|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2006 г.
РуЖи
|
Пути православной кинодокументалистики
Рождение современного «православного документального кино» обычно
связывают с празднованием Тысячелетия крещения Руси в 1988 году, когда
впервые в СССР «разрешили» прокат лент «Под благодатным Покровом» Бориса
Карпова и «Храм» Владимира Дьяконова. Однако сам Карпов утверждал, что
первый фильм «Русская Православная Церковь сегодня» по заказу патриарха
Алексия 1 он снял за двадцать лет до того, ещё в 1968-м году.
Потом на темы православия пошли уже работы Виноградова, Васильевой, Шкурко,
Делова, Халиной, Криницына, Зайцевой, Шиллера, Матвеевой, Торгало, Карповой,
Гатаулиной, Рыжко… и многих других мастеров. Одна только карповская студия
«Отечество» выпустила более 100 фильмов.
В «перестройку» вышедшая из-под идеологического гнёта Церковь активно
выступала в роли заказчика – и материально, и в виде новооткрытой, жадно
потребляющей всё и вся аудитории. И кто только не спешил заполнить
востребованность «православного кино». Люди искренне хотели рассказать о
самом дорогом, не задумываясь о профессионализме, о необходимой минимальной
ремесленнической подготовленности. Как выразился один киновед: «христианская
этика, православная культура привлекают своей нравственной цельностью и
человечностью содержания». И, увы, замечательные по благостным намерениям
ленты вскоре стали дублироваться: с экрана на экран однообразно множились
таинства крещения и венчания, иноческие постриги, древние монастыри и
прославленные иконы, поместные крестные ходы и архирейские богослужения,
светло-седые старцы и дружно многодетные семьи… И всё это под крюковые
распевы или «Всенощную» Рахманинова, с ежеминутными «наездами» камеры на
лучащиеся огнями переполненные подсвечники.
А далее переход с плёнки на «цифру» облегчил технику изготовления клонов, в
которых уже не виделось и намёка на творчество. Сегодня каждая епархия (а то
и отдельные приходы, монастыри и учебные заведения) имеют видеотеки
заказанных о себе материалов, снятых и смонтированных по одинаковым клише,
наподобие роликов о свадьбах и корпоративных мероприятиях. С всё теми же
обязательными «наездами» камеры на подсвечники. Дошло до интернетных
объявлений, типа: «киностудия "Канонъ". Производство художественных и
Православных документальных фильмов». Есть, правда и редкие исключения,
такие, как фильм «Во спасение души», снятый в стенах колонии самими
заключёнными.
Может это и неплохо, и таким образом заготавливаются архивные материалы для
будущих «нарезок» и «монтажей». Но что тревожит, так это даже не сюжетная
или композиционная аскетичность замыслов большинства сегодняшних авторов, а
неподвижность их точки зрения на … (не могу подобрать слово) предмет съёмки.
Точки зрения вовсе не православной, не той, с которой русский воцерковлённый
человек озирает мир изнутри своей веры, а внешней. Я бы сказал –
наблюдательной точки зрения «оглашенных». Через объектив Церковь, – и как
социальный институт, и в лицах самых достойных своих представителей, –
продолжает восприниматься неким объектом (поклонения ли, исследования ли),
но именно сторонним объектом, а не сотворцом, сотрудником и соратником
сценариста, режиссёра, оператора.
Хотя всё обильно прикрывается и сладко заливается сентиментальным
любованиями и стенами древних монастырей и ликами светло-седых старцев. И
сиянием подсвечников.
Младенческая сусальность понятна и необсуждаемо простительна для начала
жизненного пути. Но, увы, когда и через двадцать лет (а ведь какие это
годы!) всё новые и новые авторы продолжают множить крестные ходы и алтарные
служения, с удивительным упорством игнорируя уже накопленные до них горы
неофитской умильности, – это, по крайней мере, озадачивает. Почему для столь
большого числа несомненно искренних и достаточно профессиональных
сценаристов, режиссёров и операторов «количество внешнего любования» никак
не желает переходить в «качество внутреннего сопереживания»? Почему для
практиков кинокультуры, посвящающих свой талант, мастерство, да и саму жизнь
«продвижению» в широкую аудиторию воспринятой ими, точнее, овладевшей ими
православной веры, уже наработанный предшественниками опыт так и остаётся
нетронутым теоретически? В чём дело? Вроде бы – родилось и сложилось некое
самостоятельное жанровое направление, вроде бы – доказало свою
производительную стабильность и несомненную востребованность в виду
массового воцерковления русского народа. Но, при этом, православное
документальное кино по большому счёту так и остаётся темой, а не становится
собственно жанром. Как, например, своим временем оформилась в обособленный
жанр «благочестивая живопись» или тот же «Рождественский рассказ».
Мне кажется, что такой «застой» держится на неверно определяемых авторами
целях своих работ, увлекающихся эффектами воздействия на мир христианского
учения, на преобразование верой окружающего, в ущерб главному. Излишний
акцент на внешней этике и, тем более, эстетике религиозной жизни затмевает
сам смысл этой жизни – внутреннее духовное сотворение личности христианина.
Любование красотой иконостасов и добротой служителей – формализм, за которым
нет ничего собственно православного. Ведь так же красивы и вавилонские
барельефы, и коринфские колонны, добры и мормоны, и таймырские шаманисты…
Да, «христианская этика, православная культура привлекают своей нравственной
цельностью и человечностью содержания». Привлекают. А что дальше?
А дальше … отталкивают. Скукой.
В результате стойкого «храмо- и человекопоклонничества» кинематографистов
православной тематики, как порой замечают сами их коллеги, невольно
закрадывается лукавый помысел: а не действуют ли здесь некие вражеские
агенты, специально работающие на насаждение отвращения и стойкой оскомины в
отношении той сладенькой манной кашки, которой продолжают потчевать усатого
переростка, вполне уже созревшего для постных щей и жёсткой горбушки? А не
«мировая ли закулиса» таким образом готовит для России новое поколение
циничных революционеров-семинаристов?
***
«Во всех вещах, и во всех личностях, и во всём обществе, и во всей истории,
и во всём космосе прекрасной является здесь только озарённость со стороны
надмирного и абсолютно-личного Начала, то есть только отражение во всём
абсолютного лика Божия» – писал Алексей Фёдорович Лосев.
Необходимое уточнение. Как-то так уже сложилось, что в наш обиход проникло,
а затем и утвердилось несуразное словосочетание «духовное искусство».
Вначале этой эстетской нелепицей определяли вырванные из контекста
богослужения тонко писанные иконы, золотую ювелирную утварь и священнические
одежды ручной выделки, а теперь «духовным» называют уже и эстрадное пение.
Ну, как же, если оно вопиет под гитару всё о тех же таинствах крещения и
светло-седых старцах!
Но искусство, как поле человеческого, а не божественного творчества никак не
может быть «духовным»! Духовность в человеке – это богообщение. Его
молитвенное общение с Богом. Личное и только с Богом. Искусство же по
природе своей «душевно», всегда лишь душевно – т.е., его зона пребывания
определяется границами эмоционального, чувственного человеко- и мирообщения.
Это различие уровней духовного, душевного и плотского в природе человеческой
православные знать просто обязаны.
Как должны они знать, что духовным, то есть, в православном понимании
истинным творчеством является преображение личности; её обожение,
восстановление человека в его изначальных – от сотворения – образе (облечённость
во Христа) и подобии (стяжание Святого Духа).
Творчество же художественное способно только описывать эту преображаемость в
категориях эстетики: «Во всех вещах, и во всех личностях, и во всём
обществе, и во всей истории, и во всём космосе прекрасной является здесь
только озарённость со стороны надмирного».
Человеческая жизнь – акт религиозный, где культура – продолжение культа,
прохождение культа через бытие, через быт. А искусство – авторское
вероисповедание. Вероисповедание, но никак не обучение некоей аудитории
абсолютной Истине, которую проповедали для нас пророки и сам Господь Иисус
Христос. А то договорился же Юрий Тюрин до того, что: «…православный
документальный фильм – это выраженное через экран, для массового сознания,
указание пути к Спасителю нашего мира».
Прошу прощения, но, прикрываясь двадцати пятилетним стажем работы в Церкви
(в качестве художника и реставратора), я беру на себя смелость заявить, что
в любом светском жанре художник имеет право не познать, не испытать
богообщения, вполне обходясь для мирского творчества душевным восприятием
бытия. Ему достаточно чувственного контакта с другими людьми или природой.
Этого вполне достаточно.
Но, в «культовом» искусстве он не может творить, не имея опыта духовного.
Иначе он рискует не просто снять вторично-вялую сусальную ленту и
выставиться эпигоном, а впасть в прямой пародизм. То есть в кощунство.
Пародия не всегда злонамеренная карикатура. О. Павел Флоренский в тезисах к
своей лекции «О демоновиденьи Блока» утверждал: «Творчество культуры, от
культа оторвавшееся, по существу – ПАРОДИЙНО. Пародийность предполагает
перемену знака, при тождестве тем».
В эту пародийность впал в своём очень-очень серьёзном «Рублёве» Андрей
Тарковский, за внешней исторической атрибутикой вместо пусть тогда ещё не
прославленного в лике святых, но явственно каноничного в житии инока,
изобразивший свой автопортрет. Со всеми сомнениями о своей гениальности и её
востребованности князьями и чернью. Это именно кощунственная пародия, когда
из-под облачения православного подвижника на зрителя глядит диссиденствующая
самовлюблённость.
Вернёмся к состоятельности или несостоятельности определений «православный
автор», «православное искусство», «православное кино».
Именно в обладании или отсутствии личного духовного опыта и пролегает
граница между авторами, уже умеющими озирать мир изнутри своей веры и теми,
которые лишь «душевно» способны любоваться стенами, старцами. И
подсвечниками. Именно здесь каждый определяет для себя сам, по вере и
совести – сможет ли он стать православным художником, или ему лучше остаться
православным человеком, и автором, успешно реализующимся в любом светском
жанре.
Может тут возможно говорить об особом – дополнительном профессиональном
качестве?
При этом надо понимать, что духовный опыт не приобретается в «домашних
условиях» или по книжкам, это не медитация или самоинициация шамана. Опыт
неложного богообщения можно получить только под руководством опытного
духовника в лоне Церкви. Как тут не вспомнить печальный пример нашего
современника иконописца Зенона, слишком уповавшего на свою мастеровитость в
ущерб старческой традиции. И в результате впавшего в прелесть, и изринувшего
себя из Православия.
***
Второй протест на то, что «…православный документальный фильм – это …
указание пути к Спасителю», заключается в недоумении: а зачем пересказывать
учение Церкви? Ведь это всегда будет только ученическим «изложением»
(помните младшие классы?) уже существующих произведений, убогим конспектом с
великих текстов, не имеющим даже надежды на какую-либо самоценность.
Круг церковных богослужений уже есть рассказ и показ Истины. Зачем нам
принижать Путь и Истину?
Но о чём же тогда должно и может говорить «православное кино»?
Точно такие же вопросы стоят и в современной литературе, которая тоже
попыталась, было, в постсоветский период поэксплуатировать тему православия
в своих нуждах. Наряду с такими искренними «религиозными проповедниками» как
Крупин и Николай Коняев, в новооткрытую нишу «потребительского рынка»
набивались Проханов, и Кургинян, Крусанов и прочие. Но прямое
«проповедничество» «правых», через «пересказываемость» и «изложенчество»
теряло собственно художественность, и не смогло выйти из малых форм
рассказов и притч. А воровско-поверхностное «прикладное» использование
церковных образов «левыми» в их романах рассыпалось прахом постмодерна, то
есть оккультизма.
Так почему же прямой пересказ Истины Православия не «даётся» художнику?
Известный критик Капитолина Кокшенева, на мой взгляд, сумела ответить
максимально полно: «…художественная литература живёт не богопознанием, но
человекопознанием; она больше понимает и лучше чувствует земную историю
человека и народа, но именно через человека ей открывается окно в мир
горний».
Через человека – в мир горний. Т.е., опять же, художественное творчество
языком того или иного вида искусства может – и должно! - описывать
преображение личности; её обожение, восстановление в образе и подобии Божия.
Православное искусство есть. И оно призвано свидетельствовать постоянное
присутствие на земле Духа Божия – как через портреты и судьбы отдельных
людей, так и историю всего православного народа.
Одним из прекрасных примеров состоятельности «православного документального
кино» – фильм Виноградова «За други своя». Все мы знаем, что «вера без дел
мертва», и здесь именно через показ и рассказ конкретных дел, через подвиги
и чрез самопожертвование конкретных людей вера «жива». Жива, и что при этом
важно, – она едина для живущих сегодня авторов и уже давно ушедших от нас
героев фильма. Вот так языком кинематографа здесь «через человека
открывается окно в мир горний».
А каким ещё может быть «православное документальное кино»?
Конечно, есть и учебно-просветительская необходимость. И создание
видеоучебников должно проходить в непосредственном сотрудничестве с
церковными работниками, подлежать их строгой цензуре. Есть и простое, но
скрупулёзное документирование событий истории. Честное, без частного. Но
«кино» ли это или «хроника»?
Написать
отзыв
Не забудьте указывать
автора и название обсуждаемого материала! |
