   |
| |
Юрий Нечипоренко |
|
|
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
XPOHOC
"РУССКАЯ ЖИЗНЬ""МОЛОКО""ПОДЪЕМ""БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"ЖУРНАЛ "СЛОВО""ВЕСТНИК МСПС""ПОЛДЕНЬ""ПОДВИГ""СИБИРСКИЕ ОГНИ"РОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАПАМПАСЫ |
Юрий НечипоренкоГоголь и Газданов: «чувственная прелесть мира»
Общества друзей Гайто Газданова проводило одно из своих заседаний в мемориальных комнатах Гоголя, собрание это было посвящено теме «Гоголь и Газданов». В данной работе мы постараемся развить отдельные идеи, высказанные на этом заседании, и продемонстрировать, что Газданов является продолжателем определенных внутренних интенций гоголевского творчества. Речь будет идти как о структурной организации романной формы Газданова, так и о задачах, которые ставил перед собой писатель, о художественном замысле его произведений. Эпиграфом одного из первых своих рассказов Газданов выбрал строчку из Главы 8 «Мертвых душ»: «Итак, ограничиваясь поверхностью, будем продолжать…» [5]. Позволим себе напомнить, что речь идет о дамских сердцах. Предшествуют этой цитате следующие слова: «Итак, вот что можно сказать о дамах города N., говоря поповерхностней. Но если заглянуть поглубже, то, конечно, откроется много иных вещей; но весьма опасно заглядывать поглубже в дамские сердца». В рассказе Газданова «Пингвин», который «покрыт» этим эпиграфом (это третья часть «Рассказов о свободном времени») речь идет о даме полусвета, наркоманке, из-за которой гибнет реальный пингвин (ему вкалывают наркотик) и пропадает герой рассказа – Аскет [6]. Газданов здесь как будто «разминает», пробует тему женских сердец, чтобы с характерной для него любезной беспощадностью раскрыть эту тему в романе «История одного путешествия» [7]. Сама «История одного путешествия …» (далее ИП) представляется гимном «чувственной прелести мира» (это выражение Газданова): в мир вступает молодой человек, он заканчивает гимназию и приезжает в Париж, где встречает ряд пленительных дам. Сам роман включает в себя цепь описаний женских сердец, которые можно классифицировать по степени их свободы и одиночества (которое зависит от внимания, уделяемого дамам мужчинами). Следует заметить, что Газданов работает здесь с таким тяжелым для писателя материалом, как банальность: наличие стереотипов в поведении и отношении мужчин и женщин, в их взаимных характеристиках, затрудняет труд писателя, осложняет его задачу. Отнюдь не коллекционированием «скальпов», реестром мужских побед, занят главный герой романа Володя – он пытается понять формулу человеческого счастья, суть полноты мира, которую могут дать другу любящие сердца (он сам сочиняет роман). Вот начало ИП: первая из дам, обратившая на себя внимание Володи - одинокая преподавательница немецкого языка в гимназии, которая проводит время в визионерских путешествиях в прошлое (первый же и след банальности). Она порой впадает в истерики. Продолжение: французская журналистка, оставленная мужем, она вновь обретает смысл своего существования с возвратом этого неприглядного лысоватого человека. Развитие темы: история чудесного ухаживания и женитьбы брата Володи – Николая на Вирджинии, случай, когда мужчина полон рыцарских достоинств и благодаря своей уникальной настойчивости и воли влюбляет в себя девушку из состоятельной семьи. Повествование движется от одинокой и в чем-то ущербной дамочки через женщину, счастье которой представляется сомнительным к женщине, полностью реализующей себя в браке (Вирджиния живет душа в душу с Николаем, который представлен идеальным сверхценным мужчиной, рыцарем, находящем все свое счастье в браке). Итак, первая триада заканчивается полнотой счастья, в которой избывается одиночество и реализуется свобода. Вслед за первой триадой в романе является вторая: это Аглая Николаевна, в которую влюбляется Володя, Одетт, что живет с несколькими мужчинами сразу, и Виктория, возлюбленная одного из главных героев романа – Артура (в романе линии Артура уделяется столько внимания, что в какой-то момент кажется, что он затмевает главного героя Володю). Этих трех женщин отличает свобода поведения: Аглая Николаевна покидает Володю для другого мужчины, Одетт все время проводит в поиске приключений, Виктория оказывается содержанкой и девушкой легкого поведения. Однако и эта вторая триада вновь служит доказательством возможности счастья женщины в браке – позже наиболее свободная из всех трех, «падшая» Виктория обретает полноту счастья с Артуром. Известная «легкость поведения» этих героинь не мешает Газданову вновь доказать свою «формулу счастья». Определенная цикличность положений, в которых оказываются персонажи, «зарифмованность» ситуаций позволяет установить связи между ними. Два случая «показательного счастья»: Николай и Вирждиния, Артур и Виктория. Эти пары связаны узами такой любви-страсти, которая преодолевает имущественное неравенство (как отец Вирджинии много богаче русского беженца Николая, так и семья Артура много богаче семьи Виктории из Тироля). Семья Артура имеет определенные изъяны: мать выходит замуж вторым браком за банкира и отношения между ней и Артуром оказываются прохладными (здесь автор не преминул высказать ряд суждений о мире банкиров). Похожим изъяном обладает и семья героя: отец героя покидает мать и проводит время за азартными играми. Из подобных расколотых семей выходят герои, имеющие неизбывную тягу к счастью как должному – и Артур и Николай реализуют эту тягу самым замечательным образом. Артур и Николай являются прекрасными спортсменами, они чудесно играют в теннис и полны всех возможных достоинств. Страсть к быстрой езде Николая разделяет Вирджиния, страсть к музыке Артура – Виктория. За двумя триадами женщин, с которыми сталкивается главный герой, следует еще одна, которую можно назвать «триадой жен». В нее входят жена Александра Александровича, Андрэ (которая вполне растворяется в этом близком друге героя, человеке не от мира сего), уже описанная мать Артура (жена банкира) и жена Свистунова (помешанная, как и он, на кулинарии). Здесь полноценное и недолгое, трагическое счастье Андрэ контрастирует с инфернальным счастьем банкирской жизни и карикатурным счастьем Свистунова (опять повторяется ситуация имущественного неравенства – канадская жена богаче Свистунова). Однако две последних жены оказываются скорее «фоновыми» для повествования, их истории оказываются периферийными по отношению к основной интриге романа. Сюжет романа – это взросление главного героя, его путешествие сквозь мир женщин, и после расставания с Аглаей Николаевной герой оказывается уже в объятиях няньки своей племянницы. Здесь – тот случай любви, который по классификации Стендаля попадает в третий раздел (удовольствие от простолюдинки) [8]. Чувственная прелесть мира реализуется в ее простейшей и открытой форме, в удовольствии молодости. В целом, рассматривая структуру этого романа именно как романа воспитания, следует отметить, что по сути это путешествие сквозь мир людей в поисках счастья, путешествие юноши, который хочет не только испытать, что такое счастье – но и понять его. Он видит перед собой несколько примеров осуществленной счастливой жизни, но пока счастье ускользает от него самого – может быть, потому, что он сам не готов принять его: он хочет познавать и путешествовать далее. Но какое же имеет значение этот сюжет к гоголевскому творчеству? Что мог заимствовать у Гоголя Газданов, кроме самых общих черт, на которых он воспитывался как писатель и которые он сам характеризовал как «неудержимый и безошибочный ритм повествования, какого нет ни у одного из наших классиков» [2]. Чем собственно может обеспечиваться эта неудержимость, чем она может поддерживаться? Здесь мы можем упомянуть работу Андрея Белого «Мастерство Гоголя», в которой эпизоды «Мертвых душ» рассматриваются как фазы поворота колеса, и само колесо, с которого начинается известное нам всем повествование, оказывается структурным основанием поэмы [9]. С другой стороны, колесо оказывается формой, характерной и для ярмарочной картины мира, которая встает перед нами в первом же рассказе Гоголя (см. нашу работу «Ярмарка у Гоголя» [10]). Во времена Газданова исчезли с улиц брички, и автомобили с более сложным устройством стали шнырять по дорогам. В автомобиле кроме колес есть еще довольно много вращающихся и движущихся возвратно-поступательно деталей, и здесь мы выскажем предположение, что в той степени, как модель колеса служит структурной подосновой «Мертвых душ», модель автомобиля служит структурной подосновой «ИП». Действительно, рассмотренные нами выше триадные структуры в русле линейного повествования реализуют сложное циклическое движение. Что мы имеем в виду? Представим по оси Х линейный ход повествования, и будем отмечать по оси У ситуации, когда идет рассказ об уделе женщины одинокой (или теряющейся в связях) (уровень 1), женщины, нашедшей «незамысловатого мужчину» (уровень 2) и, наконец, уделе счастливой жены (уровень 3). Отмеченные выше триады соответствуют в таком случае циклическому движению: при линейно разворачивающемся повествовании в романе дважды проходятся все три уровня (см. схему). Мы знаем из школьного курса механики, что если на колесе поставить точку и следить за ее движением, то точка будет опускаться и подниматься, двигаясь поступательно – и полученная кривая называется «циклоидой». Так вот по подобию такой циклоиды и будет двигаться одна из основных тем газдановского романа: тема осуществления женского счастья. Мы не хотели бы навязывать читателю такой чисто механической интерпретации движения романной фабулы Газданова, однако в качестве модели, которая может описать образ движения, эта схема нам может пригодиться. Заметим, что об особом «динамическом характере» прозы Газданова писала Анна Шишкина [11] (хотя в ее работе нет подобных аналогий). На наш взгляд, само представление о динамике повествования требует не только слов и деклараций – но и моделей, зрительных образов. Возвращаясь к Гоголю, мы можем теперь представить, что определенное родство повествовательных манер писателей способно обеспечиваться не только посредством характера использования придаточных предложений, длины оборотов и числа запятых, но и «модельным» принципом структурообразования, если угодно – базовой моделью, лежащей в подоснове повествования. Такой моделью для ИП является не отдельное колесо, но весь автомобиль: об этом свидетельствуют как неудержимые описания быстрой езды, опьяняющие повествователя не менее, чем читателя, так и сам характер дела и источника дохода семьи Николая (продажа автомобилей). Таким образом, Газданов наследует Гоголю не в деталях манеры описания, а в структурах модели повествования, что само по себе далеко не так очевидно. Именно поэтому и развернулась полемика о гоголевском влиянии на творчество Газданова. Заметим, что в качестве одного из доказательств родства ИП и «Мертвых душ» можно привести недавнюю работу Вячеслава Боярского «Гастрономическая архитектура» [12], в которой прослеживается структурная аналогия между сценами поездки на пикник в конце ИП и сценами обедов во втором томе «Мертвых душ». Подводя итог, можно сказать, что влияние Гоголя на Газданова проявляется на таком уровне, что может быть названо базовым, и в данном случае один из самых скрытных и загадочных русских писателей Х1Х века повлиял на не менее загадочного и скрытного писателя ХХ века. В статьях о Гоголе Газданов не обмолвился ни словом о таком влиянии. В этих статьях речь шла о фантастическом и учительском моментах гоголевского творчества – собственно тех моментах, в которых Газданов расходится с Гоголем наиболее далеко. Не принимая традиции учительской литературы, писатель – модернист ХХ столетия Газданов и не смог оценить масштаба литературной новационности «Выбранных мест из переписки с друзьями», и выстроил весьма банальную критику этого произведения с точки зрения «здравого смысла» [2]. Однако за резкостью суждений Газданова о Гоголе нам видится не только бунт ученика, но и трагедия непонимания атеистическим рациональным сознанием ХХ века религиозных и художественных прозрений века Х1Х. Насколько же ближе к сути дела в понимании провидческих идей Гоголя подошел сербский философ конца ХХ века Жарко Видович, когда в книге «Трагедия и литургия» оценил работу Гоголя «Литургия» как основополагающую для пересмотра всей европейской истории культуры [13]. Любопытно, что уже в первых же откликах на роман ИП возникла гоголевская тема: Георгий Адамович в рецензии на ИП коснулся темы гоголевской традиции, хотя и оговорился, что не видит, чтобы «Газданов был далеким учеником Гоголя или ему подражал» [14]. И все же – зависимо или независимо от признания и реализации гоголевской традиции (заметим, что Андрей Платонов вообще видел в ней яды, выделившиеся в результате расщепления пушкинской традиции), существует «чувственная прелесть мира», которой любуются и которой пишут все русские писатели; и здесь гастрономические перлы Гоголя стоят в одном ряду с «солнечными ударами» инстинктов Бунина и переходами женщин от мужчины к мужчине и поисками счастья Газданова. Газданов здесь не одинок, когда живописует прелесть, вся литература ХХ века двинулась по пути все большего «раскрепощения», все более плотно она подходила к жизни – и все более «интимные» подробности ее становились объектом изображения. Однако Газданов в ряду крупнейших писателей- модернистов ХХ века (Алексей Зверев его видел где-то неподалеку от Генри Миллера и Фердинанда Луи Селина) оказался наиболее деликатным автором, он остановился на дистанции от этой искусительной прелести. Две новации ХХ века: освобождение городских женщин от традиционного уклада жизни, где им была отведена традицией пассивная и страдательная роль - и появление автомобилей на улицах городов не прошли мимо Газданова. Эти футуристические некогда темы: независимые женщины и свободно движущиеся приватные автомобили кажутся такими банальными, такими избитыми нам сейчас – но когда-то они представлялись образами новой жизни, самой что ни на есть современной и соблазнительной. В заключении хотелось бы отметить, что родство Газданова и Гоголя может находиться и не только в так, сказать, в последовательности их рождения под солнцем русской литературы («Гоголь написал «Шинель», из нее вышел Достоевский, Достоевский и Толстой родили Газданова»), а иметь своим истоком почву самого русского языка, и особенно тех его угодий, которые питают живое мифологическое сознание русского народа (об этом писал Игорь Попов в работе «Газданов и Ремизов» [15]). Тема женщин в творчестве Газданова рассматривалась также в нашей работе «По направлению к женщине» [16]. Литература1. Газданов Г. Заметки об Эдгаре По, Гоголе и Мопассане - Литературное
обозрение, 1994, № 9-10.
По оси У – уровень счастья, соответствующее указанному персонажу (полнота реализации счастья), по оси Х – момент появления данного персонажа в романе. Схема является упрощенной, в ней отражены только три наиболее грубые градации счастья, здесь не указаны Жермен, которая появляется позже, мать Артура, жена Свистунова, а также незнакомка из Константинополя (которой предшествует «бриллиантовая Дора») – всем этим эпизодическим персонажам соответствуют свои уровни на оси У. *)Виктория появляется первый раз как воспоминание, - во второй раз уже в новом качестве, она повышает свой уровень счастья. Этому предшествует жертвоприношение – Артур убивает доктора Штука, который знает тайну Виктории.
Не забудьте указывать автора и название обсуждаемого материала! |
© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ" |
|
 |
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
Газданов посвятил Гоголю две статьи:
первая была опубликована в 1929 году в журнале «Воля России» [1] (Газданову
было тогда 26 лет, через год вышел его первый роман «Вечер у Клер», который
принес признание молодому писателю). Вторая статья вышла в 1960 году в
альманахе «Мосты» [2]. Тот факт, что через тридцать с лишним лет Газданов
возвращается к Гоголю, свидетельствует о значении, которое имело для
Газданова гоголевское наследие. В литературоведении существуют разные
взгляды относительно гоголевской традиции в художественном мире Газданова:
так Мария Васильева относит Газданова к разряду «бунтующих учеников» Гоголя
и находит даже, что один из рассказов Газданова – «Бистро» выполнен по
лекалам известной «Шинели» [3]. Нугзар Цховребов в монографии о Газданове
пишет: «не следовало на основании так и не опубликованного самим Газдановым
рассказа «Бистро» делать такие далеко идущие выводы, говорить о гоголевском
влиянии в целом на творчество писателя…» [4]. Итак, существует определенная
интрига относительно гоголевского влияния на творчество Газданова, которое
представляется нам до настоящего времени не выясненным. Заметим, что оба
писателя – Гоголь и Газданов провели значительную часть творческой жизни за
границей, оба не оставили потомков, и характеризовались современниками в
целом как люди весьма «скрытные». 
