Содержание

Ежемесячный литературно-художественный журнал

Основан в январе 1931 года

Воронеж - 2003

ПОЭЗИЯ 

Анатолий АБРАМОВ

ЕРМАК

Поэма

   У меня было несколько строф о Ермаке. Как-то я услышал о памятнике ему, поставленном в моей родной станице. Чтобы узнать точнее, так ли это, я послал письмо в Большую школу, в которой учился подростком. Ответа из школы не было.

   И вдруг в апреле 2001 года я получил письмо от Чуйкина Валерия Александровича, главы администрации станицы Качалинской, и здесь же, в письме – «Краткую историческую справку» о том крае. Они как бы возвращали меня к беседам в Большой школе, прежде всего к беседам Веры Ивановны Кожекиной, учительницы не только прекрасной, но и которую нельзя забыть: так много с ней связано. Именно от нее мы, школьники, впервые услышали о Ермаке, и не только как об удивительном атамане, но и о том, что точно не известно, где он родился. Об этом идут споры, местом рождения его объявляют себя многие станицы, да и некоторые поселения в Западной Сибири.

   Анатолий Михайлович Абрамов – один из наиболее известных литературных критиков второй половины ХХ века, доктор исторических наук, профессор, член Союза российских писателей – всю свою жизнь пишет стихи. Многие из них публиковались на страницах журнала «Подъем». Вышла книга его стихов «И я вступаю в диалог…». Недавно он завершил работу над поэмой «Ермак». Обращение к этой исторической фигуре ХYI века для А.Абрамова не случайно. Его родина – казачья саратовская станица Качалинская. По преданиям, здесь же родился Ермак. В станице Качалинской воздвигнут памятник покорителю Сибири.

   Поводом для письма как раз и было открытие памятника Ермаку, хотя в присланных материалах говорится о многом. Об открытии памятника сказано в таком контексте: «Действительно, - пишет Валерий Александрович, - 23 февраля 2001 года в станице Качалинской у сохранившейся колокольни церкви был открыт памятник «ЕРМАКУ ТИМОФЕЕВИЧУ С ТОВАРИЩАМИ», так как по историческим данным, Ермак является уроженцем ст. Качалинская. Памятник представляет собой мраморную трехметровую глыбу с кованым крестом на верху. Большая и Малая школа в станице Качалинской сохранились и действуют до сих пор. Территория администрации Качадинского сельсовета объединяет станицу Качалинская, станцию Качалино, санаторий «Качалинский». Всего по администрации численность населения составляет 2830 человек.

   Отдельных книг о ст. Качалинская нет, но ведется сбор данных, связанных с историей станицы, в дальнейшем планируется открытие музея. В ближайшее время в районе церкви будет построена действующая часовня, готовятся документы по восстановлению церкви.

   Анатолий Михайлович, если у Вас имеются исторические документы, старые фотографии, связанные со ст. Качалинская, прошу поделиться с земляками».

   Значительных документов у меня нет, и не было. Но кое-что я послал.

   В «Краткой исторической справке» и особенно в присланной год спустя «Истории нашего поселка» раскрывается судьба малой родины Ермака, судьба, видимо, обычная для подобных поселений, но вместе с тем трагическая. Уже в первом письме говорится: «Много страдала станица на своем веку. В 1683 году азовские татары и черкесы многих казаков порубили, забрали скот, в 1775, 1830, 1848, 1885 годах вся выгорала, в 1820, 1848 сильно затоплялась».

   Трагическим было само появление станицы. О ее начале узнаем:

   «Сюда, на Дон, на широкое и дикое поле, бежали от Руси смелые и мужественные люди. Уходили холопы от жестокого барина, бежали крестьяне, оставив свои дома и «жеребья» «впусте», убоясь страшных побоев и истязаний… Немало было утеклецов с каторги, из острогов, из тюрем, уносили беглые свои «животы» от пыточного застенка»[1].

   В «Истории нашего поселка» дается итог разным сведениям о времени зарождения станицы. Вот эти строки:

   «Исторические факты говорят о том, что Качалин – городок был известен еще в 1569 году. 31 мая 1569 года начали поход турецкий султан Селим совместно с крымским ханом Давлет-Гиреем на русские земли. Татаро-турецкое войско насчитывало 8 тысяч человек. Переход от Азова до Дону… до Междуречья Волги т Дона занял пять недель. Плывшие по Дону суда и следовавшая берегом конница сошлись у казачьего городка Качалина на Дону.

   В пользу этого свидетельствует и такой факт, как появление в городке Качалино знаменитого Ермака Тимофеевича, который перед своим уходом на Волгу (1579 г.), а потом к именитым купцам Строгановым на Урал, избирался атаманом Качалинского городка». «До сих пор вы услышите на Урале: Ермаков камень, нависший над Чусовой, Ермакова пещера, Ермаков перебор на Чусовой, Ермаков родник, Ермакова заводь в устье Вагая, где погиб прославленный полководец». В то же время исторические записи подчеркивают: «Мужал и рос Ермак в Качалине-городке. Был он человеком отличных способностей, не только храбрый, смелый, но и сообразительный, умело управлял немалыми соединениями людей…» Но люди «не только видели достоинства Ермака, они его любили».

   Свое название, говорится в той же «Истории…», станица получила от клички «Качал», которую имел волжский разбойник, поселивший свою ватагу на острове, образованном рукавом Дона. Здесь же в «Истории…» говорится:

   «Если в 1569 г. Качалин – городок был уже известен как населенный пункт, то возникновение его в середине XYI века не вызывает никаких сомнений. Можно даже смело предположить, что он возник еще раньше…»

   В «Исторической справке» и «Истории» немало и других важных сведений. Но нам, сегодняшним, интересно узнавать и то, что там упоминается Протока, Быстрая – рукава Дона, без которых нет того края и сегодня. И даже узнаем такие подробности: «Как и в каждой станице, в Качалинской тоже были названия различных частей, концов поселения. Так, верхняя часть называлась «Сибирь», нижняя «Завал», потому что находилась за валом бывшей Царицынской сторожевой линии».

   Название же «Сибирь» имеет прямое отношение к содержанию этой поэмы.

I

В Качалинской я не был много лет.

И вот узнал: я родом из станицы,

В которой Ермаку на белый свет

Сама судьба, сам Бог велел явиться.

Он был уже казак. А род его

Знал много бед от прихоти боярской

И потерял не двух, не одного

От трудных тяжб с яремщиной татарской.

Но Русь им все не мачехой была,

А матерью.

                              И вот Ермак шел в битву,

Обдумав все и сотворив молитву,

Чтоб год от года Русь его росла.

Сильнее становилась и богаче.

Он все ей отдал – мужество и труд.

Он сердцем знал: случайные удачи

От зла и бед Россию не спасут.

И не спасут разбойные набеги

На Волге на торговые суда.

Они-то и запомнились навеки

Иным, что ждут над Ермаком суда,

Как над бандитом.

                                Но Ермак другую

Искал дорогу. И она была

Обретена им – сердцу дорогую

Русь защищать, чтобы она жила

И множила в веках свое величье,

Творила щедро добрые дела.

Пусть знают все: есть на Руси обычай

Жить для людей.

                                   Сюда его вела

Сама душа, душа творца и сына

Земли родной. Да и давно сюда

Была устремлена его дружина.

Путь трудным был. И было так всегда.

Но он творил. Он думал и сражался

Он видел все, где так и где не так…

Вот почему в Сибири оказался

В Качалинской родившийся казак.

И не один!    

                          Налево и направо,

Куда ни обрати свой взгляд, свое лицо,

Везде товарищи – им честь и слава,

И здесь же рядом атаман Кольцо!

А до того им, воинам и братьям,

Писал почти весь строгановский род,

Звал охранять от непристойной рати,

Да что от рати – от разбойных орд.

И знали сотоварищи, - их Чусовая

Ждет, как Тобол, Тура да и Тагил

Ждут не дождутся, с верой призывая

Тех, доблесть чью никто не укротил.

В ту пору Русь давно уже была

Не у начала. Многое сложилось

В ее судьбе. Но сердце горько билось

Не всем врагам отпор она дала.

И вот донцы на Чусовой.

                             А Волга

И Дон, и степи с тысячью дорог

Остались за спиной… Теперь им долго

Стоять вот здесь, где вроде нет тревог.

Да, все-таки бывало, что в охране

Стояли не по году,

                                  Но мурзы

Не унимались. В их безбожном стане

Ревели бури. Голосом грозы

Орда кричала, угрожая пленом,

Поджогами и гибелью самой.

Так, разрушая крепостные стены,

Мурза Бегбелия затеял бой.

Нет, дикое побоище. Но в дело

Уже вступили люди Ермака.

И как ни бились те осатанело,

Их победила доблесть казака.

Такая доблесть в их сердцах не вдруг

Явилась здесь –

                           Она в боях рождалась.

И у нее был враг, но был и друг.

Вот так она, мужая, закалялась.

Друг, - кто за Русь, кому земля родная –

Свет негасимый, значит, жизнь сама.

И потому здесь доблесть всех карает,

В душе которых ненависть и тьма.

Такой она и встала здесь на страже

Земель, пожалованных тем купцам,

Что могут обработать их и даже

Сдать под охрану храбрым удальцам.

Но «храбрые» не означало – всюду

Лить кровь и жить, творя одну вражду.

Ермак сказать мог: «Да, я верю в чудо,

По-настоящему я мира жду».

Идти хотелось по дороге ровной,

Без непременных схваток и атак.

Охрана и должна бы стать бескровной,

Хотя и знали, - не бывает так.

П

Не ангелами были казаки.

Ни брань, ни свары их не оставляли

Не только в дни, когда они гуляли,

Но даже, оказавшись у реки,

К отплытию свои готовя струги…

Вот тут-то их и вразумлял Ермак:

«Поплыли! Кормчие на весла! Крепко в руки

Подтяги1 парусные!» Да, бывало так.

И было по-другому: «Пахотные земли

Ищите! Бороны и сохи отковать!»

Дружина слушает. Никто не дремлет.

Все понимает, что пора пахать.

Здесь и кочевников включают в дело.

Их, пленников, Ермак учил труду

Иному, чем набеги. Очень смело

Снимал ясак1 с них. Это не в ладу

Оказывалось с принятым в ту пору.

Но он уже соратников имел.

И можно было слышать: «Разговоры

Отставить! Все! Так сам Ермак велел».

Но главное веление – походы.

Здесь им светили солнце и луна.

Сияние в глаза катилось, как волна.

И тьма такая ведома была им,

Как будто сорок или сто ночей

Вдруг обнялись… Так шли под Кандарбаем,

У Конды так шли в бой под звон мечей.

И что ни бой, что ни сраженья гул,

То хан Кучум иль сын его упрямый,

Упорный и бессменный Маметкул,

Чья жизнь явилась небывалой драмой.

Отстаивая русские селенья,

Которые в огне могли пропасть,

Стать просто пеплом, шли донцы в сраженья,

Их в бой вела единственная власть –

Власть верности, власть преданного сердца.

Такими были люди Ермака –

Друзья, товарищи, бойцы-единоверцы,

Прославившие имя казака.

И что ни видели они, ни испытали,

В какую только ни вступали топь,

Их не Тура лишь и Тобол встречали,

Но даже дальние – Иртыш и Обь.

Да, реки, реки. Их шальные воды

С казачьей кровью на века слились,

Как будто и не ведала их жизнь

Пути другого и другого брода.

И даже Обь как бы торила путь

Не одному, не двум. Судьба такая

В походах трудных истомила грудь

Сынам не чуждого, но все ж иного края.

И сам Ермак – сын многих славных рек.

Они в боях оставили в нем след свой.

Они текут в нем. Это их наследство.

И в нем оно свой продолжает век.

С природой слит, в ее чистейших красках

Он благодарно должен бы прожить.

И жил, конечно! Солнцем был обласкан,

Мечтал, смеялся и умел шутить.

Но пала на него, как и на многих

(Потомки те же беды будут знать),

Пора сражений.

                                 Трудные дороги

В дни горечи придется прошагать.

На землю родины не бури и не грозы –

Поднимется тупой и злобный враг,

Поднимется смертельная угроза –

Тьма агарян, разбойников, бродяг.

Их победить – всегда был труд великий,

И труд и воля устоять в огне.

Но иногда лишь страх слепой и дикий

Являлся, как бывает на войне.

И так с донцами было не единожды.

Страх казаков неволил. И они

Готовы были отступить. Ведь каждый

О жизни думал.

                             Только в эти дни

«Куда бежать нам? – сердце говорило. –

Нас выручит одно сейчас – борьба».

Так было у Туры и у Тагила,

Везде, куда бросала их судьба.

Так было и тогда, когда в Тобольск

(Его Сибирью называли прежде)

Ермак вошел, скрывая гнев и боль

И радуясь ведущей в бой надежде.

Здесь русский меч победу одержал,

Как бы сказав: «Врагу вовек не сдамся!»

Казалось, битвою c Сибирским ханством

Судьбу самой России он решал.

И пусть сраженья не пришел предел,

И испытанья вовсе не кончались,

Он совершил немало трудных дел,

Которые победой увенчались.

И среди них нежданное:

                                явились дни

И месяцы одних потерь, как будто

Донцы побед не знали. Но они

Не сомневались, кто там бьет их люто.

А били сплошь. В урочище одном

Легли едва ль не сотня.

                                   Та же участь

Постигла и других. Все думали о том,

Что будет дальше, в той беде измучась.

А тот, кто верховодил в стане вражьем,

Как будто силы набирал.

                               Ермак

Однако все уверенней шел в бой –

                               и даже

на риск пошел: он собирал в кулак.

И враг не сразу сдался. Надо было

Уменье все, всю доблесть проявить.

Сражались, как легенда говорила,

Решая лишь одно – быть иль не быть.

И Маметкул, сын самого Кучума,

Здесь растерял былое торжество.

Он взят был в плен. Отец был горькой думой

Объят, и плач не оставлял его.

Ш

Пришла пора, и казаки послами

Отправились в Москву. Их принял царь.

«Сибирь покорена!» - сказали сами,

Кто покорил ее. И государь

Не только рад был, он еще и ведал,

Что эта весть пришла от Ермака:

Как Александра Невского победы,

Ей жить не дни, не годы, а века.

Весть победителей и о победе.

Такому не грешно и песней стать

И даже главной строчкою в завете,

Как жить в миру, как в битве устоять…

А что с Москвою было?

                                  Ликовала!

Куда ни повернись, колокола

Звонят повсюду – то Москва искала

Тех, чья победа радость всем дала.

И находила, к сердцу прижимала,

Друзьями Ермака навек горда.

И пусть те знали, видели немало,

Но только вот такого никогда.

Неописуемо все это было.

Конечно, от души. Конечно, блеск!

Мрак кончился. Сияние небес –

Кругом. Победой все плохое смыло.

И, может, все уже предрешено?!

Тура –ура! И тоже на Тоболе.

Тура – ура! Победа в нашей воле.

Теперь нам всюду побеждать дано.

Подумать только! В сердце дни успеха

Что ни придет! Ведь крылья за спиной…

Но жизнь сурова…

                                 И откуда смеху,

Веселию и радости живой

Придет конец, - о том никто не знает,

Удар бывает не всегда весом…

Жизнь продолжалась, чуждая, родная

И непростая, в сущности, во всем.

Сраженья, правда, разгорались реже.

А может быть, так думалось потом.

Хотя, конечно, битвы были те же,

Но чаще все же не бои, не гром.

Все те же агаряне с грубой лестью

Шли к Ермаку – и так творили зло.

Иные приходили с ложной вестью,

Других коварство в русский стан вело.

Ох, эти вестники, проныры вражьи!

О них почти что не заводят речь,

О битвах говоря. Но знает каждый, -

Они страшней, чем обнаженный меч.

С подобной грязною душою им бы

Себя отдать открыто сатане.

А прямодушным – а Ермак таким был –

Быть от такой вот скверны в стороне.

Но не бывает так. Да и дружина

Не приняла б такого никогда.

Мы часто ждем чудес от исполина,

Ермак не ждал такого.

                                  Он всегда

Знал цену воинам своим. И всюду знали

В сторонке где-то им не быть. Они

Роль трудную, тяжелую избрали…

Так встретили донцы и эти дни.

IУ

Московские посланцы – воеводы

Явились к ним в ту пору. Но зима

Свирепой оказалась. И народу

Легло в могилы множество.

                                         Дома

Повымерзали. Конец запасам. Голод

Косою страшной стал людей косить.

Унес и воевод.

                                   Такую жизни школу

Здесь многим доводилось проходить.

Но а лукавство пришлых от Карачи,

Скрывающих за добрым словом ложь,

Во что поверили донцы, - иначе,

Как поражением не назовешь.

И пораженьем тягостным до боли. –

В том скверном деле пал Иван Кольцо,

Друг Ермака. И много в чистом поле

Легло товарищей. Провал был налицо.

Победы были. Только очень больно

Донцы переживали горе: быть беде.

Мурзы и хан казалось всем невольно

Готовят им наигорчайший день.

Озлобленный чредою неудач

Коварных вылазок, чтоб с Ермаком покончить,

Сам хан Кучум, не хуже резвой гончей,

В погоню бросился – где вплавь, где вскачь.

Все выведал. Все, что могло бы

Найти верней дорогу к Ермаку.

Пусть не дорогу, а лазейку. Тропы,

И те помогут, чтоб сказать:

                               «Смогу

туда направить вестников умелых,

А вот сюда пронырливых ловцов…»

так заварилось яростное дело.

И кто же знал, что боевых донцов

Усталость в плен взяла и сном сморила

Под хорошо знакомый плеск реки.

Деревья колыхались, как ветрила,

И, отдыхая, спали казаки.

Заночевали, не поставив стражи…

Об этом больно думать. Боль навек…

Все оказалось просто, страшно даже,

Но и трагично: вот он – человек.

Пускай вершина, пусть герой безмерный,

Но от ошибок не свободен он.

Урок дан страшный. И его наверно

Знать надо каждому – и в явь, и в сон.

И знать всегда и всюду…

                               Дон и Волга

Текут в начале жизни Ермака.

И песнь живая ни одна не смолкла,

Что с ними связана. Так за рекой река

Его встречали. Кама, Чусовая

Пришли, когда он сам явился в новый край.

Тагил, Тобол, трагический Вагай…

Все глуше, глуше песня боевая.

Мне скажут: «Знаешь, братец, не пугай!»

Что ж я отвечу: «Я и не пугаю»,

Хотя в глазах плеснул уже Вагай…

И в этом плеске песнь уже другая.

Песнь о конце.

                                  Но только не таком,

Какой исчерпывает жизнь навечно.

Так не могло случиться с Ермаком,

Пускай судьба его и быстротечна.

Недаром говорил он – и не раз,

Бесславью не желая покориться:

«За веру христианскую нам биться.

И если смерть, то Бог прославит нас».

У

И все же смерть есть смерть.

                                  Но впрямь она его

Великого бессмертья не лишила.

Он был и есть – победы торжество.

Он был и есть – немеркнущая сила.

Он – песня, он – легенда, дивный сказ…

Конца и края нет всем воплощеньям,

В которых он живет и учит нас,

Как за Отчизну нам идти в сраженье.

Его никто не принуждал:

                                  «Люби

родную землю – жизни упованье»,

его любовь шла из таких глубин,

которым люди не нашли названья.

Ну как назвать святое, что живет

В душе у человека, чем он дышит

И что его загадочно ведет

Путем надежд - все выше и все выше?

Не каждого! Нет, далеко не всех,

Но лучших неизменно. Вот откуда

Ермак с его делами. Он из тех,

Кто вроде прост и в то же время – чудо.

И – диво дивное: как бы в родном дому,

А не в Сибири, не в ее долинах

Стон по нему, плач горький по нему,

Когда погиб он, не смолкал в дружинах.

По воину суровому рыдать,

Погибшему от ханского разбоя…

Что надо сделать людям и чем стать,

Чтоб не с чем было и сравнить такое?!

Таким он и живет на всем пути,

Который навека ему достался…

И все-таки от думы не уйти

О времени, когда Ермак сражался.

Какая даль от наших дней!

                                  Какие

События далекие от нас!

Но нет! Они близки. Близки России,

Той, что во всем ограблена сейчас.

Ограблена, вся в муках, надломилась,

Не выберется из беды никак…

Но чтоб она с такой судьбой смирилась?

Такому не бывать!

                                  И не таков Ермак,

Чтоб родину свою в беде оставить

И не подать пример ее сынам,

Как жить, как действовать,

                                  чтоб к новой славе

шла Русь везде – землей и по морям.

Он сам в пути. Вот он пришел в станицу,

Где неспроста есть часть ее – Сибирь.

Сибиряки-донцы, как говорится,

Сюда не спать вернулись.

                                  Даль и ширь

Нуждалась в их труде.

                                  Дружней пошла работа.

И стала славною станица та.

Здесь все: дела и споры, планы и заботы,

Страсть казаков, казачек красота.

Ермак стал памятником. Но важнее,

Что он пришел сюда, что каждый с ним

Здесь породнится и еще сильнее

Полюбит край родной. Вот так родным

Все станет на Руси. А уж Протока

И Быстрая, и сам родимый Дон,

В тысячелетиях не зная срока,

Войдут в тебя, как будто ты рожден

Навечно с ними вместе.

                                  Тут уж ясно,

Зачем пришел сюда наш брат Ермак.

Сама душа с ним в бой идти согласна.

Так быть должно. И верю – будет так.

В делах, в поступках. Твердо и достойно,

Как и должно быть. Но не без того,

Чтоб не подумать: чем же взял герой наш?

Что в сердце оставалось от него?

Чувств было много, но они – вразброс.

И собирало их одно лишь слово –

Л ю б л ю.

                Ведь перед ним любой бледнеет тост.

Оно одно и пламенно и ново.

Не случай, нет! И не какой-то миг,

Сама природа у него такая.

И мы живем им. И себя самих

Им поднимаем, сердце вдохновляя.

«Люблю!» - я говорю. И без любви

немыслимо уже мое дыханье.

Оно в моих делах, оно в моей крови.

Оно – мой дух, оно – мое призванье.

Все это и дарует нам Ермак

И сотоварищи его по жизни.

Так было в лучшие года.

                                  Пусть будет так

Всегда в его стране, в его Отчизне.

[1] Читая словарь В.Даля, узнаем: «Жеребий», «жеребья» - кусочек, отрубочек, отрезок. И даже – рок, судьба, участь, доля, счастье. Иногда – участок земли, достающийся мужику по жеребью (по жребию). Каждому свой жребий. От жеребья (жребия) не уйдешь.

«Впусте» - в забросе, в запустении.

1 «Подтяги» - снасть для уборки или подборки паруса (так в словаре В.Даля).

1 «Ясак» - очень многозначное слово. Но чаще всего оно обозначает подать, платимую инородцами, или натуральный налог, которым в Московской Руси облагались народности Поволжья, Сибири и Дальнего Востока.