|
|
Николай Ивеншев
ТРЕТИЙ ТАНЕЦ БРАМСА
1.
…Сикашь-Какашь-Вар. Перевод с мадьярского на солдатский. Наяву город
называется Секеш-Фекер-Вар, что значит стольная белая крепость. Конечно, в
крепости той есть ресторан «Чардаш». И Брамс в том ресторане поет одной
струной – до жарких слез. «Чардаш» - чары! Венгры любят яркие цвета: желтый,
розовый, зеленый. Говорят, они по природе цыгане.
От всех мадьяр, и горожан тоже, пахнет горьким запахом костра и лошадиного
пота.
Они понимают: «жена офицера». Они вскидывают голову к небу: «жена летчика».
Все вскидывают, особенно старики. В ресторане – токайское, из черной
смородины, вино. И скрипки. Брамс. Цыгане.
У бармена – усы - подковой, черная, с атласными вставками жилетка. Чин по
чину. Раньше это видела в кино «Венгерский набоб»
У женщин – смешные имена, вроде, Варежка или Пирожка!
- Санек, потанцуй с Варежкой, а Пирожке улыбнись. К чему ревновать. Они
чужие, а она – жена летчика! Это милость. Пусть прижмутся к русскому
офицеру. Цыганской статью
Но...
Просикали, прокакали город, Венгрию, «Чардаш». Мимо движущихся часов
Сикаша-Какаша – в кубанский город Кореновск. В царство камыша. Про коренных
кореновцев сложено «Ребята загорелые с лимана»
Там воткнули в голую степь, в зеленую палатку. «Все равно ваше жилье в небе,
под пропеллером!» Палатка - это вокзал перед небом! Спите на мешках!
Решила: «Буду жить пока у мамы. Пока! Временно. Втиснешься в это общежитие и
квартиры не видать, как своих ушей». «Санек, не обижайся, Санек, дай я тебя
поцелую! Клянусь, я до Верховного дойду, чтобы дали квартирку. Ведь с дитем!
Не надо, не хлопай ресницами. Приезжать буду. Раз в месяц! Сам знаешь, как с
ребенком. Жара! Зной. И еще, скажу тебе, не прилетай по четвергам, не надо
нарезать круги над библиотекой. Тебя начальство заругает, да и мне,
вообще-то, стыдно. Читай книги, играй в бильярд, жди!»…
2.
… «Вышла мадьярка на берег Дуная» и помахала желтым платочком. Прощай! И
слезу не смахнула. А как льнула в танце и бедром напрягалась. Натянутая
струна, запах канифоли. Инна, Инна, одну тебя люблю! Под юбкой у мадьярок –
скрипки. Кто эту пошлятину придумал? Кто? Не помню.
И хорошо, что пиннули оттуда. На родину. В степь! Вот приехал к ней, домой –
все, хоть и чумазое, а свое! А они на восточном западе все в карман
заглядывают да в кошелек.
Говорю ей: «Инночка», солнышко моё, кур разведем, плимутруков. И вот
подсолнухи молотим! Две фляги масла на целый год хватит!»
Она морщится: «Ты – не современный. Мезазойская эпоха!»
И еще: «Не называй меня солнышком! Мое имя – Инна. Иная то есть»
Часто и не называю. Но сам я как этот вот подсолнух с развесистой шляпкой.
Куда она, туда и я локаторы настраиваю. Я у нее в библиотеке книгу видел с
иллюстрациями. «Ван-Гог». О художнике. Этот Ван-Гог умер в нищете, а его
картина «Подсолнухи» теперь стоит один миллион долларов. Вот бы ему –
перевод на тот свет! Или нам.
Хотя бы малую часть этой суммы иметь. Конечно, сразу - квартиру. И уже жить
вместе, щекой к щеке. Современный чардаш! Но это же очень интересно большой
палкой, бадылкой (только на Кубани это слово и слышал) колотить по шляпке.
Из колючей шляпище семечки прыгают, как гильзы из пулемета. Подсолнухи –
цветы. Только они пользу приносят, поэтому и стали «технической культурой».
Это не справедливо! Они – большие, красивые цветы.
3.
... Все тело чешется от этой гадости.
Да не обнимай ты меня. Колко здесь! Что за интерес приставать в таких
местах?! Потом, потом!.. Дома, что ли! Сань, я осержусь – не обнимай, я
сказала!.. Сань, а когда ты с Варежкой танцевал или с Пирожкой, что
чувствовал?
- Музыку! У них это…У мадьярок... Как тебе сказать...Под одеждой - скрипка!
Если честно, то напрасно я за него пошла. Уж лучше бы он был «оторви да
выбрось», чем такой причесанный, чем паинька. Учился – на отлично. Теперь –
отличник боевой и политической подготовки. ОБП. Деликатен со всеми «Здрасьте!
Извините, пожалуйста!» Не в этом мире ему надо жить, а в раю. Кисель,
пряники - вот его место! И то, что он летает на «вертушке» своей, это ничего
не говорит. В белых перчатках. Меж звезд.
«Среди миров в мерцании светил,
Одной звезды я повторяю имя,
Не потому что...»
Дальше забыла
Специально ведь подсунула ему Варежку эту. Погрейся, соблазнись. И мне легче
будет! Нет-нет, порочна я ведь только в мыслях, на самом деле – ни-за-что!
Уговаривала её: «Рукавичка, красавица моя! Я тебе заплачу, хоть в форинтах,
хоть в зеленых, только затащи Санька! Он ведь ангел, летает во сне и наяву.
А ты его…ну, хотя бы на поцелуй. Напиши ему письмо, русскими печатными
буквами. Я подкину! Вот ручка, вот листок»
Подкинула.
Он светлые, санитарные свои брови вздернул: «Это ты сама написала». Угадал.
Варежка плачет. «Сан- и – я ми -нья, как это сказать, дует»
- Дуется?
Да, дуется! Не надо форинтов и американских денег.
Какая все же мерзость эти подсолнухи! И масло от них школьным буфетом
пахнет! Хеком. А он еще и сравнивает себя с этим лопухом, куда светло
солнышко – туда и я! Р-р-ррр-астоптать эти шляпки! Каблуком, под звуки
«Чардаша»...
4.
...Тоскую и по Димочке, и по ней. Особенно - по ней! У нее темные,
испанские глаза-оливки. И волосы, короткие волосы плавно переходящие в
смуглое тело. Странно, как будто и нет волос. Это как шелковая ткань,
ворсистая ткань – ее волосы! Когда с ней в постели, то, как будто беззвучно
скользишь в воздухе! Ни вертолет, ни самолет этого не заменит! Она называет
меня «ангел», словно я святой человек? Какой я святой?! Набит грехами, как
чувал маслянкой. Маслянка - семечки по-кубански.
Еще у нее тонкая ладошка, так теплый, нагретый солнышком листочек! Когда
забираюсь в кабину, то стараюсь не думать обо всем этом, отключаюсь. Вчера
вызвал Малюков, уговаривал лететь т у д а, там базироваться. Месяц – «в
горячей», месяц – в Кореновске. И месяц – где хочешь. Хоть на Марсе!
Позвонил ей! А там, в трубке, радость. Впервые за два года дрожь в голосе:
« Ты, Санек, ты не вздумай отказываться? Не вздумай! Приказываю! Ведь тогда
квартира наклюнется. Хрустальный свет люстр. Заживем припеваючи. Я в халупе
не намерена. Да, люблю, люблю тебя. Но ведь замуж зачем выходила? Жить
привольно! Чтобы в теплый туалет, а не в сортир на улицу! Ванна, душ.
Прости, прости. Но ты усек? Нет, ты правильно понимай. Люблю, конечно!..
Одно другому не мешает. Тебя не убьют. Ангелы не умирают!.. Заруби на носу –
не убьют»
Я и так знаю, что не убьют. Я мало верю в собственную смерть. Порой мне
кажется, что я абсолютно бессмертен. Кто и когда мне это сказал? Это сказал
мне голос во сне. Звучал венгерский танец. Брамс! Может, Брамс пропел? «Ты –
бессмертен!» И поставили свою тягучую резолюцию скрипки!
Малюков сказал «Пиши!». Он почему-то не обрадовался согласию, но подвинул
белый лист бумаги по полированному столу. «У тебя, - спросил полковник
Малюков, - Ведь сын?» «Сын, - отвечаю». «А ее любишь?». «Люблю!» Разговор не
характерный для мужчин, особенно для военных, особенно для летчиков. Малюков
нахмурился еще больше и вложил листок с «Заявлением» в голубую папку. Не в
черную!...
5.
...Вот настоящий поступок! Все ему простила. Все, все, все, все. Не
хлюпик он. - Санек, ты не хлюпик, а настоящий «ого-го».
Звоню: «Знаешь, там говорят и платят в зеленых? В ресторан закатимся!
Помнишь «Чардаш? Сын вырастит, поймет. Папа – не лапша с вермишелью. Я сразу
его портрет прикнопила на стенку! «Санек, - Кричу в трубку! – Ты не хлюпик.
Годок полетаешь туда, в точку, и мы обставимся как следует, машину купим!
Здесь вон все-все без зарплаты кукуют, спились, по помойкам роются! Ты даже
можешь теперь над нашей библиотекой круг сделать, как тогда. Девочки
выбегут, помашут ладонями! Санек, а потом мы выкрадем твою «вертушку» и
маханем в «Сикашь-Какашь» токайское пить. Тазиками!
Мне Нина Михайловна говорит, что я на киноактрису Софи Лорен похожа. И
характер ее. Она фильмы с ее участием называла «Брак по-итальянски»,
Специально кассету взяла в прокате. Ничего похожего. Не щеки, а воронки у
этой Лорен. Характер мой, горячий! Это – правда.
Моих на работе жаба душит: «Ну, ты, Инна, скоро богачкой станешь! Там по
тысяче в день платят. Откуда у них такие сведения? Мы с Димой тебя ждем в
это воскресенье, пельмени, салатик. Оливье. И с крабовыми палочками»
А сердце что-то точит. Жук внутренний. Могут подбить! Тогда я куда?
Наверное, его люблю. Вот когда определила. Молитву в китель надо бы зашить,
«Живый в помощи» Но вот вчера вообразила, что подобьют! Тогда полностью
свободна! О-о-о-о! Тогда и замуж выходить не надо, Можно – с тем, можно – с
этим. Стерва я, стервоза! Люблю, люблю его! Одного! Он там пулями, под
пулями зарабатывает нам квартиру!..
Что же это я сама себя не могу раскусить. То ненавижу своего мужа, отца
моего Димули, а то умиляюсь! Сопли-вопли. Хорошо было бы пойти к священнику,
в Церковь. Исповедаться. Да, не верю я им всем. Наш поп иномарку себе новую
купил, дачу строит! А надо им в лохмотьях ходить, как Иисус!
И вот этому рыжему попику я должна докладывать что на сердце, что – в
сердце, что – под сердцем. Убьют, убьют ангела Санька!
Читала «Аэропорт», Хейли. Когда самолет падает, у пассажиров и летчиков
срывается одежда. И приземляются все голые. Голые трупы! К чему такие мысли?
Надо выпить вина...
6.
...На небе не так наслужено, как на земле. Там почти чисто. Там нет
автомобильной колеи, рытвин, ухабов, грязи, крови. В небе, если кровь
появилась, то она тут же приземляется. На чьи-то крыши. А свод остается
голубеньким.
И не я начинал эту войну. Я солдат. Я офицер. Это моя профессия тащить свою
телегу по небесным кочкам. Получено задание. Вот она - карта! Штрихпунктир.
Туда и надо нанести! Шум и треск ларингофонов! Это - Витя! Мальчик. Он не
хочет в Тамбов. На нем основная задача – укусить! Нажать на гашетку! Да их и
не видно почти. Люди ли это? Хотят разодрать страну в клочки, намотать
вместо портянок. Фиг вам. Как в мультике. Фиг-вам.
Она называет меня «ангелом». Между прочим, ангелы – не злятся.
Про «чехов» говорят, что коварны, что в дом пригласят, напоят-накормят,
спать уложат. Проводят до ворот, а там и – нож в спину. Всегда так. Это еще
генерал Ермолов заметил!
Вот теперь подали на суд. Мирный аул - на экипаж вертолета «МИ - 6» бортовой
номер 28946. К ногтю - Сашку Клюева, меня то есть. К другому ногтю -
стрелка-радиста Витю Коваленко, к третьему - штурмана Скляра Вячеслава
Романовича!.. Свет тюрьмы. «Ковровая бомбардировка мирного аула». «Мирный,
ага! Если бы не оэртэ, заработал бы я тогда квартирку за стальной решеткой.
Но оэртэ снимало бой. Все на пленке. И как они зенитками да «птурсами»
лупили! Все на пленке! Малюков тяжелой рукой махнул: «Фортуна, братец,
(нецензурная латынь – non penis) сестра тебе! Сняли с подозрения!»
Он, Клюев, не подсолнух теперь, а – «техническая культура». Отец говорил: «В
голод подсолнечный жмых спас все село. Его у них «колобом» зовут. Колобом,
пересованной кожурой семечек питались.
Полковнику тому надо было сказать, что ему тогда все было до лампочки кого
Витек там трахает. Мирных ягняток? Все они... Вначале, когда вылетаешь, чего
греха, сикашь-какашь. В небе так сладким яблочком желудок сожмет «Влупим. По
первое число!»
Куда тот «мирный» Санек, Витек, Славик, куда ангел небесный делся?! Ангел,
он с дубинкой!»
Только не оглядываться на солнышко свое. На нее…
Не сметь! Кррру-гом!
7.
...Они что меня знают, они понимают мою душу? Они еще могут меня
осуждать! Да, накликала! Не выла? Мысли передаются… Кто-то их подслушал.
И Санька привезли в рваном, поцарапанном цинке. Он что многоразовый, цинк
тот. Она не понимала. Она шла на кладбище. Зарыли его, она махнула машине:
«Уезжайте, я пешком!» Нина Михайловна осталась. Сначала сердечное тычет,
желтые горошины, потом шоколадку! «Съешь, полегчает». «Мне уже полегчало!» –
Злюсь, - Давай сядем».
Сели на плиты.
«Придвинься ближе!»
И тут шепчу ей, громко шепчу Нине Михайловне: «Знаешь, Нина Михайловна,
только ты не падай! Это хорошо, что Санька убили! Я его не-на-ви-ди-ла. Вот.
Только сейчас это поняла. Меня высшие силы пожалели, и расстреляли с земли
«ангела небесного» майора Клюева! Из зениток влупили»
Нина Михайловна побелела, думала я с ума тронулась. Шоколадку крошит, в рот
мне пальцем пихает. А я мычу: «Выпить бы сейчас, чтобы легче».
И в кафе зашли, помянули. Там музыка. Но «Чардаша» не нашлось.
Квартиру дали и денег. От государства. И нам с Димкой стало хорошо. Я Димку
по последнему слову и одевала, и обувала. И учила. Ни одного родительского
собрания не пропустила. Одна промашка. Я говорю «Иди в экономисты,
прибыльно. Тихо». Он вертолетчиком хочет, как отец! Рву волосы. А он свое
гнет, не то, что Санек. У Димки характер мой! Сдалась я. Поедет Димыч мой в
этом году в Сызрань, на вертолетчика поступать!
И никто мне не нужен. Так за десять лет встречалась с какими-то, даже рож не
помню. С чужого плеча любовь. Фрикции-фикции. И, вообще, есть ли «льюбофь?»...
Варежка так произносила. Её нетути! Квартира есть вот, почти в центре
города? А любовь? Очень сомневаюся!
Хотя... Не вышла вот больше. Санька любила! Где такого найдешь? Он ко мне,
как подсолнух поворачивался! Жизнь – не жизнь, а третий танец Брамса!..
Я поняла, что я сама уже, после смерти Санечка, стала как белая стольная
крепость Секешь Фекер Вар. Это в переводе с мадьярского означает «стерва
краснодарская, бланшированная»...
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
