|
|
Николай Переяслов
ВОКРУГ ЛИТЕРАТУРЫ
Из записных книжек
* * *
…У языковых законов тоже имеются свои исключения! Недавно вот у нас в
Союзе писателей прошло очередное заседание Шолоховского комитета, на котором
присутствовали В.Н. Ганичев, В.С. Черномырдин, В.А. Костров, М.Н. Алексеев,
Ф.Ф. Кузнецов, И.Т. Янин, А.Ф. Стручков, Е.А. Исаев, Г.В. Иванов и целый ряд
других писателей, издателей и ученых, задействованных в издании полного
собрания сочинений Шолохова, среди которых был и я. Сейчас как раз вышел
первый том этого издания, включающий в себя самый полный и самый выверенный
текст романа «Тихий Дон», и А.Ф. Стручков (директор издательства «Московский
писатель») рассказал всем, что они долго не могли решить, печатать ли им
глагол «нагибаться», как того требует современное правописание, или же —
оставить в тексте вариант «нагинаться», как это было написано в рукописи
самим Михаилом Александровичем. Победил авторитет Шолохова, и в новом
издании романа возвращено стоявшее в первоисточнике слово «нагинаться», что,
несомненно, и гораздо колоритнее, и ближе народному слуху. Так что в
подобных случаях, я думаю, писатель имеет право доверять своей
художественной интуиции больше, чем самым авторитетным словарям, не зря же
еще Пушкин в примечаниях к «Евгению Онегину» писал, что «не должно мешать
свободе нашего богатого и прекрасного языка».
После окончания заседания мы спустились в располагающийся под нами ресторан
«Пегас» на небольшой фуршет, во время которого Виктор Степанович, вспомнив
историю с глаголом «нагинаться», сказал, что сильно ошибаются те, кто
думает, будто русский народ способен перед кем-нибудь в мире «нагинаться» —
если будет надо, то мы еще и сами можем «понагинать» других…
* * *
...Один мой знакомый молодой прозаик по имени Андрей Кораблев написал роман
о пьянстве, в главном герое которого легко угадывался он сам, и чтобы не
доставлять этим горьких минут своей матери, сдал его в одно известное
московское издательство под псевдонимом «Андрей Быков». Спустя некоторое
время, когда его книга была уже почти готова к выходу, в это же издательство
пришел другой молодой прозаик по имени Андрей Быков, принесший им для печати
свой роман о свальном грехе. Ему говорят, ты придумай себе какой-нибудь
псевдоним, а то в издательских документах уже значится один Андрей Быков и
может возникнуть ненужная путаница. И тот подумал-подумал и взял себе
псевдоним… «Андрей Кораблев».
(Включи я эту историю в какой-нибудь роман — и все скажут: выдумка...)
* * *
…Набирая как-то на компьютере текст одной из статей, я случайно затронул
пальцем лишнюю букву на клавиатуре и вместо слова «литература» набрал «литературва».
Я, конечно же, сразу исправил эту ошибку, а сам между тем подумал: а не
точнее ли это «неправильное» слово выражает внутреннюю сущность нашей
сегодняшней литературы, в которой стало слишком много от стервы, курвы и
оторвы?..
* * *
...Вместе с выписываемой нами «Трибуной» и несколькими письмами в мой
почтовый ящик сегодня бросили также и бесплатную рекламную газетенку под
названием «МИР ИНКОМ», — аналогичные издания последние годы пихают в ящик
чуть ли не десятками, прямо хоть судись с ними: забьют его рекламой, а
почтальону потом некуда класть письма и выписанные нами газеты... Но в
данном случае я заговорил об этом не поэтому. Просто, прочитав случайно
название газеты в обратном порядке, я увидел, что оно представляет собой
четкий палиндромический перевертыш: «МОКНИ, РИМ». Специально, что ли, так
придумали?..
* * *
Как это ни печально, но за последнее десятилетие произошла такая
стремительная ломка и смена нашего менталитета, что сегодняшний русский
народ — это уже совсем не тот народ, который возводил Днепрогэс, выигрывал
Сталинградскую битву, создавал космическую станцию «Мир» и стоял в очередях
за книгами Юрия Бондарева. Того народа, к сожалению, уже просто-напросто не
существует, и не замечать этого — невозможно...
* * *
…Сегодня к 17-45 я, Вадим Арефьев и Николай Михайлович Сергованцев
отправились в зал церковных соборов Храма Христа Спасителя на учредительное
собрание общественного фонда «Центр Национальной Славы России». Из деятелей
культуры там были в основном актеры — Василий Лановой, Николай Бурляев,
Валерий Гостюхин, Юрий Назаров, Сергей Шакуров, Георгий Жженов, Владимир
Конкин, а также скульптор Вячеслав Клыков и несколько писателей — наша
троица да плюс еще Владимир Крупин и Александр Казинцев. Было произнесено
несколько красивых речей о необходимости спасения России и ее духовности,
утвержден Устав и избран совет попечителей (в который вошли председатель
правления ОАО «Газпром» А.Б. Миллер, генеральный директор Российского
Агентства по госрезервам А.А. Григорьев, председатель Европейской Ассоциации
юристов А.Л. Колодкин, а также заместитель Главы Администрации Президента РФ
С.Э. Приходько, полпред Президента РФ по Центральному Федеральному округу
Г.С. Полтавченко, замы различных министерств и т. п. лица), а затем Татьяна
Петрова спела несколько замечательных русских песен.
* * *
...На днях ездили на Совещание молодых писателей в Череповец — В.Н. Ганичев,
я, Саша Сегень, Гена Иванов и Николай Дорошенко. Там уже пятнадцать лет не
проводилось никаких семинаров по работе с молодыми, совещаний, секретариатов
и прочего, а потому абсолютно застопорился прием в Союз писателей новых
череповецких авторов — люди взрослели, а Вологодская областная писательская
организация их прием в СП притормаживала. Вот наш выездной секретариат и
решил посмотреть, что там у них да как. Мы с Сегенем читали присланные
заранее в Москву рукописи прозаиков, а Иванов с Дорошенко — поэтов.
Помню интересный эпизод, рассказанный по дороге Сегенем о том, как сынишка
Славы Артемова приучался поститься. Потерпел несколько дней, а потом
подходит к отцу и спрашивает: «Пап, можно я бутерброд с колбасой съем?» — на
что Слава говорит: «Можно. Ты же находишься в пути, а тем, кто в пути, —
можно». Мальчик радостно побежал на кухню, отрезал себе большой кусок
колбасы, идет ест, а потом вдруг остановился и спрашивает: «Пап, а на каком
это я пути? Куда?..» «Как это — куда? — сделал удивленное лицо Артемов. — В
ад, конечно...»
* * *
Из случайных рифм:
«Жаль, что посредством ксерокопии — / не изготовить к сыру копии...»
* * *
…Идя сегодня к станции метро «Братиславская», посмотрел на выстроенные рядом
с нею высоченные дома, и в голове родились такие вот строчки: «Забыв, как
всходит рожь на пашнях, / народ живет в высоких башнях. / Живет — не пашет и
не жнет, / но этот хлеб ржаной — жует». Немного примитивно, конечно, но
экспромт есть экспромт.
В Правлении встретился с приехавшим из Тольятти Валентином Рябовым, которого
недавно приняли в Союз писателей, и он теперь заходил получить членский
билет. Поговорили о задуманном тольяттинскими ребятами выездном секретариате
СП России, на который они хотят нас пригласить в нынешнем сентябре. А кроме
того, Валентин привез два коллективных сборника, которые издал (говорят, что
на деньги местной администрации) тамошний поэт-модернист (или авангардист,
хрен его поймет) Вячеслав Смирнов. В стихотворениях одного из этих
сборников, имеющего название «Четвертого — уничтожить!» (Тольятти, 2001),
содержится почти сплошной мат, пошлятина и безвкусица, сюжеты настолько
глупы и циничны, что просто ужас, — например, о том, как пионеры сварили и
съели в походе свою одноклассницу, а ее берцовые кости принесли родителям...
(Бр-р-р!..)
* * *
…Увидел в одном из номеров «Литературки» воспоминания поэта Славы Киктенко о
том, как он разъяснял Кузнецову свое понимание сказки про Курочку Рябу, в
которых он приводит свои версии ее трактовки, пытаясь увязать сказку с
некими мудреными солярными мифами. Якобы золотое яйцо, которое Ряба снесла
Деду и Бабе — это символ солнца, а значит, за всем этим таится какое-то
неизвестное нам древнее планетарное учение, отзвуки которого он и старается
отыскать в русской поэзии… На мой же взгляд, все в этой сказке можно
объяснить гораздо проще, если посмотреть на нее сквозь призму одного
древнерусского духовного стиха, рассказывающего, как в день Вознесения
Господа Иисуса Христа по всей Руси расплакались и распричитались нищие,
говоря: «Вот, Ты уходишь, Господи, а на кого же мы здесь остаемся? У нас
ведь нет ни крыши над головой, ни одежды, ни денег на еду… Как же мы жить-то
будем?» А Господь им на это и отвечает: «Не волнуйтесь, братья, Я дам вам
золотую гору — вы отщипывайте от нее по кусочку, вот вам и будет и на еду, и
на одежду, и на все прочее». Но тут вдруг раздался голос Иоанна Златоуста:
«Что же Ты делаешь, Господи? У них же эту гору завтра отнимут торгаши и
чиновники, и опять они останутся ни с чем!.. Ты уж лучше дай им право жить
Твоим именем, прося у людей милостыню Христа ради, — и чтобы все им на это
понемножку подавали. Тогда они хоть не умрут от голода…» И Господь так и
сделал, дав им право просить по всей земле подаяние ради Своего имени.
Примерно то же мы видим и в сказке про Курочку Рябу. Что такое яйцо в
христианской символике? Это — символ жизни (вспомним пасхальные красные
яйца). А кто дарует жизнь, как не Бог? Выходит, что Курочка Ряба
символизирует собой Бога. И снеся Деду с Бабой золотое яичко, она подарила
им обеспеченную жизнь, дала в руки богатство, а они не знают, что с ним
делать. Били-били, не разбили, отложили в сторону, а юркая мышка с ним тут
же и управилась. Только хвостиком хитрым махнула — и все…
Не углубляясь в образ мышки, можно сказать, что из этого эпизода хорошо
видно, что русскому народу золото ни к чему. Не знает он, что ему с ним
делать, одна морока от этого богатства. Все равно он его потеряет. Вот
Господь, увидев все это, и говорит Деду с Бабой устами Рябы: «Не плачьте, я
снесу вам яичко не золотое, а простое…» То есть — не беспокойтесь о хлебе
насущном, думайте о спасении души, Я дам вам простую жизнь, которая хотя и
не сделает вас богатыми, но не позволит и умереть от голода. (Точно так же,
как и в притче о золотой горе).
* * *
…Сегодняшнее искусство кажется мне абсолютно нетипичным и безжизненным, ибо
основными его персонажами (как в литературе, так и в кино) стали
представители неимоверно узкого общественного круга, представленного
всевозможными теневыми магнатами, работниками тайных спецслужб, тузами
мафии, киллерами и другими «экзотическими» персонажами современной России.
Безусловно, такие люди наверняка тоже имеются в определенных слоях нашего
общества, но они представляют собой от силы 1% от всего населения, а поэтому
и воспринимаются не как мои реальные современники, а как некие искусственно
созданные модели человечков, в которых я просто НЕ УЗНАЮ ни себя, ни своих
современников. А ведь главная цель искусства именно в том и состоит, чтобы
каждый читатель или зритель УЗНАЛ в изображенном художником персонаже СЕБЯ и
СОВПАЛ с героем по переживаниям, иначе ведь он ни за что НЕ ПОВЕРИТ в ту
идею, которую автор хотел донести своим романом или фильмом до адресата…
* * *
…Слыша, как повсюду звучат песни Верки Сердючки, я подумал о том, что есть
основание говорить о некоем повторяющемся в истории феномене низкого жанра.
Ведь практически то же самое звучало и в 1920-е годы в репертуарах
Сокольского, Утесова и других эстрадных куплетистов. «Эх, лимончики, / мои
лимончики, / растете вы у Сони на балкончике...», «Шла по улице старушка, а
за ней мотоциклет, / мотоцикл цикал, цикал — и старушки больше нет...», «Так
смеялись каждый час, / но прошел годочек, / и от смеха вдруг у нас / родился
сыночек...», — я слышал множество песен такого рода времен нэпа, весьма
перекликающихся с тем, что поют сейчас наши сегодняшние шансонье.
По-видимому, во время слома общественно-экономических формаций происходит и
смена политической, экономической и культурной элиты — люди из общественных
низов резко переходят в верхи. Во власть, в бизнес и в чиновничество
приходят люди из криминальных кругов, воры и урки, культурный уровень
которых не превосходит песенки «Мурка» — и именно под этот-то уровень и
стремится подстроиться эстрада, чувствуя в нем главного потребителя своего
«искусства»…
* * *
…Начал листать автобиографическую книгу Сергея Михалкова «От и до» и
наткнулся на текст предсмертной записки Александра Фадеева, в которой он, в
частности, писал: «...Литература — эта святая святых — отдана на растерзание
бюрократам и самым отсталым элементам народа... Литература отдана во власть
людей неталантливых, мелких, злопамятных. Нет никакого стимула в душе, чтобы
творить... Литература — этот высший плод нового строя — уничтожена,
затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей <...> привело к полному
недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от
Сталина. Тот был хоть образован, а эти — невежды... Жизнь моя, как писателя,
теряет всякий смысл...»
Разве это касается только атмосферы советского строя? Увы, это один к одному
соответствует состоянию литературы и положению писателя в наши дни.
Литература сегодня почти стопроцентно отдана на откуп дельцам, превратившим
ее в такую же коммерческую отрасль, как производство водки. На книжный рынок
пропускается только самая дешевая продукция — «самопальные», как
несертифицированная водка, детективные романы, эротика, и тому подобная
халтура. Вкус читателя отравлен всем этим непоправимо. А жизнь человека,
пишущего серьезные произведения, и правда теряет смысл.
* * *
…По свидетельству автора книги «Литературная Москва» Ивана Белоусова,
писатель Николай Николаевич Златовратский, когда разговор заходил о новых
писателях или новых направлениях в литературе, восклицал:
«О чем пишут? Как пишут? Для кого? — быстро, нервно шагая по своему
маленькому кабинету, задавал он вопросы. — В наше время, когда мы писали,
перед нашими глазами стоял многомиллионный трудовой народ: мы говорили перед
его лицом, перед ним и ответ держали!..»
Сегодня же, к сожалению, писатель не держит ответ ни перед кем, а потому и
количество разбросанных по его романам трупов не прибавляет его героям
абсолютно ничего. Каким входит герой в произведение, таким же точно из него
и выходит. Зачем же тогда все это писалось, спрашивается?..
* * *
…Стать в один ряд с произведениями серьезной литературы литературе
«коммерческой» не дает пока что отличающая ее нетипичность выбираемых героев
и отсутствие простых людей среди персонажей второго и третьего плана. Какую
книгу ни открой — всюду какой-то бутафорский мир, сконструированный из
представителей «новой элиты», чемоданов с долларами, гигантских алмазов,
бритоголовых киллеров, коварных любовниц и прочей стереотипной атрибутики.
Анализ прочитанных детективов, триллеров и любовных романов выявляет
удивительную схожесть современных произведений с компьютерными играми. На
пространстве трехсот-четырехсотстраничного текста, как правило, ни одного не
имеющего прямого отношения к сюжетной интриге персонажа. Ни случайно
услышанного разговора старух у подъезда, ни голосов детворы за окном
квартиры главного героя, ни интересного лица в вагоне метро... Только
персонажи-функции, вводимые в ткань произведения для того, чтобы выполнить
свою конкретную цель и быть тут же стертыми с романной памяти. Словно в
компьютерной игре — есть герой, есть преграды того или иного уровня, но при
этом — ни одной живой души. Понятно, что такому мертвому миру не дано стать
настоящей литературой ни при какой самой острой закрученности сюжета. Потому
что для настоящей литературы важна не столько динамика преодоления героем
системы внешних преград, сколько его продвижение по шкале внутренних
уровней. То есть, разница между литературой коммерческой и литературой
серьезной заключается в том, что действие первой происходит в пространстве и
во времени, а действие второй — в душе и в вечности.
* * *
Посмотрел фильм Никиты Михалкова «Сибирский цирюльник». Чтобы иметь
возможность спокойно разбираться в нюансах созданных им фильмов, надо
признать, что Никита Сергеевич — это откровенно буржуазный художник, умело
пользующийся вкусами и устремлениями практически всех слоев общества, чтобы,
потрафляя каждому из своих возможных зрителей, извлекать максимально
возможную прибыль из своего творчества. Отсюда такое очевидное смешение в
его картинах методов маскультуры и высокого искусства, реверансов в сторону
Запада и национально-патриотической символики, антисоветской фиги в кармане
и нескрываемого раболепия перед нашими прошлыми и нынешними вождями.
Однако, при всей ориентированности Михалкова на успех у зарубежного зрителя,
вопреки всем усилиям этого едва ли не самого талантливого из наших
сегодняшних режиссеров, из фильма вылезла одна очевидная (по крайней мере,
для меня), но каким-то образом провороненная им самим истина. Увы, но все то
зло, что обрушилось по ходу сюжета на судьбу главного героя фильма — юнкера
Андрея Толстого, — имеет исключительно западную окраску. При этом тот факт,
что он влюбился в случайно встреченную в поезде американку и это
впоследствии принесло ему огромное несчастье — это, можно сказать, не
столько основа трагедии, сколько ее закономерный финал, ибо в цепочке ее
логического развития мы обнаружим еще такие вроде бы второстепенные, на
первый взгляд, но по сути формирующие развитие судьбы детали, как
блистательное владение английским и французским языками, а также изучение
западного искусства, что видно по его любви к Моцарту и участию в спектакле
«Свадьба Фигаро». А уж знакомство с американской дамой, разгоревшаяся к ней
страсть и, как следствие этого, безумная выходка во время премьеры,
приведшая героя на сибирскую каторгу — это, как мне думается, является
итогом как раз не российской нецивилизованности, а именно вторжения чужой
ментальности в психику русской жизни.
…Но, вот поди ж ты! — фильмы Никиты Михалкова, при всей их спорности и
видимых идейных изъянах, всегда принуждают зрителя к самостоятельной
духовной работе!
* * *
…Когда ехали с Мариной и Алинкой летом в поезде в отпуск, я вдруг, не знаю
уж даже и почему, вспомнил известную строчку Станислава Куняева «Добро
должно быть с кулаками» и, отталкиваясь от нее, написал такое стихотворение:
«Добро должно быть с кулаками. / Весь мир наполнен дураками. / Страна читает
Мураками / и пьет глотками «Рыжий ап». / А я лежу под облаками, / сжимая
голову руками, / и мысль рождается рывками: / «Я — Бог, я — царь, я — червь,
я — раб!..»
Вот так. Начал Куняевым, а закончил, кажется, Державиным…
* * *
…Прочитал однажды в брошенной мне в почтовый ящик в качестве бесплатной
рекламы газете «Московская среда» (№ 31 за 20—26 августа 2003 года) интервью
Виктора Сергеевича Розова, которое он дал этому изданию по случаю своего
90-летия. Отвечая на вопросы корреспондента, он там, в частности, говорит
ему: «После революции как высыпало: Маяковский, Есенин, Цветаева... Несть
числа талантам! А после нынешней контрреволюции я все ждал: вот свободу
дали, и все, кто стонал под гнетом того времени, себя проявят. Ни фига! Одна
только пискотня — все плохо, плохо... Так ты сделай хорошо. Не могут. Хотя
страна все та же, люди вроде тоже... Но стоило измениться ориентиру
ценностей — и все пропало. И мы можем сколько угодно рассуждать, почему так
мало интересных авторов, но все сводится к одному — БЕЗ ИДЕАЛОВ НИЧЕГО
ХОРОШЕГО СДЕЛАТЬ НЕВОЗМОЖНО. Идеалы — это духовность. Великие произведения
культуры появляются, когда происходит игра человеческого духа. А не когда
играют только на деньги, как это делают сейчас во всех сферах нашей
жизни...»
* * *
Прочитал в «ЛГ» интервью с одной из самых раскрученных на сегодняшний день
(тираж ее книг на русском языке достиг на данный момент уже 12 миллионов
экземпляров!) сочинительниц иронических детективов — Дарьей Донцовой,
которая, отвечая на вопрос, на кого она ориентируется, сочиняя свои романы,
очень точно описывает портрет своего потенциального читателя: «Это
работающая женщина, нередко имеющая домашних животных. Часто — без мужа, но
с детьми и вредным начальником. А еще — со своим набором дамских проблем...»
Прочитав это, подумал: а можно ли себе представить того читателя, на
которого при написании своих книг ОРИЕНТИРОВАЛИСЬ Тургенев, Достоевский,
Шолохов, Шукшин и многие другие наши классики? И не является ли подобное
«ориентирование» как раз тем самым признаком, который отличает подлинного
художника от ремесленника? Это ведь, если не ошибаюсь, задача маркетологов —
определять, на какого покупателя следует ориентироваться при выпуске той или
иной продукции, чтобы получить от этого максимальную прибыль, а настоящий
писатель просто пишет о том, о чем у него кричит душа, и даже не
задумывается, держит или не держит у себя дома каких-нибудь животных его
будущий читатель. Потому что это именно он, писатель, должен вести за собой
своего читателя, ПЕРЕКЛЮЧАЯ ЕГО СОЗНАНИЕ на поднимаемые в произведении
проблемы, но уж никак не наоборот — не ПОДСТРАИВАТЬСЯ под читательские вкусы
и пристрастия, заигрывая с покупателем будущей книги, точно с капризным
ребенком.
Изучение нынешними авторами своей потенциальной клиентуры, работа на
какую-то строго определенную категорию потребителей книжного рынка как раз и
показывает, что нынешние «короли детектива» по своей природе не столько
творцы, сколько ремесленники, и литература для них — это не столько область
творческой самореализации, не столько призвание свыше и служение искусству,
Богу или людям, сколько просто одна из коммерческих сфер деятельности,
овладение законами которой позволяет им превращать свое литературное хобби в
категорию доходного бизнеса.
* * *
…В ноябре побывал на моей малой родине — в небольшом шахтерском городке
Родинское в Донбассе (ныне — суверенная Украина), где я окончил в 1971-м
году среднюю школу, отработал несколько лет на шахте, посещал литературную
студию при районной газете «Маяк», начал публиковаться в местных газетах и
журналах, и все такое прочее.
Увы, мое родовое гнездо представляет из себя сегодня ужасно печальное
зрелище. На улицах — непролазная грязь, поселок по ночам абсолютно не
освещается (нет буквально НИ ОДНОЙ горящей лампочки!), все погружено в
темноту и уныние. Октябрьские праздники отменены (поскольку, мол, это не
украинское, а сугубо «москальское» торжество), люди ходят злые и скучные. А
самое страшное — там нет абсолютно никаких перспектив для жизни: шахты одна
за другой закрываются, работы нет, жизнь городков замирает... Во всем видны
беспросветная тоска и безысходность; процветают воровство, пьянство и
наркомания, о ком из друзей своей юности я ни спрошу, почти все уже умерли,
и в основном — по пьянке.
Воруют любую мелочь: дрова, картошку, брошенный во дворе алюминиевый тазик
(на цветмет), кур из сарая, выгруженный из машины возле ворот уголь (если не
успеешь его перетаскать до темноты во двор), телефонный и высоковольтный
кабель (в котором тоже имеется цветмет — алюминий, медь, свинец), вывешенное
на веревке после стирки белье и так далее.
На всех столбах и заборах висят объявления: «Продаются гарбузы и буряки»,
«Продается 2-комнатная квартира», «Продается дом». Но какой толк в этих
продажах, если за квартиру дают почти столько же, как за буряки и гарбузы? К
примеру, 2-комнатную квартиру в соседнем с нами городе Белицкое (где
закрылись уже почти все шахты) больше чем за 200 долларов не продать.
* * *
…В «Письмах русского путешественника» Н.М. Карамзина записано: «Весна не
была бы для меня так прекрасна, если бы Товсон и Клейст не описали мне всех
ее красот...» По-видимому, в том и заключается основной смысл
постмодернизма, что сквозь его призму мир представляется в первую очередь —
как чужой текст и только уже потом — как некая самостоятельная ценность. До
тех пор, пока этот текст не ПОДМЕНЯЕТ собой реального мира, а всего лишь
ДОПОЛНЯЕТ его, помогая увидеть все его подлинные красоты, постмодернизм
выполняет ту же положительную этико-эстетическую функцию, что и остальное
искусство, однако стоит ему только возомнить, что он — ПЕРВИЧЕН, а весь
окружающий мир — это не более как иллюстрация к его главам, как на память
сразу же приходит образ библейского Каина… Основное зло от того или иного
авангардного направления в искусстве заключается не столько в самом факте их
существования, сколько именно в их агрессивной претензии на ПЕРВЕНСТВО, в
попытке подмены этических, эстетических и нравственных критериев, уводящих
искусство в сторону, противоположную Истине…
* * *
…Боже мой, ну кто это сказал, что литература должна быть серьезной, как
бука, и заниматься единственно нравоучительством? Без игрового элемента она
может превратиться в нечто занудное и скучное, поэтому я страшно рад, когда
у кого-то другого или у меня самого появляются строки, способные вызвать
читательскую улыбку. Не хохма ради хохмы, но хотя бы немного
раскрепощенности, позволяющей воспринимать трагедию жизни без традиционной
душевной тяжести, а как очередную иронию судьбы. Ярче всех в этом плане
работает сегодня, наверное, Юрий Поляков, хотя элементы подобного стиля
можно найти и у некоторых других наших современников…
* * *
…Не так давно прочитал где-то небольшую информацию о том, что впитанная
петербургским гранитом влага сохраняется в глубине его пор и трещин (то есть
внутри всевозможных питерских колонн, стен, парапетов и постаментов) в
течение пяти с лишним сотен лет. Если припомнить об открытии французского
ученого Жака Бенвениста, который в результате своих опытов обнаружил, что
вода хранит память обо всем, что в ней когда-либо побывало, то перед нами
вырисуется просто фантастическая картина Санкт-Петербурга! Оказывается, этот
город напоминает своими характеристиками мокрый диэлектрик, который теряет
свои изоляционные свойства и не блокирует, а — пропускает сквозь себя из-за
этой своей влажности разряды электрического тока. Точно так же и пропитанный
дождями и туманами пятисотлетней давности Питер пропускает сквозь себя из
прошлого в наше сегодня энергию и память множества миновавших эпох. С учетом
того, что практически весь Петербург состоит из такого вот пропитанного
влагой гранита, этот город сегодня представляет собой сплошной проводник
памяти, не случайно же в его поэзии столь сильно звучат исторические мотивы…
* * *
…Находясь в одной из своих литературных командировок, я как-то по
возвращении с проводимого мероприятия включил вечером в гостиничном номере
телевизор и сразу же наткнулся на диалог писателя Виктора Ерофеева с
Владимиром Сорокиным, сочинения которого отличаются чрезвычайной
порнографичностью.
— Ты веришь в Бога? — как бы без особого интереса спрашивал его Ерофеев.
— Да, я всегда знал, что Бог есть, — вальяжно развалясь в кресле и еле
шевеля губами, вяло отвечал Сорокин.
— А то, что ты пишешь, оно как-то соотносится с Богом и Его заповедями?
— Ну, пишу-то я для наслаждения… Литература вообще существует для
наслаждения…
— А почему у тебя столько кактусов? — оглядывая полки квартиры,
интересовался Ерофеев.
— А я их люблю.
— За что?
— За то, что они зеленые и молчат. Забудешь про них, не поливаешь — а они
молчат.
— А людей ты любишь?
— Да, особенно тех, которые мне приятны. Но только ведь на 95 процентов все
вокруг — быдло...
………………………………………………………………….
«No comment!» — как говорят в таких случаях американцы.
* * *
…Вечером по телевизору передавали интервью с Александром Солженицыным, в
котором он, в частности, сказал, что Запад не испытал в своей истории того,
что испытали мы, а потому не может быть для нас судьей и учителем, а также,
что Ельцин и Чубайс произвели над Россией чудовищный эксперимент, создав из
нее государство, основанное на ограблении большинства меньшинством… Увы, все
абсолютно правильно, да только кто сегодня к его словам прислушивается?
* * *
…Читал присланную мне на днях из Саранска книгу стихов Камиля Тангалычева
«Ближняя деревня», сквозным мотивом которой является тема оставления людьми
их малой родины: «Облетают навеки деревья, / Провожая меня у ворот. /
Покидаю последним деревню, / Чтобы там поселился Господь», — пишет,
закольцовывая последним стихотворением все сказанное в книге, автор. —
«...Будет жить, не нарушив завета, / Моя родина тысячи лет. / Если даже
придет конец света, / Возле Бога не кончится свет. // Не дождавшийся Бога —
рыдаю / И репейник кошу у ворот... / Ты прости, что тебя покидаю, / Но тебя
не покинет Господь. // Я деревню Ему возвращаю, / Теплый дом в тупике
полевом... / Богу родину я завещаю, / Взяв себе лишь скитанья Его».
* * *
…Позвонил из Самары Антон Жоголев и попросил ответить для редактируемой им
газеты «Благовест» на вопрос о том, как я отношусь к проекту съемок
многосерийного телефильма по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита».
Мол, в случае осуществления этой затеи россияне шесть или семь вечеров будут
тет-а-тет сидеть с самим Князем Тьмы. Я сказал, что страшен не сам Князь как
таковой, а то, будет ли ему в фильме достойный противовес. То есть — сделает
ли режиссер из булгаковского Иешуа Га-Ноцри образ беспомощного и тщедушного
бродяжки-философа или же явит в его облике всемогущего Сына Божия. Если
Иешуа будет слаб, то зритель действительно останется как бы один на один с
Воландом и его свитой. Если же он все-таки будет явлен не бродягой, а
истинным Богом, тогда у зрителя появится возможность выбора…
* * *
…Идя сегодня по улице, я обратил внимание на то, что современные автомобили
(особенно, из категории джипов) все больше и больше становятся похожими на
танки. «Nissan», «Toyota», «Pajero», «Lincoln-Navigator», не говоря уж о
знаменитом внедорожнике «Hummer», — это уже не просто средства передвижения,
но самые настоящие крепости на колесах. Проводя большую часть своей жизни в
автомобиле, человек XXI века невольно перенес на него и общеизвестную
английскую формулу: «мой дом — моя крепость»…
* * *
Просмотрел на работе кучу книг, которые мне привезли на днях для обозрения
из провинции, и откровенно расстроился низкому художественному уровню
некоторых из поэтических сборников. Даже не знаю, как мне поступить — они
ведь ждут от меня положительных откликов, а книги такие, что их надо ругать.
Вот, к примеру, прекрасно изданный том стихов Ивана Прасолова «Все
начинается с любви» (Тула, 2001. — 384 с.), открыв который, натыкаешься на
сплошные зарифмованные здравицы и посвящения. Писучесть у автора
поразительная: вошел в магазин, купил у продавщиц батон хлеба или кусок
колбасы — пожалуйста, получите благодарственное стихотворение; съездил в
профилакторий КСЗН (?), нагулял там дополнительный вес — получите в знак
признательности мадригал: «...От большого аппетита / Прибавляется пузцо. /
Социальная защита / Населенья — налицо...» И ведь все это — не в шутку, не
как образец иронической поэзии, что, как говорится, еще куда бы ни шло, а —
на самом полнейшем серьезе! «...В этом скромном магазине / Все в наличии
есть — для / Потребительской корзины, / В любой час любого дня...» Тут бы,
думаю, и самого Ляписа-Трубецкого с его «Гаврилиадой» скрутило от зависти!..
* * *
…Остановившись на минуту возле газетного киоска в подземном переходе, я
услышал ненароком обрывок разговора, очень похожего на срежиссированную
кем-то анекдотическую сценку:
— Молодой человек, у вас есть «Семья»? — спросила у парня-продавца пожилая
женщина.
— Нет, — ответил он. — «Семьи» у меня не осталось, разошлась.
— Это плохо. Новая-то теперь не скоро появится...
— Ничего! Зато полно «Спорта» и «Досуга». Есть «Власть», «Деньги», «Кайф».
Разве этого мало?..
Вот так сама жизнь упражняется в сочинении забавных сюжетов. Не надо ничего
и выдумывать — только примечай да записывай.
* * *
…Во время одного из приездов в Санкт-Петербург побывал в гостях у своего
всеволожского друга — поэта Владимира Шемшученко, и за шашлыками он поведал
мне о довольно забавном эпизоде, произошедшем с одним из его
друзей-рыболовов. Каждую весну, когда разливающиеся реки и озера затапливают
окрестные низины, они ездят в такие места в окрестностях Ладожского озера
ставить сети. И вот в этом году, когда они нашли очередную затопленную
низину и поставили там сеть, подъезжает инспектор рыбнадзора и начинает
составлять протокол, чтобы изъять у них орудие лова, транспортное средство и
наложить штраф за браконьерство. «Хорошо, — говорит Володин напарник, —
пиши. Но только пиши все как есть: что мы — ловили рыбу сетью в поле, а
иначе я не подпишу протокол!» Тот подумал-подумал, закрыл свою полевую сумку
и уехал. Ну как можно кого-то оштрафовать за то, что он «ловил рыбу сетью В
ПОЛЕ»? Еще дураком посчитают. Хотя на деле все так и было — то место, где
они ставили сеть, до разлива было участком поля, и когда вода спадет, оно
опять им же и станет...
* * *
...К сожалению, мир устроен таким образом, что существование добра и света
все время требует новых и новых доказательств, тогда как наличие зла
является для всех само собой разумеющимся и очевидным фактом. Более того,
одна из героинь повести молодого самарского прозаика Александра Громова
«Роман, который мне приснился», пытаясь убедить квартирующего у нее писателя
Шадрина в существовании Бога, уже и само бытие Всевышнего доказывает при
помощи ссылки на существование... НЕЧИСТИ. Как же, мол, так, говорит она,
«НЕТ БОГА»? Есть Бог. Вот БЕСЫ же — ЕСТЬ? И, натолкнувшись на это столь
очевидное и бесспорное для нее доказательство, делает торжествующий
логический вывод: — А раз, мол, ЕСТЬ БЕСЫ, то ОБЯЗАН БЫТЬ И БОГ, иначе мир
был бы как самолет с одним крылом и давно бы уже рухнул в пропасть...
Примерно то же, на мой взгляд, можно сегодня наблюдать и в нашей (не без
основания критикуемой) литературе, обилие чернухи и порнухи в которой должно
подтверждать собой существование чистоты и святости. Уж коли, мол, у нас
имеются Виктор Ерофеев, Владимир Сорокин и иже с ними, то, по логическому
закону героини повести А. Громова, просто не может не быть и их
противоположностей. Беда только в том, что Божественное присутствие в нашем
мире носит характер сокровенный, скрытый от глаз непосвященных, а дела
бесовские творятся у всех на виду, и их результаты каждый может зреть на
многочисленных книжных лотках и под обложками ряда «тонких» и даже «толстых»
журналов. Но кто знает, может, уже родился где-то неведомый миру отрок
Варфоломей, которому уготовано завтра стать литературным Сергием
Радонежским? Может быть, уже раскорчевывает себе потихоньку творческую
делянку в дебрях словесного леса, с радостью наблюдая, как, словно
приручаемые медведи, тянутся к его ладоням переставшие казаться страшными
модернистские образы... На все, как говорится, воля Божья. Глядишь — и
дождемся...
* * *
«Плохая книга, — писал в одной из рецензий Осип Мандельштам, — всегда
литературное и социальное преступление...» Но как же тогда, скажите, с
писателя за это преступление спрашивать, если с кончиной единого Союза
писателей не стало у нас и общего для всех творческих групп и направлений
критического кодекса? То, что, говоря словами Пушкина, «писателя должно
судить лишь по законам, созданным им самим», знает сегодня каждый пишущий, а
вот то, что в этих своих персональных законах необходимо предусматривать и
статью об ответственности, помнят, похоже, только единицы. Поэтому так низко
упал ныне уровень литературы даже в «толстых» (в прежние годы этот уровень
как раз и задававших!) журналах.
* * *
...Нельзя не видеть, что вошедшие в нашу кровь и в наш менталитет
последствия многих десятилетий жизни при КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ не могли исчезнуть
из нашего быта и мировоззрения вот так вот ВДРУГ — и следы их иной раз
обнаруживаешь даже там, где никогда и не подозревал. В большинстве случаев
мы и не замечаем, как широко распространили вокруг себя систему всевозможных
культиков, сделав объектами своего поклонения не только лидеров государства,
но и вождей политических партий, артистов, депутатов, писателей — словом,
любых КУМИРОВ, к которым мы (даже после их смерти!) не смеем подойти хотя бы
с толикой критического отношения.
* * *
…Помнится, при первом прочтении романа Булгакова «Мастер и Маргарита» я
искренне хохотал над сценкой, описывающей, как Бегемот и Коровьев пытались
попасть в ресторан «дома Грибоедова», у входа в который сидела «гражданка в
белых носочках и белом же беретике с хвостиком», потребовавшая у неразлучной
парочки писательские удостоверения.
«— Прелесть моя... — начал нежно Коровьев.
— Я не прелесть, — перебила его гражданка.
— О, как это жалко, — разочарованно сказал Коровьев и продолжал: — Ну, что
ж, если вам не угодно быть прелестью, что было бы весьма приятно, можете не
быть ею...»
Потом, много позже, читая уже не булгаковское «евангелие от Воланда», а
настоящее — от Матфея и других Апостолов, — я понял, что гражданка в белых
носках является практически единственным персонажем романа, не подпавшим под
власть нечистой силы. Ведь по Священному Писанию «прелесть» — это,
во-первых, «самопрельщение» (1 Сол., 2, 3), а во-вторых, «обманывание и
обольщение других» (Мтф., 27, 64; 4, 14), поэтому, заявив представителю
свиты Воланда (Дьявола) свое твердое «Я не прелесть», гражданка в белых
носках и белом берете (цвет чистоты и святости) выказала именно православное
отношение к слову «прелесть», вызвав тем нескрываемую досаду Коровьева («О,
как жалко...»), бесовская роль которого как раз и опирается на склонность
людей к самообольщениям и соблазнам.
* * *
«Дело поэзии — связывать или, по крайней мере, сближать ДУХ и ФОРМУ», —
сказал в своей книге «Самосев» Филипп Жакоте, дав этим, сам того, может
быть, не ведая, ключ к ответу на вопрос, что такое есть ВЕРЛИБР. Ведь
поэтическая форма — это особая организация художественной речи, которая
характеризуется такими показателями, как РИФМА, РИТМ (причем, как правило,
ПОВТОРЯЮЩИЙСЯ с определенной закономерностью), строгая система слогов и
ударений в строке и так далее. Самая строгая форма поэзии — венок сонетов,
самая вольная — белые стихи.
Что же касается верлибра, то сближение ДУХА и ФОРМЫ в нем представляется
почти неосуществимым, так как форма его похожа на разломанные прутья клетки,
а раз прутья расшатаны, то и дух сквозь них выходит практически
беспрепятственно, не задерживаясь, а присутствуя в стихотворении НЕ ДОЛЬШЕ,
чем в момент его СОТВОРЕНИЯ. Наверное, именно поэтому, верлибр почти не
имеет в России поклонников и интересен только самим его апологетам...
* * *
…Думается, мы абсолютно напрасно сетуем на то, что наши мэтры так редко
публикуют ныне свои произведения. Сегодняшнюю литературу пишут уже не
Распутин и не Вознесенский, а писатели совсем иного поколения — Юрий Козлов,
Виктор Ерофеев, Александр Сегень, Виктор Пелевин, Захар Прилепин, Павел
Крусанов, Владимир Шемшученко и другие. А Распутин и Вознесенский только
расставляют своей прозой и стихами необходимые УДАРЕНИЯ в этом ОБЩЕМ
ТЕКСТЕ...
* * *
…Вечером посмотрели всей семьей по первому каналу мюзикл по повести Н.В.
Гоголя «Сорочинская ярмарка» с Веркой Сердючкой, Валерием Меладзе, группой «ВИА
Гра» и другими артистами в ролях гоголевских героев. Хотя, правду сказать,
от Гоголя там осталось не так-то и много — лишь слабо сохраненная сюжетная
канва, а большая часть действия была перенесена в еврейский кабачок с
исполнением канкана, проститутками и другими атрибутами сегодняшней
реальности. Но все же это лучше, чем демонстрировавшийся вчера фильм
«Братство кольца», поставленный по знаменитому роману Р. Толкина «Властелин
колец». Картина собрала 145 международных кинопремий, имеет миллионные
кассовые сборы, а я посмотрел минут тридцать-сорок и выключил. Ну не трогают
меня похождения этих маленьких хоббитов, не пугает встающее над Мардаром
зарево пробудившегося зла — разве это страшнее или актуальнее идущих сегодня
в Чечне и Ираке войн, вымирающей в результате демократических реформ России
или 150.000 погибших от цунами туристов, отдыхавших на островах и побережье
Индийского океана?..
* * *
…На каком-то из своих жизненных этапов я вдруг заметил, что по мере моего
продвижения вглубь возраста, число друзей вокруг меня не увеличивается, а
все более и более сокращается. Казалось бы, чем дольше живет человек на
свете, тем большим их количеством он должен обрастать, а вот, поди ж ты, —
на деле все получается с точностью до наоборот! Знакомых — да, знакомых с
каждым прожитым днем становится все больше и больше, а вот круг настоящих
друзей истончается почти до прозрачности. И я, кажется, начинаю понимать
почему. Дело в том, что подавляющее число человеческих дружб основывается
главным образом на каких-то совместно пережитых людьми впечатлениях —
скажем, на памяти о годах совместной учебы, службы в армии, каких-либо общих
испытаниях, приключениях, путешествиях и других разделенных между ними
радостях, горестях или бедах. И надо сказать, что в ту пору нашего
исторического развития, которая характеризовалась как период ярко
выраженного общественного коллективизма, общее прошлое действительно
обладало способностью связывать людей в прочные союзы. Однако сегодня
ситуация резко изменилась, а вернее, даже и не ситуация, а сам менталитет
русского человека стал другим — на смену коллективистским принципам жизни
пришел ярко выраженный индивидуализм, диктующийся необходимостью каждого
отдельного гражданина созидать свою частную судьбу вне зависимости от того,
как и куда движется в данный момент все общество. Лишившись общенациональной
идеи, мы перестали жить и едиными для всех хронологическими, нравственными и
какими бы то ни было иными ценностными координатами, а потому и все
пережитые нами ранее совместно с кем бы то ни было события как-то незаметно
(но, похоже, что безвозвратно) перешли в категорию хоть и не лишенных своей
ностальгической остроты или приятности, но, тем не менее, абсолютно
бесполезных в реальной жизни воспоминаний, тогда как в обороте остались
только те отношения, которые напрямую пересекаются с нашей текущей
действительностью.
* * *
…В разговоре с поэтом Геной Фроловым вспомнил сегодня слова Виктора
Лихоносова, сказанные им в интервью «Литературной газете», в котором он
признался, что за последние 10 лет «литература покинула его душу». Думаю,
что то же самое произошло в последние годы и со всей русской нацией.
Литература — это ведь принадлежность не толпы, а элиты, так было всегда,
кроме 70-летнего периода советской власти, когда государство совершило
культурную революцию и поставило своей целью превратить в элиту ВЕСЬ НАРОД.
В эти-то годы мы и можем видеть необычайно высокий всплеск всенародного
интереса к литературе и искусству, — и это объясняется просто. Находясь в
таких политических условиях, когда стремление к повышению своего
материального благосостояния было отнесено к «пережиткам прошлого» и обрело
привкус уголовной ответственности, граждане Страны Советов могли
удовлетворять свои амбициозные порывы практически единственно путем
увеличения своего интеллектуального состояния, хвалясь друг перед другом
числом прочитанных и собранных в библиотеки книг. НЕ ПРОЧЕСТЬ книгу, которая
была в те годы у всех на устах, считалось позором, это мешало карьере и
дружбе человека, потому что ему НЕ О ЧЕМ было говорить с теми, кто эту книгу
прочел (а читали тогда почти все, так что не читавший оказывался в положении
чуть ли не изгоя). Сегодня же повсюду говорят только о курсе доллара, ценах
на подмосковные участки да новых моделях «мерседеса», поэтому белой вороной
будет выглядеть уже тот, кто заикнется о стихах Владимира Кострова или прозе
Валентина Распутина. Литература покинула душу народа, стало неинтересно, о
чем там сегодня пишут писатели реалистического или какого-либо другого
литературного направления и как они видят в своих произведениях будущее
России. Вон оно, будущее, — светится курсом валют над обменными пунктами да
лезет в глаза рекламой банковских процентных ставок, а всякие там стихи да
рассказики — это на сегодняшний день уже только «пережиток прошлого». И не
более…
* * *
…Вечером дома думал над текстом своего возможного выступления в Волгограде и
в связи с этим вспомнил один из рассказов Василия Макаровича Шукшина (если
не ошибаюсь, он называется «Миль, пардон!»). Там описывается один мужик,
этакий традиционный шукшинский чудик, который живет, живет без всяких сбоев,
а потом вдруг — раз! — и на него как бы нечто накатывает. Он идет в местную
пивнушку и, немного там выпив, начинает излагать кому-нибудь из
присутствующих некую из своих историй. «А ведь я, — говорит он, — чуть было
Гитлера в свое время не убил!..» Эту его историю знают уже все в округе, и
все равно каждый раз с нетерпением ждут, когда же он придет ее снова
рассказывать. «Вызывает, — продолжает он дальше свой рассказ, — меня генерал
и говорит, что Гитлера надо срочно убрать, а сделать это нынче некому…»
Далее следует изложение того, как он преодолел все кордоны, посты и проверки
и попал в бункер фюрера, как вошел к нему в кабинет, пряча в рукаве
пистолет, и оказался один на один с главным фашистом… Все уже тысячу раз
слышали от него эту историю, но все равно каждый раз опять оказываются во
власти созданного его рассказом напряжения, так что даже забывают о своем
пиве и, вытянув шеи, нетерпеливо ожидают развязки этого захватывающего
действия. «Ну?.. И что?!.» — не сдержавшись, выкрикивают самые нетерпеливые.
«Промахнулся!!!» — со страшным отчаянием отвечает герой и, пытаясь заглушить
обрушившуюся на него память об этой страшной оплошности, начинает теперь уже
пить просто напропалую…
На первый взгляд, можно сказать, что рассказ этот написан о рядовом
российском пьянице, несущем свои завиральные истории таким же алкашам, как
он сам, но это, как мне кажется, совсем не так. Он — о том, что в каждого из
нас изначально заложена мысль о некоем высшем предназначении, о готовности к
жертвенной миссии и подвигу, которые, будучи невостребованными и
нереализованными, жгут нас собой изнутри.
* * *
…Прочитав в одной статье, что «бренд» — это значит «имя», «знак», «символ»,
и вспомнив давнее русское слово «сбрендил», равнозначное выражению «с ума
сошел», я подумал, что, еще ничего не зная ни о каких брендах, русский народ
придумал слово, приравнивающее акт сошествия с ума к потере человеком своего
личного имени. Вот у нас и говорили: «Ты что — сбрендил?» — имея в виду: «Ты
что — забыл, как тебя зовут?..» (То есть: «...Забыл, кем ты значишься в
Книге Жизни?..») Или еще проще: «Ты что — ПЕРЕСТАЛ БЫТЬ СОБОЙ?!.» Ведь
сумасшествие — это не что иное, как именно утрата человеком своей
самоидентификации…
* * *
Читал в метро книгу Аллы Большаковой «Феноменология литературного письма. О
прозе Юрия Полякова». Вопреки моим опасениям, что книга окажется страшно
заумной, она написана более-менее понятным языком и помогает всплыть целому
ряду из моих собственных размышлений о Юриных романах и повестях. Хотя,
наверное, я бы все-таки посоветовал Алле избегать злоупотребления такими
выражениями, как: «темпоральная деформация в соединении начал и концов
разорванной истории», «свернутая доминанта объективированного времени
автора-повествователя», «парадигма несбыточности, скрытая в семантическом
разрыве слов» или «невозможность осуществления скрипторских интенций». О
произведениях Полякова надо писать так же интересно и доходчиво, как пишет
он сам. Его роман «Козленок в молоке» переиздан уже 22 раза! Можно ли
столько же раз переиздать текст о «невозможности осуществления скрипторских
интенций»?.. Я сомневаюсь…
* * *
Если только оплакивать потерянные нами права, «опущенную» культуру да
растоптанные святыни, то исчезнет само понимание того, зачем вообще нужно
жить на свете. Для чего, спрашивается, любить Родину, если вся ее история —
ошибочна, подвиги — напрасны, идеология — лжива, а культура — вторична?
Поэтому, я думаю, сегодняшняя литература как раз и должна показывать
читателю то, во имя чего или ради кого нам стоит жить, бороться и терпеть
все посылаемые судьбой испытания. А у нас действительно есть то, ради чего
можно и нужно жить и работать. Ради нашей великой страны. Ее славы. Ее духа.
Ее слова... Да хотя бы ради наших детей, в конце концов...
* * *
Вчера был на вечере Юрия Витальевича Мамлеева. Он рассказывал о том, как
Америка воспринимает современную русскую литературу и, в частности, его
собственное творчество и творчество последней волны эмигрантов из Советского
Союза. «Зачем ты сюда приехал? — сказал Иосиф Бродский Эдуарду Лимонову,
прочитав его стихи. — Здесь можно жить только с толстой кожей. Здесь НИКТО
НЕ ЧИТАЕТ СТИХОВ!..» «Чтобы добиться успеха, нужно писать ПЛОХО!» — внушали
Мамлееву американские издатели. О романе Мамлеева «Шатуны» один из главных
цензоров написал: «Мир еще не готов к такой книге».
* * *
...Когда ехал сегодня в метро на работу, на станции «Серпуховская» в вагон
вошли две собаки — большая бело-рыжая сука и с ней псина непонятного цвета
вдвое меньше, которые как-то привычно остановились напротив дверей,
пережидая, когда вошедшие займут места, отзвучат слова машиниста,
объявляющего следующую остановку, и вокруг сделается тихо. И мне вдруг
показалось, что сейчас они пойдут вдвоем по вагону, заглядывая всем в глаза
и причитая: «Вы нас, конечно, извините, что мы к вам обращаемся, но мы
приехали в Москву на лечение, и у нас на вокзале украли все деньги и
обратные билеты... Помогите, ради Христа, кто сколько сможет...»
При этом сценка увиделась мне до того явственно, как будто все это и вправду
происходило в этот миг перед моими глазами.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
