Елизавета АСМОЛОВА

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

РУССКАЯ ЖИЗНЬ

МОЛОКО

ПОДЪЕМ

БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ

ЖУРНАЛ СЛОВО

ВЕСТНИК МСПС

"ПОЛДЕНЬ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

Мифологема «внутренней Вселенной» героя 

в творчестве Г.И. Газданова

Первый роман Г.И.Газданова «Вечер у Клэр» сразу же вызвал широкий резонанс в кругу литературной общественности зарубежья. В качестве литературных предшественников Г.Газданова критики преимущественно выделяли М.Пруста (Н.Оцуп) и И.Бунина (Г.Адамович). По справедливому замечанию И.Сухих, обобщившему критические отзывы о первом газдановском романе, «Вечер у Клэр», действительно прихотливо движется между берегами русского автопсихологического романа и западного романа потока сознания» [1].

Своеобразие художественного психологизма в дебютном романе Газданова можно свести к понятию «автопсихологизм» или «духовная биография» (Д.Лихачев), что ставит его в один ряд с такими произведениями Серебряного века, как «Жизнь Арсеньева» И.Бунина и «Доктор Живаго» Пастернака. Проблема собственно автобиографичности этого произведения сложна. Хотя Газданов признавал, что его роман автобиографичен, при этом он не раз подчеркивал, что два важных этапа его детства и юности - гимназия в Харькове и кадетский корпус в Полтаве - включены в роман с заведомо вымышленными событиями (причем конкретное место действия в романе опускается)[2]. Можно сказать, что «Вечер у Клэр» - это тоже «род автобиографии - автобиографии, в которой удивительным образом отсутствуют внешние факторы, совпадающие с реальной жизнью автора»[3]. Тонкой игре между вымыслом и реальностью в данном случае способствует и усиленная семиотизация и мифологизация «духовной биографии» Газданова.

Все описываемые в романе события, предметы, явления, персонажи явлены сквозь призму «вселенского» авторского сознания, приобретают сжатое, конкретно-символическое значение, воспринимаются как многозначный знак-образ, которым оперирует это сознание. Позицию автора в романе можно обозначить словом «созерцатель», или наблюдатель. Принцип «неустранимости наблюдателя» в науке гласит: нельзя наблюдать за явлением, не вмешиваясь в происходящее, не влияя на него. При этом почти неизбежно происходит личностная мифологизация наблюдаемого явления. Позиция наблюдателя в «Вечере» имеет сложную многоуровневую структуру, словно воплощая метаповествовательную формулу Газданова в предшествовавшей «Вечеру…» «Повести о трех неудачах»: «Я обладаю тройным зрением: горизонтальная плоскость минутной протяженности, высокая вертикаль времени и острый угол, образованный временем и линией дальности» [4]. Характеризуя Газданова-писателя, нечто подобное скажет Л.Диенеш: «Каждый эпизод в его <Газданова> произведениях построен так, чтобы представить метафизическую сущность его темы: характеров и событий, ситуаций и переживаний. При таком освещении невозможно выстроить вещь по горизонтальной временной оси причинных связей; она должна быть расположена по вертикальной, вневременной, сущностной оси…»[5].

В романе присутствует 3 наблюдателя: 1) мальчик, юноша и солдат Добровольческой армии Коля Соседов - наблюдатель-участник событий прошлого; 2) он же, на 10 эмигрантских лет старше, - оказавшийся заглавным вечером в комнате своей возлюбленной Клэр, занимающий позицию наблюдателя извне - к происходящему и по отношению к своим собственным далеким снам-воспоминаниям (это он понимает теперь всю жестокость прощания с матерью, его бессознательное аккумулирует то, что осталось значимо); и, наконец, 3) всеведущий автор, демиург, завуалированно, но зримо, мифически появляющийся на первой странице романа: «в неверном свете далеких фонарей на меня <героя-повествователя> глядело лицо знаменитого писателя, все составленное из наклонных плоскостей; всезнающие глаза под роговыми европейскими очками провожали меня полквартала - до тех пор, пока я не пересекал черную сверкающую полосу бульвара Raspail» [6] - (Выделено - Е.А.).

Сплетение трех хронотопических ярусов дает писателю неиссякаемую глубину постижения жизни. Они формируют то свойство газдановской прозы, которое Л.В.Сыроватко назвала «кристалличностью»: видение одного и того же явления с разных точек зрения, «плоскостей», от себя добавим - временных и пространственных ракурсов, которые смыкаются в «одном ребре» [7].

В этом Газданов как «синтетический поэт современности», в котором «поют идеи, научные системы, государственные теории так же точно, как в его предшественниках пели соловьи и розы» [8] близок теории многомерности времени: «Если за событием наблюдает один человек, то к четвертому измерению пространственно-временного континуума Эйнштейна-Минковского добавляется пятое, пространственноподобное. А если за первым наблюдателем наблюдает второй, то время-пространство становится уже шестимерным, и так до бесконечности, пределом которой является абсолютный наблюдатель - Бог» [9].

Главным хронотопическим ядром, объединяющим три яруса, оказывается «душа автора, память его» (Н.Оцуп) [10]. «Внутренняя вселенная» лирического героя Газданова при такой «многоярусной» семиотизации оборачивается своеобразной мифологемой.

В этом писатель-психолог Газданов отвечает тенденциям развития психологизма ХХ века. Автор «являет нам переживания персонажа в образах и картинах его «видений», подобных по структуре мифу или сну, предлагая тем самым читателю выбрать возможный путь из лабиринта загадок» [11].

«Галерея воспоминаний» героя проникают «сквозь трепещущие занавески» окна. Окно - медиативное пространство, соединяющее не только замкнутый мир комнаты Клэр и разомкнутый (в бесконечность) онирический мир героя, но и два хронотопических яруса: позиции участника-наблюдателя и наблюдателя извне.

Помимо того, что сон сам по себе близок по своей структуре мифу (Фрейд отмечал «демоническую» природу сна, сближающую ее с мифом» [12]), важно отметить еще один фактор, определяющий символико-мифологическую природу снов-воспоминаний лирического героя Газданова в «Вечере у Клэр». Поток «мыслей, впечатлений и ощущений» героя-наблюдателя извне (того, кто видит сны) возникает в его памяти как «ряд теней, отраженных в смутном и жидком зеркале позднего воображения» [13]. «Жидкое зеркало позднего воображения» Газданова можно сравнить с «магическим кристаллом» в предпоследней строфе «Евгения Онегина» А.С.Пушкина, представляющим собой тот волшебный таинственный художнический сон, сквозь дымчатый, смутный покров которого просвечивает «даль свободного романа», даль чистого творчества.

Нельзя согласиться с Ф.Геблером, что сны-воспоминания героя Газданова (детство, кадетский корпус, гимназия, Гражданская война) - это «замкнутые статичные миры»[14]. Своеобразие газдановского онирического мира в «Вечере…» заключается в том, что эпизоды-воспоминания героя в нем выстроены согласно мифологическому представлению о всеобщей взаимосвязи и взаимном отражении, события в них взаимопроникаемы и предсказуемы. Так, сильнейшее детское потрясение Коли - страшный рассказ о пожаре в школе и мальчике-сироте, а также влечение отца героя к пожарам (он с опасностью для жизни спасал из огня чужое имущество), «отражают», предрекают Севастополь в огне пожарища; сказка о кругосветном путешествии на корабле, которую рассказывает в детстве герою отец, - корабль с русскими эмигрантами, уходящий в Константинополь; смерть множества животных, увиденных в детстве, - смерть людей на войне (поезда с больными солдатами, которые «после суток путешествия<…> делали только те мертвые движения, которые происходили бы с тушами убитых лошадей или околевших животных» [15], мн.др.

Образы-переживания героя-участника событий Гражданской войны (на первом ярусе наблюдения) оказываются опережающими события в Париже (на втором ярусе). В начале романа герой идет пешком от Клэр, и на пути домой его проводниками оказываются не то достопримечательности Парижа, не то образы-видения из военного и эмигрантского прошлого. Это и «густой конский запах, столь необычный для Парижа», распространяющийся из конюшен Ecole Militaire, и «длинная и узкая улица Babylone» (Черное море в Севастополе представлялось Коле Соседову как «громадный бассейн Вавилонских рек» - (Выделено Е.А.), огни над Сеной вызывают в памяти море, покрытое «иностранными кораблями, на которых зажжены огни». В «Вечере…» мы имеем дело не только с субъективацией и лиризацией повествования, проявляющихся в ориентации на внерационально-воспринимающее сознание, но и с синтезирующим характером психологизма Газданова, вырастающим из художественной логики переживания-символа, в котором, как отмечал А.Белый, образ мира должен органически соединиться с «ритмом переживания», «вселенским по существу… внутренним «я», о котором писал Вяч.Иванов [16].

Стремление и яркая способность Газданова к глобальным обобщениям способствовала выявлению трансперсонального (С.Гроф) уровня личности лирического «я» автора, стирающего какие-либо условные реальные границы в психологическом пространстве личности, которая выходит за реальные пределы, существующие между человеком и Вселенной.

В связи с этим, высказывание С.Никоненко, что «Вечер у Клэр» - «одно из лучших произведений о Гражданской войне», совершенно справедливо вызывает сомнения и нарекания исследователей (Ю.Бабичева, И.Сухих). Действительно, роман наполнен конкретно-историческими деталями, подробностями хода Гражданской войны. Многочисленны упоминания реальных исторических лиц: теоретиков анархизма М.Штирнера и П.Кропоткина, Махно, Петлюры, Ю.Саблина и др. Однако сам Газданов как-то писал об историческом романе: «эта форма литературного творчества, которая, в сущности, лишает автора творческой свободы <…> писатель - это человек, который создает мир и в этом мире он единственный хозяин» [17].

Важно отметить, что в древнейших мифах географическая и этнографическая конкретика была неотъемлемой частью. Здесь всегда давались четкие временные и пространственные ориентиры, которые указывали дорогу культурному герою.

Духовный учитель Коли Соседова, дядя Виталий, говоря о соотношении сил на Гражданской войне, иллюстрирует мифологически-неизбежную, повторяющуюся, циклическую, природную модель истории на примере образования кораллов: «Одно отмирает, другое зарождается. Так вот, грубо говоря, белые представляют из себя нечто вроде отмирающих кораллов, на трупах которых вырастают новые образования. Красные - это те, что растут» [18]. Здесь - явная перекличка с представлениями героя Пастернака, Юрия Живаго, об истории, неуследимой в своих превращениях жизни общества, в форме органической жизни, наподобие «жизни растительного царства».

Центральное место в мироздании Газданов отводит человеку, «геологические наслоения» памяти которого - это синтез конкретного и общего, сиюминутного и вечного. Не случайно частое в творчестве Газданова метафорическое изображение смерти человека как геологической катастрофы. Человек, по Газданову, - это целая Вселенная, об этом он так скажет в «Призраке Александра Вольфа»: «Если каждая капля под микроскопом есть целый мир, то каждая человеческая жизнь содержит в себе, в своей временной и случайной оболочке, какую-то огромную вселенную» [19].

Поэтому так остро заявлены в романах Газданова проблемы ценности и уникальности человеческой жизни, духовного «пути», поиска, счастья, жизни и смерти, судьбы.

Роман «Призрак Александра Вольфа» стал первым произведением Газданова, привлекшим внимание иностранных издателей именно своеобразием художественного психологизма. Уже в первых рецензиях на этот роман отмечалось психологическое мастерство писателя: «странная, но искусная смесь романа, психологического исследования и репортажа» (Рене Фьюлоп-Миллер, 1950), «элементы психологического романа соседствуют с элементами романа полицейского…» (Г.Струве, «Русская литература в изгнании», 1956), Анни Бриер отмечала мастерство Газданова в создании определенной атмосферы, глубокую психологичность и точность деталей (1952) [20].

Мы же осмелимся утверждать, что ведущим в романе оказывается «символико-мифологический» психологизм (Колобаева), так как основным стилеобразующим принципом в «Призраке» также становятся законы логики ассоциативно-образного мышления автора, способного осмыслить предметы и явления зримого и духовного мира в космических масштабах.

Лирический герой Газданова в «Призраке», в отличие, скажем, от Николая Соседова в «Вечере…», безымянен, что говорит о его максимальном приближении к «духовной биографии» Газданова.

С точки зрения биографического уровня лирического «я» сюжет движется из глубины прошлого - реально-исторических событий Гражданской войны в России, сохраняемых памятью двух главных героев-антагонистов: героя-рассказчика и Александра Вольфа. Герой, юный солдат Добровольческой армии, стрелял в пытавшегося убить его противника и считал того убитым. Через много лет он встречает соперника (Александра Вольфа) в эмиграции, в Париже. На этот раз, защищая любимую, герой действительно убивает его.

Однако, подобно своему предшественнику из «Вечера у Клэр», герой-повествователь подчеркивает полное безразличие к реальному соотношению сил в Гражданской войне и случайность своего участия в ней. Об Александре Вольфе сказано, что он не был ни красным, ни белым, а воевал в «конном отряде товарища Офицерова», анархиста-партизана, представляющего собой авантюризм в его чистом виде, какой знает «история каждой революции и каждой Гражданской войны» [21].

Выход на исследование трансперсонального уровня личности происходит с помощью такого приема исследования внутреннего мира человека, как двойничество. Многие исследователи (Л.В. Сыроватко, А.Ю. Закуренко) рассматривают двойничество, зеркальность как основную тему в романе Газданова. Взаимоотражение составляющих во внутреннем и внешнем мирах лирического героя Газданова, разрастаясь, по сравнению с «Вечером…» играет в «Призраке…» даже более важную роль на микро- и макро- уровнях, репрезентируя мифологему «внутренней Вселенной».

Мир не-я: явления природного, социального, метафизического планов отражают, усугубляют, предрекают изменения внутреннего мира лирического «я» автора, являются своего рода его двойниками.

Человек и мир в своем диалектическом единстве очень часто становились предметом философской и художественной мысли писателей и поэтов Серебряного века А.Куприна, И.Бунина, Л.Андреева, И.Шмелева, Ф.Сологуба. В какой-то степени Газданов оказывается продолжателем этой традиции. Каждому явлению в романе отводится свое жизненное пространство, складывается определенная иерархия.

Пространство и время в произведении Газданова выполняют психологическую функцию. Жизненное пространство персонажей в романе - это «вечный» город: Париж, Лондон (место встречи Елены и Вольфа). С одной стороны, это конкретные столицы со своими достопримечательностями (в Париже - множество улиц, бульваров, ресторанчиков, где встречаются русские эмигранты, звучат романсы, это и Монмартр, и парижское «дно»). Причем город - это не только рукотворный мир людей, но и отпечаток души, умонастроений лирического «я». После первой судьбоносной встречи с Еленой Николаевной на боксерском матче герой-рассказчик так расценивает свое душевное состояние: «…мои тогдашние ощущения были также неверны и случайны, как смутные и расплывающиеся очертания домов, улиц и людей сквозь эту влажную и туманную завесу дождя» [22]. А изменившийся мир на следующее утро после душевной и физической близости с Еленой Николаевной представляется ему уже «как лес после дождя».

Жизненное пространство героя является не только чувственным фоном, но и приобретает некое символическое значение, напоминая о наличии газдановского «третьего яруса» - позиции высшего наблюдателя, демиурга: «…каменные стены, деревья без листьев, ставни домов и ступени лестниц <...> приобрело новый, до сих пор не существовавший смысл, так, точно служило декорацией к единственной и, конечно, самой лучшей пьесе, которое могло создать человеческое воображение. Это могло быть похоже на декорацию. Это могло быть похоже еще на нечто вроде зрительной увертюры к начинающейся <...> мелодии» (Е.А.) [23]. Симптоматично, что «мелодичность», «музыкальность» пронизывает всю архитектонику романа Газданова.

Дух музыки, как важнейшая в творчестве и мировоззрении Газданова онтологическая категория, воплощается в художественном мире его произведений широким развитием мифопоэтически насыщенного мотива воды: дождь, снег, море и т.д. Музыка служит своеобразной категорией духовного бытия. Так, погодным фоном для первой встречи героя с Еленой Николаевной является дождь, представляя метафизическую реальность вселенского масштаба, «ткань» времени, символ движения духа, всегда связанный с истинным бытием, поэтому несет чувство обновления, очищения (преодолевающим зло) [24]. Не случайно в сознании героя-повествователя возлюбленная олицетворяет утро, то есть, вероятно, оптимизацию новых душевных сил. А мелодия испанского романса, которую поет Елена Николаевна, «непостижимым образом заключала в себе свет, как другие могли бы заключать в себе снег, как некоторые, в которых чувствовалась ночь» [25].

Упоминание исполняемого музыкального произведения является и приемом психологической характеристики персонажа. В другом пространственном локусе - Лондоне, где происходит знаменательное знакомство Елены Николаевны с Вольфом, играет оркестр венгерских цыган. Сомнамбулическое состояние героини во время их связи созвучны мотивам «готического» романа II половины 19 века (цикл о Дракуле). В этот же вечер Александр Вольф играет на рояле «вещи Скрябина». В комментариях к роману отмечается, что мотивы творчества А.Н.Скрябина, «оргийного экстатика», по выражению А.Ф.Лосева, - титанизм, демонизм, интерес к сверхчеловеку Ницше и попытки развить некоторые положения его философии в своих программных произведениях, позднем сонатном творчестве, - созвучны образу Вольфа [26].

В центре душевного и символического пространства - города - оказывается женщина. Юнг видит в городе материнский символ и символ женского начала вообще; то есть он интерпретирует Город как женщину, дающую приют своим обитателям, как если бы они были ее детьми. В «Символах трансформации» Юнг утверждает, что древние видели в женщине Еву, либо Елену, Софию или Марию (соответствует импульсивности, эмоциональности, интеллектуальности, добродетели). В своих низших формах, как Ева или Елена - инстинктивный или эмоциональный аспекты, - женщина стоит на уровне более низком, нежели мужчина[27]. Газдановская Елена неразрывно связана с городом. Вместе с ней герой-рассказчик совершает прогулки по Парижу, показывая ей «настоящий город»: «нищие рабочие кварталы, провинциальные, отдаленные от центра улицы, постройки на окраинах, некоторые набережные» [28]. Именно Елена Николаевна, давая «волю какому-то своему неожиданному желанию», являлась инициатором путешествий в gens du milieu (городское дно). Она является значительным «элементом» во «внутренней Вселенной» лирического героя. Подобно отражению в зеркале, возлюбленная органично дополняет, скорее, «заполняет» пазухи внутреннего мира героя: «…ее ощущения были похожи на мои - так, как вогнутое стекло похоже на выгнутое, одинаковым изгибом, результатом одного и того же двойного движения» [29]. Автор не дает исчерпывающей портретной характеристики Елены, описания ее внешности, скорее, характеризуют душевное состояние лирического героя: «большой рот с полными и жадными губами, и это придавало ее лицу дисгармоническое выражение <...> соединение ее лба и нижней части лица производило даже несколько тягостное впечатление какой-то анатомической ошибки»», «выражение теплой и чувственной прелести», улыбка производила «впечатление неожиданности», «отдаленно чувственное движение ее губ и зубов», «своеобразная и чем-то враждебная притягательность», «неподвижная прелесть ее лица», «необъяснимо жадная улыбка».

Трансперсональный уровень личности Елены Николаевны включает несколько семантических подуровней. Прежде всего, Елена Николаевна, как и мифическая Елена, оказывается «причиной» поединка героя-рассказчика и Александра Вольфа. Во-вторых, она же является Музой: герой встречу с ней расценивает как «душевное путешествие и отъезд в неизвестность» [30]. В дискурсе Газданова это путешествие в «третью жизнь», творческую, созидательную [31]. Профессия героя - газетный репортер, но в душе он писатель и жажду творчества сам ощущает как жажду бессмертия. Елена считает, что его жанр - это лирические рассказы, она же помогает ему в литературных начинаниях. Кроме того, в противовес Александру Вольфу, воспринимающему жизнь как путешествие с единой станцией назначения - навстречу смерти, Елена являет собой символ самой жизни (чего только стоят ее пристрастия: она пьет крепкие напитки, любит быструю езду на автомобиле, а все разговоры о непредвиденной смерти воспринимает как «плохую литературу»).

Описание взаимоотношений героя-рассказчика и Елены Николаевны становятся одним из самых действенных в романе способов философского обобщения и психологического анализа. Лирический герой Газданова страдает постоянным раздвоением личности, и не только в представленном романе. Раздвоенность, а, точнее, многоголосие внутреннего «я» героя в логике авторских размышлений - это не только проявление вечного антагонизма разума и инстинктов; противоречий, рожденных столкновением стремящегося к всеобъемлющей свободе «Я» и ограничивающих эту свободу природных и социальных возможностей личности, но и ярко выраженное стремление самодостаточной личности к гармонии с миром и самим собой, гармонии «внутренней» и «внешней» Вселенной. Гармония эта достигается, по Газданову, путем любви и созидания, творчества. Первый раз в жизни герой испытывал «необъяснимое соединение чисто душевного чувства с физическим ощущением, заливающим все мое сознание» [32].

В этом романе Газданова по-новому зазвучала и тема человеческого счастья. Если раньше жизнь лирического героя состояла «наполовину <...> из воспоминаний, сожалений, предчувствий и смутного ожидания» [33], что хронологически можно соотнести с мирочувствованием Николая Соседова из «Вечера у Клэр», то теперь он живет «настоящей жизнью». Только осознав диалектическую сложность и красоту зримого и духовного мира, претерпев обилие душевных метаморфоз, человек достоин счастья: «Мне казалось, что если бы в истории моей жизни не хватало какой-нибудь одной подробности, то мое ощущение счастья и мое понимание его не могли бы быть такими полными» [34]. В связи с этим трудно согласиться с категоричным мнением, что Газданов «начал свой роман, роман со смертью» [35]. В «Призраке…» почти на вкусовом уровне проявляется любовь лирического героя к жизни, о чем свидетельствует ироничное замечание Елены Николаевны: «Есть две вещи, к которым ты всегда неравнодушен: это, во-первых, еда, во-вторых, женщины» [36].

Александр Вольф мерой своей жизни делает знание о смерти. Он не ощущает биения жизненных процессов и будто замирает в одном перманентном состоянии, тем самым теряя связь с «внешней Вселенной», оказываясь вне круга мироздания. Он пытается искусственно «приобщиться» к окружающему миру, употребляя морфий, экспериментируя с людьми, но при всем его демоническом обаянии это плохо ему удается. Даже полюбив Елену, он не в силах ее ни удержать, ни обратить в свою веру - она исчезает. Александр Вольф - тоже писатель, но писатель иного толка. Его литература оказывается такой же призрачной, как и он сам. Она подернута пленкой разрушения, а не созидания. Вознесенский мечтает о том, что «все мы останемся жить, обретя бессмертие, благодаря Вольфу. Но он ошибается: в книге «английского писателя» нет ни Марины, ни самого Вознесенского, есть только «случай в степи» и его отголоски.

Убийство (дерзкое и своевольное нарушение предопределенного ритма чьей-то «Вселенной») представляется Вольфу моментом «почти нечеловеческого могущества», тогда как любовь к Елене - лишь «наивной иллюзией короткого бессмертия» [37].

Герой-повествователь свой комплекс вины за давнее несостоявшееся убийство объясняет как сопротивление самой «идее убийства», то есть одному из древних инстинктов, который сохраняет его национальная прапамять: для многих поколений его предков убийство было «непреложной и обязательной традицией» [38]. Мотив оправдываемого убийства ради спасения любви - закономерный в творчестве Газданова (в романах «История одного путешествия», «Пилигримы», «Эвелина и ее друзья»).

Спасая от пули Елену, герой смертельным выстрелом поражает это древнее наследство, освободив себе путь в «третью», творческую, созидательную жизнь, при этом обеспечивая себе бессмертие.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Сухих И. Клэр, Машенька, ностальгия // Звезда. 2003. №4. С.218-227, 218.

2. Газданов Г.И. Комментарии к роману «Пилигримы» // Другие берега. 1992. №1 С.112

3. Лихачев Д.С. Размышления над романом Б.Л.Пастернака «Доктор Живаго» // Новый мир, 1988. №1. С. 5-10. С.5).

4. Газданов Г.И. Собр. cоч. в 3 тт. Т.3. М., 1999. С. 26.

5. Диенеш Л. «Рождению мира предшествует любовь…». Заметки о романе «Полет» // Дружба народов. 1993. № 9. С.131.

6. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1996. С. 39.

7. Сыроватко Л.В. Газданов-новеллист // Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1996. С. 775.

8. Мандельштам О. Собрание сочинений: В 4 т. Т.2. М., 1991. С.68.

9. Руднев В. Словарь культуры ХХ века. М., 1997.

10. Газданов Г.И. Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1999. С. 670.

11. Колобаева Л. «Никакой психологии», или фантастика психологии? (о перспективах психологизма в русской литературе нашего века) // Вопросы литературы. 1999. № 1. С. 3 - 20, 11.

12. Тихонов И.А. Формы и функции фантастики в русской прозе начала ХХ века. / Автореф. дис. …канд. филол. наук. Вологда, 1994. С.11.

13. Газданов Г.И. Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1999. С. 48.

14. Геблер Ф. Время и воспоминания в романе Газданова «Вечер у Клэр» // Литература. 2001. № 45.

15. Газданов Г.И. Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1999. С. 142.

16. Иванов Вяч. Родное и вселенское. М., 1994. С.167.

17. Газданов <О М.А. Алданове> // Возвращение Гайто Газданова: Научная конференция, посвященная 95-летию со дня рождения / Сост. М.А.Васильевой. М., 2000. С. 275-282, 276.

18. Газданов Г.И. Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1999. С. 113.

19. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 102.

20. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 755.

21. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 21.

22. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 48.

23. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 55.

24. Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994. С.195-196.

25. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 72.

26. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 757.

27. Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994. С.195-196.

28. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 67.

29. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 53.

30. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 45.

31. Бабичева Ю.В. Гайто Газданов и творческие искания серебряного века: Учебное пособие по курсу истории русской зарубежной литературы XX века. Вологда, 2002. С.17.

32. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 64.

33. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.1. М., 1999. С. 67.

34. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 55.

35. Орлова О.М. От «Алексея Шувалова» к «Призраку Александра Вольфа». По материалам исследований архива Г. Газданова в Хотонской библиотеке Гарвардского университета (США) // Возвращение Гайто Газданова: Научная конференция, посвященная 95-летию со дня рождения / Сост. М.А.Васильевой. М., 2000. С. 90 - 102, 98.

36. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1996. С. 106.

37. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 79.

38. Газданов Г. Собр. cоч. в 3 тт. Т.2. М., 1999. С. 89.

Написать отзыв

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев