Расуль Ягудин

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

XPOHOC

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

СЛАВЯНСТВО

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

Расуль Ягудин

Тройное дабл-ю

Звонок в дверь прозвучал требовательно и резко, сразу вызвав в Ходже сосредоточенность – так мог звонить только чужой и, главное, недружелюбный, друзья и знакомые звонили коротко и культурно. Он мгновенно подхватил кривоватую трость с изогнутым и противоестественно острым ятаганным клинком внутри и движением большого пальца передвинул кольцо предохранительного запора на линии стыка ножен и рукояти, замаскированных под единый целый кусок никчёмной деревяшки, теперь ятаган был готов к бою, и Ходжа мог бы выхватить его в один миг, намного быстрее, чем киношные супермены выхватывают кольты из набедренной кобуры. Он слегка надвинул чалму чуть ниже на брови, чтобы отросшая чёлка не выскочила, упав ему на глаза в самый неподходящий момент, и не помешала в бою. Звонок повторился, и теперь он был более продолжителен и зол, кому-то за дверью явно не терпелось испустить дух.

– Открыто! – громко крикнул Ходжа на случай, если визитёр не просто тупой самоубийца, а глухой тупой самоубийца, и встал, слегка расставив и согнув в коленях ноги и расположив ступни параллельно друг другу, лицом перед дверью метрах в двух, на расстоянии, позволяющем ему легко дотянуться до дверного проёма остриём ятагана и при этом самому оставаться вне досягаемости для руки, ноги или ножа. Трость он небрежно удерживал в левой руке, сжимая её большим и указательным пальцами чуть ниже линии соприкосновения  – так, чтобы ладонь не покрывала линию и не помешала бы, если бы пришлось действительно потянуть.

Ручка на двери повернулась, и неизвестный рывком распахнул наружу дверь, словно то ли входя к себе домой, то ли… чего опасаясь, и Ходжа пружинисто наклонился корпусом вперёд, готовый к любому движению.

За дверью стоял мусор, и Ходжа невольно чуть моргнул, словно надеясь стряхнуть его с глаз, как соринку. Это не возымело успеха. Мусор по-прежнему стоял в дверях, со своей совершенно шизофренической мусорской папочкой и  в своей неописуемо уродливой мусорской форме с таким количеством бляшек, пряжек, кнопок и значков, что стопроцентно был похож на металлиста. Некоторое время Ходжа всесторонне анализировал  невероятно соблазнительную возможность того, что он, Ходжа, внезапно спятил, и данный фрукт в дверях представляет из себя лишь вполне безобидную галлюцинацию, была, откровенно говоря, целая куча обнадёживающих признаков, что так оно и есть, но тут мусор заговорил, разом развалив все его построения и умозаключения, как карточный домик, и вызвав самое-самое, пожалуй, жестокое разочарование в жизни Ходжи.

– Зачем вам бронированная дверь, если вы всё равно не склонны её запирать? – сказал мусор своё веское слово и сделал строгое вопрошающее выражение лица, глядя Ходже в глаза взором, который, по всей видимости, полагал пронизывающим, и стоя с мужественно расставленными ногами и мужественно растопыренными локтями, как, по всей видимости, по его мнению, должны стоять конкретно крутые пацаны – оставалось только сбрить огромные усы, поубрать брюшко, удлинить ноги и прибавить росту сантиметров шестьдесят, тогда он, по крайне мере,  выглядел бы не как придурок-пигмей, а как придурок из придурков.

“Изумительно, – подумал Ходжа. – Ах, Михаил Юрьевич, бедный, не дожил, вот же он, Грушницкий, во плоти, “самодовольство и вместе с тем некоторая неуверенность изображались на его лице”.

– Так почему вы не запираете дверь, а, я вас спрашиваю? – повторил мусор погромче, видимо, приняв его за такого же тупого, как и сам, и расставил ноги и руки еще мужественнее и шире.

– Чё надо, мусор? – с вежливостью настолько неправдоподобной, что невольно вновь задумался о возможности внезапного собственного слабоумия, спросил его Ходжа.

– Чьтё-о-о-о! – горласто распялил пасть коротышка. – Да я тя щас, бля, в наручниках уведу.

– Я что скажет суд? – в сугубо иссследовательских целях поинтересовался Ходжа.

– Да на хер мне суд. Я тя, бля, уволоку в психушку, скажу там типа, бля, маньяк-насильник, серийный убийца, им никакой суд не нужен и доказательства до пизды, сразу на вязки, и – пи-и-и-здец чурке, ты уже через месяц будешь живым трупом… а, может, и не живым.

Ходжа не обратил на слово “чурка” никакого внимания в русле мусульманского постулата о том, что истинный воин Аллаха должен быть жалостлив к убогим и равнодушен к грязи, случайно налипшей на подошвы. Ходжа был занят тем, что с искренним изумлением размышлял над фактом, что предлагаемый его вниманию мусорской экземпляр оказался даже тупее, чем  он думал, хотя секунду назад это казалось совершенно невозможным, – да неужели же эта пародия на унитаз полагает, что ему, Ходже, не известны все мусорские методы, ужимки и прыжки, включая, разумеется, психиатрический? И неужели этот цыплёнок всерьёз думает, что, буде Ходже взбредёт в голову идея свернуть его цыплячью голову, наручники смогут что-либо изменить, даже увешай он ими Ходжу с головы до ног, как ту бабульку в порностайте? Поняв, что ответа на данный вопрос не нашли бы даже семь восточных мудрецов, Ходжа обратился мыслью к более земной и прозаической проблеме – на хрена этого мусора принёс сюда шайтан? И Ходжа слово в слово повторил свой вопрос:

– Чё надо, мусор? – “А-а-а, - решил Ходжа, прежде чем утихло эхо его голоса, - не так уж важно, с какой целью он сюда припёрся, не станет отвечать – похоронят с почётом за государственный счёт”. Мусор вновь свирепо уставился на Ходжу, но тот, успев принять решение, уже потерял к мусору всякий интерес и сонным и неподвижным взглядом степного волка смотрел на его блестящую пуговицу с двуглавым орлом, расположенную посреди грудины – наилучшее место для проверки проникающей способности острия на твёрдой и относительно плоской человеческой кости.

– Так, – грозно провозгласил мусор, убедившись в тщетности своих психологических усилий, – вам придётся ответить на ряд вопросов.

Он завозился, открывая папочку и доставая оттуда листок, и Ходжа невольно зевнул.

– Ваша фамилия, имя, отчество? – грозно задал мусор первый вопрос и пристроил дерьмовый обсосанный карандашик на папочке с листиком.

“Не “ваша”, а “ваши”, идиот, местоимённая лексема не согласована по числу”, – подумал Ходжа, шагнул вперёд и вполсилы, пока не желая убивать, с плеча вдарил мусору ладонью, резко распрямив руку прямо от груди, в область чуть ниже того места, где шея переходила в грудную клетку. Дверь позади мусора так и оставалась открытой, и он вылетел в пустой дверной проём, словно из пушки, и налетел спиной на застеклённую дверь подъездного коридора, неожиданно оказавшуюся прикрытой, и Ходжа мельком подумал, что это довольно странно для эталонно тупого мусора – закрывать за собой ничейную дверь, которую никто никогда не закрывал, – обе створки распахнулись с жутким грохотом, предварительно осыпав летящую поросячью тушку стеклянным дождём, в осколках которого мусор и приземлился задницей на бетонный пол. Ходжа шагнул вперёд и наклонился как можно ниже на случай, если мусорок окажется действительно несколько глуховат.

– Ещё раз придёшь, убью, – сказал он приятным баритоном и внезапно почувствовал лёгкую прохладу в нижней части груди, и по этому знакомому признаку понял, что не врёт.

Холодная ночь уже накрыла шершавым одеялом город, и круглая вкрадчивая луна медленно потянулась наверх из-за сплошного тёмного тела леса за Уфимкой, когда ему позвонили в дверь вновь... теперь это было уже серьёзно, и поэтому Ходжа сразу стал спокоен и тих. Он легко скользнул к двери вдоль стенки просто для порядка, поскольку такой необходимости перед бронированной дверью, сквозь которую никак  не могла прилететь неожиданная пуля,  не было. Затем он встал боком правее косяка и взялся за рукоять обратным хватом, удобным для удара снизу или сбоку, при выполнении же удара сверху понадобилось бы учесть такие дополнительные помехи, как вешалка и люстра (и что за маразматическая мода увешивать люстрами даже прихожую и сортир!), свет в квартире он успел потушить, пока стремительно и бесшумно двигался к двери, не спеша, но и не мешкая, чётко отсчитывая на внутренних часах время, необходимое по мнению обычного, ничего не подозревающего обывателя на то, чтобы неспешным шагом дойти до двери, и перед тем как подать голос, одним движением закрыл лицо свободным концом чалмы, до этого свисавшей вдоль уха, теперь свободными от чёрного непроницаемого одеяния остались лишь глаза, и любой, кто находится за дверью в подъезде, даже если он тоже вырубил там свет, окажется в момент раскрывания двери в невыгодной позиции, поскольку самого Ходжу в этой чёрной боевой одежде разглядит в кромешной мгле лишь такой же, как он сам, а таких, Ходжа был уверен, в данный момент в городе не было.

– Открыто, – спокойным и на этот раз вполне обычным, негромким голосом произнёс Ходжа.

Ручка повернулась медленно и крайне осторожно, затем в появившуюся между дверью и косяком щель упала жёлтая световая полоса. На атаку это было уже не похоже, но Ходжа всё так же безмолвно таился в темноте, внимательно вглядываясь в проём, который раскрывался всё шире, медленно и зловеще, и Ходжа мимоходом успел подумать, что не хватает только скрипа несмазанных петель, чтобы это походило на дешёвое а-ля-хичкоковское, но осовремененное звуковое кино, впрочем, как он тут же решил, когда дверь раскрывается медленно, зловеще и при этом совершенно беззвучно, без скрипа, визга и душераздирающей музыки, получается намного страшнее. Наконец дверь растворилась настолько, что можно было разглядеть очередное малоприятное зрелище. За дверью опять стоял мусор. Опять. Другой, но всё же мусор и опять. Ходжа с некоторой растерянностью смотрел на визитёра и думал о том, что, по поверьям всех времён и народов, если в дом повадилась нечистая сила, остаётся его только сжечь. Кстати, а сколько времени, не поздновато для визита мусоров? Хотя, правда, Расуль Ягудин рассказывал, что, будучи студентом-первокурсником журфака, осенью восьмидесятого года он имел сомнительное удовольствие принимать в своей общежитской комнате тамошнего участкового мусора ночью часа в три, хм-м-мда-а-а, рехнуться можно, и Ходжа с печалью в сердце впервые осознал, что самое мучительное ограничение из числа тех, что наложило на него недавнее паломничество в Мекку, – это запрет на сквернословие даже в мыслях – ох и сформулировал бы он сейчас!!! Ходжа как раз додумывал эту соблазнительную мысль, когда мусор, наконец, завёл шарманку.

– Добрый вечер, святой Ходжа, – уважительно поздоровался он, сразу продемонстрировав добротное владение башкирским языком, и отвесил небольшой мусульманский поклон.

– Чё надо, мусор? – не балуя ментотню разнообразием и творческим подходом к построению беседы, вновь задал Ходжа свой коронный вопрос на чистом русском языке, поскольку после краткого размышления сообразил, что никогда не сможет подобрать в башкирском языке подходящий эквивалент слову “мусор”.

Мусор сделал вид, что не обратил никакого внимания на оскорбление.

– Прошу извинить меня за то, что я осмелился нарушить ваш отдых в столь поздний час, святой Ходжа, однако дело не терпит отлагательств, – всё так же вежливо продолжил он своё фуфло.

“Тэ-э-э-эк-с-с-с-с, – подумал Ходжа, – стандартная игра в “плохой тупой мусор-хороший тупой мусор”, причём, тот “грушницкий”, что приходил днём, судя по всему, использовался в игре  “втёмную”, даже не зная, что его заставили сыграть роль самого себя.”

– Вы, конечно, имеете полное законное право отказаться от беседы со мной, тем более в неурочный час, – мусор продолжал разливаться соловьём, – однако, я уверен, что ваше чувство общественного долга подвигнет вас к тому, чтобы поступиться некоторой частицей бытового комфорта и ответить на некоторые мои вопросы, тем самым, возможно, в очень значительной степени поспособствовав укреплению законности и правопорядка в нашем обществе.

“Странно, – вдруг подумал Ходжа, ощутив внутри себя какое-то напряжение, – он шпарит как по книжке или учебному пособию для низового персонала какого-нибудь сборища дипломатов. Как-то это… не похоже на мусора.”

– Чё надо, мусор? – спросил Ходжа в очередной раз, решив всё-таки прервать излияние словесного поноса.

– Разрешите пройти в комнату, я хотел бы с вами поговорить, –  всё так же вежливо  попросил его мусор.

Ходжа напряжённо размышлял. Вышибить отсюда мусора вместе с его фуфлом для беременных гимназисток об укреплении законности и правопорядка было нетрудно. Но в этом случае он остаётся в прежнем неведении о причинах столь экстраординарного речевого и моторного возбуждения и приступа служебной активности местной мусорни, обычно по горло занятой поисками как можно более щедрого покупателя на свои грязные задницы. Кроме того, у Ходжи возникло ощущение, что вопрос, с которым они к нему лезут, почему-то для них достаточно важен, а это значит, они будут приходить опять и опять, а это в свою очередь означало, что рано или поздно Ходже тривиально придётся поубивать их всех, сразу осиротив всю местную мусорку, ничего страшного, а тем более, ничего плохого в этом, конечно, нет, но – возня!, а дел сейчас и без того по самую макушку, учитывая все эти странные, жуткие и необъяснимые смерти и исчезновения людей по всей Уфе, заняться же этим вопросом, кроме него, Ходжи, в городе совершенно некому, не от мусоров же ждать случайных проблесков ума, которого у них не было, нет и, учитывая всю их деятельность последних лет, уже никогда не будет.  Сам же разговор с мусором Ходже ничем не грозит и отнимет не так много времени, а кто с кого слупит в этом разговоре информацию, вопрос чрезвычайно интересный, во всяком случае, сам Ходжа был уверен, что он без особых затруднений сможет из мусора выудить всё необходимое, при этом ничего ему не сообщив…

Было ещё кое-что. Мусор был каким-то странным. Если говорить прямо, просто, грубо и откровенно, мусор на мусора был не хрена не похож. Тот “грушницкий”, что приходил днём, был на мусора стопроцентно похож, а этот мусор – стопроцентно нет. Он был слишком вежлив, слишком культурен и слишком гладко и хорошо говорил. Даже если предположить, что его вежливость – результат строжайшего приказа вышестоящего, то такую речь, грамотную и превосходно, профессионально построенную ни один мусор в мире не смог бы родить ни по какому приказу, как бы ни старался – немножко не тот у них менталитет. Именно речь из образа мусора выпадала в наибольшей степени, поскольку лексикон и построение фраз выдавали человека по-настоящему образованного, это было образование классическое, образовавание такого уровня, какое ни один мусор ни в одной мусорской школе, ни на одном юрфаке не может получить в принципе, просто потому что не у кого – преподы мусорских вузов такого образования сами не имеют. Мысль же о том, что человек, получивший такое образование в каком-либо из академических вузов, решил вдруг сменить ориентацию и не побрезговал пойти в мусора, следовало с ходу признать глупейшей и смешнейшей во всей истории развития человеческой мысли.

Итак, подвёл предварительный итог своим размышлениям, Ходжа, речь – вот, что в первую очередь порождает его увереность в том, что мусор – не настоящий, в первую, но… не в последнюю. Была ещё целая во-о-о-от такая вот хренова куча признаков, заставляющих Ходжу по-прежнему не открывать лицо и не выпускать из руки ятаган всё время., на протяжении которого он зажигал в квартире свет, вёл мусора в комнату, усаживал его в кресло и сам устраивался напротив него на стуле, с которого мог мгновенно и легко перейти хоть в атакующий, хоть в оборонительный режим. Н-н-нда, была ещё целая во-о-о-от такая вот хренова куча признаков. Во-первых, мусор был какой-то… чистенький. Чистенький не только по сниженным мусорским, но и по интеллигентским меркам – он был настолько чистеньким, что походил на резинового двадцатисантиметрового мусора из отдела детских игрушек. И на нём форма сидела так, что у Ходжи возникло сугубо физическое ощущение полнейшей слитости её с телом, словно форма и плоть под ней составляли одно целое, и одно от другого невозможно было отодрать иначе как с помощью разделочного ножа. И – мусор был Ходже каким-то образом знаком, знаком не чертами лица, не голосом, а…

…общим стилем облика. Какие-то смутные воспоминания, царапающее душу ощущение чего-то до боли знакомого ёрзали и ворочались в бездоной глубине его сознания при каждом взгляде на блестящую, словно лакированную кожу лица, на аккуратный эстетичный румянец. И глаза. На хрен, сейчас, когда Ходжа внимательно пригляделся, он мог бы их определить одним словом. И это слово – “жуткие”. Глаза были абсолютно жуткими, внушающими смертельный, безысходный, тоскливый ужас вопреки всему внешнему лоску мусора – глаза остановившемися, как у куклы, ничего не выражали, были необычайно аккуратными, с чрезвычайно тщательно прорисованными зрачками, и смотрели как-то… прямо, прямо и мимо – мимо всего, ни на что не глядя, словно глаза слепца. Белки глаз блестели в свете люстры снежной белизной, словно поверхность свежеотлакированных биллиардных шаров. И ещё – глаза не менялись. Они никогда не соответствовали движениям лицевых мышц, они никогда не отражали общее выражение лица. Мусор говорил и улыбался, и из-за этой улыбки от его лица с совершенно неподвижными и ничего не выражающими, словно нарисованными, глазами, веяло холодом пустоты, даже не пустоты, а отсутствия. Холодом чего-то такого, чего просто нет. И какого хрена он улыбается, не разжимая губ, подумал Ходжа, что у него там, во рту, не так?

И почему этот  воспитанный, обходительный, культурный, академически образованный мусор не снял в помещении головной убор, даже когда уселся в кресло?

– Уважаемый святой Ходжа, – между тем начал мусор плавно перетекать от беспредметного сотрясания воздуха к теме беседы. – Я не сомневаюсь в том, что вы, будучи, как это общеизвестно,  человеком наблюдательным и неравнодушным к жизни и проблемам наших дорогих сограждан, полностью ориентируетесь во всех событиях, происходящих в городе, как положительного, так и отрицательного характера. И нет, разумеется, ни у кого никаких сомнений также в том, что вас, как и всех порядочных и честных людей, наших горожан, до чрезвычайности беспокоит изменение за последние несколько недель общественной ситуации к худшему, причём, с сожалением следует признать, к худшему в очень серьёзной степени, в степени такой, что ради большей объективности картины я бы даже не побоялся слова “кардинально”. Вряд ли будет для вас новостью, что прокатившаяся по Уфе беспрецедентная и при этом совершенно немотивированная и необъяснимая волна насилия привела к некоторому, скажем мягко, снижению общественной активности, во всяком случае, со стороны людей, не обладающим особым личным мужеством, каковых, увы, приходится признать горькую правду, оказалось большинство, что подтверждают опустевшие улицы и замершие во дворах автомобили. Однако, к счастью, среди наших с вами сограждан достаточно высок также и процент людей по-настоящему храбрых и, что гораздо важнее, готовых пойти во имя общественной безопаснсти на разумный личный риск. К таким людям, вне всяких сомнений относитесь вы, святой Ходжа, к таким людям, позвольте мне выразить такую нескромную уверенность, отношусь и я. Однако, вряд ли допустима увереннность в том, что даже таким людям, как мы с вами, пока они разобщены и в своих действиях несогласованны, удастся осуществлять общественно полезную деятельность с эффективностью, достаточной для того, чтобы добиться кардинального улучшения ситуации. Лично для меня нет никаких сомнений (и вы, будучи умным и блестяще образованным человеком,  я уверен, со мной согласитесь) в том, что витающее в воздухе неизбежное решение о концентрации усилий всех обеспокоенных обстановкой граждан уже сегодня диктуется самой жёсткой, я бы даже сказал, беспощадной объективной необходимостью…

Ходжа молча рассматривал говоруна.

– Чё надо, мусор? – наконец, прервав речугу, задал он свой вопрос в пятый раз за сегодняшний день.

– Уважаемый святой Ходжа, – вновь даже не поведя бровью в ответ на слово “мусор” и не запнувшись ни на секунду, продолжал оратор. – Я далёк от мысли оскорбить столь профессионально подготовленного бойца (“что за хреновина – откуда он знает?” – ошеломлённо подумал Ходжа)  предложением  всевозможной помощи со стороны правоохранительных сил,  я уверен, это просто не нужно, однако я позволил бы себе взять на себя смелость от имени всех государственных органов и всей прогрессивной общественности нашего города обратиться к вам с просьбой, чтобы, наоборот, вы  оказали некоторую помощь нам, поскольку уже, вероятно, ни у кого нет сомнений в том, что в сложившейся ситуации не использовать все без исключения возможности, включая те из них, к которым в мирное, скажем так, время милицейские органы стараются не прибегать,  было бы преступно. Разумеется, помощь, о которой мы осмеливаемся вас просить, совершенно не боевого характера, поскольку, даже сейчас, в ситуации почти фронтовой, рисковать жизнями в войне за порядок (“скажи ещё “новый порядок”, кретин” – успел подумать Ходжа, с трудом удерживаясь от нового приступа зевоты) является священной обязанностью лишь тех людей, которым общество и государство оказали огромную честь, дав им в руки оружие именно с такой целью, – милиционеров, солдат… Однако некоторое содействие организационного, вспомогательного или, например, информационного плана не противоречило бы уставным требованиям правоохранительных органов и при этом могло бы существенно увеличить милицейский интеллектуальный потенциал и тем самым в значительной степени поспособствовать, наконец, достижению полного торжества законности и правопорядка в обществе.

“Уф-ф-ф!” – подумал Ходжа с совершенно искренним облегчением и спросил ещё разок для полной уверенности:

– Чё надо, мусор?!

– Позвольте вам напомнить некоторую фактуру, которая, как я твёрдо уверен, уже известна вам в общих чертах. Ещё в июне с самым началом летних холодов (“Как же, помню, – подумал Ходжа, – было как раз полнолуние”) в городе стал наблюдаться ритмичный, методичный, я бы даже сказал, планомерный рост насильственных смертей и таинственных исчезновений, причём, кривая роста с каждым днём всё круче забирала вверх.

Это было уже серьёзно. Ходжа невольно напрягся всем телом и мягко подтянул ноги под себя на случай необходимости внезапного прыжка. Этот рисованый клоун сказал лишнего. Словечко “планомерный” – очень интересно, случайность или тонкий расчёт, он что, что-нибудь знает, о чём-нибудь догадывается, или он просто эстет, любитель красивых звучных слов, таких, как “планомерный”?

– В общем и целом, в большинстве произошедших убийств, а тем более исчезновений, нет ничего такого, что криминалистическая мысль Республики Башкортостан и города Уфы могла бы назвать принципиально новым. Конечно, обращает на себя внимание жестокость и бессмысленность убийств, а также несомненно извращённый характер многих из них, зарегистрированы даже случаи каннибализма и сексуального надругательства над трупами, а уж о таком, по нынешним временам, мелком незначащем нюансе, как ритуальный характер многих акций, я не буду даже упоминать.

“Н-н-нда-а-а, – размышлял Ходжа, глядя в форменную мусорскую пуговицу с двуглавым орлом на груди гостя, – хорош “мелкий незначащий нюанс”. Человеческие кишки, аккуратно выуженные из проделанной в боку живота дырочки и опрятно сложенные возле трупа кучкой, кастрированные мужские тела  с перерезанными горлами и распятые вниз головой на перевёрнутых крестах, малолетние девочки-девственницы с хирургически вырезанными девственными плевами, с куда-то девшейся, а значит, собранной в сосуды кровью из их вспоротых вагин, и изнасилованные сначала в живом, а потом в мёртвом виде целыми толпами гоблинов и чертей. Совершенно обескровленные, белые, как мрамор, трупы без всяких признаков внешних повреждений, найденные в собственных чистеньких, неокровавленных кроватях. Вывернутые могилы, как старые, так и свежие, оставшиеся без своих мертвецов – уже ни на одном кладбище города нет ни одного целого холмика. Обглоданные человеческие кости, обсосанные человеческие черепа, которые находят каждое утро на каждом углу, ещё тёплые, розовые и дымящиеся в промозглом предрассветном воздухе под уходящей за линию горизонта жирной луной. И главное, странные, никому не знакомые следы клыков на некоторых из трупов, нет в мире ни таких людей, ни таких животных, бывший одноклассник, ныне прочно обосновавшийся в республиканском МВД признался, что вся республиканская мусорка в полном тупике и что эти следы клыков и прикусы не смог идентифицировать ни один эксперт, как из числа своих, мусорских, так из числа приглашённых и остепенённых, со списком регалий подлиннее, чем у английской королевы. Тупой мусор.  ТУПОЙ МУСОР!!! Он, что, никак не может понять своими куриными мусорскими мозгами?”

– Однако все эти извращённые убийства, – так же резво трещал мусор, – вполне соответствует, скажем, кругу интересов какой-нибудь банды маньяков, активизирующихся, как утверждает современная психиатрия, в пору полнолуния… – при словах “утверждает современная психиатрия” в голосе мусора явно прозвучал юмор, но Ходжа чуть не расхохотался совсем по другому поводу, сразу вспомнив одну из теорий Расуля Ягудина – теория заключалась в том, что нынешние мусора, в принципе, уже не в состоянии котролировать ситуацию в обществе и выполнять свою работу: братву любой преступной группировки трогать не моги – мусора у них кормятся, серьёзных вольных отморозков они боятся как огня, за мелкими уголовниками ни хрена не могут угнаться, а работу показать, премия и звания получать надо, вот они и придумывают разнообразных маньяков, на которых можно всё свалить и за которыми можно с помпой и шумом погоняться, в основном, методом мельтешения в прессе и телевизоре с заявлениями и интервью, причём, Расуль Ягудин после четвёртой, кажется, кружки пива договорился до того, что все пресловутые “преступления маньяков” были организованы и совершены самими мусорами, которые затем ловили и подгоняли под обвинение какого-нибудь подходящего по внешности случайного прохожего, но в эту часть теории Ходжа до сих пор верил не вполне и… возможно, как он сейчас начал думать, это было его ошибкой, он уже хотел ознакомить с этой теорией своего визитёра, просто для того, чтобы не скучать, выслушивая давно известные ему вещи, но тут в мусоре что-то неуловимо изменилось – он словно подобрался и начал как будто чуть тише и проникновеннее говорить, и Ходжа против воли стал более сосредоточенн.

– Именно так, – плёл мусор. – Все, вернее, почти все убийства для истории криминалистики не новы, нечто похожее регистрировалось не раз с незапамятных времён, но есть некоторые эпизоды, поставившие, вынужден с искренним прискорбием вам это сообщить, всю милицейскую братию в в полнейший тупик…

– Может, правильнее сказать не “братию”, а “братву”? – хмуро ответил Ходжа, которому слушать всякую бредятину, сколь бы красиво и убедительно ни была она сформулирована, уже надоело. – А  насчёт тупика, так ещё Шерлок Холмс говорил, что для мусоров это нормальное состояние. Давай-ка, мусор, покороче, детское время кончилось, я, как Карлсон, засиделся тут с тобой, мне спать давно пора.

– Хорошо! – покладисто поднял обе руки мусор. – Покороче. Вам знакомо выражение “закрытая шкатулка”?

 Ходжа почувствовал, как рукоять ятагана сразу вспотела в его руке.

– Мне знакомо выражение “закрытая шкатулка”. – осторожно подтвердил он.

– Ну тогда вам всё должно быть понятно, – фальшиво обрадовался мусор. – Вот смотрите, – он зашелестел бумажками, с ловкостью опытного иллюзиониста выловив их из папочки, – всё началось в июне, в самом начале полнолуния. И здесь мы имеем сразу несколько “заткрытых шкатулок”: в первую ночь – одну, во вторую – две, в третью – четыре, в четвёртую, когда луна уже пошла на убыль, – шесть. При этом в первом случае погиб лишь один человек – подросток, ночью занимавшийся в своей комнате, родители и сестрёнка спали в другой, никто из них не пострадал, никто ничего не слышал и не заметил, дверь и окна по случаю внезапных летних холодов и первых, только что начавшихся обывательских разговоров об убийствах, были наглухо заперты изнутри, и таковыми они остались, когда родители утром обнаружили уже остывший сыновий труп – классическая “закрытая шкатулка”. Пацан умер с открытыми глазами и восторженными выражением на лице, никаких повреждений на теле экспертиза не обнаружила, как не обнаружила и никаких следов проникновения, взлома, борьбы или чужого присутствия. Черепная коробка была совершенно целой и совершенно пустой – в ней отсутствовал мозг. Совсем, – мусор внимательно посмотрел в глаза Ходже, явно пытаясь определить, какое впечатление произвела на него эта история, и Ходжа внезапно подумал, что ни разу не видел, чтобы зрачки глаз у него сузились или расширились, когда он менял положение головы и таким образом изменял направление своего неподвижного взгляда, зрачки всегда сохраняли один и тот же постоянный диаметр и не реагировали на свет, как у…

как у трупа!

И он ни разу за всё время не моргнул! Как труп!!!

– Эксперты утверждают, что человек без мозга вообще не может жить, поскольку именно мозг управляет всей жизнедеятельностью человеческого организма, так что пацан, образно говоря, находился во вполне нормальном, полностью закономерном для тела с отсутствием мозга мёртвом состоянии, а значит вопрос о причине смерти попросту отпадал, – мусор вновь сделал паузу и вновь внимательно всмотрелся Ходже в глаза, но Ходжа упорно молчал, ожидая продолжения. Мусору вновь пришлось заговорить самому:

– Убийца или убийцы лишь в этом,  первом случае, побаловали нас единичной смертью в квартире, полной людей, но к сожалению, дальше всё происходило уже не так, во всех последующих эпизодах мертвецами становились все находившиеся в доме. Уже во вторую ночь в двух квартирах были обнаружены настоящие склады мёртвых тел (я не употребляю слово “побоище” лишь по причине отсутствия явных признаков убийства), там было всё так же – ни ран, ни повреждений, ни следов борьбы, ни следов взлома или проникновения, и – все мертвы, и у всех – пустые черепные коробки.

– А выражения лиц? – наконец решил Ходжа прояснить тёмный для него самого момент.

Мусор удовлетворённо улыбнулся и взглянул на Ходжу с уважением, насколько вообще возможно было выразить уважение на лице с неподвижными лакированными глазами.

– В обоих случаях выражения лиц спящие у всех, кроме одного – в каждом случае кто-то один бодрствовал, и именно у этого одного всегда оказывалось счастливое и восторженное выражение лица.

– Всегда?

– Всегда, – подвердил мусор.

– Дальше?

– Дальше ничего интересного. Количество смертей в “закрытых шкатулках” стало просто расти, как снежный ком. Особенно заметное увеличение числа происходило в каждое очередное полнолуние – наши сотрудники уже усвоили привычку следить за фазами луны.  Никакие дополнительные обстоятельства в этих новых случаях выявлены не были, всё было в точности так же – всё закрыто, все мертвы и все без мозгов.

– Но ведь проникнуть в квартиру и уйти, не оставив следов, не так уж сложно для людей, которые занимаются этим профессионально. Может, кто-то попросту вошёл и вышел, аккуратно заперев за собой дверь?

– К сожалению, так упростить проблему оказалось невозможным. В первых случаях все дверные замки были поставлены на внутреннюю блокировку, так что их бесполезно было даже пытаться открыть снаружи и затем запереть, не повредив и не оставив никаких следов проникновения. А дальше город обуял животный страх, и люди повсеместно начали устанавливать массивные и мощные внутренние задвижки и запоры, и все они были задвинуты и заперты, когда их настигла смерть. В самом первом случае мы какое-то время отрабатывали версию, что убийство было совершено либо кем-либо из оставшихся в живых домашних, либо, по крайней мере, при прямом соучастии кого-либо из них, выразившемся в том, что этот некто сначала впустил убийц в дом, а затем выпустил, аккуратно заперев за ними дверь. Эта версия с самого начала завязла в связи с полным отсутствием мотива и необъяснимым характером самой причины смерти, а затем, когда повсеместно стали появляться “шкатулки” без единого оставшегося в живых домочадца, окончательно сдохла.

Ходжа уже утратил к разговору интерес. Некоторые кусочки информации он уже из этого разговора выудил, мусор начал повторяться и явно не мог или не хотел сообщить ничего нового, а то, что они не друзья и не соратники и никогда ими не станут, Ходже было ясно, как совершенно ясной и очевидной стала для него по размышлении природа всех странностей в придуманном образе мусора. Пора было выполнять свою работу, но Ходжа всё-таки решил напоследок выяснить, какого хрена этому клоуну было нужно от него.

– Ну так чё надо, мусор? – спросил он в последний раз и слегка повёл головой из стороны в сторону, разминая шею перед боем.

Лицо мусора отвердело и приобрело стеклянную отрешённость, оно стало полностью гармонировать с бессмысленными, ничего не выражающими глазами, и теперь он был полностью похож на самого себя.

Настоящего.

Настоящего, которому весь дерьмовый антураж в виде ненормально аккуратной мусорской формы был уже ни к чему.

– Видите ли, святой Ходжа, – начал он совсем другим, бесцветным, ровным и монотонным машинным голосом, пустым и нечеловеческим настолько, что Ходже даже послышался в нём мёртвый металлический привкус, – нам известно, что вы проводите своё собственное, самостоятельное расследование всех эпизодов, связанных с “закрытыми  шкатулками”. Как сообщают свидетели, вы посетили все места, где происходили эти необъяснимые смерти, вы раговаривали и с соседями, и с людьми, проходящими свидетелями по делу,  а также с довольно обширным кругом лиц, оствшихся вне пределов нашего внимания, тем более, что вам легче – над вами не висит устав, и вы, как частное лицо,  можете вступать в беседы с лицами, к которым мы не смеем даже подойти, с детьми, например. В этой связи мы пришли к уверенности, что вам, несомненно, удалось установить некоторые дополнительные факты, которые нам установить не удалось, и которые могли бы иметь важное значение для следствия.  Вы, как человек здравомыслящий и искренне болеющий за состояние нашего общества, я уверен, правильно понимаете своей общественный долг, и для меня нет никаких сомнений…

“Да, я был там, – думал Ходжа, более не вслушиваясь в надоевшую словесную лабуду, – я побывал во всех местах, связанных с “закрытыми шкатулками”. И я действительно разговаривал со многими, в том числе и с детьми – это просто удивительно, насколько много знают и замечают дети, а если не знают и не заметили, насколько легко они умеют узнавать какими-то неведомыми путями. Именно благодаря детям мне теперь известно всё. Расследование закончено, мусор, картина всех убийств мне совершенно ясна, как ясно и то, что ты, гавнюк, из себя в действительности представляешь.”

Ходжа словно вновь стоял перед дверью в первую “закрытую шкатулку”. Он даже видел тонкий слой пыли на нижней части изгиба дермантина под замком. Здоровая дверь, массивная и непоколебимая, такую дверь не взломаешь, не снеся стены. Замков было три, и  все они, по словам оставшихся в живых, были заперты на внутреннюю блокировку. Он тогда достаточно легко снял, не повредив, мусорскую пломбу и вошёл в комнату, где умер мальчик. Растерянные и испуганные родственники и соседи безмолвно толпились в дверях за спиной. Комната, как комната. Книжки. Кроссовки прямо под столом. Кровать, естественно, в беспорядке. На стенах были развешаны плакаты попсовых то-ли-блядей-то-ли-певиц. На столе был компьютер, и на подоконнике стоял магнитофон. Окна были заперты наглухо, и от этого комната слегка походила на склеп. И в стоячем неподвижном воздухе этого склепа присутствовал какой-то запах, сохранившийся даже после мельтешни по комнате мусоров. Приятный запах. Он был какой-то… тёплый, это всё, что смог о нём Ходжа тогда сказать.

Он приходил в “шкатулки” после мусоров всего несколько раз, а потом о нём  узнали люди, и в дальнейшем во всех случаях соседи или домочадцы сначала вызывали его и лишь потом, по обязанности, звонили в мусорку. Теперь он появлялся на месте всегда самым первым и мог наблюдать и анализировать совершенно чистую картину, не искажённую официальным расследованием. Этот запах, едва уловимый и приятный, присутствовал всегда и везде, и в какой-то миг Ходжа его узнал. Это был запах недавно работавшего электрического прибора, воздух пах теплом, немножно озоном и нагретым телом пластикового корпуса. Кажется, это было одиннадцатое убийство, и Ходжа сразу постарался припомнить предыдущие десять. Комнаты, как комнаты – везде одинаковые комнаты современных детей. Книги, тетрадки, разбросанные шмотки, компьютер, магнитофон. У них у всех были идиотские и безумно счастливые выражения лиц. Они либо лежали на полу рядом с компьютерами, либо сидели за столами и всегда смотрели открытыми мёртвыми глазами немного вверх, словно кто-то над ними навис. Они смотрели вверх со смешанным выражением удивления, недоверия, счастья и неописуемого восторга на лицах. Во всех предыдущих десяти случаях ни родные, ни знакомые погибших совершенно ни хрена не могли сказать – обычные, мол, люди. Все работали в разных местах, все погибшие девочки и мальчики учились в разных школах и вращались в различных кругах. Но в тот, одиннадцатый раз, Ходжа узнал запах и, повинуясь какому-то наитию, подошёл к компьютеру и мягко, почти невесомо коснулся тыльной стороной ладони продольных перекрещенных прорезей на поверхности толстой задней части корпуса монитора. Прорези был чуть теплее, чем окружающий воздух. Чуть-чуть. Девочка лежала на полу, и когда он к ней повернулся, она с восторгом глядела прямо на него. С восторгом и безумием, каким-то образом сохранившимися в её мёртвых пустых глазах. И он долго смотрел на неё сверху, стоя к остывающему компьютеру спиной. Потом смерти происходили ещё, их становилось всё больше, жертвы были совершенно различны и не схожи между собой, но главное, что их объединяло, Ходжа уже знал из разговоров с детьми во дворах и школах. Именно дети смогли сказать ему то, что не смог сказать никто из взрослых – все погибшие увлечённо и беспрестанно лазили в Интернет. И во всех “закрытых шкатулках” поначалу компьютеры были чуть тёплыми, а в последних нескольких случаях даже не были выключены и равнодушно и нагло мерцали мониторами над трупами детей. Оборзели, сссуки, подумал Ходжа, когда обнаружил включённый компьютер в первый раз.

– Какого хера они в этой херовой Сети постоянно искали? – спросил себя Ходжа в какой-то миг. Но это уже был риторический вопрос – Ходже просто нужно было что-то сказать вслух, чтобы хоть как-то утишить боль и гнев в своём сердце.

– Ты всё почти правильно рассчитал, – прервал он излияния монстра, сидящего перед ним в облике мусора, и встал со стула, с нежным и мелодичным протяжным звуком вытягивая из трости ятаган. – Ты рассчитал почти всё, чтобы выяснить, что мне известно о том, как вы убиваете подростков… вытягивая из них мозговое вещество – интересно,  зачем оно вам и где вы его храните, но самое главное, что меня интересовало – каким образом вы это делаете, не оставив никаких видимых повреждений. Но и эту загадку я раскрыл, когда случайно наткнулся в Интернете на биографию Фрэнсис Фармер. Ей в психушке «гуманисты-психиатры» вводили тонкую иглу в мозг по зазору вдоль глазного яблока. Не знаю, отворачивали ли ей перед этим веко, но я не сомневался, что вы-то детям отворачивали обязательно, чтобы  его не прокалывать и не оставить таким образом след, который мог заметить какой-нибудь ушлый следователь. Когда погиб очередной ребёнок,  я первым делом заглянул ему под веки. Под левым веком я нашёл след иглы, аккуратненький, почти не видимый – вы старались всё делать аккуратненько. Вы действительно почти всё учли. Но компьютерные мозги, которые тебя создали, не учли некоторых мелочей, которых просто не было в программе – например, что у мусора, который прошёл хоть пару шагов по асфальту, не могут так блестеть башмаки. И то, что ты улыбаешься одними губами, тоже легко объяснимо – у тебя зубы нарисованы сплошными белыми  полосами, как у всех существ, созданных методом компьютерной графики – и чё вы, тупые ублюдки, до сих пор не догадаетесь аккуратно вырисовывать каждый зуб?  И твою мусорскую кепочку бесполезно даже пытаться снять, ведь она составляет с твоей тупой башкой одно целое… так же, как и весь твой ебанутый прикид составляет одно целое… с пустотой, которая тебя характеризует. Ты просто дерьмовый мыльный пузырь, даже если внутри у тебя наштрихована сплошная масса или аккуратно вырисованы безжизненные человеческие кишки. И ты лопнешь, как и полагается мыльному пузырю, когда я проткну тебя вот этой штукой!!! – Ходжа уже кричал, ощущая, как безумная ярость заволакивает его мозг.

Мусор бросился на него, не дав закончить тираду, выпрыгнув прямо из кресла вперёд. Ходжа легко отскочил назад к стенке, отводя в сторону ятаган для замаха, мусор уже падал всем телом на него немного сверху, и когда Ходжа увидел в жуткой близости от себя его каменное лицо с пустыми равнодушными глазами, он испытал гадливое чувство, словно на него летел огромный, размалёванный в сиреневые и розовые цвета дождевой червяк, он сжался от спазм в животе в предощущении того, как эта мерзость коснётся его своей гладкой осклизлой поверхностью, ухватил ещё и левой рукой рукоять впритык к правой ближе концу и провёл рубящий боковой удар ятаганом сбоку, целясь посеребрённым, покрытым тонкими извивами арабской вязи лезвием чуть ниже мочки аккуратного левого уха, туда, где линия черепа круто обрывалась, переходя в углубление под скулой, и привычно напряг мышцы обеих рук, в ожидании струнного вздрога ятагана при перерубании короткой массивной шеи – ятаган пролетел сквозь шею, не встретив никакого сопротивления, и летящий мусор исчез прямо из воздуха всё с тем же равнодушным выражением лица и лёгким потрескиванием, какое бывает, если закрыть в Интернете страницу…

или если лопнуть в воздухе очень большой мыльный пузырь.

Ходжа тяжело и хрипло задышал, ловя ртом сквозь закрывающий нижнюю часть лица край чалмы ледяной ночной воздух, и быстро и воровато оглянулся на свой компьютер, стоящий на столе в углу, прямо возле залитого лунным светом окна. Компьютер холодно и пристально смотрел на него в упор стеклянным чёрным оком монитора и матово отливал бело-желтоватыми боками в свете полной бело-желтоватой луны.

“Пора, – торопливо подумал Ходжа. – Пора, эх, хреново дело, был бы хоть кто-то со мной, а я – один, и они меня вычислили, вот ССССУКИИИИИ!!!” – он беззвучно кричал это всей душой, уже выбегая в коридор, когда в комнате послышался новый звук. Ходжа прислушался, сжавшись в парализованную ужасом неподвижную ледяную глыбу, всё ещё надеясь, что это не так, но это было так – там был звук заработавшего вентилятора в системном блоке, потом системный блок затрещал и заскрипел, включая все системы, и Ходжа какой-то сумасшедшей радостью порадовался, что у него старенький компьютер, работающий с изрядным шумом, новые модели почти абсолютно беззвучны, в этот момент раздалось потрескивание засветившегося монитора, и он метнулся в комнату, надеясь успеть, он пролетел через всю комнату на одних носках ног и дернулся под стол к ситемному блоку нажать кнопку, и когда кнопка утопилась под его пальцем в желтоватую пластиковую плоть, он облегчённо вздохнул на миг, выпрямляясь, но тут на экране монитора возник чёрный фон с желтоватыми буквами, буквы мгновенно сменились, затем с треском выскочило голубое небо с надписью Windows 95, затем вновь появился вместо него черный, усыпанный жёлтыми, словно больные скрюченные черви, изгибами букв, фон, изображение дёрнулось и буквы на миг сместились, вновь возникло голубое небо и вновь мелькнуло Windows 95, затем Windows 95 исчезло и с непрерывным натужным треском системного блока на фоне неба в экране начал проявляться “рабочий стол”…

Ходжа бежал обратно к двери сквозь огромную бесконечную комнату, словно в жутком кошмарном сне продавливая вязкий тяжелый воздух, забивающий ему глотку и наваливающийся невыносимой тяжестью на грудь, ступни ног с безумным напряжением отталкивались от пола, и всё же его не покидало ощущение, что он бежит на одном месте, медленное движение спёртого гробового воздуха сталкивало его назад, заставляя скользить по ковру ноги  и потихоньку сдвигая и сдвигая к компьютеру его натянутое в отчаянном усилии и наклонённое почти горизонтально вперёд тело, тут системный блок вновь затрещал и защёлкал, в модеме послышался ровный непрерывный гудок, системный блок снова щёлкнул, затем раздался характерный звук набора номера, вот коротко прозвучал зуммер, и модем заскрипел, затрещал и зашипел, через секунду всё смолкло, и Ходжа понял, что идёт проверка имени пользователя и пароля, и что уже через миг они вломятся к нему из Сети, словно пауки – он упёрся изогнутой тростью в пол, что есть силы отталкиваясь от него двумя руками и напряг ноги и всё тело ещё раз, чувствуя, как плотная масса воздуха начала поддаваться.

– Бисмиллааааа!!! – закричал он в полный голос и с хриплым стоном наклонился вперёд, дрожа каждой клеткой своего тела, тут неясный и неровный свет от монитора коротко дёрнулся перед ним на стене, и Ходжа понял, что это мигнул экран, когда изображение двух блудливо подмигивающих, соединённых кабелем крохотных компьютеров – знак присутствия в Сети – выскочило на экране возле часиков в правом нижнем углу, Ходжа вытянул руку к приближающемуся дверному проёму и вцепился пальцами в косяк, теперь он подтягивался на левой руке, одновременно отталкиваясь от пола ногами и тростью в правой, косяк приближался и приближался к его лицу, вот он навис над его лицом угловатыми, закрашенными белым гранями, и Ходжа вцепился зубами в мягкие, поддающиеся под зубами и нестерпимо пахнущие сосной доски, он кинул взгляд назад, когда уже выдирался всем телом из комнаты в прихожую, и увидел, как внизу экрана возникла, потом исчезла, потом снова возникла и начала короткими и резкими неровными толчками выползать слева направо голубая лента открытия сайта, экран вновь мигнул, вновь дёрнулся, вновь появился чёрный пустой фон, потом фон начал раскрываться цветными квадратиками и прямоугольниками, и в комнате вдоль стен стали вырисовываться десятки человеческих фигур, Ходжа ухватился левой рукой за каменный угол ванной, отделяющий прихожую от кухонного коридора и с усилием протянул вперёд трость, ловя на электросчётчике центральный выключатель грубым деревянным концом – он нажал на выключатель тростью вниз, вложив в это движение всю силу, и конец трости соскользнул и глухим стуком ударился о покрытый паласом пол, в этот момент системный блок в комнате затрещал громко, торжественно и победно, в комнате послышался многослойный шорох, словно разом пришли в движение миллиарды тараканов и пауков, и из дверного проёма комнаты в прихожую упала первая тень, и тогда Ходжа выдернул из трости ятаган и упёрся ножнами в землю, вновь со всей силы навалившись телом на вязкую плоть воздуха вперёд и стиснул в правой ладони мокрую рукоять, начиная выполнять замах.

Он почти не поверил своим глазам, когда святой посеребрённый клинок, словно солнечный луч в кабине заложившего резкий вираж истребителя, без всякого напряжения в его руке прочертил в тёмном воздухе прихожей сверкающую полукруглую полосу и перерубил отходящий от счётчика центральный кабель, оставив рубец в бетонной, стыдливо прикрытой обоями стене, и на сей раз многоголосый треск сразу всех одновременно исчезнувших монстров и погасшего компьютера его едва не оглушил.

Ходжа сполз по стене и несколько мгновений удерживался за неё рукой, сидя на корточках и пытаясь восстановить силы, пока трель наручных электронных часов не заставила его подскочить на месте, Господи, подумал Ходжа, как поздно, сейчас полгорода сидит в Сети по сниженному ночному тарифу, сколько же их погибнет за эту ночь?, и он снова бросился в комнату, шатаясь и подныривая на подгибающихся ногах. Он мельком взглянул в ослепший глаз компьютера и выдернул из шкафа освящённый в Мекке кинжал и засовывая его за пояс, одновременно несколькими круговыми движениями сжимающей ятаган другой руки привычно намотал на запястье тонкую серебряную цепь – делая всё это, он бежал обратно к дверям и был уже почти у прихожей, когда монитор, словно прожектор, ослепляюще вспыхнул вновь, и сразу несколько человекоподобных мусоров прыгнули на него со всех сторон, они были ещё в воздухе, когда Ходжа упал на пол и перекатился под ними в противоположную сторону, там он резким круговым движением взмахнул ятаганом, крутанувшись вокруг своей оси и устранив этим взмахом из реальности сразу несколько оказавшихся поблизости монстров, и одним движением, вспрыгнул, поджав ноги, сразу обеими ступнями на стул – они кинулись к нему опять со всех сторон, и Ходжа присел на миг на стуле, собирая перед прыжком все мышцы в тугой комок. Он взлетел над их головами, вытягиваясь всем телом вперёд и уже падая на монитор сверху, вогнал  прямо в стекло экрана клинок, экран взорвался с лопающимся стеклянным грохотом, рассыпая острые красные и белые искры, за мгновение до того, как он рухнул на него всем телом, зажмурив глаза и постаравшись принять удар об стол на плечо– боль огненным облаком на миг обняла его мозг, он с перехваченным дыханием скувыркнулся с него на пол и одним коротким уколом выключил ещё одного мусора перед собой, системный блок компьютера сдох с протяжным угасающим гулом вентилятора, перед ним вновь замелькали мусорские ноги в сверкающих и как будто всё ещё освещённых внутренним светом монитора, отливающих глянцем, словно резиновые, башмаках, и Ходжа с криком боли приподнялся на одном колене, раскручивая ятаган над головой, окружившие его мерцающие монстры полопались с легким треском, и в комнате сразу как будто чуть стемнело, он стремительно отскочил к стене и проскользнул вдоль неё, успев выполнить по дороге дуплетный удар в две стороны, грамотно удерживая клинок в вертикальной плоскости и погасив сразу два кинувшихся к нему сверкающих силуэта, потом ещё один мусор с неподвижным лицом и пустыми глазами появился перед ним, и Ходжа выполнил двуручный удар в голову по строго горизонтальной линии сверху вниз, вновь привычно ожидая сопротивления разрубаемой плоти и вновь не почувствовав ничего, словно прорубил воздух, и очередной мусор тоже исчез, и Ходжа успел заметить, что их осталось не так много, а прийти новые из разрушенного компьютера не могли, и у него на миг появилась надежда, что ему каким-то чудом удасться спастись, тут оставшиеся виртуальные монстры опять на него кинулись со всех сторон, он вжался спиной в угол, резким выпадом “закрыв” самого резвого, снова дёрнул клинком влево и тут же снова передёрнул им назад, вправо, и ещё двое исчезли, словно светящиеся шары, сделав своим исчезновением комнату ещё темней. В этот момент кто-то всё так же беззвучно и безмолвно (“ну, конечно, у меня же не было звуковой карты” – успел подумать Ходжа) рванулся к нему сбоку, поднимая над головой стул – Ходжа тут же перевёл ятаган в верхнюю блокирующую позицию, удар пришёся в клинок  возле самой гарды по косой и, скользнув по запевшей тонким голосом дамасской стали, обрушился на гарду с такой силой, что отшвырнул Ходжу вдоль стены вбок, Ходжа со скоростью кобры сгруппировался, переворачиваясь лицом вниз и становясь на правое колено, притиснув его для большей устйчивости к стене, когда что-то скользкое и продолговатое навалилось сверху на него. Ходжа качнулся всем телом назад, прижимая к стене тугое крепкое тело, и сделал быстрый прямой укол в монстра, оказавшегося перед ним, тут сверкающая глянцевая рука в сиреневом и блестящем, словно прорезиненном, мусорском рукаве вытянулась из-за его спины и ухватила его желтоватыми манекенными пальцами за запястье, монстр дёрнул его руку назад, поднимая в выпрямленном состоянии над головой и с ровной механической силой начал скручивать кисть вниз и вбок, затем он словно на миг размягчился прижатым Ходжой к стене телом и плавно, как змея, вытек из-за него, этим движением скрутив ему руку ещё сильнее, перехватил запястье другой рукой и, выпрямляясь перед ним лицом к лицу,  скрутил её ещё дальше, тупая боль залила Ходже руку до плеча, и он понял, что ятаган нужно выпустить, пока рука у него не сломана, он разжал пальцы, одновременно свободной рукой выдернув из-за пояса кинжал с полумесяцем вместо набалдашника на рукояти, но тут рядом возник ещё один блестящий мусор, и Ходжа лопнул его кончиком кинжала, как в детстве лопал булавочкой воздушные шарики у одноклассниц, и тут же держащий его в мёртвом захвате монстр ухватил его и за эту руку и, распяливая обе его руки в стороны, начал валить спиной вниз. Он был гибок, скользок и упруг, как гуттапреча, и его пальцы прилипали к коже Ходжи на запястьях, словно одетые в резиновые перчатки. Ходжа оттолкнулся спиной от пола и ударил головой в ненавистное нависшее над ним бесстрастное лицо – ощущение было таким, что он ударил в резиновый мячик, тем временем мусор начал скручивать ему и левую руку, сжимающую кинжал и от этого слегка сместился влево, Ходжа тут же вывернул из под него нижнюю часть корпуса и с правой стороны закинул левую ногу ему на спину подколеннным сгибом в области поясницы, он напряг мышцы ноги и что есть силы надавил ему на спину сверху, монстр с лёгкостью прогнулся под ногой до упора, скрючив тело животом вперед до самого пола и даже не прекратив безмолвно выкручивать ему левую руку, тут Ходжа, удерживая его ногой в фиксированном состоянии, повернул правую, прижатую к полу руку на девяносто градусов, выведя локоть кверху и уперев сложенные кольцом указательный и большой пальцы в пол, резко согнул в локте руку и выдернул её из хвата, ободрав о паркет кожу, он рванулся всем телом вверх и влево, отталкиваясь всеми мышцами от  пола и одновременно подтягиваясь на заблокированной левой руке, и перевалился через левый бок, опрокидывая мусора на спину, цепко сжимающая левое запястье Ходжи упругая рука полностью согнулась в локте в обратную сторну так, что нижнее и верхнее предплечья оказались плотно прижатыми друг к другу, однако его пальцы сжались ещё сильнее, и тогда Ходжа выпустил кинжал и, сложив ладонь лодочкой, вытянул руку из-под его спины, он тут же навалился локтем на податливое, проминающееся горло и затем быстрым движением проскользнул нижним предплечьем под затылок, одновременно поворачиваясь над ним плечом и плотно ухватил его шею локтевым сгибом в обратный хват, мгновенно просунул вторую руку с противоположной стороны и ухватил собственный сжатый кулак, теперь шея монстра оказалась в кольце его рук, и Ходжа одним рывком повернул получившийся рычаг назад так, чтобы наверняка сломать ему шею, шея легко согнулась в обратную сторону, и затылок мусора оказался притиснут к спине на уровне лопаток, от рывка давление Ходжи на его нижнюю часть тела ослабло, и монстр тут же воспользовался этим, словно согнутая пополам пружина распрямив тело в воздух, он перевернулся через себя и рухнул на Ходжу сверху, вновь прижав его к полу, теперь уже лицом вниз, он немедленно тоже ухватил в захват его шею и начал сдавливать ему дыхательные пути. Ходжа вцепился в его кисть и согнул её в тыльную сторону, вытягивая её вперёд перед собой, кисть согнулась и вытянулась, словно огромная великанская жвачка в тонкую неразрывную полосу, давление чужого, резиново липкого предплечья на горло и грудь усилилось, тут что-то остро и настойчиво начало колоть Ходжу под одеждой в грудь, Ходжа завозился, протискивая свободную руку к груди под одежду, теперь ни капли воздуха не проходило в его лёгкие сквозь пережатое горло, и нужно было спешить, и он успел, когда перед глазами уже поплыли белые круги, он ухватился под одеждой за плоский серп золотого полумесяца и дёрнул за него из последних угасающих сил, звенья золотой цепочки разошлись с еле слышным глубоким звоном, и Ходжа, хрипя и багровея лицом, ткнул острым кончиком полумесяца в упругую голову за своим плечом, и монстр исчез, вызвав лёгкий треск и обдав его болезненным облаком лёгкого электрического разряда, от которого каждый волосок на теле Ходжи встал дыбом, и чёрная рубашка и чёрные брюки затрещали и начали прилипать к его коже, роняя мгновенно гаснущие холодные бело-голубые искры.

Ходжа привалился к стене  и с хрипом в горле, свистом в лёгких и хрустом раздвигаемых рёбер сделал первый вдох. Затем он выдохнул так же глубоко и сильно и тут же, словно испугавшись отсутствия воздуха внутри, рывком втянул его обратно и физически почувствовал, как синюшно-багровое вздутие стало уходить с его щёк и лба. На третьем вдохе его мозг словно проснулся, и он начал немного соображать. Первой же секунды размышлений ему хватило, чтобы упереться рукой в стену и подтянуть под себя ноги, пытаясь встать, он напрягся всем телом и начал отталкиваться от стены, затем рука соскользнула и он вновь упал задницей на пол и тут же снова начал вставать. На хрен, подумал Ходжа, уже стоя на ногах и пристраивая кинжал и трость-ятаган на свои обычные места за поясом, это ж охренеть, сколько я времени потерял, это же охренеть. Если я сегодня не успею, думал Ходжа, выходя, пошатываясь, из двери в подъезд, эта ночь станет самой кровавой из всех, что были раньше. Лифт оглушающе заревел и гулко защёлкал на этажах, отдаваясь в тихом, словно кладбище, доме, и протискиваясь сквозь узкую шахту вниз,  и Ходжа вышел, наконец, в обнявший его плотным ледяным объятием ночной воздух под раздувшейся круглой луной. Он несколько мгновений мешкал у подъезда, приплясывая и подрагивая всем телом, не зная, в какую сторону сделать первый шаг, потом он метнулся, сам не зная куда, просто не вынеся бессмысленного стояния на месте, и в этот момент его окликнул детский голос:

– Дядя Ходжа!

Маленькая девочка выбежала из-за угла, топоча по замёрзшему асфальту детскими сапогами, и Ходже пришлось напрячь зрение и память для того, чтобы её узнать – ну, конечно, сестрёнка того пацана, что погиб в первой “закрытой шкатулке”.

Она легко и целеустремлённо, неостановимо, как атакующая пантера, бежала к нему, и у неё было напряжённым и сморщенным лицо и от этого она показалась ему похожей на крохотную старушку, когда, подбежав, взглянула ему в глаза снизу вверх пристально, внимательно и спокойно.

– Я звонила тёте Рите, – вполне будничным, совершенно спокойным и почему-то звенящим голосом сказала она. “Господи, что ещё, на хер, за тётя Рита?” – раздражённо подумал Ходжа, но вслух ничего не сказал, подчиняясь какому-то странному внутреннему чувству, подсказывающему, что лучше этого вслух не говорить.

–Тётя Рита сказала, чтобы вы ждали их у университета прямо сейчас, – продолжала девочка всё так же буднично, словно не заметив его замешательства. – Она сказала “тот университет, который Башкирский государственный университет”, на Фрунзе. Она сказала “попробуем через университетский Интернет-центр”, – девочка подошла чуть ближе и в упор взглянула на него раскалёнными и от этого словно отсвечивающими чёрно-синим глазами. – Дядя Ходжа, поезжайте прямо сейчас!

И словно эхом этих слов им в лица ударил двойной свет вывернувшихся из-за угла фар.

– Это Фая, – тут же пояснила девочка-старушка. – Она подвезёт.

Белая “девятка”, завизжав покрышками, сорвалась с места, едва Ходжа успел захлопнуть за собой дверцу, и Ходжа, взглянув сбоку в точёное сосредоточённое лицо водительницы, подумал, что не помешало бы пристегнуть ремень, но тут машина с рёвом вывернула на перекрёсток, и Ходжа решил не отпускать ручку над головой даже на мгновение, машина молнией пролетела под улице Гагарина, продольно лежащей посреди Сипайлово, на полной скорости описала полукруг, вылетая вокруг кольца в сторону уфимской горы, ещё миг – и перед ними в свете ночных фонарей выпрыгнул крутой поворот влево, Фая, не снижая скорости, выдернула “девятку” прямо в центр пустынного перекрёстка, Ходже на миг показалось, что сейчас они так же быстро влетят в автостоянку напротив, но тут Фая резко повернула влево руль, одновременно втопив ножной тормоз и дёрнув кверху рукоять ручника, машину одним рывком выбросило боком вперёд и поставило под углом в сорок пять градусов к прежней линии движения, и Ходже на миг показалось, что с обеих боков выплыли клубы чёрного дыма от сгоревшей резины, теперь перед ними была уходящая вверх к Акбузату полоса, и “девятка” словно прыгнула вперёд, снова завизжав покрышками по асфальту, уже через миг она пролетела по восходящему кольцевому повороту и рёвом устремилась по шоссе кверху, вдавливая Ходжу спиной в кресло. Они пролетели сквозь Менделеева по прямой, с грохотом затряслись колёса на трамвайных путях, серая лента Агидели с бесконечной лунной дорожкой мелькнула впереди, Фая опять нажала на ножной тормоз и одновременно дёрнула ручку стояночного тормоза вверх, но на этот раз выворачивая руль вправо, и машина вновь встала боком одним рывком, двигатель снова взревел, набирая обороты, мелькнул один мигающий жёлтым светофор, второй, третий, впереди засияла огнями стрела телевышки и слева мелькнули заводские корпуса, вот уже слитно затемнела глыба здания университета, и “девятка” как-то очень незаметно сбавила темп, и теперь словно плыла над асфальтом почти беззвучно, погасив фары, чуть урча двигателем и шелестя шинами по дороге.

– Рита сказала, что проникнуть нужно сквозь физматовский корпус, где и расположен Интернет-центр, – неожиданно подала голос Фая, и голос у неё оказался мелодичен и красив, – чтобы не проламываться сквозь переход из гуманитарного корпуса, который ночью может оказаться закрытым. Лучше вот здесь, со двора, – они вырулили влево сквозь арку в университетский двор, там чуть вдали возле окна в самом конце длинного физматовского корпуса копошилось несколько тёмных фигур, и крупная рослая женщина двинулась навстречу машине, держа длинный обнажённый меч в опущенной правой руке. Она наклонилась к правому окну “девятки” и пытливо заглянула Ходже в глаза.

– Это ты, что ли, Ходжа? – голос её показался бы совершенно спокойным, если бы не дрогнул на букве “х”. – Мы уже почти прошли. Присоединяйся, – и она пошла обратно к друзьям, где как раз послышался слабый звон сломанного стекла.

– Ходжа, – неожиданно сказала Фая, когда Ходжа уже взялся за ручку дверцы, – возьми вот это, – она протянула ему в темноте салона, еле освещённого огнями приборной доски, какой-то плоский предмет. – Это дискета с вирусом. Когда всё началось, и ты стал в каждом случае зачем-то подходить и проверять, давно ли выключен компьютер рядом с каждым ещё одним мёртвым, наши пацаны прикинули, что это чё-то значит. Ну, короче, пацаны, старшаки с разных школ, собрались, те, кто получше сечёт, и вместе сели делать вирус. Они назвали его “Святой Георгий”. Его надо вывести в Инет, Малай это сможет, через какой-нибудь серьёзный терминал, и тогда он сам найдёт всех провайдеров и размажет их системы в гавно – и тогда люди не смогут лазить в Инет какое-то время – пока системы у провайдеров не заменят.

– А как же антивирусные программы? – для порядка спросил Ходжа, принимая дискету.

Фая как-то странно – надменно и с невыразимым пренебрежением хмыкнула.

– Ещё не родился на свет такой антивирус, который смог бы разобраться со “Святым Георгием”, – в её голосе явно прозвучали гордость и злость, и Ходжа, наконец-то, додумался приглядеться к её лицу повнимательней и увидел, что она совсем ещё молода, вряд ли ей исполнилось семнадцать. “Школьница, – понял Ходжа. – Класс одиннадцатый, если не десятый.”

– Ходжа, – вновь окликнула его Фая, когда он уже начал выбираться из машины. – Там на дискете, на наклейке, мой телефон. Когда всё закончится, и в городе снова станет не страшно и тепло, позвони мне. Спросишь Фаю, – теперь в её голосе были явственны просящие нотки, и Ходжа коротко кивнул головой, уходя, он решил не обещать слишком много, поскольку уже и сам не знал, доживёт ли до того дня, когда всё закончится, и в городе снова станет не страшно и тепло.

Он подошёл к окну как раз вовремя – уже какой-то пацан лет тринадцати с изогнутым ятаганом за спиной, извиваясь худым телом, начал пролезать в форточку сквозь отогнутые прутья решётки – он совершенно бесшумно, как огромная гибкая кошка, спрыгнул на пол с той стороны, один за другим звякнули внутренние шпингалеты, и в одно мгновение распахнулись створки окна, оставшиеся снаружи начали пристраивать в решётку длинное толстое бревно, они дёрнули свободный конец вбок все одновременно, и решётка сломалась с тихим шершавым звуком, и Ходжа первым вспрыгнул на каменный внешний подоконник левой ногой.

Они почти бесшумно, лишь с шорохом воздуха и одежд, пронеслись по пустому и тёмному университетскому коридору и в мгновение ока поднялись по боковой лестнице, чтобы избежать вахтёра на центральном входе,  на второй этаж, здесь пробежали дальше в сторону центральной лестницы, легкими звериными прыжками, перескакивая при каждом прыжке через несколько ступенек, взлетели на несколько пролётов вверх и через миг уже стояли перед металлической дверью, ведущей в Интернет-центр, и стройная женщина лет сорока со стянутыми в пучок на затылке волосами мягко звякнула вынимаемыми из кармана какими-то тонкими проволочками и завозилась возле двери.

– А сигнализация, Рита? – с напряжённым придыханием шёпотом спросила её давешняя крупная женщина.

–         Файкины пацаны её ещё вечером вырубили, почти сразу, как только она была включена, – ответила Рита, не прекращая возню. – Тут же занятия допоздна, на нескольких пацанов никто и внимания не обратил. 

Замок тихонько зашелестел, отпираясь, и они с оружием наголо, словно тени, один за другим проскользнули внутрь, рассредотачиваясь вдоль стены. Они чутко оглянулись и прислушались. Всё было тихо, и коридор был безжизненен и пуст.

– В зал! – вполголоса приказала Рита и первая двинулась вдоль стены, держась к ней спиной вполоборота, чтобы исключить нападение сзади.

Они вошли в компьютерный зал сквозь распахнутые стеклянные двери и некоторое время стояли в неподвижности, глядя над рядами холодных выключенных компьютеров на центральный терминал – он тихо и уютно светился экраном монитора, и рядом с ним лежало несколько мёртвых человеческих тел.

– Малай, – напряжённым шёпотом, словно выдохнув, окликнула Рита, нервно двигая сжатыми ладонями на рукояти меча, словно стремясь достичь наибольшей плотности соприкосновения, Малай, не оглядываясь, протянул свободную от ятагана руку к Ходже, и Ходжа вложил дискету в узкую мальчишескую ладонь, и Малай абсолютно беззвучно начал передвигаться к терминалу в полукруге прикрывающих его движение друзей.

Они были на полпути к терминалу и находились как раз в проходе между заставленных аппаратурой столов, когда  “МАЛАЙ!!!” – уже в полный голос закричала Рита и мониторы вспыхнули все разом, обрушив на них свой призрачный мерцающий свет. Малай метнулся вперёд всё с той же пластичностью кошки и одним прыжком перемахнул через полукруглый стол центрального терминала, на ходу вогнав в заспинные ножны ятаган. Он легко присел на край стула и вознёс пальцы над клавиатурой, как пианист, не обращая более внимания ни на что вокруг, даже когда в зале вдруг появилось множество светящихся человекоподобных фигур.

Огромная мерцающая туша прыгнула на него сбоку, Малай даже не посмотрел в ту сторону, и Дина рывком бросилась монстру наперерез, не успев поднять меч,  она ударила его всем телом, и они вдвоём рухнули, сцепившись, на отстоящий в стороне стул, и разнесли его в щепки, Ходжа тоже перескочил через стол и встал с другого боку, едва успев встретить прямым ударом ятагана ещё одного и… монстр не исчез – ятаган вошёл ему в грудь, словно в тугую, очень плотную массу.

– Компьютеры не ломать!!! – услышал Ходжа задыхающийся и прерывистый яростный крик Риты. – А то все эти станут недоступны для вируса!!!

Он мельком увидел, как по периметру вокруг Малая стремительными молниями засверкали мечи, монстр перед ним вцепился обеими руками в сидящий в его груди клинок и силой подтянулся, продавливая острие сквозь себя, затем он услышал, как зашелестели клавиши под пальцами Малая у него за спиной и напряг обе руки, опрокидывая ятаганом монстра на стол, в этот момент перед ним мгновенно промелькнул стройный сверкающий луч меча, и гладко причёсанная голова его противника отлетела в сторону, сохраняя всё то же бесстрастное выражение лица, Ходжа вырвал из-за пояса кинжал и в два взмаха отрезал цепляющиеся за его ятаган руки чуть выше локтей и наотмашь успел встретить косым рубящим ударом кинжала в шею ещё одного нечеловека, рванувшегося было к Малаю за его спиной, тут же резко дёрнул ятаганом правой рукой влево, слегка наклоняя туда с опережением рукоять, и прорезал путь сквозь половину грудной клетки монстра с отрубленной головой, все ещё сидящего у него на клинке, безголовый монстр засучил ногами, лёжа на столе и пытаясь встать, слепо размахивая обрубками рук со сплошными беловатыми срезами и с мокрым резиновым звуком хлопая половиной грудной клетки над разрезом, Ходжа выскочил лицом к лицу прямо перед кинувшемся к Малаю следующим и, уже наученный горьким опытом, не стал выполнять укол, а одним продольным ударом сверху вниз разрубил его на две половинки, обе половинки запрыгали вокруг него каждая на своей ноге, глядя мимо него каждая своим равнодушным глазом на Малая, и Ходжа двумя быстрыми движениями отрубил им ноги и, продолжая боковым зрением контролировать то, как они поползли к Малаю на руках, нанёс несколько молниеносных диагональных ударов в корпус следующего, буквально изрубив его на куски, и успел повернуться к ползущим мимо него безногим половинкам монстра и искромсал их, стараясь не нагибаться слишком глубоко и успел оглянуться на Малая – тот сидел с холодным и сосредоточенным, освещённым светом монитора лицом, и казался совершенно неподвижным, и Ходжа понял, что он работает с мышью, с противоположной стороны Дина, стоя среди разорванных и  шевелящихся, ползающих вокруг неё, словно огромные отвратительные слизняки, лоскутьев, отбивалась мечом в правой руке от целой толпы, левой с отчаянным усилием удерживая в воздухе за грудки рвущегося к ней нечеловека, Ходжа вновь боковым зрением уловил быстрый скок возле себя и развернулся корпусом, со свистом выполняя опоясывающий взмах ятаганом и разрубил ещё одного  поперек чуть выше талии, тут же, не прекращая кругового движения,  глубоко и пружинисто присел на корточки, уходя от удара в голову стулом в руке следующего и отхватил ему обе ноги  самого паха, он быстро прикинул резерв времени до того мига, когда эти смогут доползти до Малая, и решил, что успеет – он прыгнул у Малая над головой в сторону Дины, вытянувшись в воздухе всем телом, и, приняв удар об пол на сжимающие кинжал и ятаган руки, перекувыркнулся через голову, мгновенно вылетев по инерции на ноги в боевую стойку, несколькими рывками отрубил голову, руки и ноги тому монстру, которого Дина удерживала в левой руке, и тут же проскочил за спиной Малая обратно на своё место, пинками раскидывая ползущие к нему обрубки, словно пауков, в этот момент дисковод за его спиной щёлкнул, принимая в себя “Святого Георгия” и тут же заскрипел и затрещал, начиная считку, и вновь стремительным шелестом взорвались клавиши у Малая под пальцами, Ходжа перерубил поперёк ещё одного, тут же повернулся и снёс следующему голову, и, уже не успевая повернуться в классическую европейскую боевую стойку, левой вновь по-азиатски пустил в дело нож, чувствуя, как раскалённый пот заливает его глаза, в этот момент чья-то отрубленная рука вцепилась ему в чёрную штанину и словно огромный сверкающий  паук, поползла по штанине вверх, непрерывно шевеля цепляющимися за материю пальцами, Ходжа успел встретить боковым рубящим ударом ещё одного, уловив его движение уже в последний момент, а для удара в очередное гладкое тело, полетевшее на него чуть сзади,  уже просто не хватило замаха, Ходжа успел вогнать кинжал ему в грудь, и они рухнули на пол вместе,  Ходжа последним отчаянным усилием  перерубил кинжалом обе вцепившиеся в него руки и тут же почувствовал, как на него навалился кто-то ещё.

– Малай, осторожно, здесь брешь!!! – заорал он, вздувая на шее жилы и в бешенстве выворачиваясь из клубка упругих и гибких, словно змеиных, тел и понял, что был услышан,  Малай левой мягко потянул из-за спины ятаган, продолжая пальцами правой всё так же стремительно бегать по клавишам, слегка повернул непроницаемое узкоглазое лицо влево, краем глаза улавливая происходящее рядом и одновременно глядя в монитор,  и подобрался всем своим худым детским телом, готовясь принимать бой.

– Левый фланг сломан!!! – словно издалека услышал Ходжа крик Риты сквозь удушающую грузную груду на себе. – Ральф – туда! Рассредоточиться – вытянуть линию!.

– Ходжа, вставай, на хер!!! – проревел совсем рядом Ральф, и Ходжа сквозь мельтешение чужих сверкающих тел увидел, что он стоит прямо перед ним, с бешеной скоростью разбрасывая бегущих отовсюду нелюдей мечом. – Ходжа, вставай, удавят!!! – в этот момент ползущие отовсюду обрубки обелпили его ноги сплошной шевелящейся массой, затем сразу несколько монстров навалилось на его меч, не обращая внимания на собственную распарывемую лезвиями  плоть, и кто-то сзади обхватил его сгибом локтя под подбородок, всей тяжестью сгибая Ральфа назад, Ральф закричал “а-а-а, бля-а-а!!!” и начал падать на пол спиной, Ходжа почувствовал, как ползущая по его телу отрубленная рука достигла горла и завозилась, пробираясь пальцами под чёрный воротник, он с силой тянул в голову плечи и рванулся ещё раз, пытаясь вырваться из-под груды упругих тел, тут липкие безжизненные пальцы обхватили его шею по окружности и сразу же стиснули, перекрывая кислород, и Ходжа с ослепляющей яростью подумал, что эти безмозглые куклы душат его за последние несколько часов уже во второй раз, он увидел в щель между телами, как один  за другим падают под грудами целых тел и шевелящихся обрубков другие бойцы, и светящаяся неостановимая масса человекоподобных фигур обтекла их, стремясь к Малаю, вот какой-то ублюдок сунулся к нему сбоку, Малай, вскочив со стула, нанёс свой первый удар, он вновь нагнулся над клавиатурой и выполнил на клавишах ещё одно стаккато правой рукой и успел повернуться и встретить сразу несколько бросившихся на него монстров лицом к лицу, его ятаганчик яростно засверкал, рассекая изгибистые тела, вот он вновь повернулся к клавиатуре, и вновь на него кинулись сразу толпы, и  Малай вскочил на стол, отмахиваясь во все стороны клинком, улучив момент, он ещё раз  метнулся к терминалу, но тут кто-то дернул его сзади за обе ноги, и Малай, падая со стола,  бешено закричал что-то по-башкирски, искажая ненавистью и отчаянием своё всегда спокойное лицо, потом его словно затопила равнодушная и целеустремлённая, неживая, неперывно движущаяся масса, и его стало не видно на какой-то миг, затем  вдруг с пластичностью и стремительностью ртутной полосы он проскользнул в какую-то случайную щель, коротким и точным рубящим боковым снёс голову монстру, оказавшемуся у него на пути,  и снова рванулся к компьютеру, и тут на него снова навалились со всех сторон, он задёргался всеми стиснутыми конечностями и пронзительным детским голосом закричал:

– Дина-апай !!!

Ходжа в отчаянии вновь дёрнулся и вновь не смог пошевелить ни рукой, ни ногой, и тут он увидел, как на противоположной стороне терминала стал медленно вспучиваться горбом, вырастать и подниматься огромный шевелящийся ком, вот он вытянулся вверх, и от этого в сплошной массе липких тел появились первые бреши, в одной из щелей мелькнуло багровое от страшного усилия лицо Дины со вздувшимимся на лбу, висках и шее венами, Дина на миг опять чуть согнулась книзу под непосильной тяжестью, потом снова стала выдавливаться кверху, качнулась, завибрировала всем телом и встала в полный рост, она какой-то миг стояла, тяжело покачиваясь под своей ношей и вдруг со страшной силой откинулась спиной на стену сзади, и безмолвно висевшие у неё на спине несколько ублюдков от этого удара сплющились и треснули, зазмеившись  по бокам рваными и неровными глубокими прорехами с запузырившейся изнутри сплошной мерцающей массой, они медленно стали отлепляться и планировать плоскими телами на пол, словно осенние кленовые листы, и тут Дина шагнулась, нагибаясь плечом вперёд, и всей массой, как своей, так и налипшей на неё, ударила в груду, покрывшую Малая, груда опрокинулась набок, на протяжении долгого мучительного мгновения ничего нельзя было разобрать в этой неразберихе, и Ходжа, уже умирая от удушья, уже уплывая в плотный и липкий чёрный туман, всё удерживал последние крохи сознания и всё вглядывася в дурное змеиное мельтешение, и всё-таки он упустил момент, когда Малай вновь рыбкой выскользнул из груды тел, Ходжа просто увидел, как ребёнок, безоружный и залитый кровью, в разорванной одежде возник перед терминалом и нажал какую-то кнопку, тут же резко повернулся, раскручивая вокруг себя стул, и отшвырнул ударом, который разнёс стул в щепки, в сторону ещё одного ублюдка; странная, длинная, вязкая капля вдруг коснулась лица Ходжи, перед его глазами неожиданно чуть рассеялся чёрный туман, и он вдруг понял, что резиновые липкие пальцы ослабли и замерли на его горле и стали мягкими, как нагретый воск, вся груда над ним слегка размягчилась, и он с прежней ясностью увидел, как нависшее над ним секунду назад бесстрастное лицо с поблёскивающими неподвижными глазами чуть исказилось и деформировалось, как у брошенного в огонь оловянного солдатика, стало вытягиваться вперёд прямо на Ходжу длинными вязкими холодными каплями, касаясь его лица грушевидными утолщениями на концах, мгновением позже Ходжа почувствовал, как растекаются и расползаются на нём все неподвижные монстры, облепляя его сплошной вязкой восковой массой, и он с отвращением выплюнул случайно вползшую ему в рот полосу слизи, затем масса на нем размягчилась ещё больше и стала медленно стекать на пол с его боков…

Ведуны медленно поднимались с пола один за другим в темном зале среди десятков умерших мониторов, сдирая с себя остатки липкой холодной слизи – все, что осталось от огромной армии врагов – и вытирая клинки. После наглого электронного сверкания экранов со всех сторон темнота казалась почти кромешной, и уходящая с неба раздувшаяся и багровая поблёкшая луна лишь подчёркивала тяжесть и непроницаемость окружающей мглы

– Вот, блин! – первым подал голос Март. Кровь из раздавленных губ сплошным слоем покрывала его подбородок. – Кажется, мы, блин, имеем шансы стать любимыми отпрысками майора Деева и майора Петрова, учитывая, какую херову прорву огня взяли на себя сегодня – по-моему, сюда сбежались гавнюки со всего Инета.

– Тем лучше, – злобно ответила Гуля. – Зато не пришлось за ними гоняться по всей Сети, – она повернула голову и зачем-то  в очередной раз попыталась заглянуть окровавленному Малаю в глаза. Однако ей это не удалось, Малай, как всегда, молчал, и сохранял каменное выражение на истерзанном лице, и он даже дышал не так тяжело и шумно, как остальные. Гуля упорно смотрела ему в глаза несколько мгновений и, наконец, поняв всю бессмысленность своих усилий, отвернулась со вздохом, больше похожим на стон.

Следующий жест все вдруг сделали одновременно, даже ни о чём друг другу не говоря – все вдруг разом повернулись и взглянули на своего нового бойца – тот был весь в чёрном, но это был вполне обычный чёрный наряд, какой мог оказаться на ком угодно и какой можно подобрать на любом вещевом рынке, и если бы не чалма с закрывающим лицо до глаз свободным концом, в нём не было бы ничего особенного, но, правда, он был весьма пластичен и двигался с небрежной грацией превосходного фехтовальщика… или, может, танцора.

– Так, значит, это ты тот самый Ходжа, о котором нам файкины пацаны прожужали все уши, – наконец, произнесла Рита, закончив полностью, кажется, удовлетворивший её осмотр, эта фраза не была вопросом, а была утверждением. – Почему бы тебе не открыть лицо, сейчас, когда ты среди друзей?

– Я открою лицо, – с неудовольствием ответил Ходжа, действительно отцепляя конец чалмы и тоже открывая вполне обычное, хотя и немного странное, некрасиво привлекательное лицо. – Но у вас всех не возникате чувства, что мы слишком много говорим и слишком мало работаем и именно по этой прелестной причине начали не успевать?

– Мы начали не успевать не поэтому, а потому, что их уже слишком много пришло в город, – серьёзно объяснила Рита. – Им в самом начале удалось захватить экспедицию Монокля в Уральские горы, и они стали сильнее на них, а после этого уже оставался только один способ остановить нашествие – прямо в собственном логове уничтожить аждаху, от которой всё и исходит, точно по Мэделайн Симонс: “Единственный способ избавиться от страха – это убить дракона”. Вон, например, односельчане Малая поступили именно так – собрались все вместе и убили гарпию, которая жрала их тысячи лет.

– Ну так, если дело только в этом, то в чём проблема?

– Проблема в том, что мы ждали тебя, – и эхо ритиного голоса глубоким и протяжным колокольным гулом отдалось в пустынном зале над рядами мёртвых компьютерных глаз.

Ходжа с некоторым смущением и подозрительностью посмотрел на Риту, ожидая увидеть ухмылку на лице, но Рита смотрела на него в упор совершенно серьёзно, и Ходжа всем сердцем понял, что это не насмешка и не ложь. Он слегка поёрзал на месте, вдруг почувствовав себя неуютно под пристальным требовательным взглядами святых бойцов, нервно поправил за спиной ятаган и неожиданно решился:

– Ну, – твёрдо заявил он, – ВОТ – Я ЗДЕСЬ! – и от этой короткой фразы сам Ходжа вдруг ощутил огромное облегчение и счастье, словно, наконец, решился шагнуть за незнакомую и странную, дышащую опасностью дверь и сразу же понял, что именно эта дверь – была единственной, которая стоила чего угодно, даже того, чтобы за ней и за неё погибнуть. Он вскинул голову и уже совсем по-другому, гордо и прямо ответил на их взгляды, уже зная, что он – один из них и не совершил в своей предыдущей жизни ничего такого, что его бы в их глазах роняло, и что он пойдёт туда же, куда и они, и выдержит всё, чему суждено на этом пути случиться, и тогда он продолжил чуть громче, чем до сих пор: – “И хотя путь мой лежит сквозь долины мрака, я не убоюсь зла”, – Ходжа пояснил: – Это не мои слова, это сказал пророк Исайа.

– Я знаю, – как-то очень по доброму улыбнулась Рита, от этой улыбки всё её лицо словно осветилось внутренним светом и стало красивым и молодым. Она повернулась к прочим и приказала: – Завтра всем отдыхать. Выходим послезавтра утром. Теперь нас семеро, и нам пора.

Гуля вновь осторожно повернула голову и вновь попыталась заглянуть Малаю в глаза. Малай всё так же молчал, и на его лице ничего не отразилось.

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев