|
|
Рашид Шакур, Газим Шафиков
ФЕНОМЕН АКМУЛЛЫ
Жизнь и творчество Мифтахетдина Акмуллы, выдающегося башкирского
поэта-просветителя XIX века,— нечто больше, чем судьба одной
конкретно-исторической личности, пусть даже гениально одаренной. Это —
эпохальное в общественно-социальном смысле явление, которое оставило
заметный след в духовной жизни многих народов (а точнее было бы сказать —
почти всех тюркских народов, населявших пределы Российского государства).
Даже те народы Средней Азии, на земле которых Акмулле никогда не приходилось
бывать, считают его близким себе поэтом и мудрецом. И в этом смысле явление
это с полным правом можно обозначить как «феномен Акмуллы».
Откуда же взялся этот феномен? На какой почве и почему возник?
Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо не только знать творчество
поэта, его личную биографию, но и иметь представление об эпохе, в которой он
жил и творил, ощутить атмосферу, которой дышал.
Профессор А. И. Харисов, много сделавший для изучения творчества и биографии
Акмуллы, назвал его первым башкирским поэтом после Салавата Юлаева, который
до конца проникся болью и духом своего народа и обратился к нему с
проникновенными словами: «Мои башкиры!»
Крестьянская война 1773—1775 годов была еще одним могучим порывом
башкирского народа, который вместе с обездоленными русскими братьями,
казалось, выплеснул все свои силы в борьбе против царского самодержавия. Но
у него и после жесточайшего подавления восстания хватило сил отправить на
войну с Наполеоном около тридцати конных полков, которые в ходе сражений
выказали удивительные ратные подвиги. После этого наступила долгая
трагическая полоса в судьбе некогда сильного и многочисленного процветающего
народа. Колониальная политика царизма достигла чудовищных размеров, лучшие
земли башкир были захвачены и заселены пришлыми людьми, роскошные леса
безжалостно вырубались, и на тех местах строились все новые и новые заводы.
Коренные жители не только умирали от голода и холода, не только лишены были
всяких прав и возможностей для человеческого существования, но и подавлены
духовно и физически; всякие песни и сказы о прошлых временах, о любимых
батырах и сэсэнах запрещались под угрозой смерти. Народная память вышибалась
плетями и шомполами, вымораживалась в мертвых просторах сибирской каторги.
С другой стороны, быстрое развитие капиталистических отношений дало толчок
для зарождения и развития собственной национальной буржуазии, которая ничуть
не уступала общероссийской буржуазии в смысле хищнической эксплуатации
народа. Но оно же дало толчок для развития национального самосознания,
просвещения и литературы. В медресе свое достойное место стали завоевывать
светские дисциплины. В частности, в таких известных учебных заведениях, как
Троицкое, Оренбургское, Стерлибашевское, позднее — уфимское медресе «Галия».
Были люди, все силы отдавшие этому делу, среди которых прежде всего следует
назвать таких, как Мирсалих Биксурин, Салихьян Кукляшев, Мухаметсалим
Уметбаев, Ризаитдин Фахретдинов...
Все они были широко образованными людьми, знали несколько языков. И,
конечно, каждый из них сделал немало для культурного развития своего народа.
Мифтахетдин Акмулла плохо вписывается в эту когорту, хоть мы и причисляем
его к крупнейшим просветителям XIX века. Он стоит особняком и в смысле
социального положения, и сферы своей деятельности, и, не побоимся сказать,
по величине своего таланта. Никто не был так близок к народу, как Акмулла,
неотторжим от него, слит с ним воедино. Это был истинно народный сэсэн —
поэт-импровизатор, мудрец, наставник. И в то же время его нельзя ставить в
один ряд с другими известнейшими сэсэнами, такими, например, как
Кубагуш-сэсэн, Баик-Айдар-сэсэн и др. Дело в том, что Акмулла тоже был
всесторонне образованным человеком, познавшим многие науки, владеющим
арабским и персидским языками: это был философ, имеющий свою законченную
концепцию жизни, свои твердо установившиеся взгляды на многие стороны
общественного бытия. И это делало его духовным отцом нации, и, как было
сказано выше, оказавшим влияние и на другие народы, близкие по языку, вере и
обычаям.
Акмулла прожил яркую, легендарную жизнь поэта-труженика, поэта-борца. Его
жизненный и творческий путь — это прекрасный пример беззаветного служения
народу, служения общественному прогрессу.
На основе новейших исследований ученых-литературоведов республики, опираясь
на архивные документы, установлено, что Мифтахетдин Камалетдинович
Камалетдинов, впоследствии прозванный народом Акмуллой (чистым, правдивым
учителем), родился 14 (по новому стилю — 27 декабря) 1831 года в башкирской
деревне Туксанбаево бывшей Куль-ильминской волости Белебеевского уезда
Оренбургской губернии, в состав которой входила тогда Башкирия, в семье
будущего муллы Камалетдина Ишкузина (ныне деревня Туксанбаево входит в
состав СПК «Башкортостан» Миякинского района РБ). Мифтахетдин был первенцем
в семье, но дом, в котором он родился и вырос, объединял большую
патриархальную семью во главе с дедом, указным муллой мухтасипом Ишкузой
Ишбулдиным. Здесь под одним кровом жили сыновья со своими женами, дочери,
внуки и внучки Ишкузи; число родных и двоюродных братьев и сестер
Мифтахетдина доходило в одно время до 15-ти человек. Понятно, что в этих
условиях нелегко было отцу и деду сводить концы с концами, тем более — дать
образование и поставить на ноги каждого из детей и внуков.
Нелегко сложилась и жизнь любознательного, способного, жадного к знаниям
мальчика Мифтахетдина. Начальное образование он получил в своей родной
деревне и в медресе муллы Лукмана в одной из соседних деревень. Учился в
селах Менеузтамак и Анясово. Некоторое время был шакирдом известного в те
времена далеко за пределами Южного Урала медресе в селе Стерлибашево, что в
75-ти километрах от деревни Туксанбаево. Здесь он под влиянием поэта
суфийского толка Шамсетдина Заки пристрастился к поэзии. Каникулы свои
проводил Мифтахетдин в отцовском доме, помогая родителям по хозяйству.
Вскоре юноша отправляется в Оренбург, а оттуда в далекое Зауралье,
становится шакирдом медресе в городе Троицке. Там Мифтахетдин продолжает
свою учебу и сам начинает учительствовать, выезжая в летнее время в
казахские степи. Да и в дальнейшем в течение многих лет, скитаясь по
Башкирии и Казахстану, свои силы и знания отдает поэт благородному делу
народного образования. В эти же годы Мифтахетдин обнаруживает в себе
способности к ремеслу, и труд столяра, плотника, лудильщика, портного, труд
мастера на все руки становится также любимым его занятием.
Через многие годы вернулся Мифтахетдин в родное Туксанбаево. Но не суждено
было ему осесть в отцовском доме. Он много повидал, живя вдали, многого
достиг путем самообразования. Все эти годы явились для него своеобразной
школой жизни, школой становления беспокойного его характера. И, видно,
Камалетдин-хазрет не в состоянии был понять бунтарской природы своего сына,
окрыленность его мыслей. При этом, оставаясь дома, молодой Мифтахетдин, как
это полагалось в период кантонного управления Башкирией, должен был отбывать
службу в составе башкирского казачьего войска. В эти годы лишился он родной
матери, и в дом пришла мачеха.
С обидой на отца, взяв в его отсутствие доброго коня и телегу, Мифтахетдин
уехал из родного дома. После этого его часто видели на юге Башкирии...
Оттуда его снова потянуло в просторы Зауралья. Мифтахетдин на своей
знаменитой телеге, в специальных отсеках которой хранились книги и рукописи,
столярные и прочие инструменты, скитается по башкирским аулам верховьев
Урала, Агидели, долины реки Миасс, а также в степях Казахстана. Весной и
летом, переезжая из аула в аул, с яйляу на яйляу, на сабантуях он состязался
с известными сэсэнами в искусстве поэтической импровизации, читал свои стихи
перед народом.
Еще в годы обучения в медресе Мифтахетдин зачитывался в оригинале
произведениями поэтической классики и философскими трактатами Востока.
Глубокий интерес проявлял он к русскому языку и к передовой русской
культуре. И, вобрав в себя все богатства башкирской устной и письменной
поэзии, усвоив ее многовековые традиции, а уже в зрелые годы приобщаясь к
творчеству казахских народных акынов, Мифтахетдин выработал в себе черты
поэта и мыслителя, синтезировавшего в своей творческой практике достижения
философской мысли и культуры Востока и Запада, выступал как поэт-новатор,
поэт-гуманист, выразивший в своих стихах наиболее прогрессивные идеи и
взгляды той эпохи.
Мифтахетдин Акмулла как никто другой понимал душу народа, его нужды и
чаяния, его потребность в участии и сочувствии. И он неизменно нес народу
тепло и сострадание своего великого сердца, правду своих убеждений. Его душа
была исполнена болью и страданиями простых людей, и столь же жгучей
ненавистью к миру богатеев, с которыми ему тоже приходилось постоянно
сталкиваться. Один из них — казахский бай Батуч (Батыш) оклеветал его самым
безжалостным образом и на четыре долгих года засадил в Троицкую тюрьму. Но и
в застенках столь известного своими жестокостями заведения Акмулла сохранил
крепость духа и создал широко известные произведения. Среди них особое место
занимает стихотворение «Место мое — в тюрьме» («Мэканем минен — зиндан»).
Мир богачей отвечал Акмулле той же мерой ненависти, пока, наконец, не
рассчитался самым безжалостным образом: Акмулла был убит по пути из Миасса в
Уфу наемными убийцами...
Одна из привлекательнейших граней философских воззрений Акмуллы — его
представление о человеке настоящем, или, как мы теперь говорим,
положительном. Тогда этот вопрос приобрел исключительное значение. Каким
должен быть человек, лишенный возможности с оружием в руках бороться за свою
свободу, брошенный на дно жизни — перед сотнями трудно преодолимых преград?
Одним словом, какими качествами должен обладать сородич в невыносимых
условиях той жизни, какой она стала для башкирского народа в XIX веке?
Подробный ответ на этот сакраментальный вопрос Акмулла дает в своем большом
стихотворении «Насихаттар» («Наставления»). В нем Акмулла буквально по
пальцам перечисляет качества, которыми должен обладать человек истинный.
Характерно, что он не называет самые броские, общепринятые определения, по
которым судили силу и храбрость батыра, отвагу воина, красоту девушки и т.
д. Нет, он обращается к качествам глубоко этического порядка, которыми может
и должен обладать каждый человек, независимо от своего физического
совершенства и общественного ранга. На первое место Акмулла ставит
совестливость, на второе — добропорядочность, честь, на третье — разум; на
четвертое — благодарность, то есть умение быть благодарным всему и всем за
добро, внимание, чуткость, в том числе, и самой природе, породившей и
взлелеявшей тебя (это — и от древнебашкирского стихийного пантеизма, века
тотемов); на пятом месте у Акмуллы — терпение, ибо только терпеливый человек
может достичь поставленной цели, преодолеть все тернии и преграды судьбы...
Все это — несомненное откровение, целая революция в поэтике и, если хотите,
в моральных устоях башкирского общества! Ведь еще современники Акмуллы,
народные сэсэны и писатели, продолжали восхвалять совершенно иные
добродетели — мужскую удаль, жестокость к врагу на поле битвы, сноровку в
похищении девушки. А тут — совестливость, доброта!..
Мифтахетдин пришел в литературу, которая прошла к тому времени интересный,
своеобразный и сложный путь развития. Основные черты башкирской поэзии на
протяжении нескольких веков были обусловлены прежде всего
народно-освободительной борьбой башкир. Однако после Салавата Юлаева, в
результате жестокого подавления Крестьянской войны 1773—1775 годов,
башкирская поэзия вплоть до Акмуллы переживала большие трудности в своем
развитии. (Тогда, в течение всей первой половины XIX века, во все сферы
духовной жизни народа активно проникают идеи суфизма и мистики.) Акмулла
первым из своих современников прорывает пелену тумана, которым окутывали
сознание людей, оторванные от жизни народа и его насущных проблем поэты и
мыслители, но и, продолжив реалистические традиции башкирской поэзии в новых
исторических условиях, со всей силой своего таланта устремляется к новым
вершинам поэтического творчества.
Но Акмулла был бы просто холодным прорицателем, если бы не обрушивался со
всей страстью своей кипучей натуры на недуги и пороки современного ему
общества, отстаивая свои человеческие идеалы и духовные ценности. С
удивительной конкретностью и беспощадной откровенностью называет он эти
пороки, и вольно или невольно весь гнев, вся разящая сила его сатиры
обрушивается на произвол власть имущих. Тем самым он подводит своих
читателей (а чаще всего слушателей) к мысли, что воплощением язв общества
являются именно те, кого называют сильными мира сего. Но не щадит он и людей
простого происхождения, когда видит в них леность, тупое примирение со своим
положением, нежелание приобщать своих детей к грамоте и культуре. Для того
чтобы идеи просвещения и разума нашли свое осуществление, считал Акмулла,
нужно изживать из себя невежество, тупость. И тут он действительно
безжалостен. Он не делает различий в тех, к кому обращает сатирическое жало
своих разоблачений, нередко уходя в абсолютную абстракцию. И его можно
понять. Безотчетная покорность, неумение проявлять заботу о своем завтрашнем
дне — все это вызывает и досаду, и раздражение, и даже отчаяние, и он порою
бывает несправедливо жесток и безжалостен (в особенности в названных выше
«Наставлениях»). И разве одному Акмулле было присуще такое? Вспомните
знаменитое некрасовское «Люди холопского звания сущие псы иногда...»
Акмулла стремился очистить место для света и добра в духовном мире людей:
О нутре ты сначала своем беспокойся,
Чтоб не вонь шла оттуда — сияло бы солнце!
Пусть душа будет чистой. Стремись к очищенью.
Нет без этого пользы в твоем просвещенье.
(Перевод Г. Шафикова)
Но, призывая к знаниям, он в то же время резко выступает против
верхоглядства и снобизма:
Вы знаете ль, кто истинный мулла?
В чем святость, что нам письменность дала?
Иль вы, как Юзикаев, из башкир,
Прославлены уже на целый мир?
Иль не лишась богатств, не укротивши спесь
И жадность не уняв, хотите в рай пролезть?
О, не спешите братья! Внемлите лучше мне:
Я выстрадал боль слова на жизненном огне.
Достойными сначала надо быть
Народа своего. Народу лишь служить.
(Перевод Г. Шафикова)
Таким образом, совершенство человека в современную ему эпоху (и, тем
более, в будущем) Акмулла видит в просвещении, духовном развитии, умении
трезво и здраво воспринимать события и явления жизни, историческую
диалектику жизни нации, будущее благополучие народа. И, убеждая в
необходимости грамоты и просвещения, он становится проникновенным
агитатором, голос его звучит отечески наставительно:
Башкиры, всем нам нужно просвещенье!
Невежд немало, редкость — обученье.
Страшней медведя-шатуна незнанье.
Усилим, братья, к знанию влеченье!
(Перевод М. Гафурова)
Совершенно не случайно, что сын муллы Камалетдина Мифтахетдин с
отроческого возраста стал глашатаем простых, угнетенных людей, рупором их
дум и надежд. Именно он одним из первых поднял голос против насилия и гнета,
против порабощения человеческого духа и достоинства. Его стихи —
кровоточащая рана, болящая совесть народа, душераздирающий крик его гнева и
отчаяния.
Обделенный вниманием родителей, Мифтахетдин рос среди детей бедняков,
познавая тяготы повседневной работы и цену заработанного хлеба. Он в
совершенстве овладел ремеслом плотника и, не стань он поэтом, мог бы
безбедно жить за счет рубанка и топора. Опять же в силу семейного положения
он мог вдоволь лицезреть людей отцовского круга, постигать лукавство и
лицемерие малообразованных служителей культа, истинную цену их «святости».
Вот почему в нападках на невежество мулл он был точен, бил без промаха —
прямо в цель.
Его постоянная скитальческая жизнь — это постоянная борьба за существование,
иногда сопряженная со смертельным риском. Тысячи верст по родной башкирской
земле и немеряным солончаковым степям Казахстана. Десятки, а может быть,
сотни поэтических дуэлей, бескомпромиссных словесных поединков с башкирскими
и казахскими сэсэнами и акынами. Восторженный прием простых людей;
нескончаемая смена местопребывания, переходы, переезды... И повсюду —
проповедь знаний, добра, человечности; страстная отповедь носителям зла и
невежества. Язык Акмуллы меток, точен, метафоричен. Его прямота сокрушает и
воодушевляет. Он сам признает только честность во взаимоотношениях между
людьми, в словах и поступках.
Акмулла резко выступает против ретроградов школьного обучения, ратующих за
телесное наказание, слепую зубрежку; призывает к чуткому и внимательному
отношению к детям, к простоте и доступности предмета. И в этом смысле
выступает не просто как просветитель, но и как педагог, разрабатывающий
принципы и, если хотите, методику преподавания общедоступных дисциплин.
Разве не об этом свидетельствуют такие строки:
Не шарахайтесь прочь от ученых людей,
В них — потребность великая ваша.
Воздавайте им должное! Только злодей
И глупец им на двери укажет.
Муллы! Палки отбросьте свои и хлысты,
Будьте с детской душой осторожны.
От серьезных наук не бегите в кусты,
Все другое — и пусто, и ложно.
Ничего нет грустнее невежества мулл,
Пустозвонов под тогой ученых.
Будьте бдительны, дабы никто не задул
Детский разум, мечтой увлеченный!
(Перевод Г. Шафикова)
Знакомясь со стихотворениями Акмуллы — а они, как правило, велики по
размеру и многомерны по мысли, — постигаешь его воззрения на жизнь,
воспитание, мораль, этику и эстетику, которые несомненно отразили не только
личные позиции Акмуллы, но и позиции самых передовых людей его времени; эти
позиции, может быть, именно в его стихах нашли самое совершенное и
законченное выражение. Вот почему творчество этого поэта имеет столь широкое
общественно-политическое значение и звучание. Строки его щедро начинены
мыслью, которая передана в образной, ярко-метафорической манере, и потому
часто звучат как законченные афоризмы. Акмулла любит давать советы,
назидания, наставления. Но они у него никогда не приобретают характер
высокомерного поучительства — они учат и помогают; это — советы доброго
друга.
Говорят, коль выбрал русского в друзья,
Путь твой правильный... И, видимо, не зря
Те у русских ищут милость и приют,
С кем неправеден и лют бывал туря*.
—————
* Туря (башк.) — начальник.
Не беда, хоть заблудился — лишь бы шел своим путем,
Лишь бы за свои ошибки не винил других потом.
А начнешь валить на прочих то, в чем по уши виновен,
Гнев людской тебя достанет справедливым острием.
Дурного и слабого знак —
Смятенье и страх перед силой.
Преступно стоять, если враг
Бесчестит родимых и милых.
(Перевод Г. Шафикова)
Перечень таких строк можно продолжить. Акмулла воистину неисчерпаем в
мудрости и полете афористической мысли. Иногда его речь обретает
парадоксальный оттенок, который не сразу доходит до читательского сознания.
Это идет от аллегорического, можно даже сказать, эзоповского языка славных
предшественников-сэсэнов.
Что спрашивать меня?
Удел мой тяжек: Куда ни гляну — там воронья стража.
Мир узок. Лишь горит в кромешной мгле
Мозг в черепе, как золото в земле.
(Перевод Г. Шафикова)
И тут нельзя обойти вниманием еще один важный аспект, а именно —
мастерство поэта. Он явился своего рода реформатором башкирского стиха,
который под его пером освободился от тяжеловесных конструкций и застывших
канонов восточного стихотворчества. Строки Акмуллы в своей основе звучат
легко и раскрепощенно, в них много звуковых аллитераций музыки, света. А
если смысл их не всегда доходит до нашего сознания, то в этом, видимо,
особенность самого литературного языка, бытовавшего в то время,
представлявшего смесь традиционного письменного языка тюрки с целым рядом
живых тюркских языков. Но и тут проявляется исключительная взыскательность к
слову, высокий художественный вкус автора: он отбирает из арсенала арабского
языка и языка фарси лишь самые выразительные и точные для данного контекста
слова и выражения, по-своему обогащая ими родную речь, письменный язык.
Тогда все эти заимствования ничуть не казались странными, как не кажутся
сегодня странными западноевропейские слова в нашем литературном языке.
Именно это необычайное богатство лексики, смелое смешение разных речений,
образная выразительность каждой мысли сделали поэтику Акмуллы общеизвестной
и любимой, а самого его — одним из самых популярных и демократичных поэтов
своего времени, который оказал воздействие на творческое становление
стихотворцев самых разных братских народов: Абая, Тукая, Гафури, Бабича,
Юлтыя, Кудаша...
Нет сомнения и в том, что влияние великого народного поэта ощущают и
нынешние литераторы. Акмулла учит быть предельно концентрированным на мысли
и идее стиха, как можно точнее и ярче их передавать, быть добрым другом,
советчиком и наставником читателя — разве это не вечная потребность поэзии,
ее непреходящая необходимость?
И в этом смысле «феномен Акмуллы» продолжает не только существовать, но и
выступать все явственнее и актуальнее. Это особенно ясно выявилось на
праздновании 150-летия со дня рождения великого поэта-просветителя в декабре
1981 года. Празднования те прошли и за пределами Башкортостана — в других
республиках и областях бывшего СССР. А потом состоялся торжественный вечер в
Колонном зале Дома Союзов в Москве, на котором выступили представители
разных народов и народностей нашей страны, отмечая удивительную
интернациональную силу и широту творчества Акмуллы. Имя его стоит в одном
ряду с выдающимися деятелями национальных культур и просвещения, таких, как
Шевченко и Бердах, Абай и Насыри, Ахундов и Махтумкули...
Замечательный сын башкирского народа Мифтахетдин Акмулла является
неисчерпаемым духовным источником национальной культуры. И источник этот не
мелеет с годами.
Такова участь подлинно народной поэзии и истинно народной души, вобравшей в
себя всю боль и радость родного народа, родимой земли.
В бренном мире все извилисты дороги — нет прямых;
Все тернисты, но усердно люди мнут и топчут их.
Так иди по ним, надежду не теряя ни на миг,
Мертвецом себя не чувствуй, коль идешь среди живых!
(Перевод Г. Шафикова)
Так писал Акмулла в одном из последних своих стихотворений «Надежда». И
он идет вперед во времени, живой среди живых, и таковым останется навсегда.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
