Юрий Невский

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2008 г.

XPOHOC

Русское поле

МОЛОКО

РуЖи

БЕЛЬСК

СЛАВЯНСТВО

ПОДЪЕМ

ЖУРНАЛ СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

СИБИРСКИЕ ОГНИ

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ГЕОСИНХРОНИЯ

Юрий НЕВСКИЙ

Ночь светла

О рассказах  Лидии Сычевой

Книга рассказов Лидии Сычевой вышла под серийной, примелькавшейся и, казалось бы, ни к чему особо не обязывающей обложкой с легким налетом гламура (ИГ АСТ, издательство «Астрель»). Тем не менее, неординарное название «Уже и больные замуж повыходили» (словно бы своеобразный ответ на повышенное внимание правительства к вопросам семьи и демографии, получившее статус «нацпроекта») задает определенный настрой книги. Это — и «детский» (искренний и непосредственный — как и положен настоящему писателю) взгляд на «взрослые» вопросы бытия; и — серьезное, пристальное и кропотливое внимание к «мелочам жизни». Да была бы эта книга выпущена в солидном темно-синем ледерине с золотым тиснением, с соответствующе-тяжеловесным названием «Мои горести, и мои радости», например — вряд ли бы это прибавило драгоценности «золотому песку» слов: неслучайных, намытых и тяжелыми ночными размышлениями, и болью за происходящее вокруг, и захлебывающимся восторгом жизни. Разве бы потянулся к этой (умозрительно-сине-ледериновой) книге нынешний читатель? И женщина, которая «…так рьяно занималась фитнесом, что у нее оторвался желчный пузырь» (рассказ «Любовь олигарха»), и дама, что «…долго не могла найти счастья в личной жизни. А женщина, между прочим, была из себя видная, славянской внешности, белокурая, со всеми прелестями в наличии» («Французский брак»), и баба Катя, которая «любит сериалы, особенно про заморскую жизнь» («Песня года»), и преподаватель Воробьева, которую «студенты называли между собой Вороной» («Ворона») — а ведь это галерея тех женских образов, что проходит перед нами на страницах (их прототипы — та самая благодарная аудитория, к которой обращен сборник). Так что, спасибо издательству «АСТ», в очередной раз порадовавшего тех, кто не смотря ни на что, остался верен настоящей литературе, верен книге. 

В своих рассказах, Лидия Сычева четко и осознанно помещает (чаще всего) свою героиню в пространственно-временные координаты… или, правильнее сказать — в некий волшебный кристалл, совершенная огранка которого, преломляя свет, позволяет выявить те или иные стороны личности, характер действующего лица, мысли и чувства автора по отношению к происходящему. То мы оказываемся на бульваре, где «…два дюжих мужика, беззлобно чертыхаясь, гонялись за легкими листьями по новому черному тротуару» (рассказ «Осень в Москве»), то на берегу в Анталии, где «Солнечные блики прыгали по легким волнам, сбивались в золотые стада у горизонта, шли и шли вдаль без отдыха и сожаления» (рассказ «На пляже»). Все это выпукло, узнаваемо и прописано до деталей — взятых, как видно, из блокнота наблюдений писателя. И говорить не приходится о том, что это редкий ныне пример настоящего, сочного, живого русского языка, которым Лидия Сычева строит свои миры — огромные, дышащие пространства — как это с определенной долей эпичности отражено в прекрасном, близком к стихотворению в прозе, рассказе «Ночь светла». «Я ехала вечер, ночь, утро, день; и где бы не останавливался поезд, везде шел дождь, так что казалось, будто мы стоим на одном месте… Везде мне было одиноко, как бывает одиноко в бесконечный дождь…». Можно сказать, в нем развиты и мастерски доведены до единой гармонии мощно и слаженно звучащего оркестра основные темы, так или иначе представленные в других рассказах, сквозные для сборника в целом. Но, вместе с тем, этот взлет, как волна на своем гребне, выносит некоторые характерные вопросы. Героиня находится в поезде, и — «…я не знала, куда я еду, зачем…». И вот это: куда? зачем? — мотив дождя, одиночества, ощущение пережитой беды, неизвестность перед будущим (опять же, мудрая бабушка-попутчица, много повидавшая на своем веку; беспутная молодежь, шатающаяся туда-сюда ночь напролет), — вызывает некую картинку… Ну, допустим, образ священной для всех японцев горы Фудзиямы, подняться на которую — мечта каждого японца (и уж семидесятилетние старушки на нее ходят). Но вот появляется альпинист, увешанный снаряжением, с огромным рюкзаком… Эх! — потирает руки, — сейчас я эту горку сделаю! Понятно, что «сделает», но тропинка-то наверх сильно протоптана, сама гора хорошо обжита и уютна, исследована вдоль и поперек. Разумеется, такое восхождение оставит в душе совершившего его, что-то свое, особенное… Но почему-то кажется, что нынешняя реальность предъявляет проблемы высотой никак не с Фудзияму — а, пожалуй, что с Джомолунгму.

  Я говорю о проблемах, не случайно упомянув выше «тех, кто остался верен книге», поскольку, хочу оттолкнуться от высказывания лирической героини рассказа, которая понимает, «что мы никогда уже не долетим до других планет; что все мы участвуем в каком-то гигантском эксперименте по глупости и что выйти из него нет никакой возможности — это было бы так же безумно, как если бы я сейчас сошла с поезда». Итак, поезд мчится сквозь ночь — за окном же дышит и живет нечто огромное, непознанное, как Космос. А вдруг, там, в темноте — вызрело новое, какая-то иная сила, способная изменить мир? И это — нынешний, волшебно переродившийся (пусть мутировавший, но в лучшую, в лучшую сторону! — ставший более чувствительный сердцем, зорчее взглядом) читатель? Да он и не думал «вымирать» под каким-то там прессингом, под лавиной бульварщины и порнографии. Он, читатель, с мудрой и всезнающей, почти что с улыбкой Будды смотрел на все эти мутные потоки заказного ширпотреба, на дрязги и дележ писателями теплых местечек, премий и госдач, на скулеж «властителей дум» о том, что канула в небытие, ушла на дно, подобно граду Китежу некогда «самая читающая страна в мире» (не было де ее, это всего лишь идеологический штамп!).

Да, ночь за окном пронизана дождями (и ведь дожди сейчас какие-то другие из-за глобального потепления климата; и поезд, как замечено «…был взят кавказской мафией — и начальник, и большинство проводников были, кажется, чеченцы.»): кажется, что все это бесконечно, как и «гигантский эксперимент по глупости». Но когда героиня, повторив: «Ничего нет… заплакала, не поверив самой себе» (на этом, почти и заканчивается рассказ), все же есть надежда, что, возможно, на следующей станции войдет кто-то из тех, кто создан воображением и мастерским пером писателя… Например, Светка Петухова, знаменитая «…своей неуемностью. Светка — первопроходец. Ну вроде как Семен Дежнев» (рассказ «Собачье счастье»). Или «Баба Настя Назарова — человек правильных убеждений. И о жизни, и о любви она рассуждает разумно — всякому овощу свое время. А уклонения разные — это распущенность» (рассказ «Уже и больные замуж повыходили»). А то «Генеральша»-Земфира, эффектная дама, которая «…сопровождала (или он ее?) армейского генерала Ю., грузно-высокого, малоразговорчивого малого, отлично сложенного, с приятным, хоть и покрасневшим от алкоголя лицом» (рассказ «Генеральша»). И они подбодрят сникшее писательское «Я», подскажут, что мир не замкнулся на одном лишь путешествии некой Вечной женской души в поисках тихого семейного счастья, проблемы — не просто «эксперимента по глупости», а многоуровневого духовного кризиса — разноплановы, системны и интегрированы во все сферы общества. От «игры на своем поле» (как говорят спортивные комментаторы) пора переходить к выступлениям на выездах, к схваткам с чужими, пусть более изощренными и подготовленными командами. Иначе хоть какой талант начинает «запинаться» на излишне частом повторении отработанных приемов, перестает видеть «пространство игры». И верно замечено в другом рассказе («На Канарах»): «Земной шар, конечно, в клеточку, но не в тюремную, а в шахматную…» (до этого героиня представляет «…голубой глобус в аккуратной сетке меридианов и параллелей; планетка была расчерчена на милые, симпатичные, но все же тюремные клеточки»). «И любая проходная фигура может обернуться королевой, оказавшись на нужном поле», — продолжает размышлять она.

Ну так, как говорится, «и чайничать нам, и самоварничать»!

«А я чайничала, самоварничала…» — прекрасное название еще одного очень обнадеживающего рассказа, как впрочем, и все творчество Лидии Сычевой в целом. 

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