   |
| |
Екатерина Мосина |
|
|
РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ |
|
О проекте
XPOHOCРусское полеМОЛОКОБЕЛЬСКПОДЪЕМЖУРНАЛ СЛОВОВЕСТНИК МСПС"ПОЛДЕНЬ""ПОДВИГ"СИБИРСКИЕ ОГНИРОМАН-ГАЗЕТАГАЗДАНОВПЛАТОНОВФЛОРЕНСКИЙНАУКАГЕОСИНХРОНИЯ |
Екатерина МосинаТри товарищаЗвучало, словно выпад шпаги: Это стихотворение, автора которого мне придется долго вспоминать, звучит рефреном, когда я начинаю размышлять о моем однокашнике (если то, что учились мы с ним в одной школе, но в разных классах: я в восьмом, а он в десятом, – называется так), о писателе Юрии Доброскокине. Мы с ним вместе публиковались в районной газете «Ленинский путь» у редактора, весьма мною уважаемого, Петра Антоновича Брехова: он с короткими рассказами, а я – с «информушками», зарисовками и даже с очерками, бывало. Я твердо знала, чего хочу, и куда буду поступать после нашей шестой школы. Конечно же, в МГУ на факультет журналистики! Других вариантов у меня не было. А вот, чего хотел Юра, публикуя свои рассказики, я не знала. Мы с ним практически никогда не общались в школе. Моя закадычная подруга Людка училась с ним в одном классе. И поэтому я знала всех, кто учился у нее в классе, а она – всех, кто в моем. И «тот самый Доброскокин» был одноклассником Люды. Почему же «тот самый»? А у нас с ним было совместное приключение. Когда мне было пять лет, я заболела желтухой. Родители отнесли меня в Красную больницу, там меня оставили в большой палате, где лежали другие дети. Рядом на железной койке лежал мальчик – Юра Доброскокин. К нему приходила мама, приносила книжки, длинные, гармошкой, и читала нам про Лису и Зайца. Когда не было рядом взрослых, мы с ним сами находили себе занятия, играли в незатейливые игры. Я бы, может, и забыла про то, что был у меня такой товарищ по несчастью, но мама моя часто у меня спрашивала о нем, ходит ли он в школу, как учится. Поэтому я вынуждена была помнить о «том самом Доброскокине», с которым когда-то в детстве мы лежали в Красной больнице. У нас в Калаче поликлинику называли просто больницей – туда можно было сходить и вернуться, а единственный стационар называли Красной больницей по цвету кирпича, из которого она была построена, – туда если положат, то это считалось едва ли не смертельной участью. Это было горе – лежать в Красной больнице, ведь здорового человека туда не определят. Во всяком случае, в нашей семье так и считали. Поэтому моя мама так долго и беспокоилась о том мальчике, мама которого читала нам длинные книжки-гармошки. Я так понимаю, Юра не сразу после школы поступил в Литературный институт имени Горького. Но уж когда он поступил, весть об этом взбудоражила весь наш маленький Калач: парень из нашей шестой школы всех «сделал». Куда там теперь первой школе, которая вечно кичилась «избранностью» своих учеников. В нашей школе учился писатель! Примерно так же гордилась своим однокашником женщина из Ферганы, которая работала у меня в агентстве, здесь в Воронеже. Она в первый же день, как только вышла на работу, сообщила мне, что училась в школе классом постарше с киноартистом Сашей Абдуловым. И я, конечно, тоже ей рассказала, что училась вместе с писателем Юрой Доброскокиным, увы, которого она не знала. При этом я как-то мельком ревниво отметила для себя, что ей повезло больше, ведь Александра Абдулова знает каждый любитель кино. Это поклонение бывшему однокашнику, сделавшему такой шаг, как учеба в литинституте, для меня не понятно. Ведь впоследствии я на журфаке МГУ в одно время со столькими знаменитостями училась и никакой сверхгордости я при этом не испытала. Сама учёба там – предмет моей пожизненной гордости. А вот мальчик из моей школы Юра Доброскокин как-то особо, что ли, превозносил мою родную школу, и это было очень приятно. Как-то давно-давно мы с мужем ехали поездом из Калача в Воронеж (тогда поезда туда и оттуда ещё ходили), чтобы сделать пересадку на Москву. Рядом на боковых местах расположились Юра с женой и дочкой Яной. Это было зимой, наверное, семьдесят пятого года. Вот тогда-то мы с ним за десять лет школьного молчания поговорили немного в рамках сдержанного любопытства. Он рассказал, что учится в Литературном институте и что приезжали они на каникулы к его родителям. Так же и я сказала, что поступила на журфак в Московский Государственный Университет. При этом каждый из нас говорил о своём вузе не без тайной гордости. Это можно понять, ведь Калач – такой маленький и отсталый городок в то время был. Одним словом – тупик. Потому, что там тупиком заканчивалась ветка Юго-Восточной железной дороги. Скажу более, что в 2002 году мне пришлось участвовать во встрече моих бывших одноклассников. Из класса численностью около сорока человек только у десятка высшее образование. И такова примерно картина среди других выпускников калачеевских школ тех давних лет. Так что, тогда поступить в вуз, да ещё и в московский, и не в технологический или автотранспортный, - в литературный, как это сделал Юра Доброскокин, было делом большого престижа. После той случайной встречи в поезде мы даже обменялись адресами, хотели «дружить семьями». В большой адресной книге, которая есть у меня, и хранит многие давно забытые адреса, я нашла и тогдашний его адрес с подробным описанием маршрута и транспорта, на котором можно было к нему доехать. «Доброскокин Ю. (Литинститут им. М. Горького) М-ва, ул. Добролюбова, д. 9/11, к. 183 (6 эт.). М. «Новослободская», тр. 3, авт. 18, ост. 2-й Гончаровский пер.». К сожалению, воспользоваться этим адресом не пришлось. Дурная привычка всё откладывать на потом, до удобного случая служит нам всем дурную услугу. Ведь никто не ведает, наступит ли такой случай вообще. Только со временем понимаешь, как мы беспощадно проматываем наше самое главное состояние – время. А если наше время – это наша жизнь, то приходится делать горькие выводы, совсем не из сказки Шварца о потерянном времени. Перебирая свои старые записи, я нашла вот эту, касаемую Юры Доброскокина: «6-7 февраля 1986 г., четверг-пятница. ...приходил военкор из «Пограничника». Он мой земляк из Ростовской области. [Это был Дима Алентьев, Дмитрий Васильевич. У меня до сих пор в архиве лежит листок, где он сам написал мне свой московский телефон. А земляком я его сочла, потому что два года после окончания школы жила в Ростовской области в Мартыновском районе у своей родной тети]. А теперь он в Москве. Знает Юр. Доброскокина». И этого для меня было достаточно, чтобы почувствовать в этом военкоре родственного человека. Было это в Алма-Ате, где я работала редактором по прозе в книжном издательстве «Жазушы». Алентьев приезжал по своим делам, зашёл в издательство. Вот, собственно и все, что я о нем знала, но всегда гордилась тем, что есть парень, который поступил в Литинститут после нашей шестой школы, и что с этим писателем я когда-то слушала сказки, которые нам читала его мама. Не знаю, но догадываюсь, что Юра в Воронеже не обрёл статуса и не пришелся «ко двору». Он, кажется, здесь работал. И вряд ли кто искренне стремился к тому, чтобы его дар раскрылся в полную силу. А сам Юра не обладал той дьявольски пробивной силой, с какой другой яркий писатель Вячеслав Дёгтев торил свой литературный путь в Воронеже. Наверное, не видя перспектив здесь для себя, Доброскокин вернулся в Москву, или уехал из Воронежа в неизвестном для меня направлении. У Юры просто не доставало сил для борьбы, и как оказалось впоследствии, и времени, чтобы переждать и потихоньку, «тихой сапой», овладеть местным Парнасом. Вот, думаю, где и произошла его ломка. Беседуя с редактором по прозе нашего «толстого» литературного журнала Владимиром Марфиным, я услышала много по настоящему добрых и искренних слов о моем писателе-земляке. Он рассказал, что Юра часто появлялся в редакции «Подъёма», что была у него добрая душа и светлая аура. (Ох, как же мне приятно это было слышать!) Но ему не удавалось ни в Москве устроить свою жизнь, ни в Воронеже. Он был компанейским парнем, наверное, эти компании его и сгубили. «Он жил, как птица в полете», - сказал мне Марфин о Юрии Доброскокине. И похвалил моё желание воскресить имя Юры, как бы вытащить его из забытья. Совсем недавно, после более чем тридцати лет, я встретилась со своей закадычной детской подружкой Людмилой, которая училась в одном классе с Юрой. Она мне поведала страшную и горестную участь парня, при упоминании чьего имени во мне пробуждалось чувство гордости за тот город, где я выросла и за ту школу, где я получила среднее образование. Он умер в Калаче, едва ли не бомжуя, больной, чуть ли не туберкулезом. Это мне сказала Людмила. А там, как на самом деле было, я пока не ведаю. И теперь уже вряд ли кто сможет рассказать. Как оказалось, вся семья, которая взрастила его, но не привила ему ген стойкости против жизненных неурядиц, сама прекратила свой жизненный круг. Сначала умерла его матушка, затем – батюшка, и младшая сестрица Ольга – тоже (как мне сообщил воронежский радетель за Юру Иван Иванович Евсеенко). Конечно, я просила свою детскую подругу найти хоть какие-то «концы», но пока на том конце телефонной трубки – тишина. Надеюсь, что его дочь откликнется… Жизнь часто возвращает нам многие начавшиеся давным-давно дела, как теперь модно говорить – проекты, с тем, чтобы все же правильно расставить свои знаки препинания. Видно, с Юрой что-то у меня не так было. Да ведь вообще ничего и не было, а, наверное, должно бы было быть, ну хотя бы книжки свои он мне мог подарить. Кто теперь знает? Нельзя возвратить те времена. В Бога тогда никто не верил, знакам Судьбы никто значения не придавал. Я теперь вижу эти знаки и пытаюсь их прочесть. А дальше – Случай, который есть синоним Бога. А нас когда-то было трое: Я не зря вспоминаю стихотворение о трех друзьях-студентах при мысли о писателе Юрии Доброскокине. Он, оказывается, был одним из своей троицы, кроме него были еще два Славы, с которыми мне тоже довелось познакомиться. И о том, что они были три друга в Литинституте, я узнала уже здесь в Воронеже, даже совсем недавно – в начале нового века. Когда я работала в Алма-Ате в редакции русской литературы издательства казахстанского Союза писателей «Жазушы», общаться довелось со многими интересными писателями, хотя и не столь широко известными миру. Но было еще множество встреч с прозаиками и поэтами, которые вроде и не были «моими» авторами. К нам в редакцию часто-часто наведывался поэт Вячеслав Киктенко. Он работал в молодежном издательстве «Жалын», очень дружил с Кайратом Бакбергеновым, который в русской редакции нашего издательства редактировал поэтические сборники. Как-то мы с Вячеславом разговорились, и я узнала, что он заканчивал Литинститут в свое время. Ну, и я задала ему непременный вопрос, который я задаю всем выпускникам этого института, знает ли он писателя Юрия Доброскокина. Конкретно Славе я сказала так: - Мой однокашник Юра Доброскокин тоже учился в Литинституте. На что Киктенко мне сразу задал встречный вопрос: - А ты что, из Калача? От удивления я даже опешила. На краю света, в Алма-Ате, есть человек, который знает про наш Калач, говорит о нем так, словно он там был, да еще и знает нашего писателя. - Юрка – мой лучший институтский друг, – сказал мне тогда Слава. Тесен ли мир, не знаю, но то, что в жизни всё возможно, убеждалась я не раз. И уже смотрела я на поэта Киктенко немного другими глазами, почти как на своего друга. Ах, как же приятно было мне, что в такой далекой от нашего Калача Алма-Ате, моего однокашника тоже кто-то знает и даже помнит название города, где он закончил школу. Странное чувство меня не покидало никогда: моя гордость за родное гнездо, в котором могут и писатели рождаться, делала всех людей, знавших это, близкими мне и почти своими. Но отношений со Славой Киктенко не случилось никаких. Есть в моей библиотеке подаренная им его книга стихов «Город» с надписью: «Катерине на почитание и изучение от автора». Если бы я в Киктенке увидела человека с тонким чувством юмора, скажем, как у моей тогдашней коллеги Веры Галактионовой, теперь уже весьма известной писательницы, я бы поняла такую надпись; но всегда строгий, даже несколько угрюмый – таким я его запомнила с тех времен, – он не обладал той легкостью нрава, чтобы можно было истолковать эту надпись как отмеченную печатью иронии и сарказма по отношению к себе самому. А сарказм в ней есть. Но мы никогда не были в тех отношениях, когда он позволителен. И вот уж совсем недавно, здесь в Воронеже, уже в 21 веке, когда я начала издавать свой альманах «Река Времени», ко мне приходили поэты и любители, которые приносили свои стихи, в надежде на их публикацию. Однажды пришел довольно странный с виду человек. Может, и пытался он держаться с достоинством, но у него плохо это получалось. Ничего, кроме жалости я к нему так и не испытала. Его вид говорил о крайней нужде. Стояла зима и довольно холодная, а на ногах у него были обычные кеды (странно, что он их вообще где-то отыскал, теперь таких не выпускают). За дверью нашей редакции осталась какая-то крикливая женщина, которая, как оказалось впоследствии, была спутницей этого человека. Она так шумела в коридоре, что я сказала, чтобы вызвали охрану. Посетитель заволновался и сказал, что это его жена ждет в коридоре. Он принес свои стихи, заполнил анкету по трудоустройству, так как надеялся получить у меня работу. Я увидела, что он окончил Литературный институт имени Горького. Как водится, я задала ему вопрос, чей курс он кончал, не учился ли он вместе с Доброскокиным. Он радостно закивал и сказал, что это его лучший друг по институту. Я удивилась, и сказала, что я уже знаю одного лучшего друга Славу. Тогда сидящий передо мной Слава (а посетитель оказался с таким именем), подтвердил: - Да, да: Киктенко, Юра и я, мы были неразлучной троицей на нашем курсе. Я теперь вспоминаю, что того странного посетителя звали Вячеслав Гаричев. Только могу сказать, что после скандала, учиненного его нетрезвой спутницей под дверью нашего агентства, он более не являлся к нам ни за стихами, ни за результатами собеседования. А стихи Вячеслава Гаричева талантливы, пронзительно печальны, глубоко философские, что называется, берут за душу. Позволю себе привести одно, на мой взгляд, так точно отражающее и его, и Юрия Доброскокина жизненный путь. Какая пустота вокруг... Но сколько среди нас таких, что не испили из горького ручья Разочарований? Только ли о себе написал поэт? Но у кого-то есть сильное желание не захлебнуться в темном потоке, а кто-то одну неутолимую горечь старается загасить другой нескончаемой горечью. А мне этой встречи, этого выразительного штриха к портрету моего земляка хватило для того, чтобы поразмышлять о превратностях судьбы. Ведь и благополучный, всегда аккуратный Слава Киктенко, и полубомж из пригорода Воронежа – это все звенья одной цепи, элементы жизни писателя Юрия Доброскокина. Хотел он того или нет, но в моем представлении это все сплелось в один клубок. И совсем уж последняя горестная весть, принесенная мне моей давней школьной подругой о бесславном конце моего уважаемого земляка, как бы зачеркивает и мои детские мечтания и стремления. Втайне я всегда хотела учиться в Литинституте, но боялась, что меня туда никогда не возьмут. Вот почему я так всегда гордилась и радовалась, когда речь заходила о Юре Доброскокине, мальчике, достигшем того, чего я не достигла из-за своей нерешительности, и мальчик этот так необычно был мне знаком с малых лет. А все жизненные итоги, которые я смогла наблюдать, получив их в виде слухов и вестей, наводят на не совсем радостные размышления о бесславном крушении иллюзий молодости. Редактор газеты «Российский писатель» Николай Дорошенко, предваряя публикацию этого материала в своей газете, написал строки, которые добавили мне гордости за моего однокашника – «того самого» Доброскокина. «…Юрий Кузнецов, когда было ему одиноко, всегда звонил Доброскокину, звал его к себе… Вадим Кожинов тоже с Доброскокиным дружил и высоко ценил его писательский дар… И вот прислана статья… Словно бы написанная лишь для того, чтобы о своем товарище и талантливейшем русском писателе Юрии Доброскокине мы не забыли…». (Курсив – мой. Е.М.) Теперь знаю точно: вслед за этими воспоминаниями должна появиться ещё, по крайней мере, одна статья – о его произведениях, в которых отражен его особый и неповторимый мир. До встречи… г. Воронеж Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
|
|
РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ |
|
|
Гл. редактор журнала "МОЛОКО"Лидия Сычева
WEB-редактор Вячеслав Румянцев |
