Фигнер Вера Николаевна |
|
1852-1942 |
БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
Вера Николаевна Фигнер
В.Н.Фигнер работы Ю.К.Арцыбушева. В.Н.Фигнер: «Как отец, так и мать были люди очень энергичные, деятельные и работоспособные; крепкие физически, они отличались и волевым темпераментом. В этом отношении они передали нам хорошее наследие." 1872 г. Цюрих "По приезде в Цюрих я была поглощена одной идеей — отдаться всецело изучению
медицины,— и перешагнула порог университета с благоговением. Два года
лелеяла я одну и ту же мысль... Мне было 19 лет, но я думала отказаться от
всех удовольствий и развлечений, даже самых невинных, чтоб не терять ни
минуты дорогого времени, и принялась за лекции, учебники и практические
занятия с жаром, который не ослабевал в течение более чем трех лет." В моем развитии и духовной жизни вообще Салтыков-Щедрин никакого влияния не имел...» И далее: «Роман «Что делать?» [Чернышевского] не произвел на меня никакого впечатления. Заинтересовал только Рахметов, его аскетизм... Позднее писателем любимым и близким для нас был Гл. Ив. Успенский: искренность и проникновенная любовь к мужику, к деревне роднили его с нами..." Работа в Саратовской губернии: «Бедный народ стекался ко мне, как к
чудотворной иконе, целыми десятками и сотнями; около фельдшерского домика
стоял с утра до позднего вечера целый обоз; скоро моя слава перешла пределы
трех волостей, которыми я заведовала, а потом и пределы уезда». Вскоре была
открыта и первая школа, «собралось сразу 25 человек учеников и учениц... Во
всех трех волостях моего участка не было ни одной школы». М.Р.Попов: "...Одного согласия Веры Николаевны достаточно, чтобы она стала членом организации....предложил ей ехать в Воронеж и приготовить все нужное к приему съезжавшихся на съезд землевольцев.” 1879 г. Организация "Народной Воли" "...Так как я не попала в число лиц,
назначенных для организации покушений, которые я одобряла, и так как для
меня была невыносима мысль, что я буду нести только нравственную
ответственность, но не участвовать материально в акте, за который закон
угрожает товарищам самыми тяжкими карами, то я употребила все усилия, чтобы
организация дала и мне какую-нибудь функцию при выполнении ее замыслов." Н. К. Михайловский: "В чем состояла эта сила, это обаяние, которым она пользовалась, трудно сказать. Она была умна и красива, но не в одном уме тут было дело, а красота не играла большой роли в ее кругу; никаких специальных дарований у нее не было. Захватывала она своею цельностью, сквозившею в каждом ее слове, в каждом ее жесте: для нее не было колебаний и сомнений. Не было, однако, в ней и той аскетической суровости, которая часто бывает свойственна людям этого типа". И.И. Попов: "С конца 1881 года имя В. Н. Фигнер уже было достоянием широких кругов общества и было окружено особым ореолом. Для нас, примкнувших к революции, В. Н. явилась, я бы сказал, сверх-революционером. Много говорилось о ее красоте, изяществе, воспитанности, уме, умении держать себя во всех кругах общества, не исключая аристократических. Как революционер, она являлась для нас идеалом, женщиной с железной волей, одним, а с 1882 г. единственным вождем и водителем партии «Народной воли», не желающим покидать Россию и обрекшим себя на служение народу.» Стогова И.Э., мать А.Ахматовой, член "НВ": "Вера Николаевна была такая красивая, как точеная, ей надо было ехать - я дала ей свою парижскую шубку". Л.А.Тихомиров: "Фигнер сама по себе была очень милая и до мозга костей убежденная
террористка. Увлекала она людей много, больше своей искренностью и красотой.
Но, собственно, она ровно ничего не смыслила в людях, в голове ее был
большой сумбур, и, как заговорщица, она хороша была только в руках умных
людей (как А. Михайлов или Желябов). «Старые» деятели терроризма пришли бы в
ужас от одной мысли, что Фигнер руководит делами. В.Н.Фигнер: "Кто строг к другим, должен быть строг к себе, даже строже к себе, чем к другим: к себе надо быть прямо беспощадным...Отказаться от намеченной цели, остановиться на полдороге — не в моем характере." А.В.Тырков: "Из моих воспоминаний о Вере Николаевне Фигнер приведу небольшой эпизод встречи с ней в день акта в университете, когда министру народного просвещения Сабурову были нанесено оскорбление. Идя по Невскому, по направлению к университету, я встретил Фигнер. "Что вы тут делаете? Ведь вам давно надо быть в университет». Я сказал, что мне эта история не нравится, потому не тороплюсь... «Не нравится?..» — бросила она мне решительно и кратко, повернулась и побежала дальше. У нее всегда был бодрый, смелый вид; гордость женщины соединились в ней с гордостью бойца; движения были быстры и решительны. Она обладала при этом таким звучным, музыкальным разговорным контральто, что ее речь лилась, как музыка. Такого голоса я никогда не слыхал. Низкие, грудные тоны его сообщали характер особенного мужества и глубины всему ее существу. Все вместе взятое было удивительно красиво." В.Н.Фигнер: "После Шлиссельбурга, в архангельскую ссылку Александра Ивановна Мороз привезла мне прекрасную большую гравюру с картины Сурикова «Боярыня Морозова Она привезла ее, потому что знала, какое большое место в моем воображении в Шлиссельбурге занимала личность протопопа Аввакума и страдалица за старую веру боярыня Морозова, непоколебимо твердая и вместе такая трогательная в своей смерти от голода." Н.А.Морозов: "Я и Вера были друзья с самой нашей юности. Я встретился с ней впервые в Женеве, где я был самым молодым из всех политических эмигрантов, а она студенткой Бернского университета. Я тотчас в нее влюбился, но скрывал это от всех и в особенности от нее. Я считал себя, прежде всего, недостойным ее и, кроме того, уже обреченным на эшафот или вечное заточение, так как непременно хотел возвратиться в Россию и продолжать с новыми силами и с новыми знаниями начатую борьбу с самодержавным произволом, беспощадно душившим свободную мысль. Потом мы встретились с ней оба на нелегальном положении в России и работали вместе в "Земле и воле" и в "Народной воле" и, наконец, очутились рядом в Шлиссельбургской тюрьме." С.Иванов: "Есть натуры, которые не гнутся, их можно только сломить, сломить насмерть, но не наклонить к земле. К числу их принадлежит Вера Николаевна... М.Ю Ашенбреннер: "Лучший, любимый, самоотверженный товарищ, нравственное влияние которого было так спасительно для изнемогающих... Г.А Лопатин: "Вера принадлежит не только друзьям — она принадлежит России". В.Розанов: "... Вера Фигнер была явно революционной "богородицей", как и Екатерина Брешковская или Софья Перовская... "Иоанниты", всё "иоанниты" около "батюшки Иоанна Кронштадтского", которым на этот раз был Желябов. Полковник Каиров, рапорт: "Арестантка № 11 составляет как бы культ для всей тюрьмы, арестанты относятся к ней с величайшим почтением и уважением, она, несомненно, руководит общественным мнением всей тюрьмы, и ее приказаниям все подчиняются почти беспрекословно; с большой уверенностью можно сказать, что проявляющиеся в тюрьме протесты арестантов в виде общих голодовок, отказывания от гуляний, работ и т. п. делаются по ее камертону" И.А.Бунин: "Вот у кого нужно учиться писать!" В.Вересаев: "В.Н.Фигнер - великолепный экземпляр сокола в человеческом образе." В.Н.Фигнер - Н.П.Куприяновой, 21 сент. 1917 г., во время работы Демокр. совещания: "Все утомлены фразой, бездействием и вязнем безнадёжно в трясине наших
расхождений. Только большевики плавают, как щука в море, не сознавая, что
своей необузданностью и неосуществимыми приманками тёмных масс постыдно
предают родину немцам, а свободу - реакции... В.Н.Фигнер: "Переворот 25 окт. ст. ст., к-рым началась наша социальная рев-ция, и всё последовавшее затем я переживала крайне болезненно. К борьбе соц. партий - этих родных братьев - я была неподготовлена... Я была чл. "Предпарламента", оценивала его, как говорильню, к-рую стоит уничтожить, тем не менее, когда пришли солдаты с приказом очистить Мариинский дворец, я чувствовала себя глубоко униженной и была в числе меньшинства, голосовавшего за то, чтоб не расходиться и быть удалёнными силой. Роспуск Учред. Собр. был новым унижением заветной мечты мн. поколений и наивного благоговения веривших в него масс..." П.Н.Кропоткин - В.И.Ленину, 1918, после объявления "красного террора": "...В 1794 г. "Террористы Комитета Общественной Безопасности оказались
могильщиками народной революции. В.Н.Фигнер - П.А.Кропоткину, 20.12.1918: "Твое письмо о заложниках я прочла и удивилась, что ты предлагал сделать
замечания: ибо письмо превосходно. Э.Гольдман, американская анархистка: "Я высказала свое удивление тем, что Короленко оставляют на свободе, несмотря на его частые выступления против власти. Г-же X (П.С.Ивановская)это не показалось странным. Она объяснила мне, что Ленин очень умный человек. Он знал, где у него козырные карты - Петр Кропоткин, Вера Фигнер, Владимир Короленко, — с этими именами надо было считаться. Ленин понимал, что пока можно указывать на них, остающихся на свободе, удастся успешно опровергать обвинение в том, что при его диктатуре пользуются лишь ружьем и кляпом. И весь мир проглотил эту приманку и молчал, пока распинали истинных идеалистов". П.А.Кропоткин, из дневника 15 июля 1920 г.: "Только что проводил Веру Фигнер. Та же прекрасная, достойная поклонения!" В.Н.Фигнер, 8 февраля 1922 года, на годовщину смерти П.А.Кропоткина: " Стыдно перед другими, больно за себя, что я не сумела взять от него всего того, что он мог дать." В.Н.Фигнер, на вечере памяти Кропоткина, 9 декабря 1924: "Со времен Христа очень мало, кто идет по пути, начертанному Христом, который учил, что самопожертвование есть высшее, к чему способен человек. Основа нравственности состоит в стремлении к наибольшему счастью наибольшего числа людей, и в каждом человеке для осуществления такого строя должна происходить какая-то внутренняя серьезная работа над самим собой". В.Н.Фигнер, 27 января 1924 г.: "Сегодня схоронили Владимира Ильича, имя и деятельность которого волновали весь мир, возбуждая великие чаяния и энтузиазм в одних, ненависть и злобу — в других..." В.Н.Фигнер, 11 апреля 1925, газета российских рабочих организаций США и Канады «Рассвет»: "Вы спрашиваете, — что делать? Нужна революция. Да, снова революция. Но наша задача слишком грандиозна. Революция слишком необычна, и надо серьезно готовиться к ней. Что толку, если снова угнетенные сядут на место бывших властников? Они сами будут зверьми, даже, может быть худшими. ...Нам надо сегодня же начать серьезную и воспитательную работу над собой, звать к ней других.... Когда человек поймет в человеке, что он высокая индивидуальность, что он большая ценность, что он свободен также, как и другой, тогда только станут обновленными наши взаимоотношения, только тогда совершится последняя светлая духовная революция и навсегда отпадут заржавленные цепи". В.Н.Фигнер, Е.Фигнер, М.Шебалин, Л.Дейч, М.Фроленко, А.Якимова-Диковская, заявление в Президиум ЦИК СССР, конец 1925 г.: "Вот в эти торжественные дни столетия восстания декабристов, совпадающего
с двадцатилетием революции 1905 года, мы обращаемся к ЦИК СССР с нашим
словом, посвященным тому, что волнует и тревожит ежедневно и не дает покоя. В.Н.Фигнер - Е.Е.Колосову, 1930 г.: "В некоем царстве, в некотором государстве совершилось падение монархии,
образовалось временное правительство, но оно не объявляет республики... Что
же, мы, революционеры, хвалить его будем? Вот настоящие широко-общественные
деятели — не какие-нибудь якобинцы! Или, несмотря на народный вековой
взгляд, что земля ничья, божья, и должна принадлежать тому, кто ее
обрабатывает, несмотря на полувековой стон народа: "Земли, земли!", — в
разгар революции, когда фактически он уже завладел землей, — временное
правительство, из боязни узурпировать права будущего народного
представительства, не решается и не декретирует, что частная собственность
на землю упраздняется... Что? Это неякобинство тоже наиболее соответствует
истинно-революционному сознанию? Письмо от землячества бывших шлиссельбургских узников, 1932 г.: "Когда после разгрома революции пятого года нас ввергли в оставленные народовольцами одиночки Шлиссельбургской крепости, когда слуги реакции обрушились на нас своими притеснениями и издевательствами, когда царские тюремщики хотели убить в нас честь революционера, мы всегда вспоминали Вас, Вера Николаевна, и Ваших товарищей. Ваш энтузиазм, Ваша смелость и выдержка, Ваша вера в конечное торжество идеалов, за которые десятки и сотни Ваших друзей шли на виселицу и на каторгу, вселяли в нас огромную бодрость, будили в нас готовность к борьбе." Ф.И.Седенко-Витязев - В.Н.Фигнер, май 1933 г: "Вы пишете о Шлиссельбурге. Но ведь Вы исключение и эпоха Ваша исключительная. А исключение не может быть правилом. А главное, зачем сравнивать несравнимое? Вы боролись, а удары врага даже сладостны. При всех ужасах, которые были в Шлиссельбурге, он имел огромный смысл и значение. Я помню себя юношей в 1902-1903 г. Ах, если бы Вы знали — какой сладостной, притягивающей к себе романтикой был обвеян Шлиссельбург! Как нас волновало Ваше имя, имя женщины, сипящей на пустынном острове. И я хорошо помню, как я и мои товарищи по гимназии страшно боялись, что вот вдруг падет самодержавие, а мы не успеем с ним побороться, пострадать за революцию. Видите, мы хотели страдания, ибо осмысленное страдание никогда не страшно. Теперь возьмите мое положение. Я никогда не был врагом ни революции, ни советской власти. Я, издавший в 1919 году в разгар Гражданской войны «Парижскую коммуну» Лаврова40, и вдруг объявлен контрреволюционером! Что за нелепость! Я много сидел при самодержавии и одну ночь провел в камере смертников, ожидая приговора военно-полевого суда. Но там все было ясно: я бил — меня били. А здесь меня бьют, сажают, объявляют своим врагом — на деле же я совсем не враг, никогда им не был и не буду. Жил революцией и умру с пожеланием скорейшего осуществления ее идеалов. Ну, скажите — разве может быть более глупое и дурацкое положение? Психология Шлиссельбурга и моя теперешняя — это несравнимые, совершенно разные вещи. Родная Вера Николаевна, я согласен перенести все, что угодно, но осмысленно. Быть же экспонатом человеческой глупости, простите меня — на эту роль я не гожусь. Вы 22 года сидели в Шлиссельбурге, в этом был глубокий смысл — и в прошлом, и в наши дни. Я 22 года сидел за Лавровым и окончил тем, что эти годы оказались бессмысленными." Н.А.Островский - В.Н.Фигнер, 9 декабря 1933 г.: "Хочу лишь одного, чтобы мое письмо передало хотя бы частичку того
глубокого чувства уважения и гордости за Веру Фигнер, переживаемого мной
сейчас, когда мне читают Ваши книги. Когда в начале войны ей предложили эвакуироваться и врачей тревожило, выдержит ли переезд почти не покидавшая постели девяностолетняя женщина, Вера Николаевна сказала: "Пусть заботятся о живых". Использован материал с сайта "Народная Воля" - http://www.narovol.narod.ru/ Вернуться на главную страницу В. Фигнер.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |