№ 7'07

Ренарт Шарипов

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

НОВОСТИ ХРОНОСА

Русское поле:

Бельские просторы

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

ПОДЪЕМ

СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

Общество друзей Гайто Газданова

Энциклопедия творчества А.Платонова

Мемориальная страница Павла Флоренского

Страница Вадима Кожинова

Ренарт Шарипов

Урал на стыке эпох

ВХОЖДЕНИЕ БАШКОРТОСТАНА В СОСТАВ РОССИИ: ИСТОРИКО-ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭТНОКУЛЬТУРНЫЕ АСПЕКТЫ

Вглядываясь сегодня, из первого десятилетия нового тысячелетия в ту туманную, подернутую пеленой преданий и мифов эпоху позднего средневековья, трудно, наверное, быть совершенно объективным. Слишком много легенд, небылиц, досужих россказней наросло ныне на животворном древе истории, чтобы в их массиве (к сожалению, увеличивающемся с каждым годом) выловить крупицы истины. И тем не менее историческая память сохранила для нас даты — судьбоносные, знаменательные. Это те вехи, которые меняли судьбы целых стран и народов, меняли вектора их развития, их исторические судьбы и культурный облик. В этом плане шестнадцатому столетию, пожалуй, «повезло» более других.

Итак, каков он был, век шестнадцатый, в общемировом масштабе?

Сразу признаемся, век был очень тяжелым. Впрочем, не зря, видимо, у китайцев существует поговорка, сильно смахивающая на проклятие: «Горе тому, кто родился в эпоху перемен».

Что поделаешь, любая цивилизация проходит свое становление по принципу «вызов — ответ». Природная ли стихия или же стремительно меняющаяся историческая ситуация властно бросают вызов определенному сообществу людей, понуждая их либо погибнуть, либо выжить вопреки всему. И зачастую — выжить в совершенно новом качестве, нежели то, в котором они существовали прежде.

Век шестнадцатый стал веком испытаний сразу для целого ряда цивилизаций. Это была эпоха смены векторов развития во всем тогдашнем мировом сообществе. Новая технологическая революция вознесла на гребень мирового доминирования страны Западной Европы. Оснащенные лучшими в мире кораблями, самым совершенным огнестрельным оружием, а самое главное — неутоленной страстью к наживе, представители этого, прежде бедного, находившегося по сути на задворках мирового цивилизационного процесса сообщества, очень жестко и настойчиво стали диктовать свою волю всем другим народам мира, которые — в силу целого ряда причин — не смогли встретить новый вызов истории адекватно моменту.

В результате наименее готовые к контакту с европейцами цивилизации и традиционные общества Южной и Центральной Америки погибли. Безвозвратно погибли блестящие и весьма своеобразные культурные традиции инков и ацтеков. На другом краю света — в Юго-Восточной Азии — Япония и Китай, шокированные натиском белокожих пришельцев, замкнулись в своих раковинах, сознательно обрекая себя на политику изоляционизма, а тем самым — на стагнацию, консервацию отживших свое как общественных, так и производственных отношений.

А что же происходило в это время в центре Евразийского материка? Казалось бы, бури, царившие во «внешнем» мировом пространстве, связанном с океаном и океанической геополитикой, не должны были особо затронуть этот сугубо континентальный ареал. Но в мире все взаимосвязано.

К началу шестнадцатого века, вроде незаметно, но в центре Евразийского материка появилась новая и весьма влиятельная сила. Выросла она как бы невзначай на глазах у изумленных соседей, до той поры мало считавшихся с захолустным Московским княжеством, прозябавшим где-то на задворках, стиснутым между Золотой Ордой и Великим княжеством Литовским так, что вздохнуть вволю — и то было затруднительно. И вот, будто бы по волшебству — грозная континентальная централизованная держава, заявившая о своих давно уже попранных и всеми забытых правах. Более того, объявившая о своих претензиях на легендарное уже к тому времени киевское наследство. Более того, заявившая о своих правах на наследие нашедшей погибель от оттоманских ятаганов Византии.

Появление на востоке Европы нового «центра силы» — стремительно набирающего свою мощь молодого Российского государства — не могло не взволновать современников. Новая держава, лишь в силу старых традиций называвшаяся княжеством, росла как на дрожжах. Еще совсем казалось бы недавно боялись сунуться к Днепру, а глядишь — московиты уже строят свою крепость напротив грозной ливонской Нарвы, шлют послов к императору «Священной Римской империи германской нации» и могущественному турецкому султану. По словам приснопамятного Маркса, «Сам султан Баязет был вынужден слушать высокомерные речи московита».

Итак, на востоке Европы ситуация изменилась. А что происходило в это же время еще восточнее? Какие процессы протекали в Великой Степи и смежных с нею территориях?

Откровеннее всего будет сказать: ничего хорошего там не происходило. Процессы энтропии, поглотившие некогда величественную Белую (Золотую) Орду, продолжали разъедать своей ржой осколки степной империи. Погрязшие в династических разборках многочисленные чингизиды не замечали, да и не желали замечать, что мир вокруг них меняется, и меняется стремительно, буквально на глазах. Нет, сибирские, астраханские и казанские ханы, ногайские мурзы — все они желали бы жить в мире, который оставили им в наследство их грозные предки. В мире, где бал правят отчаянные конники-номады с саблями наголо, перед натиском которых не могут устоять «презренные» землепашцы. Но этому миру приходил конец.

* * *

Согласно законам диалектики (а от них никуда не деться — ругай марксизм или не ругай), количественные изменения неизбежно перерастают в качественные. Да, в свое время степные народы — сарматы, гунны, сяньбийцы, чуть позже тюрки — оказались на гребне волны очередной великой технологической революции. Освоили самые передовые для той эпохи методы ведения военных действий. Кочевая модель развития позволяла решать главную транспортную проблему, столь насущную для необъятных просторов Евразийского материка. Ее главным достижением являлось обеспечение нужд общества огромным количеством лошадей, а лошадь являлась залогом победы над пространством. Конь для тюрка был такой же неотъемлемой частью образа жизни как корабль — для средневекового голландца или англичанина или автомобиль — для американца двадцатого века.

Оседлав коня, тюрки получили главное преимущество над своими пешими конкурентами — высокую мобильность и свободу маневра. Применительно к своей эпохе тюркских номадов можно считать наиболее «прогрессивными» людьми, практически полностью решившими одну из главных проблем человечества: проблему передвижения, а главное — его скорости. В дотехногенную эпоху кочевникам не было равных по скорости. Так, например, знаменитые посольства китайцев в Рим путешествовали несколько лет, около двух добирались Плано Карпини и Рубруку до Каракорума. А вот тюркютам понадобилось всего полтора года, для того чтобы не просто достичь берегов Волги и Дона, но и почти полностью завоевать всю Великую Степь от Дальнего Востока до Северного Причерноморья (554—555 гг. н.э.)!

Но… Не зря гласит античная поговорка: sic transit gloria mundi1… Никто из современников, конечно же, и предположить не мог, что завоевания Чингиз-хана и его наследников, потрясшие Евразию и породившую огромную империю, есть не что иное, как лебединая песнь, завершающая величественный аккорд тысячелетнего развития кочевой цивилизации. Не могли ведать об этом и сами «хозяева мира». Тем более, что эпоха расцвета Золотой Орды и других анклавов тюрко-монгольской империи чингизидов совпала по времени с эпохой отчаянных феодальных войн, от которых страдали и Восточная и Западная Европа.

В таких условиях контраст между могущественной Ордой и бедной, раздираемой внутренними противоречиями Европой, был, конечно, разителен. С настоящим трепетом и восхищением смотрели европейцы на своего могучего восточного соседа — Великую Тартарию. Вызывает интерес само слово «tartar», которым до сих пор принято называть татар в английском языке. Да, действительно это тот самый Тартар — ад в мифологии эллинов. Англичане, напуганные грозными событиями века тринадцатого, когда полки монголов стояли на берегах Адриатики и жгли немецкие замки в Подунавье, вполне серьезно ассоциировали грозных кочевников с преисподней, откуда те якобы явились.

Времена, которые для Европы были эпохой разорительных, обескровливающих войн — Столетней войны, войны Алых и Белых Роз, других, менее значительных конфликтов, для Великой Степи были временем расцвета уникальной и утонченной культуры. В это время благоденствует Золотая Орда, с ее величественными городами, где процветали литература, поэзия и наука, где граждане и гости могли «вкушать» все блага цивилизации — водопроводы, бассейны, каменные термы, украшенные цветной майоликой и глазурью, где были мощеные улицы и крытые рынки — то, чем вряд ли могли похвастаться в то время многие города Европы и Руси. Для примера можно привести сказку Андерсена, в которой герой, чудесным образом перенесшийся из Копенгагена девятнадцатого века в Копенгаген века шестнадцатого, тут же утопает в грязи по щиколотку2.

И тем удивительнее то, что прошло еще всего одно, от силы — полтора столетия — и все кануло в Лету. Так же стремительно, как и появившись, исчезли города Золотой Орды. Растаяли как мираж в пустыне. И сама память о существовавшей некогда грозной степной империи осталась лишь как призрачный сон. Но почему?

——————

1 «Так проходит мирская слава…» (лат.)

2 Андерсен Х.Х. Сказки и истории. Куйбышев, 1980. С. 135.

Дело в том, что могущество наследников Чингиза было достаточно иллюзорным. Монголы — отцы-основатели империи, боевое ядро чингизовых полков — быстро растворились в огромном массиве покоренных ими народов. И сама идея создания гигантской мировой империи потерпела крах уже на стадии продолжавшихся завоеваний. Монгольская империя достаточно быстро распалась на улусы, связь между которыми стала неуклонно распадаться. Уже к концу тринадцатого века при Хубилай-хане восточная часть империи стала приобретать китайский облик, и сами монголы, признав за собой династическое название Юань, тем самым отреклись и отсекли себя от своих степных корней. Государство Хулагидов также было монгольским лишь по правящей династии — здесь по-прежнему царили порядки, установленные еще в эпоху владычества хорезмшахов. На этом фоне только Золотая Орда продолжала сохранять свою культурную самобытность.

В целом же эпоху татаро-монгольского владычества можно сравнить с эпохой эллинизма. Эллинистические царства вспыхнули как яркое ожерелье на фоне обветшавшего Древнего Востока, подарили миру самобытную, эклектичную культуру и… так же быстро угасли. На смену им шла более мощная и высокоорганизованная сила — Рим.

Эпоха, конечно, была уже не та, но историческим аллюзиям зачастую свойственно повторяться. Да, знать не зря монах Филофей уже в пятнадцатом веке называл Московское царство Третьим Римом. Последующие события подтвердили его слова. Для дезорганизованных после гибели Золотой Орды глубинных пространств Евразии молодое Русское государство явилось новым Римом, несшим с собой элементы государственного управления и качественно новой культуры.

В сущности, русская власть на Востоке стала почти прямой наследницей Орды. Европейская по своему происхождению, славянская по языку, русская государственная традиция вобрала в себя много из установлений Чингизовой Ясы, элементов организации государственной жизни на необъятных просторах глубинной Евразии. По-другому и быть не могло. На протяжении веков русские и степняки жили бок о бок — так сложилось еще до прихода монгольских полчищ, — и степное, тюркское влияние многократно усилилось после завоевания. Сам вопрос об «иге» и его роли в жизни Руси до сих остается спорным. Видимо, стоит прислушаться к мнению Льва Гумилева, который на полном серьезе утверждал о симбиозе Руси и Орды. Тому есть немало подтверждений. Татарская конница, как известно, помогала Александру Невскому громить немецкие крестоносные полчища при Ледовом побоище, тем самым отстояв независимость Новгородской республики. Степные тумены пришли на выручку объединенному русско-литовско-польскому войску при знаменитом Грюнвальдском сражении, когда был окончательно сломан хребет вековой крестоносной угрозы. Не исключен факт присутствия в татарских войсках и представителей башкирского народа.

* * *

Итак, башкиры… Сейчас и в Интернете, и прессе (в основном, конечно, центральной) некоторые «зоилы» от национальной политики пускаются в пространные рассуждения, подвергая сомнению сам факт добровольного вхождения Башкирии в состав Русского государства. Договорились уже до того, что, дескать, и башкирского народа к тому моменту еще не существовало, а были якобы некие аморфные кочевые племена, не имевшие никакого представления о государственности и культуре. В общем, некие первобытные дикари, бесцельно «бродившие» по степям и горам, доселе подвластные государствам-правопреемникам Золотой Орды, вошли в состав Московского царства «автоматом». А башкирский народ, стало быть, — это и не народ вовсе, а изобретение большевиков. Непонятно только, зачем большевикам было придумывать «новый» народ, да еще и создавать под него автономию? Ведь «дедушка» Ленин при всей своей (в основном мнимой) лояльности в национальном вопросе, отнюдь не желал излишней самостоятельности Урало-Поволжского региона. И не изобретал он «новые народы», а вынужден был считаться с суровой исторической действительностью, с неопровержимым фактом присутствия в данном регионе на протяжении многих веков самостоятельных народов со своей зрелой культурой и ярко выраженными национальными традициями — башкир, татар, чувашей, удмуртов, марийцев, мордвы… И, подписывая договор с А.-З. Валиди Тоганом о создании автономной Малой Башкирии, вождь мирового пролетариата и глава Совнаркома тем самым как бы подтверждал тот, еще старый, шестнадцатого века договор с царским правительством, который утверждал особый статус башкир в составе России. Другое дело, что при первом же удобном случае он этот договор с Башкирским правительством нарушил, да еще и цинично назвал его «клочком бумаги». Ну, это уже на совести Ильича, который, как известно, в политических вопросах в общем-то не отличался особой чистоплотностью. Так что не был Ленин настолько уж альтруистом, чтобы создавать добровольно новые нации, да еще и одаривать их автономными республиками. И башкиры, естественно, существовали задолго до создания БАССР. Но это, как говорится, и так ясно каждому здравомыслящему и более или менее знакомому с историей Отечества образованному человеку.

