ХРОНОС:
Родственные проекты:
|
Мария Бок
Воспоминания о моем отце
П.А.Столыпине
П.А.Столыпин – гродненский губернатор. 1902 г.
Часть вторая
Глава I
В середине мая 1902 г. мы весело выехали в Эльстер. Было нас десять человек,
так что в Берлине, где мы проездом останавливались на два дня пришлось в
гостинице занять целую амфиладу комнат. Я была еще очень слаба, и эта остановка
была сделана чтобы дать мне отдохнуть, а папá поехал один вперед, чтобы нанять
нам в Эльстере виллу.
Ни дорогой, ни в Берлине ничем я не интересовалась, всё больше лежала, и тянуло
меня только домой, в кровать, отдыхать, отдыхать... не слышать ни утомительного
шума поезда, ни резких свистков локомотива, не видеть чужих людей и суеты кругом
себя.
Но только мы приехали в Эльстер, всё изменилось, как по мановенью волшебного
жезла.
На вокзале встретил нас мой отец, помолодевший и жизнерадостный, и сразу стал
оживленно рассказывать, что нашел нам очень удобное помещение — целый этаж
прекрасной виллы, и о том, как любезно встречали его везде хозяйки пансионов и
как в одном месте, желая его подкупить знанием русского языка, немка, хозяйка
виллы, сказала ему, приподымая свой фартучек двумя пальцами и делая глубокий
реверанс:
— Ми вас любик.
От вокзала до курорта приходилось в то время ехать на лошадях километра четыре.
Дивная, гладкая дорога, каких я никогда не видала, шла через поля и луга, за
которыми виднелся {110} темный, густой хвойный лес на горе. Сам Эльстер лежит
довольно высоко, так что, когда подъезжаешь к нему уже в поезде чувствуется,
насколько воздух становится легче, когда же после вагона садишься в коляску и
вдыхаешь его полной грудью, кажется, будто новая жизнь вливается в тебя.
Любезная, предупредительная Фрау Вик, хозяйка пансиона, разместила нас по нашим
комнатам, где всё, по указаниям папá, было ею удобно и уютно устроено для нас, и
тут же познакомила моих сестер со своей дочкой Ганной, с которой они с первого
же дня подружились. Я тоже с первого же дня стала оживать — воздух пьянил, как
шампанское, а целебные ванны молодили взрослых и укрепляли детей.
Конечно, все, даже здоровенная латышка Лина, горничная мамá, брали ванны и пили
воды. Да рассуждать много и не приходилось с того момента, что мы попали в
энергичные руки доктора Бехлера. Он мигом, не позволяя никому пускаться в
разговоры или рассказывать о своих болезнях, всех выстукал, выслушал и
определил, кому чем и как лечиться, в котором часу купаться, кому пить «Мариен»,
а кому «Моритцквелле», когда есть, сколько спать. Толстый, краснощекий с громким
голосом — он обращался с пациентом как с вещью, видя в нем при исполнении своих
докторских обязанностей — лишь объект лечения. Мамá сначала старалась высказать
некоторую самостоятельность, но, убедившись вскоре, насколько умело и умно
распоряжается Бехлер, махнула рукой на все им установленные «Stundenplan» для
детей и вполне подчинилась его воле.
Папá доктор прописал грязевые ванны для его больной руки и очень скоро стало
появляться в ней, к нашей несказанной радости, подобие жизни, чего не
наблюдалось уже восемнадцать лет.
Днем, в свободное от лечения время, мы часто {111} катались, посещая с моими
родителями соседние города. В одном был музей музыкальных инструментов, в другом
— фабрика изделий из перламутра, которыми были переполнены магазины Эльстера, в
третьем — еще какая-то достопримечательность.
Самочувствие у папá было великолепное. Надежда, хотя и слабая, на выздоровление
руки его ободряла, и время протекало чудесно.
Каждое утро являлась чистенькая, аккуратная горничная доктора Бехлера и
говорила, сделавши книксхен:
— Herr Sanitätsrat lässt schön grüssen und (Господин санитетсрат шлет свой
лучший привет.) — и тут следовал перечень предписаний на текущий день и
вопросов, относящихся к здоровью каждого пациента в отдельности. Мои родители
даже начинали беспокоиться, во сколько им обойдется такое внимательное лечение;
брать за каждый визит он отказался и сказал, что счет будет прислан к концу
всего курса лечения. Счет этот оказался настолько смехотворно маленьким, что моя
мать в себя не могла прийти от удивления, говоря, что несколько визитов нашего
ковенского доктора дороже, чем все шесть недель докторского наблюдения в
Эльстере.
Моим самым любимым временем дня в Эльстере был вечер, когда так приятно было
сидеть на нашем балконе. Вилла лежала поодаль от парка, откуда еле-еле долетали
звуки музыки, потом она стихала, и через некоторое время раздавалась песня
почтальона, трубившего в свой рог. Вскоре показывался и он сам на длинной желтой
тележке.
Так поэтичны были мелодии, разносящиеся в тихом воздухе, и такой стариной веяло
от самого почтальона и его резвой лошадки, что душа переносилась в давно
исчезнувшую Германию Гёте, {112} целомудренно-вдумчивую и полную поэзии.
За темным сосновым лесом торжественно опускалось солнце, звуки рога умирали
вдали, и мы шли спать, умиротворенные, спокойные и счастливые.
Этой жизни дней через десять был неожиданно положен конец. Пришла телеграмма от
министра внутренних дел, Плеве, только что сменившего убитого революционерами
Сипягина, вызывающая пага срочно в Петербург.
Не только мы, дети, но и наши родители настолько сроднились с Ковной, так был
чужд какого-нибудь карьеризма мой отец, что все мы себе голову ломали над тем,
что мог бы значить подобный вызов, не представляя себе, что речь шла о новом
назначении. Грустно простились мы с папá и остались одни в Эльстере, теряясь в
догадках и надеясь вскоре увидать отца снова с нами. Отъезд папá был особенно
грустен из-за прекращения столь удачно начавшегося лечения.
Дня через три всё выяснялось получением телеграммы от папá с сообщением, что он
назначен губернатором в Гродну. В той же телеграмме папá сообщал, что едет прямо
в Гродну и в Эльстер больше не вернется.
Узнав всё это, я горько расплакалась: не жить больше в Ковне, которую, когда я
там была, я особенно не ценила и не любила, показалось мне вдруг ужасным, и я
слышать ничего не хотела ни о Гродне, ни о новых учителях.
Кончив курс лечения и пробыв еще в Эльстере срок, назначенный Бехлером, мы
вернулись в августе в Колноберже.
От папá из Гродны получались довольные письма. С грустью простившись со своими
сослуживцами в Ковне и утешаясь мыслью, что многих он будет видеть в Колноберже
во время отпусков, он бодро приступил к новой работе. Письма его дышали
энергией, были {113} полны интереса к новому делу и, к счастью, ему очень
понравились его ближайшие сотрудники и подчиненные.
Предводителем дворянства был П. В. Веревкин, друг юности папá, что ему было
особенно приятно. Сошелся он во взглядах и с вице-губернатором Лишиным и был
очень доволен работой своего правителя канцелярии, князя А. В. Оболенского, и
своими чиновниками особых поручений, между которыми особенно выделял Вейса, и о
котором в каждом почти письме говорил, что редко приходится встречать человека,
столь глубоко порядочного и с такой чистой душой.
Мамá съездила в Гродну на несколько дней, распределить комнаты, дать указания
для устройства дома и вернулась в Колноберже в полном восторге от нового
местожительства.
Папá приезжал провести свой отпуск, очень короткий в этот год, в Колноберже и
всё время, проведенное там, посвятил хозяйству.
Помню, как один из наших соседей, глядя издали с мамá на моего отца, который
оживленно обсуждал с Штраухманом какие-то хозяйственные вопросы, сказал:
— Петр Аркадьевич, не губернаторское это дело!
На это папá весело отозвался:
— Не губернаторское, а помещичье, значит важное и нужное.
{114}
К оглавлению
{00} - № страниц, редакционные примечания даны
курсивом.
| Когда читаешь воспоминания Марии Бок о посещении шикарной виллы с
немецким персоналом, то невольно хочется самому попробовать посетить
такую же. Но куда там - вилла за границей слишком дорога для кошелька
даже вполне состоятельных жителей нашей страны. Однако загляните на сайт http://worldvillas.ru/italy/region/17/ и
вы узнаеете, что, оказывается (!),
виллу можно не покупать, а взять в аренду. Там же узнаете все
подробности об условиях. |
Далее читайте:
Столыпин Петр
Аркадьевич (биографические материалы).
Россия
в первые годы XX века (хронологическая таблица).
Вадим Кожинов. Россия век XX (1901 - 1939).
Глава 3. Неправедный суд.
|
