|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2006 г.
РуЖи
|
«Я ненавижу принцип равенства в культуре»
Роль критика в нашей литературе всегда была существенной – Белинский и
Добролюбов, Писарев, Григорьев и Страхов, Кожинов и Селезнёв, Лобанов и
Курбатов. Каждый из них представляет большое критическое наследие.
Капитолина Кокшенёва, судя по книге, свою критику связывает с именами
Григорьева и Страхова, внимательно прочитала Кожинова с позиций дня
сегодняшнего, с почтением и уважением относится к Лобанову, в ряде статей
полемизирует с Бондаренко. Её книга недавно вышла в издательстве А.Потёмкина
«ПоРог» и называется очень просто – «Русская критика».
– Капитолина, завершая работу над книгой «Русская критика», вы, конечно,
всё обдумали. Значит, подходящий момент для разговора о ситуации в критике,
в литературе и вообще в культуре, о чём книга?
– Моя книга – о русском типе культуры, о русском человеке в современной
литературе, о достоинствах, соблазнах и искушениях нашего времени. Вы
правильно подметили мои опоры в критике – я люблю Аполлона Григорьева и
Николая Страхова. Первый обладал удивительным эстетическим чутьём, и, будучи
натурой страстной, «органической», всё же никогда не ошибался в своих
оценках современной ему литературы – это бывает редко, чтобы позже сама
история утвердила григорьевские критерии в пространстве вечных ценностей.
Страхов был другой – его глубокий ум пленяет, его три книги «Борьба с
Западом в нашей литературе» (увы, до сих пор не переизданные) – целая
энциклопедия русской философии и культурологии. Вот бы «Литературной России»
представить его на страницах своей газеты – это была бы значительная акция.
Моя статья о Страхове есть в книге, а впервые она была напечатана в
175-летний юбилей критика и философа в газете «Российский писатель»
(кажется, это была единственная юбилейная публикация).
– Ваша предыдущая книга называлась «Революция низких смыслов», в ней было
больше, чем здесь, споров с либеральными критиками о литературе. В «Русской
критике» названия разделов звучат программно: первый – «Наша обязанность –
понимать себя», второй: «Их место – в подполье культуры», третий: «На
границе», и самый обширный четвёртый имеет утверждающее, позитивное
направление: «Традиция – это актуально». Такое системное построение, такой
широкий охват позволяют видеть в книге не просто сборник статей, но
концепцию, в которой рассматривается культура от подполья до вершин.
– Вы правильно меня поняли – я, собирая книгу, пыталась дать, насколько
хватило сил и знаний, картину современной литературы с позиций
почвенничества, которое для меня является личной мировоззренческой
(этической и эстетической) ценностью. Чем больше мы ощущаем наступление
рынка на творчество и культуру, чем активнее распространяется мировой
культурный продукт низкого качества (а другого он и быть не может), тем
актуальнее для русской культуры пафос национального эгоизма
(почвенничества), под которым я понимаю сосредоточенность на самих себе, на
своих проблемах, на самопонимании, на развитии своего, а не на «достижениях»
глобальной культуры. Ещё в XVIII столетии блистательный актёр, драматург
Пётр Плавильщиков писал: «Русский человек обладает неудобопостижимой
способностью всё понимать». Да, мы доказали, что можем легко «догнать
Америку» как мирового лидера этого самого удешевлённого культурного
продукта, преподносимого в яркой оболочке дешёвого мистицизма. Мы быстро,
чрезвычайно быстро, прямо по Плавильщикову, состряпали свою серийную
литературу и сериалы на телевидении, свои блокбастеры и бестселлеры.
Огромный массив поп-культуры (или геокультуры) есть, но, кажется, уже многим
становится понятно, что всё это в большинстве своём культурный хлам и сор, и
никогда миру такая культура, произведённая в России, не будет интересна.
Этого «добра» у них и у самих довольно. Борьба за влияние в пространстве
массовой культуры закончилась значительным успехом, например для Александра
Проханова, он как раз самый яркий пример того, что нужно делать, чтобы тебя
пустили в медиа-пространство. Он приобрёл ещё и медийный статус, но и
заплатил за это немало, вплоть по понимания простыми сторонниками нынешней
его деятельности как приспособленческой. Проханов мне даже симпатичен как
дерзкий тип человека, но способность его самозабвенно «увлекаться» чем-то
одним или кем-то просто чрезмерна (только, прошу, не нужно здесь ссылаться
на широту русского человека – прохановские риски слишком выверены и слишком
явно «застрахованы», чтобы вписываться в эту «формулу»). Я считаю, что
поворот Александра Андреевича в сторону рынка начался с «Господина Гексогена»,
о чём и написала в своё время, кстати, без всякого заказа кем-либо. Написала
и принесла в «Российский писатель», Дорошенко воспел гимн моей смелости и
напечатал. Но я не считала, что делаю что-то особенное – просто внимательно
прочитала роман, написанный после «Идущих в ночи». И увидела перелом. И, как
показала «жизнь в искусстве» А.Проханова, оказалась права. Впрочем, и
Александр Трапезников научился совмещать в своём творчестве вещи серьёзные и
популярные, востребованные, но всё же различие есть – Трапезников никогда не
считал себя писателем-политиком.
– И Михаил Попов. Сергей Алексеев ушёл в героическую русскую фантастику,
викингов соединил с валькириями, добавил языческой мощности и получил своего
читателя.
– Я бы назвала ещё Дмитрия Володихина. Он интересно работает в
востребованном жанре фэнтези, но его произведения опираются на мощный
государственнический пафос, на христианскую систему ценностей. Мой издатель
Александр Потёмкин в своих книгах прежде всего исследует сознание человека,
и этим мне он интересен, хотя далеко не всегда я этически и эстетически
принимаю те «бунты в сознании», что производят его герои. Да, среди
популярной культуры есть пласт, который даже тревожит «чутких» либералов.
Один критик в языческой серийной литературе (не буду называть имя, так как
это была устная беседа) углядел опасность фашизации культуры. Я совершенно
не сторонница этой литературы, но должна сказать, – бесконечно жаль, что
героика как таковая ушла сегодня в этот пласт культуры. И в нём, это правда,
есть дух национальной гордости, культ мужской силы, действенность и
победительность. И очень бы хотелось, чтобы эти же качества была способна
выявить наша христианская почвенность в литературе. Литература,
предъявляющая христианский опыт сегодня, к сожалению, не так активна, не так
смела в своих дерзаниях и вопрошаниях к Богу. Но, конечно же, я не говорю о
той «смелости», которую позволяет себе В.Бондаренко, записав в «новую
православную прозу» Проханова и Дёгтева, Елизарова и Сенчина, Распутина и
Ю.Кузнецова, Буйду и, не помню уж и кого. Я как раз пыталась разобраться в
этой теме – «Православие и литература» (в книге можно прочитать большую
статью – плод довольно упорного размышления).
Я пыталась выявить и понять разные тенденции – «левый прорыв» к Православию
и литературное экспериментаторство (М.Елизаров), литературу нравоучения и
добра (С.Щербаков, В.Крупин, Н.Коняев), а также говорила об успокоительной
глухоте тех, для кого в этой теме «всё решено» на том основании, что есть
догматы, берём их как высшие критерии, прилагаем к литературе и… литературу
тем самым и убиваем… Вообще, тема религиозности в культуре – сегодня самая
непростая. Но, увы, и самая спекулятивная. Для меня здесь очень важно
понимание границ – художник должен честно ответить на вопросы: что здесь
позволено, а что нет, что доступно литературе, а что принадлежит совершенно
не её пространству. Ну почему не должно быть табу, которые существовали
многие столетия?! Почему они должны подвергнуться модернизации? Чего это
ради они должны к нам подстраиваться, а не мы проникаться их
неприкосновенной прикровенностью? Нет здесь запретных тем, но эти темы, эти
проблемы и вопросы должны существовать для того, чтобы понять человека, а не
для того, чтобы унизить высокое и сверхподлинное. Высокие слова, две тысячи
лет держащиеся в чистоте, за которую всегда, всегда христиане платили
кровью, сегодня выброшены на торжище медийного пространства – кому не лень
болтают о Троице (но, естественно, пишут с маленькой буквы), все вип-персоны
массово обладают «ипостасями» (хотя ипостасью наделён был только Христос как
Сын Бога), читала и такое – «правительство мироточит» (так, видимо,
журналист то ли хвалил, то ли иронизировал над правительством). Нет конца
этим примерам! Уже эта тотальная религиозная безграмотность «детей»
воинствующих безбожников, потомков Ярослава Смелякова, на мой взгляд,
является достаточным основанием, чтобы ввести в школы культурологический
предмет «Основы православной культуры». Берёте у Церкви язык, образы,
символы – будьте любезны знать и понимать, с чем вы имеете дело, чтобы потом
не лепетать жалко и подло, что выставка «Осторожно, религия!» ну просто
невинна, ну просто концептуально-иронична!
– Да, мне был очень интересен раздел книги «Их место – в подполье
культуры», где вы пишете о выставке «Осторожно, религия!», о первой
международной биеннале, о либретто Сорокина «Дети Розенталя» в Большом
театре. Очень ярко, смело, убедительно написан этот раздел.
– Этот раздел я писала так, чтобы в этих явлениях, представляющих собой
провокацию, эстетическую диверсию или скандал под видом «современного
искусства», читатель мог увидеть вообще тот культурный механизм, который
искусственно запущен, который так удачно работает, что на перманентную
«культурную революцию» (будь то Большой театр или международная биеннале),
всё время выдаются деньги, в том числе и немалые из госбюджета. Я старалась
дать читателю ориентиры для понимания этого не-искусства, которое занимается
сугубо эксплуатацией смыслов и даров большой классической культуры. Приём
порчи образа (испорченного оригинала) или искажения устойчивого культурного
образца – вот высшее «творческое» достижение акционеров всех мастей,
проектировщиков пустоцветения в культуре.
– Вы их, создателей перформансов, акций, инсталляций, фальшивых либретто
поместили в подполье. Но они-то и считают себя самыми-самыми современными,
авангардом культуры.
– Я ненавижу принцип равенства в культуре. Он выгоден бездарностям. В
культуре нет и не может быть равенства. А критика без иерархической лестницы
вообще бессмысленна. Нет у критика иерархии – значит, нет мировоззрения. Нет
мировоззрения, нет личных ценностей в культуре, которые он защищает в
сродных ему художниках – тогда не нужно вообще писать. Хотя, как я вижу,
сегодня всё иначе – выгоднее писать обо всех, писать одинаково хорошо. А
потому я не понимаю и никогда не пойму «принцип» Вл. Бондаренко, который
может равно и с одной эмоциональной силой писать о Щуплове и Распутине. Я
остаюсь при своём. Так, например, в вашей газете «Литературная Россия»
недавно появилось интервью с Евгением Поповым. Я читала его прозу давно, в
девяностых, и больше не слежу за его творчеством. В этом интервью как раз и
продемонстрирован принцип демократического равенства в культуре: он заявил,
что Владимир Сорокин «ближе к Виктору Астафьеву, чем, например, Василий
Белов». Ближе «по жёсткости отношения к жизни, по тяге к запретному, по
глубине понимания России». И хотя Е.Попов оговаривается, что он не апологет
Сорокина, получается у него специфический ряд. Русский классик Астафьев – а
рядом, через запятую, Вл. Сорокин. Так, между прочим, «скромно» стоит рядом
с классиком, да ещё и как он «глубоко понимает Россию»! Простите, но это
попросту подлог и подмена. Какую Россию любил и понимал В.Астафьев, мы знаем
– он сам часть народной России. А какую Россию представляет Сорокин? Сорокин
– прежде всего, обладает «даром» имитации и искажений, он питается тем, что
создано не им. Он – типичный иронический разрушитель того, что сделано
другими в труде и неимоверном напряжении. Так, в последнем кажется,
сочинении «День опричника» исторически укорененным институтам (государству,
Православной церкви), исторически созидательным идеям (величия России),
например, придаётся монстрообразный облик затасканного, затопатанного,
загаженного. И не надо всю эту мерзость прикрывать якобы сорокинским
предупреждением о том, как опасно «предельное развитие нынешних авторитарных
тенденций»! Где они, «авторитарные тенденции»? Сорокин – кочевник в
культуре, Астафьев – человек корневой, оседлый. А в «Дне опричника» Сорокин,
собственно, отыскал свою добычу в советском «минимуме мерзости» об эпохе
Ивана Грозного. Вообще, все эти сторонники иронического «эксперимента»,
дешевого зубоскальства любят талдычить о необходимости какого-то, якобы
бесконечного поиска. Но тут я беру в соратники М.О. Меньшикова, который тоже
с прискорбием увидел начало этого процесса в XX веке – процесса «поиска» и
чётко указал, что все эти искатели «из всех сил стараются помочь нам
растратить – не найти, а путём «исканий» именно размотать наше древнее
наследие». Я и пыталась в своей книге показать, где подлинное, творческое
развитие русского духа в современной прозе, а где – двойничество. Подлинное
– это творчество Василия Белова и Веры Галактионовой, Валентина Распутина и
Леонида Бородина, Бориса Агеева (курянина) и Владимира Личутина, Петра
Краснова и Олега Павлова, покойного Геннадия Головина, и мощно работающего
Василия Дворцова, Анны и Константина Смородиных, Лидии Сычёвой и Зои
Прокопьевой, Виктора Николаева и Валерия Королёва. Нет, всех не назвала. Да
простят меня они. Самый близкий мне человек в критике – Геннадий Красников.
Он умеет продумывать свои статьи, у него есть то, что я ценю: очень живое
соотнесение, точная мера русского ума и русской души.
– А не могли бы вы назвать произведения, ставшие для вас открытием?
– Могла бы. Это – роман «Аз буки ведал» Василия Дворцова, повесть «Душа
населения» Бориса Агеева, роман «5/4 накануне тишины» Веры Галактионовой и
повесть «Жизнь в «кайф» Анны и Константина Смородиных. Это всё литература
нашей мощи, силы духа, блестящей формы, крепких людей и ясных идей. Каждому
из этих авторов я посвятила или статью отдельную, или, как с Дворцовым,
высказалась просторно в обзоре.
– В вашей книге есть несколько статей публицистического характера, в
частности, мне показалась очень актуальной статья «Государство и культура».
– В статье «Государство и культура» я попыталась доказать, что
государственная политика в области культуры – отнюдь не привилегия
советского времени, как нам старались внушить. Дескать, в советское время
государство опекало и ласково душило в своих объятиях художников. Ничего
подобного! В ХVIII веке государство «сверху» создавало библиотеки,
университеты, музеи, ну все учреждения культуры, начиная с Академии наук. А
сегодня, если ты говоришь, что у государства должна быть культурная
политика, то тебя обвиняют в искательстве. Если русский патриот говорит, что
государство имеет обязанности перед культурой, то это почему-то кажется
подозрительным и тоталитарным. А вот если любителя свобод и всех прав всех
человеков вводят в президиум президентского совета по культуре (когда уже
просто невозможно ближе подойти к власти), то это почему-то считается
нормальным.
Но дело в другом. У государства есть обязанности перед культурой. Высокий
общественный статус культуры – это совсем не исключительное достижение
советского периода. Великой культуры без государственного ресурса в России
никто бы не создал. Отношение к культуре – это результат планируемого
будущего для России. Если будущее – транспортный коридор и сборочный цех в
мировой экономике, то культура в России перегружена страшными излишествами,
невероятными избыточностями – в ней ещё слишком много талантливых людей, они
слишком упрямо хотят оставаться не западной цивилизацией, но самобытно
развиваться. Если мы хотим жить, то должны донести до общества и чиновника
простую мысль: подлинная и высокая культура имеет право жить вне рынка. И
такое пространство есть, но у него нет никакой поддержки (кто хотя бы видел
по TV названных мной писателей?). Закону стоимости должен быть
противопоставлен закон ценности – такова и только такова может быть
культурная стратегия государства, если государство мыслит себя суверенно.
Есть, есть непродажные ценности, которые никто не имеет права тащить на
рынок, – это родной язык и русский язык, держащий всё ещё культурное
пространство России, это наследие классиков во всём объёме, это – земля
предков, священная для нас, красота и Истина, любовь и творческое
вдохновение. Мы всё ещё велики – у нас много больших идей и талантливых
людей.
– Большие идеи – традиция христианской культуры. В Европе она заметнее
сказалась в ХIV и ХV веках. Я читаю сейчас «Эстетику Возрождения» Алексея
Лосева (М., «Мысль», 1978). Он прослеживает, как на смену космологическому
неоплатонизму античности пришёл теологический неоплатонизм Средневековья: и
вдруг вспышка энтузиазма в культуре и расцвёл антропологический неоплатонизм
Ренессанса. В России это произошло позднее. «Золотой век» нашей классики из
ХVIII века перешёл в XIX и зацепил начало XX века. На Западе сегодня
традиция забыта. Самый популярный писатель Франции Мишель Уэльбек описывает
«свальный грех» как обычное дело. Петрарка, с которого начинался в Италии
Ренессанс, в гробу, наверное, перевернулся. Савонаролы нынче нет, он бы
вправил мозги Мишелю или предал анафеме. Но с Уэльбеком, наоборот, носятся,
сюсюкаются. Глобализм не насытился Западом, Россию в то же самое болото
пытается загнать. К счастью, Россия – крепкий орешек. Традиция больших идей
у нас ещё жива. Если не на практике, то хотя бы в сознании. Правильно
делаете, Капитолина, что укрепляете её. Жаль, тираж у вашей книги невелик –
тысяча экземпляров.
– И за этот тираж я благодарна издателю и писателю Александру Потёмкину. Он
не вмешивался в формирование структуры книги. Я не привыкла к помощи. Мне
издать книгу оказалось особенно трудно потому, что я о Пригове и Бродском не
пишу (они мне не интересны, но я знала их сочинения, когда они находились в
естественной для себя среде – советского подполья. Без советской декорации
их воспринимать абсолютно неправильно. Но это отдельная тема – история о
том, как андерграунд стал законным наследником официальной советской
эстетики и занял под видом постмодернизма место официального искусства). Для
меня актуально то, что выращено на плодородной культурной почве традиции.
Модернисты-искатели много порушили в культуре, научились «сложно говорить» о
пустоте и вообще, кочевые направления в искусстве будут бесконечно меняться,
дробиться, делиться, но они в России, в результате, проигрывают, – так у нас
на глазах провалился либеральный проект. Мне всегда было странно, как мало
требует от художника и человека либерализм: толерантности к сексменьшинствам
и вообще ко всяческим меньшинствам, политкорректности к мерзостям и
кощунству под видом экспериментального и радикального в культуре (к
разрубанию икон, например), шаманского завывания о свободе, как будто кто-то
её видел – голимую свободу! И вообще либерализм требует хоть чуть-чуть, но
быть русофобом, хоть слегка, но пнуть Россию (естественно, чем больше замах,
тем больше шансов получить приглашение в Европу, чтобы свидетельствовать о
нарушении прав человека в России). Все эти модные фигуранты – внутренние
эмигранты. И они мне неинтересны. Я всё про них знаю.
– Вы часто в своей книге цитируете Ильина? Это наш современник?
– Да, Николай Петрович Ильин – философ и учёный, живёт в Петербурге, издаёт
журнал «Философская культура» и является автором ещё не завершённого (он
пишет его всю жизнь) исследования «Трагедия русской философии».
Профессиональная среда философов его дружно не принимает – и было бы логично
им, профессионалам, самим себе задать вопрос: Почему нас всех без исключения
так раздражает Ильин? Это – гениальный русский ум. Он умеет мыслить именно
философски, писать увлекательно, до конца продумывать поставленные вопросы.
А принять его трудно: приходится распрощаться со слишком многими кумирами
(Вл. Соловьёвым, например, и так называемой религиозной философией
Серебряного века, которая сегодня в ходу и в моде) и вообще принципиально
иначе взглянуть на персоны русской философии, их место в истории русской
мысли. Он говорит о подлинных творцах русской философии – Данилевском, и
И.Киреевском, Н.Страхове и В.Несмелове, П.Е. Астафьеве и П.А. Бакунине,
Н.Дебольском. А.Козлове, Л.Лопатине, а наше время называет «временем
самосознания». И я полностью разделяю его убеждение, что «любая
жизнеспособная культура – всегда национальна», а «национальная философия и
должна стать связующим элементом национальной культуры». И вообще мне
кажется, что наше время оправдается перед лицом будущих поколений уже тем,
что жили, писали и мыслили, вкладывая всю личностную силу в свой труд, такие
русские люди, как Николай Ильин и Николай Калягин, тоже петербуржец,
написавший блистательное произведение «Чтение о русской поэзии»; Вера
Галактионова, понимающая творчество как «собирание росы в пустыне»; Валентин
Распутин и Василий Белов с их обжигающей болью; Василий Дворцов с его мощным
дыханием эпика; Юрий Павлов, в далеком Армавире ежегодно подтверждающий
торжество русской интеллектуальной силы на международных Кожиновских
чтениях; Юрий Лощиц, вместе с Аркадием Елфимовым издающие великолепные книги
о Сибири. Есть, есть чем похвалиться и оправдаться…
Руслана ЛЯШЕВА
Впервые опубликовано в газете «Литературная Россия»
См.:
http://www.litrossia.ru/article.php?article=1535
Написать
отзыв
Не забудьте указывать
автора и название обсуждаемого материала! |