Конечно, башкирские племена и роды в ту эпоху еще не представляли собой окончательно оформленную нацию в западноевропейском понимании. Окончательной консолидации башкирского народа как раз таки и мешала ситуация раздробленности, вынужденного подчинения разным государствам. Положение башкир как вассалов и данников Казанского и Сибирского ханств и Ногайской Орды было весьма тяжелым. Ясаком облагались даже грудные младенцы! Безусловно, несладко приходилось башкирам и в эпоху владычества Золотой Орды, как впрочем, и всем другим народам Восточной Европы — принцип «горе побежденным» выдерживался в средние века очень жестко. Но в те годы все-таки существовал источник единой централизованной власти, в жизни присутствовал хоть какой-то элемент стабильности. Пятнадцатый же и шестнадцатый века навсегда врезались в память башкир как века тяжких испытаний. Башкирский эпос пестрит именами жестоких ханов и мурз этого периода, грызшихся между собой и доставлявших большие страдания подвластным им народам. Из-за бесконечных династических свар и стычек хозяев края — чингизидов — нарушался привычный цикл хозяйственной жизни кочевников: по царственному капризу тот или иной род или племя могли согнать с принадлежащих им кочевий, заставить переселиться на чужбину, забрать людей в войско, идти своей кровью отстаивать абсолютно чуждые интересы… В Средней Азии, например, такой период затянулся вплоть до середины девятнадцатого века и вошел в историю под метким названием «ханбазы» — «ханская чехарда». Великий Чингиз-хан, сам того не ведая, оставил после себя воистину роковое наследство — огромный, разветвленный клан чингизидов. По законам Орды любой, в чьих жилах текла царственная кровь Потрясателя Вселенной (таков был официальный титул Чингиза у монгол), мог претендовать на ханский престол. А в итоге… В итоге распалась Большая Орда, распалась и Орда Золотая. И ханский трон опустел, хотя претендентов на него было немало. В Великой Степи воцарилась эпоха междуцарствия и практической анархии.

Но, как известно, всему бывает конец. Долго так продолжаться не могло. И в жизни народов Евразии наконец-то наступил переломный момент.

* * *

А вообще могло ли случиться так, что Московское государство не стало бы завоевывать Казань, и развитие России потекло бы в совершенно другом русле? Вполне.

Дело в том, что конфликт между Москвой и Казанью тянулся достаточно вяло, уже почти на протяжении целого столетия, с переменным успехом. То казанцы брали вверх, то московиты… Бывало, что казанский хан ставил в Москве «своего» князя, а бывало и наоборот. Ситуация выглядела примерно так же, как и отношения Англии и Франции (за исключением Столетней войны, бывшей из ряда вон выходящим крупным и разрушительным этническим конфликтом). И, как известно, в первоначальных планах Ивана Грозного даже и намека не было на то, чтобы подвергнуть соседнее государство тотальному завоеванию. Ведь еще его отец, великий князь Василий (по свидетельству немецкого путешественника Гербертштейна) выезжал на соколиную охоту со своим «братом» — казанским ханом. В жилах самого Ивана текла немалая толика ордынской крови.

Скорее всего, дело было в том, что экспансию молодого Русского государства (а любая молодая нация и государство стремятся к экспансии — таковы уж особенности этногенеза) искусственно подтолкнули в сторону Востока. Видимо, у западных соседей Московского государства были вполне серьезные опасения в том, что в противном случае эта экспансия обрушится на них. Наибольшие основания отвлечь русских от европейского направления внешней политики были, разумеется, у Речи Посполитой. Исподволь, подспудно польско-литовские «агенты влияния» настраивали молодого московского великого князя против Казани, внушали ему мысли о миссии нового крестоносца. Эти мысли красной нитью прослеживаются в письмах и памфлетах Ивана Пересветова, которого летопись прямо называет литвином, шли от (как выяснилось позднее) состоявшего на польском содержании Андрея Курбского, распалявшего воображение Грозного речами о «подрайской землице», как он называл Среднее Поволжье. И не только польско-литовское государство, но и, казалось, вся Западная Европа толкали Грозного на этот шаг. Ивану помогали оружием, артиллерией, деньгами, инженер-шотландец Бутлер (предок великого русского ученого Бутлерова, проживавшего в Казани) принимал деятельное участие в подрыве крепостных стен Казани. Более того, в случае успеха данной операции, император Священной Римской империи обещал Грозному королевскую корону, что, естественно, поднимало его статус в Западной Европе.

Скорее всего, за «казанским проектом» стояли не только поляки и немцы, но и сам Ватикан. Папство было всерьез обеспокоено появлением новой православной твердыни на востоке Европы. Греки к тому времени для католиков никакой опасности уже не представляли — Византия пала, успев подписать позорную Флорентийскую унию и тем самым полностью подчинившись в религиозных делах папе. А тут как снег на голову — «эти русские»… Католическое духовенство прекрасно понимало всю опасность для себя в появлении новой православной державы, да к тому же еще и славянской. Ведь сколько лет католики бились с православием на Украине, заставляя непокорных малороссов принять ненавистную им унию, а тут им такая идейная поддержка с востока! К тому же нельзя забывать и о чехах, словаках, других западных славянских народах, зажатых хищными тисками католической церкви и периодически возмущающихся засильем иноземцев на их родной земле! Еще были свежи в памяти воспоминания о гуситских войнах, взбудораживших всю Центральную Европу. Ведь последователи Яна Гуса — так называемые «чашники» — стремились максимально приблизить католический духовный обряд к православному.

Ватикан прилагал все усилия к тому, чтобы не только нейтрализовать идейное влияние Руси на угнетенные славянские народы, но и сделать все возможное, чтобы подчинить себе новое государство в духовном отношении. Навязать непокорным московитам унию. Превратить Русское государство в заурядное европейское королевство, имперский (а стало быть, и папский) лен на задворках западного мира. А заодно — их же, русских, руками — раздавить один из оплотов ислама в Восточной Европе.

Успех идеологической обработки московского двора и самого великого князя во многом также объясним особенностями психики самого Ивана. Молодой великий князь был, мягко выражаясь, в психическом отношении человеком не совсем нормальным. Детские психологические травмы, раннее сиротство сделали его чрезмерно истеричным, агрессивным, одержимым маниакальными идеями садистом. При умелом давлении на психику такого человека можно добиться необходимых результатов. Спасительным для России фактором явилось то, что, несмотря на такие существенные деформации личности, молодой правитель все же обнаружил широкий государственный кругозор, показал себя человеком недюжинного ума и сильной воли. Отсюда и вытекают все противоречия правления Грозного. С одной стороны — утопленная в крови Казань, темные годы опричнины, сыноубийство, тысячи и тысячи казненных. С другой — и в этом один из парадоксов русской истории — именно при этом кровавом тиране Россия стала могучей континентальной державой, утвердила свою гегемонию в Восточной Европе и прилегающих областях Азии.

Да, вроде бы папство достигло заветной цели. Оплот ислама в Европе рухнул, силы русских были повернуты на восток. Чего бы еще желать? Казалось, что молодой русский завоеватель так и погрязнет в восточных делах на долгие годы, мечом и кровью приводя к «шерти» многочисленные народы Азии. Но что было дальше? Кровавый угар схлынул, а Грозный, которому усердно предлагали королевскую корону из рук императора Священной Римской империи, вдруг взял и отверг ее, а вместо этого венчался на царствие! И тем самым заявил о своих правах не только на византийское наследие, но… и на ордынское!

В логике молодому царю, несмотря на все его «перегибы», отказать, конечно, нельзя. Завоевав Казань, он автоматически получал права на ее корону. Ведь вплоть до конца монархии в титуле русских самодержцев были и такие титулы, как: «Князь Болгарский, Царь Казанский…». Но мысли Ивана простирались еще далее. Ведь царями на Руси традиционно называли ханов Белой (Золотой) Орды. Отсюда название русских самодержцев у восточных народов — Белый царь. Это — прямое продолжение ордынской традиции. Таким образом, венчание на царство было одним из самых дальновидных стратегических ходов Грозного.

Своим венчанием на царство он красноречиво давал понять Западу, что на исторической арене появилась новая империя, подхватившая эстафету у угасшей Византии. Царский византийский венец автоматически ставил Ивана Грозного в один ряд с императором Священной Римской империи. Это, конечно же, вызвало на Западе бурю возмущения. Долгое время в Германии даже не хотели признавать русских самодержцев царями, упрямо называя их в грамотах и других дипломатических документах великими князьями московскими. Еще бы, получи Грозный королевскую корону из рук императора — и это автоматически сделало бы его имперским вассалом, а стало быть, и вассалом папы римского. А уж тогда хочешь не хочешь пришлось бы ему исполнять волю Ватикана, чего на Западе пламенно желали.

Но Россия пошла своим путем. Русскому правительству в этот период хватило политической дальновидности, чтобы сменить тактику в освоении восточных, так сказать, постордынских пространств. На смену политике меча пришла политика договоров.

Так, например, в шежере башкир племени Карагай-Кыпсак по этому поводу сказано следующее: «Во все земли разослал русский царь указы, разослал послов. «Пусть никто не убегает, как убежали ногайцы, бросив свой юрт, оставив свои земли; путь каждый сохраняет свою веру, соблюдает свои обычаи», — с такими словами ходили послы».

Как известно из исторических документов, русские войска, окончательно разгромив казанцев, остановились на рубежах башкирских земель и далее не пошли. То есть сознательно решили не раздувать конфликт, не выступать в глазах народов Урало-Поволжья в качестве новых жестоких завоевателей, осознав, что ничего, кроме нового кровопролития и затяжной войны, это не принесет. Русское правительство предложило коренным народам Поволжья и Урала взаимовыгодный вариант — мирное сосуществование на основе договорных отношений. Именно поэтому взгляды американского историка А. Донелли, написавшего книгу «Русское завоевание Башкирии» не являются корректными ни в политическом, ни в историческом плане. Завоевания Башкирии не было. Да и завоевание Казанского ханства в виду вышеуказанных предположений выглядит несколько по-иному. Если бы Грозного не подталкивали к войне, то, скорее всего, присоединение Казанского ханства к Московскому государству произошло бы позже, но без крови и жертв, эволюционным путем. Примерно так, как несколько ранее произошло объединение Польши и Литвы в единое союзное государство. Ведь, как мы уже выяснили, русские не питали каких-либо уж сверхкровожадных чувств к своим восточным соседям. На Руси долгое время татарский язык был вторым языком общения, об этом ярко свидетельствует «Хождение за три моря» Афанасия Никитина, где половина текста написана по-татарски. Летописи свидетельствуют, что многие представители московского дворянства шли «воевати Казань» с большой неохотой. Кровожадные чувства к «басурманам» навязывались русским людям именно западной пропагандой, и, как мы уже знаем, и к самим «московитам» там относились с не меньшей антипатией. Классическая римская традиция, перенятая на вооружение папским двором: «разделяй и властвуй». Но в данном случае продолжить манипуляцию «восточными варварами» не удалось.

Отрезвление после кровавой казанской бани, к счастью, наступило быстро. В своем неуклонном продвижении на восток русские цари будут стараться и далее прибегать к политике договоров и мирного собирания народов в границах одной великой державы.

* * *

Итак, пора уже отвлечься от пространных историко-геополитических рассуждений и выкладок и задаться, наконец, вопросом: что же все-таки дало присоединение Башкортостана к Русскому государству? И рассматривать этот вопрос необходимо не однобоко. В советское время господствовал подход к проблеме сугубо европоцентристский, основывавшийся на цитатах из Маркса и Энгельса о цивилизаторской роли России для башкир и татар. Отсюда вытекали все советские тезисы о народах, веками прозябавших в темноте и в условиях чуть ли не первобытнообщинного строя до прихода русских. Такого, конечно же, не было. Не надо проводить знак равенства между отношениями русских и башкир и, например, белых и индейцев в Америке. И по уровню материальной и духовной культуры народы Урало-Поволжья своим русским соседям мало в чем уступали: просто при контакте тех же русских и башкир обнаружилась несхожесть двух культурно-хозяйственных типов — оседло-земледельческого и скотоводческо-кочевого.

Башкиры до своего вхождения в состав Русского государства имели весьма богатую, длинную и насыщенную самыми разнообразными событиями историю, отнюдь не проводя века в «кочевой дреме». Истоки этногенеза башкирского народа идут от древнего среднеазиатского государства Кангюй, вписали они немало страниц и в историю степи Дешт-и-Кипчак. В несколько затянувшемся процессе этногенеза башкир виновны, по-видимому, несколько факторов. Первый — особенность кочевого уклада жизни, когда первую скрипку в обществе играют отношения не на уровне государства, а на уровне рода и племени. В суровых условиях степей именно род играет ключевую роль в народной жизни, является залогом благополучия и безопасности его членов. Впрочем, уже здесь выявляется одно из сходств русской и башкирской традиционной жизни. У башкир главную роль играл род, у русских крестьян — община. Традиции общинного и родового коллективизма при встрече послужили одним из факторов взаимной толерантности двух народов.

Другим фактором уникальности этногенеза башкир явилось само географическое положение региона, где этот этногенез происходил. Первые этапы формирования башкирского народа проходили на весьма обширной территории от Арала до Приуралья. Свой вклад на каждом этапе этногенеза внесли гунны и тюрки, печенеги и гузы, булгары и кипчаки. Нельзя забывать и о несомненном монгольском элементе в составе башкир. Монгольское происхождение имеет целый ряд восточных и юго-восточных башкирских племен. Это такие племена, как Йылайыр (Джалаир), Табын (Тоба — табгачи китайских хроник и древнетюркских рунических текстов), Катай (кара-китаи — кидани) и целый ряд других. На Южном Урале целый ряд горных хребтов называется, оказывается, по-монгольски! Присутствует в составе башкир и финно-угорский элемент. Он представлен и антропологически и этнонимически, а также в ряде элементов материальной культуры, особенно у северо-восточных и северо-западных башкир.

Урал, таким образом, стал тем плавильным тиглем, где на протяжении веков сталкивались различные культурно-этнические потоки, породившие в результате уникальный, самобытный башкирский народ. Башкир ни с кем не спутаешь, несмотря на кажущуюся схожесть, с одной стороны, с татарами, а с другой — с казахами. Не случайно русские летописи, называя одни тюркские народы татарами, а другие (степные) — киргизами, неуклонно выделяли башкир. Стало быть, видели в них особый этнокультурный феномен.

Безусловно, русские дали башкирам многое. Многовековой обмен культурными ценностями, проживание на одной территории, несомненно, обогатили башкирскую культуру, но нельзя забывать, что этот процесс носил взаимный характер. И не только взаимный, но и взаимовыгодный.

* * *

Современную Россию невозможно представить себе без башкир и Башкортостана. При слове Пугачев сразу же вспоминают Салавата Юлаева. О нем знают далеко за пределами Башкортостана. Памятник Салавату стоит в эстонском городе Палдиски. А как же быть с Пушкиным, Аксаковым, Нестеровым, не говоря уж о Рычкове, Крашенинникове, Мамине-Сибиряке, Бажове, других деятелях российской культуры и науки? Башкирские страницы в их творчестве занимают далеко не последнее место.

Вступив в добровольный союз с Россией, войдя в состав Русского государства, башкиры раз и навсегда избрали свою дальнейшую историческую судьбу. Все узловые, подчас драматические моменты истории башкиры встречали бок о бок с русским народом и другими братскими народами России. Башкиры вместе с русскими казаками участвовали в экспедиции по возврату оболваненных китайской пропагандой калмыков, которым не терпелось вернуться в родные Джунгарские степи, где их уже поджидали циньские войска с пушками и приготовленным на их шеи рабским ярмом. Тем самым совместными усилиями спасли от гибели целый народ. Ведь сейчас нет такого народа, как джунгарцы, а калмыки — процветают, внося свой вклад в радужную палитру многонациональной России. Нет нужды вспоминать про восстание Пугачева, Отечественную войну 1812 года, революцию и Гражданскую войну, Великую Отечественную войну, нашу послевоенную историю.

И в событиях последних десятилетий Башкортостан сыграл и продолжает играть немаловажную роль. Сейчас совершенно не зря звучат мысли о том, что модель договорных отношений между башкирами и Русским государством послужили прообразом современного российского федерализма. Мысль смелая, но далеко небезосновательная.

Испокон веков башкиры отличались свободолюбием. Уже сама родоплеменная система башкир представляла собой прообраз федералистских отношений. При отсутствии жесткой централизованной власти такая система позволяла одновременно сообща решать свои проблемы, но при этом спасала от излишнего диктата, узурпации власти одним лицом. Выборность ханов, решение ключевых вопросов на съездах народных представителей — йыйынах и курултаях — чем не прообраз современной демократии? Так что, как видим, свет демократии проникал в Россию отнюдь не только с Запада. Долгое время башкиры обходились без централизованной ханской власти, представляя собой по сути степную конфедерацию близкородственных племен. Но суровые условия исторической действительности поставили народ перед выбором: уничтожение на физическом уровне или признание верховной власти чужеродных правителей. За годы владычества золотоордынских ханов башкиры выработали немалый опыт сосуществования с другими народами, выработки договорных отношений с центральной властью. Именно поэтому систематическое нарушение своих обязательств перед ними со стороны казанских и сибирских ханов, ногайских мурз вызвало возмущение в народе. И именно поэтому башкиры охотно восприняли призыв царского правительства, не снялись с места, чтобы подобно перекати-полю искать неясной доли на чужбине. Осознали, что будущее их — в налаживании мирных и добрососедских отношений с русским правительством и с русским народом. Все это лишний раз свидетельствует о высокой степени толерантности башкир, незаурядном уровне политического сознания, мудрости их вождей.

Соединив свою судьбу с русским народом, башкиры, конечно же, хлебнули и немало лиха. Были и элементы колониального угнетения, эксплуатации, насилия со стороны российских властей в последующие эпохи. Никуда не денешься от печальных фактов восстаний, сожженных деревень, драных ноздрей и клейм на лбу. Но ведь бок о бок с башкирами то же самое терпели и татары, и чуваши, и мордва, и марийцы, и в первую очередь — сами русские крестьяне. Именно поэтому раз за разом подымались братские народы в борьбе за лучшую долю, повергая в страх и трепет немок-цариц и их чванливых временщиков, узурпировавших российский престол.

В тяжелый период перестройки, когда по всей стране гремел парад суверенитетов, в период межэтнических разборок Башкортостан показал пример политической мудрости и достоинства. Читая, вглядываясь в пожелтевшие газеты тех лет, поражаешься: ведь ни одного призыва к выходу из России не последовало! И это когда жившие гораздо лучше автономной Башкирии союзные республики, настаивали, кричали о независимости. Требовали ухода русских «оккупантов» в Прибалтике (хотя именно эти «оккупанты» создали прибалтам тепличные условия жизни, спасли их от фашизма), требовали того же в Закавказье, Средней Азии. С прибалтами, конечно, все понятно, ну а другие? Сильно помогла им их «незалежность»? Лучше они стали жить, богаче, сытнее, безопаснее? Как говорится, без комментариев.

Да, пока в союзных республиках орали с пеной у рта о «плохих русских», лучшие представители, виднейшие умы башкирской общественности, деятели культуры с неподдельной болью писали о проблемах русского языка — наравне с проблемами других национальных языков. Потому что в Башкортостане давно уже поняли то, чего не хотели понимать в других местах: у нас общая судьба, один на всех родной дом. И доказали это делом. Башкортостан не зря называют опорным регионом России. Как выразился известный публицист Генрих Боровик, выступая в 2002 году в Уфе на конференции по федерализму, Башкортостан — это сердце России. И если даже кому-то покажется это преувеличением, то можно поправиться: если не сердце, то во всяком случае — предсердие. И как сердце не может жить без предсердия, без сердечной мышцы, так и Россия без Башкортостана. Они слиты воедино — общей исторической судьбой и совместной волей братских народов.

Именно поэтому, с одной стороны, отрадно знать, что праздник 450-летия вхождения Башкортостана в состав России будут отмечать с нами в самых разных регионах страны и на федеральном уровне, а с другой — это не вызывает никакого удивления. Так и должно быть. И беды и праздники у нас — одни на всех. Дружба именно так и познается: истинный друг — это тот, к кому ты обратишься в трудную минуту и кого ты в первую очередь позовешь к себе, чтобы поделиться радостью.

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2007

Главный редактор - Горюхин Ю. А.

Редакционная коллегия:

Баимов Р. Н., Бикбаев Р. Т., Евсее­ва С. В., Карпухин И. Е., Паль Р. В., Сулей­ма­нов А. М., Фенин А. Л., Филиппов А. П., Фролов И. А., Хрулев В. И., Чарковский В. В., Чураева С. Р., Шафиков Г. Г., Якупова М. М.

Редакция

Приемная - Иванова н. н. (347) 277-79-76

Заместители главного редактора:

Чарковский В. В. (347) 223-64-01

Чураева С. Р. (347) 223-64-01

Ответственный секретарь - Фролов И. А. (347) 223-91-69

Отдел поэзии - Грахов Н. Л. (347) 223-91-69

Отдел прозы - Фаттахутдинова М. С.(347) 223-91-69

Отдел публицистики:

Чечуха А. Л. (347) 223-64-01

Коваль Ю. Н.  (347) 223-64-01

Технический редактор - Иргалина Р. С. (347) 223-91-69

Корректоры:

Казимова Т. А.

Тимофеева Н. А. (347) 277-79-76

Адрес для электронной почты bp2002@inbox.ru 

WEB-редактор Вячеслав Румянцев