Виктор НИКИТИН

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ 

О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2008 г.

XPOHOC

Русское поле

МОЛОКО

РуЖи

БЕЛЬСК

ПОДЪЕМ

ЖУРНАЛ СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

СИБИРСКИЕ ОГНИ

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ГЕОСИНХРОНИЯ

Виктор НИКИТИН:

Мы чужие на этом празднике жизни

Виктор Никитин родился 15 ноября 1960 года в Москве. Живет в Воронеже. Считает, что «по ошибке» закончил автодорожный факультет строительного института. Впрочем, чтению это не помешало, а даже побудило к творчеству.

Никитин печатался в журналах "Подъем", "Москва", "Звезда", "Наш современник", "Сибирские огни", "Русское эхо" и "Дон". По моим данным он так же ведет отдел прозы в интернет-журнале «Русский переплет».

Недавно в Центрально-Черноземном книжном издательстве у Виктора вышел роман «Исчезнут, как птицы», который Дмитрий Ермаков в своей, в общем-то, доброжелательной рецензии назвал «странным». Но начали мы разговор с автором «странного произведения», как водится, издалека…

- Виктор, кто Ваши литературные учителя (классики и современники)?

- Главных учителей трое. С восемнадцати лет меня захватил и не отпустил Достоевский. Я, можно сказать, залпом прочёл все десять томов собрания сочинений, которое вышло в конце 50-х годов. До сих пор помню эти книги. Воздействие на меня они оказали огромное. Было внушительное ощущение космоса, какой-то невероятной вселенной. Достоевский был и является для меня мастером описания человеческой души, всех её потаённых уголков. У него я учился тому, что «лёгкость понимания говорит о пошлости понимаемого». У А. С. Грина – сочетанию реальности и фантазии, на контрасте которых обостряются чувства. Взять, например, рассказ «Фанданго»: морозный Петроград, отчаяние, голод, и вдруг какие-то непонятные дары с острова Куба – морские раковины, покрывала, испанские гитары, – тут же «румяные санитары»… Такое интересное смещение в сторону необычного, потому что реальность не дает утешения. Потом был Томас Манн. Он уже помогал упорядочить мышление. Некоторым образом приводил Достоевского в равновесие. Недаром же и статью написал под названием «О Достоевском, но в меру». Вот эти трое и есть та основа, которая побуждала меня к творчеству, формировала как писателя.

С современниками сложнее… Именно потому, что все живущие и пишущие современники друг другу, а значит, в какой-то степени равны. В том смысле, что по большому счёту ученики. Естественно, читаю, слежу, что выходит нового, но – всё равно учителей нет.

- Как Вы охарактеризуете метод, в котором работаете – критический реализм, новый реализм, метафизический реализм. И действительно ли «новый реализм» существует?  Или Вы считаете, что сколько писателей – столько и методов?

- Я полагаю, что никакого «нового реализма» не существует. А тот реализм, который будет лет через двадцать, он как будет называться? «Новым «новым реализмом» что ли? Другое дело, что в это понятие вносится. Скорее всего, обновление. До 90-х годов у нас было одно государство, потом стало другое. Изменилась жизнь. Вообще многие её основы подверглись изменениям. И вместе с тем появились новые писатели, которые эти перемены отображали в своих произведениях. Вот, кажется, и всё… Если взять как отмену предыдущего господства «социалистического реализма», то «капиталистическим реализмом» его ведь не назовёшь, хотя бы потому, что он критически относится к установившемуся порядку. И это такой реализм, который заставляет вспомнить натуральную школу.

Что же касается меня, то я, честное слово, не знаю, как назвать мой метод. Меня интересует психология человека, его внутренний мир. Вот в этом направлении я и работаю. И тут много всего намешано, как в жизни: и бытовые реалии, и фантастические подробности, и печальное, и смешное… Я не прикован к чему-то одному раз и навсегда. В сущности же я готов согласиться с тем, что у каждого писателя свой метод. Опять же другое дело, каким для оценки оказывается результат.

- Языковая среда современного человека стремительно обедняется. Должен ли с этим бороться писатель? Каким образом?

- Не молчать, во всяком случае. Молчание ведь уже будет означать согласие с тем, что происходит. Если существует такое понятие, как «искусство слова», так и надо про него не забывать – в своих произведениях. Не подлаживаться под упрощённое, пошленькое восприятие жизни, не становится «изощрённо примитивным». Если из двадцати сказанных человеком слов десять будут «короче» и «типа того», то это означает, что сказать такому человеку в сущности нечего. А ведь он говорит. И говорит много, к сожалению, прочего другого. Возникает ощущение мусорной пустоты. И воспроизводить её в печатном виде – это тупиковый путь.

- Как Вы относитесь к литературным группировкам? Должен ли писатель быть «над схваткой»? Или такая позиция – вид хитрости и расчета?

- Не помню, кто однажды пошутил, что существуют ещё не «триста спартанцев», а «триста постмодернистов». Вот что-то не хочется в подобный отряд угодить… Если поставить себе такую цель – примкнуть к какой-нибудь группировке, чтобы тебя как-то опознавали, – то вот это и будет являться расчётом. В конечном счете вся эта суета отвлекает от творчества. Почему надо себя как-то декларировать? Позиция писателя видна в его произведениях. Ведь и так понятно, что если писатель окажется значительной фигурой, то куда-то его всё равно попытаются прислонить. Возьмите Горького. Кем он только у нас не был? Сначала «буревестником революции», а потом от него попытались насовсем отказаться, как от нехорошего наследия. Но насовсем – никогда уже не получится. Его вклада в мировую литературу не отменить. Та же история с Маяковским. Его несомненное значение отмечал такой, казалось бы, совершенно от него далёкий по всем приметам писатель, как Юкио Мисима, а итальянский драматург Дарио Фо, удостоенный Нобелевской премии, так и вовсе вырастал на его творчестве. У нас вообще любят отменять то, что было прежде. Сначала – до 1917 года, потом – до 1991 года. Теперь вот поделили писателей на «либералов» и «консерваторов».

Быть «над схваткой» соблазнительно. Представляется этакая единственно верная позиция, когда ты наверху занимаешься исключительно высоким искусством, а там, внизу, дерутся… Но получается ли так на самом деле? Как не хитри, а куда-то тебя всё равно впечатают или же вычеркнут из каких-нибудь списков. Если бы Проханов не занимался политикой на телешоу, его давно бы уже забыли. 

- Сегодня можно услышать голоса о том, что «писатели среднего возраста», т.е. литераторы вашего поколения, недооценены в отличие от «молодых» и «патриархов». Согласны ли Вы с такой точкой зрения?

- Это и так бросается в глаза. Писателю сегодня всё пытаются найти его местечко, втиснуть его в плотно сомкнутые ряды разнообразных товаров и услуг. Общество потребления должно как-то оценить, что ему предлагают. Государство по большому счёту от писателей отказалось, как от устаревшей технологии воздействия на массы. В моде актёры и певцы – их как-то легко можно представить в нужный момент для продвижения необходимых идей.  Писатели сегодня – это сатирики, потому что они выступают на сцене и веселят население в период многолетних инфляционных ожиданий. Концертные площадки, стадионы, телевидение – вот поля, на которых все они играют. Спортсмены теперь тоже в моде. Их награждают и призывают, когда необходимо, на службу Отечеству.

А кто такой писатель сегодня? Обратите внимание: на афише спектакля крупными буквами название пьесы и фамилии актёров, которые в ней заняты. Имени самого автора пьесы на этой афише зачастую нет – даже в углу, мелким шрифтом! Собственно, тот, кто это всё придумал и написал, не нужен. Нужен не творец, а интерпретатор в той или иной степени, исполнитель чужого текста. В этих условиях писателя сегодня пытаются сделать кем-то вроде спортсмена. Я имею в виду исключительно возраст. В большинстве видов спорта после тридцати уже заканчивают свою карьеру и уходят на пенсию. Так и с писателями обстоит дело. Старые писатели ещё успели вкусить от прежней системы оценок их труда. Ну и довольно с них, пора на заслуженный отдых: мышление за современными темпами не поспевает. Писатели среднего возраста оказались в положении между – давно уже не советские, но и не нынешние «спортсмены»: с шестом в высоту не прыгнут, с ракеткой на теннисный корт не выйдут. Всё внимание и интерес направлены на молодых – и не важно, собственно говоря, что там они написали или даже вовсе ничего не написали, что и сказать-то им чаще всего нечего, потому как жизненного опыта никакого, зато голос молодой, звонкий, в самый раз для манифестов, для обещаний дальнейшего роста. Это и есть законы спортивного состязания.

- Жестко!.. Повлияла ли на Ваше творчество современная литературная критика? Каким образом?

- Сказать, что современная критика не оказывает никакого влияния, было бы неверным. Если и не прямое влияние, то опосредованное уж точно. Во всяком случае, критика может разъяснить, как не надо писать. Обстоятельный разбор произведения сейчас уже представляется редкостью. Мы видим либо пересказ содержания книги, либо уничтожение (возвеличивание) критиком автора, либо показ себя, как автора статьи, через чужой текст. Мне интересно было узнать, как критика отнеслась к моему роману «Исчезнут, как птицы». Каждый, кто о нём написал, увидел своё. В одном случае историю Обломова советской эпохи, в другом – историю застывшего времени, в третьем – историю «заговора мёртвой материи против живой». Историю несостоявшейся любви тоже увидели. И каждый из них был прав. Я, собственно, так и писал свой роман, чтобы разный читатель мог бы выделить в нём какую-то свою историю.

Критика же, как мне представляется, постепенно будет переходить в разряд своеобразного эссе, в котором главным станет не произведение с его автором, а сам пишущий о них. Критика всё больше будет уходить в сторону какого-то самостоятельного жанра. И находить повод для разговора о чём-то другом, более обширном, чем просто информация о произведении.

- Как, на Ваш взгляд, будет меняться культурная ситуация в стране в ближайшую пятилетку? Какие литературные жанры будут востребованы?

- В данный момент, как нас убеждают издатели, востребован жанр романа. Это обыкновенная коммерческая позиция. У нас ведь теперь литература, если она книгой вышла, в первую очередь товар, который нужно продать. Вот и продают – огромные куски мяса, круги сыра, гирлянды сосисок. Рассказ в этой куче тонет. Но так было и будет не всегда. Образно говоря, когда-то ведь захочется и пирожных. Или обыкновенного кусочка хлеба.

Велосипеда никто уже не изобретёт. Если только по примеру беспроводных технологий не ударятся в бесколёсные. Книгу снова попытаются приспособить к чему-то ещё в довесок. Сорокин продолжит свои безутешные соц-артовские опыты по скрещиванию маркиза де Сада с Борисом Вианом и упаковкой их в постмодернистский товар, но смешной и трагичной «Пены дней» никогда не напишет. Пелевин так и будет переводить Кастанеду на русский язык – как слепого через дорогу, на которой нет движения. Валу детективов или тому, что у нас под ними понимается, давно уже пора пойти на убыль, что, скорее всего, и произойдёт. То же самое ожидает и разнообразные откровения так называемых «звёзд» с подробным перечислением сделанных покупок, отставных жен и мужей, престижных мест отдыха и т. д.

Культурная ситуация в стране будет целиком и полностью зависеть от политической со всеми вытекающими последствиями. Всё больше будет громких театрализованных спортивно-массовых мероприятий – с песнями и танцами, с выразительной патриотической и внятной экономической декламацией. Писателей на этот «праздник жизни» снова забудут пригласить. Да он им будет и не нужен. Они продолжат заниматься своим любимым делом – в тишине, подальше от суеты. Что-то из этого получится…

Беседу вел Виктор Боченков

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

РУССКИЙ ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЖУРНАЛ