Жуковский Василий Андреевич

1783-1852

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Василий Андреевич Жуковский

Жуковский Василий Андреевич (29.01[9.02].1783—12[24]. 04.1852), поэт, прозаик, переводчик. Автор гимна «Боже, Царя храни!», воспитатель наследника Российского престола вел. кн. Александра Николаевича. Родился в с. Мишенское Тульской губ. Побочный сын знатного тульского и калужского помещика А. И. Бунина от пленной турчанки Сальхи.

Обучался в тульском пансионе Христофора Роде и Главном народном училище (1790—94). По совету знаменитого тульского ученого и мемуариста А. Т. Болотова в 1797 определен в Московский университетский благородный пансион, где сближается с братьями Тургеневыми, братьями Кайсаровыми, А. Воейковым, Д. Блудовым, Д. Дашковым. Верность пансионному товариществу они сохранят на всю жизнь. Одно из самых ярких впечатлений юности — коронация имп. Александра I в Московском Кремле 15 сент. 1801. 18-летний Жуковский был дежурным — проверял пригласительные билеты на Кремлевскую площадь. Летом 1802, после неудачного дебюта на служебном поприще в Соляной конторе, в Мишенском переводит элегию «Сельское кладбище» Т. Грея, которую назовет впоследствии своим первым стихотворением. Дебют в литературе оказался более удачным: «Сельскую элегию» публикует карамзинский «Вестник Европы». Там же, в Мишенском, пробует свои силы на педагогическом поприще — в качестве домашнего учителя дочерей своей старшей сводной сестры Е. А. Протасовой — Маши и Саши. Так обозначатся 3 основные линии жизни и творчества Жуковского — государственная служба, поэзия и педагогика. И драма всей жизни тоже определится в Мишенском. Жуковский сам поражен зародившемуся чувству любви к ребенку, объясняя в дневниках, что видит Машу Протасову «не таковою, какова она есть, а таковою, какова она будет». Выпускает 6 томов перевода «Дон Кихота», пишет элегию «Вечер», множество др. стихов, принесших ему известность в литературных кругах.

 Но после публикации в 1805 оды «Песнь барда над гробом славян-победителей» он заставил говорить о себе всех. Жуковский затронул патриотические чувства. «Песнь барда» появилась после Аустерлица, как «Певец во стане русских воинов» — после Бородино.

В 1808 один из ведущих российских журналов, основанный Н. М. Карамзиным, вышел под новой редакцией. На титульном листе значилось: «Вестник Европы, издаваемый Василием Жуковским». Жуковский заявлял в программной статье: «Ожидаю великую пользу от хорошего журнала в России! Хороший журнал действует вдруг и на многих; одним ударом приводит тысячи голов в движение». Жуковский — не только редактор, но, по сути, основной автор журнала. Среди десятков его переводов, критических заметок, стихов — повесть «Марьина роща», баллада «Людмила». В основе баллады не перевод, а, как скажет позднее А. С. Пушкин, перевыражение баллады «Ленора» немецкого поэта-романтика Бюргера («поэзии ужасов» своего времени). Свое переводческое кредо Жуковский выразил в словах: «Излишнюю верность почитаю излишнею неверностью».

Перед Отечественной войной Жуковский работает над переводом «Слова о полку Игореве», разрабатывает план исторической поэмы о временах кн. Владимира. Он всецело поглощен идеей труда как исцеления от всех недугов. Записывает: «Работа — средство к счастию, она же и счастие». В эти же предвоенные годы его посетил гений стихотворства. В первые дни войны Жуковский заканчивает балладу «Светлана» и «Послание к Плещееву».

29-летний Жуковский одним из первых вступил в московское ополчение. 7 авг. Маша Протасова запишет в дневнике: «Получено письмо от Жуковского, он прошел пешком 28 верст, идет к Можайску. Сохрани его Господь». В эти же дни Карамзин сообщал поэту И. И. Дмитриеву: «Я благословил Жуковского на брань: он вчера выступил отсюда навстречу неприятелю». Жуковский оставил одно из самых ярких описаний ночи перед Бородинским сражением: «…Наконец, армия заснула вся с мыслью, что на другой день быть великому бою. И тишина, которая тогда воцарилась повсюду, неизобразима; в этом всеобщем молчании и в этом глубоком темном небе, полном звезд и мирно распростертом над двумя армиями, где столь многие обречены были на другой день погибнуть, было что-то роковое и несказанное. И с первым просветом дня грянула русская пушка, которая вдруг пробудила повсеместное сражение». Во время войны Жуковский работал в походной газете А. Кайсарова, писал воззвания. Участвовал в сражениях под с. Красным, откликом на которое стало стихотворение «Вождю победителей», посвященное М. И. Кутузову. В к. 1812 Жуковский получает чин штабс-капитана и награду за Бородино и Красное — боевой орден св. Анны 2-й степени. Все это же время пишет поэму «Певец во стане русских воинов», которая вышла в к. 1812 — н. 1813 сразу тремя изданиями, прославив имя Жуковского по всей России. И. Лажечников записывает в «Походных записках»: «Часто в обществе военном читаем и разбираем “Певца во стане русских”, новейшее произведение г. Жуковского. Почти все наши выучили уже сию пиесу наизусть. Какая поэзия! Какой неизъяснимый дар увлекать за собой душу воинов!.. Довольно сказать, что “Певец во стане русских” сделал эпоху в русской словесности и — в сердцах воинов!» В том же 1812 Д. Бортнянский создал на основе «Певца…» патриотическую песнь для хора, ее исполняли в виде застольной песни с хоровым припевом.

После войны, пережив тяжелое заболевание горячкой, Жуковский возвращается в свое небольшое именьице Холх, подаренное ему приемной и родной матерью в 1810 вместе с 17 душами крепостных. Притягательная сила этой деревеньки для него состояла еще и в том, что буквально напротив находилось имение Протасовых — Муратово, где жила его Дульсинея — Маша. Жуковского встретили в Муратово как героя Бородинского сражения, прославленного поэта-воина. Маше уже исполнилось 20 (Жуковский был всего лишь на 10 лет старше ее). Жуковский просит ее руки, но получает решительный отказ. «Тебе закон христианский кажется предрассудком, а я чту установления Церкви», — отвечает ему Екатерина Афанасьевна. Жуковский пытается объяснить: «Я вовсе вам не родня: закон, определяющий родство, не дал мне имени вашего брата». Формально он был прав: по документам они не состояли в родстве. Но Екатерина Афанасьевна отвечала на уговоры друзей и родных: «Я говорила с умными и знающими закон священниками; никто не уничтожил нашего родства с ним. Родство наше признано Церковью».

Тем временем младшая сестра Маши Александра вышла замуж за пансионного друга Жуковского поэта и издателя Воейкова. Свадьба откладывалась из-за отсутствия денег. Жуковский продает свою деревеньку и вырученные 1000 руб. дарит в приданое своей крестнице (к ней обращены его строки «гений чистой красоты», повторенные А. С. Пушкиным). Саше Протасовой Жуковский посвятил балладу «Светлана», после чего за ней закрепилось второе имя — Светлана. Вся семья Протасовых-Воейковых переезжает в Дерпт, где Воейков с помощью все тех же пансионных друзей получает место профессора литературы в Дерптском университете. Екатерина Афанасьевна разрешает Жуковскому быть вместе с ними, но только в качестве брата. Жуковскому удалось победить себя, он даже принимает участие в поисках Маше достойного жениха. Маша выходит замуж за профессора медицины и виртуоза-пианиста И. Ф. Мойера. Жуковский покидает Дерпт, записав в дневнике: «Мне везде будет хорошо — и в Петербурге, и в Сибири, и в тюрьме, только не здесь… прошедшего никто у меня не отымет, а будущего — не надобно».

Друзья давно звали его в Петербург. «Ныне Петербург стал единственно приличным для нас местопребыванием… Право, приезжайте!» — писал С. С. Уваров. Казалось нелепым, что он, автор «Певца во стане русских воинов», до сих пор не представлен Двору, вянет в Белеве. В 1815 такое представление состоялось. Жуковский целый час беседовал с Императрицей-матерью Марией Федоровной. И в этом же году, осенью, произошло еще одно его приятное знакомство — не менее значимое. Жуковский сам поехал в Царское Село, чтобы обнять юного собрата по перу лицеиста Александра Пушкина. Сразу же после встречи Жуковский напишет Вяземскому: «Я сделал еще приятное знакомство! С нашим молодым чудотворцем Пушкиным. Я был у него на минуту в Царском Селе. Милое, живое творение! Он мне обрадовался и крепко прижал руку мою к сердцу. Это надежда нашей словесности. Боюсь только, чтобы он, вообразив себя зрелым, не мешал себе созреть! Нам всем надобно соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет…» Пройдет 5 лет, и Жуковский подарит Пушкину свой портрет с надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя». Через месяц в доме Уварова на Малой Морской состоялось первое заседание «Арзамаса» («Арзамасского общества безвестных людей»). «Мы объединились, — писал Жуковский, — чтобы хохотать во все горло, как сумасшедшие; и я, избранный секретарем общества, сделал немалый вклад, чтобы достигнуть этой главной цели, т. е. смеха; я заполнял протоколы галиматьей, к которой внезапно обнаружил колоссальное влечение».

В 1816 Жуковскому назначается пожизненный пенсион. Указ имп. Александра I гласил: «Взирая со вниманием на труды и дарования известного писателя, штабс-капитана Василия Жуковского, …обогатившего нашу словесность отличными произведениями, из коих многие посвящены славе русского оружия, повелеваю, как в ознаменование моего к нему благоволения, так и для доставления нужной при его занятиях независимости состояния, производить ему в пенсион по четыре тысячи рублей в год из сумм Государственного Казначейства». В 1817 Жуковский назначается учителем русского языка к невесте вел. кн. Николая Александровича прусской принцессе Шарлотте, ставшей после венчания вел. кн. Александрой Федоровной. Записывает в дневнике: «Милая, привлекательная должность. Поэзия, свобода!» А в письме к Светлане (Протасовой-Воейковой) сообщает: «Моя ученица мила, добродушна и сердце у меня лежит к моему делу. Мне весело иметь теперь цель моих занятий, цель небесную… Милое, небесное создание: простота, добродушие и прелестное ребячество. Великий Князь очень добр в обхождении, он привязывает к себе своей лаской, мне то и надобно. Хочу любить свою должность, а не об выгодах заботиться. Выгоды будут, если Бог велит, но лбом до них добиваться — не хочу, трудно, скучно и для меня бесполезно, ибо не имею и не буду иметь нужного для того искусства».

В 1818 выходит 3-томное собрание сочинений Жуковского. Его принимают в члены Российской Академии. В 1820 в составе свиты вел. кн. Александры Федоровны Жуковский совершает первое двухгодичное путешествие за границу: Берлин, Дрезден, Швейцария, Северная Италия. В пути получает письмо от Маши, сообщавшей о радостной вести: «Милый ангел! какая у меня дочь! Что бы я дала за то, чтобы положить ее на твои руки». Через 2 года, по пути домой, его догонит еще одно письмо от Маши: «Брат мой! твоя сестра желала бы отдать не только жизнь, но и дочь за то, чтоб знать, что ты ее еще не покинул на этом свете!» В марте 1823 неделю проводит в Дерпте рядом с Машей, тяжело переносившей вторые роды. «Мы простились, — запишет он. — Она просила, чтоб я ее перекрестил, и спрятала лицо в подушку». Вернувшись в Петербург, получает известие о смерти Маши при родах ребенка. Последнее, предсмертное письмо, ему передали на ее могиле: «Друг мой! Это письмо получишь ты тогда, когда меня подле вас не будет, но когда я еще ближе буду к вам душою. Тебе обязана я самым живейшим счастьем, которое только ощущала!.. Жизнь моя была наисчастливейшая… И все, что ни было хорошего, — все было твоя работа… Сколько вещей должна я была обожать только внутри сердца, — знай, что я все чувствовала и все понимала. Теперь — прощай!»

В июле 1824 Жуковский назначается воспитателем 6-летнего наследника Российского престола, вел. кн. Александра Николаевича. Дельвиг сообщал об этом Пушкину: «Жуковский, думаю, погиб невозвратно для поэзии. Он учит Великого Князя Александра Николаевича русской грамоте и, не шутя говорю, все время посвящает на сочинение азбуки. Для каждой буквы рисует фигурки, а для складов картинки. Как обвинять его! Он исполнен великой идеи: образовать, может быть, царя. Польза и слава народа русского утешает несказанно сердце его». Сам Жуковский писал об этом: «Мне жаль моих веселых, вдохновенных, беззаботных поэтических работ. Но это сожаление делает для меня желательную цель только драгоценнее. Занятия мои сами по себе детские, чисто механические; я сделался просто учеником. Учу, чтобы учить. Привожу в порядок понятия, чтобы передать их с надлежащей ясностью. Черчу таблицы для ребенка, с тем чтобы после их уничтожить, словом, мои работы сами по себе должны исчезнуть. Но жизнь моя истинно поэтическая. Могу сказать, что она получила для меня полный вес и полное достоинство с той только минуты, в которую я совершенно отдал себя моему теперешнему назначению. Я принадлежу наследнику России. Эта мысль сияет передо мной, как путеводная звезда. Все, что у меня теперь в душе, приливает к ней, как кровь к сердцу. На всю свою жизнь смотрю только в отношении к этой высшей животворной мысли».

Лето 1825 Жуковский проводит в Павловске и Царском Селе, занимаясь с царственным питомцем. Осенью переезжает в Аничков дворец. Весть о смерти в Таганроге имп. Александра I застает его в придворной церкви Зимнего дворца. «В этот день, — записывает он, — все было на краю гибели… В 10 часов я приехал во дворец. Видел новую Императрицу с Императором. Присягнул в дворцовой церкви…»

Получив отпуск для лечения на водах в Германии, Жуковский использует его для изучения педагогической литературы, в особенности системы Песталоцци. Разрабатывает «План учения» для вел. князя по четырем возрастным периодам. «По Плану учения, — пишет он своей бывшей ученице, молодой Государыне Александре Федоровне, — все главное лежит на мне. Все лекции должны сходиться в моей, которая есть для всех пункт соединения; другие учителя должны быть только дополнителями и репетиторами». Преподавание наиболее важных предметов он взял на себя, в первую очередь, истории, считая ее «главною наукою Наследника Престола». О том, насколько глубоко он понимал проблемы религиозного образования и религиозного воспитания Наследника Престола, можно судить по письму из Дрездена. «Особенно умоляю ваше Величество, — обращается Жуковский к имп. Александре Федоровне, — не торопиться выбором духовного лица, которое должно будет дать Великому Князю религиозное образование: это предмет слишком серьезный и требует большой осмотрительности. Нам нужен человек, который мог бы вполне разделить наш план. Религия не отдельная наука, которую изучают так, как, например, математику; она не может быть рассматриваема только как предмет обучения; она скорее служит средством воспитания, она должна входить во все, должна сливаться со всеми чувствами, со всеми мыслями, чтобы стать жизненным правилом, иначе влияние ее будет ничтожно. Все зависит от выбора учителя. Если мы не будем в состоянии найти то, что нам нужно, то по крайней мере возьмем то, что есть лучшего».

«План учения» предусматривал постепенное постижение науки царствовать. Наставления Жуковского гласили: «Уважай закон и научи уважать его своим примером: закон, пренебрегаемый Царем, не будет храним и народом… Владычествуй не силою, а порядком… Будь верен слову: без доверенности нет уважения, неуважаемый — бессилен… Окружай себя достойными помощниками: слепое самолюбие Царя, удаляющее его от людей превосходных, предает его на жертву корыстолюбивым рабам, губителям его чести и народного блага… Уважай народ свой: тогда он сделается достойным уважения».

При завершении «приготовительных занятий в первом возрасте» Жуковский произнес речь, которая звучала как напутствие наследнику престола: «На том месте, которое вы со временем займете, вы должны будете представлять из себя образец всего, что может быть великого в человеке, будете подписывать законы другим, будете требовать от других уважения к закону. Пользуйтесь счастливым временем, в котором можете слышать наставления от тех, кои вас любят и могут свободно говорить вам о ваших обязанностях; но, веря им, приучайтесь действовать сами, без понуждения, произвольно, просто из любви к должности, иначе не сделаетесь образцом для других, не будете способны предписывать закон и не научите никого исполнять закона, ибо сами не будете исполнять его».

С 1828 Жуковский живет в специально надстроенном для него четвертом этаже Шепелевского дворца, входившего в ансамбль зданий Зимнего дворца. Здесь он по будням ведет занятия с наследником престола, а по субботам на его «олимпийском чердаке» собираются, как отмечал А. Тургенев, «литераторы всех расколов и всех наций, художники, музыканты». Субботники Жуковского — яркое явление культурной жизни столицы. Постепенно и сам Жуковский возвращается к литературному творчеству. В «Северных цветах» на 1829 публикуется его «Малая Илиада» — первое соприкосновение с Гомером. Летом 1831 в Царском Селе наступает его «болдинская осень». «Жуковский, — сообщал А. С. Пушкин Вяземскому, — завел 6 тетрадей и разом начал 6 стихотворений; так его и несет. Редкий день не прочтет мне чего нового; нынешний год он верно написал целый том».

В 1883 в день Рождества Христова в Зимнем дворце был впервые исполнен гимн «Боже, Царя храни!» композитора А. Ф. Львова на слова Жуковского. Сам Жуковский называл его «молитвой Русского народа» и не акцентировал внимания на своем авторстве, подчеркивая, что автором гимна-молитвы является народ, это народное произведение. Аналогичную задачу ставил пред собой и композитор А. Ф. Львов. «Я чувствовал надобность, — писал он, — написать гимн величественный, сильный, чувствительный, для всякого понятный, имеющий отпечаток национальности, годный для церкви, годный для войска, годный для народа».

В этот же период, предшествовавший гибели Пушкина, Жуковский вместе с драматургом Розеном работает над либретто оперы М. И. Глинки «Жизнь за Царя». «Когда я изъявил свое желание приняться за русскую оперу, — вспоминал М. И. Глинка, — Жуковский искренне одобрил мое намерение и предложил мне сюжет “Жизни за Царя”. Сцена в лесу глубоко врезалась в мое воображение; я находил в ней много оригинального, характерного, русского». Жуковский написал эпилог оперы и трио «Ах, не мне бедному, ветру буйному…» В обсуждении замысла оперы принимал участие Пушкин.

М. И. Глинка написал несколько романсов на стихи Жуковского: «Дубрава шумит», «Сто красавиц светлоликих», «Ночной смотр». В апр. 1836 выходит первый номер пушкинского «Современника», задуманного на чердаке Жуковского. «Жаль, что нет журнала, — писал после одного из субботников Вяземский, — куда бы выливать весь этот кипяток, сочный бульон из животрепещущей утробы настоящего». В июне Жуковский вместе с Вяземским отбирают для публикации в «Современнике» стихи Ф. Тютчева, открывая новое имя в русской поэзии. В нояб. Жуковский узнает об интриге, в которую оказался втянут Пушкин. По просьбе семьи Гончаровых пытается не допустить дуэли между Пушкиным и Дантесом. Барон Геккерен тоже уверен, что только Жуковский сможет убедить Пушкина встретиться с Дантесом. «Свидание представляется мне необходимым, — пишет он Жуковскому 9 нояб., — обязательным — свидание между двумя противниками, в присутствии лица, подобного вам, которое сумело бы вести свое посредничество со всем авторитетом полного беспристрастия и сумело бы оценить реальное основание положений, послуживших поводом к этому делу». Пушкин от свидания отказывается, тем не менее Жуковский вновь присылает ему записку: «Я не могу еще решиться почитать наше дело конченным. Еще я не дал никакого ответа Геккерену… Ради Бога, одумайся. Дай мне счастье избавить тебя от безумного злодейства, а жену твою от совершенного посрамления». Жуковский был убежден, что Пушкин, слывший дуэлянтом и отличным стрелком, убьет Дантеса и совершит тем самым безумное злодейство — убийство.

Вечером 27 янв. 1837 Жуковский получает известие о дуэли и смертельном ранении Пушкина. Пушкин призывает его к себе. В тот же вечер, 27 янв., Жуковский получает записку от вел. кн. Елены Павловны: «Добрейший г. Жуковский! Узнаю сейчас о несчастии с Пушкиным — известите меня, прошу вас, о нем и скажите мне, есть ли надежда спасти его. Я подавлена этим ужасным событием, отнимающим у России такое прекрасное дарование, а у его друзей — такого выдающегося человека». Все последующие 2 дня и 3 ночи Жуковский почти неотлучно находится в квартире Пушкина, он выпускает бюллетень о его состоянии.

В письме к отцу Пушкина Жуковский опишет эти роковые дни 27—29 янв. Рисунок Жуковского «Пушкин в гробу» и его стихотворение: «Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе // Руки свои опустив. Голову тихо склоняя, // Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем // Мертвому прямо в глаза; были закрыты глаза…» завершают эту скорбную летопись.

После выноса тела Жуковский запечатал кабинет Пушкина своей печатью, а затем получил разрешение перенести рукописи поэта к себе на квартиру. Все последующие месяцы Жуковский занимается разбором рукописей Пушкина, подготовкой к изданию посмертного собрания сочинений и всеми имущественными делами, став одним из трех опекунов детей поэта (по выражению Вяземского, ангелом-хранителем семьи). В том же 1837 Жуковский заканчивает свои занятия с вел. князем, продолжавшиеся почти беспрерывно 13 лет, и отправляется в составе его свиты в 3-месячное путешествие. Но на этот раз не на Запад, а на Восток. По принятой традиции, 19-летний наследник престола, заканчивая свое образование, начиная самостоятельную жизнь, должен был совершить путешествие по Российской Империи.

Жуковский возвращается в Петербург к концу года и вновь поселяется на чердаке — в Шепелевском дворце. Здесь его ожидает письмо от Гоголя из Рима. «Я получил вспоможение, — сообщает Гоголь о 5000 рублей от государя. — Все вы, все вы! Ваш исполненный любви взор бодрствует надо мною!» Отныне, оказавшись не в силах уберечь Пушкина, Жуковский станет ангелом-хранителем Гоголя (в письмах он называл его ласково Гоголёнком).

Вслед за путешествием по России следует новое длительное путешествие в составе свиты вел. князя, теперь уже заграничное: Германия, Дания, Швеция, Австрия, Италия, Голландия, Англия. Совершает поездку в Милан вместе с Ф. Тютчевым. В Риме встречается с Гоголем и С. Шевыревым. Убеждает вел. князя приобрести для императорской коллекции близкую к завершению картину А. Иванова «Явление Христа народу» и др. картины русских художников. Путешествует по Италии вместе с Гоголем, посещает музеи Ватикана, рисует римские древности.

По возвращении на родину принимает участие в Бородинском празднике и открытии памятника. «Итак, — отмечает Жуковский, участник сражения, автор «Певца во стане русских воинов», — привел Бог по прошествии четверти века на то же место, где в молодости душа испытала высокое чувство, повторить то же, что было в ней тогда, но уже не в тех обстоятельствах. Чего не случилось в этот промежуток времени между кровавым сражением Бородинским и мирным, величественным его праздником!» В дни праздника пишет стихотворение «Бородинская годовщина».

Жуковский думает об отставке, но получает новое назначение: обучать русскому языку невесту наследника престола — прусскую принцессу Марию Гессенскую.

В июне 1841 58-летний Жуковский подает в отставку и венчается в русской посольской церкви Штутгарта на 19-летней дочери известного немецкого художника Г. Рейтерна Елизавете. Они поселяются в уютном 2-этажном особняке в Дюссельдорфе. Казалось, что уже ничто не сможет помешать столь долгожданному семейному счастью Жуковского. Он записывает в дневнике: «Постараюсь, чтобы мое пребывание за границей не осталось бесплодным для русской литературы».

Последние годы жизни Жуковский работает над переводом «Одиссеи» Гомера. «Вся литературная жизнь Жуковского, — отмечал Гоголь, — была как бы приготовлением к этому делу. Нужно было его стиху выработаться на сочинениях и переводах из поэтов всех наций и языков, чтобы сделаться потом способным передать вечный стих Гомера».

В янв. 1846 Жуковский записывает в дневнике: «Ослабление глаз. Надобно заранее подготовиться к слепоте; помоги Бог переносить ее: это заживо смерть». Продолжает работать, несмотря на наступающую слепоту. В Дюссельдорфе, а затем во Франкфурте-на-Майне у него часто гостит Гоголь, работающий над «Авторской исповедью». Жуковский внимательно читает «Выбранные места из переписки с друзьями» и задумывает книгу «Отрывки из писем к Гоголю, написанные к нему о его книге».

1847—48 датируются 3 статьи Жуковского, написанные в форме писем к Гоголю: «О смерти», «О молитве», «Слова поэта — дела поэта». 7 апр. 1848 пишет Гоголю, совершающему паломничество в Святую Землю: «Я надеюсь, если на то воля Божия, увидеться с тобою в России в конце нынешнего года. Если Бог даст жизни, то мы можем еще рука в руку пройти по одной дороге, имея перед глазами цель высокую и святую, для пользы души нашей, а с нею и для пользы нашего отечества… Весьма может случиться, что все мы сойдемся под отечественным небом».

Становится очевидцем рождения в Европе нового чудовища революции 1848. Записывает: «Я не политик и не могу иметь доверенности к своим мыслям; но кажется мне, что нам в теперешних обстоятельствах надобно китайскою стеною отгородиться от всеобщей заразы». Заканчивает перевод последней части «Одиссеи». Готовится к переводу «Илиады». Вновь рисует картинки для азбуки, но теперь уже для собственных детей, называя свои занятия педагогической поэмой. «Мой труд для моих детей, — записывает Жуковский, — если Бог позволит кончить его, может со временем быть полезен и всем в домашнем воспитании; он охватит систематически весь круг сведений, которые нужно иметь».

В янв. 1850 в письме к Гоголю вновь сообщает о намерении вернуться в Россию и о своих творческих замыслах: «Между тем берет меня подчас и охота пропеть мою лебединую песнь, хотелось бы написать моего “Странствующего жида”». Продолжает занятия с детьми и параллельно с этим переводит для них с славянского текста Новый Завет, Деяния Апостолов, Апокалипсис. Друзьям признается: «Глаза слабеют и слух тупеет. Я уже выдумал себе машину для писания в случае слепоты. Надобно придумать отвод и от глухоты». Не менее тяжкие недуги свалились на него и в семейной жизни. «Не покоем семейной жизни дано мне под старость наслаждаться, — напишет он в отчаянии, — беспрестанными же, всякую душевную жизнь разрушающими страданиями бедной жены моей уничтожается всякое семейное счастье».

Жуковский предпринимает попытку, как он сам выражался, писать на белой бумаге ума: набрасывает небольшие прозаические отрывки своих философских размышлений о христианстве, самодержавии, истории, нравственности, литературе. Отправляет их в Петербург Плетневу с просьбой отдать на «пытку цензуры». Эта «пытка» продолжалась несколько месяцев. Плетнев сообщал Жуковскому: «Два узла держат все дело: они боятся имени вашего и не желают прослыть обскурантами, а еще более боятся — ну, если пропущенное не понравится кому-нибудь повыше!» Тем временем Жуковский принимает решение, о котором сообщает Плетневу: «Возьмите назад манускрипты мои из цензуры». Он отказывается от публикации своих размышлений, объясняя: «Я знаю по совести, что у меня в том, что представлено в манускриптах моих на суд цензуры, нет ни одной вредной мысли… Вредное выходит из источника нечистого. По моему направлению философическому я строгий христианин; я теперь вполне убежден, что не может быть другой философии кроме христианской, то есть кроме основанной на откровении. О разных исповеданиях я не спорю; по моему глубокому убеждению, я принадлежу православию, и наиболее утвердился в нем последнее время жизни… Что же касается до других моих мнений политических, философских и чисто литературных, то я уверен, что они не только не заключают в себе ничего вредного, но могли бы иметь доброе влияние на русских читателей и особенно на нашу молодежь. Относительно политики я, по глубокому убеждению, а не по страху полиции, верую в необходимость самодержавия и более всего желаю сохранить его для нашей России неприкосновенным».

Жуковский готовится к возвращению в Россию. 1 февр. 1851 сообщает Гоголю: «Я надеюсь, верно, возвратиться нынешнею весною или в начале лета в Россию. Прежде всего поеду в Дерпт и там на первый случай оставлю жену и детей; сам же в августе месяце отправлюсь в Москву и там отпраздную коронацию и царские юбилеи; туда, надеюсь, на это время съедутся все мои родные; туда, равно надеюсь, приедешь и ты». В дневнике записывает: «Каждый день утром и вечером между прочими молитвами говорю перед Богом: возврати меня в Отечество!»

Но за 2 дня до отъезда из Баден-Бадена у Жуковского обострилось воспаление глаз. Доктора запрещают ему выходить из темной комнаты. Жуковский оказывается в заточении в своем собственном кабинете. «И странное дело! — пишет он уже с закрытыми глазами, — почти через два дня после начала моей болезни загомозилась во мне поэзия… Леплю поэтическую мозаику и сам еще не знаю, каково то, что до сих пор слеплено ощупью». В авг. записывает: «Во время моего затворничества нашло на меня поэтическое наитие и я начал нечто, давно у меня гнездившееся в голове, и что должно быть моею лебединою песнью».

В дек. посылает Плетневу новые стихи, среди которых сборничек стихов для детей и «Царскосельский лебедь». В февр. 1852 получает весточку от Гоголя. Последнее гоголевское письмо датировано 2 февр. Гоголь отправил его из Москвы в праздник Сретения Господня. А в н. марта пришло письмо от Плетнева с известием о смерти Гоголя. Это был последний удар в его жизни. Силы — духовные и физические — покинули Жуковского. 9 апр., как свидетельствует о. Иоанн Базаров, Жуковский вместе с детьми «прочитал Молитву Господню и исповедание пред причащением. Причастились дети, принял и он причащение». 12 апр. в Светлое Христово Воскресение он скончался.

В. Калугин

Использованы материалы сайта Большая энциклопедия русского народа - http://www.rusinst.ru

Вернуться на главную страницу В.А. Жуковского

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС