ПРОТИВОСТОЯНИЕ
Недавно секретарша, разбирая архивы,
принесла мне довольно увесистую папку, на
которой рукой тогдашнего главного редактора
журнала “Подъем” Виктора Михайловича Попова
(теперь он председатель правления Воронежской
писательской организации) было размашисто и,
судя по всему, в сердцах написано: “Скандалы”.
Все скандалы минувших десятилетий,
происходившие в “Подъеме”, были на моей памяти,
поскольку я работаю в редакции без малого
тридцать лет. И все же открыл я папку не без
любопытства. Главный редактор есть главный
редактор, он за все в журнале в ответе. Я же,
работавший тогда заведующим отделом прозы,
многого мог не знать или знать не так и не в
полной мере.
В своих предположениях я не ошибся. В
папке были собраны внутренние рецензии и отзывы
на произведения, которые проходили в “Подъеме”
трудно, со скандалом. Первой мне попался на глаза
отзыв тогдашнего члена редколлегии журнала
Эдуарда Пашнева на рукопись “Жизнь поэта”
Николая Николаевича Скатова, ныне академика,
директора Пушкинского дома в Санкт-Петербурге.
В 1984 году мы готовились отмечать юбилей
Алексея Кольцова - 175 лет со дня его рождения - и
вознамерились напечатать к этой знаменательной
дате фундаментальное исследование Николая
Николаевича, если я не ошибаюсь, написанное им
для серии ЖЗЛ издательства “Молодая гвардия”.
Авторитет Николая Скатова и в те годы был уже
достаточно высок, однако решили заручиться
мнением членов редколлегии “Подъема” и
воронежских ученых - исследователей творчества
А. Кольцова.
Заведующий кафедрой русской литературы
Воронежского университета доктор
филологических наук профессор Б. Т. Удодов и
доцент этой же кафедры О. Г. Ласунский написали
обстоятельную и доброжелательную рецензию, в
которой рекомендовали рукопись Скатова к
публикации, хотя и высказали целый ряд пожеланий.
Как-никак воронежцы, занимающиеся наследием
Кольцова едва ли не со студенческой скамьи.
А вот Эдуард Пашнев дал погромный,
граничащий с доносом отзыв. Его и сегодня нельзя
читать без содрогания, а по тем временам недалеко
было и до оргвыводов.
В этой же потаенной папке обнаружил я и
еще один отзыв, а вернее, развернутую рецензию на
готовящуюся тогда у нас к печати рукопись
ярославского писателя (по рождению он воронежец)
Валерия Есенкова “Совесть”. Речь в этой работе
шла о последних годах жизни Н. В. Гоголя. До
“Подъема” рукопись побывала во многих
московских журналах и издательствах, в
литконсультации СП СССР. Рецензиатами были
известные писатели и издатели, литературоведы,
знающие творчество Гоголя не понаслышке. Однако,
несмотря на все изобилие напутственных отзывов,
ни один из московских журналов опубликовать
рукопись ярославского литератора не решался. И
все потому, что в ней В. Есенков осмелился не
согласиться с мнением самого Виссариона
Григорьевича Белинского о книге Гоголя
“Выбранные места из переписки с друзьями”.
Редакция “Подъема” решилась, но
попросила написать к ней предисловие Вадима Валерьяновича
Кожинова - ныне, к сожалению, покойного, -
зная, что однажды он уже напутствовал Есенкова в
издательстве “Молодая гвардия”, когда там в
альманахе “Истоки” публиковалась его работа о Тютчеве. Вадим
Валерьянович прислал не предисловие, а рецензию,
доброжелательную, но строгую, где предложил
Есенкову пересмотреть свои взгляды на
окружающих Гоголя
литераторов: Погодина, Шевырева, Хомякова, Аксакова и
других. Взгляды на этих представителей
отечественной литературы XIX века тогда были
сугубо отрицательные, в духе взглядов Эдуарда
Пашнева.
Валерий Есенков к мнению своего
наставника прислушался, часть рукописи поправил,
часть сократил, и мы ее опубликовали.
И тут вдруг опять возник “неистовый
ревнитель” марксизма и классового подхода при
освещении любого литературного явления Эдуард
Пашнев. Совместно с М. М. Подобедовым, -
ортодоксальным рапповцем, одним из наиболее
одиозных представителей воронежской литературы
– он написал теперь уже не отзыв, не рецензию, а
форменный донос в ЦК КПСС, где обвинил нас в
Виктором Михайловичем Поповым ни мало ни много, а
в проведении в журнале “антиленинской и
антипартийной политики”.
Как и водилось в те годы, по письму в ЦК
КПСС пошли разбирательства, партийные собрания и
т. д. К части тогдашнего отдела культуры
воронежского обкома КПСС, нас на полное
растерзание “неистовым ревнителям” не отдали.
Дело постепенно затихло и забылось.
И казалось бы, что об этом поросшем
быльем случае теперь вспоминать?! (Подлинные
марксисты зла не помнят.) Времена и нравы сейчас
другие. Но вот что заставило взяться меня за эти
краткие заметки - судьба двух наших рецензентов.
Вадим Валерьянович Кожинов, написав в
конце своей жизни великую книгу “Россия. Век XX-й
(опыт беспристрастного исследования)”, умер,
едва успев отметить свое семидесятилетие. Вечный
ему покой и вечная слава в родном нашем
Отечестве...
А что же “неистовый ревнитель”?! Когда
началась перестроечная неразбериха, он, как и
многие - вчера еще самые идейные борцы за
коммунизм, - быстренько переродился, переоделся
из тесных коммунистических одежек в более
вольные либерально-демократические, перешел,
образно говоря, из этой стороны России на ту,
потомился несколько лет, должно быть, в ожидании
больших поощрений и поблажек в родных
палестинах, а потом махнул на все рукой да и
подался в Америку. Теперь, говорят, там
благоденствует...
И. ЕВСЕЕНКО
ОТЗЫВ О РУКОПИСИ Н. СКАТОВА
“ЖИЗНЬ ПОЭТА”
Журналу “Подъем” предложена новая
книга о Кольцове. К сожалению, новым является
далеко не новый взгляд Н. Скатова на жизнь и
творчество поэта. Я этот взгляд разделить не
могу, ибо эпоха крепостного права анализируется
не с марксистских позиций, снова повторяется
расхожее утверждение реакционеров, что
Белинский сбил с толку Кольцова, в понятии
национального отражена точка зрения
славянофилов, игнорируется учение о классовой
борьбе. В недавней статье в “Правде” (27 апреля 1984
г.) написано: “Верность материализму - важнейший
завет Ленина... Актуален этот завет ленинский еще
и потому, что у некоторых представителей нашей
творческой интеллигенции время от времени
возникают странные рецидивы религиозного стиля
мышления, богоискательства, своеобразного
околонаучного мистицизма, активные
поползновения к некритическому рассмотрению,
даже апологии представителей тех направлений в
истории общественной мысли и культуры,
произведения которых были прямой или косвенной
оппозицией материализму”. Все, о чем
предупреждает газета “Правда”, в полном наборе
содержится в рукописи Н. Скатова.
В номере “Правды” от 4 мая 1984 года
сказано: “По своему содержанию руководство КПСС
означает прежде всего внесение классового
социалистического начала в подходе к тому или
иному вопросу, выявление политической
перспективы с точки зрения интересов рабочего
класса, коммунистического строительства”.
Привожу все эти цитаты, чтобы удержать
редакцию журнала “Подъем” от публикации этого
сочинения, написанного с внеисторических
позиций, с антиматериалистическими тенденциями
пересмотреть некоторые марксистские положения.
20 мая 1984 г. Э. ПАШНЕВ.
ОТЗЫВ О РУКОПИСИ
ВАЛЕРИЯ ЕСЕНКОВА “СОВЕСТЬ”
 Автор этой рецензии - один из пока
немногих людей (глубоко уверен, что вскоре таких
людей будет много), хорошо знакомых с творчеством
Валерия Есенкова. С моим предисловием появилось
его первое печатное произведение “Железная
зима” (альманах “Истоки”, М., “Молодая
гвардия”, 1982 г.), посвященное Тютчеву. Вместе с
Виктором Афанасьевым и Юрием Лощицем я
рекомендовал к изданию роман Валерия Есенкова
“Отпуск” (в настоящее время готовится к печати в
издательстве “Современник”), воссоздающий
историю создания гончаровского “Обломова”.
И вот еще одно сочинение Валерия
Есенкова - “Совесть”, посвященное последним
дням жизни Гоголя. “Совесть” еще раз убедила
меня в том, что Валерий Есенков - самобытный и
яркий прозаик. Я познакомился с приложенными к
рукописи рецензиями В. Афанасьева, А. Карлина, А.
Ливанова, В. Семенова и всецело присоединяюсь к
высоким оценкам повествования В. Есенкова,
содержащимся во всех этих отзывах. Правда, я
разделяю и многие критические замечания,
сделанные рецензентами. В частности, совершенно
прав А. Карлин, когда решительно возражает против
того, что Пушкин в повести Есенкова обращается к
Гоголю на “ты”. Это и само по себе (внутри художественного
мира) плохо, и, с другой стороны, абсолютно
невозможно в быту первой половины XIX века; между
прочим, Пушкин был моложе Жуковского на 16 лет (а
не на 9 лет, как Гоголь - Пушкина), и тем не менее
оба говорили друг другу “ты”. То есть я хочу
сказать, что люди равного социального положения
говорили друг другу “вы” или “ты” обоюдно.
Думаю, что вообще большинство замечаний,
высказанных рецензентами, необходимо учесть
при подготовке романа к печати.
Но, помимо того, у меня, как историка
литературы, свой особый счет к сочинению
Валерия Есенкова. Писатель явно не “справился”
с образами ближайших друзей Гоголя -
Погодина, Шевырева, Александры Смирновой, Матвея
Константиновского, Хомякова, Аксакова. Это может
показаться странным - писатель, создавший
по-настоящему глубокий и яркий образ самого
Гоголя, оказался не в состоянии изобразить его
друзей?! Но поражение писателя объяснимо.
Проблема друзей Гоголя - чрезвычайно сложна. Наше
литературоведение только-только начинает в ней
разбираться.
Хорошо известно, что большинство
ближайших друзей Гоголя – это убежденные, подчас
крайние консерваторы, даже реакционеры в области
идеологии, с которыми непримиримо и беспощадно
боролись Белинский, Герцен, Чернышевский,
Добролюбов. К великому сожалению, многие
историки литературы восприняли и истолковали
эту борьбу в глубоко превратном свете. Во
множестве литературоведческих работ друзья
Гоголя - особенно Шевырев и Погодин - предстали
как совершенно заурядные, даже ничтожные
литераторы, не заслуживающие никакого внимания
потомков, и, с другой стороны, как очень дурные,
даже низкие люди, которые думали только о
своей корыстной выгоде.
Между прочим, эти представления явно принижают
ту многолетнюю идеологическую борьбу, которую
вели с Погодиным и Шевыревым Белинский, Герцен,
Чернышевский. Стоило ли тратить столько силы и
страсти на одоление таких ничтожеств в
интеллектуальном и нравственном отношении?!
Все дело в том, что Погодин и Шевырев -
как и остальные близкие друзья Гоголя - отнюдь не
были ничтожествами. Никто иной как Пушкин писал,
что многие сцены в драме Погодина “Марфа
Посадница” - “достоинства” Шекспировского!”
Об “Истории поэзии” Шевырева тот же Пушкин
писал, что это “явление утешительное, книга
важная!” (1). Впрочем, самыми лестными отзывами
крупнейших представителей русской литературы о
многообразной деятельности Погодина и Шевырева
можно заполнить десятки страниц. Пожалуй,
уместнее всего будет привести характеристики
Шевырева и Погодина, данные самим Виссарионом
Белинским. Вот что он писал о Шевыреве в 1834 году:
“Один из замечательнейших литераторов наших, г.
Шевырев, с ранних лет выступивший на благородном
поприще действования в пользу общую... Одаренный
поэтическим талантом, коротко знакомый со
всеобщею историею литератур, что доказывается
многими его критическими трудами и, особенно,
отлично исполняемою им должностию профессора
при Московском университете... В основании
каждого его стихотворения лежит мысль глубокая и
поэтическая...” (В. Г. Белинский. Собр. соч. в
девяти томах. М., 1976, т. 1, с. 102.)
В 1836 году Белинский начал решительную
полемику с Шевыревым, но начал он ее так: “Г-н
Шевырев есть исключительный и привилегированный
критик “Московского наблюдателя”: его статьи
составляют лучшее украшение и дают жизнь и
движение этому журналу... Г-н Шевырев – литератор
деятельный, добросовестный, оригинальный в
мнениях и слоге, литератор с дарованием и
авторитетом: тем большего внимания заслуживают
его критические мнения, а внимание, будет ли оно
поддержкою или реакциею, есть признак уважения.
Опровергать можно только то, что имеет влияние на
публику, а иметь это влияние может только талант.
Вот что заставило меня взяться за перо, вот с
каким чувством и вследствие какой причины
приступаю я к разбору мнений г. Шевыревак” (цит.
изд., с. 261.)
Можно бы привести не менее лестные
суждения Белинского о Погодине. Но я не могу
превращать эту рецензию в трактат. Думается, и
так ясно, что, изображая Шевырева, Погодина и т. п.
в виде весьма малоприятных, подчас даже мерзких
ничтожеств, Валерий Есенков принижает не только
их задушевнейшего друга Гоголя, но даже и их
врага Белинского.
Но, быть может, возразят мне, все это уже
не имеет значения, ибо Шевырева и Погодина
современные читатели знают мало или даже совсем
не знают - так пусть Валерий Есенков представит
этих людей так, как ему хочется.
Беда в том, однако, что именно в последние
годы мы начали активно вспоминать этих людей.
Так, в 1978 году в издательстве “Просвещение”
100-тысячным тиражом вышла хрестоматия “Русская
критика XVIII-XIX веков”, составленная проф. В. И.
Кулешовым. В. И. Кулешова никто не обвинит в
“идеализации” тех или иных деятелей прошлого;
он как раз активно борется против всякой
подобной “идеализации”. Тем не менее В. Кулешов
отвел целых 50 (из 440) страниц этой хрестоматии (то
есть более 10 процентов всего ее текста) (2) статьям
Шевырева о Пушкине и Гоголе - статьям очень
интересным и глубоким.
В 1982 году “Советская Россия” издала
сборник “Поэты тютчевской плеяды”, где яркие и
глубокие стихи Шевырева занимают почетное место.
Не менее важно сказать, что Шевырев и
Погодин были не только ближайшими друзьями
Гоголя; их дарили своей дружбой Пушкин, Владимир
Одоевский, Тютчев, Островский, Лев Толстой, Фет,
Аполлон Григорьев, Майков, Писемский и т. п. Это
было бы, конечно, немыслимо, если бы Шевырев и
Погодин были таким малоприятными ничтожествами,
какими они предстают в повести Валерия Есенкова.
Но вопрос имеет еще и другую сторону. В
конце концов, можно даже отвлечься от
исторической реальности: ведь писатель всегда
имеет право на определенный домысел и вымысел.
Так, Валерий Есенков придумал, что Гоголь в
последние дни жизни никак не хотел видеть
Шевырева и Погодина, пытался спрятаться от них,
но они-де нагло врывались в его комнату.
Документально известно (см. любую летопись жизни
Гоголя), что как раз наоборот – сам Гоголь в
последние дни неоднократно приезжал и к
Погодину, и к Шевыреву; точно так же известно, что
именно (и только!) Шевырева и Погодина Гоголь
познакомил с рукописью второго тома “Мертвых
душ”. Повторяю: допустим, Валерий Есенков,
преследуя свои художественные цели, мог отойти
от документальной истины.
Однако именно в самом художественном
мире повести В. Есенкова введение сугубо
“отрицательных” образов Шевырева, Погодина,
Александры Смирновой, Матвея Константиновского
и др. дает крайне печальные результаты. Ведь
писатель не скрывает и не может скрыть, что речь
идет о ближайших, задушевнейших друзьях Гоголя, с
которыми он в полном смысле слова прожил свою
жизнь. И это прямо-таки оглупляет Гоголя,
превращая его личную жизнь в какое-то нелепое
недоразумение. Сцены с Шевыревым, Погодиным,
Смирновой жестоко противоречат остальным сценам
повествования, где Гоголь предстает как гений,
как человек, обладающий проникновенным духовным
оком. Как же это он за десятилетия не мог
разглядеть мерзкие лица своих ближайших друзей?!
* * *
Причина поражения писателя состоит,
очевидно, в том, что, изображая Погодина, Шевырева
и др., он, так сказать, пошел по пути наименьшего
сопротивления. Вместо того чтобы глубоко
разобраться в идеологической сути консерватизма
друзей Гоголя, он попытался представить этих
друзей своекорыстными ничтожествами, забыв о
том, что такое “решение” неизбежно и резко
принизит самого Гоголя.
Существует, скажем, такой примитивный,
вульгаризаторский и никогда не достигающий цели
способ “борьбы” с религией: вместо того чтобы
глубоко раскрыть суть дела, вульгаризаторы
пытаются представить всех религиозных деятелей
в виде тупиц, развратников и стяжателей. К
сожалению, Валерий Есенков поступил именно в
этом духе. В оправдание его можно сказать, что эту
ошибку разделяют с ним очень многие авторы,
писавшие о Шевыреве, Погодине и проч. Словом, это,
скорее, “беда”, чем “вина” Валерия Есенкова.
Как же избавляться от этой беды? По всему
видно, что Валерий Есенков в настоящее время явно
не готов к тому, чтобы глубоко и объективно
решить (решить художественно) сложнейшую и
лишь приоткрываемую нами ныне проблему, или, если
угодно, “тайну” друзей Гоголя.
Поэтому единственный выход я вижу в том,
чтобы снять разделы повести, посвященные
общению Гоголя с Погодиным, Шевыревым,
Константиновским, Аксаковым, Хомяковым и
Смирновой. Убежден, что это не нанесет повести
никакого существенного ущерба. Ведь Валерий
Есенков отнюдь не ставил перед собой задачи
изобразить все - или даже хотя бы все основное -
окружение Гоголя. В повести, скажем, нет ни
Жуковского, ни Шереметевой, ни Хомяковой
(Языковой), ни Вяземского, ни Данилевского, с
которыми Гоголь был теснейшим образом связан в
последний период своей жизни. И для раскрытия
духовной драмы Гоголя явно не необходимо и
изображение перечисленных выше лиц <...>.
Если это будет осуществлено, я с
радостью дам свое предисловие к повести Валерия
Есенкова “Совесть”. В теперешнем же ее виде я
принципиально не могу “рекомендовать” ее
читателям.
15 октября 1982 г. Вадим
КОЖИНОВ.
(1) Оба восклицательных знака
принадлежат Пушкину.
(2) В хрестоматию вошли сочинения 28
значительнейших русских критиков двух веков;
ясно, что Шевырев предстает как одна из очень
весомых фигур.
Здесь читайте:
Мемориальная
страница Вадима Кожинова |
