Журнал "ПОДЪЕМ"

N 1, 2004 год

СОДЕРЖАНИЕ

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

РУССКОЕ ПОЛЕ:

ПОДЪЕМ

МОЛОКО

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

ЖУРНАЛ СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ПОДВИГ

СИБИРСКИЕ ОГНИ

ФЛОРЕНСКИЙ

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

 ПЕРЕД ЛИЦОМ ИСТОРИИ

 Николай КОНЯЕВ

 ИМПЕРАТОР И ЕГО

 УБИЙЦА-СЫН

 Его рождение воспел в своей оде Михаил Васильевич Ломоносов...

 Ему исполнился год, когда была издана первая в стране грамматика русского

языка.

 Два - когда открылся первый русский государственный театр.

 Три - когда основали Академию художеств.

 Будущий император рос под грохот победных залпов Семилетней войны: взят

Кенигсберг, пал Берлин, впервые прозвучало еще незнакомое имя -

Суворов...

 Павел был первым русским императором, которого готовили к этому титулу с

первого дня жизни.

 В душных, жарко натопленных покоях императрицы Елизаветы Петровны, где

Павел провел свои первые годы, считалось, что с его рождением

восстановится запутанный Петром I порядок престолонаследия, закончится

чехарда дворцовых переворотов, навсегда будет ограждена страна от засилья

всевластных временщиков...

 Считалось, что с рождением Павла завершается миссия Екатерины в Русской

империи...

 "Только что спеленали его, - вспоминала потом она, - как

явился по приказанию императрицы духовник ея и нарек ребенку имя Павла,

после чего императрица тотчас велела повивальной бабушке взять его и нести

за собою, а я осталась на родильной постели... В городе и империи была

великая радость по случаю этого события. На другой день я начала

чувствовать нестерпимую боль, начиная от бедра вдоль голени и в левой

ноге. Боль эта не давала мне спать, и, сверх того, со мною сделалась

сильная лихорадка; но, несмотря на то, и в тот день я не удостоилась

большего внимания"...

 Ребенка навсегда отняли от матери, и теперь Екатерина "могла узнавать

о нем только украдкой, потому что спрашивать о его здоровье значило бы

сомневаться в заботе, которую имела о нем императрица, и это могло быть

принято очень дурно... Его держали в чрезвычайно жаркой комнате,

запеленавши во фланель и уложив и уложив в колыбель, обитую мехом

чернобурой лисицы"...

 Во второй раз Екатерине показали сына спустя шесть недель, в третий раз

- уже весной...

 Ее ребенок принадлежал не ей, а Российской империи.

 Павлу было четыре года, когда воспитателем ему назначили Федора

Дмитриевича Бехтеева.

 В первый же день вступления в должность Федор Дмитриевич посадил

четырехлетнего великого князя учиться грамоте. Вместе с Павлом сели за

парту и прислуживавший Павлу дворянин Иван Иванович Ахлебин и мамушка Анна

Даниловна. Они притворились, что не умеют грамоте, и будут учиться вместе

с великим князем...

 С четырех лет Павла стали одевать в такое же, как у взрослых, платье и

парик. Парик Павел носил с тех пор каждый день до конца жизни...

 Конечно, никак не связано с ребенком, надевшим в четыре года парик и

взрослое платье, открытие первого медицинского факультета в России или

изобретение солдатским сыном Иваном Ползуновым первой в мире паровой

машины, но вместе с тем и связано. Самим фактом своего рождения Павел

создавал уверенность в завтрашнем дне для всей страны, ту уверенность, без

которой не могло быть ни медицинского факультета, ни Ивана Ползунова со

своей машиной.

 Многое, что делалось для Павла, делалось для всей страны и в прямом, и в

переносном смысле. Он был еще ребенком, но с его именем уже прочно

связывалось само это понятие - первое.

 Ему была сделана первая в стране детская прививка оспы, а первый русский

учебник по физике назывался "Краткие понятия о физике для употребления

Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Павла

Петровича".

 ГЛАВА ПЕРВАЯ

 Надеждам страны на спокойную уверенную жизнь не суждено было сбыться...

 25 декабря 1761 года умерла дочь Петра Великого - императрица

Елизавета Петровна.

 В этот день и обрывается детство Павла.

 На русский престол взошел Петр III, у которого было очень много чести и

своеобразного благородства и очень мало политического опыта и ума.

 Сводя на нет все жертвы, понесенные Россией в Семилетней войны, Петр III

немедленно заключил мир с Пруссией, вернул без всяких условий взятые

русскими войсками города.

 "Я никогда не в состоянии заплатить за все, чем вам обязан... -

писал ему Фридрих Второй. - Я отчаялся бы в своем положении, но в

величайшем из государей Европы нахожу еще верного друга: расчетам политики

он предпочитал чувство чести".

 Через двести тридцать лет подобные хвалебные послания, облеченные в

нобелевские премии и почетные звания, будут получать и другие руководители

нашего государства, и сейчас мы уже на собственном опыте знаем цену этим

похвалам, расточаемым за предательство своей страны.

 Как и Михаилу Горбачеву два с лишним века спустя, похвалы кружили слабую

голову Петра III. Продолжая предпочитать "расчетам политики чувство

чести", новый император немедленно возвратил из ссылки Миниха и

Бирона, приказал очистить от икон православные храмы...

 И вот через шесть месяцев его жена, Екатерина Алексеевна, поддержанная

гвардейскими полками, произвела дворцовый переворот.

 В ту ночь на 27 июня 1762 года Павла Петровича внезапно разбудили и под

охраной перевезли в Зимний дворец. Ребенку было восемь лет, и внезапный

ночной переезд напугал его. Новый воспитатель его, генерал Никита Иванович

Панин, провел с ним в постели всю ночь, чтобы успокоить его.

 Наутро Павла повезли к Казанскому собору, где его мать Екатерина II была

провозглашена самодержавной императрицей, а он объявлен наследником

престола.

 А через десять дней Павел узнал о смерти отца-императора...

 Все ошибки и преступления перед страной, совершенные Петром III, не имели

и не могли иметь отношения к Павлу, если бы не его мать, которая к тому

времени уже ненавидела своего сына...

 Павлу было десять лет, когда она, собравшись замуж за Григория Орлова,

начала распускать слухи, дескать, великий князь неизлечимо болен и потому

не способен наследовать престол...

 Воспитатель великого князя граф Никита Иванович Панин посадил тогда

мальчика в седло и проскакал с ним двенадцать верст, чтобы доказать

вздорность этих слухов.

 Пригнувшись к гриве скакуна, Павел мчался следом за Паниным по раскисшей

от весенней грязи дороге, даже не догадываясь, какой приказ поставлен на

эту скачку.

 Ведь уже родился у Екатерины II сын, прозванный в дальнейшем графом

Бобринским, и если бы не выдержал Павел испытания, устроенного Никитой

Ивановичем, очевидно, Екатерина не успокоилась бы, сделала бы все, чтобы

возвести графа Бобринского на престол.

 Ту скачку Павел выиграл, но еще тридцать три долгих года отделяли его от

ноябрьского вечера, когда примчится он из Гатчины в Зимний дворец, чтобы

наконец-то занять узурпированный матерью собственный престол...

 Жестокое убийство отца, интриги вокруг престола, в которые втягивали и

малолетнего Павла, не могли не подействовать на его характер. Несчастливая

звезда российских императоров, кажется, тогда и взошла над его судьбой...

 Современники вспоминают, что уже в десять лет взгляд Павла сделался

схожим с взглядом старика. Напряженная и непосильная для ребенка духовная

работа изнуряла его тело и ум.

 Быть может, если бы у Павла появились товарищи-сверстники, детские игры и

игрушки, он сумел бы позабыть о разыгравшейся трагедии, но этого не было.

 Императрица Екатерина, уже привыкшая видеть в сыне не ребенка, а

соперника, как к взрослому и относилась к нему.

 Нет-нет!

 Ничего похожего на "голштинскую педагогию" она не применяла.

 У Павла было все.

 Еще восьми лет от роду Павла пожаловали полковником в лейб-кирасирский

полк, а в десять - назначили генерал-адмиралом Российского флота.

 Хотя Екатерина II и опасалась Павла, она никогда не пользовалась своей

властью, чтобы досадить ему или как-то стеснить. Просто она забывала, что

ее соперник - ее сын, и главное, что это вообще еще ребенок.

 Поэтому-то так мало напоминали богато обставленные покои великого князя

детскую... Как, впрочем, и вся его жизнь в те годы очень мало напоминала

детство.

 В 1764 году Иван Иванович Бецкой составил "Общий Регламент для

воспитания детей обоего пола". Опираясь на модные тогда идеи Жан-Жака

Руссо и набирающих силу масонов, в Регламенте рекомендовалось удалять

детей из естественной среды, из общества, из семьи и до двадцати лет

держать в узком кругу воспитателей.

 Нельзя сказать, что все правила Регламента были осуществлены в воспитании

Павла, но общий дух его пронизывали детство будущего императора.

 И, перечитывая записки учителя Павла - полковника Семена Прошина,

явно видишь это...

 "1764 год. 20 сентября. День рождения Его Императорского Высочества:

минуло десять лет..."

 С утра Павел ходил с матерью-императрицей к обедне, после выслушал

проповедь отца Платона и поплакал...

 Возвратившись к себе, принимал поздравления от придворных, потом

позавтракал...

 Потом в одиночестве играл в бильярд...

 В шесть часов отправился на бал...

 В десятом часу лег опочивать..."

 Вот такой день...

 Еще один день одиночества и холода, еще один день взрослого человека

десяти лет от роду...

 Екатерина Вторая не жалела денег на Павла.

 Не жалела она денег и на игрушки для него, но игрушки эти точно

соответствовали нешуточным званиям, возложенным на Павла.

 Второго октября 1764 года в приемной зале у Павла появился

четырехметровый корабль, сделанный мастером Качаловым.

 Все было настоящим на этом корабле. Все снасти, вся палубная обстановка.

Это и был настоящий, только уменьшенный корабль. Его можно было

разглядывать, можно было изучать по нему устройство парусного оснащения,

но играть этим кораблем было нельзя.

 Павел забрал с корабля шлюпку и поставил на стол. Установил парус, потом

разложил весна... Шлюпка тоже была настоящей, только притворившейся

игрушкой, и скоро Павел позабыл и про нее.

 На следующий день, как пишет С. Прошин, "Его Высочество изволил

разбирать и укладывать сигнальные флаги у корабля своего".

 Вот и все игры...

 А другие "игрушки"?..

 "7 октября. Незадолго перед обедом поднес Его Высочеству

артиллерийский один офицер родом грузинец князь Чухлыманов две духовые

гаубицы и две пушки. В зале делали им пробу. Стреляли деревянными

ядрами".

 Пушечки эти, изготовленные в 1756 году мастером Даниловым в масштабе один

к двенадцати, и сейчас хранятся в Военно-морском музее Санкт-Петербурга.

 Но о том, как играл этими пушечками Павел, как и тем кораблем, что

несколько дней простоял в приемной зале, кроме короткой записи Прошина не

найти ни полслова. Это более чем странно, ведь Павел - первый русский

(опять первый!) император, дни детства которого расписаны почти по

минутам.

 А может быть, потому и нет записей, что не играл...

 Может, потому и не играл, что ясно понимал - все это не игрушки...

 И корабль, притворившийся игрушкой, и гаубицы, и звания...

 Перечитывая дневники Семена Прошина, ясно ощущаешь диссонанс,

пронизывающий все детство Павла.

 "Граф Иван Григорьевич читал Его Высочеству рапорт от капитана

Плещеева из Средиземного моря".

 И тут же, почти без всякого перехода:

 "Великий князь изволил говорить, что в республике (так Павел называл

свою птичню. - Н. К.) снегири представляют стариков, овсянки

старух, чижики буянов, а зяблики кокеток..."

 В одной из комнат у Великого князя была сделана решетчатая птичня, в

другой стоял токарный станок.

 Словно бы пытаясь позабыть о страшном взрослом мире, где любовник матери

убил его отца, о том мире, из которого приносят ему рапорты боевых

офицеров флота и притворяющиеся игрушками взрослые вещи, Павел сам

придумывает себе игры.

 ... Ему казалось, что при нем находится особый конный отряд из дворян в

200 человек, и в этом отряде он состоит ефрейтором. Часто в виде игры он

бегал, размахивал руками, давал приказы - производил упражнения с

воображаемым отрядом.

 ... Рассматривая планы и виды Парижа, Великий князь воображал себя

полковником и производил распределение полка по местности.

 Эти чуть жутковатые - они совершались в полном одиночестве - игры

пугали воспитателей Павла, хотя, возможно, они и понимали, что Павел

обращается к ним, чтобы хоть как-то освоиться в окружающем взрослом мире,

"проходя по всем ступеням службы", а не начиная с чина

генерал-адмирала Российского флота.

 Кстати, по сообщению Семена Прошина, в своем воображаемом конном отряде

дворян Павел "дослужился" только до чина вахмистра.

 Эти одинокие игры одиннадцатилетнего мальчика, заполняя разрыв в самой

методике воспитания, чрезвычайно развивали и обостряли болезненную

фантазию и мечтательность.

 Однажды Прошин застал Павла в задумчивости сидящим за столом, на котором

стояла стеклянная пирамида.

 - Чем вы заняты, ваше высочество? - спросил он.

 - Ах! - вздыхая, ответил Павел. - Я так в свой корабль

вгляделся, что и эта пирамида кораблем мне кажется, когда немного

призадумаюсь...

 Потом он отодвинул пирамидку и приказал "принести себе из столярной

пилку" и долго пилил что-то... Потом лег опочивать...

 Размышляя о характере своего воспитанника, Семен Прошин записывал:

 "У Его Высочества ужасная привычка, чтобы спешить во всем: спешить

вставать, спешить кушать, спешить опочивать ложиться... Гораздо легче Его

Высочеству понравиться, нежели навсегда соблюсти посредственную, не токмо

великую и горячую от него, дружбу и милость"*.

 Великий князь, свидетельствовал архимандрит Платон, "наружностью

всякого, в глаза бросающегося более прельщался, нежели углублялся во

внутренность".

 О нервности, непредугадываемости характера Павла пишет и преподаватель

астрономии и физики Франц Иванович Эпиниус: "Голова у него умная, но

в ней есть какая машинка, которая держится на ниточке - порвется эта

ниточка, машинка завернется и тут конец уму и рассудку..."

 Странно читать эти записи, потому что беспрепятственно, на много лет

вперед различают воспитатели Павла его будущую судьбу. И потому и

различают, что уже тогда печать ее отчетливо лежала на лице воспитанника,

на его характере...

 Потому что и сам он, кажется, уже тогда очень ясно различал вперед свою

собственную судьбу.

 "... Выслушав историю Мальтийского ордена, Великий князь вообразил

себя Мальтийским кавалером", - записывал Семен Прошин.

 Так и рос Павел.

 Современники утверждают, что народ всегда радостно встречал великого

князя. В нем, а не в немке Екатерине видели законного наследника престола.

 Павлу было двенадцать лет, когда отношения с матерью-императрицей

окончательно испортились.

 Случилось это 9 июля 1766 года, когда Павел отказался принимать участие в

праздновании годовщины восшествия Екатерины Второй на престол.

 Павел считал этот день годовщиной убийства отца.

 Он спрятался. Ночью поднялся шум - братья Орловы обыскивали

петергофский парк и дворец.

 Забившись в темную каморку, Павел прислушивался к грохоту сапог и думал,

что его сейчас найдут и убьют, как убили отца.

 И не об этой ли страшной детской ночи вспоминал русский император Павел в

холодном, наполненном, как и прошедшее детство, одиночеством Михайловском

замке, когда накинет Яков Скарятин на его шею удавку?..

 Впрочем, Павел и жил всю свою жизнь как будто с удавкой на шее...

 20 августа 1772 года ему исполнилось восемнадцать лет.

 Он достиг совершеннолетия, но мать не уступила престол, хотя клялась,

совершая переворот, сделать это...

 Более того... Когда Екатерина заметила, что великая княгиня Наталья

Алексеевна (1) внушает мужу мысли, дескать, у него больше прав на престол,

нежели у матери, она нашла возможность расправиться с дерзкой

супротивницей.

 Когда великой княгине пришла пора рожать, пять дней не отходила

императрица-мать от ее постели, но на ноги роженица больше не встала.

 И ослушницу Екатерина покарала, и сына отвлекла от мыслей о престоле.

 - Мертвых не воскресить, - сказала ему императрица-мать, -

надо думать о живых. Разве оттого, что воображали себя счастливым, но

потеряли эту уверенность, следует отчаиваться в возможности снова

возвратить ее? Итак... Я предлагаю вам, ваше величество, станем искать эту

другую...

 - Кто она? - спросил Павел, пораженный, что мать уже подыскала

ему новую невесту. - Какова она?

 - Кроткая, хорошенькая, прелестная... Одним словом, сокровище:

сокровище приносит с собою радость...

 Вюртембергская принцесса София-Доротея, с которой Павел познакомился в

Берлине, действительно понравилась ему.

 Принцесса показалась ему недурною собой, стройной. Была принцесса не

застенчива, отвечала на вопросы умно и расторопно. Павел одобрил выбор

матери.

 15 апреля 1776 года скончалась великая княгиня Наталья Алексеевна, а уже

26 сентября 1776 года состоялось бракосочетание великого князя с

Софией-Доротеей, принявшей в православии имя Марии Федоровны...

 Через год родился сын Александр, и Павел снова попытался расширить свое

участие в управлении Российской империей, но в результате был вообще

отстранен матерью от государственных дел.

 Когда мать подарила ему в 1783 году Гатчину, Павел переехал туда,

выстроил школу, больницу, четыре церкви для различных вероисповеданий,

завел стеклянный и фарфоровый заводы, суконную фабрику и шляпную

мастерскую...

 Однако самым любимым делом Павла была устройство своей гатчинской армии.

 "Великий князь, в качестве генерал-адмирала, потребовал себе батальон

морских солдат с несколькими орудиями, а как шеф кирасиров - эскадрон

этого полка, чтобы образовать гарнизон Гатчины, - пишет в своих

"Записках" Н. А. Саблуков. - Оба желания великого князя были

исполнены и таким образом положено начало пресловутой "гатчинской

армии"...

 Батальон и эскадрон были разделены на мелкие отряды, из которых каждый

изображал полк императорской гвардии. Все они были одеты в темно-зеленые

мундиры и во всех отношениях напоминали собою прусских солдат.

 Во всех гатчинских войсках офицерские должности были заняты людьми

низкого происхождения, так как ни один порядочный человек (выделено

нами - Н. К.) не хотел служить в этих полках, где господствовала грубая прусская дисциплина...

             Что это были за офицеры! Что за странные лица! Какие манеры! И как

странно они говорили! Это были по большей части малороссы. Легко

представить себе впечатление, которое произвели эти грубые бурбоны на

общество, состоявшее из ста тридцати двух офицеров, принадлежавших к лучшим

семьям русского дворянства"...

 Екатерина не вмешивалась в гатчинские затеи, поскольку она уже

окончательно решила устранить сына от правления, передав трон своему

внуку Александру Павловичу.

 После рождения великого князя Николая Павловича Екатерина пыталась

привлечь на свою сторону и великую княгиню Марию Федоровну. И хотя та

отказалась участвовать в этом предприятии, Екатерина своих хлопот не

оставила.

 Поэтому-то, когда 5 ноября 1796 года за обедом на мельнице Павлу

доложили, что из Петербурга прибыл гонец со срочным донесением, великий

князь помрачнел.

 Какие срочные дела могли быть к нему у матери? Императрица могла,

конечно, известить, решилась ли судьба брака великой княжны Александры

Павловны со шведским королем, но вероятнее было, что посланец прибыл,

чтобы арестовать его и - об этом давно ходили слухи - отвезти в

замок Лоде...

 - Що там такэ? - выходя из-за стола, спросил по-украински Павел у

гусара-малоросса, принесшего ему это известие.

 - Шталмейстер граф Николай Александрович Зубов приихав, ваше

высочество... - ответил гусар.

 - Зубов? Брат Платона?! - Павел нахмурился. Похоже, что сбывались

самые пессимистические прогнозы. Зачем, спрашивается, присылать к нему

курьером брата всесильного князя Платона Александровича Зубова, последнего

любовника матери? - А богацько их (2)?

 Гусар, вспомнив часто слышанную русскую пословицу, решил блеснуть знанием

русского языка.

 - Один, як пес, приихав, выше высочество.

 - Ну, с одним псом можно и справиться, - облегченно проговорил

Павел и перекрестился.

 Когда Павел узнал настоящую причину появления Николая Зубова в Гатчине,

внезапный переход от ожидания превратиться в бесправного арестанта к

ощущению себя самодержавным правителем вызвал такое сильное удушье, словно

на горло накинули петлю. Лицо Павла побагровело, несколько мгновений новый

император не мог произнести ни звука. Он только мотнул головой, глядя на

высокого, атлетически сложенного красавца, привезшего ему долгожданную

весть.

 Николай Зубов вежливо опустил глаза...

 Еще не пришло время.

 Еще больше четырех лет оставалось до той ночи на 12 марта 1801 года,

когда зажатой в кулаке табакеркой проломит Николай Зубов голову своего

императора...

 Наконец Павел взял себя в руки и приказал закладывать карету.

 Не прошло и получаса, как с супругой, великой княгиней Марией Федоровной,

помчался он в Петербург, навстречу судьбе...

 "Проехав Чесменский дворец, наследник вышел из кареты, - пишет Ф.

В. Ростопчин. - Я привлек его внимание на красоту ночи. Она была самая

тихая и светлая; холода было не более 3 градусов, луна то показывалась

из-за облаков, то опять скрывалась. Стихии, как бы в ожидании важной

перемены, пребывали в молчании, и царствовала глубокая тишина. Говоря о

погоде, я увидел, что наследник устремил взгляд свой на луну, и, при

полном ее сиянии, мог я заметить, что глаза его наполнялись слезами, и

даже текли слезы по лицу".

 О чем думал в эти минуты Павел?

 Может быть, вспоминал, как везли его, восьмилетнего, ночью на 27 июня

1762 года из Петергофа в Зимний дворец?

 Или вспоминал грохот орловских сапог 9 июля 1766 года, когда он, Павел,

забился в темную каморку, чтобы не принимать участие в праздновании

годовщины восшествия матери на престол, а Орловы начали обыскивать дворец

и парк?

 Или думал он о сне, который минувшей ночью приснился одновременно и ему,

и великой княгине?.. Павел чувствовал во сне, что некая невидимая и

сверхъестественная сила возносит его к небу. Он часто просыпался, засыпал

и опять просыпался от повторения этого же сновидения... Приметив, что

великая княгиня не спит, Павел рассказал ей о своем сновидении и узнал,

что и она то же самое видела во сне и тем же самым была несколько раз

разбужена.

 Перебросившись несколькими французскими фразами с Федором Васильевичем

Ростопчиным, Павел приказал ехать дальше. Дорогою беспрерывно встречались

посланные из Петербурга курьеры, они разворачивались назад, и теперь за

каретой следовала длинная свита саней.

 Вечером около девяти часов прибыли в Зимний дворец. Великие князья

Александр и Константин встретили Павла в мундирах своих гатчинских

батальонов.

 "Прием, ему сделанный, был уже в лице государя, а не наследника",

- пишет Ф. В. Ростопчин.

 Павел сразу же прошел к умиравшей матери, которая все еще лежала на полу.

 Расспросив медиков, есть ли надежда, и получив отрицательный ответ, Павел

приказал поднять мать на кровать и прошел с супругою в угольный кабинет,

прилегавший к спальне Екатерины, где она незадолго до этого пила кофе и

обдумывала, как составить указ об отрешении Павла от наследования

престола.

 Всю ночь Павел безвыходно провел во внутренних покоях императрицы,

призывая в угольный кабинет тех, с кем хотел разговаривать.

 Вызванные должны были проходить через спальню, где все еще шумно дышала

императрица. Лицо ее было искажено то ли болью, то ли бессильной злобою. В

кабинете тоже слышно было "воздыхание утробы" и хрипение умирающей

Екатерины. По временам из гортани ее извергалась темная мокрота...

 В угольном кабинете той ночью Павел принял А. А. Аракчеева,

прискакавшего, по его приказанию, вслед за ним из Гатчины.

 Воротник Алексея Андреевича забрызгало грязью от скорой езды, и великий

князь Александр Павлович, узнав, что Аракчеев выехал из Гатчины в одном

мундире, не имея с собой никаких вещей, повел его к себе и дал ему

собственную рубашку.

 Следом за Алексеем Андреевичем в приемных Зимнего дворца начали

появляться гатчинцы в своих непривычных для екатерининских вельмож

мундирах.

 "Тотчас все приняло иной вид, зашумели шарфы, ботфорты, тесаки, -

писал Г. Р. Державин, - и, будто по завоевании города, ворвались в

покои везде военные люди с великим шумом"...

 Екатерина еще дышала, когда Павел приказал собрать и запечатать бумаги,

находившиеся в кабинете, и, как отмечено в камер-фурьерском журнале,

"сам начав собирать оныя прежде всех".

 Существует предание, что граф Александр Андреевич Безбородко, помогавший

Павлу собирать бумаги, указал на пакет, перевязанный черною лентою. Павел

вопросительно взглянул на Безбородко, тот молча кивнул на топившийся

камин.

 Павел бросил пакет в огонь. Считается, что в пакете было подписанное

Екатериной завещание...

 Кажется, только этот перевязанный черною лентой пакет и связывал

Екатерину Великую с земной жизнью.

 Едва запылал он, объятый пламенем, как стихли хрипы императрицы.

Искаженные то ли мукою, то ли бессильной злобою черты лица разгладились, и

она превратилась в простую, правда, сильно ожиревшую немецкую старушку...

 - Милостивые государи! - выйдя в дежурную комнату, объявил граф

Самойлов. - Императрица Екатерина скончалась, а государь Павел

Петрович изволил взойти на всероссийский престол.

 "Никогда не забуду я этого дня и ночи, проведенных мною в карауле во

дворце, - писал Н. А. Саблуков. - Что это была за суета, что за

беготня вверх и вниз, взад и вперед! Какие странные костюмы! Какие

противоречивые слухи! Императорское семейство то входило в комнату, в

которой лежало тело покойной императрицы, то выходило из оной. Одни

плакали и рыдали о понесенной потере, другие самонадеянно улыбались в

ожидании получить хорошие места".

 ГЛАВА ВТОРАЯ

 Павел занимал трон всего четыре с половиной года.

 Вот его портрет, сделанный графиней Ливен, которая имела все основания не

любить его:

 "Император Павел был мал ростом. Черты лица имел некрасивые за

исключением глаз, которые у него были очень красивы; выражение этих глаз,

когда Павел не подпадал под власть гнева, было бесконечно доброе и

приятное. В минуты же гнева вид у Павла был положительно устрашающий. Хотя

фигура его была обделена грациею, он далеко не был лишен достоинства,

обладал прекрасными манерами и был очень вежлив с женщинами; все это

запечатлевало его особу истинным изяществом и легко обличало в нем

дворянина и великого князя.

 Он обладал литературною начитанностью и умом бойким и открытым, склонен

был к шутке и веселью, любил искусство; французский язык и литературу знал

в совершенстве, любил Францию, а нравы и вкусы этой страны воспринял в

свои привычки. Разговоры он вел скачками, но всегда с непрестанным

оживлением. Он знал толк в изощренных и деликатных оборотах речи. Его шутки

никогда не носили дурного вкуса, и трудно себе представить что-либо более

изящное, чем краткие милостивые слова, с которыми он обращался к окружающим

в минуты благодушия.

 Я говорю это по опыту, потому что мне не раз до и после замужества

приходилось соприкасаться с императором. Он нередко наезжал в Смольный

монастырь, где я воспитывалась; его забавляли игры маленьких девочек, и он

охотно сам даже принимал в них участие. Я прекрасно помню, как однажды

вечером в 1798 г. я играла в жмурки с ним, последним королем Польским,

принцем Конде и фельдмаршалом Суворовым; император тут проделал тысячу

сумасбродств, но и в припадках веселости он ничем не нарушал приличий. В

основе его характера лежало величие и благородство - великодушный

враг, чудный друг, он умел прощать с величием, а свою вину или

несправедливость исправлял с большой искренностью".

 Но такие портреты Павла в дворянской историографии редкость. Чаще Павла

изображали в виде этакой копии его официального отца - императора

Петра III.

 Это ложь...

 Павел совершенно не походил на Петра III.

 И ничего похожего на "деяния" Петра III в правлении Павла тоже не

происходило...

 5 апреля 1797 года, когда в Москве состоялась коронация, император Павел

достал составленный им девять лет назад совместно с Марией Феодоровной акт

о наследовании престола старшим сыном и, начертав: "Верно. Павел"

положил в специальный ковчежек в алтаре Успенского собора.

 Так был восстановлен отмененный Петром I закон о наследовании престола.

 Этот акт существенно ограничивал свободу монарха в выборе преемника.

Престол теперь должен был наследовать старший сын, независимо от борьбы

дворцовых партий и придворной конъюнктуры.

 Благодетельность для страны этого акта мы покажем в посвященных

царствованию последних русских императоров очерках, а пока скажем, что еще

в день коронации Павла был обнародован манифест о трехдневной барщине и

запрещено обезземеливание крестьян.

 Велико было тогда возмущение рабовладельцев-крепостников, но оно стало

еще сильнее, когда через неделю Павел отменил указ 1785 года,

освобождающий дворян от телесных наказаний. Осужденные за уголовные

преступления рабовладельцы теряли былую привилегию.

 Павел значительно ограничил дворянское рабовладение, запретив продажу

крестьян без земли (3).

 Еще большее возмущение екатерининских вельмож, забывших, как это можно

жить без взяток и казнокрадства, вызвала попытка Павла "открыть все

пути и способы, чтобы глас слабого, угнетенного был услышан". Для этого

императором был устроен "ящик" или, как его называли иначе,

"окно", в которое каждый желающий мог опустить прошение на имя

императора.

 "Оно помещалось, - пишет Н. А. Саблуков, - в нижнем этаже

дворца, под одним из коридоров, и Павел сам хранил у себя ключ от комнаты,

в которой находилось это окно (4). Каждое утро, в седьмом часу, император

отправлялся туда, собирал прошения, собственноручно их помечал и затем

прочитывал их или заставлял одного из своих статс-секретарей прочитывать

себе вслух. Резолюции или ответы на эти прошения всегда были написаны им

лично или скреплены его подписью и затем публиковались в газетах для

объявления просителю. Все это делалось быстро и без замедления. Бывали

случаи, что просителю предлагалось обратиться в какое-нибудь судебное

место или иное ведомство и затем известить его величество о результате

этого обращения.

 Этим путем обнаружились многие вопиющие несправедливости, и в таковых

случаях Павел был непреклонен. Никакие личные или сословные соображения не

смогли спасти виновного от наказания, и остается только сожалеть, что его

величество иногда действовал слишком стремительно и не предоставлял

наказания самим законам, которые покарали бы виновного гораздо строже, чем

это делал император, а между тем он не подвергался бы зачастую тем

нареканиям, которые влечет за собою личная расправа.

 Не припомню теперь в точности, какое преступление совершил некто князь

Сибирский, человек высокопоставленный, сенатор, пользовавшийся

благосклонностью императора. Если не ошибаюсь, это было лихоимство.

Проступок его, каков бы он ни был, обнаружился через прошение, поданное

государю вышеописанным способом, и князь Сибирский был предан уголовному

суду, приговорен к разжалованию и к пожизненной ссылке в Сибирь. Император

немедленно утвердил этот приговор, который и был приведен в исполнение,

причем князь Сибирский, как преступник, публично был вывезен из

Петербурга, через Москву, к великому ужасу тамошней знати, среди которой у

него было много родственников".

 Сожаление Саблукова о том, что Павел не предоставлял наказания самим

законам, которые показали бы виновного гораздо строже, чем это делал

император, едва ли можно считать заслуживающим внимания. Надо было

знать, что самые отъявленные казнокрады, взяточники и лихоимцы и следили в

екатерининской России за исполнением законов. Вот уж воистину, если бы

Павел отдал исполнение жалоб в их ведение, они были бы чрезвычайно

довольны...

 Нелепы и другие упреки современников Павла. Они упрекают императора, что

он ввел в армии муштру, уволил со службы без права ношения мундира А. В.

Суворова, возвысил А. А. Аракчеева.

 Но забывают, что тот же Павел присвоил Александру Васильевичу Суворову

чин генералиссимуса, а верного Алексея Андреевича Аракчеева дважды увольнял

со службы, на которую тот возвратился первый раз благодаря заступничеству

наследника престола, великого князя Александра Павловича, а второй раз был

возвращен ввиду готовящегося заговора. Однако тогда, при жизни Павел, не

успел возвратиться... Вечером 11 марта 1801 года Аракчеев примчался в

Петербург, но на заставе его не пропустили в город...

 Муштра же выразилась прежде всего в том, что Павел запретил офицерам

кутать, подобно барышням, свои изнеженные ручки в меховые муфты и ездить

на военные учения в каретах, запряженных шестериком лошадей...

 Гонения на гвардию достигли пика, когда Павел запретил крепостникам

записывать своих младенцев-отпрысков в гвардию и тем самым лишил их

"выслуги лет", которую они ранее, лежа в колыбелях, приобретали

наравне с солдатами, совершающими боевые походы.

 Разумеется, гвардейцам, в совершенстве овладевшим искусством изменять

своей присяге и почитающим это искусство главнейшей добродетелью,

требования Павла, касающиеся повышения боеспособности, не могли не

казаться чрезмерными. Сама мысль, что аристократические гвардейские полки

могут использоваться не только для совершения дворцовых переворотов, но и

для проведения военных операций, казалась рабовладельцам нелепой и отчасти

даже сумасшедшей.

 "Убежденный, что нельзя более терять ни минуты, чтобы спасти

государство и предупредить несчастные последствия общей революции, граф

Пален опять явился к великому князю Александру, прося у него разрешения

выполнить задуманный план, уже не терпящий отлагательства. Он прибавил,

что последние выходки императора привели в высочайшее волнение все

население Петербурга различных слоев, и что можно опасаться самого

худшего", - пишет генерал Левин Август Теофил Беннигсен,

возвращенный в Петербург по ходатайству фон Палена специально для участия

в перевороте.

 Поэтому и "принято было решение овладеть особой императора и увезти

его в такое место, где он мог бы находиться под надлежащим надзором, и где

бы он был лишен возможности делать зло".

 Наступление Павла на свободу, или, как выражались дворянские писатели,

занятые "информационным обеспечением" цареубийства, "удушение

им свободы", выразившееся в ограничении рабовладения и безнаказанности

творимого знатью беззакония, не прибавляло симпатии к Павлу со стороны

крепостников. Однако, если мы не разделяем усиленно внушаемой и нынешними

"демократами" точки зрения, что какой-то определенный класс людей

или какая-то определенная национальность имеют право жить за счет

угнетения своих соотечественников, мы должны и о правлении Павла судить не

по отношению к нему крепостников, а по конкретным делам, совершенным в те

годы.

 А дела эти такие...

 Учреждена Российско-американская компания; основаны Духовные академии в

Петербурге и Казани; основан Клинический повиальный институт; учреждена

Медико-хирургическая академия; основана первая хозяйственная школа в

Павловске...

 При Павле началось заселение южной части Восточной Сибири, прилегающей к

границам Китая, и принято "единоверие" - компромисс между

старообрядчеством и православием; при Павле впервые издано "Слово о

полку Игореве"...

 В 1781 году граф Безбородко составил по указанию Екатерины

"инвентарь" ее деяний за девятнадцать лет царствования. Оказалось,

что за это время было устроено по новому образцу 29 губерний, построено

144 города, заключено тридцать конвенций и трактатов, одержано 78 побед,

издано 88 замечательных указов и еще 123 Указа для облегчения народа.

Итого было совершенно почти полтысячи дел...

 В число 30 конвенций и трактатов Александр Андреевич Безбородко,

разумеется, не преминул включить договор, заключенный 31 марта 1764 года

между Россией и Пруссией. По этому договору Пруссия обязалась продвигать

любовника Екатерины II Станислава Понятовского на польский престол. Мудрый

Фридрих II успокаивал тогда свою верную помощницу Екатерину II, что он

"достаточно знает польскую нацию, чтобы быть уверенным - расточая

в пору деньги и употребляя непосредственные угрозы... вы доведете их до

того состояния, какого желаете".

 В число одержанных побед включалась, должно быть, и вторая

"выгонка" старообрядцев с Ветки в 1786 году, завершившая

окончательный разгром старообрядческих поселений на острове, и победы,

одержанные генералами и фельдмаршалами над крестьянским войском Емельяна

Пугачева.

 Очень интересно, фигурировал или нет в числе указов, "изданных для

облегчения народа", указ от 17 января 1765 года, предоставляющий

помещикам право ссылать крепостных на каторгу на какой угодно срок?

 А указ от 22 августа 1767 года о ссылке навечно на каторжные работы в

Нерчинск крестьян, подающих жалобы на своих владельцев?

 А распоряжение от 21 июля 1768 года о запрещении раскольникам строить

церкви и часовни?

 А впереди еще будет 3 мая 1783 года - законодательное закрепощение

крестьян на Украине, "чтобы уровнять в правах малороссийских дворян с

дворянами великорусскими"...

"Инвентарь" свершивший императора Павла числом не так богат, но

по важности для страны он, безусловно, превосходит все свершения

Екатерины, про которую, если уж и говорить, что она великая, то

обязательно прибавляя "немка" или "прусачка", потому что

почти все совершенное Екатериной для России было злом или оборачивалось

злом, как, например, присоединение земель, полученных при разделе Польши (5).

 Говоря так, я не пытаюсь идеализировать образ Павла.

 Екатерина II сделала все, чтобы воспитать сына вне православия, вне

русской духовной культуры, в духе модных тогда полумасонских,

полупросветительских теорий. Воспитатели настойчиво требовали от Павла,

чтобы он "из славных французских авторов" выучивал наизусть места,

"где заключаются хорошие сентенции". Заучивание "хороших

сентенций" помогало скрывать отсутствие собственных мыслей, но

развивать национальную мысль оно не помогало. С помощью заученных

сентенций невозможно было не только полюбить Россию, но и узнать и понять

ее.

 И Павел так и не сумел до конца постигнуть страну, которой он правил.

Чувствуя несправедливость, он пытался исправить ее и отчасти исправлял, но

иногда тут же забывал, что нужно продолжать исправление далее.

 Особенно ярко эта непоследовательность проявилась в отношении Павла к

крепостному праву.

 "Будучи весьма строг относительно всего, что касалось государственной

экономии, и стремясь облегчить тяжести, лежащие на народе, император Павел

был, несмотря на это, весьма щедр при раздаче пенсий и наград за заслуги,

причем в этих случаях отличался истинно царскою милостью, - пишет Н.

А. Саблуков. - Во время коронации в Москве он раздал многие тысячи

государственных крестьян важнейшим сановникам государства и всем лицам,

служившим ему в Гатчине, так что многие из них сделались богачами. Павел

не считал этого способа распоряжаться государственными землями и

крестьянами предрассудительным для общего блага, ибо он полагал, что

крестьяне гораздо счастливее под управлением частных владельцев, чем тех

лиц, которые обыкновенно назначаются для заведывания государственными

имуществами".

 Парадокс?

 Несомненно...

 Увы... Преобразовательная деятельность Павла лишена была

последовательности и твердости...

 И стоит ли удивляться, что так часто Павла преследовали неудачи?

 Все, совершенное имя для облегчения народа, сделано, руководствуясь

исключительно чувством высокой, рыцарской справедливости. Этого рыцарства,

кстати сказать, у Павла не отнимали даже самые злые его карикатуристы. Но

никаким самым высоким чувством справедливости невозможно компенсировать

непонимание России.

 Точно так же, как никакой мистицизм не способен заменить православия.

 В этом и заключалась личная трагедия Павла, но, если бы он был иным, кто

знает, удалось бы ему главное дело его жизни - основание новой

династии - или нет.

 ГЛАВА ТРЕТЬЯ

 Удивительное ощущение возникает у каждого, кто бесстрастно вглядывается в

этот исторический персонаж.

 Происходит немыслимое... Человек эпохи просвещения, окруженный множеством

образованных людей, оставивших сотни дневниковых и мемуарных свидетельств,

он не улавливается в сети памяти.

 В многочисленных записках, посвященных его правлению, мы находим только

вздорные карикатуры или фантастические слухи, напоминающие волнение,

возникающее в помещении, когда через него быстро проходит большой

человек, самого же императора мы видим в другом, эпически-легендарном

измерении, где и положено находиться основателю новой императорской

династии.

 Можно подробно проследить все политические события и тенденции, приведшие

к "мальтийской затее", когда Павел взял под свое покровительство

Орден Мальтийских рыцарей, а 29 ноября 1798 года принял и звание

"Великого Магистра Державного Ордена Святого Иоанна

Иерусалимского" (6).

 Звучит, разумеется, диковато. Не зря некоторые исследователи сопоставляют

это предприятие по своему безумию с затеей Петра I принять в русское

подданство пиратов Мадагаскара.

 Однако, если мы вспомним, что звание "великого магистра" Павел

принимает накануне заключения в Петербурге союзного договора с Англией, а

в Константинополе - союзного и оборонительного договора с Турцией, то

в контекст этих договоров "мальтийская затея" впишется совершенно

естественно. Мальта была важна стратегически для борьбы с угрозой

превращения Средиземного моря во "французское озеро".

 Напомним, что именно тогда и состоялась знаменитая русско-турецкая

экспедиция под командой Ф. Ф. Ушакова в Средиземном море. Эскадра Ф. Ф.

Ушакова подошла к Ионическим островам. Острова были освобождены от

французов. Крепость на острове Корфу взята в осаду.

 Какое же тут безумие? Напротив...

 Все в этой затее стратегически и политически обосновано. И если

непостижимое и присутствует, то проявляется оно в другом...

 Все политические резоны и стратегические расчеты, связанные с

"мальтийской затеей", как и другие перипетии "рыцарской"

войны Павла с Наполеоном, существует как бы без соприкосновения с Россией,

вне русской жизни. Они занимают в русской истории такое же место, как

сказка или обрывок древнего эпоса, по ошибке вклеенные в серьезный

учебник...

 Павел в облачении Великого Магистра Державного Ордена Святого Иоанна

Иерусалимского...

 Знаменитый, вошедший во все учебники военного искусства переход Суворова

через Альпы...

 Штурм Ушаковым крепости Корфу...

 В. О. Ключевский писал, что царствованию Павла "принадлежит самый

блестящий выход России на европейской сцене". На наш взгляд, эти

великие походы и сражения принадлежат истории XVIII века так же мало, как

и египетские походы Наполеона...

 Они разновременны с событиями, которые происходили тогда в России и в

мире. Они из того древнего эпоса, в котором Божия воля осуществляется

зримо и очевидно для всех, где вожди, герои и рыцари существуют не как

образы, а как объективная реальность, формирующая новые великие династии и

государства.

 Но зарождение подлинных царских династий и должно происходить в подобной

мистически-древней глубине, а не среди придворных интриг "шурья".

Не криками подкупленных, полупьяных казаков утверждается династия, а в

древнем эпосе, где живут герои и рыцари...

 И что толковать, дескать, это время давно миновало...

 Время тоже в Божией воле, и то Божие Чудо, которое было сотворено с

историей в конце восемнадцатого века, лучшее доказательство этому.

 После всех трудов энциклопедистов и просветителей, после революционного

атеизма зарождается династия Наполеона...

 И тут же мы видим рождение династии Павла...

 И рождаются обе эти династии не придворными интригами, а подвигами героев

и рыцарей...

 Анализ внешней политики Павла без учета вневременной, эпохообразующей

составляющей бессмыслен. Вся павловская политика обращается тогда в хаос,

который только и улавливают мемуаристы, воспитанные в духе екатерининского

вольтерьянства и афеизма.

 Действительно... Россия то воюет с Францией, защищая Средиземное море, то

вступает в союз Францией, чтобы совершить индийский поход...

 Это не вмещалось в сознание екатерининских вельмож, заменивших

способность к размышлению заимствованием у французских просветителей

общепризнанных истин и готовых шаблонов, облеченных в красивые фразы.

 Военный переворот, совершенный Наполеоном Бонапартом 19 брюмера (11/22

ноября) 1799 г., поставил точку на Французской Революции. Став Первым

Консулом, Наполеон стремительно выводит из войны Австрию, а в 1801 году

начинает переговоры с Павлом об изъятии совместными усилиями

"жемчужины английской короны" - Индии.

 Эта русско-французская экспедиция достойна была, по словам Наполеона,

"увековечить первый год XIX столетия и правителей, замысливших это

полезное и славное предприятие". Целью похода должно было стать

безвозвратное изгнание англичан из Индостана и освобождение богатой страны

от британского ига...

 Наполеон предполагал использовать общую армию в семьдесят тысяч человек,

из коих с русской стороны двадцать пять тысяч регулярных войск всех родов

оружия и десять тысяч казаков.

 Французские войска должны были спуститься по Дунаю в Черное море. Затем

на транспортных судах переплыть Черное и Азовское моря и высадиться в

районе Таганрога. Далее Французский корпус должен был идти вдоль правого

берега Дона до казачьего городка Пяти-Избянки. Достигнув его, армия должна

была переправиться через Дон и сухим путем идти к Царицыну, а оттуда

спуститься к Астрахани. Там французские войска должны были сесть на суда и

отправиться в Астрабад, приморский персидский город, который становился

главною квартирой союзной армии, - сюда подходили русские войска и

казачьи части, и здесь сосредотачивались военные и продовольственные

магазины.

 Выступив в поход; русско-французская армия должна была пройти через

города Герат, Ферах и Кандигар и достигнуть правого берега Индуса.

 По расчетам Наполеона, марш французской, а затем объединенной армии

должен был занять от Дуная до берегов Индуса 120 дней.

 Перед высадкой русских войск в Астрабаде Наполеон планировал послать

комиссаров обоих правительств ко всем ханам и малым деспотам тех стран,

через которые должна будет проходить армия. Комиссары эти должны были

разъяснить: что "армия двух могущественнейших в мире наций должна

пройти через их владения, дабы достигнуть Индии; что единственная цель

этой экспедиции состоит в изгнании из Индустана англичан, поработивших эти

прекрасные страны, некогда столь знаменитые, могущественные и богатые

произведениями и промышленностью, что они привлекали народы всей вселенной

к участию в дарах, которыми Небу благоугодно было осыпать их; что ужасное

положение угнетения, несчастий и рабства, под которым ныне стенают народы

тех стран, внушило живейшее участие Франции и России, что вследствие этого

эти два правительства положили соединить свои силы для освобождения Индии

от тиранского ига англичан; что государям и народам тех государств, через

которые должна проходить союзная армия, нечего опасаться; что, напротив,

их приглашают содействовать всему способами успеху этого полезного и

славного предприятия; что эта экспедиция, по тем причинам, по каким

предпринимается, так же справедлива, как была несправедлива экспедиция

Александра Македонского, желавшего покорить всю вселенную; что союзная

армия не будет требовать контрибуций; что она будет покупать только

добровольно продаваемые ей жизненные припасы и расплачиваться чистыми

деньгами; что самая строгая дисциплина будет удерживать армию в исполнении

ее обязанностей; что вера, законы, обычаи, нравы, собственность и женщины

будут всюду уважаемы..."

 Индийский поход Наполеон решил повторить по плану уже проведенного им

египетского, и никаких сомнений в успехе не испытывал.

 Тотчас по достижении союзною армией берегов Индуса должны были начаться

военные действия.

 Индийский поход готовился в России в глубочайшей тайне - в него не

был посвящен даже наследник престола - цесаревич Александр.

 12 января 1801 года атаману Войска Донского Василию Петровичу Орлову был

отправлен секретный приказ: немедленно поднять казачье войско и двинуться

на Оренбург, а оттуда через Бухарию и Хиву выступить на реку Индус,

"чтобы поразить неприятеля в его сердце".

 На следующий день Павел I пишет атаману: "Василий Петрович, посылаю

вам подробную и новую карту всей Индии. Помните, что вам дело до англичан

только, мир со всеми, кто не будет им помогать... Мимоходом утвердите

Бухарию, чтоб китайцам не досталась".

 Около 30 тысяч казаков с артиллерией пересекли Волгу и в середине января

1801 года двинулись в Казахстан.

 Бонапарт тем временем предложил несколько изменить план экспедиции,

отправив французские войска не через Германию, а из Египта.

 "Нельзя не признать, что по выбору операционного направления план

этот был разработан как нельзя лучше, - анализируя разработанный

Наполеоном план, писал историк С. Б. Окунь. - Этот путь являлся

кратчайшим и наиболее удобным. Именно по этому пути в древности прошли

фаланги Александра Македонского, а в 40-х годах XVIII века пронеслась

конница Надир-Шаха. Учитывая небольшое количество английских войск в

Индии, союз с Персией, к заключению которого были приняты меры, и,

наконец, помощь и сочувствие индусов, на которые рассчитывали, следует

также признать, что и численность экспедиционного корпуса была вполне

достаточной".

 Повторим, что весь Индийский поход готовился в России в глубочайшей

тайне. Все приказы записывались под диктовку государя и отдавались прямо

из его кабинета, в запечатанных конвертах для отправки на Дон. Ливену,

который непосредственно занимался этим, строго-настрого было запрещено

сообщать кому-либо о сделанных распоряжениях.

 Когда казачье войско вдруг двинулось в волжские степи, многие вначале

думали, что император решил переселить их в другое место (здесь и надо

искать источник слуха о сосланном в Сибирь полке), и только потом

английской разведке во Франции удалось выяснить, куда "безумный"

император надумал заслать казаков...

 Считается, что совместные действия Франции и России на индийском

направлении привели к падению 2 февраля 1801 г. правительства Питта...

 Одновременно с этим они ускорили и действия заговорщиков в России.

 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

 Когда мы читаем в мемуарах, что "безумие этого несчастного государя

(нельзя сомневаться в том, что он был не в своем уме) дошло до таких

пределов, что долее не было возможности выносить его", не нужно

думать, будто авторы подобных сочинений неискренни.

 Мы уже говорили, что политика Павла была не всегда последовательной,

много проявлялось императором ненужной горячности, много было совершено

ошибок от недостаточного знания и понимания русского характера и самой

России. Медленно, как бы на ощупь, пытался сформировать Павел направление

национально ориентированной политики. И этим он настолько напугал

рабовладельцев своей империи, что действительно казался им безумным.

 Ощущение безумия императора в глазах других людей пытались создать,

искажая его приказы, преувеличивая наказания, которым он подвергал

подчиненных за пустяковые нарушения, всячески шаржируя его поступки...

 Поразительно, но невзирая на смену общественного строя, в России и

монархической, и коммунистической, и демократической существует единый

стереотип поведения, опираясь на который антирусские силы действуют против

тех руководителей нашей страны, которые пытаются проводить национальную

политику. Начинают эти силы свою борьбу с неугодной им властью попыткой

окарикатурить все действия правительства. Причем делается это не только не

вполне допустимыми в цивилизованной политической борьбе приемами:

преувеличением совершенных ошибок, распусканием не совсем верных слухов,

но и совершенно недопустимым преувеличением, так сказать, в действии.

 Точно также действовали и враги императора Павла.

 Граф Петр Алексеевич Пален рассказывал графу Ланжерону, что однажды,

воспользовавшись хорошим настроением императора, "когда ему можно было

говорить что угодно", разжалобил его насчет участи разжалованных

офицеров.

 Павел "был романического характера, он имел претензию на великодушие.

Во всем он любил крайности: два часа спустя после нашего разговора

двадцать курьеров уже скакали во все части империи, чтобы вернуть назад в

Петербург всех сосланных и исключенных со службы. Приказ, дарующий им

помилование, был продиктован мне самим императором. Тогда я обеспечил себе

два важных пункта: 1) заполучил Беннигсена и Зубовых, необходимых мне (для

организации заговора против Павла. - Н. К.), и 2) еще усилил общее ожесточение против императора: я изучил его

нетерпеливый нрав, быстрые переходы его от одного чувства к другому, от

одного намерения к другому, совершенно противоположному. Я был уверен,

что первые из вернувшихся офицеров будут приняты хорошо, но что скоро они

надоедят ему, а также и следующие за ними. Случилось то, что я предвидел,

ежедневно сыпались в Петербург сотни этих несчастных: каждое утро подавали

императору донесения с застав. Вскоре ему опротивела эта толпа

прибывающих: он перестал принимать их, затем стал просто гнать и

тем нажил себе непримиримых врагов в лице этих несчастных, снова

лишенных всякой надежды и осужденных умирать с голоду у ворот

Петербурга (выделено нами - Н. К.)".

 Сам Павел понимал это, но исправить ситуацию не мог.

 "Меня выставляют за ужасного невыносимого человека, - говорил

Павел в апреле 1800 года шведскому послу, - а я не хочу никому внушать

страха".

 К этим словам императора можно было бы отнестись с некоторым скепсисом,

но вот что любопытно. Самые спокойные месяцы правления Павла -

сентябрь-октябрь 1800 года. Не слышно становится о жутких экзекуциях,

меньше обрушивается опал...

 А что случилось? Да ничего... Просто в эти месяцы граф Пален отправлен

командовать армией на прусской границе, а должность военного губернатора

Петербурга исполняет генерал-лейтенант Александр Сергеевич Свечин (7)...

 Любопытно, что граф Никита Петрович Панин пытался вовлечь Александра

Сергеевича Свечина в заговор. Он объявил ему, что решено заставить Павла

отречься от престола в пользу сына Александра.

 Свечин был отважным генералом, героем русско-шведской войны 1789-1790

годов. Он с негодованием отверг предложение Панина, но объявил при этом,

что "не изменит доверию" Никиты Петровича и не будет доносить на

него.

 На этом дело и закончилось, если не считать того, что через две недели

Александру Сергеевичу Свечину пришлось освободить место военного

губернатора для графа Палена.

 Но тут уж такое дело... Не могли заговорщики оставить такой пост за

человеком, который не поддерживает их.

 Другое дело Пален...

 Фон дер Палену было в 1801 году пятьдесят шесть лет.

 С главными заговорщиками он был знаком давно. В армии Петра Ивановича

Панина воевал ротмистром еще в турецкой компании 1770 года, с Платоном

Александровичем Зубовым познакомился в бытность свою правителем Рижского

наместничества.

 Зубов проезжал тогда через Ригу в Митаву осматривать свои имения, и фон

дер Пален расстарался. Встретил Платона Александровича так, что удостоился

гнева императора Павла.

 "С удивлением уведомился я обо всех подлостях, вами оказанных в

проезд князя Зубова через Ригу; - написал тогда Павел. - Из сего я

и делаю сродное о свойстве вашем заключение, по коему и поведение Мое

против вас соразмеренно будет".

 Пален был выключен со службы, но через полгода принят снова и получил

возможность лично представиться Павлу.

 Человек умный, хитрый и совершенно аморальный, фон дер Пален славился

умением быстро нащупывать слабости собеседника и самым бессовестным

образом играть на них.

 Говорят, что в родной Лифляндии о Палене говорили: "Er hat die

Pfiffologie studiert" - от немецкого слова "pfiffing"

- хитрый, ловкий, пронырливый человек, который всегда запутывает

других, а сам никогда не остается в дураках.

 Самое любопытное, что Пален и сам употреблял это выражение, желая

похвалить кого-либо...

 Стремительна его карьера в Петербурге. 31 марта 1798 года Пален пожалован

чином генерала от кавалерии и 28 июля назначен Санкт-Петербургским военным

губернатором. В этой должности он находился до 12 августа 1800 года, когда

Павел ему поручил командование армией, выдвинутой на границу с Пруссией.

 На примере интриги, посредством которой были возвращены в Петербург

Беннигсен и Зубовы, мы видели, как ловко использовал Пален маску

преданного императору человека...

 Будучи прекрасным психологом, он мастерски играл на лучших чувствах

Павла, чтобы употребить достигнутое во вред ему.

 Как плелись нити заговора, точно установить сейчас невозможно, но на

основании многочисленных свидетельств можно сделать вывод, что вначале

заговором руководили Никита Петрович Панин (8) и генерал де-Рибас. В заговор

был посвящен и наследник престола великий князь Александр Павлович.

 "... Граф Панин, - пишет в своих записках Беннигсен, -

обратился к великому князю. Он представил ему те несчастия, какие неминуемо

должны явиться результатом этого царствования, если оно продлится; только

на него одного нация может возлагать доверие, только он один способен

предупредить роковые последствия, причем Панин обещал ему арестовать

императора и предложить ему, великому князю, от имени нации бразды

правления. Граф Панин и генерал де-Рибас были первыми, составившими план

этого переворота. Последний так и умер, не дождавшись осуществления этого

замысла, но первый не терял надежды спасти государство. Он сообщил свои

мысли военному губернатору, графу Палену. Они еще раз говорили об этом

великому князю Александру и убеждали его согласиться на переворот, ибо

резолюция, вызванная всеобщим недовольством, должна вспыхнуть не

сегодня-завтра, и уже тогда трудно будет предвидеть ее последствия. Сперва

Александр отверг эти предложения, противные чувствам его сердца. Наконец,

поддавшись убеждениям, он обещал обратить на них свое внимание и обсудить

это дело столь огромной важности, так близко затрагивающее его сыновние

обязанности, но, вместе с тем, налагаемое на него долгом по отношению к

его народу. Тем временем граф Панин, попав в опалу, лишился места

вице-канцлера, и Павел сослал его в его подмосковное имение, где он,

однако, не оставался праздным.

 Он (Панин. - Н. К.) сообщал графу Палену все, что мог узнать о

мнениях и недовольстве столицы (Москвы. - Н. К.), на которую

можно было смотреть, как на орган всей нации...

 Убежденный, что нельзя терять ни минуты, чтобы спасти государство и

предупредить несчастные последствия общей революции, граф Пален опять

явился к великому князю Александру, прося у него разрешения выполнить

задуманный план, уже не терпящий отлагательства. Он прибавил, что

последние выходки императора привели в величайшее волнение все население

Петербурга различных слоев, и что можно опасаться самого худшего".

 Тут можно передать слово и самому Петру Алексеевичу Палену...

 "Сперва Александр был, видимо, возмущен моим замыслом... он сказал

мне, что вполне сознает опасности, которым подвергается империя, а также

опасности, угрожающие ему лично, но что он готов все выстрадать и решился

ничего не предпринимать против отца.

 Я не унывал однако и так часто повторял мои настояния, так старался дать

ему почувствовать настоятельную необходимость переворота, возраставшую с

каждым новым безумством, так льстил ему или пугал его насчет его

собственной будущности, представляя ему на выбор - или престол, или же

темницу, и даже смерть, что мне, наконец, удалось пошатнуть его сыновнюю

привязанность и даже убедить его установить вместе с Паниным и со мною

средства для достижения развязки, настоятельность которой он сам не мог не

сознавать".

 ГЛАВА ПЯТАЯ

 И военный губернатор Санкт-Петербурга Петр Алексеевич Пален, и граф

Никита Петрович Панин, пытавшийся вовлечь Свечина в заговор, были

сторонниками союза с Англией.

 И не только они. Очень многим представителям петербургского высшего света

безумием казалось вступать в конфликт с Англией...

 И не геополитические соображения причина тому, не англомания...

 Все было гораздо проще...

 "Англия снабжала нас произведениями и мануфактурными и колониальными

за сырые произведения нашей почвы, - пишет в своих записках Фонвизин.

- Эта торговля открывала единственные пути, которыми в Россию

притекало все для нас необходимое. Дворянство было обеспечено в верном

получении доходов (выделено нами - Н. К.) со своих

поместьев, отпуская за море хлеб, корабельные леса, мачты, сало, пеньку,

лен и проч. Разрыв с Англией, нарушая материальное благосостояние

дворянства, усиливал в нем ненависть к Павлу..."

 Это свидетельство дорогого стоит.

 Это - бесценные штрихи к портрету российского дворянства! Какие там

государственные интересы, какая там верность присяге!

 Главное, что благосостояние нарушается!

 Из-за этого и на убийство помазанника Божия можно пойти...

 Тем более, что не впервой ведь было русскому дворянству уходить на

такое...

 Штаб-квартирой заговорщиков стал салон Ольги Александровны Жеребцовой на

Исаакиевской площади...

 Ольга Александровна только в замужестве стала Жеребцовой, а по рождению

была сестрой братьев Зубовых.

 Семейство это весьма любопытное.

 Платон Александрович Зубов был последним фаворитом Екатерины II.

Двадцатидвухлетним секунд-ротмистром он прорвался в постель

шестидесятилетней ожиревшей императрицы, а вышел из нее светлейшим князем,

генерал-фельдцейхмейстером, над фортификациями генеральным директором,

главноначальствующим флотом Черноморским, Вознесенскою легкою конницей и

Черноморским казачьим войском, шефом Кавалергардского корпуса...

 Благодаря постельной отваге Платона Александровича выдвинулись и его

братья - Валериан Александрович и Николай Александрович Зубовы.

 Николай Александрович Зубов, высокий красавец-атлет, между прочим,

женился на дочери Александра Васильевича Суворова (9).

 Неожиданную кончину своей "старушки" братья Зубовы встретили без

паники.

 Николай Александрович Зубов сразу поспешил в Гатчину и первым привез

Павлу радостное известие, за что и был пожалован орденом Андрея

Первозванного.

 А Платон Александрович Зубов, по слухам, указал Павлу место, где

Екатерина хранила касающиеся самого Павла бумаги.

 Как бы то ни было, но вопреки мнению, что Павел якобы преследовал всех

фаворитов матери, братья Зубовы сохранили все свои должности и звания.

 В первое время, кажется, они еще более укрепили свои позиции, и попали в

опалу наравне с другими павловскими вельможами. Впрочем, еще в

царствование Павла они были прощены и возвращены к прежним должностям...

Сделано это было, как мы уже говорили, по настоянию графа Палена...

 Кроме трех братьев имелась в дружной зубовской семье и сестра. 35-летняя

Ольга Александровна Жеребцова отличалась - родовая черта Зубовых -

необыкновенной красотой и - тоже родовая черта? - столь же

необыкновенным корыстолюбием. Будучи в интрижке с английским послом сэром

Чарльзом Уитвортом, она приняла его предложение организовать за два

миллиона рублей государственный переворот в России...

 Из салона Ольги Александровны Жеребцовой-Зубовой и начинают растекаться

слухи, что Павел якобы страдает припадками буйного умопомешательства.

Здесь переписываются все новые и новые экземпляры памфлета поручика

Марина. Императора чернят за союз с Наполеоном, обвиняют в

намерениях извести казачество.

 Приказ атаману Орлову только еще послан, казаки еще только движутся к

Волге, но в сплетнях, распускаемых из салона Жеребцовой-Зубовой, ходит

слух, что Павел решил уничтожить все донское казачество, что казачьи

эскадроны уже гибнут в безлюдных степях... Здесь же, в салоне, рождается

легенда о полке, сосланном императором Павлом прямо с парада в Сибирь.

 Ну а главное, в салоне вербуют молодых гвардейских офицеров - пехоту

грядущего дворцового переворота. Чтобы придать отваги будущим цареубийцам,

Ольга Александровна уверяет, что на всякий случай на Неве будет стоять

английская яхта, она примет на борт заговорщиков в случае неудачи.

 Английская яхта - чистый блеф. Неоткуда было взяться на Неве

английской яхте, поскольку еще в начале года в ответ на захват англичанами

Мальты было наложено эмбарго на все английские суда, находящиеся в

российских портах. Сама Ольга Александровна Жеребцова, во всяком случае,

ни на какой яхте не собиралась спасаться. За день до цареубийства она

выехала за границу. Об убийстве Павла она узнала уже в Берлине, и со

спокойной совестью поехала в Лондон, чтобы получить честно заработанные

миллионы.

 Многие участники заговора, как бы пытаясь оправдать преступление,

совершенное ими, в своих воспоминаниях назойливо подчеркивают, что о

заговоре знали многие, но никто не донес. Значит, делают они вывод, Павел

был так ненавистен, что практические все желали его гибели, но не могли

решаться на это сами.

 Скажем сразу, что это не соответствует истине.

 Доносы делались и, хотя многие из них перехватывались ближайшим

окружением Павла, вовлеченным в заговор, Павлу все-таки стало известно о

заговоре.

 Об этом свидетельствует сам Петр Алексеевич Пален, рассказавший графу

Ланжерону, что 7 марта, когда в семь часов утра он вошел в кабинет

императора, чтобы отрапортовать о состоянии столицы, Павел остановил его.

 - Господин фон Пален, - спросил он, - вы были здесь в 1762

году?

 - Да, ваше величество...

 - Вы участвовали в заговоре, лишившем моего отца престола и жизни?

 - Ваше величество, я был свидетелем переворота, а не действующим

лицом, я был очень молод, я служил в низших офицерских чинах в Конном

полку. Я ехал на лошади со своим полком, ничего не подозревая, что

происходит: но почему, ваше величество, задаете вы мне подобный вопрос?

 - Почему? Вот почему: потому что хотят повторить 1762 год.

 Пален, как он признавался потом сам, затрепетал от страха, что заговор

раскрыт, но он был готов к этому, и готов был нужный ответ.

 - Да, ваше величество, - ответил он. - Хотят! Я это знаю и

участвую в заговоре.

 - Как! Вы это знаете и участвуете в заговоре? Что вы мне такое

говорите!

 - Сущую правду, ваше величество! Я должен сделать вид, что участвую в

заговоре, но участвую ввиду моей должности, ибо как иначе мог бы я узнать,

что намерены они делать? Я вынужден притворяться, что хочу способствовать

их замыслам... Но не беспокойтесь... Вам нечего бояться: я держу в руках

все нити заговора, и скоро все станет вам известно. Не старайтесь

проводить сравнений между вашими опасностями и опасностями, угрожавшими

вашему отцу. Он был иностранец, а вы русский; он ненавидел русских,

презирал их и удалял от себя; а вы любите их, уважаете и пользуетесь их

любовью; он не был коронован, а вы коронованы; он раздражил и даже

ожесточил против себя гвардию, а вам она предана. Он преследовал

духовенство, а вы почитаете его; в его время не было никакой полиции в

Петербурге, а нынче она так усовершенствована, что не делается ни шага,

не говорится ни слова помимо моего ведома... Каковы бы ни были намерения

императрицы, она не обладает ни гениальностью, ни умом вашей матери; у нее

двадцатилетние дети, а в 1762 году вам было только семь лет.

 - Все это верно... - сказал Павел. - Но, конечно, не надо

дремать...

 Поверил ли Павел Палену?

 Если и поверил, то не до конца...

 Через день он отправил опальному графу А. А. Аракчееву письмо: "С

получением сего вы должны явиться немедленно. Павел".

 Это послание и ускорило гибель императора. Граф Пален, которому стало

известно о вызове Аракчеева, понял, что оттягивать задуманное более

невозможно...

 Аракчеев явился по зову императора.

 Как рассказывает Н. А. Саблуков, он прибыл в Петербург вечером 11 марта,

когда Павел был еще жив, но его - такое было отдано распоряжение

военным губернатором фон Паленом! - не пропустили через заставу.

 (П р о д о л ж е н и е   с л е д у е т.)

(1) Супруга Павла, Гессен-Дармштатская принцесса Вильгельмина, принявшая

при переходе в православие имя Натальи Алексеевны.

(2) Много ли их? (украинск.)

(3) Здесь надо сказать о необычно милостивом отношении Павла к оставшимся в

живых пугачевцам. Пушкин объясняет это тем, что "Пугачев был уже пятый

самозванец, принявший на себя имя императора Петра III. Не только в

простом народе, но и высшем сословии существовало мнение, что будто

государь жив и находится в заключении. Сам великий князь Павел Петрович

долго верил, или желал верить этому слуху. По восшествии на престол первый

вопрос государя графу Гудовичу был: жив ли мой отец?"

(4) В дальнейшем для жалоб и прошений был устроен знаменитый "Желтый

ящик" у ворот Зимнего дворца.

(5) В 1772 году после первого раздела Польши Россия приобрела себе

100-тысячное еврейское население. С этого момента и надо датировать, как

пишет А. И. Солженицын, "первое значительное историческое скрещение

еврейской и русской судьбы".

(6) "Павел I был 72-м Великим Магистром Державного Ордена Святого

Иоанна Иерусалимского, хотя официально его не признали римские папы, ни

Пий VI, ни Пий VII. Поэтому сейчас в официальных орденских документах

Павла I именуют Великим Магистром "де-факто".

(7) Александр Сергеевич Свечин как-то очень странно и неясно связан с

событиями 11 марта. Во-первых, не очень понятно, как он исполнял

обязанности петербургского военного губернатора в сентябре-октябре 1800

года, если вышел в отставку еще 30 мая 1800 года. Во-вторых, очень

странно, что, зная о заговоре, он "не изменил доверию". Все-таки

речь шла не о любовной интрижке, а о государственной измене. Ну, а

в-третьих, очень любопытно, что Александр Сергеевич Свечин всего на неделю

пережил императора Павла и умер сорока двух лет от роду 18 марта 1801

года.

(8) Никита Петрович Панин был сыном генерал-аншефа, сенатора Петра

Ивановича Панина, а также племянником графа Никиты Ивановича Панина,

министра и воспитателя великого князя Павла Петровича. При Екатерине

Никита Петрович Панин был посланником в Гааге и Берлине, при Павле -

вице-канцлером и министром иностранных дел.

(9) Женитьба эта состоялась, похоже, не без хлопот императрицы Екатерины

II, немало старавшейся, чтобы получше устроить братьев своего любовника в

высшем свете.

 Наталья Александровна Суворова, или, как ее называл в письмах отец,

Суворочка, после окончания Смольного института была пожалована 3 марта

1791 года во фрейлины и жила при дворце. Здесь ее и познакомили,

по-видимому, с красавцем Николаем Александровичем Зубовым.

 Сам Суворов был огорчен выбором дочери тем более, что у него на примете

был совершенно другой жених. Свое огорчение великий полководец излил в

стихах, написанных из Варшавы, после подавления польского мятежа.

 Уведомляю сим тебя, моя Наташа,

 Костюшка злой в руках; взяла вот так-то наша!

 Я ж весел и здоров, но лишь немного лих,

 Тобою что презрен мной избранный жених...

© "ПОДЪЕМ"

WEB-редактор Виктор Никитин

root@nikitin.vrn.ru

WEB-редактор Вячеслав Румянцев