Александр МЕДВЕДЕВ

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

XPOHOC

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

СЛАВЯНСТВО

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

РОМАН-ГАЗЕТА

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

Александр МЕДВЕДЕВ

ВЕСЕННИЕ СОЖЖЕНИЯ

(из стихотворений в прозе)

НА ВОРОБЬЯХ

Была весна-цвели-дрова. По этому случаю хорошо пройтись с бутылкой в руках от одного магазина до другого, а потом взобраться на условную московскую гору и там покончить с пивом или что там у меня.

Фитонциды земли дышат, продышивают сквозь миазмы города и человека свою правду о  почве, о весне. И грудь распирает чувством, которое в явном родстве с волнением, гордостью и вдохновением.

Из-за кряжистых лип, которые здесь широко росли некогда, вышел мужик в высокой шапке, разлаписто повернулся туда-сюда. Ворча, как медведь, оглядел те места на липах, где у него были борти, и почесал свою лохматую башку. Хомус-вражина, мед ведающий, о бортях сведал и раскурочил три их них, и надо опять готовить сот сладких да рыбки вяленой для волхва. И бражки – а то волхва не допросишься прийти, пошлет ученика-послушника. А тот правильно круг запретный не спляшет, крепких заклятий не скажет, потому как мал еще и глуп. Старик же все сделает как надо, и тот, которого лучше не называть, ведающий мед, отвадится от бортей и погреба. И бортник представил, как он взносит из избы баклажку бражки и сотный лом, в котором чернеют погибшие своей сладкой смертью пчелки. Как он поставит корчажку эту и туес на теплую зеленеющую землю, присядет на поваленный бурей ствол и будет почтительно ждать окончания таинства. Старый волхв дело знал. Обошел он с посохом своим сукастым округ всей пчельни и избы, приплясывая и голося чудно, а после кувыркнулся трижды, мелькая красными лаптями. И не было это старому в тягость.

Я видел все это, хотя и не глядел в  ту сторону, – боялся, что взглядом я как-нибудь нарушу картинку.

Хотя меня и нет. Заяц вон прыгнул и пролетел в прыжке сквозь меня, не заметив. Лиса для него – еще как есть, а меня – нет, как нет радиоволны, пока не наткнется она со всего разбегу на антенну. А если нету приемника, то нет и волны, которая в самом-то деле настолько есть, что не существует всего остального. Нет волны кроме волны, и приемник есть пророк ее.

На этой точке я вслушался в себя и понял, что несколько пиан, чего и Вам, читатель, в весенний денёк желаю. Иными словами, волна алкоголя дошла куда надо и стала нежно трогать тонкие субстанции.

А я (как и Вы, воображаемый-уважаемый и, так чаю, существующий приемник) люблю в такой фазе пофилософствовать – то есть превратиться в волну и полететь.

Бражное  угощение и хозяину бортей впору. Главное же – умная беседа, до которой бортник охоч. Кое-что за собой и умными людями он даже записывает на бересте. Уже  все вокруг его логовища березовые стволы ободраны. Тем более что старый волхв знает о будущем и прошлом много. Как подопьет медовухи – говорит, что вообще все, но это сомнительно. Сказывал он, что раньше здесь жили веселые великаны ростом с деревья. А деревья были такие, что подпирали само небо.

Тут зелье мое ячменное у меня кончилось и, пока не кончилось и видение, я тихохонько подхожу сзади к бортнику, пока колдун деликатно отвалил по нужде за дерево. Мужик не удивился ни руке моей, ни пластиковому стакашеку, подставленному под медовую струю. В этот самый миг старик кудесник вышел из-за куста и встретился со мной взором, и стал тыкать в мою сторону палкой и испуганно ломиться в пояснице. Он складывался пополам, как перочинный ножик.

И я отошел, чтобы не мешать.

Воробьевы горы хоть и воробьевы, а крепки такой старинностью, что и не то что в столетья, а в тысячи угорских лет глядись – и увидишь человека, борти его древесные, плетеные из тала морды ловецкие и много всего.

И бранную поножовщину тоже, особенно когда летние грозы копятся над волоками Ламскими, а потом прут с Кунцевской стороны, к примеру.

Надо добавить еще бутылочку, и с этой благой мыслью гребу туда, где у самого почти лыжного трамплина полотняная избушка, которая готовится к своему злачному сезону и где все есть, чего душе угодно. Баккурот сладких разве что нету.

Осы с цветиков кинулись ко мне и кружатся возле рта. Мед учуяли.

Герцен и Огарев горячо беседовали, не спорили, а так, кричали:

- Ты клянешься? Клянись, Николай.

- Клянусь, Александр!

И не замечали ни меня, и никого вокруг, как и их не замечали.            

Хорошо здесь дышится, далёко видится. На Лужниковской пойме коровы пасутся пестрые, и ярое весеннее солнце с удовольствием вычерчивает большие белые пятна на их черных и рыжих боках, а далее играется на куполах сорока сороков.

Бабы и девки на портомойне не стыдятся  подтыкать подолы повыше, будто бы затем лишь, чтобы оные не замочить.

Весной всюду славно и все оживает вокруг и в человеке – об том и речь.

2008, апрель

ВЕСЕННИЕ СОЖЖЕНЬЯ

Весной, но не «до первейших весной талей», а вместе с ними. Когда вытаивают какие-то малые возвышенности земли и она отдает воздуху свое дыханье, вот тогда и происходит все, о чем речь.

Ничего особенного не произошло, но отчего ж электрички гудят звонче, словно им тоже кажется, что там, за выгибом путей, за лесом, за серыми и желтыми домами их ждет какая-то необычайная встреча или событие?

Перелетные птицы от чужих болот взметывают крылья как бы негодуя и готовятся в далекий путь на север.

А люди волнуются тоже. Сами себе они это объяснят так, что нужно поглядеть, не пожгли ли их утлые дачные гнездовья приблудные бомжи или же лихие стиратели жизни прежней, продавцы и старатели жизни новой, что поднимается высокими заборами и за ними новорусскими крышами, похожими на горбы и чешую драконов.

Народ едет на участки, «на сады».

Дороги еще не просохли, кругом унынье грязной весны, но сердца оттаяли.

Первым делом надо пожечь прошлогоднюю ботву, траву, листву.

Кто хвалил себя, что нынче собрался рано, наверное, ранее других, не огорчается, а радуется, что много соседей уже приехали и тут как тут. Из-за заборов видные головы таких же  заботников о будущей летней благодати, полной трудов и будущего, Бог даст, урожая. Вот идет к забору, чавкая калошами, старуха и издалека улыбается пуще прежнего. Ей, видно, хочется, чтобы заметили и похвалили ее новые, белые, как на картинке, зубы. Не столько зубы, не в них дело, а старшую дочку, которая дала много денег на них. Значит, не торопит мать освободить комнатку, которая как уж нужна теперь внуку. Но пусть будет как будет, а ей хочется фарфоровыми зубами яблочко укусить. Вот она и приехала яблони-то обкопать, иначе урожая не жди.

Но первей всего – ботва и листва.

Костры уже запалили тут и там. Духовитый дым сперва стелется по земле и не стаявшему в бороздах и в затени снегу. Потом набирается смелости и поднимается выше, лезет кошкой в кроны яблонь и слив, потом еще выше, к березам и елке, которой, кажется, все равно, весна или осень. Но это только кажется. В свой срок выпустит она нежные сережки и тоже зацветет ими, как и все.

Дух от горимой травы и ботвы такой волнующий, что в костер не хочется бросать старье и всякую чадную дрянь. И вообще – остановиться, встать у огня, прижмуриваясь всякой раз, когда костер наотмашь пройдется рукавом дыма по глазам и ослезит.

Ветер погуживает в ветвях. И вместе с огнем зовет к размышленьям ни о чем и обо всем.

Скоро у тебя в жилах заиграет жажда копать и сажать. Ты будешь говорить себе, что это предки велят тебе припасть и возрадоваться – и натрудить мозоли не плугом, так лопатой. Вырастет опять большей частью конский щавель да крапива, но ты весной еще не будешь об этом думать.

Сейчас же тебе нравится считать, что ты во власти совсем уж древних зовов, когда на этом месте стояли леса дремучие и достославные предки кресили лес, то бишь рубили и жгли, «кресили», добывая огонь кресалами, чтобы распахать на этом месте пашни и сделаться из охотников крестьянами, предками твоими. И вот ты стоишь у малого своего костра и щуришься.

Младший пацан нашел ржавый нож и делает на березе ранку, прилаживает к ней бутылку – брать березовый сок, которому еще чуть не время, но не терпится.

- Не жалко тебе дерево? Ведь ему, небось, больно.

- Но вы ведь не думаете, что наш дом – это груда мертвяков. Бревна – тоже ведь дерево.

Еще ничто не зеленеет. Но воздух напоен уже живой земной силой, а чуть позже она позовет расти, цвести, гулять и чудить. И копать грядки, крыть парники – да мало ли чем еще можно заняться живому. Просто петь на ветках, с шумом летать туда, откуда через миг охота к перемене мест позовет обратно.

Ватага воробьев веселится, словно узнав, что уроков не будет.

- Они будто в перелет играют. Соседняя улица у них – Африка, а тут – Россия. И потом наоборот.

Каких только мыслей не взбредет, когда глядишь на огонь. А надо еще сучья сухие обломать. Огонь, как подрастающий щенок, радостно прыгает после каждой охапки сучьев и кучки листвы и травы. Влажный хворост пуляет угольками, шипит и пускает струйки пара, но огонь бодро осваивает инвестиции.

Разжигание костра с первой спички – маленькая гордость того, кто назначен кострожогом. Ему вспомнилось вдруг, как он сожигал рукописи, всякие старые записи вперемешку со счетами и прочим вздором. И думал, почему-то злорадно: не горят, говорите? Горят и сгорают, хе-хе. Словно души в осознаньи грехов, корчились и завивались бумаги, напоследок машинопись еще была видна на пепле, буквы высвечивались багрово – и умирали. Мелькало порой одно слово – небось, то, что мучило и долго не давалось. И – всё.

Потянуло пройтись на окраину поселка. Там – заветное поле, сиротски существующее между близких уже корпусов завода, садовых домиков и дороги. Посредине – три березы на опаханной полянке.

Снег лежал с бороздах длинными полосами, как бинты. Серый, водянистый, он гасил желанье пройти до берез-сиротинушек на полянке.

Из снега на меже торчали бутылки. Ветер катал клочья пакетов. Лыжня блестела двумя полосками дряхлого стекла. Льдистая слизь покрывала сугробы, стволы и столбы, кривые заборы, дорогу. В такую пору, в дни весеннего равноденствия, мир испытывает нас – всегда ли мы его так любим, как и в поры праздничные, нарядные. Земля тосклива, даже отвратна. Сырой ветер несет туман, высеивает его мелким дождем. И ты понимаешь, что

чувство тоски и любви едины, нераздвоимы.

Сайт писателя Александра Медведева: http://www.medvedevpoet.art-in-exile.com.

Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев