Л.Г. Дейч

1926 г.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Л.Г. Дейч

Священник Георгий Гапон

[Послесловия]

* * *

На этом кончаются мои личные воспоминания о Гапоне. По приезде в конце октября в Петербург я не пошел разыскивать его по данному им адресу, так как в первое время был захвачен происходившими тогда крупными политическими событиями, а затем стали до меня доходить неблагоприятные слухи о деятельности Гапона. Сообщали, что он восстает против «крайностей» как социалистических партий, так и «Совета рабочих депутатов», что он добивается восстановления «Рабочего Союза» с его одиннадцатью отделами, против чего высказывался не только исполнительный комитет названного Совета, но также большинство недавних его приверженцев-гапоновцев, и, тем не менее, он продолжал добиваться открытия отделов. Для этого, говорили, Гапон обратился за содействием к всемогущему тогда председателю Совета Министров графу С. Ю. Витте, который согласился выдать ему 30 000 руб. для возмещения причиненных закрытием отделов в январе убытков.

Немногими его приверженцами было созвано в Соляном Городке собрание, на которое пришло незначительное количество, к тому же наиболее серых, несознательных рабочих. Выступив под чужим именем, Гапон нападал на социалистов и «Совет рабочих депутатов» за их крайности и призывал к умеренности, постепенности. Но даже эта серая аудитория очень холодно отнеслась к его призывам. Лишь после окончания этого собрания было сообщено, что говоривший — «отец Георгий Гапон».

По оказанному ему собравшимися приему, он, по-видимому, понял, что ему не под силу бороться с «Советом рабочих депутатов» и с примыкавшими к последнему представителями социалистических партий.

Вскоре после этого митинга, в отделе «Хроника» некоторых столичных газет, можно было прочесть извещение о том, что бывший священник Гапон выехал за границу. Как потом выяснилось, на эту поездку заставил его согласиться сам премьер гр. Витте, выдавший ему для этого 1000 руб. и заграничный паспорт на вымышленное имя. Трудно сказать, какую цель преследовал этот государственный муж, выпроваживая напроказившего попа за границу.

Прибыв в начале декабря 1905 г. в Париж, Гапон поместил в бульварной газете «Matin» интервью, в котором резко нападал на русских социалистов и, наоборот, очень сочувственно отзывался о премьере гр. Витте. Увидев затем, что это его выступление произвело на многих крайне неблагоприятное впечатление, он поспешил загладить его, для чего отправил в «Humanite» письмо, в котором старался доказать, что, в сущности, он не перестал стоять за защиту интересов «угнетенных», «обездоленных» масс, но он не желает только, чтобы «проливалась братская кровь».

«Великий русский народ, — писал он там, — еще не готов к освобождению путем вооруженного восстания». В толкании трудящихся масс к последнему он видел «пагубную для дела революции тактическую ошибку» его «самоотверженных товарищей-революционеров».

Хотя в этом письме Гапон уже называл гр. Витте человеком «с лисьим хвостом», но тут же он признавал премьера «прогрессивным, умным человеком», которого следует, мол, «использовать». Далее Гапон заявлял, что он вовсе не против социалистических идей, а лишь против отсутствующих у крайних чутья, настоящей жалости к пролетариату и т. п.

«Не следует подвергать его стачками нищете, преждевременным введением восьмичасового рабочего дня выбрасыванию тысяч на улицы. Народ много голодал, бедствовал, умирал, — пора ему отдохнуть».

Это письмо вызвало у многих полное недоумение. Прожив затем некоторое время за границей и отдав дань разным низменным развлечениям, этот печальник о голодающем пролетариате в январе 1906 г. вернулся в Петербург.

Там он обратился к Министру Внутренних Дел Дурново с покаянным письмом, в котором, между прочим, сообщал, что «разочаровался в партиях», «понял свою ошибку» и «открыто сознался в ней».

Между тем дошедшее через печать известие о полученных им от премьера деньгах вызвало среди рабочих сильный переполох. Гапон неловко оправдывался и уклонился от им же предложенного «суда чести». Так тянулось до середины апреля 1906 г., когда совершенно неожиданно распространился казавшийся невероятным, неправдоподобным слух, будто всемирно прославленный, самоотверженный защитник народных интересов, шедший с открытой грудью впереди стотысячной массы на верную смерть, убит его же приверженцами, как низкий предатель, провокатор.

Нетрудно себе представить, какое повсюду недоумение и переполох вызвало это сообщение. Между тем в течение довольно продолжительного времени не появлялось от революционных партий разъяснений этого ужасного происшествия, — только сотрудники «Нового Времени» пускали слух, будто агент полиции, инженер П. Рутенберг убил Гапона по личным мотивам, что, конечно, вызвало большое возмущение. Лишь много времени спустя появились подробные рассказы Рутенберга и непосредственных участников убийства Гапона. Передам с их слов суть этого ужасного происшествия.

* * *

По возвращению осенью 1905 г. в Петербург Гапон возобновил свои старые отношения с инженером П. Рутенбергом, которого считал самым близким, вернее — единственным своим другом среди партийных деятелей. Чуть не с первой встречи Гапон вызвал у Рутенберга недоумение некоторыми своими неясными, загадочными заявлениями и намеками. Затем, после вторичного возвращения из-за границы в начале 1906 г., вновь разыскав Рутенберга, Гапон с некоторыми оговорками, путаясь и противореча себе, в конце концов сообщил ему, что он завязал сношения с вице-директором департамента полиции, известным Рачковским, который предлагает по 25 000 р. за выдачу каждого крупного террористического акта, совершенного боевой организацией эс-эров. Предполагая, что Рутенберг принадлежит к членам этого отряда, Гапон начал его убеждать, чтобы он согласился свидеться с Рачковским и переговорить с ним. Рутенберг сделал вид, что колеблется, и поспешил передать все им услышанное членам ЦК эс-эров — Азефу и Чернову. Они посоветовали ему прикинуться склоняющимся на это предложение, а затем устроить так, чтобы можно было расправиться одновременно с Гапоном и Рачковским, так как только в этом случае, — полагали они, — многие продолжающие высоко ставить бывшего священника Гапона поверят, что он действительно стал предателем. Но когда сделанная попытка свидеться с Рачковским в ресторане не увенчалась успехом, — последний не явился на свидание, — Рутенберг решил разделаться с одним только бывшим священником, о чем через Азефа предупредил ЦК эс-эров.

Для осуществления этого намерения Рутенберг обратился к знакомым ему рабочим. Так как многие сомневались в верности его сообщения о предательстве Гапона, то Рутенберг предложил некоторым присутствовать незаметно при его беседе с бывшим священником. Трое рабочих выразили на это свое согласие.

В условленное время, в сумерках 28 марта (10 апр. н. с.) Гапон приехал в Озерки. Встретив его на станции, Рутенберг привел его на специально для этого свидания снятую им дачу, где в одной из комнат уже поместились трое рабочих.

По рассказу Рутенберга, Гапон, думая, что они одни, и никто их не может услышать, был цинично откровенен. Он стал подробно доказывать Рутенбергу, что он должен открыть Рачковскому подготовляющийся террористический акт, что 25 000 р. большие деньги и если из-за этого погибнут участники покушения, то это не беда, — «где лес рубят, там щепки летят».

Долго говорил Гапон, всячески стараясь убедить Рутенберга «перестать тянуть канитель», бросить сомнения, положиться на обещание Рачковского, который «вполне порядочный человек» и сдержит свое обещание.

Как подробно рассказывал мне недавно самый молодой из слышавших эту беседу рабочих, — назову его Степаном, — их страшно томил этот казавшийся им неимоверно долгим спор Гапона с Рутенбергом. Для них давно уже вполне выяснилась возмутительная роль Гапона, и они хотели бы уже выйти из засады, но Рутенберг все не открывал их двери, запертой на замок снаружи. Между тем состояние их было ужасно тяжелым.

— Не могу передать, какое отвратительное состояние ожидать с минуты на минуту, что вот придется убивать человека, — сказал т. Степан, и лицо его ясно передало даже теперь, по прошествии ровно 20 лет, как тяжело ему вспоминать то время.

— Минуты буквально казались часами, — продолжал он. — Представьте себе наше положение. Среди нас, рабочих эс-эров, были «боевые дружины», или «пятерки», над каждой из которых стоял «организатор», сносившийся только с другим таким же организатором, а мы, рядовые члены, знали лишь свою пятерку. Вот однажды наш организатор, собрав нас, сообщил, что поп Гапон стал предателем, что он выдал т. Мартына, — это был псевдоним П. Рутенберга, продался охранке и теперь орудует вместе с главными воротилами полиции — Рачковским и Курловым. Поэтому надо его убить, а заодно и двух последних прихватить. Вся наша пятерка выразила на это готовность. Организатор нам сообщил, что надо отправиться в Озерки, по Финляндской железной дороге, на такую-то дачу, куда должен прибыть Гапон со своими новыми «товарищами». Так как мы предположили, что их, наверное, будет сопровождать большая свора сыщиков, филеров, то мы решили, что двое из нас должны с вокзала следить за приезжими. Но когда поезд пришел, то оказалось, что приехал только Гапон и что никто за ним не следил 3).

Подходя к даче, расположенной вблизи речки или озера, мы трое увидели крестьян, коловших лед для набивания ледников. Это обстоятельство заставило нас сильно задуматься насчет предстоявшего нам способа расправы с тремя охранниками, — мы тогда еще не знали, что Гапон один приедет. Дело в том, что у каждого из нас был браунинг; стрелять же в виду работавших вблизи на озере крестьян, мы считали очень опасным, между тем никакого другого оружия мы не припасли. Но делать было нечего.

Рутенберг указал нам в верхнем этаже маленькую комнатку за тоненькой деревянной перегородкой, где запер нас снаружи, потом пошел встречать Гапона.

Мы стали закусывать принесенными нами припасами, —  хлебом, колбасой.

Затем услышали шаги по лестнице, и рядом с нашей комнаткой уселись. Мы услыхали голос Гапона: он стал уговаривать т. Мартына согласиться за 25 000 р. выдать одно покушение, а за два может получить 50 000 руб. и 100 000 за четыре. Он говорил так нагло, нахально, что ушам своим мы не верили. Для нас вскоре стало несомненно, что Гапон стал изменником, что он продался тайной полиции.

Нам очень хотелось тотчас же выйти, но Рутенберг почему-то не открывал двери, как было условлено, а все продолжал то задавать Гапону вопросы, то высказывать ему свои сомнения и опасения насчет выдачи товарищей, которых потом повесят. Нас разбирало нетерпение. И такое тяжелое у нас было состояние, что и теперь вспоминать неприятно. Сидим мы все взаперти, не шелохнемся, ни кашлянуть, ни чихнуть нельзя, — малейший шорох слышен. И вдруг Рутенберг с Гапоном поднялись и ушли. Мы не знали, что это значило. Много времени спустя они вернулись, и Рутенберг наконец нас впустил 4).

Среди нас был молотобоец Павел 5), высокий, жилистый парень. Он лично знал Гапона. «А, вот ты каков!» — воскликнул он и бросился на Гапона.

Тот стал на колени и начал просить: «Товарищи, братцы. Не верьте тому, что слышали. Я по-прежнему за вас, у меня своя идея» и пр., — всего не припомню, что он нам и мы ему говорили.

Такое было состояние, что невозможно передать: скверная вещь убивать, хотя бы изменника. Не хочется вспоминать. Никогда никому не рассказываю этого дела. Вот только вам пришлось, — сказал Степан.

Голос и выражение его лица вполне подтверждали, что ему, действительно, неприятно вспоминать последовавшую затем ужасную сцену, которую, после небольшой паузы, он все же, хотя и лаконично, передал.

Павел, повалив Гапона, стал его душить своими железными руками. Но Гапон извернулся и в свою очередь подмял под себя Павла; на помощь к нему бросился Сергей, — Гапон и его повалил: он обнаружил неимоверную ловкость и силу, — прямо атлет. Тогда я схватил веревку, которую, видимо, оставил дворник, когда принес дрова, и закинул петлю на шею Гапона. После этого мы потянули его в переднюю, где повесили на вбитый над вешалкой крюк.

На мой вопрос, стоило ли, по его мнению, убивать Гапона, т. Степан после паузы сказал, что, в сущности, не стоило и что он потом жалел, зачем принял в этом участие, но он был молод, — ему не было еще 20 лет, — к тому же, раз «пятерка» решила, нельзя было отказываться.

Расправившись с несчастным Гапоном, рабочие обыскали его, затем забрали все бывшее в его карманах и ушли, закрыв дачу, а ключ от выходной двери бросили в прорубь. Ни на кого из них не пало подозрение, и имена их, как участников этого убийства, остались неизвестными. Возвратимся к Рутенбергу.

* * *

За исключением указанного выше ошибочного предположения, будто Гапон привез с собою в Озерки шпиков, в его записках об этом убийстве нет никаких разногласий с приведенным мною рассказом непосредственного и вполне правдивого бывшего участника этого печального дела.

По собственному признанию Рутенберга, как только рабочие набросились на Гапона, он сошел вниз и все время оставался в стеклянной веранде. Затем он отправился с докладом об этом в Ц. К. своей партии, т. е. к Азефу, с которым он все время вел переговоры о предложении Гапона и о том, как с ним расправиться. На его замечание, что Ц. К., конечно, поспешит объявить это убийство, как совершенное по его постановлению, Азеф заявил, что Ц. К. этого не сделает, так как он, Рутенберг, должен был убить Гапона вместе с Рачковским. Это заявление до глубины души возмутило Рутенберга, — он очутился в отчаянном положении: раз Ц. К. не признает этого дела своим, то выходило, что он, как было уже многим известно, вел через Гапона какие-то предосудительные переговоры с шефом тайной полиции Рачковским, а затем по собственному побуждению убил своего недавнего приятеля, следовательно, из-за каких-то личных мотивов.

Не буду передавать всех дальнейших перипетий возникшей у Рутенберга очень долгой тяжбы с высшими представителями своей партии. Скажу лишь, что ему пришлось из-за этого пережить мучительные испытания, в чем были виновны, наряду с преследовавшим свои личные цели Азефом, также Чернов и старый Натансон. Последний тогда заявил Рутенбергу: «Пока я жив, это дело не будет признано совершенным по решению Ц. К.».

Ему «отказали в следствии и суде» над ним, несмотря на его «категорическое заявление, что дело это было совершено партийными людьми, считавшими, что приводили в исполнение приговор Ц. К.».

До какого ужасного душевного состояния он был доведен этой длившейся несколько лет тяжбой, может отчасти показать следующее его признание.

«Только глубокое убеждение в неправоте Ц. К., невозможность признать свое бессилие в борьбе с ним, опасение набросить тень, дать повод усомниться в виновности Гапона, удерживали меня от не раз соблазнявшего меня легкого разрешения моего безвыходного положения — самоубийства. Не раз за это время я убеждался, что бывает труднее жить, чем умереть».

Еще спустя три года после убийства Гапона и после разоблачения Азефа как провокатора, Рутенберг все же не добился от своего «начальства» прямого признания, что он действовал по поручению Ц. К. партии.

* * *

В заключение своих записок Рутенберг дает общую характеристику Гапона и объяснение его измены, что считаю небезынтересным воспроизвести.

«Гапон был человек талантливый, но невежественный; честолюбивый, властолюбивый, хитрый, легко возбудимый и легко поддающийся всякому влиянию... В начале 1905 года за границей он был искренно предан интересам народа, но революционное подполье, по необходимости узкое в своей деятельности, не могло дать удовлетворения ему, пережившему 9-е января, организованное при его участии, руководстве и под его именем».

С этим нельзя не согласиться, но Рутенберг далеко не прав, когда затем приписывает «заграничной интеллигенции» вину в том, что она «не сумела (курсив его) оказать на него то моральное давление, дать ему то моральное воспитание, выдержку и знания, которых ему так недоставало».

Выходит, будто все мы, тогдашние эмигранты-интеллигенты, виновны в падении Гапона. Но ведь по прошествии всего двух дней, по приезде в Женеву, Гапон очутился среди эс-эров, — в частности под руководством П. Рутенберга, занявшегося, сообща с другими, его «моральным воспитанием». Почему же он взваливает на «заграничную интеллигенцию» вину за плохие результаты своего и своих единомышленников «воздействия на Гапона»? Кто, как не эс-эры, во главе с ним, помчавшимся вслед за Гапоном за границу, содействовали развитию у последнего «демагогической» натуры? Кто развивал в нем «жажду к славе», «льстил его самомнению», внушал ему убеждение в предстоящей ему «исключительной исторической роли», представлял его виднейшим европейским политическим деятелем и т. д. Конечно, не социал-демократы, — следовательно, нельзя говорить о вине вообще «заграничной интеллигенции». Как известно, Плеханов и мы, его друзья, наоборот, прямо указывали Гапону, а также кое-кому из его руководителей эс-эров на дурное влияние, оказываемое на него эс-эрами, ввиду его неразвитости и неустойчивости; как я уже выше упомянул, это ему очень не нравилось, так как он уже привык к расточаемой вокруг него эс-эрами лести.

Таким образом, вместо прямого признания, что они, эс-эры, и он сам в их числе, в значительной степени виновны в дурных последствиях от плохого их руководства Гапоном за границей, Рутенберг взвалил вину на «заграничную интеллигенцию». Это, как известно, называется с больной головы на здоровую.

Имеются еще и другие неправильности в заключительных страницах исповеди Рутенберга. Так он пишет:

«Гапониада в той части, в которой я к ней оказался причастным, состоит из двух совершенно отличных друг от друга дел: а) предательства и смерти Гапона и б) роли ЦКПСР в этом деле».

Это не полно: он здесь умалчивает о том, что задолго до предательства Гапона он же «оказался причастным» и, как известно, в довольно сильной степени, к вовлечению этого тогда «героя» в партию эс-эров, а также и в создании ему за границей апофеоза.

Нельзя поэтому признать, что роль Рутенберга в Гапониаде безукоризненна: будучи спасителем Гапона 9-го января, он же, всего год и два месяца спустя, взялся организовать его убийство, исполняя волю гнусного провокатора Азефа. В качестве предателя Гапон ни для кого не был опасен, поэтому достаточно было опубликовать о том, что он продался полиции. Его можно было пощадить, в особенности ввиду несомненных его заслуг в январе 1905 г.

Конец Гапона вызывает к нему презрение и отвращение. Трудно помириться с мыслью, что этот, столь стремительно поднявшийся на неимоверную высоту человек, так быстро и низко пал. Долю вины в последнем, как мы видели, Рутенберг пожелал взвалить на «заграничную интеллигенцию», но в действительности она целиком принадлежит ему и его товарищам. Если даже судить только на основании его собственной исповеди, надо признать, что в его поведении было немало авантюризма, но он, конечно, этого совсем не замечает.

Как бы то ни было, крайне досадно, что так гнусно закончилась «гапониада», — этот своеобразный эпизод в нашем рабочем движении, подобный которому едва ли можно указать в истории какой-либо другой цивилизованной страны.

Примечания автора

3) В своих записках «Убийство Гапона» Рутенберг пишет, будто Гапон приехал в сопровождении филеров; следовательно, своих же соучастников принял он за них.

4) В своих записках Рутенберг сообщает, что Гапон захотел пойти в уборную, и по дороге туда он наткнулся на скрывавшегося товарища, игравшего роль «слуги» его на даче. Гапон страшно испугался его, стал кричать: «он нас подслушал, — его надо убить». Тогда Рутенберг вернулся и открыл дверь комнаты, в которой находились рабочие.

5) Ввиду желания т. Степана я употребляю вымышленные имена, но он назвал мне их подлинные фамилии и имена.

Вернуться к оглавлению

Л.Г. Дейч. Священник Георгий Гапон. Из книги: Провокаторы и террор. Тула, 1926 г.

Далее читайте:

Дейч Лев Григорьевич (1855-1941), биографические материалы об авторе книги.

Гапон Георгий Аполлонович (1870-1906), биографические материалы о герое книги.

Гапон Георгий. История моей жизни. «Книга», Москва, 1990. (Вы можете стаже скачать файл в формате .FB2 для электронных книг - gapon-georgij_gapon.zip).

Карелин А. Е. Девятое января и Гапон. Воспоминания. Записано со слов А. Е. Карелина. «Красная летопись», Петроград, 1922 год,  № 1.

С.А. Ан-ский. Мое знакомство с Г. Гапоном. С. А. Ан-ский (Семен Акимович Раппопорт). Собрание сочинений. Книгоиздательское Товарищество "Просвещение". С.-Петербург, 1911-1913, том 5. Из заграничных встреч.

Л. Г. Дейч. Священник Георгий Гапон. Из книги: Провокаторы и террор. Тула, 1926 г.

Рутенберг П.М. Убийство Гапона. Ленинград. 1925.

Чернов В.М. Личные воспоминания о Г.Гапоне.

Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков. 1928 г. Часть II Глава I. Покушение на Дубасова и Дурново. XI. (О Гапоне).

Спиридович А. И. «Революционное движение в России». Выпуск 1-й, «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия». С.-Петербург. 1914 г. Типография Штаба Отдельного Корпуса Жандармов. V. 1905 год. Гапоновское движение и его последствия. Третий партийный съезд. Конференция меньшевиков.

Маклаков В.А. Из воспоминаний. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк 1954.  Глава двенадцатая.

Герасимов А.В. На лезвии с террористами. Воспоминания руководителей охранных отделений Вступ. статья, подгот. текста и коммент. З.И. Перегудовой. Т. 2. - М.: Новое литературное обозрение, 2004. Глава 4. Герой «Красного воскресенья».

Э. Хлысталов Правда о священнике Гапоне "Слово"№ 4' 2002

Ф. Лурье Гапон и Зубатов.

Петиция рабочих и жителей Петербурга для подачи царю Николаю II, 9 января 1905 г.

Революция в России 1905 - 1907 (хронологическая таблица).

Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель).

Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС