Гоголь Николай Васильевич

1809-1852

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Николай Васильевич Гоголь

Сторонник самобытных начал

Особое значение в творчестве Гоголя имели православно-публицистические произведения «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), «Размышления о Божественной литургии».

В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь выступает как сторонник самобытных начал Святой Руси и призывает соотечественников осознать свою неповторимую национальную сущность, историческое призвание России, уникальность ее культуры и литературы. Как и славянофилы, Гоголь был убежден в особой миссии России, которая, по его словам, чувствует Божию руку на всем, что сбывается в ней, и чует приближение иного царства. Эта особая миссия России связывалась в представлении Гоголя с Православием как истинным, неискаженным (в отличие от католицизма или протестантизма) христианством.

Размышляя об основах русской цивилизации, Гоголь особое внимание уделяет роли Православной церкви в жизни России, утверждая, что Церковь не должна существовать отдельно от государства, а оно, в свою очередь, немыслимо вне монарха. Монарх, по мнению Гоголя, важнейший компонент государственного устройства, без монарха невозможно полноценное его существование. Он был согласен с Пушкиным в том, что «Государство без полномощного монарха — автомат: много-много, если оно достигнет того, чего достигнули Соединенные Штаты? Мертвечина: человек в них выветрился до того, что и выеденного яйца не стоит. Государство без полномощного монарха то же, что оркестр без капельмейстера…»

Православная церковь, монарх и народ — это, по Гоголю, неразрывное целое, соединенное соборным духом христианской любви. Но как полюбить ближнего своего, если он так несовершенен, если в нем так мало прекрасного, — задает вопрос Гоголь и сам отвечает: «Поблагодарите Бога прежде всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается этот путь, и этот путь есть сама Россия. Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви ведет теперь Сам Бог… А не полюбивши России, не полюбить нам братьев своих, а не полюбивши своих братьев, не возгореться нам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись вам».

Национальная идея в публицистике Гоголя порождается этим духом христианской любви к Богу, братьям своим, соборным служением всех подданных монарху и государству. Жизнь каждого человека независимо от его положения в обществе должна быть службой Богу и государю, а через служение им и всему народу.

С горечью пишет Гоголь в «Выбранных местах…» об отсутствии подобного соборного согласия, о том хаосе и разладе, который царит вокруг и который впоследствии Достоевский назовет «обособлением»: «Теперь все между собой в ссоре и всяк друг на друга лжет и клевещет беспощадно… Все перессорилось; дворяне у нас между собой, как кошки с собаками; купцы между собой, как кошки с собаками, мещане между собой, как кошки с собаками… Даже честные и добрые люди между собой в разладе; только между плутами видится что-то похожее на дружбу и соединение в то время, когда кого-нибудь из них сильно станут преследовать».

Один из источников подобной разобщенности и вражды — это, по словам Гоголя, роскошь, к искоренению которой необходимо стремиться каждому: «Гоните эту гадкую, скверную роскошь, эту язву России, источницу взяток, несправедливостей и мерзостей, какие у нас есть. Если нам одно это удастся сделать, то вы уже более принесете существенной пользы, чем сама княгиня О. А это, как вы сами видите, даже не требует никаких пожертвований, даже и времени не отнимает».

Вместе с тем Гоголь призывает не отчаиваться и не приходить в смущение от внешних беспорядков, но стараться навести порядок в собственной душе: «Недурно заглянуть всякому из нас в свою собственную душу. Загляните также и вы в свою. Бог весть, может быть, там увидите такой же беспорядок, за который браните других… Не бежать на корабле из земли своей, спасая свое презренное земное имущество, но, спасая свою душу, не выходя вон из государства, должен всяк из нас спасать себя самого в самом сердце государства».

Свои надежды на спасение души писатель связывает с природой русского человека, который, по его словам, так умеет быть благодарным за всякое добро и который, как только заметит, что другой проявляет в нем участие, сам уже готов чуть не просить прощения.

Русскому человеку, по словам Гоголя, присущ особый такт ума, позволяющий ему «выразить истинное существо всякого дела… выразить его так, что никого не оскорбит выраженьем и не восстановит ни против себя, ни против мысли своей даже несходных с ним людей». Этот «верный такт ума» проявляется даже в простом крестьянине, который способен говорить со всеми, даже с царем, с такой свободой и с таким достоинством, какие трудно найти у образованных и светских людей.

«Верный, истинно русский такт ума» сочетается в нем с молодецкой удалью и отвагой, решимостью «рвануться на дело добра… если только представится случай рвануться всем на дело, невозможное ни для какого другого народа…»

Говоря о самобытности отечественного национального характера, Гоголь отмечает и такую его особенность, как склонность к иронии или, точнее, добродушному юмору: «У нас всех много иронии. Она видна в наших пословицах и песнях и, что всего изумительней, там, где, видимо, страждет душа и не расположена вовсе к веселости… Трудно найти русского человека, в котором бы не соединилось вместе с уменьем пред чем-нибудь истинно возблагоговеть — свойство над чем-нибудь истинно посмеяться».

Это свойство «истинно посмеяться», по убеждению Гоголя, предопределило возникновение в нашей литературе сатирического направления, виднейшим представителями которого были Кантемир, Фонвизин, Грибоедов, да и сам автор «Ревизора» и «Мертвых душ».

Свойство «истинно посмеяться», и прежде всего над самим собой, Достоевский впоследствии назовет склонностью к самоосуждению, подчеркивая при этом, что самоосуждение (или, по словам И. А. Ильина, мнительно-покаянное преувеличение своих грехов) есть признак нравственного здоровья и надежный залог спасения собственной души.

Но спасти свою душу невозможно без веры в Бога, которая часто заменяется верой в человеческий разум. Ненадежность последнего в решении важнейших нравственных вопросов для Гоголя очевидна: «Ум для современного человека — святыня: во всем усомнится он — в сердце человека, которого несколько лет знал, в правде, в Боге усомнится — но не усомнится в своем уме». Гордость ума, про словам Гоголя, никогда еще не возрастала до такой степени, как в XIX в.: «Она слышится в самой боязни каждого прослыть дураком. Все вынесет человек века: вынесет названье плута, подлеца; какое хочешь дай ему названье, он снесет его — и только не снесет названье дурака. Над всем он позволит посмеяться — и только не позволит посмеяться над умом своим. Ум для него святыня. Из-за малейшей насмешки над умом своим он готов сию же минуту поставить своего брата на благородное расстояние и посадить, не дрогнувши, ему пулю а лоб. Ничему и ни во что он не верит; верит только в один ум свой».

Этот гордый ум есть не что иное, как проявление темного дьявольского начала: «Дьявол выступил уже без маски в мир. Дух гордости перестал уже являться в разных образах и пугать суеверных людей, он явился в собственном своем виде. Почуя, что признают его господство, он перестал уже и чиниться с людьми».

Отвергая мысль о революционных потрясениях как средстве улучшения жизни, Гоголь был солидарен с Пушкиным в том, что «лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые приходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений человеческих, страшных для человечества». Нравственное же обновление всех слоев общества невозможно вне духовного возрождения, вне Бога, вне христианизации всей жизни и культуры.

Глубоко чувствуя сам дух Православия, Гоголь не был сторонником индивидуального спасения души и понимал, как и Хомяков, что опасаться должно всем миром со всеми братьями. Говоря об этом, К. Мочульский подчеркивал: «Религия Гоголя — соборная. Люди — братья, живущие друг для друга, связанные общей виной перед Господом, круговой порукой и ответственностью. Всякий индивидуализм и эгоистическая обособленность — от дьявола. В духовной области нет частной собственности: все Божье, все дары посылаются для всех».

«Кто приобрел крупицу мудрости, тот уже не имеет права скрывать ее в себе от других: она не твоя, а Божие достояние. Бог ее выработал в тебе; все же дары Божии даются нам затем, чтобы мы служили собратьям нашим».

В этой гоголевской идее соборности и «службы» раскрывается глубочайшая истина Русского Православия.

Считая Россию страной, особо избранной Промыслом Божьим, Гоголь был убежден, что она ближе всех подошла к Христу, что в народной душе живет правда Христова, что Русское государство не просто христианское, но «небесное государство». В такой несколько парадоксальной религиозной форме подходит Гоголь к осмыслению национальной идеи.

Мысль о светлом братском единении людей — сущность этой идеи, когда человек оказывается способным увидеть в ближнем своем брата, которого хочется обнять и прижать к груди. В одном из последних писем «Переписки с друзьями» Гоголь задается вопросом «Почему только в одной России так радостно и торжественно празднуется Пасха? Почему мы верим, что свет грядущей Пасхи разольется из России по всему миру?» И, отвечая на вопрос, Гоголь утверждает, что именно в русской душе есть «начало братства Христова, ощущение личной греховности, жажды покаяния и любви, устремленность к братскому единению всех сословий. Дело не в патриотических возгласах и пасхальных поцелуях, поясняет Гоголь, но в том, чтобы «взглянуть в этот день на человека, как на лучшую свою драгоценность, — так обнять и прижать его к себе, как наироднейшего своего брата, так ему обрадоваться, как бы своему наилучшему другу, с которым несколько лет не видались и который вдруг неожиданно к нам приехал».

Эту соборную идею всечеловеческого единения и братства впоследствии будет развивать Достоевский на страницах «Дневника писателя» и особенно в Пушкинской речи.

«Не умрет из нашей старины, — заключает Гоголь, — ни зерно того, что есть в ней истинно русского и что освящено Самим Христом. Разнесется звонкими струнами поэтов, развовестится благоухающими устами святителей, вспыхнет померкнувшее, и праздник Светлого Воскресения воспразднуется, как следует, прежде всего у нас, чем у других народов». В этих гоголевских словах нет никакой гордыни, ибо здесь же он замечает, что мы не лучше других народов: «Никого мы не лучше, а жизнь еще неустроенней и беспорядочней всех их. «Хуже мы всех прочих» — вот что мы должны говорить о себе. Но есть в нашей природе то, что нам это пророчит. Уже самое неустройство наше нам это пророчит. Мы еще растопленный металл, не отлившийся в свою национальную форму; еще нам возможно выбросить, оттолкнуть от себя нам неприличное и внести в себя все, что уже невозможно другим народам, получившим форму и закалившимся в ней».

Христианское начало братского единения, по словам Гоголя, кроется в самой славянской природе нашей: «Побратание людей было у нас родней даже кровного братства… нет у нас непримиримой ненависти сословья противу сословья и тех озлобленных партий, какие водятся в Европе и которые поставляют препятствие на преоборимое к соединению людей и братской любви между ними».

Именно это дремлющее в душе русского человека чувство братства пробуждается в решающую минуту, как это было в 1812, и помогает сплотиться для одоления враждебной напасти: «В такие минуты всякие ссоры, ненависти, вражды — все бывает позабыто, брат повиснет на груди у брата, и вся Россия — один человек… И твердо говорит мне это душа моя: и это не мысль, выдуманная в голове. Такие мысли не выдумываются».

Одним из первых Гоголь поставил вопрос о необходимости создания новой культуры, которая бы способствовала духовному возрастанию человека, его нравственному очищению и просветлению. Эта новая культура должна строиться на основах Православия, ибо в нем заключена возможность решения тех вопросов, которые встают перед человечеством. Новое искусство, по Гоголю, должно служить «незримой ступенью к христианству», выполнять ту же задачу, что и сочинение духовных авторов, т. е. вести душу по пути духовно-нравственного совершенствования.

Все это относится и к литературе. Вот почему, предупреждает Гоголь, обращаться со словом нужно честно, ибо Слово есть «высший подарок Бога человеку». Но для честного обращения с ним необходимо привести «в стройность» собственную душу, в противном случае «с самым чистейшим желанием добра можно произвести зло… Беда, если в предметах святых и возвышенных станет раздаваться гнилое слово; пусть уже лучше раздается гнилое слово о гнилых предметах. Все великие воспитатели людей налагали долгое молчание именно на тех, которые владели даром слова, именно в те поры и в то время, когда больше всего хотелось им пощеголять».

