   |
| |
 |
Соломон ВОЛОЖИН |
2000 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCФОРУМ ХРОНОСАБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСА |
Тайна ПлатоноваЧасть 3.О второй половине зрелого творчества Платонова(на примере романа “Чевенгур”)Глава 12.Платонов - за коммунизм. Довод первый
Не прав я был в своей длиннейшей самоцитате из прежней попытки понять Платонова в упоре на темноту идеи. Она не так уж темна. Она с ошибкой. А ошибка, хоть и неизбежна, не отменяет идею. Внедрение идеи было необходимо, ибо иначе не было б прогресса. Сейчас, из нашего далека, видно, в чем была необходимость ошибочного социализма и в чем заключался-таки прогресс для человечества от ошибочного социализма - в уступке капитализма социалистической идее справедливости: нельзя,- понял капитализм,- слишком уж эксплуатировать большинство - плохо будет, будет революция и море крови. Действительно, смотрите. Как ни ориентировала вторая промышленная революция (XIX века) производство на массовый характер, потребление на массовое ориентировано не было: слишком мало давал капиталист зарабатывать рабочему. Отсюда - периодические кризисы перепроизводства, страдания народа и отсюда революции в самых слабых звеньях: в России, в Мексике. Действительно. Нужно было страшное кровопролитие революции, гражданской войны, нужна была победа в жестокой борьбе ожесточившейся революции (в России), нужно было, чтоб утвердилась альтернатива капитализму, чтоб при очередном экономическом кризисе, в великую депрессию конца 20-х - начала 30-х годов, родилась или, по крайней мере, развилась идея регулирования рынка в интересах и потребителя и производителя. Нужно было страшное потрясение социальной конфронтации, чтоб настала эра социального компромисса. Нужна была победа ужасного вида социализма, чтоб ужасный вид капитализма - монополистический - с испуга, мирно, стал антимонополистическим, вполне приемлемым для (ставшего мещанским) большинства. Россия оказалась жертвой в этом зигзаге истории, но человечество выиграло. Прогресс свершился. Платонов этой конкретики не предвидел. Но в каком-то самом общем виде предчувствовал.
Но как я это докажу? Ведь везде-везде в романе Платонов пишет или прямой или несобственно-прямой речью. И, получается, на его счет я не могу впрямую отнести ничего. Даже пейзажи у него выражают переживания героев, а не автора. Я не согласен с Кожиновым, который считает, что Платонов в частности потому новатор, что в его прозе - голоса самой природы звучат. Нет. Не природы. Героев. Здесь Платонов как раз вполне традиционен. Что бы он ни написал в “Чевенгуре”, может быть отнесено к тому или иному персонажу. Например, самый сложный случай: лунный (помните?) пейзаж, когда два Двановых гуляли по степи. Мертвенность луны - это, с точки зрения Александра, - красота мира с точки зрения Прокофия, красиво приспособившего социализм для своей алчности. Но вот, по крайней мере, в одном месте можно сказать, что Платонов обнаружил себя впрямую. Место это знаменательное - описание ночи накануне, мол, наступления коммунизма в Чевенгуре - и выражает оно переживания главного создателя этого коммунизма.
“Над всем Чевенгуром находилась беззащитная печаль - будто на дворе в доме отца, откуда недавно вынесли гроб с матерью и по ней тоскуют, наравне с мальчиком-сиротой, заборы, лопухи и брошенные сени. И вот мальчик опирается головой в забор, гладит рукой шершавые доски и плачет в темноте погасшего мира, а отец утирает свои слезы и говорит, что - ничего, все будет потом хорошо и привыкнется. Чепурный мог формулировать свои чувства только благодаря воспоминаниям, а в будущее шел с темным ожидающим сердцем, лишь ощущая края революции и тем не сбиваясь со своего хода. Но в нынешнюю ночь ни одно воспоминание не помогало Чепурному определить положение Чевенгура. Дома стоят потухшими - их навсегда покинули не только полубуржуи, но и мелкие животные; даже коров нигде не было,- жизнь отрешилась от этого места и ушла умирать в степной бурьян, а свою мертвую усадьбу отдала одиннадцати людям - десять из них спали, а один бродил со скорбью неясной опасности. Чепурный сел наземь у плетня и двумя пальцами мягко попробовал росший репеек: он тоже живой и теперь будет жить при коммунизме. Что-то долго никак не рассветало, а уже должна быть пора новому дню. Чепурный затих и начал бояться - взойдет ли солнце утром и наступит ли утро когда-нибудь, - ведь нет уже старого мира! Вечерние тучи немощно, истощенно висели на неподвижном месте, вся их влажная упавшая сила была употреблена степным бурьяном на свой рост и размножение; ветер спустился вниз вместе с дождем и надолго лег где-то в тесноте трав. В своем детстве Чепурный помнил такие пустые остановившиеся ночи, когда было так скучно и тесно в теле, а спать не хотелось, и он маленький лежал на печке в душной тишине хаты с открытыми глазами; от живота до шеи он чувствовал в себе тогда какой-то узкий ручей, который все время шевелил сердце и приносил в детский ум тоску жизни; от свербящего беспокойства маленький Чепурный ворочался на печке, злился и плакал, будто его сквозь середину тела щекотал червь. Такая же душная, сухая тревога волновала Чепурного в эту чевенгурскую ночь, быть может, потушившую мир навеки. - Ведь завтра хорошо будет, если солнце взойдет,- успокаивал себя Чепурный.- Чего я горюю от коммунизма, как полубуржуй!.. Полубуржуи сейчас, наверное, притаились в степи или шли дальше от Чевенгура медленным шагом; они, как все взрослые люди, не сознавали той тревоги неуверенности, какую имели в себе дети и члены партии,- для полубуржуев будущая жизнь была лишь несчастной, но неопасной и незагадочной, а Чепурный сидел и боялся завтрашнего дня, потому что в этот первый день будет как-то неловко и жутко, словно то, что всегда было девичеством, созрело для замужества и завтра все люди должны жениться. Чепурный от стыда сжал руками лицо и надолго присмирел, терпя свой бессмысленный срам”. Казалось бы, все здесь выражает Чепурного, а насколько с ним солидарен автор - загадка. Но перечитайте вот эти слова:
“...все взрослые люди не сознавали той тревоги неуверенности, какую имели в себе дети и члены партии”. Почему множественное число, если это Чепурный так думает? Ведь Чепурный не умеет обобщать, это десятки раз в романе видно.
“...он вбирал в себя жизнь кусками,- в голове его, как в тихом озере, плавали обломки когда-то виденного мира и встреченных событий, но никогда в одно целое эти обломки не слеплялись, не имея для Чепурного ни связи, ни живого смысла”. Этот человек конкретики не мог сделать вывод о сходстве между детьми и коммунистами - сходстве первооткрывателей жизни. Чувствовать - мог, а выразить, сформулировать - нет. Недаром при нем всегда был Прошка Дванов - чтоб формулировал то, что Чепурный чувствовал и невнятно выражал. А в ту заветную ночь Прошки возле Чепурного не было. Чепурный вообще был в ту ночь один: в Чевенгуре было одиннадцать человек, “десять из них спали, а один бродил со скорбью неясной опасности”. Чепурный даже собственных чувств не понимает. Он волнуется как открыватель практического коммунизма: Чевенгур от имущего люда вчера очистили, значит, завтра - коммунизм. Впервые в мире! Как же это будет?!. Это как ребенок, на свой страх и риск впервые поползший, шагнувший, или поплывший, или поехавший на велосипеде, затаив дыхание ждет - что же будет. И Чепурному вспоминаются-таки эпизоды детства - времени интенсивнейшего открывания нового, вспоминаются эпизоды юности. Но эти “обломки мира” грузнут в конкретике: неведомая будущая хорошая жизнь без матери, до бессонницы неведомая ночью маленькому мальчику завтрашняя жизнь, неведомая будущая хорошая жизнь после потери невинности... Чепурный эти ассоциации свои осмыслить связанными не может. Не может их осмыслить связанными и с собой как устроителем коммунизма. Тем более - с коммунистами вообще как устроителями коммунизма в исторически короткий срок. Ведь между коммунистом Чепурным и коммунистами вообще - большая разница, Чепурным осознаваемая. Он ведь приоритет свой осознает. Он знает, что из губкома идут циркуляры, трактующие о ряде последовательных ступеней к коммунизму, в которых Чепурный подозревает обман масс. Как же он может числить себя и, по крайней мере, нечевенгурских коммунистов одинаковыми первооткрывателями? И тем более он не может соотносить коммунистов (в историческом масштабе первооткрывателями таки для человечества) с детьми (первооткрывателями для себя). В общем, думаю, я доказал, что тут - во множественном числе (“члены партии”) - прорезался голос самого Платонова. И сравнение коммунистов с детьми здесь является оценкой, окрашенной позитивно. Это не скрытое сравнение с ребенком - Копенкина, размахивающего, в горечи, саблей в пустой комнате. Там - с Копенкиным - детская невоздержанность. Тут - с членами партии (ясно, что коммунистической, ибо была уже однопартийность) - детскость как символ творческого начала (дети тем большие гении, каждый, чем меньше их возраст; чем дальше, тем их открывательская деятельность слабеет; а старика уже вообще ничем не удивишь: Суфьян - в “Джане” - через пятнадцать лет увидел возвращающегося Назара Чагатаева, нового, в сущности, человека в пустыне, и убедился, что ничего нового на свете нет: он, Суфьян, видел Назара пятнадцать лет назад). Дети - в некотором смысле - символ нового, символ развития, символ рождения и расцвета. И Платонов вполне сознательно губит детей (единственного - в каждом произведении) и в “Чевенгуре” и в “Котловане”. Губит, потому что не время еще коммунизму быть на земле, как не время семимесячному младенцу сидеть. Но без попытки подняться не будет и сидения. Первоначальный капитализм в купеческих республиках Италии тоже был обречен на поражение. Но значит ли, что потерпела тогда поражение, так сказать, идея капитализма? Нет. И такое же “нет” чувствуется в позитивной окраске голоса автора, сравнивающего членов коммунистической партии с детьми. Можно, правда, сказать, что как развитие ребенка эволюционно, так - и общества. А революции - аномалии, которых лучше бы не было. Можно в защиту этой мысли сослаться и на самого Платонова, на цитату из “Чевенгура” же:
“Лесной надзиратель... сидел над старинными книгами. Он искал советскому времени подобия в прошлом, чтобы узнать дальнейшую мучительную судьбу революции... Лесной надзиратель читал сегодня произведение Николая Арсакова, изданное в 1868 году. Сочинение называлось “Второстепенные люди”, и надзиратель сквозь скуку сухого слова отыскивал то, что ему нужно было... “Откуда вы?- думал надзиратель про большевиков.- Вы, наверное, когда-то уже были, ничего не происходит без подобия чему-нибудь, без воровства существовавшего...” Арсаков писал, что только второстепенные люди делают медленную пользу. Слишком большой ум совершенно ни к чему - он как трава на жирных почвах, которая валится до созревания и не поддается покосу. Ускорение жизни высшими людьми утомляет ее, и она теряет то, что имела раньше. “Люди,- учил Арсаков,- очень рано начали действовать, мало поняв, следует, елико возможно, держать свои действия в ущербе, дабы давать волю созерцательной половине души. Созерцание - это самообучение из чуждых происшествий. Пускай же как можно длительнее учатся люди обстоятельствам природы, чтобы начать свои действия поздно, но безошибочно, прочно и с оружием зрелого опыта в деснице. Надобно памятовать, что все грехи общежития растут от вмешательства в него юных разумом мужей...” Правда - это прямо противоположно той, позитивной окраске сравнения детей с коммунистами? Но зато здесь Платонов дважды отгородился: лесничим и Арсаковым. Арсакова изда`ли через семь лет после отмены крепостного права в России, после отката революционной ситуации, порожденной этой отменой: освобождением крестьян, но без земли. Против чего Арсаков выступал: против возмущения крестьян или против их освобождения Александром II? Цари и так “додержали свои действия в ущербе”, что Россия ото всех в Европе (и шире) отстала с переходом к капитализму: с отменой крепостничества. Мог ли Платонов сочувствовать Арсакову? Так что опираясь на множественное число в словосочетании “дети и члены партии”, можно сказать, что революцию и коммунистов Платонов, да позволено будет мне так выразиться, оправдал. И, конечно, не только этим единственным (каламбур) множественным числом. К содержаниюЗдесь читайте:Энциклопедия творчества Андрея Платонова
|
|
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
|
Проект ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,на следующих доменах: www.hrono.ru
|
