XVII съезд ВКП(б)

(Заседание 8 февраля 1934 г., утреннее)

Всем вам известно, что до ликвидации РАПП у нас в литературном мире уживались такие критики, которые своими, зачастую взятыми на прокат у идеалистов, лозунгами отрывали писателей от живой действительности, толкали их в кабинеты, превращая в литературных отшельников.

Одни из них предлагали писать на основе «непосредственных впечатлений», другие утверждали, что надо следовать за Флобером, который рекомендовал относиться к людям, как к «мастодонтам и крокодилам», и не выносить своих нравственных приговоров, третьи лакировали жизнь, четвертые предлагали сначала изучить метод диалектического материализма, а потом писать. И все они, защищая свои позиции, развили бешеную травлю, насадили в литературном мире групповщину.

И тут вмешательство товарища Сталина сделало огромное дело.

Товарищи Сталин и Каганович уделяли и уделяют огромное внимание литературному фронту как одному из звеньев нашей культуры. Они не раз вызывали нас, не раз беседовали с нами, давая нам свои указания.

Товарищ Сталин, между прочим, учил нас относиться к писателю бережно, ибо, говорил он, литература — дело тонкое. А у нас вместо этого придумали такой термин: «напостовская дубинка». С этой дубинкой носились по литературным улицам и били «непокорных».

Товарищ Сталин всякий раз советовал нам не переносить в литературу административных методов, а у нас вместо этого командовали писателем. Товарищ Сталин всякий раз в беседе с нами выводил нас на широкое поле деятельности, а мы снова замыкались в кружок. И в последней своей беседе товарищ Сталин сказал просто и мудро: «Пусть писатель учится у жизни. Если он в высоко художественной форме отразит правду жизни, он непременно придет к марксизму».

Это мудрое указание товарища Сталина некоторым схематикам показалось упрощенным. Они, эти схематики, до сих пор еще никак не могут понять, что сказать правду жизни — дело чрезвычайно трудное и не всякому по плечу. Легче нафантазировать, накрутить, насочинять, но гораздо труднее сказать правду жизни, ибо, чтобы сказать правду жизни, надо ее хорошо знать, знать быт, нравы, психологию людей, о которых ты пишешь, разбираться в политике партии, видеть завтрашний день страны и всего мира.

Мы знаем, как иногда очень крупные писатели, писатели с мировым именем, ломают себе хребет, когда уходят от правды жизни. Вот произведение Кнута Гамсуна «Август». Проверьте это произведение с точки зрения правды, и вы увидите, какую этот талантливый писатель нагородил чушь в своем произведении.

Или вот вам пример. Года четыре тому назад один из крупнейших современных писателей принес нам в редакцию рассказ о коммуне «Пролетарская воля». Рассказ был написан неплохо, но люди в рассказе казались какими-то бездушными. Автор же особенно восхищался плакатом в коммуне, который гласил: «Подгонка рублем — позор для коммунара», и тем, что в этой коммуне когда-то были уничтожены собственные имена и введена единая фамилия «Пролетарская-воля». Коммунары именовались так: «Иван Пролетарская-воля», «Дарья Пролетарская-воля» и т. д.

Мы вместе с этим автором поехали в коммуну, и в самом деле плакат «Подгонка рублем — позор для коммунара» висел на самом видном мосте. Мало этого, на скотном дворе над каждой коровой висела дощечка с надписью: «Заря», «Пламя революции», «Красная звезда», «Роза Люксембург»... и бык «Борец».

Все это было как будто очень революционно, но после тщательного изучения хозяйства коммуны мы увидели оборотную сторону медали: коровы спят в грязи, вымя у них болеет, молока они, по выражению доярки, дают «с чирышек», т. е. стакан в день, телята дохнут. Тут же, в коммуне, нам рассказали еще одну историю, историю местной гидростанции, или, как они говорят, «гидры».

Несколько лет тому назад головка коммуны, вычитав из газет, что коммунизм — это советская власть плюс электрификация, собравшись решила: какой же у нас коммунизм, ежели нет электростанции?

Достали кредит в 30 тыс. руб., сбили два села, нашлись собственные инженеры, и на речушке построили гидростанцию. Гидростанция с весны поработала недели две и остановилась: в речушке воды было столько, что ее летом куры переходили в брод.

Деньги затрачены, что же делать? Решили переоборудовать гидростанцию на маслобойный завод. Сделали. Пустили. Приехала комиссия и запретила бить масло. Что же делать? Решили — давайте здесь разведем кроликов. Выбросили из здания машины, понаделали кроличьих клеток, навезли кроликов, но снова приехала комиссия и запретила держать кроликов, заявляя, что тут сыро, И вот затрачено 30 тыс. руб., не мало труда и хлопот, а в результате под обрывом на речке стоит огромное пустующее здание, и люди — коммунары, рассказывая историю «гидры», всякий раз смеются.

Мы тут же спросили одного пожилого коммунара:

После тщательного изучения хозяйства коммуны мы с писателем пришли к такому заключению, что в этой коммуне нет материальной заинтересованности, несмотря на революционные плакаты и лозунги, а стало быть нет и должного контроля со стороны коммунаров и бережного отношения к общественной собственности. Ныне мы знаем из доклада товарища Сталина, что подобные коммуны не являются теми маяками, к которым пойдет наша колхозная деревня. Как видите, товарищи, правда жизни дается куда труднее. Указания товарища Сталина в этом отношении перевернули весь литературный мир, поставили все с головы на ноги и окончательно укрепили нас, практиков литературного движения, в том, что для писателя отправным пунктом является жизнь и что жизнь никогда не обманешь.

Указания товарища Сталина и ликвидация РАПП создали такую обстановку в литературном мире, при которой писатель может спокойно творить и во весь голос говорить правду жизни, и эту правду он может сказать только у нас в стране, ибо нет такой страны, кроме нашей, где бы писателя приветствовали за правду жизни. И ныне нет такого серьезного писателя, который писал бы, сидя только в кабинете, в отрыве от нашей богатейшей действительности. Ликвидация РАПП и организация Союза советских писателей сплотила советских писателей, подняла из низов молодые таланты, консолидировала коммунистические силы, и на сегодня наша советская пролетарская литература стала неопровержимым фактом, доказательством чему служат такие имена, как Горький, Серафимович, Фурманов, Неверов, Фадеев, Шолохов, Шухов, Безыменский, Бела Иллеш, Гидаш, Киршон, Ставский, Ильенков, Вс. Иванов и десятки других писателей, имена которых известны не только у нас в стране, но и за границей. Как видите, у нас тут есть достижения.

Но у нас есть и трудности — трудности по овладению тематикой. Дело в том, что любая тема, взятая из нашей действительности, является мировой темой. Возьмите тему о радости и разрешите мне ее иллюстрировать на одном примере. Я одного крестьянина, типичного представителя деревни, знаю около пятнадцати лет. Я с ним впервые встретился в окопах. Рыжий, молчаливый, он всегда стрелял в врага из окопа, сцепив зубы, и только когда кто-нибудь начинал ворчать на какие-либо неполадки, он срывался и хрипел:

А во время передышек удалялся к опушке леса, ходил там, что-то бормоча себе под нос.

Однажды я заинтересовался им, подошел, спросил:

И тут я понял, что дядя Матвей бился с белогвардейцами за право свободно пахать на своей земле.

И видел я его в период нэпа. Он врезался в землю как полновластный хозяин. Запахав купленные загоны в поле, он кинулся за землей к болотам, туда, где редко ступала нога человека, и с этих пор его мало видели на селе: с ранней весны и до поздней осени босой, без фуражки, он дневал и ночевал на пахоте. И только иногда измызганный, грязный пробегал через улицу, чтоб отпустить домашним муку из амбара, ключи от которого он всегда берег при себе. И люди, видя его таким, говорили не то с завистью, не то со злобой:

Но услыхав на это в ответ только смех, он выкинул свой лозунг: «Хоть на пузе солому жги, а в колхоз не пойдем».

Но лозунг был уже запоздалый. И Матвей, распродав скот, оставив одну только лошадь, сам пришел в колхоз.

В 1932 г. мы его застали на колхозном дворе и спросили, как живется.

Весной 1933 г. мы взяли его с собой на открытие Челябинского тракторного завода.

Ехал он с нами в вагоне больше двух тысяч верст и на все смотрел крестьянскими глазами. На протяжении всего пути он видел обширнейшие карты колхозных владений, колхозные посевы и жался, горбился. А подъезжая к Уральским горам, люди начали восхищаться природой, скалами. Матвей вставил свое замечание относительно гор:

В сборочном цехе в это время сходил с конвейера гусеничный трактор-сталинец. Он шел по рельсам на колесиках, впереди его пластами лежали гусеницы, и ему надо было их одеть. Около трактора собралась огромная толпа и напряженно смотрела на то, как трактор — эта могучая черепаха — задвигался, заурчал на рельсах, затем трактор как-то подпрыгнул и стал на гусеницу.

И в это уже время он, как и трактор в новые гусеницы, обулся в новую радость.

В эту осень я снова видел его в колхозе. Он работал на машине, работал напряженно. Мы подошли к нему и, смеясь, заговорили:

Я отвел его в сторону и снова глаз-на-глаз спросил: