|
|
Сергей Кибальник
Поэтическое словоувеличение
(О поэзии Сергея Манежева)
Маршалл Мак-Люэн вот уже тридцать лет, причем последние годы в том числе
и с отечественных книжных прилавков, уверяет нас в том, что чтение и писание
книг – это вредная привычка, которая ведет к раздвоению сознания и прочим
психическим отклонениям. Поэт Сергей Манежев своим сборников стихов
«Фотограф тишины» (М.: «Водолей Publishers», 2005)и другими своими
публикациями доказывает, как и множество других добротных поэтов у нас и за
рубежом, что доколе жив человек, думать о жизни и пытаться найти новые
сочетания слов для ее определения останется его неотъемлемым свойством.
Поэт, всю жизнь пишущий стихи, дебютировал своей первой и на данный момент
итоговой книгой, уже пройдя земную жизнь до половины и, может быть, даже
отыграв два из трех ее периодов. Не такой уж редкий случай в последние
десятилетия, когда целый ряд авторов, как русских, так и зарубежных,
снискали себе известность в литературе, дебютировав в ней уже в зрелом
возрасте.
Стихотворения разделены в книге на три раздела. Помимо основного,
озаглавленного так же, как и вся книга, в сборнике есть еще два: «Нескучный
сад», по собственной характеристике автора «безраздельно отведенный
иронической поэзии», и «Оживший черновик», подборка из ранних стихотворных
опытов. Если же говорить об основных жанровых подвидах лирики С.Манежева,
можно было бы выделить в книге, скажем, переложения из английской поэзии
(Дж.Джойса, Р.-Л.Стивенсона, Э.Уайли, У. де Ла Мара, из песен Алана Прайса),
московские арабески («Третьяковка. Явление Христа», «Реклама Ювелирторга»,
«Глуха судьба московских тупиков», «Потылиха», «Бутовская осень»,
«Московский ветродуй…», «На ступенях Супермаркета», «Сивцев Вражек, 26/28»,
«В Измайловском парке»), зарисовки прошлого (наиболее яркий пример -
«Золотая миля», сопровожденная страницей примечаний с пояснениями имен Игоря
Численко, Геннадия Логофета и др., совсем нелишними для сегодняшнего
читателя), природная мозаика («Снег нег…», «Да, это солнце – медной
трубой…», «Сентябрь похож на клоуна…», «Заморозок», «Ноябрь», «Мороз и
солнце», «Август» и др.), а также публицистика и «общественная поэзия»
(«Апология «Эха», «Разбрелась, как круги по воде, моя буйная родина…», «То
попса, то агитки…», «За голубым телеэкраном», «Народному избраннику», «Yellow
pages”). Настоящий любитель поэзии (который у нас еще есть) может найти в
каждом из этих подвидов что-то для себя. Например, мне более всего по душе
пришлись в книге два последних.
Заглавие сборника невольно наводит на обыгрывание его в духе знаменитого
фильма М.Антониони. Чем незамедлительно воспользовался автор послесловия к
книге Юрий Прозоров: «Фотограф тишины, заглавный образ его книги, – это
образ внутреннего созерцания, метафора поэтических отпечатков субъективного
опыта, символизация самопознания, рефлексия по поводу представших душевному
зрению “blow up”, если воспользоваться языком Микеланджело Антониони».
Действительно, замешанное в первую очередь на крепкой футуристической
закваске с прибавкой легкого привкуса европейского сюрреализма поэтическое
слово С.Манежева в лучших его стихотворениях необыкновенно объемно и выводит
читателя далеко за пределы чисто лексических значений. Вот во что, например,
отлился в его словоплавильне «Ноябрь»:
Леса хранили адреса
своей красы отзолотевшей:
перекаленного листа
остаток жертвенный развешан…
Как после службы гардероб,
где вместо стольких шубок стильных
один казенный номерок
висит – прозрачный и бессильный.
Подлинно поэтическое слово всегда несет в себе энергию неожиданности.
Стихотворение «Yellow pages” – отточенная реализация оригинальной
поэтической идеи иронически передать пером современного И.Северянина
философию российских глянцевых журналов:
Хочу в гламурной жить картинке:
лазурным воздухом дышать,
навстречу жаркой аргентинке
по пляжу, в океанской дымке,
ботинки скинувши, бежать…
Поэтическая публицистика С.Манежева умело балансирует, нигде не срываясь, на
самой границе словесной суггестивности:
Разбрелась, как круги по воде, моя буйная родина
(как сыскать ее нынче, и главное – где?),
отпустила, как будто бы винницкой вишни оскомина,
отгремела, как песня о мудром вожде.
………………………………………………….
Перетрем мы с приятелем наши дела скоротечные,
золотушную власть, как всегда, ни к селу помянем.
Боже мой!
Не отринь же отечное наше отечество,
кротким инеем тронув
подмосковной больной окоем.
Экзистенциальный пессимизм «общественной поэзии» С.Манежева неожиданно может
оказаться палимпсестом поверх хрестоматийного Мандельштама:
То попса, то агитки –
Жизни ход круговой.
Мы с тобой недобитки,
Друг задумчивый мой.
Нам с тобою навряд ли
Громкий лозунг вручат:
Наши чувства невнятны,
Голоса – невпопад.
Именно эта поэтическая палимпсестность стихотворений Манежева и служит ему
основным средством словоувеличения. Однако она совсем непохожа на
интертекстуальный релятивизм поэзии постмодернизма, преследующий главным
образом игровые цели. У Манежева она имеет совершенно осознанные, хотя и
выраженные со всей присущей настоящей поэзии амбивалентностью содержательные
задачи:
Время дергать за нитки
не пройдет никогда.
Что попса, что агитки –
жизнь как с гуся вода.
Некоторые стихотворения, очевидно, включенные в сборник, по-видимому, ради
полноты картины, из соображений чисто эстетических стоило бы, наверное,
оставить за его пределами. Особенно это касается некоторых из давно
написанных стихотворений (раздел «Оживший черновик»). Однако Манежев
предпочел полноту картины, и это его право решать, что для него важнее.
Не думаю, что у нас есть основания после выхода этой книги сказать: появился
новый большой поэт. Однако что появился Поэт сказать можно со всей
определенностью. Поэт, которому стоит продолжать писать и даже, с моей точки
зрения, стоит начать работать на этом поприще более регулярно,
целенаправленно. То, что в лице С. Манежева мы имеем дело не с любителем, а
со сложившимся поэтом, уже более чем очевидно.
Осенняя мозаика Сергея Манежева
Сентябрь
… Падает, падает, падает… ах…
Наискосок этот месяц уносит.
Парк зачерствевшей листвою пропах –
Значит, сентябрь на исходе и осень.
Значит, одышкою ветра леса
Мучимы и, не скрывая досады,
Птичьи променивают голоса
На безалаберность листопада.
Значит, проверен и переучтен,
Сад предстает воплощением сита.
Значит, компостером каблучков
Палые листья надежно пробиты…
Полдень
«Озолочу», -
Шептал сентябрь
На ушко вспыхнувшей осине,
И златотканую парчу
Луч солнца видел в паутине.
х х х
Под стук последних каблучков
Октябрь ронял последний шорох,
И опаданье разговоров
Дразнило нас игрою слов.
Полунамеков, полушуток,
Самим же ясных не вполне,
Дарило легкостью минутной
В сырой осенней тишине.
Приход зимы – так неречист,
Так незаметны перемены…
Срывается последний лист –
Ворона с радиоантенны…
х х х
Все прозрачнее деревья.
Липа – будто канделябр.
Как монету неразменную,
Дарит солнце нам октябрь.
Я хочу придумать имя,
Чтобы – осени светлей –
С тополями золотыми
Пролилось, словно свирель…
А напротив красят стены
В юркой люльке маляры,
Как накладывают тени
На умершие миры.
Ноябрьские строки
Наш праздник остывает на столе.
Чей ныне мы справляем день рожденья?
Нам в тягость пустота сопоставленья
Случайных дат и цифр в календаре.
Однако в ноябре свои законы,
Переступить которые не всяк
Сумеет без лукавого уклона
И бахвальство: простодушье – не пустяк.
Какая ложь подошвой душу давит?
Какие недомолвки ворожат
Порошею, тасующей алфавит
Призывов, изукрасивших фасад?
х х х
Ноябрь. Рты улиц распахнулись,
Щербатой челюстью ловя луну.
Ты смотришь за движеньем улиц,
Склонивши голову к окну.
Он светел, как фонарь, - автобус поздний,
Он кружит в переулках, накреня
Чуть кузов и гвоздей минуя козни…
Ты поймана в него. Ты – язычок огня…
Мне жаль, что ты уехала опять.
Осталось только имя рисовать…
Перед листопадом
Солнцем искоса просвечен,
голубой дымок струится,
в глубине пустых скворечен
мягкий сумрак серебрится,
словно пепел сигаретный,
матовый и вместе светлый.
Все позевывая, дворник
с беспредметностью софиста
шелестит метлой, но горек
чистый свет увядшим листьям:
им теперь просторный воздух
наполнять озоном поздно.
Словно после перестрелки,
тишина звенит, двоится:
пропоет троллейбус редкий,
звякнет медная крупица
в кассе, и опять такая
тишина - просто сквозная.
Но уже известно: осень
настает, ежеминутно
настигает нас и вносит
всюду пение –
как будто
и в сипенье мотоцикла
эта музыка проникла…
х х х
Осень – солнечный зайчик,
Со стекла на карниз,
Словно огненный мячик
Или умерший лист.
Не лови его. Пусть уж,
Как по стенам ни бить,
Все равно ведь упустишь,
Все равно ему быть…
Вот ты смотришь иначе,
Свет в глазах затая.
Это солнечный зайчик
Перебрался в тебя.
х х х
Осенью – сны без просыпу,
Без расспросов – отъезд на дачу,
Листьев осень косыми откосами
Железнодорожного плача.
Осенью – так и просятся
На язык листопада жалобы.
Опростоволосели просеки,
Лето бабье запричитало.
Осенью, будто сослепу,
По осиннику, неприкаянно
Бродит наша любовь и до свету
Шелестит опавшими тайнами…
х х х
И снова день пошел на убыль,
засахаренный гуще мед,
но улыбаются мне губы
из полустертых позолот
в давно заброшенной часовне,
где солнца луч, высок и тих,
за паутиной невесомой
высвечивает темный лик:
старик в серебряных морщинах,
ей-богу, что-то помнит он,
что было прежде паутины,
часовни с крашеным крестом.
О том – его улыбки горечь,
тем глубоки его глаза,
и не отсох еще тот корень,
что поит эти образа.
|
