|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2007 г.
РуЖи
|
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Виктор Будаков. Времена и дороги. Воронеж, 2007 г.
Этот солидный том (почти 600 страниц) выпущен в книжной серии «Славянский
мост» и содержит в себе полновесное творчество Виктора Будакова за многие
годы: проза, поэзия, литературоведческие изыскания, публицистика. Писатель,
свою жизнь посвятивший изучению и популяризации духовного наследия отчего
края, а в широком смысле вообще русской культуры, в данной книге предстает
исследователем основ миропонимания русского человека. Через постижение души
во всем ее многообразии, и в светлых сторонах, и в темных, происходит
осознание неповторимости и уникальности данной нам для жизни земли.
Вообще земное и небесное очень часто встречаются в произведениях Виктора
Будакова. Встречаются либо для того, чтобы объединиться:
«Русское пророческое слово,
В нем и космос, и родной очаг»
Либо, чтобы быть противопоставленными:
«На донных тьмах-глубинах
Гнетет подводная власть,
Предана честь любимых –
О Небе не помнит страсть
На донных тьмах-глубинах»
Писатель предупреждает, чем нам грозит забвение своих истоков,
непонимание того исторического богатства, которое нам досталось по
наследству, – это богатство русского языка. А оно, как мы можем повсеместно
наблюдать, оскудевает и опасно заменяется ничего не значащим словесным
мусором. Ведь это так просто, на самом деле, понять, что «разлад языковой –
разлад души!» Это восклицание сродни крику, призыву опомниться. Кто, как не
писатель, способен так остро чувствовать опасность духовного падения и
далее, как итог, подчинения низменному, небытия. Это формула уничтожения,
которой Виктор Будаков противится всем своим творчеством.
Он приводит слово в порядок, возвращает ему смысл, наделяет его тем
значением, какое уже было у него прежде. Достаточно вспомнить имена Пушкина,
Лермонтова, Гоголя, Тютчева, Кольцова, Чехова, Лескова, Бунина, Пришвина,
Блока, Есенина, Платонова… О них, и о других мастерах Виктор Будаков пишет
как исследователь загадочной и интересной страны. Он бережно воссоздает
топографию их жизни и творчества – так появляются новые штрихи на
литературной карте.
Топография самого Будакова – это Дон и то, что разрастается дальше него,
шире, – степи, овраги, леса. В этом мире одуряющих запахов, стремительных
течений он движется уверенно, знает все тропинки. Но не спешит, как это
сейчас принято. Ему присущ четкий и последовательный рисунок изображения,
когда восстановленное слово становится выше отмеченного им объекта, потому
что обладает большим смыслом, допускает больше степеней свободы. Память –
самый верный инструмент в этом пути. Ею он проверяет себя нынешнего и
сравнивает с тем самым мальчишкой, на долю которого пришлось послевоенное
голодное детство. Но проверяет не только себя, но и нас всех – разных,
добрых и злых, умных и глупых, бойких и ленивых, живущих совсем в иных
условиях и в иное время.
Хотя, как сказать… Времена могут сойтись, когда вдруг возникают основные
вопросы нашей жизни: как нам жить и зачем жить? Вот и небольшой рассказ
«Погорельцы», в котором рассказывается о том, как после войны в деревне всем
миром, совсем не за деньги, восстанавливали сгоревшие после пожара хаты,
заканчивается вопросом: «Но неужели нам всегда так: или вспоминать, или
переживать вновь испытания, извечно суровые в нашей истории, чтобы лучшее
вновь зримо проявлялось в нас?»
Надежда не оставляет Виктора Будакова, иначе бы он не писал. Его задача, как
мне видится, поселить эту надежду в других, возможно, разуверившихся,
отчаявшихся… Надо уметь смотреть на мир другими глазами. Вернее, вспомнить,
как это было. Как это вспоминает писатель в коротком рассказе «Звезды
падают»: «По мере того, как взрослеешь, мир, расширяясь, сужается, все в нем
теряет преувеличенность, чрезмерность, величественность, – свойство детского
глаза видеть мир таковым. Только не звездный свод. Он величествен, как и в
детстве, как и во веки вечные…» И действительно, разве может измениться то,
что было всегда? Или мы сами себе суживаем мир, или нам его, что чаще всего,
так сузили.
Проза Виктора Будакова по сути своей философская, – в коротких рассказах это
особенно видно. В равной степени можно назвать их новеллами или эссе. Этот
цикл носит общий заголовок «Волны». Снова Дон, эта река притягивает, манит,
назначает всему цену, вокруг нее, рядом с ней, через нее происходит вся
жизнь и заканчивается тоже: «Волны постепенно успокаивались. Чуть
зеленоватые гребни их напоминали, быть может, иные волны: молодых хлебов в
древних полях. И каким-то образом через эти волны мы чувствовали себя
таинственно сопричастными многому на земле: прекрасной нашей реке, деревням
по ее берегам, небу с отраженными в воде облаками, близким холмам, далекому
морю».
Маленькие истории сплетаются в одну большую историю – историю страны,
историю другого возвращения – солдат с Великой Отечественной в деревню («Не
одна в поле дороженька»), первого прикосновения к тайне судьбы, ее отметине
для оставшихся жить ребятишек («Тонкий лед жизни»), первого проснувшегося
чувства, обратной стороной которого может стать внезапное отчуждение («На
дне озера»). погибшего от взрыва найденной гранаты Толика, обладавшего
несомненным даром художника («Крест и алое солнце»). Прочтя «Горькие
колосья», уже не забудешь послевоенную детвору, собирающую в поле колоски и
особенно сторожа по прозвищу Хобот, «добровольного палача детства, малых и
взрослых, «оберегавшего» землю от тех, кто был рожден на ней и оставлял на
ней пот и кровь».
В «Райском уголке» убийство соседа, деда Шевченя, странное, непонятное,
вызывает у подростка неизведанные доселе сомнения: «Может, с той поры и
явилось впервые на мысль: нет покоя-рая на земле, как бы она, пядь земли, не
выглядела благословенно». Ещё одна загадка метафизического свойства
проявляется в «Глубоком эхе колодца»: поводом служит случайная гибель
деревенского паренька, «и оживает неприкаянная душа, и угрюмо мечется,
ударяясь о колодезные стены». Глаза писателя смотрят в глубину далёкого
колодца из детства и видят в ней боль ранней потери. Тайна жизни и тайна
смерти встречаются. Темный провал дна соприкасается на миг с бездонным
небом. И в этом только содержится фактическое признание бессмертия
человеческой души. Рассказ таким образом перекликается со стихотворением
«Колодезь»:
«И отрок вглядывался в вечность –
В колодец, строгий, как завет,
Откуда шел – как с тихой свечки –
Глубинный, потаенный свет»
Мысль о бессмертии появляется и в воспоминании о том, как в послевоенное
время дети собирали желуди для приготовления хлеба, который получался
повкуснее лебедового («Собирать желуди»). Выросшие спустя годы могучие дубы,
когда кого-то из собиравших уже нет в живых, наводят писателя на мысль о
том, что всё недаром в этой жизни, не проходит бесследно.
След былой, ушедшей жизни может проявиться внезапно. Достаточно
какого-нибудь знака – увидеть в тесноте городских домов рябину, чтобы
нахлынуло и уже не отпустило: послевоенные вдовы, слова знакомой всем песни
(«Тонкая рябина»).
Оглядываться назад необходимо хотя бы для того, чтобы понять, какую чистоту
мы утеряли: «Но как же часто хочется в тот мир невозвратного детства, где
слова исторгали чистые слезы. Впрочем, любые слова можно написать и сказать
по-разному. И если услышанное в твоем детстве слово трогало до слез, какое
счастье, что оно явилось и светило тебе на заре жизни» («Пчелка мохнатка»).
Процесс отыскания Родины внутри себя, собирания ее, труден. Она огромна,
самодостаточна. В ней есть всё, что нужно человеку для жизни, для того,
чтобы не забыть себя, вспомнить себя настоящего. Этот процесс – вне
обыденности, вне скольжения по поверхности.
Было бы наивно полагать, что писатель занят только тем, что ворошит прошлое.
Свидетельства прошлого позволяют правильно оценить день сегодняшний. Монолог
одинокой женщины в рассказе «Деревня Тайна», ее исповедь о прожитых годах,
потерях, вместе с тем является и картиной самой умирающей деревни. Сюжет
«Бесед нашего времени» составляет встреча трех старых друзей. Без выпивки
тут, ясное дело, не обходится. И тогда мужики начинают говорить о самом
главном, наболевшем. О неком обогатившемся коммерсанте директоре с
характерной фамилией Стожулин говорится так: «Он и депутат, и делегат, и
всем жирующим брат. Был Пахом, а нынче на коне верхом». Знакомый образ, не
правда ли?
Жизнь, по большому счету, у всех троих не удалась. Занимали прежде какие-то
номенклатурные посты, а теперь живут по нисходящей… И вот одному из них,
Михаилу Гордеевичу, оказавшемуся на кладбище, приходит вдруг осознание
душевной пустоты. Кладбище для этой сцены выбрано не случайно. Писатель
показывает, как в человеке взрываются боль и протест: «Не так, не так я жил!
– хочется крикнуть ему. – Не о главном, о суетном думал и суетно жил. Не за
главное душу рвал. Не на той службе служил. Не те поступки совершал. Не те
слова говорил».
Виктор Будаков говорит те слова, нужные, и за это ему большое спасибо. Это
слова человека не равнодушного, живущего не сиюминутным, а вечным.
Вы можете высказать свое суждение об этом материале в
ФОРУМЕ ХРОНОСа
|
