистый, до боли знакомый голос. Резеда,
приподнявшись на носках, тянула ко мне руки. А теплоход, гудя, дальше и
дальше отходил от берега.
— Резе-да-а! — крикнул я. Однако густой бас теплохода перекрыл мой голос.
Резеда что-то кричала, взмахивала руками. Но разобрать уже было невозможно.
Галдела толпа на пристани. С шумом билась о берег Кама.
Душа моя разрывалась...
Куда ездила Резеда? Или куда поехала? Где она живет? Есть ли у нее семья,
муж?
Ничего этого я не знал...
Я рассказал жене о Резеде. Разговаривая, мы медленно поднялись на крутой
берег. Внизу, извиваясь и играя в лучах летнего солнца, несла свои воды
красавица Кама. А по ней, оставляя легкие облачка дыма, плывет белый
теплоход. Все дальше и дальше уносит мое детство.
Недавно я вышел на пенсию и решил проведать родные места, где родился и
вырос. По- прежнему стоит наш Пунчерьял. А вот соседней Сабанчи не стало.
Разъехались ее жители. Место, где стоял дом Резеды, поросло репейником и
крапивой. А за их огородом все так же цветет сирень, поют птицы.
А в душе моей, отзываясь сладкой болью, живет память о Резеде — смуглой,
босоногой девушке с коромыслом на плечах.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
