Владимир Фомичев

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2007 г.

XPOHOC

Русское поле

МОЛОКО

РуЖи

БЕЛЬСК

ПОДЪЕМ

ЖУРНАЛ СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

СИБИРСКИЕ ОГНИ

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ГЕОСИНХРОНИЯ

Владимир Фомичев

Пульс Тушина

Публицистика

Владимир Фомичев. Пульс Тушина. Публицистика. М., "Голос-Пресс". 2003.

В ДРУГИХ ИЗДАНИЯХ И НЕОПУБЛИКОВАННОЕ

В МАСТЕРСКОЙ ПИСАТЕЛЬСКОЙФОТОЛЕТОПИСИ

      Николай Георгиевич Кочнев - легендарный человек в соременном писательском мире. Нет другого фотомастера, который бы так высокохудожественно и многообразно, на протяжении многих лет, запечатлел современных создателей изящной словесности. Считаю большой удачей, что он согласился показать мне свою мастерскую и ответить в ходе экскурсии на поставленные вопросы.

     - Начнем с коридорчика, - говорит хозяин. - Здесь у меня висят плакаты. У нас проводились конкурсы Союза писателей СССР и ВЦСПС.  Их было десять. На лучшее произведение о советском рабочем классе и колхозном крестьянстве. Мне пришлось делать съемки всех лауреатов всех десяти конкурсов. И после этих съемок было издано девять плакатов. Почти все у меня есть. 

     - Как в музее.

     - А вот плакат Виктора Смирнова - смоленского поэта, - продолжает Николай Георгиевич.  Он, кстати, лауреат премии АлександраТвардовского. Его вечер, видим здесь,  вел Виктор Боков... Посмотрим дальше.

    Выходим из коридорчика.Перед нами плакат Михаила Александровича Шолохова о присуждении Нобелевской премии.

     - Портрет лауреата, - поясняет Н. Г. Кочнев, - который я сделал в 60-м году, уже издан больше сотни раз. Здесь вот он на плакате. Этот же портрет опубликован на рекламе к собранию сочинений. И его же поместило издательство “Молодая гвардия”. Таким образом, три плаката издали. С моей фотографии сделали гравюру Михаила Александровича. А в Краснодаре даже “модернизировали” эту работу. Смотрите. Шолохов у них уже в галстуке. Так начали зарабатывать на труде вашего покорного слуги.

     - А первые публикации портрета Михаила Александровича есть у вас?

     - Вот они, давайте посмотрим. Например, на обложке журнала “Огонек”.

     - А как удалось сделать такой потрясающий портрет?

     - Сфотографировал  я Шолохова в 60-м году 27 января. Но для того, чтобы заполучить четыре минуты на съемку, были три года поисков этих четырех минут. Я ему ежедневно в течение трех лет по три-пять раз звонил. Сделал более тысячи телефонных звонков. Четырежды я его ловил. Он ни разу не отказался и ни разу не согласился. И потом пришлось применить хитрость. Я узнал, что он будет в роман-газете. Мне об этом сообщили в редакции. Я пришел пораньше и попросил редакторов-женщин: когда Шолохов поднимется на четвертый этаж, -чтобы они взяли его с двух сторон под руки, как конвой, и повели в комнату для съемки. Они так и сделали. Они его прихватили ( смеется ) и с разговорами ввели в комнату. Мгновенно были включены лампы. Он как-то оторопел:

     - Что происходит?!

     - Михаил Александрлвич, съемка. Мы с вами три года ведем разговоры.

      Ему уже деваться некуда было. Присел. Не успел я нажать, он уже вскочил.

     - Я же не успел снять, Михаил Александрович!

     На мгновение он снова присел. Я несколько кадров сделал. Он опять вскочил. Комната набилась людьми. Много сотрудников. Всем хочется живого классика увидеть. Один сотрудник называет фамилию критика ( не помню какого ). Знаете, говорит, Михаил Александрович, вот такой-то  готовит статью о том, как вы работали над “Поднятой целиной”.

     - Что он, под столом у меня сидел? Откуда он знает, как я работал?

     В этот миг я успел сделать два кадра. Вся съемка продолжалась, повторяю, четыре минуты.

      Вечером я ему показал пробные снимки, позвонив предварительно: “Пробы готовы”.

     - Бери такси, приезжай. Я тебя жду.

     Я прикатил к нему в Староконюшенный переулок. Стал раскладывать снимки. Ему позвонили по телефону. Он отошел в другую комнату. Ну, потом приходит: двенадцать кадров уже лежат на столе. Поднял один:

     - Вот здесь я настоящий казак, можешь публиковать. 

    Я говорю:

     - Подпишите, Михаил Александрович

     . Он оставил автограф. Немножко позже подписал еще портрет, вот здесь. Спустя некоторое время я сделал два экземпляра потрета, который писателю понравился. Позвонил ему, говорю:

     - Михаил Александрович, я вам в подарок сделал

портрет. Когда можно к вам зайти?

     - Заходи.

     Я преподнес ему портрет, а на втором экземпляре он написал: “Кочневу Н. Г. на память. М. Шолохов”. Храню как уникальный. Ну, еще есть у меня подписанный первый том собрания сочинений. И книга есть подписанная. В альбоме еще есть автограф. Потом вот ящик-табурет, на котором я снимал писателей.

     - Сколько же тут автографов писательских?

     - Десять тысяч.

     - Ой-ой-ой!

     - Сто семнадцать крыльев уже к табурету приросло. И Михаил Александрович расписался, Я его снова снимал уже в Вешенской. 21 июня и потом 23 июня.  21 он расписался. 24 я попросил еще расписаться. А он говорит:

     - Я тебе уже расписался.

      Взял поправил единичку на четверку. Вот здесь еще автограф есть...

     - Николай Георгиевич, я смотрю: в этой комнате вся советская классика. Вы после Шолохова поясните, пожалуйста, по другим пор -третам. Очень интересно.

     - Писателей я начал снимать в 56-м году. Я работал тогда в Художественном фонде. Началось с того, что один товарищ-художник попросил моего коллегу поснимать писателей. Никто из писателей не позирует, все заняты невероятно.  Олег ему заявил:

     - Я даровой работой заниматься не хочу. Иди ты туда-то.

      Этот художник ко мне пришел. Говорит: “Помоги мне, пожалуйста”. Я ответил: “С удовольствием”. И Леша организовал несколько встреч.

     У Брюсовой первая встреча была. У Светлова следующая, потом у Твардовского. Затем у Сергея Васильевича Смирнова, у Веры Михайловны Инбер. Это все было организовано Алексеем, художником.

      Осенью 56-го года Художественный фонд организовывал выставку художников Московской области. Экспонировалась она во Дворце культуры завода Лихачева. Я представил на художественный совет семь работ. Они все до единой были приняты. Пошли на выставку, были включены в каталог. Ну, и поскольку среди них был портрет Твардовского, я послал Александру Трифоновичу пригласительный билет. Он на выставку, конечно, не приехал, человек занятый, но прислал мне книгу. С автографом и  моим снимком. Я увидел: труд мой уже в свет вышел. Конечно, меня это  обрадовало.  

     Потом проходит несколько месяцев - выходит двухтомник Твардовского. Открываю первый том, смотрю - там другой вариант портрета моей работы. Захожу в издательство предъявить авторское право, а они мне целый список: снимите Гладкова, Либединского, Швецова - бывшего “крокодильского” редактора, ну и кого-то еще. И пошло, пошло, пошло. Закрутилось.

      Сначала хотелось десять писателей снять. Потом стали книжечки появляться. Думаю: “Вот бы с десяточек книжечек было. Как приятно посмотреть на свой труд!” Потом появилось десять, хотелось заиметь сотню. Потом появилась уже и сотня. И писателей у меня уже не сотня, а стали фотографироваться сотни. Ну, и вот с годами я сумел отснять шесть тысяч писателей.

     Объездил почти все республики Советского Союза. По два-три раза кое-где был. В Азербайджане, Грузии, Армении, Дагестане, Латвии... Не успел только в Эстонии с Туркменией побывать. Имелась договоренность с туркменами, но не получилось. Начались уже перстроечные дела. В Литве был три раза: родные мои края, там мне жизнь спасли во время войны. Таким образом, архив у меня наработан приличный.

     - Да, добавлю от себя, уникальный архив!

     - Некоторые из шести тысяч писателей сняты многократно. По шесть-семь, а то и десять раз. Посмотришь тетрадочки с контрольками и видишь, как менялся внешний вид некоторых. Сначала молодой красавец, затем с сединой, а потом уже и белоголовый. Наглядно видно...

     - ... движение времени.

     - Да. Ну, и снимал я не на память. У меня опубликовано двадцать тысяч фотографий. В газетах, журналах. Книг с моими работами вышло две тысячи. Книг пятьдесят, где сериями снимки. Выставок за тридцать уже. Последнюю выставку я сделал к 80-летию, к 26 января 1999 года. Самая большая экспозиция, четыреста с лишним работ. До сих пор экспонируется в Союзе писателей.  Два коридора завешено. Хожу, с удовольствием смотрю.

     - Вот я вижу рядом с правофланговыми советской прозы и поэзии - Михаилом Шолоховым и Александром Твардовским - также портреты Л. Леонова, Р. Гамзатова, С. Михалкова, К. Симонова, М. Исаковского, К. Чуковского...

     - Дальше портрет Полецкиса Юстаса, первого президента Литвы в 1940 году. Мы еще тогда не знали, что на деле означает слово “президент”, когда Ю. Полецкис был избран на эту должность, а Литва присоединилась к Советскому Союзу.  Он - писатель, публицист, поэт и душа-человек. У меня самые прекрасные воспоминания о нем остались. А там Антанас Венцлов, литовский писатель. Уже все ушедшие.

     Это портрет С. В. Смирнова 56-го года, а этот - 65-го. Вот снимок В. М. Инбер, который на первой моей выставке был. А здесь портреты Тихонова, Корнейчука, Федина, Соболева, Андронникова, Суркова, Щипачева, Межелайтиса, Чаковского, Айтматова, Крутилина, Кулиева, Кешокова, Залыгина, Татьяничевой, Эренбурга, Бека, Кербабаева, Образцова, Кассиля. Федорова Василия Дмитриевича, Смирнова Сергея Сергеевича, Маркова Георгия Мокеевича... Вот литовские писатели, с которыми я в Кремле познакомился, а затем подружился. И эта дружба продолжается до сего дня. Недавно письмо получил от друга Реймериса. Он первым опубликовал очерк о моей судьбе. И первым позже рассказал о ней в книге. И  о работе с писателями.

     - Николай Георгиевич, расскажите, пожалуйста, о своей связи с Литвой и как ее жители помогли вам.

     - Ой, помогли много! Они мне спасли жизнь... Я в сорок первом с начальных дней был на фронте, с 29 июня. Через три месяца мы попали в окружение. Месяц выходили из кольца по буреломам, по болотам, и на 32-е сутки 21 сентября напоролись на засаду. Оставалось двадцать пять километров до Волхова дойти, переплыть реку. Уже думали, как нам перебраться на тот берег, где наши войска. И нас схватили. И НАЧАЛИСЬ КОШМАРЫ. ЭТО САМЫЕ СТРАШНЫЕ ДНИ ЖИЗНИ. Я БЫЛ СВИДЕТЕЛЕМ ЛЮДОЕДСТВА. (  Очень волнуется ).  Было одновременно выброшено четырнадцать изъеденных трупов. И еще пятьдесят мертвецов валялось среди этих изъеденных, изрезанных. Это кошмарные сцены, незабываемые. И сам я дошел уже на сорок шестой день, как говорят, до ручки. Опухло лицо. Я чувствую уже в глазах зелено-красные круги. Слабость. Как кто-то из товарищей опухал, через дней пять он уже валяется - покойник, мертвый. И с этого мига я решил: только побег спасет. На мое счастье, нас повезли через трое суток в последний смертельный лагерь, в Шауляй - литовский город. И по пути я выбрался из люка товарного вагона и выпрыгнул на ходу. На литовской земле.

     Потом скитались мы с напарником 24 дня. Литовцы нас укрывали, помогали. Были и предатели, шесть раз мы едва не погибли. Ловили нас прислужники фашистские. Националисты местные. Потом с напарником мы расстались, и буквально через полтора часа я забрел в одну семейку, где был старичок, который в первую мировую войну бежал из германского плена. И когда меня увидел: “Побудь, побудь...” Так день за днем. И шестнадцать с половиной месяцев они меня от себя не выпускали. Вылечили, выходили, вернули здоровье, вернули жизнь.

   Но когда переехали в другую деревню, я познакомился с соседями. У меня было тринадцать семей: где день, где неделю, где мясяц, где покушать, где заплатки, где рубашку, где штаны, где я навоз помогал грузить, прямо на поле из коровника грузил, прессованный. Грабли делал, ложки делал в помочь своим друзьям, в подарок. Веники вязал. Но все это связано было с риском для жизни. Потом в 44-м добыл винтовку, проводил фашистов, как полагается. И утром вышел с винтовкой в штатской одежде без документов встречать свою армию.

     - Да, вот это судьба!.. А я в Литве служил танкистом три года. Год в Вильнюсе в учебном и два года  в Каунасе в части. Шауляй тоже знаю.

     - А я от Шауляя скрывался в 40 километрах. Если бы попал в Шауляй ( там в 41-42 загубили семьдесят тысяч советских ребят ), моих бы и костей было не найти.

     - Вы, наверно, знаете и девятый форт - “Форт смерти”, где фашисты загубили еще больше жизней: 90 тысяч? В пятидесятых там находился склад оружия, и мне доводилось стоять там часовым, а при объявлении тревог загружать вместе с экипажем боекомплект в свою “пятьдесятчетверку”.

     - Конечно, я был там на экскурсии. Кошмарное место.

      - Но давайте отойдем от этих тяжелых воспоминаний... Продолжим разговор о ваших друзьях - литовских писателях, портреты которых, созданные вами, находятся здесь.

     - К сожалению, год назад не стало Эдуардаса Межелайтиса... Это Микола Луцкис, это Вацис Реймарис, который меня открыл. Впервые о моей судьбе поместил три “подвала” в широкоформатной газете. Название ее переводится - “Литература и искусство”. Потом написал книгу по рекомендации Ю. Палецкиса, который прочитал этот очерк. Я тогда активно сотрудничал с литовской прессой. Мне приходилось и его снимать как руководителя разных делегаций. Познакомились поближе. В Кремле я его снимал. Портреты делал. Многократно. И он однажды меня вызвал к себе в кабинет в постпредстве литовском. 

     - Зайди, -говорит, - Николай.

     Во-первых, подарил мне книжку свою. Потом говорит:

     -У тебя трудная, но интересная жизнь. О тебе надо книжку писать.

     Ну, книжка у меня фактически была написана. Воспоминания свои писал Вацису. Сто страниц было ему отослано. Еще пятьдесят дописал. Уже после войны я сам стал спасителем литовцев. До Победы меня спасали, а после Победы я спас нескольких человек от беды большой. После войны в бандитские лапы едва-едва не загремел. Полторы минуты тогда решали жизнь мою. Ну, вот Юстинус сказал, что надо обо мне писать книжку, и потом книжка вышла. В ней впервые Реймерис сказал о моей работе с писателями.

     - А у вас есть эта книжка?

     - Есть, вот в той комнате.

     - На русском языке?

     - На литовском... А это статьи о работе. Их уже за сто семьдесят перевалило.

     - Николай Георгиевич, художники слова пишут не на один день, а хотя бы лет на пятдесят, а некоторые и на все пятьсот. Так что ваши портреты в их книгах, альбомах, периодических изданиях уходят в завидную литературно-историческую даль.  От всей души поздравляю вас с недавним высоким юбилеем, итоговой выставкой творчества и годом 55-летия Великой Победы! Желаю вам всего лучшего.

«Парламентская газета», в сокращении.

Вернуться к оглавлению.

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

Здесь читайте:

Владимир ФОМИЧЕВ (авторская страница).

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

Гл. редактор журнала "МОЛОКО"

Лидия Сычева

WEB-редактор Вячеслав Румянцев