Соломон ВОЛОЖИН

2000 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ФОРУМ ХРОНОСА

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

Тайна Платонова

Часть 2

Пограничье

Глава 7

О повести “Джан”

“Джан” написан в то же время, что и “Такыр”. В нем то же сладострастие к пустыне, к аскетизму, к умерщвлению плоти во имя духа. И, наоборот, антипатия ко всяческому ублажению плоти.

Вот люди, голодающие в переходе по пустыне, набрели на одичавших овец (а ведет людей враг народа Нур-Мухаммед):

“Затем началась еда. Люди ели мясо без жадности и наслаждения, выщипывая по небольшому куску и разжевывая его слабым, отвыкшим ртом. Лишь один Нур-Мухаммед ел много и быстро, он отрывал себе мясо пластинами и поглощал его, потом, наевшись, глодал кости до полной их чистоты и высасывал мозг изнутри, а в конце еды облизал себе пальцы и лег на левый бок спать для пищеварения”.

Платонов принципиален: когда настоящий друг народа, Назар Чагатаев, привел грузовик с пищей и насытил людей до отвала, то читатель видит: ни для автора, ни для героя нет иллюзий, что кушать - это хорошо, а кушать много - это плохо не только физиологически, но и идейно:

“Чагатаев знал, что такое питание немного вредно, но он спешил накормить людей, чтобы в них окрепли их кости и чтобы они приобрели бы хоть немного того чувства, которым богаты все народы, кроме них,- чувство эгоизма и самозащиты”.

Само название “Джан”, являющееся названием народа беглецов из плохого мира, переводится с туркменского “душа, которая ищет счастья” (по крайней мере, есть такая авторская сноска в одном издании этой повести). А ведь так назвался народ неимущих. Принципиально неимущих: чтоб не загубить душу за имущество.

Главная интрига повести строится на том, что этот принципиально неимущий народ не верит, что с социализмом в Средней Азии кончилась эксплуататорская эра, губящая души, и не хочет жить нормально, не хочет обустраиваться и не то что полуживет, а еще меньше. А уполномоченный ЦК компартии Узбекистана, Назар Чагатаев, полукровка, сын русского и туркменки, выходец из этого народа,- джан,- получивший высшее образование в Москве, сумел переубедить свой народ.

Куда как милый душе Платонова взгляд на жизнь был у этого народа (если такой народ на самом деле существовал, а не выдуман Платоновым). И, думаю, не требует уже доказательства, насколько лично дорогие мысли отдал автор мудрецам этого народа:

- Я слыхал,- равнодушно сказал Суфьян,- мы знаем - богатые умерли все. Но ты слушай меня,- Суфьян погладил старый московский башмак Чагатаева,- твой народ боится жить, он отвык и не верит. Он притворяется мертвым, иначе счастливые и сильные придут его мучить опять. Он оставил себе самое малое, не нужное никому, чтобы никто не стал алчным, когда увидит его”.

А ведь платоновский Суфьян как бы предвидел все: что придут счастливые и сильные - это бюрократы, что станут мучить народ - взять хоть нынешнюю аральскую катастрофу и вырождение окрестного населения.

Ну, а Платонов предвидел катастрофу коллективистского социализма от курса на потребительство.

Но в “Джане” его интересует немного другой вопрос, поэтому главного героя, Чагатаева, он таким провидцем не делает.

Впрочем, даже ему он дал на миг прозреть истину, истину в этом своем, платоновском, духе.

Тут надо напомнить (или объяснить), что это был за миг. Фабула, эта уже названная главная интрига повести осложнена. Чтобы спасти народ от малярии, Чагатаев ходил за сто-сто пятьдесят километров в поселок за хинином. Пока он отсутствовал, другой уполномоченный, районный, Нур-Мухаммед, тайный враг народа (каких модно было в те годы везде находить) повел полубессознательный от вечного голода народ в Афганистан, в рабство. Но Чагатаев их догнал и людей, в конце концов, отбил, Нур-Мухаммеда прогнал, и народ вернулся обратно в свою Сары-Камышскую впадину, только не в заболоченное малярийное место. Там хоть вода была, не то, что в походе. И в походе люди настрадались до неописуемой степени (Платонов, впрочем, описал). Так что даже легендарный ад Сары-Камыша мог показаться чем-то лучшим, чем перенесенное. И вот на волне этого улучшения можно было рассчитывать побудить народ начать обустраивать свою жизнь и перевести ее на ступень выше.

Надо также напомнить старую легенду об этой впадине:

“Чагатаев слышал в детстве это устное предание и теперь понимал его полное значение.

[Это ему только кажется, что понимал.]

В далеком отсюда Хорасане, за горами Копет-Дага, среди садов и пашен, жил чистый бог счастья, плодов и женщин - Ормузд, защитник земледелия и размножения людей, любитель тишины в Иране. А не север от Ирана, за спуском гор, лежали пустые пески; они уходили в направлении, где была середина ночи, где томилась лишь редкая трава, и та срывалась ветром и угонялась прочь, в те черные места Турана, среди которых беспрерывно болит душа человека. Оттуда, не перенося отчаяния и голодной смерти, бежали темные люди в Иран. Они врывались в гущи садов, в женские помещения, в древние города и спешили поесть, наглядеться, забыть самих себя, пока их не уничтожали, а уцелевших преследовали до глубины песков. Тогда они скрывались в конце пустыни, в провале Сары-Камыша, и там долго томились, пока нужда и воспоминание о прозрачных садах Ирана не поднимали их на ноги... И снова всадники черного Турана появлялись в Хорасане, за Атреком, в Астрабаде, среди достояния ненавистного, оседлого, тучного человека, истребляя и наслаждаясь... Может быть, одного из старых жителей Сары-Камыша звали Ариманом, что равнозначно черту, и этот бедняк пришел от печали в ярость. Он был не самый злой, но самый несчастный, и всю свою жизнь стучался через горы в Иран, в рай Ормузда, желая есть и наслаждаться, пока не склонился плачущим лицом на бесплодную землю Сары-Камыша и не скончался”.

Такова легенда. А вот как ее переосмыслил Чагатаев в тот знаменательный миг возвращения народа из более плохого места в чуть лучшее.

“Вечером... народ перешел последние светлые пески - границу пустыни - и начал спускаться в тень впадины. Чагатаев вглядывался в эту землю - в бледные солонцы, в суглинки в темную ветхость измученного праха, в котором, может быть, сотлели кости бедного Аримана, не сумевшего достигнуть светлой участи Ормузда и не победившего его. Отчего он не сумел быть счастливым? Может, оттого, что для него судьба Ормузда и других жителей дальних, заросших садами стран была чужда и отвратительна, она не успокаивала и не влекла его сердце,- иначе он, терпеливый и деятельный, сумел бы сделать в Сары-Камыше то же самое, что было в Хорасане, или завоевал бы Хорасан...”

Миг истины для Чагатаева. Но Платонов, художественно исследовавший жизнь,- нет! полужизнь, менее, чем полужизнь,- народа джан и пришедший к выводу, что она уже все-таки находится за гранью допустимого, какой бы высокой моральностью и добровольностью она ни оправдывалась, - Платонов все же вводит скрытую иронию к мгновенной переориентации Чагатаева на активизм во благо народа, материальное благо (это буквально следующие за цитировавшимися строки):

“Чагатаев любил размышлять о том, что раньше не удалось сделать людям, потому что как раз это самое ему необходимо было исполнить”.

Благие, мол, мечты, да уж больно быстро: ведь “для веселия планета наша мало оборудована”.

Но то - Платонов. А Чагатаев - иное: выбравшись из худшей беды, “он теперь отдохнул и опомнился: по-прежнему все в жизни стало возможным, самая лучшая участь осуществима немедленно”. А эта лучшая участь и немедленность имела под собой такую базу на их новом месте жительства: горный ручей и озеро - достаточно воды для существования весной и вначале лета, много черепах, несколько слепых ущелий, заполненных травой перекати поле и приблудившихся десять овец и один баран. Все это на человек сорок.

Впрочем, ирония Платонова очень мягка. Чагатаев действительно лучший из большевиков: предельно тактичный и осторожный - не в пример тем, кто руководил в реальной действительности.

Однако, сколь ни расположен Платонов к Чагатаеву, но спасти его и всю повесть от фальши автор не мог, взявшись сделать большевика победителем. Не мог, ибо - повторяю опять и опять - для непотребительского веселия планета наша мало оборудована.

Смотрите, как, по Платонову, народ джан убедился, что можно начинать жить, а не постепенно умирать. Народ оставил Чагатаева в Сары-Камышской впадине и пошел по миру. Ну, и как, каждый, включился в мир? А главное, как сумел заработать на обзаведение хозяйством?

“Ели они мало, - они отвыкли за прежнюю жизнь,- бедняки городов казались им купцами, одежда на них еще держалась,- поэтому деньги у каждого человека стали собираться”.

Так, во-первых, тут у Платонова накладка. Судя по описанию жизни народа в Сары-Камыше, одеждой назвать те отрепья, что на них были, нельзя. Не могли они сэкономить на одежде. И потом, во-вторых, сколько ж это должна стоить простейшая одежда, чтоб, экономя на ней, можно было б купить овец, ишаков, верблюдов... И сколько - еда... Выходит, одевайся и питайся люди нормально, они не могли б скопить деньги. И не то, чтоб за год (как по повести), а и вообще б не могли, что мы и видим теперь в СССР - 40 (или сколько там?) миллионов из 280 живут ниже черты бедности. И изрядная их доля - как раз в Средней Азии.

Так что не оборудован был социалистический-по-сталински мир для веселия неплатонического, телесного. А Платонов - в конце повести - сцены веселия в Сары-Камыше развертывает перед нами. Happy end. Чем не фальшь?

Но это - в конце. Этот хороший конец, впрочем, все время предчувствуешь, что само по себе плохо. Есть, однако, явная фальшивая нить, тянущаяся сквозь всю повесть: от первых ее строк до последних. Это интимная сфера Чагатаева.

Задание, которое взял на себя Платонов в “Джане”: продемонстрировать благотворность некрайнего аскетизма. Для выполнения такого задания он, с одной стороны, показал пагубность крайностей добровольного аскетизма (и это ему удалось). Но, с другой стороны, ему пришлось утверждать нечто, своей натуре противоестественное, барочное - достижимость гармонии, да еще в ближайшем будущем. Одним из феноменов этого ближайшего будущего в личной сфере понимается брак Чагатаева с московской студенткой Ксеней. А весь сюжет - так получается - движение к этому образу идеала. Само спасение народа джан оказывается лишь эпизодом, оттягивающим достижение этого идеала. И оттяжка, оказывается, нужна, чтоб Ксеня выросла и достигла брачного возраста, удовлетворяющего русскому обычаю.

А идеал не идеал, получается, если невеста не девушка. Значит, на время действия сюжета она должна быть девочка и суженая. Пожалуйста. Платонов так и устраивает:

“- Ксеня тебя тоже полюбит... Я воспитаю ее, внушу ей память о тебе, сделаю из тебя героя. Ты надейся, Назар,- годы пройдут быстро...”

Это говорит мать Ксени - Вера.

Вот и прошли эти годы у Назара в спасении народа джан. И Вера - мы это в конце повести видим - сдержала свое слово Назару.

Далее. Получается, идеал не идеал, если нетемпераментна эта пара - Ксеня и Назар. Ну, так пожалуйста. В самой последней главе Платонов не поскупился на нужные черточки для выросшей Ксени. А Назару (полукровке) не отказал в азиатской чувственности, в чем мы убеждаемся по его отношениям с девочкой Айдым из народа джан (когда он этот народ спасал) и с проституткой Ханом (когда он ходил, разбредшийся народ джан искал).

Далее. Получается, идеал не идеал, если жизнь мужчину истрепала физически и нравственно, или если он, наоборот, как теленок. Ну, так пожалуйста. Он и не девственник - у него была давно какая-то любовница - студентка (и она очень кстати - для его нравственной чистоты - умерла); и, пожалуйста, Назар не бабник: Айдым - девочка, и он ее лишь целует и зацеловывает, и обнимает, и - лишь как ребенка (и очень кстати не замечает, что та в него неосознаваемо для себя влюблена); и он, пожалуйста, годы живет в воздержании, и он, пожалуйста, не ангел - дает себе раз отдушину: с проституткой Ханом.

Далее. Идеал, получается, не идеал, если не жить в Москве. Ну, так пожалуйста. Спасение джан оказывается командировкой, а не назначением в Среднюю Азию. А московская прописка - пожалуйста: Назар успевает жениться в промежутке времени между своим выпускным балом в институте и отбытием на место командирования после института. Жена - москвичка.

А как же с нравственной чистотой перед Ксеней? Пожалуйста. Назар со своей женой не живет, ибо она беременна (от другого). А во время родов - очень кстати - умирает (как и первая любовница). И Ксеня (очень кстати для своего будущего счастья) переписывает квартиру на Чагатаева.

Да Ксеня-то откуда знает скороспелую жену Чагатаева? А это ее мать - Вера. Только мать может пожертвовать для своей дочери мужем, убедившись, что он очень хороший человек, пожертвовать - влюбив в него дочку.

Да где ж отец этих детей: великовозрастной Ксени и младенца, который, кстати, очень кстати, родился мертвым? Это разные люди: один - давно бросил Веру и Ксеню, другой незадолго до родов, опять же кстати, умер, обеспечив возможность будущей московской прописки Назара и сам брак Назара с Верой.

Ну а с чего это Назар спешно женится на такой беременной, что жить с нею нельзя? Неужели из-за будущей прописки? Высокоморальный Чагатаев так не мог. Он влюбился жутко? Вера красавица? Да нет. Она уродина. Просто он увидел на выпускном балу, что она несчастна, и движение его души было прямо-таки автоматическим: от сострадания к любви. А поскольку он человек цельный, то полюбив душою он не пожелать ее не мог. А невозможно ж для него, получается, желать и не жениться.

Да как же он мог возжелать беременную? Это ж противоестественно. Пожалуйста. На ней не было заметно. Все было еще очень рано. И все было еще можно.

А что ж она ему не давалась и после женитьбы? А она, оказывается, предвидя встречу Назара со своей дочерью красавицей Ксеней, предвидя его влюбленность в Ксеню и обеспечивая чистоту их будущих отношений, берегла Назара от себя.

На черта ж ей было выходить за него замуж? А она, оказывается, не была уверена в себе, что ему не отдастся и, значит, получается, надо было быть на всякий случай замужем за ним!..

Можно ли исчерпать все мещанские пошлости, которые нагородил в интимной сфере Чагатаева Платонов? Этот хитроумный Платонов...

Неужели он не ведал, что творил?!

Ей-богу, после неполной инвентаризации, что я сейчас произвел, на ум приходит мысль, что Платонов тайно посмеялся над идеалом Чагатаева в жизни личной, а может, и над социалистическим неаскетическим идеалом и осуществимостью такого идеала в ближайшем будущем. Так что неудивительно, что “Джан” в свое время не хотели печатать в СССР.

Зато в полном соответствии со сверхисторическим оптимизмом насчет аскезы в принципе Платонов в “Джане” непредвзято исследует аскетизм до последних его границ и крайностей и объективно приходит к выводу, что крайности - неприемлемы. Это слишком очевидно в повести, и разбирать тут нечего. Приведу лишь прекрасный образный пример такого негативизма - двойную картину над Вериной кроватью:

“Картина изображала мечту, когда земля считалась плоской, а небо - близким. Там некий большой человек встал на землю, пробил головой отверстие в небесном куполе и высунулся до плеч по ту сторону неба, в странную бесконечность того времени, и загляделся туда. И он настолько долго глядел в неизвестное, чудное пространство, что забыл про свое остальное тело, оставшееся ниже обычного неба. На другой половине картины изображался тот же вид, но в другом положении. Туловище человека истомилось, похудело и, наверно, умерло, а отсохшая голова скатилась на тот свет - по наружной поверхности неба, похожего на жестяной таз,- голова искателя новой бесконечности, где нет конца и откуда нет возвращения на скудное, плоское место земли”.

Человечество со смехом прощается со своими недостатками...

Впрочем, в “Джане” больше спокойствия, негативного спокойствия насчет крайностей аскетизма (Молла Черкезов от голодной жизни ослеп, Суфьян потерял ко всему интерес, мать Чагатаева, чтоб себя прокормить, целый день ищет в пустыне не окончательно усохшую траву, женщина стала буквально Г-образной, дети у мужей и жен - от дистрофии - не ожидаются и т. и т. п.). И обо всем - с олимпийским спокойствием.

К содержанию

Здесь читайте:

Энциклопедия творчества Андрея Платонова

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

 Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

на следующих доменах: www.hrono.ru
www.hrono.info
www.hronos.km.ru

редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС