|
|
Узники красоты
Интервью с лауреатом конкурса на лучший рассказ 2004 года по версии
«Литературной России» Николаем Ивеншевым
- Николай, мы знакомы с тобой давно: в пространстве прошлого трудно найти
тот день, когда ты пришел в «Литературную Россию», и мы пожали друг другу
руки. Специально для «ЛитРоссии» ты написал немало публицистических статей,
эссе, критических материалов, рецензий, коротких заметок. Здесь впервые были
опубликованы некоторые твои рассказы. И вот теперь ты –лауреат
международного конкурса «Душа прикоснулась к душе». За рассказ о любви
«Италийская улыбка» получил первую премию. Как себя чувствуешь?
- Если я скажу «прекрасно», то буду похож на самодовольного болвана, если
скривлюсь и промямлю «плохо», то солгу. Радуюсь, конечно. Не так то часто в
мою форточку впархивает удача, чаще влетает мистический ворон Эдгара По со
своим инфернальным «Ничто». Или переделанным в сегодняшнем ключе
«Ничтожество!»
«Литературная Россия» и ее помощники-благотворители ежегодно делают
невероятное: сочувствуют русской литературе. Глупо думать, что художнику,
писателю в том числе, необходимо жить в нищете и голоде, чтобы «творить».
Дорогой Аршак, да он от безысходности, от того, что у него промокают рваные
башмаки, а на ужин кукиш без масла, может опуститься. Хорошо если в скит
пойдет, чаще его маршрут проложен в пивную, а там и - на помойку. Литераторы
со времен Софокла привыкли шпынять друг друга, а тут «пряник премии». И все
– на полном серьезе. Вручать её пришли цвет русской литературы: крепкие
писатели Вячеслав Дегтев, Юрий Поляков, Юрий Козлов. Рассказы В. Дегтева я
детально помню. С редким азартом читал и, естественно, буду перечитывать
«Замыслил я побег» Юрия Полякова, «Колодец пророков» и «Геополитический
роман» Юрия Козлова. Разве у нас нет литературы? Да, вот же она: острая,
стилистическая отточенная, с ожившим, свежим русским языком. Диплом лауреата
мне вручил пресс-секретарь Председателя Совета Федерации России,
превосходный русский писатель Владимир Владимирович Еременко. Его
повествование «Заступница», опубликованное несколько лет назад в журнале
«Москва», просто потрясло меня. Вообще, отец и сын Еременко (оба Владимиры)
работают дерзостно в лучшем понимании этого слова. Они не ударяются в
цыганщину с поножовщиной, а пишут о трудном. Чаще о жизни семьи. Это почти
забытая национальная литература. Они возрождают светлую традицию,
облагороженную именами Аксакова и Эртеля.
Мне, провинциалу (это не уничижительный эпитет) приятно общение с такими
людьми – по демократически широкими и болящими за душу России. Приятно и
полезно. Даже волк-бирюк иной раз вылезает из своего логова, чтобы
посмотреть иное…
- Николай, художник – всегда «иное». Это ведь ясно. Другой взгляд на мир. Ты
ведь еще и стихи пишешь. Тоже «иное»
- Не мешает изредка быть «китайцем», а то и «турком». У нас то год обезьяны
отмечают, то год петуха, то – день влюбленных. Я не считаю это
отступничеством от православия. Нахлобучив турецкую феску, мы потом
перекрестимся. Просто русские широки. А стихи пишу, они обогащают палитру.
Прозаик ведь в сердцевине своей поэт. Послушайте, стихотворную притчу. Она
об «ином», о тех, кто пишет поперек линованной бумаги.:
ЧЕРНАЯ НОТА
Петушиная смерть – в голосе,
Если он хоть разок сфальшивит,
Заклюют: «Задира паршивый,
Ты чужак, не из нашей волости!
Хоть и песня твоя активная,
Но вот «К» того… Фрикативное.
И внушают, и складненько воют.
«К» взрывное нужно, взрывное.
Задавака, заезжий фрукт!»
И в руке исправительный прут.
Подтолкнут петуха в тенёк,
А потом – на столетний пенек.
Сё судилище - честный суд,
Из него, вместо голоса, суп.
Не завидна у кочета участь:
Ноты учит – топор получит.
День, неделю, месяц и год,
По сольфеджио горло рвет.
Чует в теплой траве у ворот
Его черная нота ждет.
И решается. Вздрогнут ворота.
Прыгнет в глотку фальшивая нота.
И последняя песенка фистулой,
Но со сладостью, но неистово.
Был петух, да совсем протух,
Два ученых, два дурака
Ощипали его бока.
Я не вынесу изреку:
« Кукареку!» и « Кукареку!».
Я всегда поступаю так,
Потому что кругом - чужак.
А палач мой не так уж строг,
Докурить даст и сунет в бок.
И обшарит мои карманы,
Может, даже позвонит маме.
Что я глупый, словно медведь,
Не могу с кем положено петь.
…И останется под сосною
Мое чистое «К» взрывное.
- Ты живешь в провинции. Ты – иной. Дружишь сразу и с прозой, и с
поэзией? Как это удается?..
- Дело в том, что проза и поэзия – две птицы, которые сидят у меня на
плечах. Одна – та самая роковая – Ворон, другая – птаха, похожая на соловья,
щегла, воробья. Проза и Поэзия. Их надо кормить, а то они улетят к другому
человеку или тебя самого слопают.
- Ну, так, Николай, из глубинки ведь яснее видна столичная жизнь?
Может, и яснее, только я не вижу большого различия, люди по-прежнему
страдают и любят. А различия?.. Ну, разве что во времени. Раньше в
плацкартных вагонах играли в подкидного дурака. Наигравшись, угощали друг –
друга курицей. У каждого – своя. Сейчас в «дурака» не играют. Разгадывают в
уголке кроссворды. Втихомолку грызут «бройлерные» куриные ножки,
отвернувшись к стенке, посапывают. Они одиноки. Но все же, «петушиное» (см.
выше) нет-нет да и пробьется.
В моё купе ночью зашел мужчина с лицом «братка», коротко стрижен, в коже, «мобила»
стрекочет. Главное не это, главное – речь его – мат на мате. Дым стоит. И
сообщает, что только что из тюрьмы. Я ёжусь: не фига себе, спутничек! Все
оставшееся время плохо сплю. А, ну-ка, что у «братка» на уме. Утром мой
спутник, не услышав от меня ответного мата, заговорил на чисто русском
языке. Оказалось, он – следователь прокуратуры г. Миллерово. Милый человек.
А в тюрьме он работал с подследственным. Когда «браток» – следователь
выходил, мы с ним обменялись адресами. Он заботливо предупредил: «Осторожно,
тут всякие шныряют!»
Но в моё купе с вежливой улыбкой зашел прилично одетый мужчина с тяжелым,
дутым портфелем. Я решил: «Доктор наук, в кейсе – труды». Но в портфеле
оказалось с полдюжины бутылок пива. «Доктор» сразу жадно накинулся на пиво и
с каждой вновь выпитой бутылкой из «интеллигента» превращался в забулдыгу.
Потом почему-то забрался на верхнюю полку, надо мной. Всю оставшуюся дорогу
я был под угрозой подтопления.
Вот – Россия. Она вся – игра и непредсказуемость. Угольные пласты сюжетов.
Бройлерными леденцами Буша мы не удовлетворимся. Этот «пивной», храпящий на
верхней полке человек – тоже одинок. Он оторвался от семьи, решил дать себе
волю. Может быть, так отрывался «пленник красоты» Федор Михайлович
Достоевский, православный, строгий к окружающим и к себе, он уезжал в Баден
и проигрывал все свои деньги в рулетку, а благоразумный западник Тургенев
выручал его, посылал Федору Михайловичу деньги на обратную дорогу в Россию.
Мы все не кочегары и не плотники, а азартные игроки. Поиграли в
самодержавие, потом в коммунизм, теперь в демократию, патриотизм и т.д.
Теперь у нас у каждого есть джинсы и президент. А счастье? А счастье
по-прежнему только в наметке. Оно – в красоте жизни, в её нестандартности.
Джины –тряпка. «Мерсы» –куски лакированного металла.
- Она еще существует эта нестандартность?
- Была и будет. Московский писатель Юрий Нечипоренко, председатель общества
Друзей Гайто Газданова, зазвал меня в филиал Третьяковки. Я знаю, почему он
это сделал. Дело в том, что в Москве, в той самой Третьяковке, он
познакомился со своей будущей прелестной женой. И до сих пор Юрий Дмитриевич
считает, что в галерее хранятся не только полотна живописи, но и неописуемой
красоты женщины. Золотой российский запас. Не было бы женщин, что мы?
Функционеры всего лишь.
На этот раз экспозиция посвящалась художникам – не передвижникам. Не было
тут «Кочегара», «Бурлаков», Саврасова, Илья Ефимовича Репина. На полотнах
царствовала в основном обнаженная натура, красавицы. И именно здесь в
розовой живости женских тел, я увидел ту самую чувственную «италийскую
улыбку». Впрочем, и в этой «италийскости» опять была Россия. «Италийскость»
– флёр. Мы чужое под себя подгребаем, чужое становится своим, как
русско-китайский чай или русско-голландская водка.
Я уж не помню чье это полотно «Шуты российской императрицы Анны Иоанновны»,
но впечатляет. Веселят царицу, скача друг на дружке верхом, придворные,
голубая кровь, дворяне. Господи, опять ведь – русская жизнь. Разве несколько
лет назад «русский Царь» Борис не был шутом для придворных? Действительность
превзошла все фантазии.
«Пленники красоты» называлась выставка старых реалистов, не взятых
Третьяковым в свои «закрома».
Рядом с «Пленниками красоты» в Доме Художника располагалась другая
экспозиция, современная – картон, пластмасса, фигуры дворников с бутылками
водки, голосующих на автомобильной трассе путан. На эту выставку зрители
заглядывали походя, мимолетом. «Оригинально» - отмечали и быстренько уносили
ноги. Надоело. Нас тычут в собственное дерьмо. Есть, есть и дерьмо, но есть
и хохлома, гжель, малахитовые шкатулки душ.
- Николай, давай опять перейдем к литературе. Что осталось в поэзии с уходом
из жизни твоего земляка Юрия Кузнецова? В Краснодаре живет и выпускает
журнал «Родная Кубань» Виктор Лихоносов…
- Поэзия, как и мафия, бессмертны. Даже у нас в Краснодарском крае много
поэтов, которых хочется читать. Это ведь все равно, что слушать
замечательную музыку. Вот – лауреат прошлогоднего конкурса Николай Зиновьев.
Отточенность каждой строфы и катарсис, «очищение трагедией» – это Н.
Зиновьев. Флегматичный в жизни, холерик – в стихах. Рядом со мной живет
прекрасный поэт Алексей Горобец. Я восхищаюсь его виртуозностью,
метафоричностью. Все движется в его стихах, ярко, цветасто. Почему он не
востребован, недоумеваю? Детский поэт Владимир Нестеренко. Он пишет о
добром, о порядочности, о том, что ходить все же надо ногами, а думать –
головой. Не наоборот. Что же мы детей отдали на откуп тем поэтам, которые
призывают бить лампочки в подъездах. Задохнемся в наступающей темноте.
Хармса в Москве, в стране, в кубанской глубинке становится слишком много.
Избыток Хармса и… Хамства. Непролазной пошлости. И, слава Богу, есть люди
противостоящие наплыву абсурда. У нас, на Кубани, это – Виктор Лихоносов. Он
своей прозой и редакторской работой противостоит двум напастям: графоманству
и царству абсурда. Он не стандартен, не уживчив, не шоколадный батончик. Но
разве настоящий поэт состоит из жевательной резинки? Он - из кактуса, из
репьев, из спорыша, из ежевых колючек. Виктора Ивановича ругают: «Увлекается
белогвардейщиной». Ну, и что? А вы увлекайтесь «красногвардейщиной». Русская
душа всеохватна. Помнишь, Аршак, рассказ Лескова «Чертогон», там герой то
согрешит, то покается?.. У нас, на Кубани, много хороших поэтов и прозаиков.
Про своему их поддерживает губарнатор А.Н.Ткачев, департамент культуры. Есть
специальная губернаторская премия. В прошлом году ее получил выше названный
поэт В.Нестеренко за книжку «Сапоги не с той ноги». Но раздрай в стране
России не только ведь политический, но и поэтический. Вот какова мета
времени! Москвичи тоже хороши: все жгут и жгут чучела друг друга. А ведь
палят русскую литературу. Может, все – таки хватит рвать рубашки на груди
себе и другим, лучше вспомнить про гусиное перо и обмакнуть его в чернила. А
ну как попробовать гусиным пером написать «Пора, мой друг, пора!..». А там и
свое выйдет что-то. Стандартность, «машинерия» погубит мир изрек в интервью
гениальный плут художник Сальвадор Дали.
- Поэтому поводу разговор о твоих, Николай, планах и свершениях?
- Недавно в журнале «Москва» вышел мой этнический роман «Бегемот» -
повествование сатирическое, лирическое и, я бы сказал, отстранено, не хваля
сам себя, актуальное. Дело в том, что процесс миграции, проблема беженцев на
Кубани самый болезненный. Это – онкология. В принципе, это «малая Чечня»,
которая со временем превратиться в «большую». К примеру, Крымский район
заселяется турками-месхетинцами. Вражда с местным населением, с коренными
казаками, проявляет здесь себя довольно часто. И свирепо. Все молчат, «ссут
в валенки», как говаривал Виктор Астафьев. А может, это и не Чечня вовсе? А
Косово? И скоро самих казаков попрут с Таманского полуострова. Бред! Но
стоит задуматься. Об этом «Бегемот».
Еще я написал повесть «Черновик». В нем виртуальное берет власть над
реальным. Это своего рода «Записки сумасшедшего». Виртуальный отросточек,
апендикс выдворяет реального гр-на Буканова из квартиры, отпихивает от жены.
О великой силе того же виртуального говаривал еще русский философ В. В.
Розанов. Он утверждал, что гоголевских помещиков из «Мертвых душ» не
существовало. Гоголь их придумал, и они обрели реальную жизнь. В эту
чертовщину теперь верится. Фантомы кругом, сплошь и рядом.
И в моей повести, представляешь, Аршак, главный герой Буканов проснулся, а
по другую сторону от жены самодовольно лежит его двойник-черновик, почти
такой же Буканов. Абсурд, все перевернуто вверх тормашками, как в нынешней
сумасшедшей, торопливой жизни. Почему это русским писателям нельзя
пользоваться фантастическими фабулами? Это наша коренная традиция. Гоголь,
Вельтман, Одоевский.
Дописываю рассказ «Дельфийский оракул». Он о фатальном, о судьбе. Наверное,
ее нельзя все же изменить, а только слегка подрихтовать, подкорректировать.
Что же касается премии и лауреатства, то к ней еще прилагаются и приятные
слова от читателей. В Москве меня догнало письмо из Сочи, от читательницы «ЛР»
Н. Б. Ивановской. Позволю самого себя погладить по голове. Незнакомая мне
Нина Борисовна пишет: « Ваша «Италийская улыбка» – это чеховская миниатюра,
новелла».
Опять эту чрезмерную похвалу я отношу к необъятной восторженности русского
человека. И все же сравнение с Чеховым приятно. Все мы, и ты, Аршак, и
главный редактор «ЛР» Вячеслав Огрызко, и пресс-секретарь Совета Федерации
В.В. Еременко, и автор «пружинистого» «Геополитического романа» Ю. Козлов, и
обладатель легкого, естественного стиля Ю. Поляков, и оригинальный А.
Горобец из кубанской станицы Полтавской – счастливые пленники красоты.
Чеховской в том числе.
А, вообще-то, я еще и - озорник.
Подхожу к зеркалу, там - седой мужчина очень похожий на меня. Может,
«черновик»? Я показываю «черновику» язык. Виртуальный «я», зеркальное,
ртутное отражение, не сможет оторвать меня от красавицы литературы, ни за
какие коврижки.
Написать
отзыв Не забудьте
указывать автора и название обсуждаемого материала! |
