|
|
Под знаком Wolfa
«Призрак Александра Вольфа» написан от первого лица. Эта форма
повествования определена М.М. Бахтиным как Icherzälung. И она удобна тем,
что снимает с автора труд подобрать имя герою, что само по себе намного
сложнее, чем, скажем, дать имя ребенку. Хотя бы потому – ну, сколько у
человека может быть детей? У самого плодовитого, Льва Толстого их было 11, а
сколько героев в одном романе «Война и мир»?
Газданов не дает имени своему alter ego в «Призраке», а ведь имя – это
концепция, лозунг, девиз, код, заложенный в герое, и чувство, которое он
вызывает у автора. Почему Газданов освобождает себя от этого труда?
Безымянность противоположного полюса главного героя, безымянность убийцы
этого героя усиливает звучание имени самого Александра Вольфа. Усиливает и
значение. Эта безымянность – большая белая стена, в центре которой висит
одна единственная картина с изображением бескрайней степи, затерявшейся в
стороне рощицей, высоким солнцем и среди «выжженной травы» «пустынной
извивающейся дороги», по которой скачет одинокий всадник на белом коне.
Стена служит фоном, огромным паспарту для этой картины и раздвигает ее
пространство. Безымянность рассказчика служит фоном индивидуальности
главного героя и раздвигает харизматические рамки его имени. Что же стоит за
этим именем? Точнее фамилией; имя – Саша, своей простотой призвано
уравновешивать необычность фамилии.
Ответ на этот вопрос дает литературовед С.А. Кибальник (СПб) в статье «Газданов
и Набоков». В «Призраке»: «... в символической форме отражено эстетическое
противостояние Газданова и Набокова. Аллюзии на это в романе настолько
откровенны, что даже фамилия «Вольф» представляет собой сокращенную
анаграмму имени и фамилии Набокова, особенно если конец фамилии оглушить «Nabokoff».
Эта сокращенная анаграмма становится еще более очевидной, если имя писателя
взять в западном варианте «Воль-демар... фамилия Вольф представлена на стр.
романа в латинской транскрипции «Wolf». Фамилию Вольф носит герой известного
рассказа Набокова «Музыка», мотивы которого использованы в рассказах
газдановского Вольфа». Гипотезу С.А. Кибальника оспорить нельзя, ее можно
только подкрепить тем, что в английском «дабл ю» содержатся инициалы имени,
отчества автора «Отчаяния» - В.В. Набоков –V.V. Nabokoff - Wolf. Да и
Набоков, действительно, одинокий волк в литературе, хотя – вожак. Не из той
ли же стаи Газданов? В форме своего альтер эго – призрака...
Газдановское измерение времени можно сравнить с пушкинским в прозе. В
объем повести или рассказа помещается целый полифонический роман, к тому же
включающий если не панораму, то эскиз исторической эпохи. В «Метели», т.е.
на 12 страницах текста, описано состояние русского общества после победы
12-ого года. А в полифонию входят линии Марьи Гавриловны, ее родителей,
жениха Владимира, блуждающего в метели, эпизод старика с бородой, который
выслал Владимиру сына в проводники, линия Бурмина со всеми его переживаниями
вплоть до предчувствий интуиции, когда «казалось кто-то так и толкал» его
ехать в метель. Это уже четыре основных линии, переплетающихся между собой,
не считая сопутствующих сцен и героев: уже упомянутый старик, свидетели для
венчания, старый священник, слуга Бурмина, умерший в походе. А конец и в
«Метели», и в «Призраке» таков, что само собой домышляются дальнейшие
события: явное (после тайного, даже для самих героев) венчание М. Г. и
Бурмина, умилительные слезы Прасковьи Петровны, ее матери, начало
супружеской жизни... А в романе о белом всаднике - арест убийцы Вольфа, суд
над ним, приговор, наказание, преданность (или предательство) Елены – в духе
французского детектива с Жаном Габеном, Ален Делоном или что-то вроде
сериала «Комиссар Корбье».
Весь этот заряд для «раскручивания» фантазией, заложенный в концовке
произведения, значительно раздвигает его временные рамки и делает его более
объемным. Причем измерить этот объем невозможно: он зависит от степени
фантазии каждого.
Писавшему романы, рассказом не утолить жажду.
Роман дописан. Романист осиротел.
Скитается по дому, саду,
Звонит, кому не надо,
Чинит старьё – он не у дел.
Потому что как бы ни совершенно ни был написан рассказ и каким бы
полноценным ни являлся его жанр, он не может сравниться с романом по своим
возможностям: там не хватает простора и времени раззудится перу мастера. И у
Газданова каждый рассказ – намек, блестящий, виртуозный, на роман или же это
роман, срезанный на взлете и отправленный на посадку на запасную полосу. В
рассказах у него заложено столько материала, что его без особого напряжения
фантазии можно раскрутить на роман. Например, «Исчезновение Рикарди». Иные
же рассказы выглядят как главы из возможного романа, схема которого
просматривается сквозь эпоху главного героя. В «Панихиде» можно мысленно
восстановить судьбу Григория Тимофеевича, понимая, что и его «не пантера
прыжками загнала на парижский чердак» (В.Ходасевич). А если допустить, что
дед появившегося под завязку земляка, знавал деда или отца покойного, то вот
вам и сплетение сюжетных линий.
Но более всего в этом плане впечатляет даже не рассказ, а набросок, эскиз
рассказа, который однако мог бы послужить богатейшей увертюрой
полнометражного романа. Речь идет об «Авантюристе». Сквозь «белизну и звон
снега», предвещающие «катастрофу или землетрясение и потоп», ночью в
Петербурге автоматически впадаешь в состояние, в котором «...даль свободного
романа Я сквозь магический кристалл Еще неясно различал»... «Авантюрист» -
как бы случайно оброненное зернышко, но в нем заложен генокод
гипотетического романа; заложены все герои, а каждый из них – это сюжетная
линия с последующим переплетением линий. Это и поручик Соколов, и секретарь
мужа, и муж, и даже предыстория прадеда норвежца и его жены итальянки, и
посыл в будущее – ребенок, чьим отцом станет авантюрист. «Печальная судьба
отца и сына жить розно...» А уж из Анны Сергеевны можно целую Анну Каренину
изваять. К слову, в Скандинавии встречается имя Анна Каренина, там ведь дают
девочкам по несколько имен.
Это как бы случайное зерно на самом деле далеко неслучайно. Авантюриста
зовут Эдгар Аллан По. А разве не из его сочинений взят эпиграф к книге
рассказов Александра Wolfа, написанной на английском языке? Имя авантюриста
придает фантастичности, мистики и образу, и всему эскизу, а по отношению к
роману о белом всаднике, а в подоплеке, о роли творчества Набокова в
творчестве Газданова, открывает еще один пласт, в котором отпечаталось то,
как развивалось и воздействовало влияние По на Газданова. Все эти влияния
отнюдь не умаляют оригинальности Гайто, а только показывают высокую
чувствительность и продуктивность его восприятия. Он как бы сам
разрабатывает тот потенциал творчества, который заложен в произведениях
Набокова. Можно сказать, что «Призрак Александра Вольфа» - это разряд
молнии, а самой молнией являются романы прототипа Wolfа - В.В. Набокова.
Одним словом, рассказы Газданова - это пристрелка к роману, разминка пера в
безроманные прогоны времени, поддержание себя в хорошей профессиональной
форме в ожидании сюжета.
Роман дописан. Романист –
его творец и царь,
Как будто свергнут с трона,
Теперь в руках бесстрастного закона,
Лишь оставляющего уповать,
Что Тот, Кто написал и романиста,
Пошлет живительную благодать
Ценнее всех сокровищ Монте-Кристо –
Сюжет!…
Чтоб вновь освободиться
от дома, сада,
Звонков, кому не надо, -
Узреть незримое, ночами ока не смыкать, -
Роман другой безудержно писать.
Сегодняшняя короста на литературном теле культуры – брэнды, штампующие по
роману в месяц всем известных писательниц, выжали бы целую серию их из
рассказов Газданова. При известной степени дарования дописчика (простите,
есть же переписчики, рирайтеры, так почему же не может быть дописчика, не
знаю, как это будет по-англицки), мог бы получится любопытный эксперимент.
Но пусть пример Джо Дассена в литературе - Газданова, осажденного молчанием
критики в последние 20 лет жизни, поможет современным русским писателям
продержаться во времена такой долгой «черной осени» (Д. Мережковский) –
коммерческого бумагомарательства, возведенного в ранг и на пьедестал
литературы.
Для создания великих книг нужны великие государства или империи и потом– увы
– их великие потрясения. Из них, как лава из кратера пробудившегося вулкана,
извергаются гениальные творения духа. В маленьком государстве почему-то нет
особо великих писателей, оно способно генерировать разве что большого
сказочника. Газданову по рождению досталось и великое государство и великие
потрясения в нем. Не было бы гражданской войны, не было бы «Призрака
Александра Вольфа». Но разве можно их класть на чаши одних весов?
Газдановский текст поглощает читателя, как водолаза океан, где без труда он
может плавать на большой глубине, находя драгоценные жемчужницы, руины
ушедшего под воду древнего города или затонувший «Титаник», проникая в его
отсеки, каюты, на палубы.
Газданова надо читать поточным чтением, переходя от романа к роману, от
рассказа к рассказу, как переходят из зала в зал одного здания. Все залы
разные, расположенные, скорее, анфиладой, но здание все-таки одно.
Путешествуя по ним, лишний раз отдаешь себе отчет, что писатель – Бог в том
мире, который он создает. Он решает, кому погибнуть в авиакатастрофе, а кому
опоздать на роковой рейс. Он знает карму своих героев и вершит их судьбу за
пределами их понимания её. По этому люди могут судить, что некто
непроявленный знает о них больше, чем они сами, и отдает им то, что они
заслуживают. Как это делает писатель по отношению к креатурам своего
рассудка и сердца, ума и чувства, опыта и таланта.
Здесь читайте:
Газданов Гайто (1903-1971),
белогвардейский солдат, эмигрантский писатель, сотрудник радиостанции
"Свобода".
Общества друзей
Гайто Газданова
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
