Юрий ТЕПЛОВ

БОЛЬШАЯ РАЗБОРКА
(Окончание. Начало в № 1)

12

Уханов приехал в Таллин на следующий день. Накануне он раз пять звонил Вовочке, но тот не отвечал. Его секретарша сообщила, что шеф работает у клиента.

 

— У банкирши? — уточнил Уханов.

Та замялась и как-то неопределенно подтвердила догадку Уханова...

Таллин встретил адвоката дождем. В эту пору в Прибалтике всегда дожди.

Судейские чиновники были сама любезность. Дело о депортации Ручкина предоставили незамедлительно. Слеплено оно было на совесть. Однако обвинительное заключение вызывало вопросы. В нем было несколько ссылок на уголовное дело, заведенное на Ручкина в прошлом году.

 

— Мне нужно ознакомиться с уголовным делом Федора Ручкина, которое вы рассматривали чуть больше года назад,— сказал он круглолицему председателю.

 

— Увы,— сочувственным тоном произнес тот,— оно находится в архиве политической полиции. Но вы не беспокойтесь, я подскажу, как вам поступить.— Судья блестяще говорил по-русски, видимо, окончил московский либо питерский юрфак.— Вы должны написать ходатайство министру юстиции, тот ознакомит с ним генерального прокурора. Дальше — проще: по ступенькам. Начальник политической полиции, думается, с большим желанием наложит резолюцию с разрешением ознакомить вас с уголовным делом господина Ручкина.

Уханов ровно бы погружался в вату: мягко, глухо и душно.

 

— Почему уголовное дело находится в политическом архиве? — спросил он.

 

— Вы же популярный у себя на родине адвокат! Прекрасно понимаете, что грань между уголовщиной и политикой размыта. Особенно в России.

 

— Вы уверены, что я ознакомлюсь с делом до процесса?

 

— Скажите, в чем сегодня можно быть уверенным?

 

— Вас понял. Я буду ходатайствовать о переносе процесса.

 

— Ходатайствуйте. Возможно, суд и прислушается. Но я не уверен...

Уханов возвращался в отель в скверном настроении. Итальянский гонорар удалялся от него семимильными шагами. Надо принять в номере душ, улечься на широкую кровать и все обдумать. Стандартные ходы тут не годились... И еще этот остолоп Ручкин умотал в Питер в такой ответственный момент. Один из его приятелей-активистов, поколебавшись, дал Уханову питерский телефон. Ручкин оказался у какой-то бабенки с прокуренным голосом. Она сразу повесила трубку. И лишь на повторный звонок соизволила позвать:

 

— Федюнчик! Тебя какой-то адвокат...

"Федюнчик" обещал выехать "в сей же момент", но до сих пор не объявился.

В холле отеля Уханова поджидали журналисты.

 

— Надеетесь выиграть процесс?

Уханов взял себя в руки. Улыбка на такой случай была у него отработана.

 

— Обязательно,— бодро ответил он.

 

— На чем основан ваш оптимизм?

 

— Я был бы плохой адвокат, если бы до процесса выдал вам информацию, способную повредить клиенту.

 

— Вы виделись с подзащитным?

 

— Естественно.

 

— Но его же нет в Таллине?

 

— Кто это вам сказал!

Журналист, задавший последний вопрос, сунул диктофон в карман и куда-то помчался.

 

— Как вы относитесь к государственному обвинителю? — спросила пухлогубая малышка.

 

— Как к человеку, который одну штанину снимает, а другую надевает.

 

— Поясните.

 

— Попробуйте — и поймете.

 

— Что вы можете сказать о нашем демократическом парламенте?

 

— Что можно сказать о слепом, который смотрит в микроскоп? Но это мое сугубо личное мнение.

 

— Где вы встречались с Ручкиным?

 

— Даю слово, что не в борделе...

Продравшись сквозь толпу журналистов, Уханов наконец оказался в своем одноместном номере... Принял душ, улегся на кровать с намерением разложить все по полочкам. Прикрыл глаза и... уснул, как провалился в черноту, где перепутались сон с явью. Все было расплывчато, кроме лица отца. Он держал его, Борьку, на коленях, а смотрел на мать, молча и укоризненно. Мать говорила:

 

— Тебя ж объявили после ленинградского дела врагом народа.

Отец молчал.

 

— Что я должна была делать? Идти за тобой по этапу?..

И вот уже не отец, а дед — комбриг, рядом с короткозадым трофейным БМВ. А за рулем щерится дядя Володя Кузьмин.

 

— Не может быть безвыходных положений, Борька,— говорил дед.— Обязательно есть выход, который никто не учел. Походи вверх ногами — и увидишь.

 

— Но ты же не увидел, дед. Иначе бы тебя не расстреляли...

 

— Кто тебе такую дурь сказал? Вот он я...

Дед-комбриг исчез из сновидения. В дымном далеке замаячило холеное лицо генерала-диссидента Кулагина. То ли сон продолжался, то ли накрыла калейдоскопная явь, в которой он, Уханов, только что основавший частную адвокатскую службу, защищал интересы опального генерала. Тогда Совет Министров агонизирующего, но еще великого государства лишил его званий, наград и даже пенсии. Об этом свидетельствовали выписки из протокола заседания Совета Министров, подписанные Плачущим Большевиком. Генерала обвинили в том, что он разгласил в западной прессе служебные тайны.

Уханов понимал, что строить защиту на доказательствах "тайна — не тайна" практически бесполезно. Во-первых, это неподъемный воз бумаг, а во-вторых, никто ему не позволит копаться в засекреченных документах. Надо было искать нестандартный ход. Через двое суток он его нашел.

Раздобыл список всех министров и каждому сочинил депутатский запрос. Была у него знакомая депутатша Алина, попавшая в последний державный парламент на митинговой волне. Очень уж гневно и красиво она ниспровергала всех и вся.

Депутатша приняла его в отделанном дубовыми панелями кабинете.

 

— Давайте глянем, что вы раскопали про товарищей,— последнее слово прозвучало в ее нежных устах как ругательство.— Так. "Министру деревообрабатывающей... Почему не присутствовали на заседании 22-го июля сего года, где обсуждался вопрос о строительстве Байконурского деревообрабатывающего комбината... С уважением..." Он что, на самом деле не присутствовал?

 

— Увы! — сымпровизировал Уханов.

 

— Информация что надо! — прищурила она глаза.— Спасибо, Боренька. С удовольствием подписываю... А эти четырнадцать министров,— подняла она стопку листов,— тоже не были на заседании?

 

— Не были.

 

— Вот она, совковая действительность,— негодующе произнесла депутатша.— И это называется правительство... Кстати, Боренька. Почему тут обозначен какой-то посторонний телефон?

 

— Это один из моих телефонов. Я беру на себя функции вашего помощника.

 

— Какая честь! — жеманно улыбнулась депутатша.— Вы по-прежнему не женаты?

Разговор принимал нежелательное направление, и Уханов мягко перевел стрелку.

 

— Я соберу для вас всю информацию, а вы с блеском озвучите ее с высокой трибуны.

 

— Да, я умею воздействовать на аудиторию,— со скромностью в голосе произнесла она и потупилась.

"Вот дурища-то! — подумал Уханов.— Любой тупарь сообразил бы насчет запросного подвоха... Но микрофонить умеет..."

Первым на запрос откликнулся помощник министра деревообрабатывающей. Позвонил по телефону:

 

— Вы намекните своей шефине, что подписанная ею бумага — нонсенс. На Байконуре деревья не растут, и строить там комбинат — идиотизм. И заявляю вполне ответственно, что 22 июля не было никакого заседания.

То, о чем помощник заявил ответственно, было для Уханова самым важным.

 

— Запрос зарегистрирован,— ответил он,— потому пришлите, пожалуйста, за подписью министра официальный ответ.

 

— Нет проблем. Но вы все же намекните, что нехорошо отрывать занятых людей от дела подобной чепухой.

 

— Обязательно...

О том, что в означенный день не было никакого заседания Совета Министров, сообщили еще четырнадцать министров. Значит, и протоколы, и выписки из них — сплошная липа. На этом Уханов и построил защиту.

Представитель правительства пытался было оспорить первый министерский ответ, но после зачтения остальных растерялся и выглядел убогим странником. Уханов виртуозно размазал всех гонителей генерала-диссидента. Судьям ничего не оставалось, как удовлетворить его иск к правительству.

Иностранные журналисты торопливо передавали сообщения в свои агентства. Уханова и Кулагина поздравляли все первые российские демократы — те, что пришли вместе с Меченым. Набиравшая популярность Алина даже чмокнула адвоката в губы, забыв, что он слегка ее надул.

 

— Я тебе, Боренька, помогла, так ведь?

 

— Так, Алина Георгиевна, так...

На другой день Уханов удостоился чести быть принятым Плачущим Большевиком. Премьер долго и грустно разглядывал его, затем укоризненно произнес:

 

— Жаль, что такие умные люди, как вы, переходят в стан врагов государства.

 

— Разве Кулагин враг?

Премьер не ответил. Отпустил его усталым и брезгливым жестом.

Генерал и самому Уханову не нравился, впрочем, как и некоторые другие клиенты. Но генеральский гонорар был очень даже нелишним в те дни. Наличие валюты у Кулагина, отсудившего у государства пенсию, Уханова не удивило. За интервью в западной прессе, вознесшей его до небес как борца за права человека, платили неплохо.

Выигранный Ухановым процесс обошел все зарубежные средства массовой информации и заложил основу его популярности. Почему Артем Золотов и вышел вскоре на него...

Прокручивал все это в полудреме Уханов и вдруг обнаружил, что давно уже не спит. Чувствовал он себя, будто народившийся месяц. И уверовал: должен быть в деле Ручкина тайный, никем не обнаруженный ход, лаз, туннель... Надо только найти его, а потом на белом коне в Рим.

Федор Ручкин оказался суетливым, говорливым и полным собственной значимости.

 

— Извините за задержку,— произнес он, появившись в номере отеля.— Встречался с правозащитниками. Чтобы донести до просвещенной Европы ужасы дискриминации.

Он напомнил Уханову майора Лепешкина первых лет перестройки, крикливого, красующегося даже перед самим собой, пробившегося на скандалах в комиссию по разгону армейских политорганов и со смаком изгонявшего своих бывших начальников.

 

— Мы с Лепешкиным вместе в ВПА учились,— горделиво подтвердил мысли адвоката Ручкин, усевшись в кресле.— Будили творческую мысль во времена застоя.

Уханов прервал его:

 

— Расскажите, в чем состояло обвинение по вашему предыдущему делу. Как звучало постановление суда. В формулировках будьте как можно точнее.

 

— Меня обвинили в разжигании межнациональной розни.— Он сделал паузу.— А я обвинил эстонские власти в дискриминации русскоязычного населения. Следователь — идиот. Обозвал меня дураком. Когда я заявил об этом прокурору, тот не принял никаких мер. В прессе процесс почти не освещался. А ведь я отсидел почти полгода.

 

— Вы были задержаны на двенадцать суток,— поправил Уханов Ручкина.

 

— И полгода сидел на подписке о невыезде.

 

— Вернемся к постановлению суда. Как оно сформулировано?

 

— Что-то вроде порицания. Или предупреждения.

 

— Точнее?

 

— Разве запомнишь всю их абракадабру! В общем, оправдали. А теперь требуют депортации. Меня, прожившего в Таллине большую часть жизни! И опять за разжигание межнациональной розни... Вы думаете, легко получить разрешение на митинг?..

Ручкин говорил, будто выступал с трибуны. Обзывал кого-то фашистами и даже фалангистами. Уханов перестал его слушать. В этом деле Ручкин был не помощник. Защищать надо не его как личность, а общину в его лице. Интуиция не подвела адвоката: в том, первом, деле скрывалась какая-то информация. Если Ручкин не врет, обвинение в разжигании межнациональной розни в тот раз отпало. Значит, дело надо заполучить во что бы то ни стало.

 

— Мой совет вам, Федюнчик,— не удержался на прощанье от шпильки Уханов,— на все вопросы в ходе процесса отвечать односложно: да, нет. Никаких лозунгов и заявлений для прессы. В этом случае ваша фамилия прозвучит на весь мир, беру задачу на себя.

Ручкин даже изменился в лице от такой перспективы.

 

— Во всем буду следовать вашим указаниям, товарищ адвокат...

Уханов сидел в кафе отеля, когда почувствовал, что кто-то на него смотрит. Скосил глаза направо и увидел высокую блондинку, разглядывающую его с неподдельным интересом. Поймав его взгляд, она поднялась, подошла к столику.

 

— Не будете возражать, если я составлю вам компанию?

Он хотел буркнуть: "Буду!", но что-то остановило его.

 

— Садитесь.

И тут же понял, что остановило. Чем-то она походила на Надежду Васильевну, только повыше ростом. Горькой складкой у рта? Длинной шеей?..

 

— Закажите мне что-нибудь выпить,— попросила она.

Уханов подвинул ей меню:

 

— Заказывайте.

Она спросила:

 

— Презираете?

 

— Нет. Понимаю.

 

— И что вы понимаете?

 

— Каждый зарабатывает на жизнь, как может.

 

— Проницательный вы человек. Но я только притворяюсь проституткой. Хотя мне это глубоко противно. Нищета одолела.

 

— Судя по платью, этого не скажешь.

 

— Это все, что осталось от прошлой жизни, господин коммерсант.

 

— По акценту вы — эстонка. С работой у вас проблем не должно быть...

 

— Я и работаю.

 

— Где же, если не секрет?

 

— В Федеральном суде. Бухгалтером.

Уханов ничем не выдал, как екнуло сердце. Может, здесь и скрывается замаскированный ход?

Заказ она сделала скромный: фужер "Мартини" и мороженое. Приподняла фужер, не решаясь пригласить Уханова к тосту. Он сам взял бокал.

 

— Как вас зовут?

 

— Рита.

 

— Меня — Борис. Понимаю ваше отвращение к случайным связям. Пью за партнерство.

 

— Шутник вы, господин коммерсант.

 

— Это вы верно подметили: люблю пошутить, особенно с такими приятными и естественными блондинками. Чтобы хохотали до колик внизу живота и в изнеможении падали на тахту.

Уханов, улыбаясь, нес околесицу. Сам же мысленно раскладывал все возможные варианты. Подсадка?.. Не исключено. Значит, чем больше бессмысленного трепа, тем лучше... Случайность?.. Тогда надо учесть чужие уши: о деле — только на улице... Главное, не ошибиться, определить, вычислить.

Он огляделся. Кафе как кафе. Заполнено на треть. Музыка звучит приглушенно. Танцующих и активно жующих пока нет. За стойкой бара мусолили соломинки две длинноногие девицы и прыщавый юнец с кошелем на поясе. Рядом за столиком ужинал плотный, курносый и скуластый немец с седым ежиком волос. Похоже, потомок русского солдата, переспавшего с немкой по праву победителя. Всего скорее, отставник бундесвера... В общем, ничего подозрительного. Но все равно береженого Бог бережет.

Допив бокал, блондинка Рита пытливо уставилась на Уханова.

 

— А ведь вы не коммерсант.

 

— Вы правы и не правы,— ответил он и тут же вновь перешел на игривый тон: — Не продолжить ли нам знакомство в более уютной обстановке?

 

— У вас в номере?

 

— Или у вас на квартире.

 

— У меня безработный русский муж. Ведет домашнее хозяйство. Страшно ревнив.

 

— Как говорит мой приятель: не лепите горбатого.

 

— Ваш приятель из уголовников?

 

— А вы ботаете по фене?

 

— Это общеизвестный оборот.

 

— Предлагаю для начала прогулку на свежем воздухе,— Уханов попытался заглянуть в глубину ее глаз. Но густая поволока не позволила это сделать.

 

— Надо же! Давно мне не попадались такие галантные кавалеры. Не возражаю.

Уханов щелкнул пальцами, подзывая официанта. Но тот рассчитывал скуластого немца.

 

— Я подожду вас у выхода,— сказала она, поднимаясь с кресла.

Официант рассчитал немца и скрылся за тяжелой портьерой. Отставной бундесверовец покинул зал. Уханов занервничал, ожидая официанта. Тот появился лишь через восемь минут, в бесстрастном полупоклоне склонился перед клиентом.

Уханов не стал ему выговаривать. Но потребовал сдачу, чтобы наказать за нерасторопность лишением чаевых. Тот неторопливо отсчитал мелочь, аккуратно положил на столик. Явное недовольство посетителя с лихвой компенсировалось сотней дойчмарок. Их ему вручил молчаливый немец за то, чтоб задержал этого русского клиента на десять минут.

В вестибюле блондинки не оказалось. Отошла куда-нибудь? Или исчезла, посчитав, что кавалер раздумал гулять по улицам?..

Уханов уселся в кресло, взял со столика эстонский журнал, лениво стал перелистывать, ни бельмеса не понимая в текстах. А сам наблюдал за выходом. И все же не заметил, откуда она появилась и как оказалась за его спиной. Сказала с грустной улыбкой:

 

— Я и надежду потеряла на прогулку. Не раздумали?

Уханов встал, согнул левый локоть, она взяла его под руку.

 

— Вероятно, вы были офицером, Борис? Дама слева, правая рука свободна для отдания чести. Угадала?

 

— Почти.

Они шли по ухоженному безлюдному скверику. Опавших листьев на дорожках и газонах почти не было, не то что в российских городах. Диванные скамейки тосковали по теплым человеческим задам.

Идея вызревала постепенно. Грех было не воспользоваться случайным знакомством, даже если блондинка — подстава. Он все равно останется при своих, просто процесс затянется на неопределенный срок. Да и не выгодно эстонцам привлекать к нему внимание: как-никак дело пахнет дискриминацией русскоязычных, не демократично получается... Зато если вариант сработает, у Уханова появляется шанс заполучить скрываемую информацию и найти в обвинении уязвимые места.

Он молча постелил на скамейку газету. Она, не дожидаясь приглашения, села.

 

— Ну, так что вы имели в виду, Борис, приглашая к партнерству? Секс в пляжной кабине?

 

— Я импотент, мадам.

 

— Не лгите.

Уханов не стал ее разубеждать. Лучше сразу быка за рога.

 

— Хотите заработать двести баксов?

 

— Хочу. Что я должна для этого сделать?

 

— Раздобыть телефон секретаря шефа политической полиции. Позвонить из здания суда, когда судьи разойдутся, и произнести по-эстонски текст, который я напишу по-русски. И сразу положить трубку.

 

— Это все?

 

— Да.

 

— Согласна.

 

— Опять адвокат хочет влезть в дело через задний проход,— проговорил Пилот, выслушав Ритуню.— Рискует мужик, идя на откровенную авантюру. Ни подготовки, ни страховки... Впрочем, это нас касается лишь боком.

 

— Но ты ведь не охотишься за ним, Юри? Он очень приличный человек.

 

— Успокойся. Не охочусь, а помогаю... Номер телефона тебе сложно узнать?

 

— У председателя есть такой справочник, но мне до него не добраться.

 

— Пусть это тебя не беспокоит, Ритуня. Все узнаю сам. И сделаю так, чтобы полицейский шеф отсутствовал, когда ты будешь звонить... Во сколько судьи расходятся?

 

— Редко кто задерживается после трех.

 

— Звони, когда разойдутся. А сейчас, извини, я должен переговорить с Ригой. Тебе лучше не слышать этого разговора.

Увидев, как на ее переносицу легла складка, Пилот погладил ее по голове.

 

— Не надо хмуриться, Ритуня. Я доверяю тебе. Но есть вещи, которые лучше не знать.

 

— Рижский абонент из Системы?

 

— Нет. Он — Учитель.

Она непонимающе и с немым вопросом глянула на него.

 

— Мне нужна его помощь, Ритуня. Позвоню и поеду на встречу.

 

— На ночь глядя?

 

— Иначе не успею.

 

— Опять я остаюсь одна?

 

— Всего на одну ночь, дружок.

Завтракал Уханов в номере. Пил кофе, просматривал московские газеты, которые раздобыла ему за приличное вознаграждение горничная. В "брехунце" обнаружил весьма любопытную заметку. Сообщалось, что объявлен в розыск преступник по фамилии Акинолос. Подозревается в совершении двух убийств на территории России. К розыску подключен Интерпол. В конце корреспондент то ли намекал, то ли подсказывал, что по непроверенной, но надежной информации преступник имеет документы греческого подданного, хотя родом из Сибири, и в настоящее время задержан полицией одной из европейских стран.

Уханов вспомнил визит красивой потаскушки, свой совет ей. Похоже, что за ней прячется серьезная сила, способная оплатить даже дачный фрегат.

Нежданная клиентка напомнила Уханову о безуспешных попытках связаться с Вовочкой перед отъездом сюда. Его контракт с банкиршей должен уже закончиться, в офис ему еще рано, так что всего скорее он дома.

Однако на телефонный звонок Вовочка не отозвался, хотя Уханов и отсчитал десять гудков. Вряд ли он забрался и в чью-нибудь постель, человеку нужен отдых после барабашек с банкиршей. Может, сидит в туалете? Сыскарь любил почитать газету на унитазе. Но и телефонная трубка всегда была при нем. А может, все же остался у банкирши?..

Снова набрал номер. Трубку Вовочка снял после девятого гудка.

 

— Але! — произнес вяло и с заиканием.

Это было на него не похоже. Обычно отвечал бодро и отрывисто: "У аппарата".

 

— Ты что, с похмелья? — спросил Уханов, хотя не мог представить Вовочку в таком состоянии. Тот запросто мог выцедить бутылку, не теряя при этом работоспособности.

 

— Кто говори-ит? — опять донесла трубка вялый и неестественно глуховатый голос приятеля.

 

— Ты плохо слышишь, Степан?

 

— Х-хорошо слы-ышу. Э-это ты, Б-борис?

 

— Что с тобой, сыскарь?

 

— Г-голова не м-моя. Рвет.

 

— Заболел, что ли?

 

— Н-не знаю.

 

— Вызови врача! И немедленно!

 

— Н-не могу.

 

— Почему?

 

— Н-не знаю.

 

— Вот что, Степан. Открой дверь, если она закрыта. Слышишь? Я сейчас позвоню Наталье Марковне, чтобы мчалась к тебе.

 

— 3-зачем?

 

— Открывайся и ложись в постель! Все. Отбой, Степа!..

Что-то с Вовочкой стряслось, это Уханов понял. Простудиться не мог, он даже гриппом ни разу в жизни не болел. Может, заразу какую подцепил? Тоже сомнительно, его даже афганский гепатит не тронул...

Наталья Марковна откликнулась сразу. Выслушав своего шефа и покровителя, записала его таллинский телефон и обещала позвонить, как все выяснит.

Не успел Уханов положить на рычаг трубку, как снова был вынужден ее поднять.

 

— Я не разбудила вас? — узнал он голос вчерашней блондинки.

 

— Нет. Как наше партнерство? Имеет продолжение?

 

— Имеет. Я сейчас выхожу на работу. Мы могли бы встретиться в том же скверике.

 

— Договорились.

Он едва узнал ее: в распахнутом светлом плаще, открывающем черный деловой костюм, она совсем не походила на вчерашнюю. Поволока уже не скрывала ясного взгляда, налет несчастности исчез из облика. И Уханов с пронзительностью понял: подстава. Но подстава странная, от нее не исходили флюиды опасности, более того, он ощущал волны доброжелательности.

 

— Вот текст, Рита. Прочитайте вслух и произнесите его по-эстонски.

Она пробежала по написанному глазами, затем прочла вполголоса: "Здравствуйте. С вами говорит заведующая секретариатом Федерального суда. По вновь открывшимся обстоятельствам заведено уголовное дело на Федора Ручкина. Просим до 17 часов прислать с курьером его архивное дело за прошлый год. Телефонограмму передала..."

 

— Кто передал? — спросила она.

 

— Назовите фамилию зав. секретариатом.

 

— Я должна позвонить, когда уйдут судьи?

 

— Да.

 

— Значит, после пятнадцати?

 

— Значит. Вот вам сто баксов. Остальное — позже.

 

— Независимо от результата вашей аферы?

 

— Зависимо от того, как вы исполните поручение.

 

— Готовьте денежки,— улыбнулась она...

К зданию суда Уханов подъехал на такси в 15.30, хотя и понимал, что запас времени у него — не меньше часа. Но лучше иметь ефрейторский зазор, чем играть в догонялки. Огляделся. Обнаружил напротив скамейку под голым тополем. Пристроил на нее оттягивающий руку портфель, присел, постелив целлофановый пакет. И зарядился терпением.

Время от времени массивная дверь выкидывала на улицу служителей Фемиды, спешащих к припаркованным иномаркам. Блондинки Риты среди них не было. Покинул здание и председатель суда, его проводил по ступенькам рослый рыжеватый полицейский. Внутрь проскользнула лишь пожилая русская женщина, похоже уборщица. И дверь надолго успокоилась.

Начал накрапывать дождь. Уханов достал из портфеля зонт, прикрылся от редких капель. Унылое бездействие не угнетало его. То были издержки производства, которые он научился не замечать. Тем более что плюсовой вариант тянул не более чем на двадцать процентов.

Шел уже пятый час. Через 10 минут после семнадцати он покинет свой наблюдательный пункт. Значит, прокол, значит, надо искать другой нестандартный ход и пить шампанское самому. Или вдвоем с блондинкой Ритой.

За две минуты до обозначенного срока у здания остановилась машина политической полиции с двумя синими маячками. Из нее вылез сморчок в шляпе и с дипломатом, торопливо взбежал на крыльцо, и дверь проглотила его. Через минуту снова распахнулась и выпустила Риту. Мгновенье она постояла на крыльце, скользнула равнодушным взглядом по Уханову, тряхнула светлыми волосами и, не обращая внимания на дождь, поплыла по улице с сумочкой через плечо.

Еще минут через пять сморчок с дипломатом просеменил к родимой полицейской машине. Выпустив густое газовое облако, она фыркнула и укатила.

Уханов выждал некоторое время. Деловито пересек улицу, поднялся на крыльцо, толкнул дверь. Уверенным движением протянул полицейскому бумагу, удостоверяющую его адвокатские обязанности.

 

— В семнадцать меня ждут в секретариате.

Полицейский разрешающе приподнял ладонь.

В секретариате три девицы пили из миниатюрных чашечек кофе.

 

— Девочки! — укоризненно произнес Уханов.— Погода не для кофе.— Раскрыл портфель, выхватил три бутылки шампанского, жестом фокусника водрузил их на стойку. К шампанскому добавил шесть плиток шоколада.

 

— Это нам? — деловито и без особого удивления спросила дива, похожая на большую белую рыбу.

 

— Вам,— и предваряя вопрос, объяснил:— Председатель по моей просьбе запросил прошлогоднее дело Федора Ручкина. Я должен оперативно с ним ознакомиться. Позвоните мне завтра в отель, когда его привезут,— протянул визитную карточку с написанным от руки гостиничным номером.

 

— А его уже привезли! Можете хоть сейчас знакомиться. Садитесь вон за посетительский столик и знакомьтесь.

"Большая белая рыба" протянула ему три пухлых тома. Повернулась к товаркам, о чем-то распорядилась на эстонском. Две бутылки перекочевали в холодильник, а четыре фужера из шкафчика — на один из столов.

 

— Вы составите нам компанию, господин адвокат? — спросила "белорыбица" по-русски.

 

— С удовольствием бы. Но времени в обрез.

 

— Мы вам поможем,— открыла барьерную калитку.— Проходите и присоединяйтесь.

Деваться было некуда.

 

— За милых и отзывчивых дам! — поднял фужер Уханов.

 

— За щедрых адвокатов! — ответила ему "белая рыба".

Чокнулись. Девицы смаковали глоточками. Уханов выпил сразу, выловил губами из фужера шоколадные дольки. Поклонился. Сожалеюще развел руками. И уселся за отведенный ему стол.

Прочитать все три тома не хватило бы и ночи. Но глаз у него был наметан, он знал, где можно выловить информацию. Стенографировал отдельные высказывания свидетелей, защитника и даже прокурора.

Новое обвинение Ручкина слово в слово повторяло прежнее и базировалось на разжигании межнациональной розни. Однако даже прокурор не мог привести сколь-нибудь веские доказательства. Действия Ручкина скорее напоминали мелкое хулиганство. Драка с юным фанатом-националистом, приехавшим к родственникам из Риги. В ней Ручкин победителем явно не выглядел. Обзывал блюстителей закона фашистами, требовал в своих выступлениях на митингах двойного гражданства, равенства русского и эстонского языков. Все это были лозунги. Призыва к свержению государственного строя в высказываниях Ручкина Уханов не обнаружил. Однако суд определил ему срок заключения в шесть месяцев, ровно столько, сколько минуло со дня задержания.

Сюрприз поджидал Уханова в самом конце третьего тома. Между листками сиротливо замаячила аудиокассета и не подшитый в дело свернутый пополам лист бумаги. Это была служебная докладная, подписанная следователем. Написана она была на эстонском, но кому-то понадобилось перевести ее на русский:

"Докладываю, что состава преступления в действиях Ручкина не обнаружил, хотя и квалифицирую их по статье... Считаю, что его следует сохранить в качестве лидера русскоязычной общины. Ручкин себялюбив, не умен, легко поддается на провокации. Эти качества можно использовать в наших интересах..."

Кассета, вероятно, тоже содержала какую-либо информацию. Уханов покосился на девиц. Они откупорили вторую бутылку шампанского и не обращали на него никакого внимания. Он достал из кармана носовой платок, вытер сухой лоб. Вместе с платком затолкал в карман и кассету.

Оставалось только удивляться, как докладная с кассетой оказались в деле. Всего скорее, по недомыслию или рассеянности кого-либо из полицейских чинов. Но факт оставался фактом. На докладной кто-то наложил фломастером резолюцию. Уханову хватило познаний эстонского языка, чтобы понять: Ручкина следует депортировать в Россию. Видно, в Эстонии тоже хватает чиновных дураков.

Уханов торопливо переписывал текст докладной, когда услышал голос "белой рыбы":

 

— Хватит вам писать, господин адвокат! Делайте закладки. И ксерокс в вашем распоряжении. Присоединяйтесь к нам...

Судья был воплощением законности и беспристрастности.

 

— Есть у защиты вопросы к свидетелю?

 

— Нет, ваша честь.

Прокурор нахмурился. Этот московский адвокат ведет себя по меньшей мере странно. Не подготовил ни одного свидетеля защиты. В третий раз отказывается от перекрестного допроса. Сидит болваном и лишь изредка кивает головой. Он что, решил сдаться без боя?..

 

— Прошу пригласить свидетеля господина Вайнэ,— произнес прокурор.

Это был тот самый следователь, чью докладную Уханов обнаружил в уголовном деле.

 

— Расскажите суду,— бодро начал прокурор,— как господин Ручкин вел себя во время допросов?

 

— Не господин, а товарищ! — выкрикнул со своего места Ручкин, но под предостерегающим взглядом Уханова осекся.

 

— Вел себя безобразно,— заговорил свидетель-следователь.— Плевался, обзывал меня недоделанным и пособником сионизма. Нашу многострадальную республику назвал поганой.

Присяжные переглянулись. Судья насупился. Прокурор победно покрутил ус, кинул взгляд на представителей прессы. Те заклацали фотоаппаратами, пододвинулись с диктофонами к свидетелю.

 

— Господин Вайнэ,— продолжал прокурор,— вы вели следствие по его прежнему уголовному делу. В чем обвинялся господин-товарищ Ручкин?

 

— В нанесении легких телесных повреждений гостю из дружественной Латвии. В организации несанкционированных митингов, на которых звучали призывы к свержению законно избранной власти. Суд признал его виновным.

 

— У меня больше нет вопросов.

 

— У защиты? — спросил судья.

 

— Есть.

Уханов встал. Не спеша пошелестел бумагами на столе. Зал притих.

 

— Господин Вайнэ, когда Федор Ручкин нелестно отозвался об Эстонии? Назовите месяц.

 

— Март прошлого года.

 

— То есть когда вы вели следствие по его уголовному делу? Так?

 

— Так.

 

— Не было ли его неэтичное заявление спровоцировано?

 

— Вопрос не корректен,— вмешался судья.

 

— Сформулирую иначе: в ответ на какой вопрос или какую реплику Ручкин нелестно отозвался о вашей прекрасной республике?

 

— Мне трудно сейчас вспомнить.

 

— Попытаюсь освежить вашу память. Ручкин сказал: "Это ты великую державу называешь голожопой? Она же тебя, недоделанного, выучила!.." Ваши слова в протоколе не зафиксированы. Но они сохранились на магнитофонной ленте. Двадцать шестая минута с начала допроса.

Свидетель растерянно уставился на прокурора. Тот побагровел. Присяжные зашептались.

 

— Прошу высокий суд,— поднялся Уханов,— принять в качестве доказательств невиновности моего клиента аудиокассету и ксерокопию протокола допроса, страница 56.

Вернувшись на свое место, Уханов повернулся к свидетелю.

 

— Вам известно, какое наказание грозит за лжесвидетельство?

 

— Известно.

 

— Усмотрели ли вы в действиях Федора Ручкина состав преступления по статье: разжигание межнациональной розни?

 

— Свои выводы я изложил в обвинительном заключении.

 

— Следует ли ваш ответ понимать как утвердительный, господин Вайнэ?

Тот неприлично надолго затянул паузу.

 

— Отвечайте,— чуть ли не рявкнул судья.

 

— Следует... Утвердительный.

Уханов снова пошелестел бумагами.

 

— Прошу разрешения высокого суда зачитать еще один документ:

"Докладываю, что состава преступления в действиях Ручкина не обнаружил... Считаю, что его следует сохранить в качестве лидера русскоязычной общины...". Документ адресован шефу политической полиции, датирован маем прошлого года, зарегистрирован под номером 16 дробь 387. Подписан господином Вайнэ... Свидетель, когда вы были правдивы: тогда или сейчас, в зале демократического суда?

 

— Протестую! — возник наконец прокурор.

 

— Протест отклоняется,— сказал судья.— Отвечайте, свидетель!

 

— Мне нечего ответить.

 

— Прошу суд приобщить ксерокопию документа к делу,— произнес Уханов.— У меня больше нет вопросов.

 

— Суд удаляется на совещание,— объявил председательствующий.

Публика с шумом стала вываливаться из зала. Краем глаза Уханов заметил направлявшуюся к выходу блондинку Риту. Затем его окружили журналисты. Застрекотала телекамера. Посыпались с разных сторон вопросы, на которые он отвечал одним словом:

 

— Без комментариев...

Лишь через два часа суд возвратился из совещательной комнаты. Председательствующий долго и нудно зачитывал постановление, хотя суть его была проста и груба, как подошва солдатского ботинка: иск господина Ручкина удовлетворить, решение первичной судебной инстанции о его депортации отменить...

Спускаясь с крыльца, Уханов заметил, как его подопечный с победным видом садился в видавший виды "Запорожец". Его восторженно провожала толпа старушек и едва достигших совершеннолетия юнцов в кожанках.

Добравшись до своего номера, Уханов позвонил Рите.

 

— Насколько я помню, нам предстоит еще одна встреча.

 

— Предстоит, но не со мной.

 

— Мне другая дама не нужна. Как насчет поужинать вместе?

 

— Спасибо и до свиданья, мы полностью с вами в расчете,— и повесила трубку.

Уханов не понял ее маневра. Получается, что женщина за здорово живешь отказалась от сотни долларов. Факт не поддавался объяснению.

А оно было рядом. В дверь решительно постучали:

 

— Войдите.

Кого угодно мог увидеть Уханов, только не скуластого седоватого немца, ужинавшего в кафе за соседним столиком. Но в номер шагнул именно он, протянул руку.

 

— Поздравляю, Борис Аркадьевич. Вы выиграли процесс с блеском,— сказал он на русском языке с вологодским оканьем.

 

— Спасибо,— быстро пришел в себя Уханов.

 

— Теперь вас ждет Рим и дело Акинолоса. Добьетесь его передачи органам родного правосудия — оговоренный с дамой гонорар ваш. Не сумеете — аванс не возвращаете. Ваш интерес учтен при любом раскладе.

Уханов даже слегка опешил от такого натиска.

 

— Во-первых, я не получил никакого аванса. Во-вторых, не знаю ни вас, ни фирмы, которую вы представляете. В-третьих, наша увлекательная беседа не имеет никакой юридической основы.

 

— Вы имеете в виду официальный договор?

 

— Да.

 

— Отвечаю по порядку. Я представляю банк "Норд". Аванс, пятая часть от оговоренной суммы, находится в вашей квартире в дипломате. Договор составьте сами, завтра утром я готов подписать его. У меня есть такие полномочия... Билет на вечерний римский рейс вам заказан. Какие документы вам понадобятся в Риме?

 

— Досье на клиента, включая документы по розыску преступника. Запросы о выдаче его российскому правосудию. И обеспечьте переводчика. Осилите?

 

— Обижаете, Борис Аркадьевич.

 

— Может быть, вы соизволите представиться? А то не на равных получается.

 

— Юрий Сергеевич.

 

— Ответьте-ка, Юрий Сергеевич, блондинка — ваш человек?

 

— Мой.

 

— Понятно. С Вовочкой тоже ваши люди поработали?

 

— Я не знаю человека с таким именем.

 

— Степан Вовочкин, частный детектив?

 

— Тоже ни о чем не говорит,— Пилот смотрел на адвоката честным незамутненным взглядом.— Предлагаю вам выехать со мной на машине. Через семь часов будем в первопрестольной.

 

— Только до Питера. Дальше — стрелой. Отосплюсь и приведу мысли в порядок.

 

— Как угодно, Борис Аркадьевич. Завтра в Москве я найду вас.

13

Председателем Римского трибунала оказался низенький, тучный и улыбчивый коротышка, весь светившийся доброжелательностью. Он усадил Уханова в кресло у приставного столика, сам втиснулся в такое же кресло напротив. Переводчик не понадобился, трибуналец сносно говорил по-русски, хотя совершенно игнорировал падежные окончания.

 

— Что будет выпить? — щелкнул себя по горлу и лучезарно осклабился.

 

— Кофе,— ответил Уханов. Коротышка сделал удивленное лицо.

 

— Русский мужик любить водка. Большой смертный доза.

 

— Я не пью на работе спиртное.

 

— Это есть хороший правило.

Острогрудая смуглянка вкатила в кабинет пластмассовый столик с узорной бутылкой в центре, бутербродами и кофейником. Он что-то сказал ей. Она разлила кофе по крохотным чашечкам, выложила на стол бутерброды. Бутылка и рюмки остались нетронутыми.

 

— Москва — криминал-город,— сказал итальянец, отхлебывая кофе.— Перестройка есть криминал-демократия.

 

— Увы! — согласился Уханов.

 

— Русский мафия имеет длинный рука и нога.

 

— Итальянская — тоже.

 

— Наш мафия Россия нет. Ваш есть Европа. Есть Италия.

 

— Вы имеете в виду нашего Акинолоса?

 

— Нет. Акинолос греческий.

 

— По национальности он действительно грек. Но является российским подданным.

 

— Он говорит, что есть греческий подданный. Документы из Греции. Факт — экспертиза. Имеет маленький недвижимость Кипр.

 

— Тем не менее его документы — фальшивка,— продолжал Уханов, раскрывая папку, врученную ему перед отъездом Юрием Сергеевичем.— Вот фотографии его родителей. А это — его две фотографии: после окончания школы и во время службы в армии. Это — дом, где он родился и вырос, в сибирском селе Уваровка.

 

— О-о! Сибирь! Большой, холодный, бр-р! — показал знание географии итальянец.— Мой папа был Сибирь, война, плен...

 

— Акинолос совершил в России несколько преступлений и разыскивается как опасный преступник,— Уханов пододвинул к нему папку. -Здесь ходатайства российской стороны о его выдаче нашим правоохранительным органам.

Председатель трибунала разложил перед собой документы. Лицо его враз изменилось: из благодушного превратилось в строгое, взгляд стал цепким и острым. Сперва внимательно разглядывал русский текст и печати на запросах, затем пробегал глазами перевод. Прочитав просьбу Виолетты вернуть ее мужа Акинолоса в Россию, чтобы она могла навещать его в заключении, он недоуменно взглянул на Уханова.

 

— Здесь есть другой сеньора Акинолос. Просил свидание.

 

— Это не жена. Жена в России. В папке есть копия свидетельства о браке. В Рим Акинолос приехал с любовницей.

 

— О-о! Понимаю. Русский — тьолка?

 

— Телка — это уличный жаргон.

 

— Да, да. Римский бамбино стал звать свой подруга "тьолка". Молодой коровка.

Он опять стал светским человеком и гостеприимным хозяином. И Уханов подумал, насколько служители местной Фемиды отличаются от своих замотанных делами российских коллег и даже от официально вежливых эстонских судейских. Он сам налил московскому гостю кофе. Затем вызвал секретаршу, сказал несколько фраз, протянул ей визитную карточку Уханова. Пояснил по-русски:

 

— Я решать ваш контакт с Акинолос. Завтра, в 10 часов, до решение депортация. Этот вопрос решать там,— он поднял палец вверх.— Хотите посетить опера, сеньор Ухано?..

 

— Возможно, когда будет время.

 

— Всегда ваш слуга,— сказал на прощанье руководитель Римского трибунала...

Уханову казалось, что все последние дни спрессованы для него в одни бесконечные сутки. И он скачет галопом от восхода до заката, не имея возможности ступить на землю, улечься на траву и вытянуть натруженные ноги. И вдруг — на тебе! — вот она, газонная лужайка перед отелем и уйма времени на то, чтобы оглядеться: до завтрашних 10.00.

А что оглядывать? Он сам вскочил в седло и помчался черт-те куда, не боясь сломать шею.

Позавчера, едва сошел утром на Ленинградском вокзале с поезда, как услышал:

 

— Доброе утро, Борис Аркадьевич!

Перед Ухановым нарисовался Юрий Сергеевич собственной персоной, свежий, гладковыбритый, как будто и не провел ночь за рулем.

 

— Я так считаю, Борис Аркадьевич. Кроме тех документов, которые вы упомянули, я предоставлю вам перед отлетом все, что может пригодиться. Запас карман не тянет, так я говорю?

Уханов не ответил, ожидая продолжения.

 

— И вот вам телефончик. Когда понадобится сопровождение для этапирования Акинолоса в Россию, позвоните. Сопровождать будут совершенно официальные лица с документами МВД.

 

— У меня такое ощущение, Юрий Сергеевич, что вы ощущаете себя хозяином всей России. В прежние времена так мог бы вести себя генерал КГБ. А вы всего-навсего представитель затрапезного банка "Норд".

 

— Я понимаю ваше отношение ко мне, Борис Аркадьевич. Только не возводите его в ранг абсолюта. Свой билет выкупите в депутатском зале. Место переводчика — в соседнем кресле. Это абсолютно ни во что не замешанный молодой человек. Возможно, он вам и не понадобится... О вашем приезде Римский трибунал поставлен в известность инстанцией самого высокого уровня... У вас вопросы есть?

 

— Нет. Но если вы однажды попросите меня представлять в суде ваши интересы...

 

— Такой вариант исключен, Борис Аркадьевич. Кстати, ваш друг, частный детектив, чувствует себя прекрасно. Сложности у него возникли на почве сексуальных отношений с вдовой банкира. Я тут ни при чем. До встречи, Борис Аркадьевич!

Уханов и не заметил, в каком направлении он исчез. Вовочка был прав: они попали в поле зрения профессионалов из Большой Конторы. Вернее, служивших в Большой Конторе и разбежавшихся кто куда. Потому в ФСБ и правят бал теперь дилетанты...

Шофер Миша ждал его на привокзальной площади.

 

— Отдохнул, пока меня не было? — спросил Уханов, усаживаясь в "джип".

 

— С моей бабой отдохнешь! — пробурчал Миша.

 

— Домой. По дороге — к Вовочкину...

Дверь открыла Наталья Марковна. Увидев Уханова, всплеснула руками.

 

— С приездом, Борис Аркадьевич! — Раньше, когда преподавала в академии, она называла его "товарищ Уханов". Лишь изредка: "Боренька, у вас мозги набекрень! Но это и неплохо!" Став подчиненной Уханова, она кроме как по имени-отчеству к нему не обращалась.

 

— Читала, Борис Аркадьевич, читала. Ох, не права я была, когда уговаривала отказаться от эстонского дела...

 

— Как себя Вовочка чувствует?

А тот сам появился в дверях, в халате, из-под которого выглядывали мосластые ноги.

 

— Нормально,— ответил Вовочка.

Двинулся к Уханову, обнял как после долгой разлуки. Такой сентиментальности за ним прежде не водилось.

 

— Что стряслось с тобой, сыскарь? — спросил Уханов.

 

— Н-не знаю. Черная дыра в памяти.

 

— А до черной дыры?

Они прошли в комнату. Вовочка сел на диван.

 

— Меня вытащил из постели банкирши Печеный. Тот, которого я срисовал у дома учительницы в Лихославле. Он — профессионал спецслужбы. Сделал меня, как сопляка. Потом отвез в какой-то бункер без окон. Там сидел за столом мужик, который должен был меня прикончить...

Вовочка потер виски, будто силясь вспомнить еще что-то. Не вспомнил, махнул рукой.

 

— Дальше — провал. Очнулся дома. Моя пушка на стуле рядом. Голова глиной набита. Но живой, как видишь.

 

— А сейчас как самочувствие?

 

— Более-менее. Но скрипит в голове. Хотел водкой ее встряхнуть — не лезет в глотку.

 

— Полезет, Степа. У тебя да не полезет!

 

— И на жратву глядеть не могу. Наталья Марковна силком пичкает. И какую-то гадость вместо чая пить заставляет. Бессмертник, говорит. А на кой хрен мне бессмертие?

 

— Ты ей не перечь, Степан. Она мудрая баба.

 

— Позавтракаешь со мной, Борис?

 

— Некогда. Сегодня вечером в Рим лечу. Надо успеть все дела закруглить.

 

— Без меня — в Рим?

 

— Там ты без надобности. Отлеживайся и приходи в норму...

Дома Уханов первым делом прошел в свой кабинет. На столе стоял дипломат с цифровым кодом. "Вдруг заминирован?" — мелькнула мысль. И тут же: "Пуганая ворона куста боится. Если бы захотели, шлепнули без проблем в любой момент".

Дипломат оказался не заперт. В нем аккуратно лежали двадцать упаковок по десять тысяч "зеленых". Нордбанк не жадничал, авансировал с размахом... Уханов с удивившим самого равнодушием перебирал пачки. Усталости он не чувствовал. Но и не было того возбуждения, которое всегда ощущал перед началом трудного и денежного дела. Как у гончей, которая взяла след зверя. Чего-то ему недоставало. Чего? И вдруг понял.

Он вытащил одну пачку, разорвал упаковку, бросил в ящик письменного стола. Дипломат захлопнул, сунул под диван. Взял телефонную трубку и набрал номер.

Надежда Васильевна оказалась дома. Похоже, она обрадовалась его звонку.

 

— Я уже читала в газете, Борис Аркадьевич, как блестяще вы провели процесс в Таллине. Особенно когда прокурор...

 

— Надя, мне надо вас срочно увидеть,— прервал ее Уханов,— берите такси и приезжайте ко мне, адрес…

— Но, Борис Аркадьевич...

 

— Никаких "но". У меня очень мало времени. Вечером улетаю в Рим.

 

— Что-нибудь случилось?

 

— Объясню при встрече. Первый правый подъезд от арки. Дверь металлическая. Код... Жду,— и отключился.

Он почему-то был уверен, что она приедет.

Принял душ. Побрился. Хотел вырядиться в халат, но решил, что это пижонство. Натянул легкий спортивный костюм. И стал ждать...

Встретил ее в дверях.

 

— Здравствуйте,— неуверенно произнесла она.

Он не ответил. Закрыл дверь на засов. Повернулся к ней. Провел рукой по шелковистым волосам, вглядываясь в лицо. В глазах ее плавала растерянность. Коснулся бровей, щек. И обнял.

 

— Не надо,— прошептала она.

Но когда он нашел ее губы, сама обхватила его шею руками. Плащ ее остался лежать у порога, шляпка — на телевизоре в холле. От сапог он ее освободил, когда занес в спальню. А дальше все провалилось в небытие. Они были и не были. Вздымались и катились к далекому берегу волны. Палуба качалась, кренилась, падала вниз. Смятенно кричали чайки.

Он слышал лишь, как Надежда постанывала, и понимал, что она сдерживает себя, чтоб не забыться, не застонать вволю. А ему хотелось, чтоб именно вволю, чтобы по-звериному. И когда она издала протяжный стон, а затем всхлипнула, оба враз обессилели. И обнаружили, что лежат голые на тахте, на смятом ковровом покрывале.

Она стыдливо отвела глаза. Стала лихорадочно подбирать свои одежды. Он лежал на тахте, нисколько не стесняясь своей наготы.

 

— Не надо суетиться, Надя,— сказал.— Все что естественно, то не стыдно.

 

— Стыдно.

 

— Привыкнешь.

Она торопливо застегивала блузку, попросила его отвернуться, чтобы смогла натянуть колготки.

 

— Порвались,— произнесла отрешенно...

Потом они сидели за столом и пили кофе.

 

— Я должен через полчаса поехать в офис,— сказал он.

 

— Понимаю.

 

— Ничего ты не понимаешь, Надя.

Он прошел в кабинет, достал из ящика стола стопку "зеленых" и запасные ключи. Вернулся. Положил перед ней на стол.

 

— Это тебе на колготки. А это ключи от квартиры. Я научу тебя, как открывать дверной замок.

Она вспыхнула, глянула на него в упор.

 

— Я ничего не возьму, Борис Аркадьевич. Боюсь, что мы не поняли друг друга.

 

— Не надо отчества, Надя. Забирай дочку и переезжайте ко мне. Чувствуй себя здесь хозяйкой.

Кровь отлила от ее лица. В глазах появилось смятение, но она не отвела их.

 

— Это что, Борис, официальное предложение руки и сердца?

 

— Так точно.

 

— Давай отложим все до твоего возвращения...

Без пятнадцати десять Уханов и переводчик Толик были на берегу Тибра. Здесь находилась римская тюрьма. От реки ее отделяли автомобильная дорога и две пешеходные асфальтированные тропинки. Если бы не рослый карабинер у входа, Уханов и не подумал бы, что за стенами этого средневекового замка обитают заключенные. Ни прожекторов, ни вышек с часовыми, ни колючей проволоки по периметру, столь знакомых атрибутов российских казематов.

Переводчик Толик, худой долговязый очкарик, с любопытством крутил головой, но помалкивал. Ему хорошо заплатили, чтобы в этой халявной поездке он раскрывал рот только по необходимости и находился в полном подчинении адвоката. Да и не было пока в его услугах особой нужды. Итальянцы уже имели опыт общения с новыми русскими, даже в отеле держали обслугу со знанием великого и могучего. А работники юстиции свободно изъяснялись на английском, которым адвокат владел в совершенстве.

Без пяти десять они вошли в большой мраморный вестибюль. Он был тих и безлюден. Окошко бюро пропусков не напоминало амбразуру, было большим и светлым. В нем маячила голова дежурного в фуражке с высокой тульей.

Он оглядел посетителей, мазнул взглядом по фотографиям в документах. Сказал:

 

— Если имеете при себе мобильный телефон, прошу сдать на временное хранение.

Мобильных телефонов у них не было, дежурный поверил им на слово. С доброжелательной официальностью вручил пропуска.

Они поднялись по эскалатору на второй этаж, где располагались кабинеты адвокатов. Их встретил следователь, седой, плечистый и элегантный, как белый рояль. Он провел их в просторную приемную и указал на одну из четырех дверей.

 

— Полистай здесь прессу, Анатолий,— велел Уханов переводчику. Тот уселся в кресло. Адвокат шагнул за следователем в кабинет.

Комната была небольшая, но уютная, с кондиционером, отключенным по причине нежаркой осенней погоды.

 

— Что инкриминируется Акинолосу? — спросил Уханов.

 

— Он подозревается в подготовке и организации взрыва дома Луиджи, возглавлявшего один из мафиозных кланов.

 

— Насколько я наслышан, одна из версий состоит в том, что российский криминалитет прислал его как раз в помощь Луиджи в разборках с конкурентами.

 

— Если так, то конкуренты его перекупили.

 

— Какими доказательствами располагает обвинение?

 

— Сеньор Ухано, вы же юрист! Тайна следствия есть тайна.

 

— Российская сторона ходатайствует о выдаче этого опасного преступника.

 

— Я — за. Нам и своих мафиози хватает. Между нами, я даже доволен, что семейка Луиджи взлетела на воздух. Он одиннадцать раз уходил от правосудия. А что касается вашего грека, то сегодня в 16 часов предстоит его опознание свидетелями.

 

— Значит, у обвинения недостаточно доказательств?

 

— Я этого не говорил...

В дверь постучали, и карабинер ввел арестованного. Следователь, кивнув Уханову, вышел вслед за карабинером.

 

— Садитесь, Акинолос,— показал Уханов на кресло.

Тот остался стоять. Руки за спину. Лицо бесстрастное как у идола. Уханов повторил приглашение. Акинолос пробормотал что-то по-гречески.

 

— Не ломайте комедию! — сказал Уханов.— Я — российский адвокат и работаю в ваших интересах. Передаю фразу, сказанную известным вам лицом: "Пилот требует возвращения на родину. Белый организует встречу на кордоне".

 

— Слушаю вас,— ответил по-русски Акинолос, усаживаясь в кресло. Руки он уложил на подлокотники. Уханов невольно остановил взгляд на правой кисти: она была четырехпалой, мизинец начисто отсутствовал. Смутная мысль шевельнулась в голове Уханова, то ли воспоминание о чем-то мимолетном, то ли давнее знакомство с кем-то очень похожим на этого странного уголовника. Он вгляделся в его лицо. Нос с легкой горбинкой, прижатые к голове уши... Нет, с этим человеком встречаться ему не приходилось.

 

— Я слушаю,— повторил Акинолос.

 

— Вы не должны настаивать на своем греческом подданстве. Участие во взрыве Луиджи отрицайте. Моя интуиция подсказывает, что против вас только косвенные улики. Признайтесь в ликвидации двух чеченских уголовных авторитетов в Москве. Не по заказу, а из патриотических побуждений, это произведет благоприятное впечатление. Общественное мнение настроено сейчас против террористов, в том числе и чеченских.

 

— А если я откажусь возвращаться в Россию?

 

— Тогда палермцы узнают, что вы ликвидировали их крестного отца. А оставшиеся сторонники Луиджи, что вы причастны к взрыву. И те и другие объявят на вас охоту и сделают трупом.

 

— Итальянцы могут отказаться выдать меня.

 

— Это моя забота. Кстати, я привез с собой слезное прошение вашей супруги вернуть горячо любимого мужа, чтобы он отбывал срок на родине. Она с нетерпением ждет момента прижать вас к своему сердцу.

 

— Чушь, господин адвокат! У меня никогда не было супруги.

 

— Теперь есть. Ее зовут Виолетта.

 

— Что? Эта минетчица?.. В гробу я ее видел!

 

— Разберетесь, когда вернетесь в Россию.

 

— Что меня там ждет?

 

— Работа, которой вы занимались прежде.

 

— Для этого я должен быть свободен.

 

— Это забота Пилота...

Акинолос откинулся в кресле, прикрыл глаза. На лице его не читалось ни чувств, ни мыслей. Уханов опять подумал, что, возможно, их пути когда-то пересекались, хотя такое, при здравом размышлении, просто не могло быть.

 

— Что вы решили, Акинолос?

 

— У меня нет выбора.

 

— Мы с вами встретимся в 16 часов. На это время вызваны свидетели, видевшие вас в злополучный день у дома Луиджи...

Уханов нашел кнопку звонка. Вошедший карабинер показал Акинолосу на выход.

Пятеро стояли у стены. Все одного роста, все в клетчатых пиджаках и замшевых серых туфлях. Акинолос стоял слева.

Свидетелей они не видели, окно с их стороны было непрозрачным. Сами же были как на ладони.

Уханов подумал: оберегают свидетелей. Не то что у нас — сталкивают лоб в лоб. Потому и не хотят люди свидетельствовать против преступников, мести боятся.

Первой в свидетельский отсек вошла грузная, моложавая лицом итальянка. С ходу затараторила. Переводчик Толик шептал на ухо Уханову:

 

— Говорит, что у нее прекрасная память на лица. Стоит один раз ей кого-нибудь увидеть, моментально в памяти фотокарточка этого человека.

Седоусый представитель прокуратуры с трудом остановил ее. Предложил указать ей одного из пятерых, которого она видела в уличном колодце возле особняка Луиджи. Она не задумываясь указала на среднего. Затем вгляделась в Акинолоса, поджала губы и ткнула в него. Но тут же решительно замотала головой и снова кивнула на среднего.

 

— Говорит, что признала его окончательно,— зашептал переводчик,— что ни с какими другими не спутает его свинячьи глаза.

Даму выпроводили. Следователь, приоткрыв оконце, сказал опознанному:

 

— Лоренцо, приношу извинение от имени следствия за "свинячьи глаза".

 

— Плевать,— ответил тот.

Пригласили второго свидетеля. Это был пожилой лысоватый мужчина. Он вглядывался поочередно в каждого. Затем наклонил голову, произнес:

 

— Дело в том, что я хиромант. Чаще всего имею дело с ладонями рук. Тот человек был в матовых резиновых перчатках.

 

— Будьте любезны, подождите еще некоторое время в холле. Мы пригласим вас еще раз...

Минут через пятнадцать все пятеро были в перчатках. Свидетель лишь бросил взгляд на их руки. И еще до того, как указал на опознанного, в голове Уханова замкнуло цепочку: "Он!"

На адвоката навалились сумерки. Веки стали тяжелыми, ровно придавленные подушкой. Но, видимо, он сумел их приоткрыть. Увидел чужую безжизненно-желтую кисть, вытаскивавшую из его кармана диктофон. Это была кисть Акинолоса.

14

Первое, что захотелось сделать Уханову,— плюнуть на все и укатить домой. Но желание было импульсивным. К импульсам он относился настороженно. Решения принимал, лишь проанализировав ситуацию.

К этому мерзавцу, сибирскому греку, он имел личный интерес ценой в три зуба и в трехнедельное больничное безделье. Значит, просто обязан вытащить его в Россию. Как минимум, по трем причинам. Будет шанс узнать, кто заказал его беспалому бандиту. Итальянская камера с цветным телевизором и обязательным занятием спортом — слишком жирно для него; пускай валит лес на российских просторах и нюхает парашу в родимой зоне. И, наконец, обещанный гонорар — тоже не последний фактор. Тем более что теперь есть Надежда Васильевна и ее дочь. Не до старости же ему ходить в бездетных бобылях.

Домой Уханова тянуло как никогда прежде. Если дело пойдет на трибунальское слушание, то оно может затянуться до бесконечности, а гонорар истаять до нулевой отметки. Такой вариант его не устраивал. Потому он навещал Акинолоса ежедневно, стараясь подготовить к любой неожиданности. Не сдержался лишь в первую встречу после очной ставки со свидетелями.

 

— Вы, надеюсь, узнали меня, Акинолос?

Тот согласно кивнул.

 

— Ну и сволочь же вы!

 

— Я — исполнитель.

 

— А кто заказчик?

В ответ ни слова.

 

— Юрий Сергеевич?

Уголок рта у Акинолоса презрительно дернулся, и Уханов понял, что его клиент из Нордбанка отнюдь не главный босс и отношение к нему этого бандита далеко от уважительного.

 

— Человек с голым черепом? — он еще надеялся допытаться.

 

— Не давите на меня, господин адвокат.

 

— Вы не исполнитель, а проститутка. Продаетесь тому, кто больше в трусы сунет. Продали и Луиджи, и Пилота.

 

— Вы тоже, адвокат, продаетесь. Иначе бы отказались быть моим защитником...

Эту тему Уханов больше не ворошил. Он бы хотел конечно узнать, кому и зачем понадобился Акинолос в России. Может, слишком много знает?.. Так или иначе, ничего хорошего дома его не ждет. Тем более имеет смысл добиться его депортации.

Но где-то колесо забуксовало. Хотя видимых причин для этого не было. Один свидетель опознал его, двое — нет. Итальянская Фемида совсем не возражала, чтобы сбагрить русского грека. Уханов готов был позвонить в любой момент по телефону, врученному ему клиентом перед отлетом: шлите сопровождение. Но что-то в местных верхах медлили, и воз не двигался с места уже пятые сутки.

Был теплый вечер. Переводчик Толик гулял по Риму. Уханов сидел в номере отеля и ждал звонка. Сегодня утром главный римский трибуналец, уже оставивший попытки изъясняться по-русски и перешедший на английский, сказал ему:

 

— Возможно, ваше дело благополучно завершится. Между семью и восемью часами вам позвонят.

 

— Кто позвонит?

 

— Этого я и сам не знаю. Так мне сказали...— он поднял палец вверх. И, прощаясь, лучезарно улыбнулся.

И вот Уханов сидел ждал и размышлял над превратностями судьбы.

Стрелки часов двигались к семи вечера, когда телефон стал вызванивать "Санта-Лючию". Уханов поднял трубку и не мог сразу сообразить, кому он понадобился.

 

— Боренька! — услышал он.— Удивлен? Твой телефон я едва вырвала у Натальи Марковны. Пришлось говорить с ней с позиции депутата Госдумы...

Тут только Уханов признал голос. На проводе была та самая депутатша, что подписала когда-то запросы министрам союзного кабинета Плачущего Большевика. Тогда он вел дело генерала Кулагина.

 

— Ты меня слушаешь, Боренька?

 

— Конечно, Алина Георгиевна.

 

— Ну почему так официально: по имени-отчеству?

 

— В знак уважения к народным избранникам.

 

— Для тебя я не законодатель, а женщина. Просто Алина. Ты когда будешь в Москве?

 

— Точно не могу сказать. Но больше недели задерживаться здесь не намерен.

 

— Надеюсь, ты не изменил своим демократическим убеждениям?

Уханов презирал политику и политиков. Ему было наплевать на все эти новые партии с их похожими лозунгами и неистребимым краснобайством. Но взгляды свои не афишировал. Потому все считали его единомышленником.

 

— Не изменил, не изменил, Алина,— отозвался он.

 

— Мы на политсовете решили сделать тебе лестное предложение: быть нашим юридическим советником. Сам понимаешь, президентские и думские выборы не за горами. Не возражаешь?

Не возражает ли он?.. Конечно возражает. Зачем ему связывать себя с недоумками, которые все равно окажутся на свалке?.. Но в трубку сказал:

 

— Мне трудно что-либо ответить, не зная сути и деталей. Такие вещи по телефону не решаются.

 

— Ах, Боренька! Ты всегда осторожничаешь. И в делах, и в отношениях с женщинами. Так и не женишься никогда.

"Была дурой и осталась",— вяло подумал он и сказал:

 

— Поговорим на эту тему в Москве.

 

— С удовольствием,— мурлыкнула она.— Кстати, у меня вышла книга "В тенетах застоя". В конце следующей недели презентация. Ты в числе приглашенных. Позвони сразу же, как прилетишь. Не забудешь?

 

— Я ничего не забываю.

 

— Гудбай, Боренька!..

Уханов с облегчением положил трубку. Встал с кресла, подошел к окну. С высоты шестнадцатого этажа машины казались игрушечными, а люди были похожи на суетящихся муравьев.

Неопределенность угнетала его, а еще больше — невозможность вмешаться в ход событий. Казалось, что в это самое время происходит что-то очень важное, в чем он непременно должен был принять участие. Но неведомая сила, завязанная на чужого дядю, держит его на привязи.

Роль чужого дяди выпала сегодняшним вечером на неизвестного телефонного абонента.

Он позвонил ровно в восемь.

 

— Вас слушают,— ответил Уханов и назвал себя.

 

— Вы предупреждены о моем звонке? — спросил незнакомец по-русски без малейшего акцента. Голос его напоминал своей бархатистостью речь высокопоставленного Красавчика.

 

— Предупредили.

 

— Через пять минут я буду в вашем номере,— и отключился.

Он постучал секунда в секунду. Это был спортивно скроенный франтоватый мужчина, чернокудрый, с крутым подбородком и чутким могучим носом. Молча пожал Уханову руку, огляделся.

 

— Наш разговор не для чужих ушей,— сказал.— А в доме, как известно, и стены имеют уши. Прогуляемся?

 

— Прежде я хотел бы знать, на какую тему нам придется беседовать,— состорожничал Уханов.

 

— О вашем подопечном.

 

— Что ж, пойдемте.

Аллея привела их к Тибру.

 

— Меня зовут Натан,— сказал незнакомец.— Вы можете не представляться: я знаком с вами заочно.

 

— Какая честь! — равнодушно проговорил Уханов.

 

— Не иронизируйте. Ваши адвокатские выкрутасы довольно известны.

Река была закована в бетон. Витой парапет тянулся вдоль набережной. Близились сумерки. Сверкала огнями башня президентского Квиринальского дворца. Знакомый Уханову тюремный замок выделялся темным пятном среди зданий, расцвеченных неоновой рекламой.

Они стояли, облокотившись на парапет.

 

— Вы знаете, что ваш подопечный — бывший гэбист? — спросил Натан.

 

— Не знал и не знаю. Но не исключаю этого.

 

— Почему не исключаете?

 

— Такого уровня профессионалов готовят государственные учреждения.

 

— Государство отказалось от него. Выходит, оно теперь не нуждается в профессионалах?

 

— Мы уходим от темы.

 

— Нет, мы въезжаем в нее... Ваш бандит, конечно, мелкая сошка, боевик. Вероятно, из бойцов почившей в бозе знаменитой "Альфы".

 

— Меня это не касается.

 

— Знаю. Вы работаете за гонорар, и у вас неплохо получается.

Уханов метнул на него неприязненный взгляд. Лоб таинственного визитера прорезали морщины. Адвокат подумал, что ему не под сорок, как он решил при встрече, а за сорок.

 

— Почему вы не поинтересуетесь, кто я такой? — спросил тот.

 

— Потому что вы спокойно можете соврать.

 

— Правильно, при необходимости могу соврать. Но не стану. Я представляю спецслужбу дружественного государства.

 

— Дружественного — кому?

 

— России в том числе.

 

— Неужели мной заинтересовался Моссад?

 

— Не будем уточнять... Выпытывать у вас, ради чего Россия затребовала Акинолоса, не собираюсь. Однако без моей помощи вам его не вытащить.

 

— И что вы от меня за это потребуете?

 

— Безделицу. Откажитесь завтра от встречи с ним.

 

— Почему это так важно для вас?

 

— Его не будет на месте.

 

— Куда же он денется?

 

— Я заберу его.

 

— Вы считаете, что итальянцы пойдут вам навстречу?

 

— Это мои проблемы. Я задержу его на сутки. Послезавтра вы получите подписанное распоряжение о его депортации, и власти готовы будут передать его представителям российских правоохранительных органов.

 

— А если я откажусь? И потребую завтра встречи с Акинолосом как его адвокат?

 

— Вы же умный человек, Борис. Нам ничего не стоило сделать так, чтобы вы не имели возможности посетить тюрьму. Способов сотни. Исключили же вас дома из игры, сломав челюсть. Грубо, но результативно.

 

— Однако! — не удержался Уханов.

 

— Но я решил, что проще и надежнее действовать в открытую.

 

— Он нужен вам как носитель секретов КГБ?

 

— Боже упаси! Нам известно об этой структуре гораздо больше, чем кому-либо. За последние десять лет земля обетованная обрела столько умных голов, напичканных секретами, что мне даже жалко Россию. Информация от перебежчиков в генеральских и полковничьих погонах — капля в море по сравнению с этим. Провалят десяток другой мелких агентов — и выжаты как тюбик от пасты. Даже ваш бывший клиент генерал Кулагин, болтун и демагог, знал ничтожно мало.

 

— У вас что, есть на меня досье?

 

— Мы даже знаем, что ваши дед и отец были репрессированы. Что ваша бабушка была чистокровной еврейкой, а мать — на три четверти. Так что дорога вам на родину предков не заказана.

 

— Вы по этой причине разговариваете со мной так откровенно?

 

— В какой-то мере да.

 

— Но мои предки по отцу — из архангельских поморов. Так что Россию я не покину.

 

— Мы и не настаиваем. Но не зарекайтесь... И успокойте свою совесть. Как носитель секретов ваш подопечный настолько мелок, что абсолютно не интересен.

 

— Но ведь зачем-то нужен вам?

 

— Нужен. Ведь правосудие не всесильно, не так ли?

 

— Не понимаю.

 

— Потерпите до послезавтра... Ни одно государство в мире, Борис, не обходится без диктата. Помните, что сказал классик советской литературы? "Если враг не сдается, его уничтожают".

 

— Вы собираетесь купить Акинолоса?

 

— Нет. Мы покупаем не людей, а услуги. Как правило, разовые. Меньше риска.

Некоторое время они молчали. Уханову совсем не нравилась роль, отведенная ему в этой акции. Его делали свидетелем. Чего свидетелем? Какая готовилась пакость?.. Это требовало осмысления и анализа.

 

— Вы родились в России? — спросил он.

 

— Я не скрываю этого. Дед и родители увезли меня еще мальчишкой при реформаторе Хрущеве. Отец с матерью до сих пор живы. Они бурно радовались перестройке. Но когда великая и богатая держава стала, как нищенка, протягивать ладошки к своим бывшим противникам: подайте на пропитание! — родители опечалились и запереживали. Мой дед, кстати, был Героем Советского Союза и до самой смерти с гордостью носил золотую звезду. Теперь она у меня.

 

— Хотите сказать, что вы тоже переживаете за судьбу России?

 

— Не переживаю. Но у нас теперь общий враг— мусульманский экстремизм, и жаль, что ваши власти этого не понимают. Напрасно ваш президент заигрывает с его лидерами. Чечня — результат заигрывания. Если не проявить силу, то вся эта темноликая масса навалится на цивилизованный мир. И начнется бойня покруче второй мировой... Но мы отвлеклись, Борис. Вы принимаете мое предложение?

Положение Уханова было пиковым. Попасть в римскую больницу он категорически не желал. И все же ответить согласием не мог и не хотел.

 

— Я должен подумать.

 

— Не возражаю. Но времени на раздумье практически нет. Я позвоню вам в двадцать три сорок, и вы скажете одно лишь слово: "да" или "нет"... Будьте здравы, Борис. И берегите свою умную голову.

Его последние слова прозвучали как угроза.

Ужинать Уханов не пошел, для этого не было времени. Он позвонил переводчику, тот только что вернулся в отель, нагруженный покупками.

 

— Толик, спуститесь вниз и возьмите себе билет на завтрашний московский рейс.

 

— Но… — запротестовал тот после паузы.

 

— Никаких "но". Возьмите билет и — в номер. Никуда не отлучайтесь,— положил трубку.

Сидел и прокручивал в памяти разговор с моссадовцем. Если это был, конечно, не цэрэушник! Так и этак прикидывал, зачем им понадобился Акинолос. Остановился на двух версиях. Хотят завербовать или использовать как наемного киллера. И то, и другое чревато неприятностями. Если первое — об этом должна узнать российская контрразведка. Второе сулит международный скандал: террорист-мафиози — сотрудник русской спецслужбы! А он, Уханов, либо сообщник, либо опасный свидетель, которому показали крапленые карты. Выбор невелик: вид на жительство в Израиле или гроб, доставленный на родину.

Гроб, мягко говоря, не устраивал Уханова. Слишком рано — он только начал по-человечески жить... Вид на жительство в незнакомой стране и без знания языка — тоже не выход. Это означало снова оказаться нищим, начинать все с нуля. Там не Россия, где можно действовать на грани фола и уходить от налогов, используя дырявое законодательство. Там законы жесткие и деньги в карманах налогоплательщиков государство считать умеет. Да и Надежду Васильевну неохота было бросать: троих он не вытянет. И пожелает ли еще она поехать?

Нет, такой расклад не годился. Надо было искать другую дверь, пусть даже заколоченную. Или замаскированное окно с подстраховочным тросом, чтобы спуститься в нужный момент, не сломав шею. Выждать, оглядеться — и снова под паруса... Так будет по-ухановски.

Он достал из папки лист бумаги и любимую паркеровскую ручку. Посидел, обдумывая. И стал подробно излагать разговор с моссадовцем Натаном и свои соображения по этому поводу.

Затем написал записку Вовочке, с инструктажем, кому и как передать письмо, в случае если, не дай Бог! — он не вернется. Не забыл и Юрия Сергеевича, сообщил Вовочке его координаты...

Переводчику звонить не стал. Сам спустился на этаж ниже, хотел зайти в его номер без стука, но тот заперся. Открыл с растерянным видом. На полу лежал только что купленный объемный чемодан с втиснутыми в него покупками.

 

— Взяли билет? — спросил Уханов.

 

— Взял,— обиженно ответил Толик.

 

— Не обижайтесь. Обстоятельства вышли из-под контроля, и вам надо уносить ноги.

 

— То есть как — "ноги"?

 

— Здесь становится опасно, а вы даже еще не были женаты.

Переводчик растерянно захлопал ресницами.

 

— Вот вам пакет. И зазубрите номер телефона.— Уханов продиктовал Вовочкин номер, заставил три раза повторить.— Если со мной что случится, позвоните по этому телефону и передайте конверт из рук в руки.

 

— А как я узнаю, что с вами что-то случилось? — Чуть ли не заикаясь спросил он.

 

— Из газет. А до того сидите дома и не высовывайтесь. Если доберусь до Москвы, найду вас и заберу пакет,— он пожал Толику руку и вышел...

До звонка человека, назвавшегося Натаном, оставалось сорок минут. Уханов набрал телефонный номер, который ему дал Юрий Сергеевич. Абонент откликнулся мгновенно.

 

— Депортация клиента послезавтра,— сказал Уханов.

 

— Вас понял,— и короткие гудки...

Оставался еще один необходимый звонок, но Уханов медлил. Нет, не колебался. Собирался с мыслями и с силами. Некоторое время прислушивался к длинному гудку. И решительно набрал московский номер. На счастье, она не дежурила.

Голос ее был слышен, будто она сидела в соседней комнате.

 

— Наденька!

 

— Боря, ты где?

 

— В Риме.

 

— А я подумала, ты уже прилетел. Когда вернешься?

 

— Скоро, дружок. А теперь слушай меня внимательно. Сходи ко мне домой и забери те деньги, что ты в прошлый раз не захотела взять. Они в ящике письменного стола.

 

— Зачем, Боря?

 

— Не перебивай, дружок, у меня мало времени... Под столом стоит дипломат. На всякий случай, код: В144 и А441. Тоже забери, до моего возвращения.

 

— Что случилось?

 

— Ничего. Так надо.

 

— Что за чепуха, Борис?

Уханов взглянул на часы. До обозначенного времени оставалось три минуты.

 

— Сделай, как я прошу, Надя. Объясню все дома. А сейчас у меня важная встреча. Все. Целую и прижимаю...

Она еще что-то говорила, но он уже положил трубку. И тут же мелодия "Санта-Лючии" обозначила время "Ч".

 

— Жду ответа,— услыхал он голос, схожий с бархатными нотками Красавчика.

 

— Да,— сказал Уханов.

Череп приехал к Тузу в Барвиху:

 

— Козырной свое дело сделал, шеф. Послезавтра Боец будет в Москве.

 

— Куда его определят?

 

— Есть договоренность: в моряцкую гостиницу.

Туз подумал: "Матросская тишина" — это хорошо. Значит, недаром пасем эту крытку.

 

— Скажи ребятишкам, чтобы встретили как полагается, чтобы город приезжему показали.

 

— Уже сделано, шеф.

 

— У Зураба тихо?

 

— Тише не бывает.

 

— Значитца, быть драчке. Как политики сцепятся, так и у нас разборки пойдут. Кого зурабовский общак греет?

 

— Демократов.

 

— Которых?

 

— Хрен их разберет! Молодые кормятся от Рыжего, теоретики — из-за бугра. Значит, тех, что еще с Меченым начинали.

 

— Ну сучары!

 

— Мой человек из их фракции шепнул, что какая-то баба скоро повезет лимон "зеленых" в Питер на подогрев своих. Там у них выборы на носу.

 

— Значитца, Зураб на Питерский порт нацелился. Окно в Европу понадобилось черножопому... Чё за баба повезет "зелень"?

 

— Пока не знаю, шеф.

 

— Узнай. И пусти по следу Акинолоса. Нам политика до фени, но отколупнуть "зверьковые" бабки имеем право... Пилот знает, что его грек приезжает?

 

— От него не скроешь.

 

— Как слиняет от хозяина, спрячь. Не надо, чтобы они встретились. Сперва — баба "с зеленью". Пускай отработает, что на него потратили. Потом — Зураб. Сделает Зураба — и на дно, пока по-новой не понадобится.

Пилот сидел в бункере, листал свежие газеты, вылавливая из них информацию, упрятанную между строк. Демократы грызлись между собой, как дворовые собаки. Ну и пускай кусают друг друга, подумал, пускай рвут глотки за кусок мяса... Да и у Попа, похоже, разброд в партии. Не тот он человек, не лидер.

В бункере бесшумно возник Белый.

 

— Только что сняли информацию, Пилот. Акинолос послезавтра будет в Москве. Его засунут в "Матросскую тишину". Оттуда, судя по всему, он уйдет с одним из надзирателей.

 

— Отправь его на кордон, пока шум не уляжется.

 

— Не получится, Пилот. Туз собирается забрать его под себя.

 

— Ну и хрен с ним! Одной заботой меньше. А информацию продолжайте снимать.

Утром переводчик Толик улетел в Москву. Уханов целый день не выходил из номера. Завтракал и обедал, не отходя от телевизора. Новости были обычными и не интересными для Уханова.

Он чувствовал, как нарастало в нем напряжение. В глубине души в вербовку Акинолоса он не верил. Игра не стоила свеч, тут моссадовец прав. А боевиков у них своих хватает.

Воздух сгущался, нагоняя духоту, становился липким и кислым.

Шестичасовая передача началась показом во весь экран фотографии смуглого человека с тонкими усиками. Затем диктор, возбужденно жестикулируя, стал комментировать кадры. На экране появился особняк, затем водонапорная башня, ремонтная машина с люлькой и снайперская винтовка.

Уханов, даже не зная итальянского, понял, что убит известный террорист ливийского происхождения, связанный каким-то образом с палестинцами. Снайпер прятался в люльке ремонтного крана, удаленного от жертвы на 460 метров. Сейчас его ищут. Полиция контролирует вокзалы, порты, дороги. Отрабатываются две версии: разборка между наркодельцами и месть моссадовцев за взрыв в Тель-Авиве.

Все встало на свои места. Уханову стало ясно, зачем понадобился русский киллер франтоватому Натану. В тюрьме его уж точно искать не станут.

А что завтра? Насколько надежно обещание о депортации Акинолоса?

Он набрал номер обаятельного толстяка-трибунальца. Тот откликнулся сразу. После взаимного приветствия сказал по-русски:

 

— Я хотеть делать вам звонок. Но господин Ухано легкий на поминка.

 

— Как наши дела?

 

— Карашо, как белый сажа,— булькнул смешком.— Бумаги все готов. Подписание есть. Завтра забирать свой мафиози. Ха-ха!

 

— Большое спасибо!

 

— Вам благодарность. Один плохой мерзавец нет в Риме. Куда деть тьолка Акинолос?

 

— Гоните ее в шею! — повеселел Уханов.

 

— Это как?

Уханов повторил фразу на английском.

 

— Ха-ха!

 

— До свидания и еще раз спасибо.

 

— Большой скатерть на дорога!..

Едва Уханов положил трубку, как "Санта-Лючия" снова заставила ее поднять.

 

— Добрый вечер, Борис,— произнес знакомый бархатистый голос.— Как я понимаю, вы сомневались в доброжелательном отношении к вам?

 

— Сомневался.

 

— Напрасно. Помните, о чем я говорил?

 

— Прекрасно помню.

 

— В таком случае, до встречи. Сожалею, что не смогу вас проводить...

"В гробу я видел такое доброжелательное отношение! — подумал Уханов.— А если бы Акинолоса сцапали? Вы бы шлепнули меня безо всяких "сожалею"...

Римский рейс прибыл в Шереметьево ночью. Асфальт блестел от недавнего дождя, было сыро и знобко. Неподалеку от трапа стоял милицейский "уазик", "ауди" с тонированными стеклами и непрезентабельный "жигуль" с частным номерным знаком.

Уханов хотел дождаться, когда появится Акинолос в сопровождении двух невзрачных мужичков в костюмах мышиного цвета. От "жигуленка" к нему направился человек, в котором он сразу же признал заказчика из Нордбанка, назвавшегося Юрием Сергеевичем.

 

— С удачным завершением акции, Борис Аркадьевич! — произнес тот.— Прошу в машину. Минуем таможенный контроль и сэкономим время.

Он уже не вызывал у Уханова антипатии, было в нем что-то располагающее. Хотя его появление у трапа восторга не вызвало.

 

— Меня встречают.

 

— Знаю. Дождемся вашего подзащитного, и я подброшу вас прямо к залу встречающих.

В "жигуленке" приятно пахло свежей кожей, было тепло и комфортно как в иномарке.

 

— На чем взяли Акинолоса? — спросил Юрий Сергеевич.

 

— Его перекупили. Взорвал дом Луиджи вместе с домочадцами.

Уханов поколебался, сообщать ли Юрию Сергеевичу о контакте Акинолоса с моссадовцем. Но прокрутил в голове "за" и "против" и выложил все, что знал и о чем догадывался.

Юрий Сергеевич выслушал не перебивая. Задал несколько вопросов. Сказал:

 

— Вербовка исключена. Стандартная сделка между заказчиком и исполнителем.

Вывели Акинолоса. Он шел к "ауди" между мышастых конвоиров с высоко поднятой головой. Машины рванули на выход. За ними тронул своего "жигуленка" Юрий Сергеевич. Шлагбаум поднялся. "Ауди" с Акинолосом тут же взяли в полон "Волга" с "рафиком", замкнувшим колонну. Юрий Сергеевич вырулил вправо и затормозил возле сверкающего входа.

 

— Гонорар получите завтра,— сказал Уханову.— До скорого!..

Вовочка ждал его у турникета. Вытаращил глаза на подошедшего сзади Уханова.

 

— С тобой не соскучишься, Борис! Сперва дурацкое письмо, теперь сам нарисовался из заднего прохода. Что у тебя стряслось?

 

— А у тебя? Что за письмо?

 

— Сегодня во второй половине дня позвонил какой-то заика и сказал, что у него для меня секретный пакет. Встретились. Весь из себя суетливый и словно мешком стукнутый. Ничего толком не объяснил и слинял, будто ему скипидару в задницу плеснули. Ну я, конечно, вскрыл конверт...

 

— Вот недоносок!

 

— Кто?

 

— Да переводчик мой. Это он с тобой встретился. Ты никому ничего не сообщал?

 

— Нет. А что все-таки стряслось?

 

— Как видишь, ничего. Проехали.

 

— Темнишь, Борис.

 

— Темню. Ко мне едем?

 

— Нет. Не хочу быть чужим на празднике жизни.

 

— Загадками говоришь...

Они пробирались между припаркованными на стоянке машинами. Начал накрапывать холодный дождь. Вовочкин "Москвич" выглядел среди иностранных лимузинов бомжем. Задняя дверца его была открыта. Возле нее стояла Надежда Васильевна.

15

О побеге Акинолоса Пилот узнал на три часа раньше президента.

 

— Судя по всему,— доложил Белый,— его повезли на ферму. Либо в Лихославль к Косоглазому.

 

— Черепу известно, на чем его взяли в Риме?

 

— Не думаю.

 

— Туза стоит предупредить. Мужик он по-своему неплохой. Как думаешь?

 

— Думать — твое дело, Пилот.

 

— Раз уж урки решили спрятать Акинолоса — значит, затевают что-то. Нам надо быть в курсе. Чтобы крайними не оказаться.

 

— Как с Меченым,— вспомнил Белый.

 

— Выясни место дислокации Акинолоса. И пусти наружку. Братков не привлекай. Дам тебе два телефончика: в Уфе и в Харькове. Там осели два наших пенсионера — спецы по наружке. Служил с ними до Белой дачи. Сошлись на меня, пусть срочно вылетают.

 

— Еще информация, Пилот.

 

— Давай.

 

— Принято решение, что президент уйдет досрочно. Исполнять его обязанности станет Стрелец.

 

— Ого! — Пилот не смог скрыть удивления. Однако уточнять, откуда информация, не стал. Не принято такое было у них. Если информация озвучена — значит, человек отвечает за нее. Ставить под сомнение — не доверять. Без доверия в БД-7 выжить было нельзя.— Кто надавил на деда? — спросил.

 

— Семья и семейка. Через дочь.

 

— Что сам Стрелец?

 

— Первый указ его будет о неприкосновенности президента и его семьи.

 

— Продешевил дед. Текст указа уже есть?

 

— Есть. Но тут по нулям, Пилот. Держат в тайне. О сговоре Принцесса проболталась Красавчику. Пока еще не отфутболила его, держит про запас.

Они сидели друг против друга. Пилот погрузился в раздумье. Белому охота было выпить. Он знал, что выпьет, но позже, когда друг-начальник перестанет напрягать извилины. Тот встал, подошел к окну, отдернул тяжелую штору с вшитыми в нее блокираторами. За окном гуляла ночь, беспросветная, как жизнь проститутки. Пилот задернул штору. Ни слова не говоря, подошел к холодильнику.

 

— Ополовинил "Гжелку"? — не спросил, а ровно бы укорил, доставая початую бутылку.

 

— Отхлебнул двухсотку,— согласился Белый.

 

— Питаться будешь?

 

— Нет.

Пилот шлепнул на стол маленькую буханку заварного черного хлеба и банку с килькой в томатном соусе.

 

— Банкуй.

Белый разломил буханочку пополам, вспорол консерву, разлил по сто пятьдесят.

Выпили. Зажевали. Показалось мало.

 

— Есть предложение,— произнес Пилот ритуальную фразу времен застоя.

 

— Нет возражений,— откликнулся Белый и прошествовал к холодильнику.

Когда выпили по второй, Пилот спросил:

 

— И что же мы имеем в перспективе?

Белый пожал плечами, подумал, сказал:

 

— Человек из системы у руля.

 

— Система другая стала. Нашу угробили. Темная лошадь пока — этот Стрелец.

 

— Лошадь — не худший вариант. Может, сдвинет воз.

 

— И я на это надеюсь.

Наплескали еще по одной, добавив извилинам энергии и мыслям полета.

 

— Знаешь что, Пилот. Деньги в Акинолоса вгрохали большие, он того не стоит. Может, его на Стрельца хотят использовать?

 

— Вряд ли, Белый. Туз — законник и на такую мокруху не пойдет. Скорее, "зверьки" захотят его шлепнуть. Им нужен болван с демократическими лозунгами и с гибкими убеждениями. Как нынешний: сперва коммунист и атеист, потом — антикоммунист и со свечкой в церкву и, наконец, юридический пахан отморозков от бизнеса.

Белый разлил, опростав бутылку.

 

— Что у тебя еще в заначке? — спросил Пилот.

 

— Мелочевка. Одна депутатша,— он назвал фамилию,— едет в Питер. Везет чемодан баксов тамошним демократам на выборы.

Пилот не раз видел ее по ящику. Говорливая бабенка. Она и при советской власти ухитрялась жить безбедно, правила в Ленинградском горсовете снабжением. При Меченом стала поливать времена застоя, а при нынешнем — агитировать за права человека и поносить армию. Как ни странно, народ слушал ее и избирал то в Верховный Совет, то в Госдуму.

 

— Выяснил, чьи баксы, Белый?

 

— Кавказской группировки Зураба.

Вот тебе и балаболка! С потайным донышком. Не случайно, видать, сказанула когда-то про чеченского правителя: "Ах, генерал-душка! Я бы ему отдалась".

 

— Помнишь, Белый, я посоветовал тебе окучить вдовую банкиршу? С которой ты частного детектива снял?

 

— Ну?

 

— Это я тебя спрашиваю: ну, и как?

 

— Нормально.

 

— Можешь ее дачей распоряжаться?

 

— Не только дачей.

 

— Так вот, Белый. "Зверьковые" баксы не должны уйти питерским отморозкам. Акинолоса оставь в покое, пусть мочит конкурентов Туза. Сгорит — нас это касается самым тупым концом. Все внимание — и свое, и наружников — депутатше. И без трупов. Женщина как-никак.

16

Надежда спала разметав светлые волосы по подушке. Уханов осторожно прошлепал на кухню. Заварил кофе. Затем спустился на первый этаж, достал из почтового ящика газеты.

По прилете он предупредил Наталью Марковну, что еще не прилетел и его ни для кого нет. За трое суток выполз из своей квартиры лишь в супермаркет. Надежда ненадолго исчезала дважды — оформить отпуск и проведать дочь с бабушкой. Она так и не послушалась Уханова: не забрала ни деньги, ни дипломат. Хорошо то, что хорошо кончается. А если бы плохо кончилось?..

Из постели они выкарабкивались, чтобы поесть. Вчера полчаса потратили, чтобы подготовить комнату к переезду дочери. Еще один раз их выдернул за стол Вовочка. Предупредил о визите звонком и завалился с разномастным букетом и двухлитровой, стилизованной под кувшин, бутылью. На этикетке была нарисована блаженная морда алкашихи с названием "Вздрогнем!". Попробовали пойло, вздрогнули и тут же заменили его нормальной бутылкой армянского коньяка.

 

— Помнишь, Борис,— сказал Вовочка,— я говорил тебе про толстомордого мента? Он у меня триста баксов экспроприировал.

 

— Помню. Тогда из моей шкатулки пропал материн золотой крест на золотой цепочке.

 

— Во сволочуги! И греха не боятся!..

 

— Это же материна память, Боря,— вмешалась Надежда Васильевна.— Надо потребовать, чтобы вернули!

 

— Не надо, Надя.

 

— Почему?

 

— Себе дороже обойдется... Чего ты вдруг, Степа, вспомнил того жулика?

 

— Мне Мамонт вчера позвонил. Застукали они того толстомордого. Мамонт попросил заяву на него написать.

 

— Написал?

 

— Ага.

 

— Ну и дурак.

 

— Это с какого боку?

 

— Ты налоги с черного нала платишь?

 

— Ты ведь тоже не платишь.

 

— Твоя заява — документальная информация для налоговиков. Начнут копать. Накопают — без штанов оставят.

Надежда Васильевна недоумевающе оглядела обоих. Наморщила носик, будто силилась что-то понять или вмешаться в разговор. Промолчала.

 

— Что теперь делать, Борис? — спросил Вовочка.

 

— Поезд ушел, Степа. Может, и минует твой полустанок. На всякий случай приведи бухгалтерию в норму.

Надежда Васильевна не отводила от него глаз.

 

— А у тебя бухгалтерия в норме? — спросила.

 

— У меня всегда все в норме, Надя. Пусть твоя головка об этом не болит...

В тот же день, ближе к вечеру, позвонил Юрий Сергеевич.

 

— Встречайте гонорар, Борис Аркадьевич. Курьер на пути к вам.

Минут через десять пропиликал домофон.

 

— Здравствуйте,— проворковал женский голос.— Я от Юрия Сергеевича.

Надежда даже с лица сменилась, признав Виолетту.

 

— Эта фифочка знает твою квартиру, Борис?

 

— Успокойся, Надя. Она — мой клиент. Адрес ей сообщили полчаса назад. Сюда она не войдет...— Включил домофон: — Подождите меня внизу. Сейчас спущусь.

Виолетта топталась у входа с баулом. Ее страховали два качка с бритыми затылками.

 

— Входите,— сказал ей Уханов.

Качки сунулись было за ней, но Уханов преградил им путь.

 

— Не дергайся, папаша,— прошипел один.

 

— Ждите! — вмешалась Виолетта.— А то "папаша" обоих закопает.

Те отступили. Но не сдались.

 

— Мы ее обратно должны доставить, слышишь?

Уханов не ответил, захлопнул дверь.

 

— Берегут вашу нравственность, мадам Акинолос,— сказал он в вестибюле.

Она никак не отреагировала на его слова. Была холодна, как эмаль Нефертити, и деловита, как банкир. Лифтерша-балерина готовно распахнула свою клетку. Желание угодить зашторило ее осуждающий взгляд. Уханов качнул головой, отказываясь от лифтовых услуг. Балерина снова погрузилась в вязанье.

 

— Это — ваше,— сказала Виолетта, протягивая баул.— В папке документы на банковский счет, как и договаривались.

 

— Расписка требуется?

 

— Не требуется.

На какое-то малое время она снова стала той, кем выглядела, навестив Уханова в больнице. В глазах замелькали искры-завлекалочки. Хотела что-то сказать, но, видно, не решилась.

 

— Прощайте, импотент!

Вот и все события за трое суток...

Уханов сидел на кухне. Курил. Пил кофе. Просматривал газеты. Мелькнула мысль позвонить, как обещал, депутатше Алине. С депутатами надо дружить, они всегда могут пригодиться. Но отложил звонок на потом, когда останется в квартире один. Он не собирался что-либо скрывать от Надежды. Однако не хотел, чтобы она слышала, как он дипломатничает, расточая фальшивые комплименты.

К десяти часам должен был подъехать водила Миша и увезти Надежду за ее дочерью и носильным барахлишком. Тогда можно будет спокойно позвонить.

 

— Что же ты не разбудил меня, Боря? — Надежда заглянула на кухню, заспанная, в незапахнутом халатике и в шлепанцах. Такой она еще больше нравилась Уханову.

Он отложил газеты, подошел, обнял.

 

— Я еще не умывалась,— она попыталась высвободиться, но он не выпускал ее. И слегка подталкивал к спальне.

 

— С ума сошел, Борис! День на дворе. Пусти, слышишь!

Он не слышал. Не отпустил...

Миша подъехал ровно в десять. Ждать новоявленную хозяйку ему пришлось не меньше получаса.

Оставшись один, Уханов сообщил Наталье Марковне, что к исходу дня объявится в офисе. Затем набрал номер депутатши. Ответил басок ее большезадого помощника.

 

— Алина Георгиевна на совещании. Что ей передать?

 

— Скажите, что звонил Уханов.

 

— Минуточку. Не отключайтесь.

 

— Боренька! — тотчас объявилась она сама.— Я вся в делах, вся в заботах, велела ни с кем не соединять. Ты не представляешь, сколько за день поступает звонков и писем. И все жалобы, жалобы... К тебе это, естественно, не относится. Когда прилетел?

 

— Сегодня ночью,— соврал Уханов.

 

— Приятно, что сразу позвонил. Ну, что ты решил? Готов стать юридическим советником нашей партии? — и, помолчав, пропела: — Твоим куратором буду я.

 

— Обсудим это на презентации твоей книги.

 

— Ах, Боря! Презентация откладывается на неделю. Занята — дыхнуть некогда. В субботу еду в Питер по делам партии, это через четыре дня. Там двое суток. Как раз неделя. Вернусь и устроим презентацию. Но тебе не обязательно ее ждать. Если не боишься, что соблазню, приезжай прямо ко мне. Обговорим все детали. В семь я буду дома.

 

— Нет, Алина. Я даже в офисе еще не был. Надо разобраться со всеми делами, что накопились в мое отсутствие. Вернешься из Питера — встретимся.

 

— Жаль, Боренька. Но я человек терпеливый. Подожду...

 

— Закончив разговор, Уханов снова взялся за газеты. Не просмотренным остался один вчерашний "Брехунец". Уханов выписывал его только из-за сплетен, из них иногда можно было выудить полезную информацию. На газетную шапку обратил внимание сразу. Крупно, броско и витиевато было написано: "Известный киллер оставил правосудие с носом!" Уханов нутром почувствовал, что речь о его недавнем подопечном. Но слабая надежда, что это не так, оставалась.

Статья начиналась на первой полосе, но главное было изложено на второй. Предчувствие не обмануло Уханова. Из "Матросской тишины" бежал Акинолос. Репортер со смаком описывал, как это произошло, перемежая текст гневными тирадами в адрес милиции, юстиции и тюремного начальства.

Беглеца хватились не сразу. Камера на запоре. На кровати — свернутое жгутом одеяло. А заключенный испарился. Надзиратель клялся и божился, что принял смену как положено, каждую камеру проверил через глазок. Ни одну дверь не открывал... Срочно послали гонца за ночным вертухаем по фамилии Глистогонов. В квартире, где он был прописан, обнаружили двух наркоманов и невменяемую хозяйку. Ни о каком Глистогонове она слыхом не слыхивала. Может, и забредал когда на огонек, но фамилию не называл. А на имена у нее память плохая. Хозяйку и ее гостей забрали в участок. По дороге она пела и материлась... Киллер объявлен в розыск.

Уханов почувствовал себя лохом, которого мошенники обвели вокруг пальца на глазах многочисленной публики. Получалось, что он помог своему обидчику. Хотя — какое "помог"? Это было первое в практике Уханова дело, на исход которого он повлиял безобразно мало. Ай да Юрий Сергеевич, ай да комбинатор! Однако гонорар оплачен, и не по заслугам большой.

Было ясно, что киллер-профессионал позарез оказался кому-то нужен, слишком дорого стоило его вызволение. Кому и с какой целью?.. В Москве хватает стрелков, готовых взяться за любой заказ. Но, видно, очень уж важной была мишень, коли понадобился исполнитель экстракласса. Что за мишень?

В голову настойчиво лезла мысль, которой Уханов не давал оформиться. Но она скрипела, царапалась, искала щель, и он сдался. Неужели покушение на президента? Тогда кто организатор? Контора? Или какие-то подпольные силы, остающиеся пока в тени?.. Всем, кто привык к свету юпитеров, нет резону менять власть. Такой вседозволенности не будет ни при каком другом президенте.

Да и Уханову придется несладко, если на него наедут по-серьезному. Конечно, бухгалтерия у него в бюро в порядке, тут он не покривил душой перед Надеждой. А как быть с движимостью и недвижимостью? Указ об инвентаризации — и привет: откуда? на какие шиши? Его место в этой очереди хоть и в хвосте, но при минусовом раскладе черед все равно дойдет. И тогда прощай, мечта о дачном фрегате и безбедное существование.

Уханов вспомнил моссадовца Натана, его приглашение на землю обетованную и совет не зарекаться. Кто знает, кто знает, каким боком повернется судьба, если шлепнут гаранта нынешней демократии.

Настроение ползло к нулевой отметке. Но до минуса не опустилось. Не дали опуститься трое суток блаженной отключки.

17

Ферма располагалась на территории бывшего пионерлагеря и занимала полуостров, отделяющий Москву-реку от старицы. Череп приобрел пионерлагерь у обнищавшего совхоза чуть ли не задарма. Строители отгородили полуостров от материкового берега железным забором. Снесли летние ребячьи домики, возвели двухэтажный кирпичный коттедж с бетонным подвалом, гараж-крепость, спортивный комплекс, причал для катеров и котельную.

Акинолос томился. Даже психовал, но внешне этого не выказывал. Дождь-мукосей сменялся тихим снегом. Лужи не просыхали. Акинолос вынужден был носить резиновые сапоги, которые терпеть не мог. Единственным развлечением был спортзал. А ему хотелось женщину. Сюда бы сейчас минетчицу Виолетту, которую подарил ему на трое суток Туз за то, что снял Шамиля. Как-никак законная жена, спирохету ей в рот! Но Череп сказал в первый день после "Матроски", что Виолетта теперь табу... Долгое воздержание бесило его. Но кроме неряшливой и расплывшейся поварихи, матери двух братков-уголовничков, никого из прекрасной половины человечества здесь не было. Она же была и юридической владелицей фермы. Даже огород развела, распахав лопатой и вылизав шесть соток из двух с лишним пионерских гектаров.

Пятерых дебильных "пионервожатых" со стволами Акинолос в упор не замечал. Они его — тоже. Старший, по кличке Бугай, дрых в причальной будке, еще один караулил ворота, трое резались в очко, проверяли рыбацкие сети и гоняли машину в Воскресенск за водкой.

Череп с двумя телохранителями появился на ферме неожиданно. "Пионервожатые" не вязали лыка. Он кивнул телохранителям. Те молча съездили пьянчугам по мордасам и слегка привели их в чувство. Оставив телохранителей у дверей, Череп зашел к Акинолосу.

Тот лежал на диване — голова и ноги на подушках. Нехотя сел при виде гостя-хозяина.

 

— Телку привезли? — спросил.

 

— Сейчас не до телок,— строго ответил Череп.— Есть заказ.

Акинолос глянул ему в глаза, и тот даже поежился внутренне. Взгляд киллера был беспристрастным и тусклым, как ружейный ствол. Акинолос ощутил состояние Черепа, отвел глаза. Тот неуверенно предложил:

 

— Может, за столом обговорим?

 

— Я отобедал. Водку не пью. Давайте заказ.

Череп уселся на стул.

 

— У одной бабы, которая в пятницу едет в Питер, надо отобрать саквояж с документами. Или чемоданчик. То, что будет у нее в руках.

 

— Я не грабитель.

 

— Ее будет сопровождать охрана. На вокзале встретит помощник. Могут возникнуть сложности. Здесь нужен профессионал вашего уровня.

 

— Кто она?

 

— Депутатша.

Акинолос прикрыл глаза, ровно бы решая, стоит ли связываться с законодательной властью.

 

— В субботу ее багаж должен быть у меня,— сказал Череп.

Киллер молчал. Ждал, когда заказчик назовет сумму. Не дождался. Спросил сам:

 

— Сколько?

 

— Тридцать.

Акинолос отрицательно качнул головой.

 

— В вашем положении торговаться не приходится,— возразил Череп и опять наткнулся на холодно-металлический взгляд.— Сколько бы вы хотели? — спросил, сам того не желая.

 

— Сто.

 

— Пятьдесят.

 

— За депутатшу. Плюс два охранника, не считая помощника.

 

— Меркантильный вы человек, Акинолос.

Тот не отреагировал.

 

— Хорошо, девяносто.

Акинолос недовольно дернул уголком рта. Но кивнул соглашаясь. Череп открыл элегантный дипломат из крокодиловой кожи. Вытащил тоненькую папку.

 

— Вот ее московский адрес и фото.

Увидев мелькавшую на телевизионных экранах личность, Акинолос укоряюще произнес:

 

— Однако… — Это прозвучало как "такой клиент стоит много дороже".

Череп протянул еще одно фото.

 

— Этот — ее питерский помощник. И, вероятно, любовник.

Мордастый, кукольно-холеный, пижонисто-упакованный, он годился депутатше в сыновья.

 

— Его адрес, телефон? — спросил Акинолос.

 

— Телефон записан на снимке с обратной стороны. Это все, что мы имеем. Адрес выясните на месте. Что вам требуется для проведения акции?

 

— Не паленые "Макаров" и "Беретта" двадцать пятого калибра. Косметический кофр. Он в бункере у Пилота.

 

— Вам привезут. Сколько нужно помощников?

 

— Нисколько.

 

— У вас есть вопросы?

 

— Есть. Половинный задаток.

 

— Извиняюсь, забыл.

"Брешет, что забыл, сволочь!" — подумал киллер.

Череп выложил из дипломата на стол четыре пачки по десять тысяч "зеленых" в каждой.

 

— Все, что при мне,— сказал.— Остальное получите после проведения акции.

Череп уехал, дав на прощание разгон протрезвевшим от оплеух "пионервожатым". Оставшись один, Акинолос достал из холодильника боржоми, налил в бокал. Стал отпивать, как отщипывать. Заказ показался ему по меньшей мере странным. Туз жил по понятиям и никогда не лез в политику. Без большой необходимости мокрых дел избегал. А тут — нате вам! — заказал видную демократку, да еще и депутатшу. Речь, правда, шла лишь о том, чтобы отобрать саквояж. Легко сказать: отобрать! Не пойдет же она одна по улице. Охрану придется изолировать. Ее пижона-помощничка — тоже. Она — живой свидетель, шум поднимет на всю Россию. Живой свидетель опаснее врага .

Что же такое она везет в саквояже? Секретные партийные бумаги Тузу до лампочки. Может, деньги? Без черного нала ни одни выборы не обходятся. Если деньги, то сумма должна быть приличной, судя по задатку.

Он вспомнил римского заказчика-еврея. Жмот, каких поискать, не то что заказчики в России. Уперся на двадцати штуках, даже пятерки не добавил. Но акцию обеспечил профессионально. Не хуже, чем Контора. Здесь же приходится рассчитывать на самого себя.

Да, хорошо бы, если депутатша повезла деньги. Изъять и исчезнуть. От Туза, от Пилота, от Черепа, вообще из этой дурацкой страны. Куда-нибудь в Южную Америку, где полно смуглых телок и полиция не интересуется происхождением капитала.

Капитала пока кот наплакал. Двести тысяч за Луиджи и двадцать за палестинского террориста лежат в швейцарском банке. Сорок налом — на столе. На эти бабки можно существовать, а не жить. Нужен, как минимум, миллион в баксах, тогда можно линять. Будет и крыша над головой и телки на выбор. Есть, правда, у него в заначке еще сто тридцать тысяч. Но до них сейчас не дотянуться. Тайник в квартире, где его пасут менты.

Содержимое саквояжа легко выяснить на месте. Если бумаги — отдать Черепу. Если баксы — пишите письма. Два паспорта на разные фамилии с открытой греческой и финской визами — тут, на ферме, на крутом берегу полуострова под осокорем. Из Питера — на паром, и — в Суоми. А оттуда куда глаза глядят. И завязать. Бунгало на берегу моря, пляж, голые попки и сам себе хозяин.

Акинолос отогнул штору окна. Падал мокрый снег. Хреновая погода для проведения акции.

Решил время на депутатшу не тратить. Сразу в Питер. Вычислить пижона и — по обстановке...

Белый привел в бункер сразу обоих. Это были два бравых старичка: один сухонький, низенький, с редкими седыми волосенками; другой высокий, сутулый с вытянутым лицом и неряшливой шевелюрой серого цвета.

 

— Юрий! — радостно воскликнул сухонький, семеня к вставшему из-за стола Пилоту.— Не забыл старую гвардию, выдернул, на поддержку штанов отстегнул!

 

— Здравствуй, Иван Павлович, Лис ты наш дорогой. Здравствуй, Виль Львович...

 

— Он же Филин,— договорил Сутулый.

 

— Вспомнили — и шабаш,— тормознул Пилот.— С именами-отчествами кончили, только псевдонимы... А теперь — к столу.

Как и положено, встречу обмыли. После третьей Пилот изложил задание. Старички вопросов не задавали, согласно кивали головами. Чувствовалась старая школа.

 

— Вчера объект звонила в Ленинград,— Пилот намеренно назвал северную столицу прежним именем: привычнее и приятнее для старческих ушей.— Говорила с мужчиной, которого зовут Ленчик. Его телефонный номер зафиксирован. Лис — в распоряжении Белого. Выезжаете в Питер сегодня вечером. Филин работает с объектом здесь. Информирует Белого о ее выезде и пасет до дверей питерской квартиры... Вот и вся работенка. Пушки вам без надобности.

 

— Прогулка, а не работенка,— не удержался Лис.— Не то что в старые времена...

18

До вечернего развода проституток было еще далеко, но они уже находились на стометровке. Здесь были их рабочие места. Несмотря на липкий снег, Невский был полон народу. Посетителей зазывали неоновые вывески баров и казино.

К стометровке подрулило такси. Из него вышел высокий человек в распахнутом голубовато-стальном плаще, открывавшем спортивного покроя темный костюм. Мамка наметанным глазом определила его как клиента, выплыла в норковой шубе из припаркованного "джипа", облокотилась картинно о капот. Клиент направился прямо к ней. В нем с трудом можно было признать Акинолоса, так изменили его лицо аккуратные темные усики, специальные подкладки под щеки и парик под Кобзона.

 

— Мне нужен товар экстра-класса.

 

— У меня все девочки классные.

 

— Поглядим.

Мамка щелкнула пальцами. Из "джипа" повыскакивали девицы. Выстроились как на строевом смотре. Снег мешал им выказать свои прелести. Они распахнули плащи, шубки и пальто, демонстрируя коленки и торчащие груди. Фигуристые и длинноногие, будто высиженные в одном гнезде. Акинолос оглядел каждую с ног до головы и отрицательно качнул головой. Для себя он бы взял любую, женского в них было с избытком. Но свое желание он зажал вглухую. Никаких баб до конца работы. Расслабляться лишь по ее завершении. Это правило вбил в него Пилот еще в БД-7. И оно не подводило.

Девка нужна была для клиента. Этим юным красоткам не доставало шарма, артистизма и еще черт знает чего, чтобы завлечь мужчину.

 

— У меня еще есть трое. На иностранных языках могут. Но такса на них в два раза выше,— сказала мамка.

 

— Давайте.

Она снова щелкнула пальцами. Еще три дивы предстали на смотрины. С левого фланга стояла девица, похожая на Софию Ротару в молодости. В меру намакияженная и в меру ухоженная. Запахнувшись в легкое манто, она с вызовом глядела на Акинолоса.

 

— Как тебя зовут? — подошел он к ней.

 

— Графиня Задунайская.

 

— Беру графиню на трое суток.

Остальные претендентки завистливо зашелестели.

 

— Хата ваша или наша? — спросила мамка.

 

— Отель "Балтика",— ответил Акинолос, хотя еще на вокзале снял на неделю однокомнатную квартиру.

Он расплатился баксами, и мамка зауважала его еще больше.

 

— Авто не требуется? Могу за отдельную плату предложить автолайн.

 

— А что-нибудь скоростное?

Мамка подняла вверх руку с платочком. Через минуту нарисовался сутенер.

 

— Джентльмену требуется скоростное авто.

 

— Куда? — спросил тот деловито.

 

— На трое суток.

 

— Девятьсот "зеленью".

 

— Какая марка?

 

— "Ауди" девяносто девятого года.

Акинолос не стал торговаться.

"Ауди" подкатила сразу же. За рулем сидел интеллигентного вида волосатик с косичкой на затылке. Графиня первой забралась на заднее сиденье, оставив дверцу открытой. Акинолос проигнорировал приглашение и сел рядом с водителем.

 

— В приличное кафе, где мою спутницу не знают.

 

— Давай, Валер, в "Три толстяка",— подсказала Графиня.

В кафе она держала себя аристократкой. А может быть, и в самом деле сказывалась порода?.. Небрежно сбросила на руки Акинолосу манто. Оглядела свысока публику. Не торопясь проследовала к столику, предложенному мэтром. Акинолос с ироничной учтивостью подал ей меню. Она отвергла его. Сказала с неожиданным финским акцентом склонившемуся официанту:

 

— Что-нибудь из овощей. На ваше усмотрение. И подходящее вино.

Акинолосу страшно хотелось утащить ее в убогую, но чистенькую арендованную квартиру, содрать с нее прямо у порога одежды и вмять в себя аристократичное тело. Но он привык обуздывать свою слабость и держал себя в узде.

 

— Вот что, Графиня,— сказал.— Трах…ть тебя я не стану. Но готов заплатить тебе персонально столько же, сколько мамке.

 

— Какие услуги от меня потребуются?

 

— Слушаться меня и делать все, что скажу.

 

— Любопытно,— произнесла она безо всякого любопытства.— Надеюсь, я не должна буду шпионить и лезть в форточку в чужую квартиру?

 

— Кишка тонка для этого, Графиня. Надо обворожить одного лоха. Прикинься иностранкой, у тебя шикарный скандинавский акцент.

 

— Зачем тебе это нужно?

 

— Не твое дело.

 

— Понятно. Заплатил — можешь хамить. Как я к тебе должна обращаться? Меня зовут Дана.

 

— Называй Леней. Лох — тоже Леня. Только, смотри, по карманам у него не шарь.

 

— Вы довольно мерзкий человек.

 

— Вашу встречу я страхую. Узнай о нем как можно больше. Чем раньше управишься, тем раньше расчет.

Она пытливо уставилась в его лицо. Отхлебнула из бокала вино. Снова уставилась.

 

— Между прочим, трезвенник, вам чужие усы не идут. И без парика вы будете выглядеть симпатичнее.

Акинолос даже оторопел слегка. Он явно недооценил эту шикарную потаскуху. Может, она работает на Контору?.. Раньше ее бы обязательно срисовали, а сейчас вряд ли. Контора все больше стала походить на ментовку... Он сосредоточился и взглянул на нее своим отработанным холодно-металлическим взглядом.

 

— У тебя глаза убийцы,— перешла она на "ты". — Я это уже проходила, пугать — бессмысленно. Мне нужны деньги, чтобы начать новую жизнь. Помножь сумму на два, и я твоя послушная овечка.

 

— Согласен.

 

— Половину вперед.

 

— Получишь в машине.

 

— А усы все-таки сдери, Леня. Подведут они тебя под белый монастырь.

Слово "белый" неприятно резануло слух Акинолоса: Белая дача, зам у Пилота Белый...

 

— Где я буду сегодня ночевать? — спросила она.

 

— Не со мной. Допивай, доедай и — на выход...

После кафе Валера с косичкой подвез их к междугородному переговорному пункту. В кабину телефона-автомата Акинолос взял с собой Графиню. Городской номер Помощничка он набрал через код 912, чтобы имитировать междугородный звонок. Хотел узнать, дома ли клиент. Но, видно, не напрасно он назвал Помощничка лохом.

 

— Але! — отозвался тот.— Не слышу. Але! — закричал.— Алина, ты?Але!.. Если ты меня слышишь, докладываю. Встречу, как договаривались. Через сорок минут еду в штаб партии. Люблю, целую, сама знаешь в какое место. Жду скорой встречи. Чао, моя богиня!

Акинолос положил трубку. Тронул рукой колено Графини,— на ее губах скользнула снисходительная усмешка.

 

— Пошли!

Пижонистый Помощничек вышел из дома не через сорок минут, а через полтора часа. Вальяжно влез в стоявшую у подъезда одряхлевшую красавицу "тойоту" с правой рулевой колонкой. Не спеша выехал на проспект.

 

— За ним! — скомандовал Акинолос волосатику.

Однако Помощничек припарковал свою тачку не у штаба партии, а у Дома актера. Туда и прошествовал.

 

— Твой выход на сцену, Графиня,— сказал Акинолос.— Задержи его на полтора часика.

 

— Как скажешь.

Застучала каблучками. У входа дождалась, когда швейцар распахнет перед ней стеклянную дверь. И скрылась.

Акинолос выждал некоторое время. И тоже зашел. Обнаружил обоих в только что открывшемся артистическом кафе. Помощник кочетом топтался возле Графини. Заглядывал в глаза, кудахтал с умильным выражением. Она разрешающе кивнула. Он сел на стул рядом, подозвал официанта.

"Без осечки",— подумал Акинолос. Вышел из актерского дома и уселся в "ауди".

 

— Куда? — спросил Валера.

 

— Туда, откуда приехали...

Кодовый замок на двери подъезда, где жил Помощничек, был сломан. Акинолос взбежал по ступенькам на третий этаж, позвонил в его квартиру. Как и ожидал, никто не ответил. Английский замок был старого образца. Понадобилась минута, чтобы его открыть, хотя Акинолос и не был спецом-медвежатником.

Двухкомнатная квартира имела холостяцкий вид. На кухне — пустые бутылки из-под дамских напитков. В комнате — компьютер, принтер и разбросанные на диване партийные агитки. В спальне — запах женских духов, порнокассеты на телевизоре и широкая тахта с большим зеркалом напротив.

Зеркало было в раме со множеством завитушек. Это облегчало задачу. Он слегка отодвинул его, укрепил на тыльной стороне камеру с пуговичным объективом, выглядывавшим в завитушечное отверстие. Тахта точно попадала в кадр... Теперь жучки. В спальню, на кухню и в телефон... Вся работа заняла не больше пятнадцати минут.

Он покинул квартиру и возвратился в Дом актера.

Кафе уже гудело от пьяных голосов и громкой музыки. Мест не было. Вокруг оркестрика топтались и жались несколько пар. Среди них была и Графиня с Помощничком.

Акинолос протолкался к бару, заказал кофе. Графиня заметила его. Вернувшись после топтания за столик, что-то сказала новоиспеченному кавалеру, взяла со стола сумочку и направилась в дамскую комнату. Акинолос вышел следом. Она ждала в вестибюле.

 

— Поедешь к нему на хату. Когда разнагишаетесь, подойди к зеркалу. С правой стороны к торцу рамы приклеена скотчем кнопка. Нажмешь ее. Мочаль клиента по высшему классу. Свет не выключайте. Встречаемся в "Трех толстяках" завтра в десять.

Лис сидел напротив дома на скамейке, держа двумя руками суковатую клюку. Ни дать — ни взять забытый всеми нищий пенсионер. Он и на самом деле был нищим, хотя его майорская пенсия не шла ни в какое сравнение с пенсиями других стариков, превышала в три раза. Но у него был непрактичный сын, дочь-учительница и двое внуков. Их надо было подкармливать. Деньги Пилота стали манной небесной. За три дня непыльной работенки тот откроил наружникам больше, чем пенсия за два года.

Лис видел, как в подъезд вошел высокий мужчина в голубовато-стальном плаще. Через шестнадцать минут вышел, уселся в "ауди" и отбыл. Лис бы не обратил на него внимания, мало ли людей шастают в подъезд и обратно. Но машину он заприметил еще полтора часа назад. Она стояла на той стороне улицы и, как ему показалось, совсем не случайно двинулась вслед за объектом наблюдения. Он засек водилу с волосами, как у женщины, и на заднем сидении девицу-красавицу. Теперь вот столбоватый мужик оказался в той же машине.

Видать, не все так просто. Что-то закручивается вокруг пижонистого мальчика...

Бывший гэбист пошлепал, опираясь на клюку, к телефонной будке. Снял трубку, сделал вид, что набирает номер. Достал врученный ему Белым мобильник. Нажал кнопочку.

 

— Докладываю...

 

— Как выглядел высокий человек в плаще? — спросил Белый.

 

— Военно-спортивная выправка. Тонкий нос, крутой подбородок, уши слегка сплюснуты, усики. Особых примет нет.

 

— На руки обратили внимание?

 

— Он держал их в карманах.

 

— На связь выходите по необходимости. Завтра в вашем распоряжении будет автомобиль. Сменю вас в ноль часов.

Снег прекратился. Над подъездом горел фонарь. Белому, занявшему пост в доме напротив, хорошо были видны и подъезд, и проезжая часть улицы. Он стоял на лестничной площадке третьего этажа, курил в кулак и ждал. Судя по информации Лиса, помощника депутата Леонида Завьялова кто-то пас. Кто?

Около часа ночи к дому подъехала "тойота". Завьялов выкарабкался из нее с шикарной девицей. Она для виду повыкобенивалась, прежде чем принять приглашение кавалера. Потом махнула рукой,— где наше не пропадало! — уцепила его под локоть.

На третьем этаже зажглись три окна, и на занавесках замелькали тени. В этот момент к дому тихим ходом подкатила "ауди". Белому видна была лишь крышка автомобиля. Остановилась и замерла подле криво припаркованной пустой "тойоты". Из салона никто не показывался.

В двух окнах свет погас. Горел только в комнате с розовыми занавесями.

Белый спустился вниз. Отжал защелку замка, приоткрыл дверь. "Ауди" стояла в тени, пассажиров не было видно. Он выскользнул из подъезда и, скрытый от улицы безлистым густым кустарником, двинулся вдоль стены. Остановился напротив "ауди". Раздвинул кусты.

Почти тотчас же заурчал движок. Машина разворачивалась. Пассажир оказался напротив Белого. На мгновенье его голову осветил уличный фонарь. Однако он повернулся в сторону водителя. Похоже, что это был все-таки Акинолос. Но стопроцентной уверенности в том не было.

Подозрительная "тачка" скрылась. Улица опустела. Темные глазницы окон на светлых фасадах зданий не нарушали ее покоя.

Розово светилось лишь одно, за которым, открыв рот, храпел утомленный помощник депутата Леонид Завьялов. Графиня Дана, она же Лизка из Петрозаводска, лежала на спине с открытыми глазами. Заказной клиент Ленчик отметился на ней лишь раз, хотя сексуальный опыт сказывался. Но обессилел спьяну, и это ее устроило. Она думала о том, что ей вчера подфартило. Клиенты попались без садистских отклонений. Оплата с хорошей присыпкой. Почти тысячу баксов насыпало сверху. Четыреста пятьдесят — задаток от съемщика с отмороженными глазами. Если не кинет, — не должен вроде бы кинуть! — отсчитает еще столько же. Двести, ее долю, отслюнит мамка. Да и этот, сопливый пижон, сунул ей в кафе царственным жестом тысячу деревянными... Если бы всегда так, вздохнула она. Купила бы себе двухкомнатную квартиру в новостройке, забрала бы из Петрозаводска маман — учительницу английского. И выбрала бы приличного мужа... На минуту представила в роли мужа клиента-съемщика. Вспомнила его взгляд и содрогнулась. Нет, муж у нее будет добропорядочным и законопослушным человеком. И чтобы на прокорм зарабатывал...

Она тихо встала с тахты. Взяла со стула недопитый бокал с противным сладким ликером. Подошла к окну и откинула розовую штору. Улица была пустой, как душа самоубийцы. Зябко поежилась и отхлебнула из бокала...

Белый видел, как в шторе образовался просвет. Кто-то разглядывал улицу. Зачем? "Придется взглянуть на эти апартаменты",— решил он.

Лис появился, как и было назначено, в шесть утра.

 

— Где ваш лимузин? — спросил Белый.

 

— Туточки. Вон за тем уголком.

 

— В квартире — объект и его шалава. Когда выползут, дайте мне знать. С пассажиром из "ауди" будьте осторожны. Сдается, что он профессионал.

 

— Из наших?

 

— Возможно.

Помощничек проснулся с тяжестью в голове. Вспомнил вчерашний вечер, ощупал тахту.

 

— Дана! — позвал умирающим голосом.

Она появилась из кухни, свежая, как цветок на клумбе. Подала ему чашку с дымящимся кофе. Он жадно глотнул. Обжегся, поставил чашку на стул. Протянул Графине-Лизке руку.

 

— Не-ет! — погрозила она пальцем.— Ты вчера истерзал меня до потери пульса. Такие дозы мне не под силу.

Он самодовольно улыбнулся.

 

— Ленчик! Подождем ночи, а? — просительно проворковала она.

 

— Не получится, Дана. Выспаться должен. Ни пить, ни чего другого. Утром огурчиком должен встретить на Московском вокзале своего шефа.

Она надула свои пухлые губки.

 

— Шефа! — произнесла капризно.— Сегодня ночью ты с другой будешь.

 

— Клянусь, один. Через двое суток шеф опять свалит в Москву, и я весь твой. Ты когда в Хельсинки?

 

— Через неделю.

 

— О-о! Я еще потерзаю тебя! Как освобожусь, заявлюсь к тебе в "Балтику".

Она погладила его по голове.

 

— А до вечера, надеюсь, по плану?

Он не смог скрыть недоумения. Ни о каких планах не помнил. Видно, наобещал чего-нибудь спьяну. Она пришла ему на помощь:

 

— Мы же решили позавтракать в десять в кафе "Три толстяка"?

 

— Какой разговор! — успокоенно воскликнул Ленчик.— Конечно помню. Позавтракаем.

 

— Они уехали на "тойоте", Белый,— доложил Лис.

 

— Сейчас буду. Со мной в контакт не входите. Если появится "ауди" или объект, дадите знать.

Как и вчера, Лис устроился на скамейке. Взошло тусклое солнце, но все равно было зябко. Он натянул на голову капюшон видавшей виды и великоватой для него куртки. Сидел, опустил голову на ладони, державшие клюку.

Белый появился, как материализовался из воздуха. Лис скользнул по нему равнодушными глазами, проводил взглядом, пока тот не скрылся в подъезде.

Оказавшись в квартире, Белый без труда отыскал миниатюрную кинокамеру и три жучка. Но трогать не стал. Такими пользовалась Контора. Но работа была топорной, Контора себе такого не позволяла. Неужели все-таки Акинолос? Он был спецом-боевиком, но никак не технарем. Связью и всем, что ее касалось, занимался в БД-7 Алибаба... Если это Акинолос, то что же получается? А получается не по понятиям: Туз решил прикарманить выборные деньги из общака конкурирующей группировки и послал бойца на мокрое дело... Но вряд ли, господа уголовнички, вам удастся заполучить бабки! Они пригодятся и нам с Пилотом. Значит, у нас и окажутся... Отлежатся у вдовы-банкирши на даче, и можно пускать в дело. В какое — Пилот придумает.

Белый покинул квартиру тихо и незаметно. Лис все так же сидел на скамейке.

Акинолосу не понравился дед на скамейке. Вчера сидел, как часовой на посту, сегодня. В такую погоду ему надо в комнате у теплой батареи зад греть... Впрочем, чокнутых стариков и старух теперь хватает. А у этого не те годы, чтобы наружкой заниматься.

Проникнув, как и вчера, в квартиру, он проверил камеру: пленка была смотана вся. Оставил ее за зеркалом. Жучки снял. Информация с них была уже на диктофонной ленте.

Уселся в кресло подле телевизора и стал ждать хозяина.

Он мог ждать часами и сутками, его организм был на это тренирован. Откинув голову на спинку кресла, замер и расслабился. Однако был готов в любое мгновенье стрелять на поражение.

В этот раз ждать ему пришлось недолго. Ключ дважды заскрежетал в замке. Он не шевельнулся. Помощничек, напевая, заглянул на кухню, щелкнула дверца холодильника. С банкой пива открыл дверь в спальню. И остолбенел. Банка глухо звякнула об пол.

 

— Проходи,— спокойно сказал Акинолос.— Садись.

 

— Вы... кто? — еле выговорил хозяин.

 

— Доброжелатель. Садись же, черт возьми!

Помощничек стал похож на муху перед пауком. Короткими медленными шажками прошел в комнату. И опустился на краешек стула.

 

— Надеюсь, Завьялов, ты не хочешь, чтобы тебя, как клопа, размазали по стенке?

 

— Не понимаю, о чем вы говорите.

 

— К тебе из Москвы приезжает знаменитая дама, а ты приводишь домой проститутку. Вдруг она узнает об этом?

 

— Я... Как вы..?

Акинолос достал диктофон, нажал кнопку пуска. Съежившийся Помощничек услышал свой голос:

 

— Еще, еще, моя богиня...

 

— Ну? — спросил Акинолос.

Тот лишь таращил круглые глаза.

 

— Что скажут в партии, когда московская пресса обнародует твою связь с Алиной? Да еще напечатает картинки, где ты упражняешься перед зеркалом с проституткой?

 

— К-какие картинки? — испуганно прошелестел он.

Акинолос подошел к трюмо, легко отодвинул его от стены. Отлепил от рамы миниатюрную кинокамеру.

 

— Здесь кино, дурак,— сказал.— Во всех позах.

 

— Вы... из милиции? — выдавил из себя Помощничек.— Я ничего не знаю. Я только с Алиной... К порту отношения не имею.

 

— Когда, каким поездом, в каком вагоне приезжает твоя старушка?

 

— В субботу утром,— он торопливо назвал номер поезда и вагона.

 

— Что она везет?

 

— Инструкции избирательному штабу.

 

— Если еще раз соврешь, поджарю яйца. Что у нее в саквояже?

 

— Она сказала, инструкции и листовки. Клянусь, так и сказала.

Похоже, пижонистый трус не врал.

 

— Кто, кроме тебя, будет ее встречать?

 

— Люди Руслана.

Акинолос понятия не имел, кто такой Руслан. Но был уверен, что саквояж без охраны не останется.

 

— Ты с ней будешь ночевать?

 

— С ней.

 

— Адрес?

 

— Это конспиративная квартира политсовета партии. Если я ее раскрою, меня приговорят.

 

— Я тебя, мешок с говном, сам сейчас приговорю.

Акинолос встал. Подошел к Помощничку. Тот втянул голову в плечи, ужался на стуле. Затравленно и безмолвно глядел, как страшный визитер вытащил из кармана широкую ленту скотча. Одним движением запрокинул безвольный подбородок Помощничка и перекрестил скотчем рот. Глаза жертвы обезумели. А когда Акинолос слегка вывернул кисть, дико завращал глазами и замотал головой, хотя боль должна быть вполне терпимой. Отодрал скотч.

 

— Говори!

 

— Скажу, все скажу,— забормотал Помощничек.— Генерального в порту застрелили по заказу Руслана...

 

— Адрес? — перебил его Акинолос.— Где остановится депутатша?

 

— Улица Костюшко,— ответил тот чуть ли не шепотом.— Дом номер... квартира...

 

— Ключи от квартиры у тебя есть?

 

— Нет. Алина не доверяет.

 

— Квартира под присмотром?

 

— Не знаю. Она там живет, когда приезжает. И я с ней.

 

— Сигнализация? Охрана?

 

— Сигнализация. Когда входим, я звоню в опорный пункт милиции. Называю код и свою фамилию.

 

— Телефон милиции?

Помощничек наморщил лоб. Вспомнил. Назвал.

 

— Пароль?

 

— "Петергоф".

Страх в его глазах усиливался.

 

— Не менжуйся, Завьялов. Расслабься.

 

— Слушаюсь,— пролепетал тот. А сам как сидел на стуле в пол-ягодицы, так и застыл.

 

— Кофе есть?

Он молча кивнул, не в силах понять смысл вопроса.

 

— Дай сюда ключи от твоей квартиры и мобильник. Иди на кухню. Дверь не закрывай. Сделай два крепких кофе. Посидим, покалякаем.

 

— Чего?

 

— Побеседуем.

 

— Слушаюсь.

Он загремел на кухне посудой. Затих. Снова зазвякала посуда. Притащил две чашки кофе. Поставил на журнальный столик. К своей чашке не притронулся. Терпеливо ждал, о чем с ним желает беседовать этот наводящий ужас незнакомец.

 

— В таможне у вас есть свои люди?

 

— У Руслана есть. В порту.

 

— Знаешь кто?

 

— Одного знаю.

 

— А у погранцов?

 

— В порту не знаю. Автомобильное окно есть к финнам.

 

— Откуда тебе известно?

 

— Когда Профессора хотели арестовать, он ушел через окно. Провожала его жена и Алина. Я с ними был.

 

— Когда окно открыто?

 

— По воскресеньям. С шести до восьми утра.

 

— А ты не такая уж мелкая сошка, Завьялов,— раздумчиво проговорил Акинолос, раскладывая на весы факты.

Стоит ли оставлять этого размазню? Сам не побежит. Прижмут — запоет. Но может пригодиться, если произойдет накладка. А если все пройдет чисто, утром Акинолос уже будет в Хельсинки, к концу дня — в Греции. Там никто не достанет.

Сказал:

 

— Большой ты человек, Завьялов, а живешь в халупе.

Помощничек окинул взглядом свое жилье, будто видел его впервые.

 

— Профессор собирался выделить квартиру — не успел. Алина сказала: подожди, когда губернатором станет наш человек. Жду.

 

— Сколько тебе надо для счастья? — Акинолос потер пальцем о пальцы.

Заметно было, что Помощничек подуспокоился. Уверился, видно, что пытать и убивать его не собираются. Услышав последний вопрос, даже приободрился.

 

— Сто тысяч в баксах,— ответил.

 

— Недурной аппетит, господин Завьялов... Получишь. Сто тысяч... в рублях.

Акинолос мог пообещать любую сумму. Все равно не собирался давать этому болвану ни копейки, даже если придется воспользоваться его услугами.

 

— Это не "счастье", а прожиточный минимум,— пробормотал "болван".

 

— Плюс живым останешься,— добавил Акинолос, и тот опять втянул голову в плечи.— Если слушаться меня будешь.

 

— Буду.

 

— Тогда слушай и запоминай. Ни при каких условиях ты меня никогда не видел. Иначе пуля попадет в лоб, а не в задницу.

 

— Не надо пулю,— проскулил Помощничек.— Я все сделаю.

 

— Тогда станешь молчать, как молодогвардеец.

 

— Стану молчать.

 

— Встречай Алину. Катитесь в квартирку. И затрах…й ее, чтобы спала до обеда.

Помощничек слегка ожил. Сомнение в глазах сменилось вопросом.

 

— Справишься на пятерку, Завьялов, — получишь свой гонорар. Только уж ты постарайся.

 

— Слушаюсь...

Выйдя из подъезда, Акинолос снова мазнул взглядом пенсионера, сидевшего на лавочке. Дедок решительно ему не нравился.

Белый прослушал весь диалог от слова до слова. На малое время задумался. Значит, все-таки Акинолос пасет депутатшу. И, похоже, собирается хапнуть деньги и выйти из игры. Да, не хватает бойцу умишка. Кого провести хочет? Зураба с Русланом? Туза? Пилота?.. Получается, всех. Такое в одиночку не под силу и самому Пилоту.

Он вспомнил горы Кунгей-Алатоо. Их было тогда четверо. Путь домой лежал через перевал Сары-Мола, Желтая могила по-местному. Миновать его не получалось, хотя они и предполагали, что на перевале их поджидали духи Аллаха. Схватка была злой и короткой. Акинолос на секунду опередил духа, и пуля, предназначенная Белому, расплющилась о скалу. Выходит, обязан ему жизнью. Впрочем, в БД-7 каждый был друг другу обязан. Поврозь и без подстраховки давно бы блуждали по преисподней.

Белый вышел на связь с Лисом. Снял его с поста. Назначил на 22.00 встречу в кафе на Мойке.

 

— Ночь будет нелегкой,— сказал.— Ступайте в гостиницу и отоспитесь.

За перекрестком он поймал частника. Велел ехать к ресторанчику "Нью-Васюки", через двор которого можно было попасть на улицу Костюшко.

Он знал этот район. Еще при Андропове они с Алибабой провели здесь трое суток. Ресторанчика тогда не было. В двухэтажном особнячке размещался какой-то музей. Напротив него стоял дом, в котором жил напичканный пэвэошными секретами полковник. По агентурным данным он вступил в контакт с работником французского консульства. Шумиха в прессе по каким-то соображениям была нежелательной, и дело поручили "дачникам". Француз отправился к праотцам в квартире юной потаскушки, которую менты тихо забрали как главную подозреваемую. Полковника они увели из-под носа местной Конторы и доставили прямиком на Лубянку...

Белый расплатился с частником. Проходной двор вывел его на улицу Костюшко. Прошел квартал и оказался возле нужного дома, первый этаж которого занимал супермаркет.

Дом явно предназначался для элиты средней руки. Массивные двери трех подъездов были закруглены сверху и украшены фигурными бронзовыми ручками. На каждой — импортные домофоны. Двор отделялся от улицы кованой ажурной оградой с запертыми воротами и распахнутой калиткой. Но без охранника. На глухой торцевой стене виднелась пожарная лестница, обрывавшаяся в трех метрах от земли.

Белый прошелся вдоль дома. Квартира депутатши, судя по номерам у подъездных дверей, находилась на втором этаже. Оставалось ждать оказии.

Она появилась в лице молодой толстушки с коляской, из которой таращил глазенки толстенький карапуз. Она шесть раз пробежала пальцами по клавишам домофона. Белый заметил: солнце, ключ и второй ряд сверху до низу.

 

— Давайте я помогу вам занести коляску,— предложил он улыбаясь, как Дед Мороз с рождественским подарком.

 

— Ой, спасибочки!

Будка вахтерши располагалась между парадным входом и черным, так что она могла обозревать обе двери. Дверь черного хода была заложена изнутри на деревянный брус. Сама вахтерша, которой по силам была бы работа грузчика, подбоченясь, стояла подле будки. Белый негромко поприветствовал ее. Она недоуменно кивнула в ответ. Проводила их взглядом до лифта.

Он помог толстушке погрузить коляску. Сам неспешно поднялся по широкой лестнице на второй этаж.

Дверь квартиры была обита настоящей кожей. Медные бляшки лучами сходились к дверному глазку.

Он поднялся на межэтажную лестничную площадку. Стены были исписаны похабными стишками и разрисованы непристойными рисунками. Здесь явно тусовались элитные недоросли. Большое окно с оторванными шпингалетами было лишь прикрыто. Оно выходило в закрытый двор с унылыми, потерявшими листву деревьями. Проникнуть со двора на лестничную площадку не составляло труда даже подростку.

Детская площадка с рублеными игрушечными домиками, качелями и спортивными лесенками казалась заброшенной. Сырое межсезонье не манило бабушек и ребятню на свежий воздух. Клумбы, обнесенные керамической плиткой углами вверх, были усыпаны мокрой листвой. Асфальтированная проезжая лента разворачивалась у трех мусорных контейнеров.

Неторопливым шагом он стал подниматься по ступеням. На верхнем этаже было всего две двери. Железная лесенка вела к чердачному люку. От дверей ее скрывал лестничный поворот. На петле люка висел амбарный замок.

Белый забрался наверх, подергал его — заперт. Вытащил из кармана перочинник с набором отмычек, открыл замок. Снял щеколду, повесил замок в пустую петлю и закрыл его. Тронул дверцу люка, она легко подалась. Глянул с площадки на свою работу. Запертый замок внушал доверие.

Спускаясь вниз, еще раз обежал взглядом двор. За одним из контейнеров высокий человек в оранжевом жилете и спортивной шапочке сгребал в кучу мусор. Белый узнал бы его даже ночью. Это был Акинолос.

Проходя мимо гренадерши, он приветливо помахал ей пальцами. Та вдруг заулыбалась и даже порозовела.

Вышел из подъезда и через нью-васюковский двор скользнул на параллельную улицу. До вечера он тоже мог отдохнуть...

Ровно в 22.00 Белый появился в кафе на Мойке. Лис был уже там. Роскошествовал, заказав обильный халявный ужин и фронтовые сто граммов. Белый присоединился к нему. Тоже сделал заказ. Ужинал, не обращая внимания на то, что ест.

Лис не задавал вопросов. Ждал, когда его старшой сам поставит задачу. Она показалась ему детской забавой.

 

— В 23.00 — на улицу Костюшко. Средний подъезд. Черный ход со двора. Два окна на втором этаже справа от лестничного пролета. Связь по необходимости: кто входит, кто выходит.

Лис не удержался, спросил:

 

— Черный ход открыт?

 

— Вероятно, закрыт. И также вероятно, что может открыться... Мусорные контейнеры во дворе — укрытие ненадежное. Опасайтесь человека, которого вы видели в стальном плаще. Всего скорее, он будет в спортивной одежде. Утром вас сменит Филин. Вы сразу в Москву, на любом транспорте. Встретимся у Пилота.

19

Калитку во двор на ночь запирали. Акинолос двинулся вдоль ограды. Заборов без дырок не бывает. Даже ограждения секретных объектов имеют по два-три замаскированных от глаз начальства лаза. Выломанный прут он нашел неподалеку от детской площадки.

Протиснулся во двор и замер.

Шел четвертый час ночи. Светились лишь три ряда подъездных окон. Небо хмурилось, обещало просыпаться снегом. Стояла кладбищенская тишина.

Крадущейся походкой Акинолос приблизился к дому. Потянул дверь черного хода — она не шелохнулась. Он и не планировал ею воспользоваться. Не любил двери и замки — они ассоциировались с мышеловками. Глянул прицельно на балкон второго этажа. Достал из объемного кармана темной ветровки тонкую капроновую лестницу с обшитым сукном трехпалым титановым якорем на конце. Метнул якорь на балкон. Подергал, проверяя надежность зацепа. И с кошачьей ловкостью забрался на балкон. Бесшумно выдавил стекло, отомкнул шпингалеты. Осветил комнату фонариком и сразу обнаружил телефон.

Набрал милицейский номер.

 

— Снимите с охраны,— сказал.— Пароль — "Петергоф". Завьялов,— назвал он фамилию Помощничка.

Однако не был уверен, что его ночной звонок не вызвал подозрения. Потому соскользнул с балкона, пересек пустынный двор. Покинул его через лаз и затаился.

Он не мог со своего места видеть, что в это самое время взбирается по пожарной лестнице его боевой товарищ. Белый добрался до плоской крыши, перешагнул через ограждение и бесшумно пополз к слуховому окну.

Не меньше получаса наблюдал Акинолос за домом. Ничто не нарушало безмолвия. Он уже собрался снова нырнуть в лаз, как легкий шорох со стороны детской площадки привлек его внимание. Акинолос переместился вдоль ограды поближе. И опять замер. Шорох повторился. Из песочницы показалась голова в капюшоне, затем сам человек. Постоял, стряхивая песок. Отошел к ближнему дереву. Стал справлять малую нужду.

Ах ты, старый хрен! — выругался мысленно Акинолос. Это был тот самый дедок, что сидел на лавочке у дома Помощничка. Каким образом он оказался здесь? Кого пасет? Тоже депутатшу? На кого работает? На местную братву?..

Вопросы зависли, как топор над головой. Искать на них ответы не было времени. Да и не столь уж было это важно. Сам факт не оставлял сомнений. Дедок наверняка засек его и может поломать ход операции, стоит ему просигналить браткам либо просто поднять хай...

Он ждал, что старикашка снова нырнет в песочницу. Но тот слился с деревом, как и не было его вовсе.

Тянуть время не имело смысла. Киллер отполз от ограды. Пригнувшись, прокрался к лазу. Проник во двор. И ползком стал пробираться туда, где вжался в дерево непрошеный свидетель.

 

…Лис глядел на балконную дверь, через которую проник в квартиру высокий человек. Он сразу же сообщил об этом Белому. Через пять минут снова вышел на связь и доложил, что человек покинул квартиру и исчез через дыру в заборе.

 

— Лестницу смотал? — шепотом спросил тот.

 

— Нет.

 

— Значит, вернется. Не засветитесь.

Однако тот не возвращался.

Лис знал, что показываться из песочницы рискованно. Но занемели икры исклеванных ревматизмом ног. И до рези приспичило отлить. И он решился.

Было тихо как в подбитом танке. Земля беззвучно летела в никуда навстречу вселенскому суду.

Лис подумал, что завтра он уже отчалит домой. Но сперва побегает по Москве и накупит внукам подарков. Баксов хватит и на то, чтобы приобрести засидевшейся в одиночестве дочери однокомнатную квартирку. Иначе она никогда не устроит свою личную жизнь...

Это была последняя мысль, мелькнувшая в голове Лиса на этой грешной земле. Стар стал бывший топтун за инакомыслящими, навык утратил. Да и укатала его собачья жизнь, которой он никогда особенно и не дорожил. Удар профессионала сломал ему шейные позвонки.

Акинолос обшарил его одежду. Оружия не нашел. Телефон-рацию забрал и засунул во внутренний карман блузы, поверх которой была надета ветровка. Затем поднял с земли сухонькое тело, перенес его к мусорникам и легко закинул в пустой контейнер.

Белый стоял у чердачного слухового окна с видом на улицу. Курил в кулак. Сигнала о том, что Акинолос снова появился в поле зрения, от Лиса не поступало. Может, тоже решил воспользоваться пожарной лестницей? Но дожидаться депутатшу он, судя по всему, намерен в квартире. Проникнуть в нее через стальную дверь со множеством запоров совсем не просто. Акинолос никогда не отличался техническим мастерством.

Впрочем, торопиться ему было некуда. До прибытия "Красной стрелы" оставалось еще около трех часов. Решил, видно, дождаться предрассветного часа, когда люди дрыхнут без задних ног.

Вызвать Лиса на связь? Это против правил. Можно засветить наружника: ночью даже шепот далеко слышен.

Оставалось терпеливо ждать. Выигрывает тот, у кого больше терпения.

Акинолос подтянул капроновую лестницу на балкон. Шагнул в квартиру. Задернул тяжелые шторы и включил фонарик. Теперь можно было не торопясь осмотреться.

Журнальный столик с двумя креслами, диван, книжные шкафы до потолка, телевизор и стереосистема. Ступая по ворсистому ковру, он попал в большой закругленный холл. В него выходили еще пять дверей. В кабинет с массивным письменным столом и нарисованным во весь рост портретом хозяйки в золоченой багетной раме. В спальню с лиловыми шелковыми стенами — не спальня, а будуар времен французских Людовиков. В кухню-столовую, в просторную ванную, отделанную декоративной керамикой, и в туалет, где с унитазом соседствовал биде... "Красиво жить не запретишь! — усмехнулся Акинолос.— Чем красивее, тем жизнь короче".

Самой удобной была комната, куда он проник с балкона. Как раз напротив входа в квартиру. Он пододвинул кресло к двери. Удобно уселся и откинул голову на кресельную спинку.

Поезд "Красная стрела" прибыл на Московский вокзал минута в минуту по расписанию. Утренние сумерки встретили пассажиров липким снегом.

Одетый, будто на именины, во все новое, опираясь на зонт, как на трость, Филин вышел из соседнего вагона одновременно с депутатшей и двумя косматыми кавказцами. Они делали вид, что никакого отношения к женщине с пузатым саквояжем не имеют.

Ее встречал ухоженный и пижонистый молодой человек. Коснулся пухлыми губами ее щеки.

 

— Рад видеть тебя, богиня,— протянул руку за саквояжем.

 

— Нет, Ленчик. Сама понесу, он легкий. Возьми лучше пакет. Я привезла кристалловский джин.

На другой стороне перрона маячили двое крутоплечих качков, один — тоже смахивающий на кавказца. Косматые сразу двинулись к ним. Перебросились парой фраз. Обменялись ритуальным рукопожатием. Один из прибывших кивком указал на депутатшу. И оба затерялись в перронной толпе.

Пижон взял под локоток свою богиню. Двинулись на выход. Качки — впритык за ними.

Филин знал, что депутатша поедет на улицу Костюшко. Адрес ему сообщил Белый. Потому он обогнал "овечек", которых пас. Взял на площади такси. Проехав мимо нужного дома метров на сто пятьдесят, расплатился и отпустил машину. И тут же связался с Белым.

 

— Через минуту-другую будут у подъезда,— доложил.

 

— Найдите Лиса. Он во дворе. В заборе есть проход. Смените его, и пусть уходит. На втором этаже у среднего черного подъезда за перила балкона зацеплен легкий крюк. Снимите его телескопом и сбросьте вниз капроновую лестницу. Маячьте на виду. После моего сигнала встаньте под балконом. Примете посылку и тоже уходите. В Москву добирайтесь электричками. Отбой!

Филин подоспел к дому, когда у подъезда остановились "тойота" и "джип". Пижон, сидевший за рулем "тойоты", выскочил первым. Обежал авто, распахнул перед депутатшей дверцу. Угодливый кавалер, ничего не скажешь!

Из "джипа" вылезли два качка. Подошли к ним. Она что-то начала доказывать похожему на кавказца, но тот отрицательно покачал головой. Она негодующе отвернулась, подошла к двери, набрала код, Пижон распахнул перед ней дверь, шагнул следом. За ними проскользнули качки.

Зачинался поздний декабрьский рассвет. Филин легко обнаружил в заборе дыру. Встав подле нее, чирикнул несколько раз воробьем — Лис не откликнулся. Негромко свистнул, изображая морзянкой букву "А", их старый условный сигнал. Однако бывший напарник по наружке никак не отреагировал. Филина кольнуло дурное предчувствие. Стоило поискать старого Лиса, но в первую очередь — дело.

Он пролез во двор. Не скрываясь и почти не сутулясь, прошагал к среднему подъезду. Крюк на балконе обнаружил сразу. Поднял вверх зонт, освободил на рукоятке пружину. Из зонта выскользнула гибкая телескопическая антенна с петлей на конце. Подцепить ею крюк было секундным делом. Он поймал его на лету, сдернул капрон и бросил всю снасть под балкон.

Отошел к детской площадке, чтобы встать под грибок. Заметил, что песочница вся взрыхлена. Но никаких следов вокруг не было, их укрыл снежок. Лишь под сосной, куда снег почти не попадал, опавшая хвоя была потревожена. Не влюбленная же парочка нашла там ночной приют!

Сердце у Филина тревожно заныло.

Белый ждал хозяев квартиры этажом выше. Все четверо остановились у двери.

 

— Дальше вам нельзя! — решительно сказала депутатша качкам.— Здесь тоже топтаться не разрешаю, всех соседей напугаете.

 

— У нас приказ,— пробубнил один.

 

— Вы в моем распоряжении. Значит, делайте то, что скажу. Иначе нажалуюсь Руслану!

 

— Зачем "нажалуюсь"? — вмешался второй.— Не хочешь — уйдем. Скажи, когда прийти.

 

— Завтра утром.

 

— Мы у подъезда в тачке будем.

Качки потопали вниз. Заскрежетал ключ в дверях, потом еще раз и еще. Открывая дверь, она сказала:

 

— Сними гнездышко с охраны, Ленчик. Я пока приму душ. И сунь джин с тоником в холодильник.

Тяжелая дверь заглотнула их. Белый спустился на один пролет, на межэтажную лестничную площадку, откуда он вчера осматривал двор. Выглянув в окно, увидел Филина, стоявшего под грибком. Лиса поблизости не было.

Акинолос услышал, как хлопнула входная дверь. Поднялся с кресла. Вытянул "Беретту" с глушителем, снял с предохранителя. Женщина сказала:

 

— Я — в кабинет, Ленчик. Не заходи пока туда.

Когда тот закрылся на все запоры, Акинолос вышел из комнаты. Увидев его с пистолетом, Помощничек остолбенел. Акинолос приложил палец к губам, но тот и без этого потерял дар речи. Левой рукой Акинолос забрал ключи с его безвольной ладони. Повел стволом в направлении туалета. Помощничек загипнотизированно впятился в туалет и осторожно притворил дверь. Акинолос защелкнул снаружи задвижку. И заглянул в кабинет.

Депутатша стояла на столе и заталкивала саквояж в сейф, скрытый до того картиной в багетной раме.

 

— Я же сказала, чтобы ты сюда не заходил! — недовольно произнесла она. И хотела оглянуться.

Но не успела. Киллер не стал стрелять в голову, как делал обычно. Все-таки женщина, должна прилично выглядеть даже в гробу. Кусочек свинца вошел ей под левую лопатку. Она и не поняла, что умерла. Замерла на мгновение. Саквояж выпал из рук. Покачнулась. Акинолос подхватил ее и аккуратно уложил возле стола на пол. Крови не было, только потемнел под лопаткой розовый свитер.

Он забрался на стол, захлопнул сейф. Повесил на место картину. Подхватил саквояж и вышел в холл.

Помощничек тихо поскуливал в туалете.

Акинолос попытался открыть саквояж — не получилось. Достал из кармана нож для выживания, выщелкнул стальное лезвие. Хотел вспороть саквояж, но лишь разрезал кожу. Ею был обшит легкий пластинчатый металл.

Он имел при себе лишь плотные целлофановые пакеты. Рассчитывал поместить содержимое саквояжа в них. Теперь надо было искать другую маскировочную тару. Ничего более подходящего, чем красная дорожная сумка со множеством молиний, висевшая у входа на вешалке, он не обнаружил. Сдернул ее и с трудом втиснул саквояж.

Открыл туалет.

 

— Выходи, Завьялов!

Тот сидел на крышке унитаза и затравленно озирался.

Акинолос поднял его за пиджачный воротник.

 

— Уходим через балкон. От меня — ни шагу. Схлопочешь пулю, как твоя старушка.

Тот утратил способность воспринимать слова. Акинолос выволок его и подтолкнул к балкону. Приоткрыл штору.

Капроновая лестница таинственно исчезла с балкона. А на детской площадке под грибком маячил человек в пальто и шляпе и с рацией.

 

— Человек Руслана? — дернул Помощничка Акинолос и увидел, что у него из штанины стекает струйка.

Рассчитывать на его помощь не приходилось. В свидетелях оставлять тоже было нельзя. И кроме как через парадный подъезд уйти было невозможно.

Он поволок Помощничка к двери. Сунул ему в руки ключи:

 

— Отпирай!

 

— Нет-ет! — заверещал тот. И тут же заткнулся, увидев ствол "Беретты".

Однако попасть ключом в замочную скважину не сумел. Акинолос отодвинул его и вырвал ключи. Отпер один замок, второй. Не успел снять дверную цепочку, как Помощничек взвыл и метнулся к туалету. Пуля настигла его на входе, и он рухнул грудью на унитаз.

На площадке никого не было. Дверь следовало закрыть, хотя бы на один запор. Он не успел провернуть ключ, когда вдруг услышал знакомый голос:

 

— Не двигайся, Акинолос, ты на мушке. Стреляю я не хуже тебя... Брось на пол ключи и поставь сумку.

Тот повиновался.

 

— Сними левой рукой ветровку и тоже — на пол. Вдруг стрельнуть захочешь?.. Теперь опусти руки по швам и повернись.

Акинолос повернулся. Белый стоял четырьмя ступеньками выше с "Макаровым" наготове.

 

— Стреляй, не тяни,— прохрипел Акинолос.

 

— Кого захотел обыграть? Туза? Пилота?.. Ты тупой ефрейтор по сравнению с ними. Но я помню прошлое, когда ты еще был Бойцом. И отпускаю тебя. Сумеешь скрыться — твое счастье.

Акинолос "косанул" глазами на бывшего товарища.

 

— Оба выхода заблокированы. Иди! Запасную пушку не отбираю. Оставляю тебе на выживание.

Белый глядел, как с гордо поднятой головой спускается по лестнице старый товарищ. Не обернулся. Не дрогнул. Вахтерша о чем-то спросила его внизу. Тот спокойно ответил. Гулко хлопнула парадная дверь.

Белый поднял сумку, ключи и ветровку. Открыл дверь, шагнул в квартиру, закрыл. Трупы его не интересовали. И вряд ли они кого заинтересуют в ближайшие сутки. Он вытащил саквояж из сумки, слишком яркая упаковка для такого ценного товара. У Филина должна найтись более подходящая.

Подошел к балкону. И услышал неурочный сигнал вызова.

 

— Что случилось? — спросил отрывисто.

 

— Лиса убили, Белый. Он в мусорном контейнере.

 

— Оставьте, как есть.

 

— Но ведь...

 

— Не рассуждать! Быстро к балкону!

Что поделаешь! Государева служба вбила в голову накрепко: приказ важнее человека.

Он появился на балконе на мгновенье, чтобы лишь сбросить Филину саквояж. Из квартиры проследил, как тот дошагал до лаза и растворился в рассветной хмури. Выждав минуту, снова мелькнул на балконе, перемахнул через перила и пружинисто приземлился на клумбе.

Дом начинал просыпаться.

20

 

— Зырь, Череп, как Серик икру мечет,— сказал Туз.

Они сидели в барвихинском особняке у горящего камина и с любопытством глядели на экран. Телеобозреватель Серик метал не икру, а громы и молнии. Доставалось силовикам, красно-коричневым, лысоголовым. Наемный убийца застрелил в питерской квартире известную демократку, депутата Государственной Думы!

Версию ограбления обозреватель отмел, как не выдерживающую никакой критики. Демократка нищенствовала, даже не имела иномарки. Заказ, убежден он, исходил от политических противников. Убитая бесстрашно обличала пороки тоталитаризма и неофашизма.

Во весь экран возникло ее еще живое лицо. Она гневалась на коррупцию и сращивание власти с криминальным миром.

 

— Киллер забрался на балкон по веревочной лестнице,— вещал Серик.— Каким-то образом отключил сигнализацию и проник в квартиру. Лестницу оперативники обнаружили под балконом, а в квартире нашли его куртку болотного цвета с итальянским пистолетом марки "Беретта". Из оружия были выпущены две пули. Одна из них досталась помощнику депутата господину Завьялову. Однако киллер лишь ранил его в плечо. Несмотря на ранение, он сумел вызвать по мобильному телефону милицию. Как видите, телефоны фирмы "Билайн" могут спасти даже жизнь...

 

— И тут подогрелся,— заметил Череп. На экране появилась больничная палата и лежавший на кровати помощник депутата с забинтованным плечом. Откашлялся и заговорил:

 

— Он выскочил из гостиной, когда мы вошли в квартиру. Сначала выстрелил в Алину Георгиевну, я не успел закрыть ее телом. Второй выстрел он произвел в меня. Я потерял сознание.

 

— Как выглядел киллер, господин Завьялов?

 

— Он был в черной маске.

 

— Что, по-вашему, исчезло из квартиры?

 

— Знаю только, что пропал саквояж с документами партии. Алина Георгиевна привезла его с собой из Москвы...

 

— Как видите,— продолжал обозреватель Серик,— убийство носит явно политический характер. Темные силы прошлого пытаются повернуть историю вспять...

 

— Такой расклад нам на руку, шеф,— сказал Череп.

 

— На руку-не на руку, а Акинолоса пока нет. Пора бы ему и объявиться с бабками.

 

— Куда он денется.

 

— А мне вот невдомек, какого рожна он бросил в квартире свой клифт. С пушкой — понятно. Шмутье-то зачем светить?

Экран между тем заняла растерянная вахтерша-гренадерша.

 

— Да, выходил один спозаранок. Еще и собачники не гуляли.

 

— Он торопился? Был возбужден?

 

— Нет. Спокойно шел. Прямой, как палка. И вежливый. "Доброе утро",— сказал.

 

— Как он выглядел?

 

— Высокий. С усиками. Но одетый не по сезону — в черной разлетайке. Я еще подумала, что его машина ждет.

 

— Вы не спросили, из какой он квартиры?

 

— Спросила. Сказал, что позавчера приехал к родственникам из шестьдесят седьмой. У них часто родственники бывают...

На экране вновь возник Серик.

 

— По описанию вахтера был составлен фоторобот. Сейчас мы вам его покажем. Посмотрите внимательно: если вы располагаете какой-либо информацией об этом человеке, позвоните по телефонам...

 

— Не похож,— сказал Череп.

 

— Но что-то есть,— возразил Туз.— Ежели усики убрать, признать можно... Вот только в толк не возьму, чего он через балкон не ушел...

 

— С этим заказным политическим убийством,— продолжал Серик,— следствие связывает появление еще одного трупа. Он был найден полтора часа назад со сломанными шейными позвонками во дворе дома в мусорном контейнере. В карманах убитого обнаружен паспорт с харьковской пропиской и 476 рублей. Следствие склоняется к тому, что этот человек приехал в северную столицу в поисках работы. Но рабочих мест не хватает даже для молодых и крепких. Житель Украины стал бомжем. Видимо, перебивался мелкими случайными заработками и сдачей пустых бутылок, найденных в мусорных баках. За этим занятием он, вероятно, и попал киллеру на глаза. И стал невольным препятствием на его пути. За что и поплатился жизнью...

 

— Не верю в бомжа,— жестко сказал Туз.— Стремник Зураба либо Руслана. Обе кодлы сейчас на ногах, рыщут по всем дорогам.

 

— Потому наш и задерживается,— поддержал Череп.

Запел на журнальном столике мобильный телефон.

 

— Послушай,— сказал Туз.

 

— Але! — отозвался на звонок тот. Выслушал абонента. Протянул трубку: — Легок на помине — сам Зураб. Тебя.

 

— Кто? — спросил в трубку слабым голосом Туз.

 

— Зураб. Как здоровье, дорогой? — он говорил почти без акцента.

 

— Болею, Зурабчик. Старый стал, на покой собираюсь. А ты не уважил старика, не захотел со мной побалакать.

 

— Занят был, дорогой.

 

— Какая нужда у тебя ко мне?

 

— Мы мирно живем, да? Друг другу не мешаем, да? Я в твои дела не лез. А ты?

 

— Я тоже в твои не лезу. Хотел даже скорешиться с тобой. И сейчас не отказываюсь.

Голос Зураба стал жестче:

 

— Ты послал человека за депутаткой?

 

— Аллах с тобой, Зураб! Только что по телеку узнал про нее. В Питере у меня интереса нет. Может, залетный какой?

 

— Смотри, Туз! Я велел доставить этого козла живым. В шашлык изрежу, а вытрясу все. Если твой человек, достану даже в Барвихе.

 

— Не пугай, Зураб. Побеспокойся о своей черной жопе. Чтобы паутиной не заросла...

Туз отключился. Поглядел на Черепа.

 

— Значитца, так. Возвернется Акинолос, отдай его опять Пилоту. Пускай валят Зураба. Не то быть большой крови...

Они привыкли к смертям. Но гибель Лиса для всех троих казалась бессмысленной. Тем более, что пал он от руки такого же, как и сам, солдата.

 

— За упокой души Ивана Павловича,— произнес Пилот. Выпили не чокаясь.

 

— Надо было шлепнуть Иуду,— проговорил Филин.

 

— Это от него не уйдет,— откликнулся Белый.

 

— Туды его в медь! — буркнул Пилот и молча налил по второй.— За него и за всех, кто там.

На третьей печальное застолье закончили.

 

— Вот что, Виль Львович,— сказал Пилот.— Придется тебе задержаться. Поедешь в Харьков и привезешь в Питер сына или дочь. И поможешь отправить тело домой.

 

— Сделаю.

 

— По двадцать тысяч "зеленых" вы заработали. Отдашь долю Лиса семье. И еще сто тысяч от боевых товарищей. Пусть знают, как уважали их отца и деда. И помнят... Однако проследи, чтобы наследники не перегрызлись из-за денег, такое сейчас сплошь и рядом. Распредели по справедливости... Белый, выдай Вилю Львовичу сто сорок штук из зурабовских. И пять штук на дорожные расходы.

 

— Бабки на даче у банкирши, Пилот.

 

— Вот и смотайтесь к ней вместе, чтобы не терять время... И еще, Белый. Надо пошарить в квартире Акинолоса. Сдается мне, что там есть тайничок.

 

— Будет исполнено, Пилот.

Уханов услышал про убийство Алины в офисе. Позвонила по внутреннему Наталья Марковна:

 

— Включите первую программу, Борис Аркадьевич.

Включил и увидел на экране лицо Алины Георгиевны. Он слушал несимпатичного ему обозревателя и никак не мог понять, кому могла помешать эта хоть и шумливая, но безвредная женщина. Их партия агонизировала, хотя и называлась в свое время партией власти. Немногочисленная думская фракция качалась из стороны в сторону, чего-то там лоббировала и ни с кем серьезно не конфликтовала. Так что стенания обозревателя по поводу политического заказа выглядели беспочвенными.

Уханову было немного жаль Алину, собиравшуюся устроить презентацию своей книжонки. Одинокая, бесприютная, молодящаяся и стареющая. Ей бы детей с внуками да мужика поактивнее! Глядишь, и не дергалась бы по митингам и политическим тусовкам. Но книжка ее разойдется, шумиха вокруг автора — лучшая реклама.

Питерский помощничек Алины Уханову не понравился. Он явно чего-то недоговаривал. А когда упомянул про саквояж с партийными бумагами, Уханов уверился, что тот знает больше, чем говорит. Вовочка быстро бы его раскрутил.

Фоторобот смутно напомнил кого-то Уханову. Неужели Акинолос? Но тот был безусый и со впалыми щеками. Впрочем, и то и другое соорудить нетрудно.

Уханов выключил телевизор. Позвонил Вовочке.

 

— У аппарата,— откликнулся тот.

 

— Видел, сыскарь?

 

— Видел. Только не пойму, кому понадобилось мочить твою знакомую. Не иначе, как большие деньги замешаны.

 

— Я тоже так думаю.

 

— Переживаешь?

 

— Есть малость.

Но даже самой малости Уханов не ощущал. Было лишь сожаление, что на пулю киллера нарвалась знакомая ему женщина. Не настолько они были дружны, чтобы горевать.

Выстрел Акинолоса поставил точку в конце длинного и запутанного монолога, обращенного в никуда. Не надо теперь докапываться до смысла и выстраивать версии. Выкинуть все из головы и спать спокойно.

Река течет, как текла в бесконтурных берегах, выбрасывает в половодье хлам и мусор, среди которого умные и предприимчивые люди отыскивают самородные ценности. А уголовники их экспроприируют, наняв для этого стрелков-охотничков. Значит, никто не угрожает жизни президента. Он нужен живым и на своем троне и правым, и левым, и олигархам, и криминалитету. Значит, можно безбоязненно строить свой непотопляемый фрегат и сибаритствовать под звон якорных цепей.

 

— Когда загрузишь меня работой? — вывел из раздумья голос Вовочки.— Без дела болтаюсь.

 

— На днях, Степа. Алюминием станем заниматься.

 

— Чем-чем?

 

— Алюминием. Объясню потом...

Уханова ждало дело перессорившихся владельцев алюминиевого комбината — с обоих взяли подписку о невыезде. И оба горели желанием утопить бывшего партнера. Один из них обратился к Уханову, чтобы тот помог в утоплении конкурента через суд. Почему бы не помочь? Строительство дачи-фрегата потребует немалых расходов.

Вот-вот должна была появиться Надежда. Поехала к архитектору, с которым Уханов намеревался договориться о строительстве фрегата...

Туз пригласил Пилота в Барвиху. Когда тот появился, спросил:

 

— Выпьешь?

 

— Выпью.

 

— А говорил, не позволяешь на работе.

 

— Чувствую, разговор предстоит серьезный.

 

— Правильно чувствуешь.

Выпили по полстакана. Зажевали груздочками.

 

— Где твой профессор мочилова, Пилот?

 

— Не могу знать. Вы забрали его под себя. Фоторобот видел.

 

— Грешен, Пилот. Не держи обиды... Смылся, дешевка, с бабками.

 

— С какими бабками?

 

— С большими.

 

— Нельзя ли поподробнее?

 

— Можно,— и рассказал все, что Пилоту было давно известно.

 

— Его все ищут. Менты, Зураб, Руслан. Если найдут и он запоет, нам туго придется. Как ты думаешь, запоет?

 

— Нет.

 

— Почему?

 

— У него ампула на самый крайний случай. Раскусит и — в ад.

 

— А если не раскусит?

 

— Легкая смерть приятнее, чем с мучениями.

 

— Где он может сейчас скрываться, Пилот?

 

— Если не успел уйти за кордон, отлеживается у какой-нибудь девки.

 

— Найди его, Пилот, а? Если с саквояжем, десятая доля твоя. На худой конец, закопай.

 

— Сделаю все, что смогу.

 

— Вот и ладушки. Давай еще по одной?

 

— Давай,— перешел Пилот на "ты".

 

— Чтоб дети грома не боялись! — вторую половину тоста Туз умолчал...— Еще одно важное дело есть, Пилот.

 

— Слушаю.

 

— Надо обнулить Зураба.

 

— Трудно. Но сделаем. Срок?

 

— Чем раньше, тем лучше...

В бункере Пилота ждал Белый. Был он в сильном подпитии, но на ногах держался твердо.

 

— Не выдержал? — спросил Пилот.

 

— Я выходной себе взял.

Это было что-то новое. Сколько помнил Пилот, тот никогда выходных не имел и не заикался о них. Похоже, сдали нервы. Видно, гибель Лиса так подействовала.

 

— Я бы еще вмазал,— сказал Белый.

 

— Давай вмажем, раз у тебя выходной.

Пили без тостов. Закусывали холодной тушенкой без хлеба.

 

— Устал? — участливо спросил Пилот.

 

— Не то слово, командир. Остохренело все. А тебе не остохренело? — Белый пьяно и требовательно глядел в глаза.

 

— В тихую заводь захотелось? — спросил Пилот.

 

— Не знаю, куда захотелось... Смысла жизненного не вижу... Может, свалим, командир, а? Деньги есть, на наш век хватит. Купим дачу в красивом месте и будем выращивать табак. Люблю, когда в огороде табаком пахнет... Ну так что, Пилот?

 

— Может, и свалим. Но не сейчас... Время на изломе, Белый. И страна на изломе. Большими переменами пахнет. Глядишь, и нам дело найдется.

 

— Надеешься на Стрельца? Так он еще не президент.

 

— Станет им. Надеюсь.

 

— Веришь в него?

 

— Без веры трудно жить. Сдается мне, что мужик знает, что почем.

 

— А я вот во всех разуверился.

 

— Продержись немного. Останется без изменений — будем табак выращивать. И курить до опупения.

 

— Не подначивай, командир.

 

— И не думаю... Найдем тебе жену, чтобы борщи варила и картошку на сале жарила. Будете по ночам детей делать...

 

— Ну ты даешь!

 

— А что плохого? Земля, дом, теплая и верная супружница, по двору ребятишки скачут.

 

— Эх, Пилот! Думаешь, я не знаю, что вы с женой живете как чужие?

 

— За компанию и я переженюсь. Есть у меня на примете подруга. В Прибалтике.

 

— Рита, что ли?

 

— Да. Ты у нее отлеживался, когда ранили.

 

— Девка она надежная, ничего не скажешь. Только брешешь ты все.

 

— А если не брешу, нравится перспектива?

 

— Нет. Но еще больше не нравится — пахать на уголовников. Сколько ждать-то?

 

— Не долго. Да и заплатить должок еще обязаны.

 

— За Лиса?

 

— За него.

 

— Ладно, Пилот, уговорил. Давай за такой факт еще одну раздавим?

 

— Давай...

21

В новогоднюю ночь президент снял с себя полномочия и объявил исполняющим обязанности главы государства Стрельца.

Адвоката Уханова смена власти оставила равнодушным. Коли президент нашел себе сменщика сам — значит, все останется без изменений. Передела собственности не будет. Повальной инвентаризации недвижимости, которой пугал Лысый, тоже можно не опасаться. И гонорарный поток от новорусской клиентуры не иссякнет. Мелькнула такая мысль и улетела, не оставив следа. Улетела в Барвиху, где он приобрел участок земли в полгектара весом. Там уже закладывался фундамент его дачи-фрегата. Еще его беспокоило в тот час то, что Надежда не проявляла никакого интереса к дачному строительству. Ровно бы чувствовала себя чужой на этом семейном празднике жизни. Почему чужой? Он же дал ей все! И вправе был рассчитывать хотя бы на благодарность. А она запахнулась на все пуговицы, будто при обходе больничных палат.

За новогодним столом, когда ее дочка уже спала, спросила:

 

— Как тебе новый глава государства?

 

— Без разницы.

 

— Разница, по-моему, есть. И не в твою пользу.

 

— У нас не может быть пользы твоей или моей, Надюша. У нас с тобой все общее…

Под Рождество взлетела в воздух машина, в которой ехал главарь чеченской криминальной группировки Зураб с телохранителями. Серик и Кисель поливали с экрана правоохранительные органы за то, что проморгали директора общественного фонда, столько сделавшего для поддержки российского искусства и молодых дарований. Высказали надежду и веру, что и.о. президента возьмет расследование теракта под личный контроль. Иначе, мол, его рейтинг сползет к нулю.

 

— Да, дело у меня на контроле,— подтвердил с экрана и.о. Лицо его было бесстрастным, как у игрока в покер.

А Туз, не любивший популярность, весь лучился доброжелательностью:

 

— Молоток, Полкаш,— оценил он своего начальника службы безопасности и тут же поправился: — Чисто сработано, Пилот. Тебе и ребяткам премиальные. Зурабовскую территорию берем под себя... Чего ты такой смурной, Пилот?

 

— Нюхом чую, шеф, грядут перемены.

 

— Я тоже чую. Что с того?

 

— Могут возникнуть проблемы.

 

— Не горюй, Пилот. Если и тряхнут, то попервости тех, кто по "ящику" мелькает. Потом черножопых. Я — "за": меньше беспредельщиков. До нас не дотянутся, мы живем по понятиям. Державе от нас большого урона нету. Ну а задымится, свалим в Сапог. У нас там кусок берега есть. Усек, Пилот?

 

— Не усек.

 

— Знаешь, как на северах говорят? "Кукарекай-не кукарекай, все равно рассветет"... Что там с Акинолосом? Нашел?

 

— Нашел. В Греции. Арендовал бунгало. Живет с девицей, победительницей конкурса красоты в Киеве.

 

— Достань его, Пилот. Обидел старика, сучонок! Достанешь?

 

— Достану…

Когда в Москве стояли крещенские морозы, в теплой Греции был обнаружен труп Акинолоса без каких-либо механических повреждений на теле. Его очередную телку нашли утопленной в розовой ванной.

В марте, накануне президентских выборов, Пилот встретился с начальником ГРУ.

Тот сказал:

 

— После выборов вас хочет принять новый президент.

 

— Стрелец? — спросил Пилот.

 

— Да.

 

— Когда прикажете явиться?..

Русское поле:

Бельские просторы
XPOHOС - всемирная история в интернете
МОЛОКО - русский литературный журнал
Общество друзей Гайто Газданова
Энциклопедия творчества А.Платонова
Мемориальная страница Павла Флоренского
Страница Вадима Кожинова
РУССКАЯ ЖИЗНЬ - литературный журнал
ПАМПАСЫ - детский литературный журнал
История науки
История России
Сайт истфака МГУ
Слово о полку Игореве
ГЕОСИНХРОНИЯ

 


Rambler's Top100 Rambler's Top100

 

Русское поле

© "БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ", 2002

WEB-редактор Вячеслав Румянцев