|
О проекте
Проза
Поэзия
Очерк
Эссе
Беседы
Критика
Литературоведение
Naif
Редакция
Авторы
Галерея
Архив 2006 г.
РуЖи
|
Станислав КУНЯЕВ
“САМ СЕБЕ ВЕРЁВКУ НАМЫЛИВАЕТ…”
“Процесс (...) готовили вовсе не мои
“одноплеменники”, а большевистский интернационал, и в первую очередь —
русские”.
М. Дейч
“По одной еврейской или подозрительно звучащей
фамилии на область, край или целый регион набрать, конечно, нетрудно”.
С. Резник
+ + +
В августовском и сентябрьском номерах нашего журнала за 2005 г. была
опубликована сокращённая стенограмма “Дела Бейлиса”, переданного в журнал
бывшим сотрудником радиостанции “Свобода” И. О. фон Глазенапом, который
переписал страницы стенограммы из киевской газеты, попавшей во время
Отечественной войны из киевских архивов в фашистскую Германию.
В cвоём кратком вступительном слове к публикации я изложил солженицынскую
точку зрения на процесс Бейлиса из книги “Двести лет вместе”, вспомнил о
депутатском скандале, спровоцированном изданием средневекового иудейского
свода законов “Шулхан Арух”, многие положения которого с современной точки
зрения разжигали расовую и религиозную рознь, сделал несколько исторических
примечаний к самому процессу и привёл из книг, написанных евреями И.
Бабелем, М. Либерман, Г. Брановером, примеры, свидетельствующие о том, что в
ортодоксальной еврейской среде (особенно хасидской) живут дикие обычаи и
ритуалы, дошедшие до сегодняшних дней из глубокой ветхозаветной древности.
Статья Марка Дейча “Кровавый навет”1 появилась в газете “Московский
комсомолец” 23.8.2006 года, ровно через год после стенограммы “Дела Бейлиса”
в “Нашем современнике”. Чтобы лишний раз не привлекать внимание широкого
читателя к нашей публикации, Дейч побоялся указать, в каком журнале и когда
она напечатана, но получилось глупо: полемизирует с какой-то неизвестно где
опубликованной работой. Однако промолчать не мог и начал с того, что сочинил
лживую историю о том, что в 60-х годах я “будучи членом партбюро секции
поэтов Московской писательской организации, исправно голосовал за изгнание
из Союза писателей Солженицына, Галича, Некрасова, Аксёнова, Копелева... и
готовил партсобрания, на которых происходили эти изгнания”. Матёрый лжец
даже не сообразил, что Солженицына исключали из Союза писателей не в Москве,
а в Рязани, Виктора Некрасова в Киеве, Аксёнова и Копелева партбюро поэтов
исключать из Союза писателей не могло, потому что они состояли в секции
прозы и стихов не писали. И вообще, партбюро могло исключать не из Союза
писателей, а только из партии, в которой ни Аксёнов, ни Галич не состояли.
Истины ради скажу, что если бы от меня зависело исключать этих ренегатов и
разрушителей моего Отечества из Союза писателей или из партии — я бы без
колебаний проголосовал “за”.
И ничего во всём этом горестного для диссидентов не было. Советское
гражданство и членство в Союзе писателей было им ненавистно, но расстаться с
тем и другим следовало с максимальной выгодой: с громким скандалом,с воплями
мировой прессы, под гвалт всех зарубежных и отечественных правозащитников.
Только при этом условии они были бы встречены на Западе с распростёртыми
объятиями, с гарантией славы, денег, изданий, должностей на радиостанциях и
т. д.Как граждане СССР и члены СП СССР они там были никому не нужны, и для
новой жизни “исключение” и “лишение” были необходимыми и желанными
процедурами.
Тем не менее я не исключал их — это мелкая ложь Дейча, которую можно было бы
не заметить, но в его сочинениях присутствует ложь куда более крупная. О
ней-то и пойдет речь впереди.
Вспоминая о деятелях культуры, которые в 1911 году поставили свои подписи
под обращением в защиту Бейлиса, Дейч пишет, что среди них были “знаменитые
писатели: Горький, Леонид Андреев, Алексей Толстой, Сергеев-Ценский, Фёдор
Сологуб, Куприн... А также Немирович-Данченко, академик Вернадский, ведущие
профессора Московского и Санкт-Петербургского университетов... Почти все они
в скором времени оказались под ножом большевистской гильотины”1. Чего в этом
утверждении больше — брехни или беспамятства, — не знаю: большего почёта,
чем тот, которым были окружены Горький и Алексей Толстой в советское время,
представить немыслимо, да и Сергеев-Ценский (как и Алексей Толстой) стал
лауреатом Сталинской премии. Куприн возвратился в Советскую Россию и умер
своей смертью в 1939 году, Леонид Андреев, Фёдор Сологуб, Немирович-Данченко
и Вернадский также умерли своей смертью, и никакой “нож большевистской
гильотины” ни при Дзержинском, ни при Менжинском, ни при Ягоде не
прикоснулся к ним.
Что же касается “ведущих профессоров Московского и Санкт-Петербургского
университетов”, а среди них были учёные с мировыми именами (В. В.
Виноградов, М. Н. Сперанский, А. Дурново, А. М. Селищев, Н. К. Гудзий, П. Д.
Барановский и многие другие), то они, в количестве 70 человек, в 1933—34
годах действительно подверглись жестоким репрессиям. 28 из них были
расстреляны или погибли в лагерях, словом, оказались “под ножом
большевистской гильотины” по “делу Российской национальной партии”.
Следствие вели начальник 2-го секретного политического отдела ОГПУ Каган,
начальник 4-го отдела ОГПУ Коган, следователь Альтман, допрашивал академиков
и профессоров оперуполномоченный 2-го отдела СПО ОГПУ Шульман, следственное
дело вел уполномоченный Иоселевич, направления в ссылку подписывал зампред
ОГПУ Агранов (Ф. Ашнин, В. Алпатов “Дело славистов”, М., 1994).
Я написал об этих процессах заметки и опубликовал их в газете “Завтра” с
таким выводом: “Так что “гильотина” была не только большевистской, поскольку
строили её одноплеменники Дейча”.
Марк снова снова впал в истерику, прочитав список еврейских фамилий,
задействованных в процессе “славистов”, и ответил мне очередной статьёй в
“Московском комсомольце” (14.12.06), в которой стоял на своём: “Безусловно,
это от начала до конца сфабрикованное “дело славистов” было одним из звеньев
большевистской кампании против старой русской интеллигенции <...> И никакого
заведомо антирусского процесса не существовало. Процесс был против невинных
людей, подобранных сотрудниками “органов” прежде всего по социальному
признаку. И готовили его вовсе не мои “одноплеменники”, а большевистский
интернационал, и в первую очередь русские. Вот характерный пример. Весной
1934 года “дело славистов” было закончено и подготовлено обвинительное
заключение. Его подписали начальник 2СПО ОГПУ Коган и его заместитель
Сидоров. А визировал — заместитель начальника СПО ОГПУ Люшков, утвердил —
начальник СПО Молчанов”.
Словом, процесс организовали “в первую очередь русские” и “никакого заведомо
антирусского процесса не существовало”... Ах, Марк, внимательней надо было
Вам читать книгу “Дело славистов”, написанную историками Ф. Д. Ашниным и В.
М. Алпатовым. Кстати, ответственным редактором книги являлся академик Никита
Ильич Толстой, с которым я был хорошо знаком и с которым не раз разговаривал
о большевистском терроре и “одноплеменниках”. Так вот, в самом начале книги,
где речь идёт о списке арестованных по делу, есть такой абзац: “на одну
особенность списка обратил внимание С. Б. Бернштейн: “среди арестованных не
было лиц с нерусскими фамилиями (Бернштейн, 1989, с. 80), точнее говорить о
неславянских фамилиях” (Ф. Д. Ашнин, В. М. Алпатов. “Дело славистов”, с. 7).
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: авторы утверждают, что
арестовывали учёных только с русскими и только со славянскими фамилиями, а
это значит, что процесс можно именовать как “антирусский” или в крайнем
случае “антиславянский”... А чего добивались от арестованных учёных
следователи? Историки Ф. Ашнин и В. Алпатов и академик Н. Толстой
комментируют это так: “Недолго сопротивлялся следствию и Андрей Дурново
<...> он дал обширные показания на допросе, которые вели не рядовые
следователи, а “сами” заместитель начальника Секретно-политического отдела (СПО)
Г. С. Люшков и начальник непосредственно отвечающего за дело 2-го отдела СПО
Каган. А. Дурново подтвердил всё, что от него требовалось, и назвал ряд
имён. В частности, он заявил: “До моего ареста я входил в контрреволюционную
организацию русских фашистов (не российских, г-н Дейч, а “русских”. — Ст.
К.), объединившую различные националистические элементы (русские,
украинские, белорусские) на платформе борьбы с Советской властью”.
В обвинительном заключении по “делу славистов” есть следующие формулировки,
прямо указывающие, что обвинение строилось не по “социальному”, как
утверждает Дейч, признаку, а по национальному, и главное — антирусскому:
“Установлено, что в Москве, Ленинграде, на Украине, в Белоруссии <...>
существовала <...> национал-фашистская организация, именовавшаяся
“Российская национальная партия”; “В основу программных установок
организации были положены идеи, выдвинутые лидером фашистского движения за
границей — князем Н. С. Трубецким. Сущность их сводилась к следующему:
1). <...> установление национального правительства.
2). Истинный национализм, а отсюда борьба за сохранение самобытной культуры,
нравов, быта и исторических традиций русского народа.
3) Сохранение религии, как силы, способствующей подъёму русского
национального духа”... (стр. 56, 70—71).
Как видим, наибольшую ненависть у следователей в каждом пункте вызывало
присутствие в любой форме “русского” начала.
Так что следователи глядели прежде всего не на “социальный признак”, что
пытается доказать Марк Дейч, а на “национальный”. Понимая это, историки
добавляют: “Почти при каждой фамилии характеристика: “националист”, “ярый
шовинист”. Есть и похлеще: “махровый антисемит”, “ярая антисемитка”,
“черносотенец”, “великодержавный шовинист”. Марк Дейч, посчитав, что я
привёл в газете “Завтра” целых 5 фамилий огэпеушников-евреев, завопил в
“Московском комсомольце”, что Куняев, мол, утаил тот факт, что русских тоже
было много, гораздо больше, чем евреев. Но в своём раже он не учёл одного: я
ведь не всех его соплеменников из карательных органов, причастных к этому
делу, перечислил. Могу добавить к “еврейскому” списку палачей, готовивших
“дело славистов”, сотрудника ОГПУ Халемского, сотрудника ОГПУ Финкельберга,
сотрудника НКВД Фельцмана, прокурора Рогинского, прокурора Розовского,
помощника прокурора Лурье, прокурора Глузмана, директора Института
языкознания Бочачера Марка Наумовича, сотрудника НКВД Апетера. А с какой
стати в ряд “русских чекистов” рядом с Молчановым и Сидоровым Марк Дейч
ставит заместителя начальника СПО ОГПУ Люшкова? Чекиста этого, якобы
русского, по утверждению Дейча, звали Генрих Самойлович, в 1935 году ему,
видимо, за расправу над русскими учёными было присвоено генеральское звание
комиссара госбезопасности III ранга, впоследствии он стал начальником
управления НКВД по Дальневосточному краю, а в 1938 году, подобно еврейским
зарубежным чекистам троцкистской ориентации Вальтеру Кравицкому (он же
Самуил Гинзбург), Александру Орлову (он же Лейба Фельдман), Игнатию Райсу
(он же Натан Порецкий), сбежал, но не на Запад, как они, а куда поближе — на
Восток к японцам, которым этот “русский Генрих Самойлович” выдал важнейшую
информацию о состоянии наших войск на Дальнем Востоке. Неблагодарные самураи
в августе 1945 года, понимая, что проигрывают войну, прикончили перебежчика
в Дайренской военной миссии, а иудины телеса сожгли. Недавно шёл по ТV
какой-то фильм о Ежове — и в нём показали фотографию “русского”, как считает
Дейч, чекиста Люшкова. На кого он похож, этот ярковыраженный ... — говорить
не буду, а то в расизме меня обвинит тот же “Московский комсомолец”.
Но глубинная суть процесса “славистов” заключалась не в том, даже, кого из
сотрудников было больше задействовано: русских или евреев, а в том, как
пишут историки: “методы следствия по данному делу были типичны для первой
половины 30-х годов, когда во главе карательных органов стоял Г. Ягода”.
Именно благодаря этим методам академик А. Дурново быстро признался на
допросе в том, что он “русский фашист”.
А сколько было в 20—30-е годы подобных процессов местного масштаба против
дворян, старых спецов, священнослужителей, “русских фашистов”, “антисемитов”
— не счесть! Полных масштабов всех этих антирусских чисток, замаскированных
фразеологией о классовой борьбе, мы, видимо, не узнаем никогда.
В 1928 году Ленинградское ГПУ арестовало членов так называемой Космической
академии наук. Следствие установило, что организация КАН являлась частицей
существовавшего тогда в Ленинграде полутайного “Братства Преподобного
Серафима Саровского”, о котором вспоминает в романе “Побеждённые” И.
Головкина (Римская-Корсакова).
В него входили профессора, преподаватели литературы, учителя истории,
студенты. Всего по делу проходило более 30 человек, заключённых после
следствия в Соловецкий и другие лагеря. Многим из них следователем А.
Строминым (Геллером) было предъявлено обвинение в антисемитизме. Чуть позже
в том же Ленинграде чекисты А. Мосевич и Л. Коган внедрили через провокатора
в студенческую группу, которая шла у них под названием “Союз возрождения
России”, ими же разработанную антисоветскую программу и тут же произвели
аресты студентов. Естественно, дело было названо “фашистским”. Несколько
десятков студентов ушли в лагеря.
В 1995 году мы с сыном издали книгу “Растерзанные тени”. Это был сборник
документов из дел 20—30-х годов ВЧК — ОГПУ — НКВД, заведённых на друзей,
родных и литературных соратников Сергея Есенина, на писателей из “Сибирской
бригады” — Павла Васильева, Леонида Мартынова, Сергея Маркова. Кто же
начинал и заканчивал такого рода дела? Конечно же, главные ордера на арест
выписывали Г. Ягода и Я. Агранов. Следователей и сотрудников по всем этим
делам перечисляю подряд: “дело русских фашистов” — Алексея Ганина с
товарищами — вёл начальник 7-го отдела СО ОГПУ Славатинский; Сергея Маркова
по делу “Сибирской бригады” разыскал в степях Казахстана и этапом направил в
Москву алмаатинский гэпэушник пом. нач. УСО Гринбаум; Иванова-Разумника в
1933 году допрашивал Л. Коган (Коганов было несколько — эта фамилия
буквально рассыпана по разным делам). А кому пишет прошение о возвращении в
Москву из астраханской ссылки несчастный Иван Приблудный? Опять же
единоплеменнику Марка Дейча: “Обращаюсь непосредственно к ОГПУ и, в
частности, к Вам, т. Фельдман, как к одному из вождей его. Выручайте меня из
Астрахани”. Дело Павла Васильева вели оперуполномоченный Павловский,
начальник 4-го отдела ГУГБ старший майор Литвин, капитан гос-безопасности
Журбенко. Из них только последний вроде бы русский или украинец...
Так что неизвестно, кем был капитан Журбенко: то ли большевиком, то ли
евреем.
В 1920 году Есенин с братьями Кусиковыми был арестован ЧК в одном из
арбатских домов. При аресте и обыске присутствовали местные жители, понятые,
так сказать. Фамилии их цитирую по протоколу: “В. Вильд, товарищ Карпович и
жилец Фонер”. Словом — дети Арбата. Оформлял дело об аресте Есенина и
братьев Кусиковых следователь В. Штейнгардт.
* * *
В своём вступлении к публикации стенограммы “Дело Бейлиса” я повторил два
широко известных вывода: 1) “голоса присяжных в вопросе о вине Бейлиса
разделились пополам: шесть на шесть” , и 2) “умерщвление отрока Ющинского на
еврейском заводе с синагогой было признано изуверским с подробно
перечисленными признаками ритуального”.
Прочитав это, Марк Дейч окончательно вышел из себя: “Этот г-н (это обо мне.
— Ст. К.) почти сто лет после (так у автора. — Ст. К.) печально знаменитого
процесса по делу Бейлиса решил уверить современных читателей в том, что
убийство мальчика <...> было ритуальным, а евреи пьют кровь христианских
младенцев... Пришлось немного разоблачить поэта”. “Присяжные на процессе,
будто бы признавшие ритуальный характер убийства Ющинского, а в вопросе о
виновности Бейлиса якобы разделившиеся поровну “шесть на шесть”, — всё это
злонамеренная и подлая ложь”. (Из второй статьи М. Дейча “Правда от сивого
мерина или кое-что о “поэтических аргументах”. “Московский комсомолец”,
14.12.2006). В одно и то же время с Марком Дейчем взвизгнул ему в унисон
Семён Резник в “Международной еврейской газете” № 43—44 за 2006 год, статья
“Ритуальные игрища нацификаторов России”. “Из трёхтомной стенограммы
процесса Бейлиса он (это обо мне. — Ст. К.) выудил обвинения евреев и
иудейской религии в ритуальных убийствах. На процессе эти обвинения были
изобличены как злобные бредни, что отражено в той же стенограмме, но не в
куняевских извлечениях”.
Но я отвечаю за свои слова, поскольку опираюсь не на вымыслы “черносотенных”
публицистов той эпохи, а на солидные исследования историков, в том числе и
еврейских, и сам никогда не утверждал того, что мне приписывает Марк Дейч. Я
всего лишь пытался обнародовать разнообразные оценки процесса, но во время
этой работы убедился, что Дейч, Резник и иже с ними или не знают многих
суждений о процессе Бейлиса, в том числе и тех, которые имеются в
стенограмме, или знают, но скрывают их.
В 1995 году в израильском издательстве “Гешарим” был издан сборник “Дело
Бейлиса. Исследования и материалы” (Москва—Иерусалим, 1995 г. Серия
“Памятники еврейской исторической мысли”).
Книга составлена из многих исследований знаменитого процесса, среди которых
центральное место и по объёму и по значению занимает работа А. С. Тагера
“Царская Россия и дело Бейлиса”. На неё, как на образец объективности,
практически ссылаются авторы всех других работ. Впервые она была
опубликована в Советском Союзе с предисловием А. В. Луначарского в 1934
году, как раз во время процесса над “Российской национальной партией”...
Вот как А. С. Тагер описывает момент вынесения приговора М. Бейлису:
“Наконец в оцепленном войсками зале суда появились присяжные заседатели.
Вердикт присяжных включал ответы на два вопроса. Первый вопрос: доказано ли,
что 12 марта 1911 г. Андрея Ющинского заманили в одно из помещений
кирпичного завода, где ему были нанесены раны, сопровождавшиеся мучением и
полным обескровлением?
Старшина присяжных объявляет: “Да, доказано”. Первая партия за чёрной
сотней. Ритуальный характер убийства признан судом <...> доказана ли вина
Менделя Бейлиса? <...> ответ присяжных гласит: “Нет, не доказана”.
Многие газеты той эпохи обнародовали результаты голосования. Вот один из
примеров:
“Сами присяжные, не согласные с оправданием, не скрывали затем перед матерью
Андрюши и её представителями, что их голоса разделились поровну: “шесть
голосов были за признание вины, шесть стояло за оправдание” (“Заметки по
поводу процесса об убийстве Андрюши Ющинского”, “Мирный труд”, Харьков,
1913, № 1).
Современный харьковский исследователь иудаизма, хасидизма и секты “Хабад”
Эдуард Ходос в книге “Между Спасителем и Антихристом” (Харьков, 2005 г.) так
комментирует это оправдание Менделя Бейлиса:
“При вынесении вердикта голоса двенадцати присяжных заседателей разделились
поровну: шестеро признавали вину Бейлиса, шестеро её отрицали. В
соответствии же с законодательством того времени при равном разделении
голосов присяжных решение принималось в пользу обвиняемого <...> Итак, что
мы имеем: признание судом присяжных ритуального характера убийства А.
Ющинского и оправдание Менделя Бейлиса... То есть изуверское убийство было
совершено с ритуальной целью, но не Бейлисом, а кем-то другим. Кем? Ответ на
этот вопрос до сих пор не найден” (стр. 29, 30).
Спустя 100 лет после процесса современный историк Эдуард Ходос утверждает,
что “не найден” убийца. А Семён Резник с пеной у рта пытается доказать, что
“на процессе Бейлиса тайное стало явным. Все убийцы были названы”. Но этого
в судебном приговоре не было, и происходит это всё — обнародование имён
якобы убийц Ющинского с русскими и украинскими фамилиями — лишь в
воспалённом воображении Резника, до сих пор живущего страстями того
процесса.
Даже богословы, защищавшие Бейлиса, когда дело доходило до вопроса о
ритуальности убийства, путались и сдавались пред доводами обвинения (хотя
Дейч пишет, что они “подвергли уничижительной критике вымыслы о “ритуальных
убийствах”). Профессор Троицкий: “Допускаю даже убийства с целью издеваться
над религией христиан... я допускаю это хотя бы и относительно младенца
Гавриила Белостокского”. (Стенографический отчёт Киевского судебного
процесса. Т. II, стр. 375.) Представитель защиты профессор Тихомиров был
вынужден признать по поводу цитат из Талмуда, которые приводила в речах
обвинительная сторона: “Действительно, в Талмуде такой разнообразный
материал, что кто хочет найти что-нибудь — всё найдёт” (Стенографический
отчёт, т. 2, стр. 402).
В то время, когда раввины России в коллективном письме торжественно заявили,
что во всех священных еврейских книгах “нигде не содержится ни малейшего
намёка, который давал бы повод к подобному обвинению”, раввин Мазе,
участвовавший в процессе, заявил о тех же книгах: “За литературу он
[еврейский народ] совершенно не отвечает и ответственность с себя
снимает...” (Стенографический отчёт, т. 2, стр. 404). Это обо всех
расистских обычаях по отношению к гоям, акумам, шабесгоям и т. д. При
подобных оговорках и признаниях защиты самому популярному защитнику Бейлиса
Маклакову оставалось лишь с досадой выдавить из себя в конце процесса:
“Может быть, и были изуверы, они могли быть везде, могли быть и у евреев”
(Стенографический отчёт, т. 3, стр. 124).
Марк Дейч, высмеивая экспертизу профессора Сикорского, показания
архимандритов Амвросия и Автонома, цитаты из книги монаха Неофита,
выступление ксендза Пранайтиса, с торжеством повторяет слова адвоката
Грузенберга: “Среди православных священников, среди православных учёных не
было ни одного, который явился бы и своим именем священника, или
православного христианина,или русского учёного поддержал бы эти мучительные
сказки, этот кровавый навет”. Между прочим, гонорары знаменитых адвокатов,
участвовавших в процессе, в несколько раз превышали годовой оклад министра.
“Грузенбергу 30 000 руб., а Карабчевскому 25 000 руб. и по 100 000 руб.
каждому в случае полного оправдания евреев в кровавом навете” (из письма
чиновника особых поручений Любимова директору Департамента полиции
Белецкому. ГАРФ. Ф. 1407. Оп. 1. Д. 1059. П. 19). Вот какие деньги исподволь
управляли ходом процесса.
Однако надо бы напомнить Дейчу о том, что “ритуальную версию” комментировали
и другие, куда более известные представители русской церкви. Знаменитый ныне
священник и богослов о. Павел Флоренский, сосланный в 30-е годы на Соловки,
в том числе и по обвинению в “русском фашизме” и “национализме”, сидевший на
Соловках при начальниках лагеря, носивших фамилии Эйхманс, Дукис, Сенкевич,
Бухбанд, и расстрелянный там при одном из них, писал о “деле Бейлиса” так:
“Я нисколько не сомневаюсь в существовании ритуальных убийств вообще”.
“Если на всём протяжении истории Израиля, даже в период великих царей и
богодухновенных пророков, при сильной власти и живом, строго
централизованном культе, всегда существовали всякие виды идолослужения, и в
частности магические волхования, в основе которых лежит убийство человека,
то почему современные иудеи и их поклонники так запальчиво отвергают даже
возможность существования чего-либо подобного в нынешнее время, когда нет
никаких сдерживающих начал?.. Если на всем протяжении истории Израиль так
жадно тянулся к крови, и ритуальным убийствам, и чёрной магии, если всегда
был кровожаден и жестоковыен, то где же гарантии того, что в рассеянии, без
обличающего голоса, без суровых кар со стороны своих царей — в господстве
своём над мiром — он сделался чист и беспорочен? Если были ритуальные
убийства даже тогда, то почему же не может быть их теперь?” (цитирую по
книге: Розанов В. В. Сахарна. М., изд. “Республика”, 1998, стр. 360, 438).
Полемизируя с гебраистом Хвольсоном, великий православный богослов Павел
Флоренский писал:
“В своей книге “О некоторых средневековых обвинениях против евреев” <...>
проф. Даниил Абрамович Хвольсон яростно нападает на самую мысль о
возможности ритуальных убийств среди евреев”... “с адвокатски жаргонным
нахальством рассуждает о том, что он внутренне не понимает и не желает
понимать. Он с торжеством орёт на весь мир, что еврею-де запрещено даже
глотать слюну при кровотечении из дёсен, и, значит, немыслимо употребление
христианской крови”1.
Неграмотный еврей Мендель Бейлис, который был на волосок от обвинения в
ритуальном убийстве, — это обвинение многие считали справедливым — киевский
протоиерей Григорий Прозоров писал митрополиту Флавиану: “Оправдали
несомненного участника в ритуальном мучении Андрюши Ющинского только потому,
что злодей не захвачен на месте” (РГИА СПб, ф. 796 [Канцелярия Святейшего
Синода]. Оп. 205. Ед. хр. 739), — закончил свою жизнь в Нью-Йорке,
окружённый почитанием соплеменников, в комфорте и холе, а великий русский
человек Павел Флоренский за свои убеждения был распят на Соловках, и его
страстное слово проповедника об этом деле мы, его духовные дети, забывать не
вправе. Да не будет предана забвению эта жертва.
А вот как высказался о “ритуальной дискуссии” архиепископ Антоний
(Храповицкий) в газете “Жизнь Волыни” от 2.09.1913 г.
“В 1903 и 1905 ко мне приходил раввин Скоморовский и просил сказать слово
против погрома в церкви и упомянуть в этом слове или в печатном заявлении о
том, что евреи не повинны в ритуальных убийствах. Как враг погромов, я в
обоих случаях сказал слово против избиения евреев. Но в обоих упомянутых
случаях моей беседы с раввином я решительно отказался заявлять о своём
непризнании ритуальных убийств, совершаемых евреями, а, напротив, выразил
своему собеседнику убеждение в том, что эти убийства существуют <...> случаи
ритуальных убийств несомненно бывали и за последнее время истории и в
древности”.
Более того, Антоний Храповицкий (будущий первоиерарх Русской Зарубежной
Церкви) в том же интервью вообще готов был даже посчитать ритуальное
убийство не самым страшным преступлением в начинающемся ХХ веке. Как бы
предвидя все грядущие, в том числе и наши времена, он сокрушался:
“Я в значительной степени извиняю этот ужасный обычай и, во всяком случае,
считаю патриархальных евреев не столь вредными для русских, как новый тип
еврея-нигилиста, потерявшего всякую веру. Те изуверы убьют одного мальчика
из десятка миллионов, а эти развращают и нравственно убивают всё наше
юношество посредством нигилистической и порнографической печати и тому
подобными средствами”.
* * *
Вот так-то. Но Марку Дейчу, как гласит русская пословица, хоть плюй в глаза
— всё Божья роса. Он по-прежнему будет бессовестно лгать о “Процессе
Российской национальной партии”, о том, что “никакого заведомо антирусского
процесса не существовало”, что “готовили его (...) в первую очередь
русские”. А то, что ГУЛАГом — главным управлением лагерей, трудовых
поселений и мест заключения, куда отправили “славистов”, руководил квартет в
составе М. Бермана (начальник управления, сменивший Л. Когана) и трех его
заместителей: Я. Д. Раппопорта, Н. И. Плиннера и З. Б. Кацнельсона, — его не
смутило, потому как — какие же это евреи?! — это же, по Марку Дейчу,
“большевистский интернационал”. Но почему же тогда чекистов Молчанова и
Сидорова из этого “интернационала” он называет не просто “большевиками”, а
“русскими”?
Ну что ж, постараемся отплатить ему той же монетой.
Пока академиков М. Н. Сперанского и В. Н. Перетца, а также профессора В. В.
Виноградова перегоняли из одной тюрьмы в другую, остальных 70 славистов
развезли по исправительно-трудовым лагерям.
Члена-корреспондента Академии наук СССР Н. Н. Дурново с другим членкором
Ильинским доставили на Соловки, где начальниками лагеря один за другим в те
времена были Ф. Эйхманс, К. Дукис и Бухбанд (без имени). Эйхманс, насколько
я знаю, был латыш, остальные — “нерусские большевики”, думаю, что Дейч
догадается, кто они были по национальности.
Сотрудника Русского музея Б. Г. Кржижановского отправили в
Беломоро-Балтийский лагерь, где в начале 30-х годов начальником был Э.
Сенкевич, а его сменил Семён Григорьевич Фирин.
Известный профессор ЛГУ Б. Л. Личков попал в Дмитлаг, где начальствовали Б.
Кацнельсон и Е. Раппопорт — опять же люди с “большевистскими фамилиями”.
Думаю, что это были другие Кацнельсон и Раппопорт, нежели заместите-ли
начальника управления ГУЛАГа, поскольку у них были другие инициалы. А чего
удивляться? В конце концов, и начальником секретариата НКВД был некий Я. А.
Дейч, но уверен, что нынешнему Марку Дейчу он не был родственником и,
возможно, не был даже однофамильцем. Профессора МГУ П. А. Расторгуева и
членкора АН СССР лингвиста А. М. Селищева загнали в Карагандинский лагерь —
вроде бы там казахи были титульной нацией, но лагерной жизнью руководил
Коринман, которого сменил О. Линин. Кто из них был из одного колена с М.
Дейчем и С. Резником — пусть они догадаются сами. Профессор Литинститута В.
Ф. Ржига, по учебникам которого я занимался в 50-х годах на филфаке МГУ,
вместе с научным сотрудником Исторического музея А. Д. Сидельниковым
отправились отбывать срока в Свирьлаг, где с 1932-го по 1937 год
начальниками побывали А. Я. Мартинелли, Н. М. Лапидус, Э. Ю. Тизенберг.
Пусть Марк Дейч, если у него совершенно нет совести, попытается доказать,
что это были русские люди.
Знаменитый главный специалист Центральных реставрационных мастерских П. Д.
Барановский, спасший Собор Василия Блаженного от посягательств “русского
большевика” Л. М. Кагановича, вместе с академиком П. И. Нерадовским поехали
в Сиблаг, которым в те годы командовал некий человек неизвестной
национальности с характерной древнерусской фамилией И. М. Биксон.
Двоих профессоров — А. И. Вознесенского, А. Н. Дурново (брата того, который
попал на Соловки) загнали в Среднеазиатский лагерь — Сазлаг. Начальниками
лагеря были кто угодно, но только не таджики или узбеки. К. Озолс и И.
Литвин — фамилия “географическая”, если вспомнить наркома иностранных дел
Литвинова — он же Меер Генох Мовшевич Валлах.
Ленинградского профессора А. А. Автономова загнали дальше всех — в БАМлаг,
под присмотр двух начальников с фамилиями С. Мрачковский и Н. Френкель. Итак
— в семь лагерей разъехались слависты, и в каждом из них как на подбор были
начальники с изысканными для России фамилиями. А всего лагерей в системе
ГУЛАГа было несколько десятков, и в каждом из них “кадровый состав” высшего
звена был приблизительно такой же, как в семи лагерях, куда сослали
славистов. Так что подследственные после суда из одних “большевистских” рук
попадали в такие же “большевистские” руки.
Кстати, данные эти взяты не из эмигрантских “черносотенных” сочинений А.
Дикого или князя Н. Д. Жевахова, а из вполне демократических исторических
исследований, сделанных при участии “Мемориала” и “Солженицынского фонда”.
Назову некоторые из них: “Система исправительно-трудовых лагерей в СССР.
1923—1960”, “Звенья”. М., 1998; “Россия. ХХ век. Документы. Гулаг (Главное
управление лагерей) 1918—1960 г.”, М., 2002. Международный фонд
“Демократия”, изд. “Материк”; “Империя Сталина”. Биографический
энциклопедический словарь”. М., Вече, 2000; В. Роговин “Партия
расстрелянных”. М., 1997; А. И. Солженицын “Двести лет вместе”. М., Вагриус,
2006; Н. В. Петров и К. В. Скоркин “Кто руководил НКВД в 1934—1941 гг.”. М.,
Звенья, 1999.
К 1938 году почти все эти начальники Главного управления и непосредственно
лагерей по непреложному закону всех революций, пожирающих своих отпрысков,
были уничтожены. И я вспоминаю сцену из замечательного романа “Факультет
ненужных вещей” честного писателя Юрия Осиповича Домбровского, с которым я
имел честь не только быть знакомым, но и вести разговоры и который
вдохновенно читал мне многие свои лагерные стихи. Особенно запомнилось его
потрясающее чтение баллады — “Выхожу один я из барака — месяц словно жёлтая
собака”... Но в “Факультете ненужных вещей” есть сцена почище этой баллады.
К следователю ОГПУ Якову Нейману приезжает по делу из Москвы его двоюродный
брат — крупный чин прокуратуры Роман Штерн. (Заметим, что оба брата не
русские люди, что должно очень огорчить Дейча, силящегося доказать, что в те
времена репрессии “готовили в первую очередь русские”.)
Братья радостно восторгаются, выпивают, вспоминают местечковую трудную
юность, черту осёдлости, и, уложив старшего брата спать, Яков Нейман
произносит внутренний монолог, обращённый к их отцу, ортодоксальному,
патриархальному еврею:
“Посмотрел бы ты сейчас, Абрам Ноевич, какой я мундир ношу, с какими он у
меня нашивками, значками, опушечками, в каком кабинете я сижу, чем
занимаюсь! Небось расстроился бы, замахал бы руками, заплакал: “Ой, Яша,
зачем же ты так? Разве можно!” Можно, старик, можно! Теперь уж не я перед
людьми виноват, а они передо мной. И безысходно, пожизненно, без пощады и
выкупа виноваты! Отошли их времена, настали наши. А вот к лучшему они или к
худшему, я уж и сам не знаю, ну ничего, торопиться нам некуда — подождём,
узнаем. Всё скоро выяснится! Всё! Теперь ведь до конца рукой подать. Я
чувствую, чувствую это, папа!”
Чувствует еврейский чекист, что скоро стать ему лагерной пылью. Отольются
ему слёзы загубленных им славистов!
Юрий Домбровский не случайно изобразил двух братьев, работающих в
карательных органах: в те времена евреи шли во власть и в первую очередь в
ЧК—ОГПУ—НКВД семьями. История сохранила фамилии двух братьев Леплевских —
Израиля и Григория. Первый дослужится до комиссара ГБ 2-го ранга, второй
через коридоры ОГПУ дойдет до должности заместителя генерального прокурора
СССР. Братья Берман Матвей и Борис сделают карьеру не хуже. Первый станет
начальником всего ГУЛАГа, второй — заместителем начальника иностранного
отдела НКВД.
Семья гомельских хасидов Нехамкиных: в каком родстве они состояли друг с
другом, трудно сказать. Известно по словам Давида Азбеля одно: “Не случайно
свела судьба питомцев этого славного рода в ЧК, ГПУ, НКВД, прокуратуру. Один
из этой семьи, Рогинский, достиг даже “сияющих вершин” — был заместителем
прокурора СССР”. (Журнал “Время и мы”, Нью-Йорк, 1989, № 105, стр. 204.)
Беленькие… Тут не разберешься — кто родные, кто однофамильцы, поскольку их
шесть человек! Точно известно, что трое — Абрам, Ефим и Григорий — были
братьями. В ЧК служил Абрам, Ефим был в Наркомфине, Григорий в Коминтерне…
Остальные (с другими отчествами) — кто где: Захар — в совконтроле, Марк — в
наркомснабе, Борис — в торгпредстве.
Дейчи… Тут картина очень серьезная. Самый успешный Дейч Я. А. — комиссар ГБ
3-го ранга, Макс Дейч — председатель правления треста “Уголь”. Мендель Дейч
— деятель Бунда, Л. Г. Дейч — профессиональный революционер. Если к ним
прибавить моего нынешнего оппонента Марка Дейча, то Дейчей будет пятеро, они
на почетном втором месте после Беленьких.
Сольцев — всего двое: А. Сольц, которого звали “совесть партии”, в
“расстрельные” 1934—1938 гг. был помощником Вышинского. А Исаак Сольц —
служил в юстиции.
Мироновых — два. Но, видимо, не братья, поскольку один, С. Миронов-Король,
начальник Днепропетровского НКВД, а другой, Л. Миронов-Каган, — комиссар ГБ
2-го ранга. Были еще братья по фамилии Бак — Аркадий и Соломон. Первый —
председатель Губчека в Иркутске, второй черт знает кто, но тоже чекист.
Эпштейнов было пятеро, как Дейчей. Можно было бы “братские списки”
продолжать, но нет сил рыться по справочникам и выяснять, кто есть кто.
Картина и без того впечатляющая.
Семен Ефимович Резник может быть спокоен, его фамилия встречается в
справочниках лишь однажды: в историю вошел российско-американский
революционер И. Резник.
Ну а о Кагановичах с тремя расстрелянными братьями я уж писать не буду. Это
все знают. Кстати, почти все упомянутые мною здесь родственники и
однофамильцы были расстреляны (кроме Дейча и Резника) в 1937—1938 гг.
Словом, настоящая братская могила.
* * *
В новейшей истории образовались, грубо говоря, два враждебных друг другу
подхода к освещению репрессий 20—30-х годов. Кто — русские или евреи
задавали тон в карательных органах?
В начале перестройки мне попалось на глаза стихотворение Фазиля Искандера,
опубликованное в “апрелевской” газете “Литературные вести”, редактируемой
Оскоцким. Искандер нарисовал в стихотворении образ, как это ему виделось,
“типичного” чекиста: русского, русоволосого, который к тому же был
“синеглазый, дерганый слегка”. Словом — парень из “вологодского конвоя”,
жестокость которого писатели-демократы попытались сделать сущностью ЧК—НКВД.
Такие же усилия предпринимала Л. К. Чуковская, когда, вспомнив, что одним из
следователей по делу академика Вавилова был чекист по фамилии Хват, писала:
“Десятки тысяч потенциальных хватов, мучавших Вавилова, (…) сломавших на
следствии 2 ребра Ландау — всегда подспудно таились в нашем народе? Каково
их социальное происхождение?” (Д. Самойлов — Л. Чуковская. Переписка. М.,
2004, стр. 285).
Особенно меня трогает это “в нашем народе” и о “социальном происхождении”.
Думаю, что она была достаточно информированной женщиной, чтобы знать, кто
руководил НКВД и ГУЛАГом в те времена. Но о своих — молчок. Во всем виновны
русские хваты.
Особенно подробно и тщательно тема “вины русских” разработана в
воспоминаниях бывшего энкаведешника и литератора, зятя одного из главных
чекистов Г. Бокия, Льва Эммануиловича Разгона. Блистательно проанализировал
все эти разгоновские комплексы Вадим Валерианович Кожинов в работе “Загадка
1937 года”. Лучше, чем он, не скажешь о мемуарах Разгона, изданных в
1988—1989 гг. трехмиллионным (!) тиражом. Кожинов подробно анализирует главу
из воспоминаний Разгона, которая называется “Корабельников”. В ней речь идет
о рядовом энкаведешнике, занимающем низшее место в служебной иерархии.
Корабельников попал в тот же лагерь, где сидел Разгон, представлял из себя
тип человека-лакея, подобострастно глядящего на начальство. Даже о
свергнутых генералах ЧК — Бокии, Бермане, Паукере — он говорил в лагере с
восхищением. Никакого зла он Разгону не сделал, был его постоянным
собеседником, но Разгон признается: “Из множества злодеев, которых мне
пришлось встретить, Корабельников произвел на меня особо страшное
впечатление”, “его прямые пшеничные волосы… снились по ночам, и я стонал во
сне и просыпался, покрытый липким потом… И сейчас (то есть полвека спустя! —
Ст. К.) я совершенно отчетливо вижу его круглое и плоское лицо… Когда я
думаю о нем, меня начинает бить дрожь от неутоленной злобы”. Не начальников
Корабельникова, чьи кровавые приказы он исполнял, а именно этого ничтожного
винтика ненавидит патологической ненавистью энкаведешник Лев Эммануилович
Разгон.
“И это, — пишет Кожинов, — может иметь только одно объяснение: Бокий и ему
подобные все-таки “свои” (пусть даже они приказывали убивать и “своих”!);
напомню, что Бухарина-Лурье, по её признанию, не смогла дать пощечину
“своему” Андрею Свердлову” (Андрей Свердлов — человек их клана и друг
детства — первым допрашивал жену Бухарина). Однако мысль Кожинова идет
дальше: “Но вернемся к “сюжету” с Корабельниковым. По-видимому, одна из
причин (или даже главная причина) его появления в книге Разгона — попытка
как бы “переложить” на него “вину” за 1937 год. Ведь в заключение своего
рассказа о Корабельникове Разгон заявляет: “В моих глазах этот маленький и
ничтожный человек… стоит неподалеку от главного его бога — от Сталина”… Что
ж, может быть, Разгон с определенной точки зрения прав? Вот, мол, наверху
вождь, диктатор, в конце концов, “царь”, “самодержец” Сталин, внизу —
“представители народа”, рядовые Корабельниковы, а посредине разгоновский
“клан”, обреченный быть раздавленным сближающимися друг с другом “вождем” и
“народом” (стр. 471).
Многие соплеменники Разгона и Дейча занимались коллективным подлогом,
пытаясь сделать русских ответственными за кровь 1937 года. Энкаведешник
Хенкин (племянник популярного юмориста 30-х годов), ставший в 70-х и 80-х
годах сотрудником радиостанции “Свобода” (“своих” энкаведешников даже туда
на работу брали) писал в воспоминаниях почти то же самое, что его старший
товарищ Разгон о замене “кадров” в “органах”: “…На место исчезнувших пришли
другие. Деревенские гогочущие хамы. Мои друзья (по НКВД. — Ст. К.) называли
их “молотобойцы” (Хенкин К. Охотник вверх ногами. М., 1991, стр. 36).
Поэту Фазилю Искандеру полезно было бы знать, кто создавал культ ЧК в эпоху
Ягоды, Агранова, Бермана. “Чекисты, механики, рыбоводы”... “весёлые люди
моих стихов” — Э. Багрицкий (Дзюбин); “Пей, товарищ Орлов, председатель ЧК”
— М. Светлов (Шейнкман); “Чтобы прошёл художник школу суда и следствия и
вник в простую правду протокола, в прямую речь прямых улик” — П.
Антокольский; “Меч большевистского Марата” — А. Безыменский; “Довольно! Нам
решить не ново. Уже подписан приговор” — М. Голодный (Эпштейн); “Во имя
чекистской породы” — П. Коган и т. д. Словом, чекисты-евреи руководили
ГУЛАГом, а евреи-поэты восхваляли их подвиги. У русских поэтов той же эпохи
— Твардовского, Исаковского, Смелякова, Заболоцкого — таких пафосных строчек
в честь чекистов мы не найдём. А у евреев не только поэты, но и критики дули
в ту же дуду. Откроем, к примеру, “Литгазету” от 1 мая 1937 года. В ней
статья Э. Дельмана — отца Натана Эдельмана. Такой пахучий панегирик
Волго-Балту — концлагерю, руководимому Л. Коганом, С. Фириным, Я.
Раппопортом, Н. Френкелем, хоть нос зажимай. Пусть это знает Марк Дейч. Так
что честь советского еврейства в разборках на тему “Кто виноват” спас из
писателей, может быть, единственный праведник Юрий Домбровский. Да ещё в
какой-то степени Валентин Катаев, если вспомнить “Уже написан Вертер” (после
чего он был объявлен антисемитом). Остальные — Борщаговский, Гроссман,
Чуковская, Хенкин, Галич, Разгон (да несть им числа!), ну и, конечно же,
Дейч с Резником — эти десятилетиями надрывались, чтобы всю кровь 1930-х
годов взвалить на русского человека, на “вологодский конвой”... Но никто
(кроме Разгона) из них не сидел. Сидел, и много — Юрий Домбровский. И его
показания никаким ихним гевалтом не заглушить. Он единственный понял, что
евреям надо покаяться. Низкий поклон его памяти за мужество.
* * *
В 1990 году историк Фаттей Шипунов опубликовал в “Нашем современнике” цикл
очерков “Великая замятня”. В одном из очерков он привел список фамилий
руководителей ЧК — ОГПУ — НКВД разного уровня. В этом списке были и латыши,
и евреи, и украинцы, и русские (Никишов, Иванов, Рыбкин, Лебедь и т. д.).
“Полный список погромщиков и палачей еще предстоит раскрыть народу”, — писал
Шипунов. Он не уточнял, “кто есть кто” в списке, и не подсчитывал, сколько в
этом перечне еврейских фамилий. Но, как говорится, чует кошка, чье мясо
съела. Прочитав список палачей и наткнувшись на еврейские фамилии, Семен
Резник впал в истерику: “Другие оставлены за кадром: их имена еще “предстоит
раскрыть наро-ду”, — с негодованием цитировал он Шипунова. — А пока
селекция: по одной еврейской или подозрительной фамилии на область, край,
целый регион набрать, конечно, нетрудно. Тем более без ссылок на источники”.
И завершает Резник сей гневный пассаж традиционной, можно сказать,
ритуальной пропагандистской фразой, которая звучит, как заклинание: “Так
создается новый кровавый навет, перед которым бледнеют средне-вековые
обвинения в употреблении христианской крови” (Резник C. Красное и коричневое
— книга о советском нацизме. Вашингтон, 1990). Итак, дело Менделя Бейлиса
Семен Резник сам сравнивает с делами 30-х годов, когда была расстреляна, к
примеру, вся верхушка ГУЛАГа, которой не повезло, как Бейлису, быть
оправданной и которая подверглась в 1990 году “кровавому навету”. Значит,
одно обнародование фамилий евреев-чекистов надо считать таким же “кровавым
наветом”, как обвинение Бейлиса? Зачем же такие фрейдистские проговорки,
Семен Ефимович? Вам нужны “ссылки на источники”? Пожалуйста. Только не
обижайтесь. Для начала прочитайте итоговый вывод из книги популярного
историка Г. В. Костырченко “Тайная политика Сталина: Власть и антисемитизм”,
М., 2001, изд. “Международные отношения”, книга издана при финансовой
поддержке Российского еврейского конгресса” — это вам не “Алгоритм” и не
“Вече”!
“С 1 января 1935 г. по 1 января 1938 г. представители этой национальности
(какой — уточнять не буду. — Ст. К.) возглавляли более 50% основных
структурных подразделений центрального аппарата внутренних дел” (стр. 110).
Есть любопытные свидетельства, доказывающие, что большевики тех времён
придавали весьма важное значение тому, какой национальности чекисты работают
в тех или иных республиках, краях, областях. Подлинные справки из отделов
кадров на эту тему в книге “Россия. ХХ век. Документы. Гулаг (Главное
управление лагерей)” существуют. Все их разбирать не буду, но в связи с
“делом славистов” скажу только, что справки эти свидетельствуют, например,
что в белорусском ОГПУ служило 397 белорусов и 182 еврея, в Украинском 1518
украинцев и 925 евреев... Может быть, поэтому и голодомор, организованный на
Украине во время коллективизации, был столь фантастически жестоким...
Конечно, и русских людей в органах было немало, но, думаю, соотношение их с
евреями правильно отражено в статье С. Н. Семанова, публикуемой в этом же
номере.
Справки эти (насчёт национального состава по всем республикам и областям)
подписывал начальник сектора кадров НКВД Я. М. Вейншток. Он же оперативный
секретарь наркома МВД, он же, ранее, начальник тюремного отдела Главного
управления государственной безопасности. Матёрый чиновник. Опытный. Думаю,
что Вейнштоку верить можно.
* * *
А вот передо мной книга историка Е. Лукина “На палачах крови нет” (изд-во “Библиополис”,
С.-Петербург, 1996), в которой автор исследует кадровый состав
Ленинградского управления НКВД в 30-е гг.
В 1934—1937 гг. начальником управления был Леонид Михайлович Заковский (он
же Штубис Г. Э.).
В 1938 г. его сменил Михаил Иосифович Литвин. Первым заместителем обоих в
1937—1938 годах был Натан Евнович Шапиро-Дайховский. Просто заместителем —
Арон Меерович Хатаневер. Секретарем парткома и одновременно начальником
секретно-политического отдела являлся Кирилл Борисович Гейман. Начальником
контрразведки служил Яков Ефимович Перельмутер, начальником
дорожно-транспортного отдела числился Михаил Израилевич Брозголь. В
должности заместителя начальника экономического отдела состоял Яков Ржавский.
Начальником секретно-оперативного управления, работавшего в основном с
интеллигенцией, был Вячеслав Ромуальдович Домбровский. Его ближайший
соратник Альберт Робертович Стромин (Геллер) фабриковал дела академиков С.
Платонова, Е. Тарле, Д. Лихачева, а также дело “Братства Преподобного
Серафима”. Начальником водного отдела был Мирон Исаакович Мигберт,
экономическим отделом ведал Григорий Яковлевич Раппопорт. В так называемой
“бригаде смерти” (следователи, которые вели допросы, пытали, выбивали
показания) состояли Дмитрий (Манасия) Фигур и Софья Гертнер (“Сонька Золотая
Ножка”).
Чтобы было ясно, “кто есть кто”, жизнеописания вышеперечисленных фигурантов
снабжены фотографиями хорошего качества. Без фотографий в книге помещены
справки о жизни и смерти начальника восточного отделения
контрразведывательного отдела Наума Абрамовича Голуба, начальника отделения
(не сказано какого) Аксельрода (ни имени, ни отчества, ни рода), начальника
отделения Якова Меклера. Чтобы успокоить Марка Дейча, сообщаю, что русские в
аппарате тоже были: комендант ленинградского УНКВД Александр Поликарпов и
рядовые сотрудники Михаил Матвеев и Петр Мелюхов. Рядовым сотрудником
числился также бывший одесский шулер Израиль Яковлевич Чоклин (удостоен
фотографии в фас и профиль — в 1938 г.). Этот список фамилий и должностей
кроме Резника полезно будет прочитать Дейчу, считающему, что процессы 30-х
годов организовывали “русские”.
Вопреки цифрам, фактам, документам Марк Дейч и Семен Резник с пеной у рта
каждый раз начинают свой очередной гевалт, свою психическую атаку — лишь бы
никому не позволить разобраться в том, кто и в какой степени ответственен за
чекистский террор 20—30-х годов.
Именно про таких, как они, писал Г. Штурман в работе “Шульгин и его
апологеты” (“Новый мир”, 1994, № 11, стр. 224): “Поразительно единодушие, с
каким мои соплеменники отрицают какую-либо свою провинность в русской
истории XX века”.
Именно таких, как Дейч и Резник, имел в виду Солженицын во втором томе
работы “Двести лет вместе”. Вспоминая о том, что 5 августа 1933 года в
газете “Известия” был опубликован указ о награждении в связи с завершением
строительства Беломорканала высших руководителей ОГПУ Г. Ягоды, М. Бермана,
С. Фирина, Л. Когана, Я. Раппопорта и Н. Френ-келя высшей правительственной
наградой — орденом Ленина, Солженицын пишет: “Все их портреты опять крупно
повторены были в торжественно-позорной книге “Беломорканал”, формата, как
церковное Евангелие, как на тысячелетнее царство впереди.
И вот 40 лет спустя я повторил эти шесть портретов негодяев в “Архипелаге”,
— с их же выставки взял, и не выборочно, а всех управителей, кто был
помещен. Боже — какой всемирный гнев поднялся: как я смел?! Это —
антисемитизм! Я — клейменый и пропащий антисемит. В лучшем случае: приводить
эти портреты был “национальный эгоизм” — то есть русский эгоизм! И —
поворачивается язык, когда на соседних страницах “Архипелага”: как покорно
замерзали “кулацкие” пареньки под тачками.
А где же были их глаза в 1933, когда это впервые печаталось?”
Из 34 советских писателей, создавших это “Евангелие”, 22 были евреи и лишь
12 русские. Пропорции, как видим, у писателей были даже “покруче”, нежели у
чекистов.
…Время прошло. Много книг издано, раскрывающих эту тему. Сегодня евреи, кто
поумней, даже израильские, уже не поднимают гвалт в таких случаях. Остались
последние защитники безнадежного дела: Дейч и Резник. Еврейские камикадзе.
Но такие защитнички лишь наносят вред представителям честного еврейства
вроде вышеупомянутых Азбеля, Пасманика, Штурман.
* * *
Впрочем, патологическая страсть что-либо приврать, сочинить, передёрнуть у
Марка Дейча и у Семёна Резника черта профессиональная. Помню, как Семён
Резник в 1990 году встретил группу советских писателей статьёй “Десант
нацистов в Вашингтоне”. Резник тогда заявил, что делегацию возглавляет член
президентского Совета Валентин Распутин — “антизападник и антисемит”. Что в
составе группы член редколлегии “Литгазеты” Светлана Селиванова, которая
пытается в газете проводить “нацистскую линию”; что вместе с писателями в
Америку приехала нанайка Евдокия Гаер, которая борется “против рыночной
экономики и за “равноправие” русского народа, якобы угнетаемого евреями и
другими инородцами”… Всё вышесказанное было “геббельсовской” ложью: Евдокии
Гаер и Распутина с нами не было. А уж утверждать, что при главном редакторе
еврее Чаковском Светлана Селиванова проводит в “Литгазете” “нацистскую
линию” — для этого надо было быть либо идиотом, либо профессиональным
лжецом… Впрочем, можно быть и тем и другим одновременно. В одном из номеров
“Огонька” за 1990 год, издеваясь над газетой “Русское воскресенье”,
утверждавшей, что одним из первых декретов Советской власти был декрет об
уголовном наказании (вплоть до смертной казни) за антисемитизм, Дейч
выступал адвокатом чекистов и юристов революционной эпохи: “Декрет опять же
выдуман. Правда, в уголовном кодексе 1926 года существовала статья 59, пункт
семь, который гласил: “пропаганда или агитация, направленная к возбуждению
национальной или религиозной вражды или розни, а равно распространение,
изготовление и хранение литературы того же характера влечёт за собой лишение
свободы на срок до двух лет”.
Вот такая либеральная статья. Нет в ней ничего об антисемитизме, ничего о
смертной казни... Вот, мол, какие добренькие, по словам Дейча, были эти
самые его соплеменники.
Но я думаю, что А. В. Луначарский лучше знал суть дела, когда в брошюре “об
антисемитизме” (Госиздат, 1929. М. — Л.) на странице 38-й писал: “Когда этот
декрет был написан Я. М. Свердловым (! — Ст. К.) и принесён Ленину, Ленин
его прочёл и красными чернилами и своей собственной рукой на этом документе
приписал: “Совнарком предписывает всем совдепам принять решительные меры к
пресечению в корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную
агитацию предписывается ставить вне закона”.
А сам официальный текст декрета, опубликованный в газете “Известия ВЦИК” от
27 июля 1918 года, гласил с торжественностью ветхозаветных скрижалей:
“Декрет Совета Народных Комиссаров
О пресечении в корне антисемитского движения
По поступившим в Совет Народных Комиссаров сведениям, контрреволюционеры во
многих городах, особенно в прифронтовой полосе, ведут погромную агитацию,
последствием которой были местами эксцессы против трудового еврейского
населения. Буржуазная контрреволюция берёт в свои руки то оружие, которое
выпало из рук царя.
Самодержавное правительство каждый раз, когда ему нужно было отвести от себя
гнев народный, направляло его на евреев, указывая тёмным массам, будто все
их беды от евреев. При этом еврейские богачи всегда находили себе защиту, а
страдала и гибла от травли и насилия еврейская беднота.
Теперь контрреволюционеры возобновили травлю против евреев, пользуясь
голодом, усталостью, а также неразвитостью наиболее отсталых масс и
остатками вражды к евреям, которая была привита народу самодержавием.
В Российской Советской Федеративной Республике, где провозглашён принцип
самоопределения трудовых масс всех народов, нет места национальному
угнетению. Еврейские буржуа враги нам не как евреи, а как буржуа (логика
Дейча: “не евреи, но большевики-интернационалисты”. — Ст. К.). Еврейский
рабочий нам брат.
Всякая травля какой бы то ни было нации недопустима и позорна.
Совет Народных Комиссаров объявляет антисемитское движение и погромы евреев
гибелью для дела рабочей и крестьянской революции и призывает трудовой народ
Социалистической России всеми средствами бороться с этим злом.
Национальная вражда ослабляет наши революционные ряды, разъединяет единый,
без различия национальностей, трудовой фронт и на руку лишь нашим врагам.
Совнарком предписывает всем Совдепам принять решительные меры к пресечению в
корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию
предписывается ставить вне закона.
Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов (Ленин)
Управляющий делами Совнаркома Вл. Бонч-Бруевич
Секретарь Совета Н. Горбунов”.
Семен Резник пограмотней Марка Дейча, потому что он слышал о
существовании ленинского декрета и так писал о нем в книжице “Красное и
коричневое”, признавая, что декрет действовал на всю катушку:
“Вскоре после революции в связи с разгулом еврейских погромов советское
правительство приняло декрет, запрещавший антисемитскую деятельность”.
Смягчил Семен формулировку, опустил самое главное: “ставить вне закона” (это
все равно что ставить к стенке). Ну да ладно… Не в этом дело, а в том, что
еврейские погромы — любимый пропагандистский конек Семена Резника. В этой же
вашингтонской книге жалкую фарсовую ссору на сцене Центрального Дома
литераторов, где писателю Анатолию Курчаткину то ли разбили очки, то ли он
сам их уронил и разбил, Семен ухитрился поставить в ряд знаменитых
“еврейских погромов”. Но это — глупость хотя бы потому, что Анатолий
Курчаткин — русский. В той же книге Резник, видимо, заболевший манией
преследования, пишет: “О том, как патриоты собирают адреса евреев в Москве,
Ленинграде, Киеве и других городах, хорошо известно”.
Для чего собирают адреса? Конечно, для погромов! И Резник с геббельсовским
размахом нагоняет страх на слабонервных евреев: “Среди еврейского населения
России давно уже царит паника…”, “Азербайджанцы могут бежать из Армении в
свою республику или в Москву”, “Армяне могут бежать из Азербайджана <…> А
евреям бежать некуда”, — восклицает матерый провокатор и добавляет,
обливаясь слезами: “Нет для них безопасного места на всей Руси великой!” Но
почему же бежать некуда? Убежал ведь Невзлин в Израиль, Гусинский в Испанию,
Березовский в Англию. Есть куда бежать! Да сам Резник в Америку в свое время
от погромов едва-едва успел драпануть. (Один Ходорковский за всех
отдувается.) Сколько воды утекло с тех пор! Сколько армян погибло,
азербайджанцев, таджиков, осетин, чеченцев, ингушей, абхазцев, русских…
Словом, тех, кому “было куда бежать”. А погромов все нет и нет. И все евреи
целы. И Радзиховский в знаменитой статье “Еврейское счастье” пишет: “Евреи
сегодня в России оказались сильнее, чем 20 лет назад. Больше того, рискну
предположить, что евреи имеют больший удельный вес в политике и бизнесе, чем
в политике и бизнесе любой другой христианской страны”.
Впрочем, Резник может со злорадством вспомнить Копцева, психически
нездорового юношу, который в одиночку, как самоубийца, бросился с ножом на
еврейскую толпу в синагоге и сумел нескольким мужчинам нанести какие-то
поверхностные порезы. Но его тут же скрутили и посадили на 16 лет. А совсем
недавно судили кингисеппскую банду абсолютно здоровых грабителей и убийц.
Отправили они на тот свет около десятка граждан и получили каждый от 10 до
12 лет. Так что декрет об антисемитизме, написанный рукой Свердлова, у нас
действует до сих пор. В следующем году юбилей будем праздновать — 90 лет
декрету.
Этот документ, на мой взгляд, принёс евреям больше вреда, чем пользы, потому
что, будучи сформулированным в таком виде (борьба только с антисемитизмом, а
не с любым шовинизмом или расизмом), он поставил еврейское население в
исключительное, привилегированное, особо охраняемое государством положение,
которым в то жестокое и неправовое время можно было легко воспользоваться и
для внесудебных расправ, и для устройства в общественной пирамиде и в
пирамиде власти. Напомню, что за антисемитизм предусматривались самые тяжкие
наказания, вплоть до смертной казни. Расстреливали и ссылали, как при
Сталине, даже за анекдоты. Но благодаря этому волна антиеврейских настроений
опять и опять начала нарастать уже в 20-е годы.
Из частного письма академика В. И. Вернадского в 1927 году:“Москва — местами
Бердичев; сила еврейства ужасающая — а антисемитизм (и в коммунистических
кругах) растет неудержимо”1.
Вот почему Серго Орджоникидзе в том же 1927 г., на XV съезде партии,
пришлось в своём отчёте ЦК и РКИ уделить немало места национальному вопросу.
В партии, видимо, к тому времени (ещё “досталинскому”) началось брожение по
поводу еврейского засилья в партийном и государственном аппарате. Чтобы
пресечь подобные настроения, Орджоникидзе привёл в своём выступлении цифры,
свидетельствующие о том, что на Украине в советских и партийных органах, в
госаппарате “...в столице русских 33,4 проц., евреев 30,3 проц., украинцев
30,5 проц., по всей республике русских 17,2 проц., украинцев 54,3 проц.,
евреев 22,6 проц.”
“По Белоруссии в столице русских 6,7 проц., коренной национальности 46,3
проц., евреев 38,3 проц.”
“По всей республике русских 4,9 проц., коренной национальности 60,5 проц.,
евреев 30,6 проц”.
“По Крымской республике в столице русских 57,6 проц., евреев 23,8 проц.,
коренной национальности 12,7 проц.”1 .
Кстати, участники съезда, судя по докладу Орджоникидзе, отнюдь не ощущали
себя однородной массой “большевистского интернационала” (как считает Марк
Дейч), но прекрасно понимали, кто из них русский, а кто еврей. Видимо,
поэтому главная роль докладчика по национальному вопросу была поручена
именно грузину.
Несмотря на то, что процентные выкладки в докладе Орджоникидзе содержат
данные по всем национальностям административно-бюрократической системы, свою
речь он специально закончил следующими словами, которые вошли в полное
противоречие с цифрами: “Отсюда, между прочим, видно, что всякие
разговорчики о еврейском засилье и т. д. не имеют под собой никакой почвы”.
Какова всё-таки была тяга к власти у неразумных сынов Израиля! Напомню, что
это был 1927 год. “Еврейские большевики” не вняли первому предостережению, и
через десять лет бунт против их чрезмерного присутствия во всех властных
структурах государства от партии до НКВД наберёт такую силу, что станет
подобным цунами, которое получит имя Большого Террора или Репрессий 1937
года.
Я не понимаю одного: зачем врать Дейчу и Резнику? Ведь на каждое их
очередное враньё неизбежно находятся опровержения: в исторических
исследованиях, в архивных документах, в первоисточниках. Рано или поздно
всегда выплывают “аргументы и факты”, обличающие ложь. Когда я поделился
этими мыслями с историком Сергеем Николаевичем Семановым, тот мрачно
усмехнулся:
— Чем больше они упорствуют, кричат, что ни в чём не виноваты, — тем быстрее
всё проясняется. Сами себе верёвку намыливают...
Другой, более взвешенной и более христианской точки зрения придерживается
Вадим Кожинов в заповеди, которая завершает его работу “Загадка 1937 года”.
“И все же, подводя итоги, необходимо сказать о другой — и очень важной
стороне проблемы. Конечно же, охарактеризованные выше попытки возложить
ответственность и вину за 1937 г. на так называемых деревенских хамов
несостоятельны чисто фактически и безнравственно-лживы. Однако те из моих
читателей, которые попросту переложат ответственность и вину на “друзей”
Хенкина и Разгона, по сути дела, поставят себя в один ряд с этими авторами”.
Конечно, хорошо бы покаяться Дейчу и Резнику если не за преступление своих
единокровных предков и однофамильцев (“ сын за отца не отвечает”, как сказал
товарищ Сталин), то хотя бы за отчаянные попытки сокрытия этих преступлений,
то есть за ложь. Хорошо бы вспомнить евангельские слова Христа, обращённые к
фарисеям: “Ваш отец диавол”, “Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он
лжец и отец лжи”... Что остаётся, Марк? Разве что покаяться. Всё-таки у Вас
имя евангельское...
Впервые опубликовано в журнале «Наш современник», см.:
http://nashsovr.aihs.net/p.php?y=2007&n=4&id=12
Здесь читайте:
Николай ИЛЬИН -
Солженицын: ложь “под трели
Соловьева”. ("Русское самосознание")
|
