Юрий Соколов

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

Бизнес по науке, или пядь земли

Впервые Ларису я увидел на репетиции. Еще во времена баснословные, советско-социалистические, энтузиасты готовили "капустник" в исследовательском Институте - и на главную партию, партию влюбленной аспирантки пригласили Ларису. Речь шла ни много ни мало - о балете. Хотя то был минибалет: минут на пять-семь, но страсти в нем разыгрывались немалые. Лариса разрывалась между любимым аспирантом и демоническим шефом, которому она должна была принадлежать по праву властной вертикали. Действие происходило под звуки "Кармен-сюиты" - и в самый экстатический момент, под напев "меня не любишь, но люблю я…" (слов не было: звучал воинственный "парам-пам-пам" Бизе-Щедрина) проходил танец аспирантов, которые вместо кастаньет позвякивали пробирками.

Лариса исполняла роль самозабвенно: она, как взволнованная ласточка, носилась по сцене, преображаясь по ходу действия. Миг - и она уже не ласточка, а быстрая пушинка, в другой миг пушинка превращается в шаровую молнию… Это же живая плазма, сгусток энергии в женском обличье! Стремительность и нега, пыл и такт завораживали и пленяли. "Бессмертный образ", "гениально" - зрители на похвалы не скупились, вызывали Ларису "на бис".

Мы с Ларисой работали в разных углах института и редко виделись: капустники со временем заглохли, отцы-основатели института отошли в мир иной, унеся с собой и традиции вольной научно-артистической жизни. Встречая ее в институте, каждый раз я вспоминал ту "Кармен" – и улыбался… Моя улыбка вызывалась Ларисой, была ею приручена, как подопытная свинка из клетки, она выскакивала изо рта - я ничего не мог с собой поделать, я улыбался уже некстати и невпопад - Лариса была хозяйкой моей улыбки – вот что значит сила дарования!

Пришли такие времена, что канули в лету не только капустники, но многие ученые сверстники - кто-то улетел за рубеж, кто-то ушел в бизнес и покинул институт. Лариса никуда не делась, завела миловидную иномарку, что говорило о многом - для "простых" ученых настали голодные годы: на зарплату не то, что иномарку - себя не прокормишь…

После десятка лет мора, что начальство устроило для ученых, пришла пора реорганизации институтов. Кому-то в центре сильно понадобились площади, которые занимала Академия Наук. Оттуда пхнули пару институтов, бросили на наши площади, а нам дали новые - но только в обрез, чтобы человек обязательно сидел на человеке: то есть никак не меньше двух ученых в одной комнате. Медвежьи углы стали расчищать, выуживать оттуда выживших, вытряхивать от пыли - и переселять в новые "клетки". Научные лаборатории пару раз разделились - и потом слились, подобно одноклеточным бактериям, - и мы оказались с Ларисой в одной комнатенке.

Последние семь лет я пребывал в счастливом состоянии обладателя целого кабинета, жил там один, не тужил. Но наступила суровая пора переселений. Один из важных господ заметил по этому поводу:
- Судите сами: здания в центре Москвы золотые, земли бриллиантовые, а ученые…
- А ученые - жалкие букашки, которые незаслуженно занимают "золотые" здания и гадят на "бриллиантовую" землю - легко додумал я за него конец фразы.

Так мы оказались с Ларисой в одной клеточке. Первой туда переехала Лариса. Она вылизала комантку и вольготно расположилась в ней, поставила три стола, два холодильника, и завела полезную для здоровья привычку обедать на рабочем месте с сослуживцами.

По закону на каждого сотрудника полагается половина "модуля" (то бишь комнаты), скажем, по одной стене и половине окна. Лариса заняла львиную долю помещения: не только "свое", но и половину моего места. Когда я попросил Ларису освободить хотя бы часть пространства, она проявила несгибаемость и твердость Кармен. Мне пришлось выслушать нотацию, из которой следовало, что большего я не заслуживаю: оказывается, комнатку эту я не чистил, не блистил (хотя меня никто и не звал), и теперь не стою больше того, что Лариса мне отвела сама.

У Ларисы было два холодильника: в одном из них она держала химикалии для фирмы, в которой она служила то ли снабженцем, то ли поваром, то ли казначеем - а скорее, всем вместе: время такое, что человек совмещает по три занятия сразу, да и фирмы такие развелись, что непонятно - на земле или на небесах они прописаны. В другом холодильнике она складировала пищу, которой кормила своих коллег и начальство, вперемешку с колбами, заполненными прозрачными жидкостями разных оттенков желтого цвета. Когда я заметил, что тоже хотел бы завести холодильник, она заявила, что третий холодильник в комнате не нужен - и предложила пользоваться полочкой одного из своих агрегатов. Принципы санитарии и гигиены (умолчу о чувстве брезгливости) не позволяли мне хранить сыр и масло рядом с колбами неизвестного происхождения. Итак, Лариса строго стояла на своем: ни сантиметра "земли" уступать она не собиралась. Я попросил своего аспиранта обмерить площадь её и своих предметов в комнате. Соотношение оказалось З: 1 в ее пользу.

Тогда я обратился за советом к друзьям. Один из них, седовласый классик науки, заметил, что цена человека определяется отношением того, что он дает другим к тому, что берет себе. Итак, я должен был радоваться: моя человеческая цена была в три раза выше Ларисиной! То есть в личностном отношении, чем больше я отдавал другим, жертвовал так сказать, людям, тем больше повышалось мое качество как человека!

Я мог бы гордиться собой, если бы не одно маленькое "но": Лариса заняла половину моего рабочего места против моей воли - и в данном случае христианское смирение могло свидетельствовать вовсе не о скромности, его можно было понять в прямо противоположном смысле: как капитуляцию перед агрессором, попустительство злу. Но неужели Лариса, эта милейшая "птичка-ласточка" из былой легковесной жизни с ее весельем и капустниками так преобразилась - стала железной "бизнес-леди" нового времени, отечественным вариантом мирового зла с деньгами как мерилом отношения к человеку? У кого нет пятизначной зарплаты - тот человек второго сорта, с которым можно не чиниться, присутствия которого можно и не замечать, которого можно задвинуть в уголок, посадить на жердочку…

Я мучительно выбирал между двумя этими объяснениями событий… Теперь уже мне, как птичке-ласточке, приходилось метаться между "самопожертвованием" и "попустительством": то готов был я смириться, то стремился к бою для защиты своего "рабочего гнезда". В таких метаниях прошла пара месяцев. За это время я заметил, что ситуация в моральном отношении еще хуже, и выбора мне не остается: все "рабочее" время Лариса посвящала службе в своей фирме и речь шла в нашем случае о вытеснении науки бизнесом. Я чувствовал, что не могу уже справляться со своими обязанностями, что начинаю подводить коллег, ослабли мои научные силы…

Известная пословица гласит: «Чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим» Эта фраза свидетельствует о каком-то важном принципе, по отношению к которому все рассуждения о человеческих качествах и деньгах выглядели предательством. Бизнес - это великая вещь: но когда он буквально наезжает на человека, который находится на государевой службе, диву даешься его цинизму: почему фирма не платит аренду за свои делишки на казенных площадях?

Кроме того, я считал нечестным быть намного лучше Ларисы. Ну, еще раза в полтора - куда ни шло… Но быть лучше ее в три раза совесть мне не позволяла. Нельзя быть намного лучше близкого человека (а Лариса, как соседка, была весьма близка мне, хотя бы и геометрически) - это не по-товарищески…

Пока я так тяжело и философски размышлял, Лариса перешла в наступление. Она использовала свою близость ко мне в самом так сказать, прямом смысле - для того, чтобы показать, кто в комнате хозяин (хозяйка). Хотя времени она проводила на работе немного - но зато с каким вкусом проводила, и это было самое лакомое время!

Являлась Лариса обычно к полудню - и начинала готовиться к обеду, который проходил тут же, в нашей комнате: прямо за моей спиной, в двадцати сантиметрах от затылка, накрывался стол, в микроволновке разогревались яства. Приглашались милые люди, сотрапезники Ларисы из других лабораторий - и начиналось пиршество. За обедом Лариса рассказывала душераздирающие истории, о том, как злые соседи по даче ее стараются извести и сжить со света, о захвате земли и прочих неподобствах, в которых были замешаны злые соседи. В сердцах говорила Лариса:
- Ведь уже паралич разбил человека, на ладан дышит - Бог его наказал, а все туда же: со мной судиться хочет!

В спине, которой я слышал все эти "воспитательные" истории, словно предназначенные для моих ушей, холодало: а вдруг Лариса - колдунья и экстрасенс, и если я попробую "судиться с ней" в институте, то меня хватит кондрашка и разобьёт паралич! Разговоры эти проходили так близко, что о работе уже нечего было думать, я покрывался холодным потом и думал, как ноги унести отсюда, чтобы остаться живым от общения с опасной Ларисой, которая, как живая шаровая молния, буквально обжигала меня.

Так же повелось, что середину моего дня, самое рабочее время, Лариса съедала: приходилось хватать кепку и бежать куда глаза глядят: к студентам, в библиотеку - только бы не слышать за спиной эти страшные слова: "Бог наказал". "Бог или черт" - думал я, разгуливая вокруг института, листая журналы в библиотеке или книги в магазине… Слава Богу, изгнание мое было недолгим: часа полтора хватало Ларисе на обед. Когда я возвращался, то слышал уже последние аккорды рассказа: "Бог наказал", говорила Лариса, многозначительно поглядывая на меня.

Я опять садился за стол. Если везло, то через полчаса Лариса, переговорив по телефону со всеми родными, покидала комнату. Наверное, она не хотела попадать в автомобильную пробку. Если не везло, то Ларису навещали ее сослуживцы по коммерческой деятельности. Тут устраивались громкие совещания относительно выставок и продаж аппаратов, которые производила эта фантомная компания, не тратившая денег на аренду помещений, и помещающаяся на моей голове. Конечно, не только на моей голове - где-то еще были разбросаны такие же, как Лариса, тайные ее сотрудники, устраивавшие сообща свой высокоинтеллектуальный бизнес, в котором я не понимал ни бельмеса, и узнавать секреты которого у меня не было никакого желания - и опять мне приходилось ретироваться.

Иной раз приходил Курьер от фирмы, которому Лариса должна была передать препараты или документы. Курьера она принимала важно, почти так, как Коробочка принимала Чичикова. Опять накрывался стол, но теперь уже не в обеденном, а в полдничном, так сказать формате: кофе с булочками. Курьер подробно рассказывал о жене, рождении детей, планировании семьи - и много еще о чем, из чего я мог понять, что он вовсе не похож на Чичикова. Нутряная витальная сила, исходящая от него, действовала на меня так же, как и интеллектуальный напор его начальства - и мне опять приходилось хвататься за кепку и бежать куда глаза глядят.

Но какое же благословенное время наступало, когда Лариса уходила с работы! Тогда она сдвигала свое кресло в угол, поворачивала лицом к стене и клала на него свой халат, чтобы никто в ее отсутствие на него не садился… Все же часть ее пространства оставалась за мной! Я мог пригласить своих подопечных студентов - и их напоить кофе, по примеру Ларисы, мог устроить семинар с коллегами, мог спокойно работать или даже танцевать по комнате: я мог даже, грешным делом, что-то свое положить на огромный Ларисин стол, мог сам присесть за него! О, сладкая свобода!

Это блаженное время длилось обычно до десяти вечера - потеряв на битву с Ларисой часа три-четыре, я пытался восполнить его потом. Конечно, приходилось отрывать это время от домашних дел и семьи - но это уже мои проблемы. Как и бессонница: всю ночь я пытался найти слова, чтобы воззвать к Ларисиной совести, я буквально гвоздил ее своими обличениями, а забываясь под утро, видел один и тот же сон: сижу я в лаборатории, но только почему-то под потолком, на жердочке… Лариса кормит меня крошками: сует через прутья клетки ложечку, с остатками трапезы Курьера. Тут я просыпался в ужасе: за дверями мяукнул кот.

Бессонной ночью я, как Менделеев, вывел новую формулу своего присутствия на работе, так сказать, объема пространства-времени, которое мне оставляла Лариса:

Два часа до ее прихода плюс шесть часов после ее ухода = 8 часовый рабочий день. Теперь это время надо умножить на одну единицу пространства, которую она мне предоставляла = 8 единиц пространства - времени.

Лариса пользовалась тремя единицами пространства, зато находилась на работе примерно вдвое меньше времени. Итак, у нее получалось 12 единиц пространства-времени.

В итоге Лариса имела больше пространства-времени, чем я, но не в три раза, а всего в полтора! И потом, в отсутствие Ларисы я мог частично пользоваться ее местом, так что наше рабочее пространство-время было примерно равно…

О Великая бизнес-Лариса, как ты добра ко мне, ты, Кармен нашего времени, ученая дама с фантомной фабрики! Будь же благосклонна, разреши убрать свой холодильник от моей стены и обзавестись холодильником самому! Может быть, ты даже позволишь мне занять причитающуюся мне "научную пядь" московской земли, насквозь прожженой бизнесом, и не станешь больше запирать в клетку под потолком, и кормить крошками со стола Курьера!

Написать отзыв

Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала!

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев