Валентина ВЫСОЦКАЯ

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

ДОМЕН

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

"МОЛОКО"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

ПАМПАСЫ

Роман Газданова «Призрак Александра Вольфа»: принцип построения и главный герой.

Композиция, «эффект рикошета»

Роман “Призрак Александра Вольфа” - одно из немногих у Газданова фабульных произведений. Почти детективный сюжет создает эмоциональное напряжение, достигающее кульминации в финале романа. На композиционном уровне напряжение организуется столкновением противоположных качеств и действий персонажей. Автор выстраивает целый ряд оппозиций: пространственную, временную, эмоциональную, ментальную; он сталкивает характеристики разных персонажей и соединяет полярные качества в одном человеке. Таким образом, роман строится по закону противопоставления, который обозначен в конце произведения словами учителя: “Вы знаете, что закон такого противопоставления есть нечто вроде категорического императива: вне обобщения и противопоставления мы почти не умеем мыслить”.

Пространственная оппозиция включает в себя общее противопоставление

дом-дорога, Россия - эмиграции. Для Повествователя и героини романа, в частности, это противопоставление выражено как географический и климатический контраст между севером и югом: Елена Николаевна родилась и выросла в Сибири, затем жила в Мурманске. В то время, когда она уезжала с мужем из России, “на другом конце этой огромной страны, в томительном безумии гражданской войны” Повествователь “блуждал по раскаленным южным степям с выжженной травой, под высоко стоявшим солнцем”. Такое же географическое противопоставление север - юг использует Вознесенский, определяя северную женщину и косвенно характеризуя Елену Николаевну: “Что такое северная женщина? Отблеск солнца на льду”. В восприятии Повествователя, в его воспоминаниях часто сталкиваются жаркий летний день и зимняя ночь, красное пламя и ледяной воздух, ощущение ожога и холодная звездная ночь, бурная сила чувства и огромное снежное поле.

Временнaя оппозиция выражается в романе двояко: персонажи по-разному ощущают течение времени в зависимости от эмоционального и физического состояния, кроме того, существует контраст между внутренним ощущением времени и скоростью протекания внешних событий. В ключевом эпизоде на дороге смертельно уставшему Повествователю все кажется медленным и томительным, хотя в действительности события вокруг него развиваются с невероятной стремительностью. Медленное течение жизни в эмиграции сменяется «неестественно быстрым» сближением с Еленой Николаевной, у которой, в свою очередь, «душевная медлительность» своеобразно сочетается с быстротой и точностью движений, стремительной походкой и мгновенностью физических рефлексов. Двойственное ощущение времени обнаруживает еще один персонаж - Александр Вольф, который сравнивает свою жизнь с путешествием в поезде - та же “медлительность личного существования, заключенная в стремительном внешнем движении, эта кажущаяся безопасность, эта иллюзия продолжительности”.

Тот же принцип пульсации времени, его ускорения и замедления проявляется в организации событийного ряда. Автор изменяяет темп повествования, прерывая рассказ о событиях размышлениями Повествователя или вставными эпизодами, и таким образом замедляет действие и оттягивает развязку.

Не только ощущение времени, но и эмоциональное состояние персонажей, а также оценка ими происходящих событий ситуативно зависимы: агрессивность Вознесенского во время гражданской войны ( “не пожалели бы пуль, чтобы отомстить за товарища”) с течением времени уступает место дружелюбному пониманию (“А может быть, в конце концов, этот человек просто защищал свою жизнь”). Александр Вольф, бывший во время войны авантюристом, пьяницей и соблазнителем женщин, после пережитого эмоционального потрясения становится писателем, рассказы которого отличаются тонким психологизмом.

Вне ситуации - совмещение полярных качеств у Повествователя, который анализируя собственное отношение к преступлению, отмечает в себе “соединение соблазна с отвращением”, а наблюдая драку чувствует “томительное отвращение, непостижимым образом соединявшееся с усиленным интересом к этой свалке”.

Такие же противоречивые чувства Повествователь испытывает по отношению к Елене Николаевне: он ощущает ее “враждебную притягательность”, а в ней самой видит дисгармонию, которая “может быть соответствует какой -то душевной аномалии”; интерес к ее прошлому сосущестует у него с желанием оставить для себя в ней “нечто неизвестное, какое-то неведомое пространство”; все происходящее кажется ему “одновременно и совершенно несомненным, и столь же невероятным”.

Внутренние противоречивыми изображаются еще два персонажа - инспектор Жан и бандит Пьеро. Первый страдал “своеобразным раздвоением личности”, второго “тянуло к каким-то для него незаконным, в сущности, вещам”.

Внутреннее напряжение, которое испытыют персонажи романа, обусловлено не только их собственными внутренними противоречиями, но и их взаимной оппозицией: Повествователь и Александр Вольф противостоят друг другу как носители разной жизненной философии, инспектор Жан и “курчавый Пьеро” как полицейский и преступник. Еще одну оппозицию по линии персонаж- персонаж представляют боксеры Дюбуа и Джонсон. Их поединок на ринге - это буквальное физическое противостояние тупой силы и силы, соединенной с интеллектом.

Вознесенский, единственный персонаж, который не испытывает внутренних противоречий, контрастен в своих внешних проявлениях. В Сочельник его настроение в течение вечера постоянно меняется: мрачность сменяется веселостью, веселость - слезами, слезы - смехом. По линии персонаж - персонаж ему противопоставлены Вольф и Повествователь, как литераторы - нелитератору.

Весьма существенное для романа противопоставление телесного, гедонистического начала духовному проявляется на разных уровнях. Прежде всего, это мучительное для Повествователя соединение двух противоположных вещей, которые кажутся ему несовместимыми - его интерес к истории искусства и культуры, склонность к отвлеченным проблемам - и неумеренная любовь к спорту. Такое же «неестественному разделению между душевной и физической жизнью» Повествователь замечает в Елене Николаевне.

Не совмещение, но смену противоположных проявлений демонстрирует Александр Вольф: во время гражданской войны он и его друг Вознесенский, как несущие агрессивное начало, противопоставляются Повествоватлю; после гражданской войны занятые экзистенциальными проблемами Вольф и Повествователь противопоставлены гедонисту Вознесенскому.

Неожиданным образом оппозиции духовное - телесное обозначена в эпизоде встречи Повествователя с Александром Вольфом Разговор о ценности и смысле жизни они ведут в ресторане, и их диалог прерывается раздраженными голосом повара: «Я ей говорю - шницеля главное, на шницеля упор».

И, наконец, оппозиция телесного и интеллектуального проявляется явным образом в поединке двух боксеров, один из которых, Дюбуа несет безусловно физическое, телесное начало, а другой, Джонсон гармонично сочетает в себе выносливость и быстроту реакции с умом и гибким воображением. Умственная и телесная подвижность дает Джонсону безусловное преимущество над противником с его тупым мужеством и однообразной тактикой, что обозначает еще одну, очень важную для автора оппозицию подвижности и неподвижности.

Оппозиция подвижное - неподвижное тесно связана с оппозицией жизнь - смерть. Носителем идеи неподвижности в романе выступает Александр Вольф. Повествователь неоднократно отмечает выражение мертвой значительности на лице Вольфа, его холодный и неподвижный взгляд Всякое движение, по мнению Вольфа, имеет своей целью неподвижность, то есть смерть, как прекращение ритма. Неподвижность связывается в сознании Вольфа не только со смертью, но даже с любовью и счастьем, ибо «вне неподвижности нет счастья», а «всякая любовь есть попытка задержать свою судьбу, это наивная иллюзия короткого бессмертия».

В момент тяжелого ранения во время гражданской войны Вольф, находившийся в «пограничной ситуации», осознавал, что жизнь - единственная ценность, которую нам дано знать, но позже он не смог восстановить пережитого им ощущения, и этим объясняется его тяготение ко всему, что заключает в себе идею смерти. Прямо противоположная позиция Повествователя, которому жизнь никогда не казалась особенно ценной, парадоксальным образом приводит его к мысли о том, что жизнь нам дана «с непременным условием храбро защищать ее до последнего дыхания».

Этой жизненной философией определяется степень и знак (негативный или позитивный) их воздействия на окружающих. О разрушительном влиянии Вольфа говорят и слова директора издательства: «Уверяю вас, что знакомство с мистером Вольфом, если бы оно произошло, не принесло бы вам ничего, кроме разочарования», и самоубийство жены издателя - любовницы Вольфа, и отзыв Вознесенского: «Как закатились мы тогда на Монмартр, так там двое суток и оставались. Я уж и не помню, что было и как я домой попал. Это каждый раз, как он в Париж попадает», и убеждение Елены Николаевны в том, что «даже самые лучшие, самые прекрасные вещи теряли свою прелесть, как только он касался их», ее страх, понимание бесполезности сопротивления и обреченная уверенность, что роман с Вольфом кончится для нее небытием или падением в какую-то холодную пропасть.

Повествователь, как антипод Вольфа, видит свою роль в том, чтобы появляться после катастрофы, потому что все, с кем ему «суждена душевная близость, непременно перед этим становятся жертвами какого-то несчастья». И если роман с Вольфом для Елены Николаевны был сползанием в бездну, то роман с Повествователем - это ее «оживление» и их взаимное движение навстречу друг другу.

Таким образом, треугольник Вольф - Елена Николаевна - Повествователь соответствует треугольнику смерть - любовь - жизнь. В этом противостоянии обнаруживается еще одна оппозиция: активное мужское - пассивное женское начало. Елена Николаевна, какой ее увидел Повествователь, несла в себе, в своих «непостижимо спокойных» глазах отражение1 неподвижного взгляда Вольфа, влиянию которого она не могла сопротивляться - «это был бы слишком неравный и заранее проигранный спор». И только по мере того, как проходило время, Повествователь «начал замечать в ней некоторые проявления человеческой теплоты, она как будто понемногу оттаивала», «она опять. по-видимому, подчинилась2 тому невольному движению, что и я, как это было вначале, в день моего первого визита к ней и в течение той недели, которая предшествовала ему».

Противопоставление Повествователя Вольфу - физическое, эмоциональное, нравственное, философское - проходит через весь роман. Александр Вольф несет в себе не только идею смерти, но и идею убийства, как олицетворение «невероятного, почти нечеловеческого могущества». Что можно противопоставить этой философии, каждое слово которой вызывает у героя внутренний протест, - бороться против идеи убийства ее же оружием или остановить цепь убийств, началом которой было убийство Каином своего брата? Повествователь выбирает второй путь, хотя понимает всю хрупкость «так называемых положительных концепций» - отсюда его сочувствие к «курчавому Пьеро». Всякое человеческое существование связано с другим человеческим существованием, и тот, кто присваивает себе власть над другим человеком, может стать ее жертвой. Так пуля, выпущенная Вольфом в Повествователя, прошла «сквозь побежденное пространство», и, рикошетом отразившись во времени, поразила стрелявшего.

Александр Вольф, “лишний человек”

О главном герое, Александре Вольфе, мы узнаем в начале романа от Повествователя: “Это был человек лет двадцати двух-двадцати трех; шапка его отлетела в сторону, белокурая голова его, склоненная набок, лежала на пыльной дороге. Он был довольно красив”. Вторая встреча Повествователя с Вольфом происходит в Париже через пятнадцать лет: на вид ему лет сорок, он еще красив, у него очень белая кожа и неподвижные серые глаза. Знавшая Вольфа в Лондоне Елена Николаевна отмечает его бледное лицо и очень блестящие глаза.

В русской литературе есть очень похожий герой. Он тоже офицер, очень недурен собой, у него белокурые волосы и карие глаза, которые “не смеялись, когда он смеялся”, из-за полуопущенных ресниц они сияли каким-то фосфорическим блеском, “то был блеск, подобный блеску гладкой стали, ослепительный, но холодный”. На взгляд рассказчика, ему не более 23 лет. Звали этого героя Григорием Александровичем Печориным.

Сходство между Печориным и Вольфом не ограничивается их внешностью и возрастом. С каждым из них связаны три женских образа: в романе Лермонтова это черкешенка Бэла, замужняя Вера и княжна Мери, в романе Газданова - цыганка Марина, жена издателя и Елена Николаевна.

И Бэла, и Марина - молоденькие девушки, красавицы. Бэле шестнадцать лет, Марине лет семнадцать - восемнадцать. Максим Максимыч говорит о Бэле: “Она, бывало, нам поет песни или пляшет лезгинку…” , Вознесенский рассказывает о Марине: “он [Вольф] сел за рояль и стал аккомпанировать Марине, которая пела свои песни”. Кроме того, Марина обладает редким качеством: она ездит верхом лучше любого жокея и без промаха стреляет из ружья; у Лермонтова так характеризуется брат Бэлы Азамат (“проворный на что хочешь: шапку ли поднять на всем скаку, из ружья ли стрелять”).

Веру и жену издателя соединяет чувство ревности. “Нынче я видел Веру,- записывает Печорин в своем дневнике. - Она измучила меня своею ревностью”. Жена издателя пристально следит за Вольфом в то время, как он танцует с Еленой Николаевной, а после разрыва посылает ему угрожающие письма. Обе женщины имеют мужей намного их старше и обе признаются своим мужьям в измене.

Княжна Мери и Елена Николаевна сходны характером их взаимоотношений с героями. Печорин упорно добивается любви княжны, зная, что он никогда на ней не женится. Вольф стремится подчинить себе Елену Николаевну, а после ее бегства в Париж хочет вернуть ее любой ценой; хотя, так же, как Печорин, исключает возможность женитьбы Обе героини испытывают к героям сложное чувство притяжения и отталкивания. Во внешности этих героинь перекликаются “бархатные глаза” княжны Мери и бархатное платье Елены Николаевны. Вечер знакомства Елены Николаевны с Вольфом (“Один из гостей недурно пел, другой читал стихи…”) коррелирует с вечером у княгини Лиговской (“Она запела: голос ее недурен, но поет она плохо…”).

Между двумя романами существует аналогия и в построении сюжета. Лермонтов выстраивает свой роман таким образом, чтобы раз за разом приближать к нам Печорина, как бы “укрупняя план”. Сначала мы узнаем о нем со слов Максима Максимыча, затем видим глазами рассказчика и, наконец, читаем дневник Печорина, когда его самого уже нет в живых. Пять рассказов романа располагаются не в той последовательности, в какой происходят события. В романе Газданова события тоже излагаются с нарушением хронологии: описание этих событий чередуется с воспоминаниями Повествователя и других персонажей. Прежде, чем Повествователь встретится с Вольфом, он прочтет его книгу “Приключение в степи”, услышит о нем от издателя и Вознесенского и узнает от Елены Николаевны о ее лондонском любовнике. Этот расщепленный на три фигуры образ будет постепенно складываться в один: сначала совпадут Вольф-человек на дороге и Вольф-автор “Приключения в степи”, а затем, уже в финале романа соединятся в одно лицо Вольф и лондонский любовник Елены Николаевны.

Можно найти много общего между Вознесенским и Максимом Максимычем. Повествователь в романе Газданова, журналист, узнает о Вольфе от его сослуживца Вознесенского, так же, как пишущий путевые заметки рассказчик в романе Лермонтова, узнает от Максима Максимыча о Печорине, который служил в крепости под его началом. И Максим Максимыч, и Вознесенский испытывают обиду - первый на Бэлу, которая не вспомнила о нем перед смертью («Да, признаюсь, мне стало досадно, что никогда ни одна женщина меня так не любила»), второй на Марину, которая ушла от него к Вольфу: «Ушла от меня смугляночка, вот к нему и ушла. <> Я человек крепкий… Но в тот день я пришел домой и плакал, как мальчишка». При встрече Максима Максимыча с Печориным радость и разговорчивость одного наталкивается на немногословность и холодность другого, такой же контраст представляют собой Вознесенский и Вольф во время встречи в ресторане: «Александр Вольф говорил мало и ограничивался короткими репликами. Зато Вознесенский не умолкал».

Показательно текстуальное и ситуативное подобие в рассказе Вознесенского о приезде Вольфа в Париж и в разговоре Максима Максимыча с Печориным:

«Как закатились мы тогда на Монмартр, так там двое суток и оставались. Я ему говорю - Саша побойся ты Бога. А он отвечает всегда одинаково - жизнь, говорит у нас одна, так какого же черта? Что вы на это скажете? Приходится соглашаться». («Призрак Александра Вольфа»)

«Послушай, Григорий Александрович, признайся, что это нехорошо».

«Что нехорошо?»

«Да то, что ты увез Бэлу…» <…>

«Да когда она мне нравится?»

«Ну, что прикажете отвечать на это?.. Я стал в тупик».

(“Герой нашего времени”).

Совпадают и мнения Максима Максимыча и Вознесеснского об англичанах.

“А все, чай, французы ввели моду скучать?” - спрашивает Максим Максимыч рассказчика. - “Нет, англичане”. - “Ага, вот что! …да ведь они всегда были отъявленные пьяницы!». («Герой нашего времени»).

“Англия, не Англия,- сказал Вознесенский после четвертой рюмки, говорят, там хорошо пьют. Охотно соглашаюсь”. (“Призрак Александра Вольфа”).

Место действия газдановского романа - Париж, таким образом, в каждой из приведенных цитат фигурируют две страны - Франция и Англия. В обоих романах упоминается еще одна страна - Германия. В романе Лермонтова оказавшийся в Тамани Печорин увидел девушку, которая напомнила ему “Гётеву Миньону, это причудливое создание его немецкого воображения”. Кроме того, в “Княжне Мери” есть упоминание о дороге, ведущей в немецкую колонию. В романе Газданова Повествователь продает лошадь немецкому колонисту, а Вознесенский рассказывает Повествователю, что Вольф знал по-немецки. Это выяснилось, когда они попали к немецким колонистам и старуха, хозяйка фермы собиралась послать свою дочь в город, чтобы сообщить штабу советской дивизии,что в деревне находятся два вооруженных партизана. Аналогичное намерение или угрозу намерения высказывает в “Тамани” Печорин: “А если б я, например, вздумал донести коменданту?”.

Оба приключения связаны с двумя персонажами - старухой и ее дочерью. Совпадают мотивы “непонимания”: старуха в “Тамани” на все вопросы Печорина отвечает, что она глуха, не слышит, старуха, хозяйка фермы в романе Газданова не говорит по-русски. “Что ж ты ее не пристрелил?” - спросил Вознесенский Вольфа. “Будь она проклята”,- сказал Вольф,- ей и так жить недолго осталось, ее без нас с тобой Бог приберет”. В “Тамани” Янко говорит слепому: “…а старухе скажи, что, дескать, пора умирать, зажилась надо знать и честь”.

Существует перекличка в описаниях захвата Пьеро в романе Газданова и захвата пьяного казака в “Фаталисте”. Действие в этих эпизодах происходит ранним утром. Казак, убивший Вулича, заперся в пустой хате на конце станицы, и подошедший к хате Печорин увидел, что “вокруг хаты, которой двери и ставни заперты изнутри, стоит толпа”. Пьеро заперся в маленьком особняке в тихом предместье Парижа, и приехавший с инспектором Повествователь увидел, что особняк окружен полицейскими, а “ставни его были затворены”. Положение их было безнадежно, но ни казак, ни Пьеро не захотели сдаваться.

В обоих романах организующую роль играет хронотоп дороги. Первый и главный эпизод в романе Газданова происходит на дороге, здесь Повествователь впервые увидел Вольфа. В романе Лермонтова рассказчик пишет в предисловии к журналу Печорина: “…но я видел его только раз в моей жизни на большой дороге”. Важные для двух персонажей эпизоды связаны с внезапно упавшей лошадью: герой Лермонтова “пустился во весь дух” по дороге в Пятигорск, догоняя Веру, и на крутом повороте его конь грянулся о землю. Повествователь у Газданова ехал по пустынно извивающейся дороге, и его лошадь тяжело и мгновенно упала на всем скаку на одном из поворотов дороги, загибавшейся в этом месте почти под прямым углом. Здесь Вольф выстрелил в Повествователя, который ничем ему не угрожал, и это привело, по закону отражения, к его собственной гибели. Тот же закон рикошета демонстрирует у Лермонтова дуэль Печорин - Грушницкий, которая была задумана как убийство Печорина, но закончилась гибелью Грушницкого.

Выше мы уже отмечали внешнее сходство и одинаковый возраст Григория Александровича Печорина и Александра Андреевича Вольфа. Можно обнаружить и другие, совпадающие у этих героев черты. Вольф, по словам Вознесенского, был чрезвычайно аккуратен и чистоплотен (“до сих пор не понимаю, когда он успевал бриться каждый день”), у Печорина под бархатным сюртучком “ослепительно чистое белье, изобличавшее привычки порядочного человека”.

Но главное, что объединяет двух героев, - это сходство характеров, их психологическое родство. Вольф отличался, как пишет Газданов, некоторыми классическими качествами: он был человеком храбрым, неутомимым и очень любил женщин Те же черты свойственны герою классического романа Лермонтова. Для окружающих Вольф, совершенно так же, как и Печорин, - умный, образованный, но в то же время странный, необычный, противоречивый человек. Оба героя живут в ожидании смерти, притом смерти насильственной, Печорин говорит об этом Вернеру («Ожидание насильственной смерти не есть ли уже настоящая болезнь?»), а Вольф Повествователю («Я, например, уверен, что умру именно так - насильственно и мгновенно»).

Владеющее героями ощущение обесцененности жизни сочетается у обоих с ненасытной жаждой наслаждений. Наибольшее удовлетворение приносит им обладание властью. «Первое мое удовольствие, - записывает Печорин в своем дневнике, - подчинять моей воле все, что меня окружает; возбуждать к себе чувство любви, преданности и страха - не есть ли первый признак и величайшее торжество власти? Быть для кого-то причиною страданий и радостей, не имея на то никакого положительного права,- не самая ли это сладкая пища нашей гордости?». «Нет большего соблазна,- говорит Вольф,- чем соблазн заставить события идти так, как вы хотите, не останавливаясь для этого ни перед чем».

Объединяющей героев обоих романов чертой является двойственность. Печорин записывает в своем дневнике: “Во мне два человека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судит его”. Мотив двойственности постоянно звучит и в газдановском романе, только отмечает это свойство не Вольф, а Повествователь. Он считает, что несет в себе несовместимые черты - любовь к искусству и интерес ко всему, что касается чисто физической жизни и предполагает такую же двойственность в Вольфе. Может быть то раздвоение, о котором так часто говорит Повествователь, является на самом деле воплощением формулы Печорина, который как бы разделяется в романе Газданова на двух персонажей - один действует (Вольф), другой мыслит и судит его ( Повествователь).

Действительно, и о действиях Печорина, и об их оценке мы узнаем от него самого, из записей дневника; в котором изложены также и его философские взгляды. Вот одно из его убеждений: “Зло порождает зло; первое страдание дает понятие о удовольствии мучить другого; идея зла не может войти в голову человека без того, чтобы он не захотел приложить ее к действительности: идеи - создания органические, сказал кто-то; их рождение дает уже им форму; и эта форма есть действие…” И еще одно признание: “Есть минуты, когда я понимаю Вампира”.

В романе Газданова исповедуемую Вольфом философию растолковывает, “расшифровывает” Повествователь, делая логический вывод из тех “отрывков” которые излагал ему Вольф. Подобно печоринской, философия Вольфа, исходит из представления о том, что “во все времена люди отвечали убийством на убийство”. Соблазнительность этой формы преступления, этого насильственного прекращения чьей-то жизни заключается в идее невероятного, почти нечеловеческого могущества.

Не принимающий этих представлений Повествователь противопоставлен Вольфу, но в то же время неразрывно связан с ним. «Мне было вас жаль,- говорит ему Вольф, - вы были моим спутником».

Выявленное между Печориным и Вольфом родство позволяет говорить о Вольфе, как о новом образе в ряду «лишних людей». В подтверждение этой гиротезы приведем цитату из статьи Белинского, посвященной «Герою нашего времени» 3. В этой статье Белинский пишет о Печорине: «Отсюда это безверие в действительность чувства и мысли, это охлаждение к жизни, в которой ему видится то оптический обман, то бессмысленное мелькание китайских теней. - Это переходное состояние духа, в котором для человека все старое разрушено, а нового еще нет и в котором человек есть только возможность чего-то действительного в будущем и совершенный призрак в настоящем». «Тут нет полноты ни в каком чувстве, <> благоуханный цвет чувства блекнет, не распустившись, мысль дробится в бесконечность, как солнечный луч в граненом хрустале…».

По всей видимости, Газданов апеллирует не только к роману Лермонтова, но и к этой статье. Упоминаемый Белинским «оптический обман» соотносится с описываемыми Газдановым оптическими явлениями - преломленмем и отражением в вогнутом стекле, как искажающими изображение, а «световая тоненькая струйка», играющая в бокале для вина, которую увидел Повествователь, есть точный аналог солнечного луча в граненом хрустале. Слово «призрак», вошедшее в название газдановского романа, коррелирует и со статьей Белинского, и со словом «привидения» в романе Лермонтова: «Но что мне от этого осталось? одна усталость, как после ночной битвы с привидениями, и смутное воспоминание, исполненное сожалений».

Приведем еще две перекликающиеся цитаты - первая из той же статьи Белинского 4 : «Поучительна немая беседа с самим собою человека, который завтра готовится быть или убитым, или убийцею!..», вторая из романа Газданова: «…нести с собой смерть или идти ей навстречу; убить или быть убитым».

Определяя Печорина, как «лишнего человека», Белинский пишет о нем, как о человеке «рефлексирующем». Это определение в полной мере относится к двойнику Печорина из газдановского романа. Ощущаемая героями Газданова «лишность» исторически связанная с гражданской войной и эмиграцией, является в то же время чертой вневременной. «Лишний человек» или, по выражению Набокова5, «скучающий чудак» - продукт нескольких поколений; он появился в европейской литературе XVIII века, пришел в Россию в XIX веке и нашел свое продолжение в ХХ веке в творчестве Газданова. Проблема «лишнего человека», как в его новых проявлениях, так и в его соотнесенности с предшественниками, нуждается в специальном исследовании.

Примечания

1. Принцип отражения, как основа композиции романа подробно рассматривается в статье Л.В.Сыроватко «Принцип “speculum speculorum” в романе Газданова “Призрак Александра Вольфа” » // Возвращение Гайто Газданова М., 2000.

2. Курсив здесь и далее мой - В.В.

3. Белинский В.Г. «Герой нашего времени», сочинение М. Лермонтова.// Собр.соч. в 3-х томах. Т.1., с. 613. М., 1948.

4. Белинский В.Г. Указ.соч., с.611.

5. Набоков В.В. Предисловие к «Герою нашего времени».// Лекции по русской литературе. М., 1999.

© "РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

WEB-редактор Вячеслав Румянцев