|
|
Сабир Шарипов
НАЙДЕНЫШ
Рассказ
Это давняя история. Я услышал ее от одного подростка в далеком ауле.
Теперь он, должно быть, уже взрослый мужчина.. Если я в своем рассказе
что-то напутаю, заранее извиняюсь перед ним и перед вами.
* * *
Ямиль еще прошлым летом, когда перешел в шестой класс, поднялся на
комбайн, поработал помощником комбайнера. И нынешним летом перед началом
жатвы его двоюродный дядя по имени Урал, живущий на противоположной стороне
улицы, сказал ему:
— Айда опять вместе поработаем.
Мальчишка с радостью согласился, тем более что и мать с отцом не возражали.
Впрочем, называть Ямиля мальчишкой как-то неловко. Вон некоторые его
ровесники день-деньской пинают воздух на улице. Ямиль же вместе со взрослыми
убирает в поле урожай. Если надо — может смазать-отладить узлы комбайна.
Но вот беда: только-только разгорелась жатва — испортилась погода. Как
говорят в народе, тяжело вздыхая, самое время греметь громам. Зачастили
дожди.
И сегодня пришлось ждать, пока валки скошенной пшеницы подсохнут и можно
будет их обмолотить. А время не ждет, уже полдень наступил. Из-за того,
видать, что дорога раскисла и машина могла застрять на ней, бригадная
стряпуха привезла обед дежурившим на полевом стане механизаторам в конной
повозке. Лошадь попалась ей строптивая, артачилась, и механизаторы
развеселились, глядя, как молодушка «воюет» с ней. За повозкой прибежала
собачонка, вся мокрая, измазанная грязью.
— Ха-ай, сестренка, серьезная у тебя охранница! — пошутил дядя Урал. — Где
это ты нашла такую зверюгу?
У стряпухи язычок тоже острый.
— Смейся, смейся, езнэкей!* Вот полакает она молочка да как цапнет тебя за
штанину, тогда будет не до смеха, — отозвалась молодушка и добавила,
посерьезнев: — Увязалась за мной у моста через овраг. Я пожалела ее, кинула
кусочек хлеба, так теперь не отстает, уж и не знаю, что с ней делать.
Мужчины принялись высказывать разные предположения о собачке:
— Наверно, отстала от каких-нибудь туристов, у нас в ауле таких бродяжек
вроде не было.
— А может, нарочно ее бросили или забыли...
— Или сама погналась за какой-нибудь пичугой и заблудилась во время
давешнего дождя. Похоже, совсем еще молодая, только-только со щенячьим
возрастом простилась.
— А уши у нее торчком — должно быть, охотничьей она породы...
Как бы там ни было, Ямиль, забыв про обед, занялся собачкой. Сказал ей
что-то ласковое, стал, легонько посвистывая, подзывать к себе. И собачка тут
же прониклась доверием к мальчишке. Ямиль посвистел, отойдя к деревцу на
краю поля, она побежала к нему. Он вернулся на стан, и она за ним.
——————
* Езнэ — муж старшей родственницы (башк.). Езнэкей —
уменьшительно-ласкательная форма этого слова.
Старшие, ополаскивая руки перед обедом, продолжали разговор о ней.
— Не поймешь, какая у нее масть. Белая она или черная?
— Уши вообще-то черные.
— Ну вот, Ямиль, обзавелся ты подружкой.
— Придется тебе поделиться с ней обедом.
— А это она или он? А-а, оказывается, кобелек. Как ты его назовешь?
Все примолкли, когда заговорил самый старший из механизаторов:
— Ты ему, сынок, дай башкирскую кличку. А то и собакам, и лошадям, и прочим
животным дают иностранные клички, слышать их уже надоело.
Ямиль совет принял. Задумался, перебирая в уме собачьи клички. Он уже
чувствовал себя хозяином этого остроухого существа непонятной масти. Вроде
окрас у него местами темный, местами белесый. Ладно, искупать надо его,
тогда все станет ясно. «Как же его назвать?» — задумался Ямиль.
— Подуй ему в ухо и скажи три раза: Табылдык. Это будет самое верное
решение, — сказал старый механизатор. — Ну-ка, поднесу я твоему дружку
гостинец, мне самому такая еда не по зубам...
Поднявшись из-за сколоченного из необструганных досок стола, старик подошел
к кобельку, положил перед ним необглоданную кость и отошел проверить, не
подсохли ли валки. Пока его не было, стряпуха обратилась, посмеиваясь, к
Ямилю:
— Слышал, что сказал умный человек? Только не вздумай назвать кобелька
Уралом. А то покличешь: «Мах-мах, Урал!» — и вместо него к тебе с другой
стороны улицы прибежит Урал-езнэ...
Сидевшие за столом покатились со смеху.
Табылдык, если сказать по-русски, — «найденыш». Что ж, пусть будет Табылдык,
решил Ямиль и, как посоветовал старик, подув в собачкино ухо, три раза
громко произнес кличку.
— Айда-ка, братишка, садись и ты, еда стынет, — отставив шутки в сторону,
сказала стряпуха Ямилю. — Не бойся, и Табылдыку твоему дам поесть.
Так появился у Ямиля четвероногий дружок. С разрешения, нет, по распоряжению
дяди Урала Ямиль сел в повозку стряпухи и отвез Табылдыка к себе домой, в
аул. Приспособил на огороде ящик от старого пчелиного улья под временную
конуру, нашел подходящую жестянку, налил в нее катыку, положил рядом кусочки
хлеба, попросил прихворнувшего, а потому сидевшего дома отца присматривать
за собачкой и поспешил в поле. Небо прояснилось, веял теплый ветерок,
наверно, он подсушил валки. Издали доносился гул моторов. Комбайнеры будут
работать дотемна, а потом и всю ночь, до утренней росы. Дядя Урал, конечно,
отправит Ямиля на ночь домой, но, пока не отправит, надо побыть там, старшим
может понадобиться помощь...
* * *
Хлеб убрали, золотую осень неторопливо сменило черное предзимье. Птицы,
которые остаются у нас, остались, те, которые должны были улететь, улетели.
Снег, правда, толком еще не выпал, лишь слегка припорошил землю.
Для заметно подросшего Табылдыка Ямиль сколотил ладную, утепленную конуру.
Она теперь стояла не на огороде, а во дворе. Молодой хозяин изредка
прицеплял к сшитому из сыромятной кожи ошейнику пса блескучую цепь, —
старший хозяин, то есть отец Ямиля, привез ее из Стерлитамака, — и Табылдык,
звеня этой цепью, бегал вдоль проволоки, протянутой через двор. Он не
обижался на то, что его сажают на цепь, не скулил. Что поделаешь, такая уж у
собак судьба, надо привыкать к сторожевой службе.
Зато, спущенный с цепи, он мог вдоволь наиграться с Ямилем. Пока было тепло,
они успели раза два-три искупаться в пруду, бегали наперегонки в ближний лес
или даже до осинника на краю поля, на котором Ямиль работал летом. Ах, как
завидовали некоторые ребята Ямилю! Собака у него и шустрая, и веселая, и
сообразительная. Понимает слово «нельзя». Если Ямиль понарошку «забудет»
свой портфель на улице, Табылдык тут же хватает его зубами за ручку и
доставляет хозяину. Если хозяин разрешит, Табылдык провожает его до самой
школы и приходит встретить после уроков.
Однажды дядя Урал, увидев возвращавшегося из школы Ямиля, вышел на улицу и
предупредил его:
— Говорят, сегодня из райцентра приедет специальная бригада по отстрелу
бродячих собак. Как бы с Табылдыком чего не случилось. Будь настороже, держи
его на привязи.
Ямиль уже знал об этом, прочитал сообщение в районной газете — отец ее
выписывает. Оказывается, в районе возле некоторых птицеферм появлялись
бешеные лисицы. Нападая на них, заражались бешенством и собаки. Поэтому
начали уничтожать бродячих собак, чтобы они не покусали и не заразили
страшной болезнью людей. Но Табылдыку вроде бы не должна грозить опасность.
У него спокойный характер, он умен, все понимает, только разговаривать
по-человечески не умеет.
Торопливо пообедав, Ямиль вышел во двор. Неожиданно с другого конца аула
донесся звук ружейного выстрела. Выходит, приехала та самая бригада, скоро
доберется и до этого конца. В ауле несколько десятков собак. Есть среди них
и ничьи, то есть бродячие. В том, что у четвероногих бедняжек нет хозяев,
виновны не они сами, а люди. Хоть собаки и не виноваты, а все равно их
перестреляют, потому что неизвестно, которая из них здорова, а которая,
может быть, уже заразная. Страшная болезнь сначала протекает незаметно. Если
человека укусит даже здоровая на вид собака, врачи назначают ему на всякий
случай уколы от бешенства.
В собак, сидящих на привязи, не должны стрелять. И все же Ямиль
заволновался. А вдруг во всех подряд будут стрелять? И родителей дома нет.
Отец опять расхворался, его положили в больницу в соседнем поселке, мама
пошла проведать его.
Ямиль быстренько примкнул цепь к ошейнику беспечно игравшего рядом с ним
Табылдыка. В это время снова послышался выстрел. Тревога Ямиля усилилась. И
Табылдык забеспокоился, начал рваться к воротам. Потому, видимо, что во всем
ауле собаки разлаялись, будто сообщали друг дружке о грозящей им опасности.
Ямилю пришла мысль: если он посадит пса в конуру и сам туда залезет, то уж
точно в них стрелять не станут.
Он попробовал залезть в конуру, но попытка не удалась, лаз оказался для него
маловат. Понял, что застрянет, если даже снимет свою теплую куртку. Подрос
он за минувшее лето и в плечах раздался. Может быть, спрятать собаку в
коровьем хлеву? Нет, нельзя, там заперт и двухлетний бычок. Почему-то не
ладит он с Табылдыком, норовит забодать его, дескать, вот какой я сильный.
Что же делать? Думай, Ямиль, думай быстрей! Придумал: они спрячутся под
стожком сена, сложенным на картофельном огороде.
Сначала он сделал углубление в стожке, потом притащил выцветший кусок
брезента, которым была накрыта поленница, и устроил уютное гнездо. Сейчас,
сейчас, осталось только подгрести надерганное сено, чтобы закрыть за собой
лаз, замаскироваться.
Уф, успел! Когда перед воротами остановилась бортовая машина, Ямиль уже
сидел в гнезде под стожком, зажав Табылдыка между коленями. Тишина. Только
сердце его громко билось в груди, да Табылдык легонько поскуливал, не
понимая, зачем хозяин затащил его в эту темноту. Пыль от сена и запах прели,
видно, щекотали и его ноздри. Ямиль, прикрыв рот и нос отворотом куртки,
негромко чихнул. Затем осторожно поворошил сено перед собой, и ему стал
виден двор.
Там о чем-то спорили несколько человек, у одного, в полувоенной одежде,
висело на плече ружье. Ямиль расслышал только сердитый женский голос. Это
его тетушка, жена дяди Урала, разносила в пух и прах вошедших во двор
мужчин. Надо думать, пришла по какой-нибудь житейской надобности. Или, узнав
о приезде «охотников», захотела защитить Табылдыка. Мужчина, одетый в
замызганный халат, раскрыв кожаную папку, тыкал пальцем в какую-то бумагу, а
хитрая тетушка кричала, смешивая правду с выдумкой:
— Их нет дома, они всей семьей уехали в Стерлитамак, я своими глазами
видела, как садились в машину. И собаки у них теперь нет — волки, говорят,
ее съели. Бросьте, не ходите тут, не навлекайте на себя собачьи проклятия!..
А тем куда деться — ходят, раз сверху приказ получили. Другой мужчина, с
жирным красным лицом, решительно застегнул свой бушлат цвета недозрелой дыни
на все пуговицы и, взяв ружье наизготовку, пинком распахнул калитку огорода.
Зыркнул глазами туда-сюда. Увидев на двери бани замок, сделал несколько
шагов в сторону стожка. Остановился, разглядывая следы на припорошенной
снегом земле. А там кто только не наследил: и гуси ходили, и овцы, и корова
свои лепешки оставила...
У собак чутье тонкое, чужаков чуют издалека. Учуял и Табылдык — и зарычал
тихонько. Услышал, нет ли его «охотник», а может, просто случайно подошел к
стожку и встал как раз напротив места, где сено было разворошено. И тут уж
Табылдык не выдержал, гавкнул. «Охотник» вздрогнул, попятился и, вскинув
стволы ружья повыше, приказал:
— А ну-ка, кто там есть, вылезай!
Табылдык, словно только этого и ожидал, вырвался из укрытия под стожком и,
яростно лая, запрыгал из стороны в сторону перед человеком с ружьем. Так
охотничья собака ведет себя в лесу при встрече со зверем, стараясь задержать
его, пока к добыче не подоспеет хозяин. Но хозяин запоздал… Крик Ямиля: «Не
стреляй!» потонул в громе выстрела.
Ямиль, тоже выбравшийся из-под стожка, увидел, как раненый Табылдык,
отчаянно взвизгнув, упал, зацарапал когтями мерзлую землю. И тут же — откуда
только силы у него взялись? — напрягся, вскочил и, оскалив зубы, прыгнул,
как рысь, на своего врага. Не допрыгнул. Шмякнулся на мерзлую кучку навоза.
Побелевший с испугу истребитель собак всадил в бессознательно дергавшегося
пса заряд из второго ствола двустволки.
— Фашист! — только и смог выкрикнуть потрясенный случившимся Ямиль. Он не
запомнил, как оказался возле бани и обессиленно опустился на ее крыльцо.
Появились с носилками еще двое из спецбригады. Человек в замызганном халате
обернулся к Ямилю, сказал то ли ему в утешение, то ли в свое оправдание:
— Сам виноват. Если бы собака была привязана, осталась бы жива. Я —
ветеринар, только кровь у нее взял бы на анализ. Думаешь, нам их не жалко?
— Сдох. Можно оттащить труп в машину, — сказал жирнолицый и нервно закурил.
— Куда вы его? — вскинулся Ямиль.
— Куда надо. Там закопают или, если заразный, сожгут.
— Он не заразный! Оставьте, я сам... — Ямиль слышал, что любимых собак
хоронят как родных.
— Нельзя...
На выстрелы прибежали несколько человек из окрестных дворов. В их числе — та
стряпуха, благодаря которой Ямиль обрел Табылдыка.
— Герои! — сказала она презрительно. — Справились с умной собачкой умного
парнишки.
— У нее паспорта не было, — попытался оправдаться ветеринар.
— И бегала свободно, — добавил жирнолицый. — Нам сообщили, что она подралась
с другой собакой. Могла и заразиться. Если бы от ее укуса умер ребенок, вы
не распускали бы тут свои языки.
— Паспорта у собаки не было! — фыркнул кто-то. — И колхозникам-то паспорта
давно ли начали выдавать!
— Наш Ямиль не то что вы, собаку любил и берег. Он всю осень на комбайне
работал, вот он какой! — не совсем кстати сказала стряпуха.
Тут она глянула на окровавленный труп Табылдыка, и ей стало дурно. Прикрыв
рот уголком пуховой шали, она торопливо, чтобы люди не увидели, как ее
стошнит, ушла во двор.
— Нам сообщили, что она подралась с другой собакой, — сказал человек с
ружьем, и Ямиль вспомнил: да, было дело. Неделю назад подростки и
увязавшаяся за ними мелюзга ради забавы разожгли на берегу пруда костер.
Рядом с ними крутились собаки, обнюхивали друг дружку. Одному нахальному псу
почему-то не понравился Табылдык — все норовил напасть на него. В конце
концов они сцепились под высоким осокорем. И тут Табылдык показал, что он
может постоять за себя: сбил нахала с ног и чуть не загрыз. Ямиль насилу
разнял их. Нахальный пес, припадая на переднюю правую лапу, убежал в
кустарник. Про таких вот люди и говорят: молодец против овец, а против
молодца сам овца.
Из кустарника пес, о котором шла слава, будто он хорош на охоте и ловко
поднимает с лежки зайцев, заковылял в сторону своего двора. Мокроносый
мальчонка в толстой зимней одежде, крикнув Ямилю: «Я на тебя дедушке
пожалуюсь!», — побежал вслед за псом. Наверно, в самом деле пожаловался. А
дед его — тот самый старый комбайнер, что на полевом стане положил перед
приблудным песиком необглоданную кость и посоветовал назвать его Табылдыком.
Вообще-то он добрый старик, но сегодня, может быть, сам же и науськал
истребителей собак на Ямилева дружка. В отместку за своего покусанного
пса...
Труп Табылдыка утащили в кузов стоявшей на улице машины. Двор опустел.
Только воробьи суетились перед пустой собачьей конурой. Из-за ворот
послышался шум мотора. Ямиль вскочил и стремглав кинулся на улицу, еще не
зная зачем. Нет, знал: надо выпросить Табылдыка — сам его похоронит. Но
машина уже тронулась с места. Ямиль побежал за ней. Сидевший в кузове
жирнолицый дядька насмешливо помахал ему рукавицей. Это только раззадорило
Ямиля, он побежал быстрей. Споткнулся о кочку, упал, но тут же вскочил и
опять погнался за машиной.
За околицей аула, перед мостом через овраг, машина сбавила ход, и Ямиль,
даже не особо запыхавшись догнал ее. Уцепился за дребезжащий борт. Пока
машина медленно шла по мосту, он нашел упор для ноги и уперся в борт
подбородком. У дядьки, сидевшего на поперечной доске возле кабины,
округлились глаза. Он вскинул ногу в подшитом валенке, будто пиная мяч:
дескать, отцепись, а не то... Но Ямиль и не подумал отцепиться. Напротив,
подтянулся и лег на борт животом. Дядька стукнул два раза по крыше кабины и,
обходя лежавшие посреди кузова собачьи трупы, цепляясь одной рукой за
боковой борт, а в другой держа ружье, направился к нему. Не то хотел
затащить в кузов, не то столкнуть.
Тут машина, одолев пологий подъем, остановилась.
— А ну слазь! — прошипел дядька. — А то я сейчас пальцы тебе прикладом
размозжу!
Тем временем у заднего борта появился шофер. Этот был, похоже, почеловечней.
Закричал, но без особой злости:
— Слезай, братишка, не балуйся! Мог ведь покалечиться и подвести меня под
суд... — И, обращаясь к дядьке с ружьем, добавил: — Отдайте ему пса...
Сволочью я буду, если еще раз поеду на такое дело.
Из кабины высунулся ветеринар:
— Можно отдать. Я кровь на анализ взял. Только пусть в поле закопает, в аул
не тащит.
Услышав это, Ямиль спрыгнул на землю. Дядька кинул на обочину дороги труп
Табылдыка. Ямиль оттащил его, взяв за ошейник, в сторонку, присыпал
набранной у края поля соломой и, съежившись, словно озяб, пошагал в аул. Не
тело — душа у него озябла.
Мать еще не вернулась домой. Посмотрев, все ли дома в порядке, задав корм
дворовой живности, Ямиль взял железную лопату и направился на пригорок, где
лежал Табылдык. Вскоре догнал его дядя Урал с ломом на плече и старым мешком
под мышкой. Решил, оказывается, помочь племяшу. Земля-то подмерзла, одной
лопатой мерзлый слой не пробить. Перекинувшись парой слов, договорились
похоронить Табылдыка примерно в двух километрах от аула, возле осинника на
краю поля — там, где впервые его увидели.
Дошли дотуда, неся труп в мешке поочередно. Выкопали глубокую могилу,
постелили на дно этот же мешок, уложили Табылдыка поаккуратнее. Когда
засыпали его землей, дядя Урал сказал, как при похоронах человека:
— Он никому в этом светлом мире не причинил вреда.
Ямиль кивнул несколько раз, безмолвно подтвердил его слова.
Написать
отзыв в гостевую книгу Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
