Содержание

Ежемесячный литературно-художественный журнал

Основан в январе 1931 года

Воронеж - 2003

ПОЭЗИЯ

Галина САУБАНОВА

ПУТЕШЕСТВИЕ

Когда ты плывешь по вечерней воде,

Касаясь то водорослей, то деревьев,

Узрев, что луга уже в дальнем дожде,

Рискуя промокнуть, минуешь деревню.

И ставишь палатку на том берегу,

Который подальше от шума земного,

И лес обступает тебя на бегу,

И ходит на цыпочках в четверть второго.

Дыханьем и шорохом сон бередя,

Он жаждет внимания, точно ребенок,

И ты поднимаешься – нет ли дождя?

Проверить наживку закинутых донок.

Нахмурились ветлы и в дымке луна,

Но рыба играет на лунной дорожке.

Ты – зритель, давно не хватает звена –

Жить в этой обители не понарошку.

В миру твое сердце болело, но тут

Тебя покидают и совесть, и память.

В краю карасей и бобровых запруд

С собой примириться – труда не составит.

На пике осоки дрожит стрекоза –

Гляди! – как улыбка беззвучного счастья.

Посмотришь в ее чумовые глаза –

И страшно отныне домой возвращаться.

*  *  *

Жизнь полагается воспринимать как данность.

Нос не совать в ее темные закоулки.

Не зарывать талант, не проявлять бездарность,

Не воровать с ее пира белые булки.

Но не пытайся думать о том, что значит

Фраза: «Она отплатит тебе сторицей».

Ясно, что жизнь понимает ее иначе.

Волей-неволей придется с этим мириться.

Мы называем жизнью наши желанья,

Связи с людьми, их взгляды и наши цели.

На самом деле суть не имеет названья,

Но мы у нее под контролем и на прицеле.

Вот и набросок к этой избитой теме:

Облачность, осень, оранжевые отрепья…

Год закругляется, вдруг оголяя темя,

Будто иезуит, прикованный ржавой цепью.

Веры – к соблазну грядущего воскресенья.

Странно подумать, что завтра оно наступит.

То есть, что день наступит иной, весенний.

Листья летят по ветру, как ведьмы в ступе.

Самое время на этом поставить точку.

Видимо, следует жить, не вдаваясь в числа.

Жизнь – это, может, единственная отсрочка

Ее, так упорно искомого нами, смысла.

*  *  *

Темный месяц в году,

Горсткой огней в низине,

Как светляки в саду,

В берестяной корзине.

Смотришь на них – тепло.

С ними не заскучаешь.

Так, заглянув в дупло,

Чьи-то глаза встречаешь.

Дунуть, как на свечу,

Кажется, - и погасло.

Ветру не по плечу,

Мечет и рвет напрасно.

Впадина дремлет. В ней,

В смутных ее границах

Хрупкая жизнь огней

Дышит, дрожит, роится.

Чья-то рука на дно

Ссыпала их небрежно.

В мире совсем темно.

Окна горят прилежно.

ПЛАВАНЬЕ

Наступит время, когда говоришь: «Земля!»

И выходишь на сушу. Ее составляют вещи:

Колченогий столик, пластинка «Полет шмеля»,

Половинки яблок, кувшин в паутине трещин.

Со стены акварелька, чей автор ушел в детсад,

Смотрит прямо в лицо политической карте мира,

На которой пацан ежедневно находит клад,

Отмечая небрежно свой путь к островам пунктиром.

Он еще не отправился в плаванье, ты уже

Обживаешь твердь, к которой тебя прибило:

Приручаешь крабов, ловишь морских ежей,

Из прибрежных трав добываешь питье и мыло…

Если эта твердь – на шестнадцатом этаже,

Ничего не меняется. Входишь и начинаешь:

Приручаешь крабов, ловишь морских ежей,

В деревянной ступке растения растираешь…

И в свободный час вспоминаешь: нос корабля

Рассекает попеременно волну и тучи.

Ты вдыхаешь брызги и жаждешь сказать: «Земля!»

И сегодня не знаешь, что завтра земля наскучит.

А когда наскучит – увидишь, что жизнь прошла.

Из нее вырастают, как из одежды в детстве.

Поглядишь на карту – и карта тебе мала,

И совсем ни к чему в величайшем из путешествий.

СНЕЖНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Он прячет лицо в соболиный мех.

Он ходит и все обращает в снег,

Хоть этой оказии сам не рад.

Он любит орехи и шоколад,

И любит гулять по бульвару, но

Когда не совсем, а почти темно,

С началом сумерек, в три часа.

А ночью уходит к себе в леса,

Снимает свой соболиный мех,

У белки крадет из дупла орех,

Грызет, вспоминая о фонарях,

Машинах, загадочных дикарях,

С которыми встретишься, а потом

Они превращаются в снежный ком.

При первых любезных твоих словах

Они рассыпаются в снежный прах!

Его это мучает и гнетет.

Назавтра он снова идет в народ.

По улице сделает три шага –

Поземка вокруг, снеговей, пурга…

*  *  *   

Мы не можем сидеть под деревом, словно Будда,

Потому что у нас деревья меняют кожу.

Наша участь – впадать в отчаянье и в причуды,

Проходимцам спускать, потому что себе дороже.

Уходить из дома, когда нам всего двенадцать,

Возвращаться, до дальней станции не доехав.

Пропускать уроки, снова там появляться,

Невзирая на то, что достанется на орехи.

Покаянно думать, что завтра начнешь сначала

Поднимать из праха надежды и их обломки.

И, баюкая совесть, - уж лучше б она молчала! –

Напевать под нос неправильно и негромко.

А однажды в дверях застынешь, и все предметы

Оглядишь, как солдат, вернувшийся из похода:

Стали комнаты ниже, и в них подрастают дети.

А на улицу выйдешь – и странно, что есть погода.

Так живешь – с тем чувством, что вброд переходишь реку.

В темноту вперяясь, не видишь, куда наступишь.

Разве только ангел возьмет над тобой опеку,

Если сам захочет – слезами его не купишь.

ПАЛЬТО НА КРЫШЕ

Спит комната моя, кирпичная шкатулка,

Кукушкино гнездо, слоеный бутерброд.

В дверях стоит пальто и хочет на прогулку,

И отказать нельзя: пришел его черед.

В углу пищит комар, попавший в паутину.

Она под потолком висит, как гобелен.

Ее давно пора сорвать, да жаль скотину:

Где пауку дремать и брать добычу в плен?

Несмазанная дверь вопит, как голос свыше.

Ее ведет ко сну, она не хочет петь.

Пальто уж на плечах, и мы идем на крышу:

Оно идет гулять, а я – его терпеть.

На крыше ничего – один огромный воздух,

Свистящий, как змея, и на его краю

Нам нравится сидеть и размышлять о звездах,

Хотя пальто дрожит, вцепившись в плоть мою.

Должно быть, высота – причина этой дрожи!

Его не брошу я. Тотчас верну на крюк,

Который ждет его доверчиво в прихожей,

Где кто-то спит в углу: комар или паук.