В «Выбранных местах…» Гоголь не устает утверждать, что главное дело его жизни — это устроение и очищение собственной души: «Дело мое — душа и прочное дело жизни». Свобода в этом смысле заключается не в том, чтобы «говорить произволу своих желаний: да, но в том, чтобы уметь сказать им: нет». Но здесь же писатель добавляет, что «Никто теперь в России не умеет сказать самому себе твердого “нет”». Вновь и вновь Гоголь заклинает: «Душу и душу нужно знать теперь, а без того не сделать ничего. А узнавать душу может один только тот, кто уже начал работать над собственной душой своей…»

Мысль о связи художественного таланта с душевным и нравственным воспитанием — одна из основных у позднего Гоголя. В 1846 он пишет А. М. Вильегорской: «В писателе все соединено с совершенствованием его таланта и обратно: совершенствование его таланта соединено с совершенствованием душевным». При этом Гоголь акцентировал внимание на собственном несовершенстве как факторе первостепенной важности в своей духовной и творческой эволюции: «Редко кто мог понять, что мне нужно было вовсе оставить поприще литературное, заняться душой и внутренней своей жизнью для того, чтобы потом возвратиться к литературе создавшимся человеком».

Одним из положительных свойств своей личности писатель считал «желание быть лучшим»: «Бог дал мне многостороннюю природу. Он поселил мне также в душу, уже от рожденья моего, несколько хороших свойств; но лучшее из них, за которое не умею, как возблагодарить его, было желание быть лучшим. Я не любил никогда моих дурных качеств… По мере того, как они стали открываться, чудным высшим внушеньем усиливалось во мне желанье избавляться от них…».

Лев Толстой, говоря об этих внутренних переменах, происходивших в душе Гоголя в поздний период жизни, заметил: «Гоголь почувствовал потребность собственного душевного подъема. Правда, ему не удалось пережить этот процесс, он не успел… но из этого не следует, что это было падение: это был шаг, который пресекла смерть…» И далеко не случайно, что сам Толстой в своей «Исповеди» почти буквально повторяет гоголевские слова о «желании быть лучшим», определившие его собственную духовную и нравственную эволюцию: «Я вернулся к тому, что главная и единственная цель моей жизни есть то, чтобы быть лучше, т. е. жить согласно с этой волей: я вернулся к тому, что выражение этой воли я могу найти в том, что в скрывавшейся от меня дали выработало для руководства все человечество».

В неустанной работе над устроением собственной души значительную помощь может и должна оказывать Церковь (Толстой в этом расходился с Гоголем), которая, по мнению последнего, еще не вошла в русскую жизнь в нужном масштабе. Возврат к Церкви необходим как отдельно взятому человеку, так и всей отечественной культуре в целом. Беда, однако, в том, что современники Гоголя, впавшие в апостасию, скептически относились к официальной Церкви, не замечая при этом духовных сокровищ Православия, хранимых и развиваемых в Оптиной Пустыни и др. центрах православной духовности. Именно эти сокровища должны стать источником духовного, нравственного и экономического обновления России. Все беды и неустройства ее, по мнению Гоголя, происходят от того, что отечественная интеллигенция, увлеченная копированием и заимствованием западных форм жизни и не замечавшая самобытных духовных основ отечественной цивилизации, перестала ценить (скорей всего она и не могла оценить) духовные ценности Православия, которыми на протяжении веков руководствовался простой народ.

Любопытен в этом смысле образ генерала Бетрищева во 2-м томе «Мертвых душ», который считал, что стоит только одеть русских мужиков в немецкие штаны, так сразу «науки возвысятся, торговля подымется и золотой век настанет в России». Прозападно ориентированная русская интеллигенция, по Гоголю, принадлежит к числу тех доморощенных умников, о которых Костанжогло иронически замечал, что они, «не узнавши прежде своего, набираются дури вчуже».

Необходимо, подчеркивал Гоголь, не только, чтобы русский гражданин знал дела Европы, но прежде всего не упускал из вида русские начала, в противном случае «похвальная жадность знать чужеземное» не принесет добра: «И прежде и теперь я был уверен в том, что нужно очень хорошо и очень глубоко узнать свою русскую природу и что только с помощью этого знанья можно почувствовать, что именно нам брать и заимствовать из Европы, которая сама этого не говорит».

Ю. Сохряков

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Мария Ивановна, мать Николая Васильевича Гоголя.

Вернуться на главную страницу Н.В. Гоголя.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС