Д.И. Луковская, С.С.Гречишкин, В.И. Морозов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ХРОНОС:

Родственные проекты:

С.С. Гречишкин, Д.И. Луковская, В.И. Морозов

МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ СПЕРАНСКИЙ

(материалы к научной биографии)

Глава I. Эпохи Екатерины Великой и Павла I.

Михайло (Михайла) Сперанский родился 1 января 1772 года в селе Черкутине (редко пишут: Черкватино) Владимирской губернии, стоящем на берегу речки Тунгары - притока Ворши - в сорока верстах от губернского центра. Год рождения правоведа установлен его скрупулезным и вдумчивым биографом по "исповедным росписям" Владимирской консистории (метрическое свидетельство не сохранилось).[1]

Сам реформатор полагал, что появился на свет годом ранее (это зафиксировано в его краткой "мемории" "Епохи (так !) М. Сперанского": "Родился 1-го генв/аря/ 1771 года".[2] Младенческий крик раздался в семье почтенного настоятеля черкутинской церкви, чей священнический род чуть ли не на протяжении двух столетий "окормлял" деревенских жителей родовой вотчины рода Салтыковых, и его супруги Прасковьи Федоровны.

Итак, будущий потомственный дворянин, граф Российской империи, соратник и "наперсник" императоров, сановник-"олимпиец" родился в простой избе, отличавшейся от прочих разве что размерами, некоторой ухоженностью и атмосферой относительного достатка. Биографы Сперанского не обратили внимания на то обстоятельство, что отец Миши не был рядовым священником, единственным источником доходов которого являлись церковные "требы", заказываемые селянами и оплачиваемые преимущественно продуктами, и примитивное крестьянское хозяйство. Михаил Васильевич являлся "благочинным", т.е. административно-судебным лицом, осуществлявшим надзор за духовенством своего округа, имевшим право разрешения споров между духовными лицами, между ними и прихожанами. Любопытно, что в ту эпоху "благочинный" выдавал подопечным священникам специальные разрешения отлучаться от прихода на расстояние, превышающее 25 верст (всегда на Руси было мало воли...). Разумеется, "благочинный" получал и твердое жалование от государства.

Священник М.Ф.Третьяков, женатый на младшей сестре Сперанского Марфе (старшая - Мария), унаследовавший (через брак с ней) приход тестя, приводит в письме к своему единоутробному брату Аркадию, архиепископу Пермскому и Верхотурскому от 25 ноября 1846 г. (вопреки ощутимо елейной интонации) уникальные сведения о родителях, деде и детских годах своего знаменитого родственника:

"Родитель графа действительно муж был сановитый и по тогдашнему времени, хотя в Семинарии не обучался, но был Благочинный много годов и в ведомстве у него значилось 40 сел. По старости своей должность благочинненскую за два года сдал, до уступления мне священнической деятельности. Четырехлетнее его со мной прожитие совершенно доказало его добродетели и совершенство благочестивых поступков - не пропускал он службы, будучи заштатным, ходил в церковь, пел на клиросе по способности голоса и сведения пения. И при старости был краса Церкви - благовидный, благоговейный, смиренный по времени, редкий священник.

А что принадлежит до родительницы графа М/ихаила/ М/ихайловича/ я добродетельной ее жизни достойно описать не могу, в продолжение 27-ми лет со мною ее прожития не заметив ней ничего, кроме благословенных трудов и неутомимого занятия в хозяйстве; а паче всего хождения в церковь Божию на молитву, не пропускала она дня. Стужа, грязь, разные погоды не удерживали ее - она всегда ходила с верой, любовью и твердым упованием во всем на Благость Божию. Из редких редкая мать детям - бабушка внучатам - друг мужу - хозяйка дома - странноприимн/а/я - гостеприимная, со всеми с чистою любовью обращалась - лести и коварства не имела. Охотница была посещать святые места угодников Божиих.

По рождении графа М/ихаила/ М/ихайловича/ особенный обет имела сходить в Ростов для поклонения Св. Димитрию, по откормлении млеком своим оставила младенца М/ихаила/ М/ихайловича/ на руках няньки, а сама отправилась в путь для поклонения Св. Димитрию с твердою надеждою на благость Божию. Ходила в Троицу к преподобному Сергию - и в Суздаль - редкая весна у нее проходила, чтобы куда-либо не сходила на поклонение до самой престарелости. Всегда пешком и в самом одеянии простом и воздержании от пищи - жизнь христианки провела и кончина христианская. Апреля 24 дня при восхождении Солнца последние ее слова мне были сказаны: "Федорович! Поранее отслужи обедню и меня причасти, может, в последний раз. Что исполнилось - действительно - 24-е число кончина ее. [3]

Граф М/ихаил/ М/ихайлович/ между великими его доблестями - могу Вас известить слышанное от няньки его девицы Елены Петровой Синицыной, которая еще жива, следующее /так !/. В младенчестве еще бывши, М/ихаил/ М/ихайлович/ провожал деда своего свящ/енника/ Василья Михайлова лишеннаго зрения в церковь для слушания Литургии до самого вступления в Семинарию, а сам М/ихаил/ М/ихайлович/ читал Часы и Апостол, не могши держать в руках книги - клали на Аналой, а под ноги скамью. Буде же младенец М/ихаил/ М/ихайлович/ в чем ошибется или не противу силы скажет - слепой дед, услышав, поправит. Последние слова я сам слышал от М/ихаила/ М/ихайловича/ при первом моем свидании с ним в Черкутине между прочими родственными разговорами. Он изволил сказать мне: "Жалею, что вы, М/ихаил/ Ф/едорович/ не знали дедушки моего В/асилия/ М/ихайловича/, который имел строгий характер. Случалось неоднократно, когда я был в малолетстве и, в церкви читавши, в чем ошибусь, он не утерпит, в ту же минуту мою ошибку поправит. Спасибо ему, все его наставления помню"".[4]

Сперанский по рождению принадлежал ко второму (после первого - дворянства) привилегированному сословию Российской Империи - духовенству, которое в количественном отношении составляло четверть процента населения империи. Дворянство и духовенство именовались "неподатными" сословиями, низшие сословия облагались разнообразными налогами (податями). Православное духовенство тогда (как и сейчас) делилось на "черное" и "белое". Представители "черного" духовенства (монашествующие, высшие церковные иерархи-архиереи) уходили из "мира", не имели семьи, собственности, поэтому особый социальный слой, о котором идет речь, образовывали лица, причислявшиеся к "белому" духовенству: протоиереи, протопресвитеры, иереи, протодиаконы, диаконы, псаломщики, пономари, причетники (и их жены, вдовы, дети, внуки).

В XVIII - начале XIX вв. это сословие характеризовалось особой замкнутостью: государство никоим образом не поощряло приток новых членов (как из высшего, так и из низших сословий). Существовал жесткий обычай (впрочем, никак не формализованный): наследование церковных приходов, когда священником обязательно становился либо сын, либо зять ушедшего на "покой" иерея. Духовенство могло владеть недвижимостью (с запретом устраивать в домах питейные заведения) и землей без крепостных (исключение делалось для священников-дворян, принявших сан, а также награжденных орденами). Духовенству запрещалось заниматься коммерческой деятельностью, посещать увеселительные заведения, играть в карты и т.д. Потомки священнослужителей наследовали их сословную принадлежность.[5]

Главная привилегия духовенства заключалась в том, что сыновья священников (помимо освобождения от подушной подати, рекрутской повинности, телесных наказаний) могли учиться в относительно многочисленных духовных училищах (семинариях и академиях), получать систематическое образование (не только по богословским дисциплинам, программа была достаточно широка). Напомним, что в XVIII в. на всю Россию было пять светских учебных заведений: два университета (в Санкт-Петербурге - с 1725 г. - через несколько десятилетий практически прекратил существование, в Москве - с 1755 г.) и три гимназии (в столицах и в Казани). Частное образование (преподаватели-иностранцы, пансионы) было в зачаточном состоянии и не отличалось высоким уровнем.

В годы юности Сперанского уволиться из духовного ведомства было весьма затруднительно. [6] Выход существовал один: поступление на гражданскую службу (процедура была существенно упрощена лишь в царствование Александра I). Несколько десятилетий спустя "поповские сыны" (Сперанский - первая звезда в блестящей плеяде) мощно обогатили, расцветили, реформировали русскую науку, культуру, литературу, искусство. Однако в свою эпоху Сперанский был редким исключением...

Вернемся к детству нашего героя. Деревенское житие маленького Миши было благостным и безмятежным. До Черкутина с огромным запозданием долетали лишь отзвуки грозы русско-турецкой войны 1768 - 1774 годов и крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева. Ребенок отличался исключительной религиозностью, слабой физической силой, хрупким здоровьем (мальчик вырос лишь после 15-ти лет, догнав и перегнав своих сверстников, но до конца дней сохранил болезненно-белый цвет лица). Очень рано овладев грамотой, Миша прочитал все печатные и рукописные книги, хранившиеся в священническом доме из поколения в поколение (разумеется, мирских практически не было). Миша избегал подвижных и шумных игр с деревенскими ровесниками, предпочитая вдумчивое чтение Библии, житий святых, церковных сказаний. Отец, видимо, не уделял мальчику особого внимания в отличие от деда и матери, благодарную память о которых тот хранил всю жизнь.[7]

Мальчику было шесть лет, когда в его жизни произошло событие, оказавшее провиденциальное влияние на дальнейшую жизнь: летом в Черкутино приехали владелец поместья Николай Иванович Салтыков (1736-1816; граф - с сентября 1796, светлейший князь - с 30 августа 1816 г.) и протоиерей Андрей Афанасьевич Самборский (1740 - по другим сведениям - 1732 - 1815). Помещик (в молодости боевой генерал) был тогда гофмейстером двора наследника престола Павла Петровича, позже стал главным воспитателем великих князей Александра и Константина Павловичей (внуков Екатерины II). Священник в течение 18 лет служил настоятелем православного храма при русском посольстве в Лондоне, потом, в свою очередь, стал духовником и преподавателем английского языка у Александра и Константина. Все названные персонажи сыграют свою роль в жизни нашего героя.

Мог ли предположить екатерининский вельможа, который, конечно, не обратил никакого внимания на не по годам развитого сына своего сельского священника, что на закате жизни станет членом (с 1812 г. - председателем) придуманного и воплощенного тем в исторической реальности Государственного совета. Самборскому же мальчик очень полюбился, он познакомился с его родителями, играл с ним, носил на руках, в шутку приглашал в Петербург. Через много лет в доме покровительствовавшего ему Самборского Сперанский встретится со своей невестой.

Однако все это произойдет в далеком будущем... Пока же закончилось деревенское детство. В семь лет мальчика отдали во Владимирскую семинарию. Это было совсем не просто устроить. В легкости зачисления Миши сыграли существенную роль и положение отца (благочинный), и влиятельное знакомство (Самборский), и родственные связи (муж тетки Сперанского был диаконом (позже принял сан) при Владимирском архиерее.

В работе мы многократно упоминали фамилию нашего героя. Между тем она таит в себе некую загадку, ибо никакой родовой фамилии у Михаила просто не было (самый тривиальный случай у недворянина даже во второй половине XVIII века), т.е. и отец, и дед его не имели никакой фамилии в общепринятом современном смысле (Михайло, Михайлов сын; Михайло, Васильев сын; Василий, Михайлов сын). Фамилию Сперанский (от латинского глагола spero, sperare - уповать, надеяться - вспомним русскую "кальку" прославленной "семинарской" фамилии - Надеждины) мальчику придумал при зачислении муж его тетки Матвей Богословский (у него была фамилия, ибо он закончил ту же семинарию, а отец и дед Миши нигде не учились; кстати, своему сыну - ровеснику нашего героя - дьякон сочинил фамилию Делекторский).[8]

Некоторые мемуаристы и биографы без должных оснований утверждают, что родовой фамилией реформатора была Грамотин.[9] Версия о том, что настоящая фамилия Сперанского Третьяков, выдвинутая журналистом А.Г.Никитиным на основе документов, хранящихся в Отделе рукописей НРБ, не представляется нам достаточно аргументированной.[10] Увы, до семинарии у Михаила Михайловича никакой фамилии не было.[11]

Учась во Владимирской семинарии, Миша вначале жил у Боголюбовых, потом у своей двоюродной сестры Татьяны Матвеевны Смирновой (жены священника). Эта достойная женщина стала ему второй матерью, которую он никогда не забывал и в зрелые годы всячески поддерживал. Живя в родственной семье, наш семинарист был избавлен от ужасов бурсацкого уклада, который столь ярко описан в позднейшей литературе.

В 1780 г. государство троекратно увеличило финансирование семинарий и запретило не только телесные наказания, но и устные оскорбления воспитанников. Помимо языков (русского, латинского, древнегреческого) семинаристы штудировали реторику, математику, физику, философию и богословие. Конечно, методика обучения была схоластической, огромное количество текстов заучивалось наизусть.

У Миши был хороший голос, его приняли в архиерейский хор, однако он никогда не принимал участие в колядовании, когда певчие на Рождество и Пасху обходили частные дома, получая вознаграждение (медными деньгами и продуктами), разнообразившее их скудный рацион. Перейдя из грамматического в реторический класс, Сперанский обнаружил замечательные способности, оставаясь до конца курса первым учеником. Шел год за годом...

Став "студентом философии" (1787 г.), Сперанский, ранее удостоенный чести носить архиерейский посох, был взят в "келейники" к ректору (префекту) семинарии игумену Евгению (Романову). Духовный писатель, дед которого был однокашником Сперанского, записал слова предка: "Михаил Михайлович с детства имел любовь к чтению книг, и, когда представился ему удобный случай пользоваться достаточной по тому времени библиотекой префекта Владимирской семинарии - игумена Боголюбовской обители, отца Евгения, взявшего гениального юношу к себе в келейники, Сперанский со всем усердием предался любимому своему занятию. По приготовлении классных уроков он посвящал чтению целые вечера. Зная об этом, товарищи Михаила Михайловича, глубоко уважавшие его высокую личность, обращались к нему с усердными просьбами поделиться с ними богатством собираемых сведений. /.../ Следствием просьб товарищеских было то, что в курсе, где шел Сперанский, образовались собственные, ученические лекции".[12] Уникальный случай для бурсы...

Материально жизнь "студента" была чрезвычайно скудна: счет на мыло, одежду, чулки и т.д. шел буквально на копейки. Из кратких записей Сперанского за 1786-1787 гг. (годы очередной войны с Турцией, которая осознанно интересовала будущего государственного деятеля) явствует, что жалование от игумена он получал в размере 60 копеек в месяц.[13]

С 1787 года (с 15 лет) Сперанский начинает выступать с публичными проповедями в присутствии высших чинов епархии, что, разумеется, свидетельствует о необыкновенной одаренности юного студента. Соученик Сперанского И.П.Фаворский свидетельствовал через много десятилетий о том, что "во Владимирской семинарии товарищи прозвали его Спасовы Очи, потому что он все знал, все понимал, все видел, по их мнению".[14] Летом того же года Сперанский предпринял первое в своей жизни относительно далекое путешествие - в Москву, где встречался с А.А.Самборским, напомним, воспитателем внуков императрицы.[15]

В начале лета 1788 г. Владимирская семинария закрылась. Формально ее объединили с Суздальской и Переяславской, причем новое учебное заведение базировалось теперь в Суздале. Именно к этому времени относится первая (не зафиксированная исследователями) попытка Сперанского переменить судьбу, выйти из духовного сословия, получить светское образование 16 июня 1788 г. Сперанский пишет А.А.Самборскому из Владимира: "Особливая благосклонность, отцу моему в бытность вашу в селе Черкутине, равно и мне в Москве вами оказанная, возбуждает во мне смелость просить в настоящих моих обстоятельствах вашего вспомоществования.

В бывшей Владимирской семинарии окончил я философский курс. После вакации в Суздальской должен буду поступить в богословский класс; но мне желательно слушание богословия вместе с изучением французского языка и математическими заняться науками, коих в семинарии не преподают. /.../ Охота к познанию сих наук убеждает меня из духовного училища перейти в Московский университет, но я уверен совершенно, что архипастырь мой сему желанию моему исполниться не дозволит".[16] В конце письма семинарист умоляет столичного покровителя письменно походатайствовать перед церковным начальством об удовлетворении своих стремлений.

Реакция Самборского нам неизвестна. Выскажем осторожное предположение: церковный сановник, одинаково вхожий к враждовавшим императрице Екатерине II и цесаревичу Павлу, если и не смог помочь Сперанскому, мечтавшему, в частности, изучать новые языки, получить университетское образование (чаяния так и остались никогда не осуществленными), то способствовал переводу семинариста в "главную" столичную Александро-Невскую семинарию, организованную в том же 1788 г. путем слияния Санкт-Петербургской и Новгородской семинарий (с 18 декабря 1797 г. - академия). В Александро-Невской семинарии предполагалась подготовка будущих преподавателей для рядовых епархиальных духовных училищ, посему она укомплектовывалась лучшими провинциальными семинаристами.

Так или иначе, пробыв полтора года в Суздале пока оформлялись бумаги, с разрешения и благословения епископа Суздальского Виктора, "студенты школ богословия Михайло Сперанский, философии Вышеславский, в исполнение присланного из Святейшего Правительствующего Синода указа, отправлены /были/ в царствующий Санкт-Петербург для продолжения учения в Санкт-Петербургской семинарии /.../",[17] куда и добрались благополучно на "перекладных" в январе 1790 г., поступив на казенное содержание.

Начался новый этап в жизни нашего героя, которому как раз к этому времени минуло 18 лет.

В царствование Екатерины II в России чрезвычайно популярны были (в высшем слое) идеи европейского Просвещения. Сторонница просвещенного абсолютизма, поклонница Монтескье и Беккариа, переписывавшаяся с Вольтером и Дидро, императрица в духе времени уделяла значительное внимание образованию. В обновленной по монаршьей воле Александро-Невской семинарии главный упор (помимо собственно богословских дисциплин) был сделан на высшую математику, опытную физику, "новую" философию (включая творчество "богоборцев" Вольтера и Дидро) и на французский язык (международное средство общения интеллектуалов того времени). Во всех этих дисциплинах Сперанский быстро сделал блестящие успехи. Свободно овладев французским, он увлекся просветительской философией, что наложило несмываемый отпечаток на все его дальнейшее творчество.[18] И в мыслях, и в словах на бумаге студент отдавал щедрую дань столь модному тогда "вольтерьянству", о чем свидетельствует шуточное послание к нему в стихах его однокашника по Александро-Невской семинарии П.А.Словцова (начало 1790-х гг.):

"Но помни, что тому Фортуна изменяет,
Кто остроумием не вовремя блистает.
Не начинай играть Волтерова пером,
Читай Волтер ты, но /нрзб/ умом".[19]

Шутка ("Фортуна изменяет...") оказалась горьким пророчеством...

И в Александро-Невской семинарии Сперанский очень быстро выдвигается на первое место. Лучшему студенту (как и во Владимире) священноначалие доверило произносить проповеди. 8 октября 1791 г. в лаврском соборе Святой Троицы в присутствии знаменитого митрополита Гавриила (Петрова; 1730-1801; депутата от духовенства в прославленной екатерининской "Уложенной комиссии") произносит не учебную проповедь, а поразительно смелую (революционную по тем временам, обличительную, учительную) речь об "истинном и ложном просвещении". Юноша бесстрашно обращается якобы к "государям", а на самом деле к "венценосице" Екатерине II, прямо намекая на ее безудержный фаворитизм:[20]

"...есть ли ты не будешь на троне человек, есть ли сердце твое не познает обязательств человечества, есть ли не соделаешь ему любезными милость и мир, не низойдешь с престола для отрения слез последнего из твоих подданных; есть ли твои знания будут только пролагать пути твоему властолюбию; есть ли ты употребишь их только к тому, чтоб искуснее позлатить цепи рабства, чтоб неприметнее наложить их на человеков и чтоб уметь казать любовь к народу и из-под занавеси великодушия искуснее похищать его стяжание на прихоти твоего сластолюбия /так !/ и твоих любимцев, чтоб изгладить совершенно понятие свободы, чтоб сокровеннейшими путями провесть к себе все собственности твоих подданных, дать чувствовать им тяжесть твоея десницы и страхом уверить их, что ты более, нежели человек; тогда со всеми твоими дарованиями, со всем сим блеском ты будешь только счастливый злодей. Твои ласкатели внесут имя твое золотыми буквами в список умов величайших, но поздняя история черною кистию прибавит, что ты был тиран твоего отечества. Будь судья и наилучший правоведец, открой истинный разумов закон, выведи из существа дела их употребление, умей развязать узел дел наиболее соплетенных, найди самое тончайшее различие между пороком и пороком, между казнию и казнию, упражняйся чрез всю твою жизнь в истории человеческих заблуждений и пронырств, знай, каким образом согласить строгость с милосердием и в одном и том же преступлении наказать порок, отпустить неосторожность /.../".[21]

Удивительные слова (пять лет до кончины императрицы)! Бедный семинарист бесстрашно увещевает тиранов-злодеев, сотрясает троны, взывает к справедливым законам. Девятнадцатилетний юноша - несомненно знакомый с поразившей Европу книгой "О духе законов" Монтескье (1748 г.) - очерчивает пунктиром свое будущее блистательное поприще первого русского "законоведца". Пройдет совсем немного лет. Сперанский лицом к лицу начнет учить царей правовым истинам... Современному читателю процитированная проповедническая речь кажется архаично тяжеловесной, напомним, что она создана до "Писем русского путешественника" и "Бедной Лизы" Н.М.Карамзина, реформировавшего литературный язык. Для своей эпохи проповедь Сперанского - образец легкости и изящества стиля.

Успехи в учении, дарования и трудолюбие блестящего семинариста произвели на митрополита Гавриила такое впечатление, что (вопреки упорному нежеланию Сперанского принять монашество или священнический сан) владыка решает оставить юного "магистра" в Александро-Невской семинарии и поручить ему преподавание ряда учебных дисциплин.

Аппаратный маховик огромного государства вращался весьма быстро. 9 января 1792 г. митрополит обратился с "доношением" в синод:

"По присланному ко мне /в/ 1791 году июля от 14-го дня Ее Императорского Величества из Святейшего правительствующего Синода указу Невской семинарии математического класса учитель Никита Дмитриев произведен в парижской миссии во священника. Из обучающихся как в той, так и другой семинарии больше всех успел в сем, так и в философическом классе Владимирской семинарии семинарист Михайла Сперанский, который для оного класса в Невской семинарии весьма нужен к пользе семинаристов владимирских послужить; чего ради Святейший правительствующий Синод покорно прошу помянутого Михайлу Сперанского оставить в Санкт-Петербургской епархии и семинарии". [22]

Владыка был большим дипломатом, мотивируя намерение оставить Сперанского нуждами семинаристов, прибывших из Владимира. В тот же день синод рассмотрев "доношение" своего непременного участника, составил "приказание", уведомил о нем епископа Владимирского. [23]Члены синода поставили свои подписи 12 января. 16 января был подписан "Указ Ее Императорского Величества Самодержицы Всероссийския из Святейшего правительствующего Синода синодальному члену преосвященному Гавриилу, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому и архимандриту Троицкого Александро-Невского монастыря", где было четко сформулировано: "/.../ означенного семинариста Михайла Сперанского /.../ оставить в Санкт-Петербургской семинарии и епархии дозволить". [24]

Тяжела была машина абсолютистского государства: такой (в принципе) пустячный случай требовал личную разрешительную санкцию монархини. Все в тот же день Гавриил отправил в синод "репорт" (так !) о том, что указ Екатерины II "означенному семинаристу объявлен".[25] В очередной (не последний раз) решилась судьба Сперанского, началась преподавательская работа.[26]

9 мая 1792 г. двадцатилетний юноша был назначен учителем математики, с 19 августа ему было поручено (помимо математики) вести курсы физики и красноречия. Лекционные успехи Сперанского были столь велики, что 7 апреля 1795 г. он был утвержден дополнительно преподавателем философии и префектом столичной семинарии.[27] Неоднократно упоминавшийся П.А.Словцов вспоминал об этом периоде жизни нашего героя: "Он превосходил всех товарищей своего времени успехами в чистой математике, физике и философии и вместе с тем отличался целомудрием в мыслях, словах и чувствах. /.../ В 1794 году, помнится мне, нашел я его за Невтоном. В 1795 он сделан был преподавателем философии и два года он провел, кроме должностного класса, в критическом рассмотрении философских систем, начиная с Декарта, Локка, Лейбница и пр/очих/ до Кондильяка, тогда славившегося. По временам М.М.С/перанский/ читал мне свои критические рассмотрения".[28]

Студенты, учившиеся у Сперанского, сохранили благодарную память о его тщательно продуманных, богатых по содержанию лекциях. Преподавая математику, префект использовал новейшие для того времени труды Г.В. Крафта и Л.Эйлера (основателей русской математической школы). Перу молодого профессора принадлежат замечательные учебники красноречия[29] и физики,[30] которые, если бы были вовремя изданы, сыграли выдающуюся роль в истории отечественной науки.

Помимо лекционной работы молодой преподаватель со страстью занялся литературным трудом: писал стихи, составил развернутую "канву романа", с пером в руках размышлял над сложнейшими философскими проблемами. К 1795 г. относятся его сочинения: "О времени", "О пространстве", "О сложности" и др. 23-летний преподаватель записывает в заветной тетради "Досуги": "Мне кажется, философы суть люди, брошенные на неизвестный берег и рассыпавшиеся в разные стороны для обозрения страны. Несколько веков протекло, как они снимают чертежи поверхностей; но никто еще не дерзнул из них вскрыть череп и рассмотреть слой сего великого материка. Самые остроумнейшие из них делают только догадки, и самые основательнейшие собирают только опыты и явления".[31]

Успешная преподавательская карьера Сперанского через определенное время пришла к логическому концу: пришла пора сменить поприще, вступить на гражданскую службу, служить не Богу и студентам, но царям. Удобный случай не заставил себя ждать.

В начале 1795 г. (не позже !) князю Алексею Борисовичу Куракину (1759-1829; екатерининскому вельможе средней руки, начальнику "третьей экспедиции для свидетельствования государственных счетов", другу задвинутого на обочину наследника престола) понадобился секретарь для ведения русской переписки (два секретаря для иностранной корреспонденции у него уже были). Куракин обратился к митрополиту Гавриилу с просьбой приискать соответствующую кандидатуру; тот назвал Сперанского.

Князь принял кандидата вечером и попросил написать одиннадцать писем (кратко устно изложив их содержание) к разным адресатам. Сперанский проработал всю ночь, в 6 часов утра (время начала работы в учреждениях той эпохи) мастерски составленные и стилистически отделанные письма лежали на столе в кабинете князя. Изумленный Куракин немедленно принял на службу столь одаренного секретаря с жалованием в 400 рублей в год, в тот же день взамен "длинного и простого сюртука", по словам П.А.Словцова, купил ему модную одежду, предоставил свой кров и стол. Сперанский с разрешения митрополита Гавриила переехал в дом князя, параллельно неукоснительно продолжая преподавательскую работу в Александро-Невской семинарии.[32]

6 ноября 1796 г. внезапно умерла Екатерина II. На трон взошел 42-летний Павел Петровчи, рожденный ею от несчастного Петра III (1728-1762; убит приспешниками жены, хотя и без ее ведома). Павел тяжело ненавидел мать, ее стиль правления, бесчисленных фаворитов. Началось как бы контрцарствование, отрицавшее самый дух екатерининского времени.

Прежние вельможи были с позором отправлены в отставку. К власти пришли люди, лично близкие новому императору - помимо прочих: Алексей Андреевич Аракчеев (1769-1834; с 5 апреля 1797 г. - барон, с 5 мая 1799 г. - граф) и Федор Васильевич Ростопчин (иногда пишут: Растопчин; 1765-1826; с 22 февраля 1799 г. - граф). Эти люди сыграют в недалеком будущем важную роль в жизни Сперанского.

На лиц, приближенных к трону нового венценосца, пролился звездный дождь милостей. Патрон нашего героя, входивший в годы прежнего царствования в "малый двор" наследника в Гатчине, был сразу же по воцарении Павла "пожалован в сенаторы", а 4 декабря 1796 г. назначен генерал-прокурором, т.е. фактически стал вторым лицом в империи, в руках которого были сосредоточены важнейшие государственные дела. Сперанский с места в карьер начинает готовить бумаги для осчастливленного назначенца. Работа требует полной отдачи... О параллельном преподавании в семинарии уже не может идти речи: нет сил, нет времени. Новое поприще требует крайнего напряжения..

Две с небольшим недели спустя после назначения Куракина (20 декабря 1796 г.) его секретарь подает митрополиту Гавриилу прошение об увольнении из семинарии и о разрешении поступления в "статскую службу". Через много лет Сперанский вспоминал: "Жажда учения побудила меня перейти из духовного звания в светское. Я надеялся ехать за границу и усовершенствовать себя в Немецких университетах; но, вместо того, завлекся службою".[33] Как жаждал Сперанский систематического светского образования.., увы, мечты остались мечтами.

Митрополит, желавший оставить гениального молодого человека в своем ведомстве, скрепя сердце подал разрешительную бумагу на утверждение обер-прокурору синода. Дело могло попасть в долгий ящик, застрять в механизме передаточных инстанций. И опять вмешался счастливый случай. Сын близкого друга нашего героя свидетельствует со слов отца:

"Сочиняемые Сперанским бумаги своею ясностью, необыкновенной силою и чистотою слога обратили на себя внимание Императора Павла, который спросил однажды у князя /Куракина/: "Кто это у тебя так прекрасно сочиняет бумаги?" Князь назвал Сперанского и доложил притом, что он очень желал бы перевести его из духовного ведомства в свою канцелярию, но что это выходит из обыкновенного порядка, и что митрополит, дорожа Сперанским, не хочет его уступить. "А желает к тебе перейти на службу Сперанский?" - спросил Император. - "Очень желает!" - "Так я объяснюсь с митрополитом и все это дело улажу к общему удовольствию и к пользе общей"".[34]

Воля самодержца - закон для подданных. Через четыре дня бывший начальник Сперанского выправляет ему "аттестат":

"Объявитель сего Магистр Михайло Сперанский в Санкт-Петербургской Александро-Невской семинарии в продолжение десяти лет обучал разным наукам, как-то: Математике, Красноречию, Физике и Философии, был Семинарии Префектом и исполнял должность свою со всею возможною ревностию и успехом, ведя себя наилучшим образом. Ныне же по желанию и просьбе уволен для вступления в Статскую службу; в засвидетельствование чего и дан ему за подписанием моим и печатию сей аттестат. Декабря в 24 день 1796 года. Гавриил, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский".[35]

Не приходится сомневаться в том, что великодушный владыка сознательно в два раза преувеличил, выражаясь современным языком, преподавательский стаж своего "магистра" и "префекта" для того, чтобы споспешествовать успешному началу его новой блистательной карьеры.

Первая запись в "послужном списке" Сперанского, хранящемся в архиве философа и писателя В.Ф.Одоевского, гласит: "2 января 1797 г. /зачислен/ в канцелярию Генерал-Прокурора с чином титулярного советника".[36] В другом формулярном списке сделано важное уточнение: "С чином по званию магистра".[37]

Восхождение Сперанского по многотрудной лестнице чинов и званий началось исключительно удачно. С 22 января 1722 г. в Российской империи действовала знаменитая петровская "Табель о рангах всех чинов воинских, статских и придворных, которые в каком классе чины..." (табель - здесь женского рода) - жесткая иерархическая система государственных должностей, создававшая возможность постепенному продвижению по службе каждому чиновнику, военному и придворному. "Табель о рангах" включала в себя четырнадцать классов (рангов): I - высший, XIV - низший.

Основной организационный принцип прохождения службы коренился в том, что государственный служащий должен был поэтапно подниматься по лестнице чинов снизу вверх, начиная, как правило, с выслуги низшего чина (в гражданской службе - коллежский регистратор). Сперанский начал службу титулярным советником, т.е. ему сразу, минуя чины коллежского регистратора и губернского секретаря, был присвоен 9 класс с получением личного дворянства[38] (будущий знакомец нашего героя А.С.Пушкин погиб, имея гражданский чин титулярного советника и придворный - камер-юнкера).

Неслыханное по тем временам начало карьеры, высочайшая награда за беспримерные дарования и труды: "канцелярские служители" в ту эпоху (с 1790 по 1808 гг.) производились в первый классный чин (снизу), т.е. в коллежские регистраторы, лишь через три года службы (дети дворян) и через четыре года - соответственно - дети священнослужителей.

Лестный аттестат владыки Гавриила и воля императора обусловили столь стремительный старт карьеры молодого чиновника, который не без гордости и своеобразного юмора уведомлял своего бывшего владимирского покровителя архимандрита Евгения в письме от 26 января 1797 г.:

"Вам известно, может быть, по слухам, что я имел удачу быть префектом и, что всего больше, избегнуть всех козней и искушений, с которыми я, стоя на сем месте, встречался. Как бы то ни было, я ускользнул и в то же самое время имел счастие ознакомиться в доме князя Алексея Борисовича и был употреблен к его переписке. Живя в его доме, с одной стороны, я нечувствительно привыкал к свету и его необходимой суете; с другой, имея всегда готовое пристанище, я смеялся вздору и лишним забобонам. Таким образом, растворяя уединение рассеяностию и одни мечты меняя на другие, я прожил до самой перемены в правлении. Князь Алексей Борисович, сделавшись генерал-прокурором, милостивейшим образом принял меня в свою канцелярию титулярным советником и на 700 р/ублей/ жалования.[39] Таким образом, весы судьбы моей, столь долго колебавшись, наконец, кажется, приостановились, не знаю, надолго ли; но это и не наше дело, а дело Промысла, в путях коего я доселе еще не терялся".[40]

Новоиспеченный чиновник с головой ушел в работу, став сначала делопроизводителем, а чуть позже "экспедитором" (начальником отделения" канцелярии генерал-губернатора). Куракин не слишком утруждал себя службой, бывший семинарист составлял за него все важные бумаги. Карьера складывалась неправдоподобно стремительно, что поражало всех без исключения биографов нашего героя. 5 апреля 1797 г. Сперанский был произведен в коллежские асессоры (8 класс, дававший потомственное дворянство). 1 января 1798 г. он становится надворным советником (7 класс),[41] 18 сентября того же года - коллежским советником (6 класс),[42] 8 декабря 1799 г. - статским советником ( чин 5 класса). Авторитетный исследователь скрупулезно подсчитал: "...срок нормального продвижения по службе от коллежского регистратора до статского советника составлял для дворян с высшим образованием 24 года, со средним - 30 лет и с низшим 37 лет, а для недворян соответственно 26, 36 и 42 года. В случае производства за особые отличия этот срок мог быть сокращен для дворян соответственно до 15, 22 и 26 лет, для недворян - до 17, 25 и 31 года".[43] Этот путь наш герой прошел за неполных два года.

Нет никаких сомнений в том, что по ступеням государственной лестницы его стремительно передвигала рука самовластного императора, исключительно высоко ценившего ум, дарования, фантастическую работоспособность своего молодого выдвиженца. Не обходилось, разумеется, и без заслуженной протекции влиятельных особ: того же Куракина, который, пробыв чуть более полутора лет всевластным генерал-прокурором, 8 августа 1798 г. был смещен с поста и сослан в свое имение.[44] Взбалмошный император, "русский Гамлет на троне" затеял кадровую чехарду, в короткое время сменив трех генерал-прокуроров (П.В.Лопухин, А.А.Беклешов, П.Х.Обольянинов). Последний временщик отличался крайней свирепостью по отношению к сотрудникам своей канцелярии, но и он был покорен и очарован чувством собственного достоинства, обходительностью и несравненным умением своего подчиненного составлять государственные бумаги, поступавшие на подпись непосредственно императору.[45]

Произошло и личное знакомство нашего героя с венценосцем. Мемуарист Н.Г.Александров, сотрудник Сперанского в николаевские времена, записал слова своего начальника: "Да, это было самое трудное время из всей моей службы, когда я находился в кабинете Его Величества Павла Петровича; известен его характер, скорый, живой и строгий. Бывало, государь приедет, призовет меня и даст на словах повеления написать к назначенному часу девять, пятнадцать и даже более разнородных повелений и указов Сенату. Сочинять и отдавать переписывать эти повеления и указы решительно было некогда, а потому я их всегда сам писал, прямо набело".[46]

Погруженный в свои занятия, целиком отдавшийся многотрудной службе Сперанский в эти годы был далек от светской жизни. И по происхождению, и по семинарскому образованию он долгие годы не слишком уверенно чувствовал себя в придворно-аристократическом кругу, избегал знакомств с женщинами, светских развлечений. И вдруг наш герой с первого взгляда влюбился в шестнадцатилетнюю англичанку Елизавету (Елизу) Андреевну Стивенс (так ее звали в русском обиходе). Молодой чиновник встретился с ней на исходе лета 1797 г. в Павловске (где он часто бывал по служебным делам) на даче у своего давнего знакомца и покровителя А.А.Самборского.

Священник хорошо знал семью девушки в лондонский период своей жизни. Ее мать, происходившая из высококультурной семьи Плантов, выходцев из Швейцарии, обосновавшихся в Англии, певица, арфистка, вдова англиканского священника, оставшаяся без средств с тремя детьми на руках, была по протекции Самборского принята гувернанткой к дочери просвещенного вельможи, друга Вольтера графа А.П.Шувалова. Поступив на русскую службу, госпожа Стивенс выписала к себе детей, дочери были отданы в пансион.

Увидев девушку ангельской наружности, услышав ее мелодичный голос, Сперанский мгновенно решил на ней жениться. Сразу же возникла взаимная симпатия, быстро переросшая в исключительно сильное чувство. Любопытно: молодые люди долгое время разговаривали на французском языке: Сперанский не знал английского, Елизавета не говорила ни слова по-русски (с помощью невесты жених очень быстро освоил английский). После довольно продолжительного ухаживания мать дала согласие на брак своей дочери с русским женихом.

Елизавета была по рождению и вероисповеданию англичанкой, т.е. "инославной". Заключение такого (чрезвычайно редкого по тем временам) брака требовало высочайшего разрешения. Сперанский обратился с "прошением" на имя императора Павла. Венценосец передал "дело" в Духовную консисторию. Приведем редкий документ, иллюстрирующий свободу совести в павловской России:

"1798 года октября 25 дня в Присутствии Санкт-Петербургской Духовной Консистории сопрящися /так !/ желающие коллежский советник Михайло Сперанский, содержащий веру Грекороссийского исповедания, и посягающая за него англичанка девица Елизавета Стивенс, состоящая в Реформатском законе, спрашиваны и показали.

Коллежский советник Михайло Сперанский.

От роду ему 26 лет, родился Владимирской губернии Покровского уезда в селе Черкутине, отец его Михайло Васильев находится в оном селе священником, а мать Прасковья Васильевна /так !/ в живых и содержит веру Грекороссийского исповедания, в коей и он рожден и воспитан, женат не был; и ежели позволено будет ему совокупиться законным первым браком с показанною девицею Елизою Стивенс, состоящею в Реформатском законе, то он сопрящися желает и притом обязуется по сочетании брака во все Воскресенья, Господские, Богородичные и прочих нарочитых святых праздники и Высокоторжественные дни для моления ходить в Российские Церкви к вечерням и утреням, наипаче же к Святым Литургиям, и в доме своем Святые Образа содержать чисто, честно и всяких Святынь сподобляться от Российских Священников; в преданные посты запрещенных брашен не ясть и благочестия Российского не оставлять, к Лютеранскому закону /так !/ не склоняться, и ежели от них Михайла и Елизы будут рождаться дети, то оных обоего пола крестить в Православную веру и, от младенчества возвращая, обучать всякому Православной Церкви восточному обычаю, а в Реформатский закон оных детей своих не допущать и по семи лет от рождения для Исповеди и Святого Причастия представлять Российской Церкви Священникам, и все сие показал он сущую правду. Михайла Сперанский.

Девица Елиза Стивенс.

От роду ей 17 год, родилась в Англии в Герцогстве Нортумберландском близ города Гексама, отец ее Генрих Стивенс был Англиканской Пастор и помре, а мать Анна Елизавета Стивенс находится в живых и состоит в Реформатском законе, в коем она рождена и воспитана, в замужестве ни за кем не была и, ежели позволено будет ей совокупиться первым законным браком с показанным коллежским советником Михайлою Сперанским, содержащим веру Грекороссийского исповедания, то она в супружестве с ним быть желает и притом обязуется по сочетании брака во всю свою жизнь оного своего мужа ни прельщением, ни ласканием и никакими виды в свой Реформатский закон не склонять и за содержание Православныя веры никакого ему поношения и укоризны не чинить , ежели от них Елизы и Михайлы будут рождаться дети, то оных обоего пола крестить в Православную веру и, от младенчества возвращая, обучать всякому Православной Церкви восточному обычаю, а в Реформатский закон детей своих не превращать, и по семи лет от рождения для Исповеди и Святого Причастия представлять Российской Церкви Священникам, и все сие показала она сущую правду. Елизавета Стивенс".[47]

Итак, жениха и невесту подробно допросили, взяли "подписку"... Удивляет, что члены консистории путают англиканство с лютеранством (кстати, реформаты - последователи Кальвина). Через четыре дня по высочайшему указу (без вмешательства императора все же не обошлось) консистория вынесла вердикт "в брак вступить позволить".[48]

Бракосочетание состоялось 3 ноября 1798 г. в "Самсоновской церкви, что на Выборгской стороне. /.../ Поручителями были: по женихе титулярный советник, Государственного вспомогательного банка товарищ директора Аркадий Алексеев, по невесте: канцелярии генерал-прокурора служащий, губернский секретарь Франц Иванов Грейс".[49] Венчал молодых священник Василий Чулков, в тот же день отправивший в консисторию специальный "репорт".[50]

Теща Сперанского уехала в Вену со своей воспитанницей (взяв с собой сестру и брата Елизаветы). Молодые сняли небольшую квартиру на Большой Морской, где зажили тихо и счастливо.[51] Жалование, хотя и достаточно скромное, позволяло нанять кухарку и лакея. Под влиянием жены Сперанский на всю жизнь усвоил английский бытовой обиход, полюбил британскую кухню. 5 сентября 1799 г. у них родилась дочь.

Увы, безоблачному счастью пришел скорый трагический конец. Сперанский в день помолвки подарил невесте массивные золотые часы, которые и послужили причиной ужасного несчастья. Елизавета с матерью поехали в гости на дачу под Петергофом. Внезапно лошади понесли, карета опрокинулась, часы вдавились в грудь девушки, причинив сильнейшую травму, которую невеста скрыла от жениха. Последствия ушиба сказались сразу же после родов: молодая мать заболела скоротечной чахоткой, которая в несколько недель свела ее в могилу (6 ноября 1799 г.). Ни сама Елизавета, ни ее муж не осознавали тяжести ее заболевания (чахотку тогда просто никак не лечили); она умерла в отсутствие горячо любимого супруга (был по службе в Павловске) на руках у подруги.[52]

Горе молодого вдовца было безмерным. Оставив записку, в которой просил назвать дочь Елизаветой, он скрылся из дома. Боялись, что он покончит с собой. Несколько раз он заходил к себе на квартиру, прощался с телом жены. Сперанский не был на похоронах, в течение нескольких недель не появлялся на службе. В конце концов его нашли на одном из островов невской дельты в состоянии полнейшего отчаяния и изнеможения.

И все же мысли о дочери-младенце заставили его вернуться к жизни. Он отдал ребенка в знакомую семью, материально обеспечил ей должный уход. Письма его этого времени проникнуты неподдельным горем, безнадежностью и беспросветностью.[53] Он стал искать утешения на небесах, "встретился с мистицизмом, все более и более увлекшим тогдашнее избранное русское общество".[54]

Более или менее восстановив душевное равновесие, Сперанский с еще большей активностью погрузился в служебные дела. У него появляются новые обязанности. Еще 5 апреля 1797 г., в день коронации, Павел утвердил "Установление о Российских Императорских Орденах", которым были учреждены особые должностные лица ("официалы": канцлеры, обер-церемонимейстеры, секретари и герольды - некая администрация в канцеляриях Капитула орденов), ведавшие оформлением наградных бумаг, составлением кавалерских списков и т.д. Еще 28 ноября 1798 г. Сперанский был назначен герольдом ордена св. Апостола Андрея Первозванного, а 14 июля 1800 г. император сделал его секретарем того же ордена с дополнительным жалованием в 1500 рублей.[55]

8 декабря 1799 г. Сперанский одновременно с получением чина статского советника получил важное назначение, став "правителем канцелярии комиссии о снабжении резиденции припасами".[56]

Комиссия с таким непритязательным названием занималась весьма важными делами: не только доставкой продовольствия в масштабе всей столицы, контролем за ценами, но и благоустройством города. Именно этим временем следует уверенно датировать личное знакомство Сперанского с наследником престола, сыгравшее столь значительную роль в их судьбах (исследователи относят их первую встречу к разным годам: в диапазоне от 1797 до 1806 (!!!) гг.).

Мемуаристы приводят историю, записанную со слов нашего персонажа. Павел для составления Коммерческого устава арестовал на бирже несколько десятков купцов и запер их вместе со Сперанским в Гатчинском дворце. Естественно, купцы не сумели написать ни одной строки. Однако Сперанский в назначенный срок представил полностью готовый документ. Император сделал выговор генерал-прокурору П.Х.Обольянинову за то, что в уставе к "титулу Императорского Величества не присоединено местоимение Его". Вольнодумство было пресечено: документ переписан. Однако и десятилетия спустя Сперанский избегал (даже в Своде законов) в данной конструкции пользоваться местоимением Его, поясняя, что "Величество разумеется здесь отвлеченно, не как человек, а как власть".[57]

Подобная смелость могла дорого стоить Сперанскому, сумасбродный император ссылал людей за куда меньшие провинности. Однако все обошлось. 31 декабря 1800 г. Сперанский был удостоен своего первого ордена, который, несомненно, получил лично из рук императора на закате царствования. В жалованной грамоте сказано:

"Божиею Милостию Мы, Павел Первый, Император и Самодержец Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая, Великий Магистр Державного Ордена Св/ятого/ Иоанна Иерусалимского и прочая, и прочая, и прочая Нам любезно верному статскому советнику Сперанскому.

Усердная и ревностная служба ваша обратила на вас Императорское Наше внимание, почему во изъявление особенного Нашего к вам благоволения пожаловали Мы вас почетным Кавалером Державного Ордена Св/ятого/ Иоанна Иерусалимского. В великом Приорстве Российском, Божию вас поручая хранению. Дан в С/анкт/-Петербурге декабря 31 дня 1800-го года, Царствования Нашего в пятое, а Великого Магистерства в третие лето. Павел".[58]

В самом конце 1798 г. император принял на себя сан великого магистра Ордена Иоанна Иерусалимского (Мальтийского - по названию острова базирования до 1798 г.). Члены ордена также называли себя госпитальерами, иоаннитами - в честь иерусалимской больницы для воинов и паломников, основанной в 1070 г. святым Иоанном. Были созданы два приорства российских - православное и католическое. Начались пожалования орденским мальтийским крестом (награждения орденами св. Георгия и св. Владимира в царствование Павла не производились). Такую награду получали лишь люди, которые могли подтвердить свою дворянскую родословную на протяжении не менее 150 лет.[59] Тем более лестно было получить ее неродовитому "поповичу", гениально владевшему своим золотым пером. Одновременно с орденом Сперанскому было пожаловано 2000 десятин земли в Саратовской губернии.

Закат царствования императора Павла был мрачным. Взбалмошный царь, много сделавший для России (в частности, упорядочивший престолонаследие, отменивший продажу крепостных без земли, сокративший барщину до трех дней в неделю, освободивший Радищева и Новикова и т.д.), до безумия боявшийся французского революционного поветрия, вызвал своими непродуманными нововведениями глубочайшее недовольство правящего (прежде всего - столичного) слоя (прусские порядки в армии, жесточайшая цензура, закрытие всех частных типографий, запрещение носить круглые шляпы и фраки - разрешались только треуголки и камзолы), бесчисленные увольнения с военной и гражданской службы, позорные наказания, ссылки без суда и следствия). Гвардия и общество замерли, но глухо роптали.

Сложился заговор во главе с приближенными императора - знаменитыми дипломатами - графами Петром Алексеевичем фон дер Паленом (1746-1826) и Никитой Петровичем Паниным (1770-1837).[60] Первоначально заговорщики намеревались объявить Павла душевнобольным и ввести регентское правление его старшего сына Александра. Наследник, не любивший и боявшийся отца, знал о планах заговорщиков, однако он не мог, видимо, представить себе, что все закончится последним в императорской России дворцовым переворотом-цареубийством. В ночь с 11 на 12 марта Павел был убит группой офицеров, проникших в его личные покои в только что построенном Михайловском замке. Поразительно, но практически все слои общества восприняли это событие как радостный праздник, как начало не просто нового царствования, но новой эры в истории государства. Началась новая эра и в жизни Сперанского, который сразу же понадобился молодому венценосцу... 12 марта он написал манифест о кончине Павла и о восшествии на престол его старшего сына (по другим сведениям автором был П.Д.Трощинский).

Примечания.

[1] См.: Корф М.А., барон. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. СПб., 1861. С. 2.

[2] Сперанский М.М. Автобиография. Черновой автограф. 1 мая 1823 г. //РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1. Л. 1; Его же. Автобиография на французском языке. 14 мая 1823 г. //РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 49. Л. 1; см. также: В память графа Михаила Михайловича Сперанского. 1772-1872. СПб., 1872. С. III. Многолетний помощник и сотрудник Сперанского К.Г.Репинский вспоминал (декабрь 1860 г.), что в разговоре с ним (январь 1815 г.) годом своего рождения тот назвал 1773-ий (РНБ. Ф. 637. Архив К.Г. Репинского. Ед. хр. 859. Л. 1).

[3] Мать Сперанского скончалась 24 апреля 1824 г. на 84-м году жизни, отец - 28 мая 1801 г. в возрасте 61 года (редкое долголетие для того времени).

[4] РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 505. Л. 1-2. На обложке единицы хранения ошибочно указано "архиепископу Олонецкому" (титулатура уточнена по письму Аркадия, содержащему ценные сведения о семье Сперанского, к М.А.Корфу от 14 декабря 1846 г. // РНБ. Ф. 380. Архив М.А. Корфа. Ед. хр. 505. Л. 1-2.

[5] См. подробнее: Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 1996. С. 691-695.

[6] По распоряжению Владимирского архиерея в Черкутине за будущим графом много лет сохранялось место дьякона (см.: РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 2314. Л. 2 об.).

[7] Сперанский исключительно уважал свою матушку, будучи взрослым, в редкие встречи (в Черкутине и в Петербурге) проявлял поразительную сыновнюю почтительность, посылал подарки, писал нежные письма (см.: РНБ. Ф 731. Ед. хр. 1955; В память графа Михаила Михайловича Сперанского. 1772-1872. СПб., 1872. С. 435-436). На его столе в "золотой раме" всегда стоял ее портрет (письмо протоиерея М.Ф.Третьякова к архиепископу Аркадию (на обложке ошибочно указано М.Федорову) от 19 марта 1839 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 5. Ед. хр. 117). Ср. суждение биографа, тщательно записывавшего свидетельства современников: "Между прочими свойствами Сперанского - достойна внимания его чрезвычайная скромность и то глубокое уважение, которое он постоянно питал к своей родительнице, простой, почти безграмотной деревенской попадье, которая ни за что не хотела оставить свое родное село и переселиться в столицу к сыну, ее приглашавшему. Но признательный и нежно почтительный и попечительный этот сын, будучи уже на чреде государственных степеней, посещал родительницу свою и к великому удивлению бывших тут значительных губернских чиновников поверг/ал/ся к ногам старушки и целовал ее дряхлые руки, он, тогда уже кавалер Ордена Св. Александра Невского. Он устроил в родном селе жилище для старушки, окружив ее всевозможным деревенским комфортом. В кабинете Сперанского постоянно находился портрет этой почтенной старушки в скромном одеянии деревенской попадьи" (Бурнашев В.П. Граф Михаил Михайлович Сперанский // РНБ. Ф. 114. Ед. хр. 9. Л. 11; биографичекий очерк составлен после смерти Николая I). Став виднейшим сановником, Сперанский проявлял заботу о своих родственниках, оказывал существенную материальную помощь (вплоть до выдачи приданого племянницам). Архиепископ Аркадий вспоминал в письме к М.А.Корфу от 14 декабря 1846 г. (почти через 8 лет после смерти графа): "Покойный ни одной своей семейной радости не скрывал от родительницы /.../. Покойный любил родных своих, благодетельствовал им постоянно, много, больше, нежели родной /так !/. /.../Наедине с нами предавался он свободно /нрзб/ излитиям родного сердца своего; мы видали его плачущим, обнимающим нас: но при посторонних он - высок, безмерно выше окружающих его, как Солнце, с полдневной высоты светом и теплом обливающее всех. /.../. Родительница рассказывала мне о покойном: "Он, батюшка, не выйдет на улицу, но все на чердаке сидит, занимается"" (РНБ. Ф. 380. Ед. хр. 505. Л. 1-1 об). Любопытные штрихи личности правоведа...

[8] Архиепископ Аркадий в цитировавшемся письме к М.А.Корфу, подтверждая отсутствие у графа родовой фамилии, полагает, что фамилию Сперанский ему придумал Владимирский архиерей (на наш взгляд, скорее утвердил измышленную Матвеем Боголюбским). Кстати, фамилию Сперанский получили по "наследству" от именитого родственника младший брат правоведа Косьма (Кузьма; старший - Андрей - умер в младенчестве) и племянник Петр (сын сестры Марфы). Оба вышли из духовного сословия, окончили (разумеется, в разные царствования) соответственно Московский и Санкт-Петербургский университеты, получили вначале личное, а потом и потомственное дворянство, служили в тени брата и дяди по юридической части, потомства не оставили (см.: РНБ. Ф 731. Ед. хр. 2210; РНБ. Ф. 114. Ед. хр. 9. Л. 12).

[9] См., например: Магницкий М.Л. Дума на гробе графа Сперанского // Москвитянин. 1843, № 4. С. 480; Бурнашев В.П. Граф Михаил Михайлович Сперанский // РНБ. Ф. 114. Ед. хр. 9. Л. 3.

[10] См. подробнее в кн.: Чибиряев С.А. Великий русский реформатор: Жизнь, деятельность, политические взгляды М.М.Сперанского. М., 1993. С. 9. Исследователь, видимо, отождествил нашего героя с М.Ф.Третьяковым.

[11] См., например: Дружеские письма графа М.М.Сперанского к П.Г.Масальскому, писанные с 1798 по 1810 год, с историческими пояснениями, составленными К.Масальским и некоторые сочинения первой молодости графа М.М.Сперанского. СПб., 1862. С. 5; Мещерский И.И. Граф М.М.Сперанский: Краткий очерк его жизни и государственной деятельности. СПб., 1911. С. 6.

[12] Флоринский Н.И. Некоторые черты из жизни графа Михаила Михайловича Сперанского // Душеполезное чтение. 1874, № 7. С. 5. Бабушкой Флоринского по матери была Татьяна Матвеевна Смирнова.

[13] И ректора Владимирской семинарии Сперанский помнил всю жизнь, позднее писал почтительные письма из Петербурга, войдя в силу, хлопотал о назначении его епископом Костромским и Галицким.

[14] Цит. по: Погодин М.П. Сперанский (Посвящается барону Модесту Андреевичу Корфу) // Русский архив. 1871, № 7-8. Стлб. 1110. Тот же мемуарист свидетельствует: "Проезжая из Новгородской губернии /сентябрь 1816 г./ через родной город Владимир, Сперанский посетил тамошнюю Семинарию /была вновь открыта/, где в классе философии встретил его один из старых учителей его, протоиерей Певницкий. Сперанский с чувством искренней признательности подошел под благословение старца и облобызал руку его, склонясь до ног своего наставника. Оба они залились слезами и упали один другому в объятия" (РНБ. Ф. 637. Ед. хр. 892. Л. 8).

[15] См.: Приложение /.../. Отметки семинариста Сперанского в календаре 1786 года. 1787 год // Корф М.А., барон. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. СПб., 1861. С.19.

[16] Сперанский М.М. Письма (7) протоирею /.../ А.А.Самборскому. 1788-1806. // РНБ. Ф. 731.Ед. хр. 1934. Л. 1-2.

[17] Цит. по: Томсинов В.А. Светило российской бюрократии: Исторический портрет М.М.Сперанского. М., 1991. С. 30. С ними прибыл еще один суздальский семинарист по фамилии Шиповский.

[18] Многие биографы ("общее место") пишут о том, что в эти годы Сперанский увлекался, в частности, изучением Канта, что ничем не подтверждается. Сперанский не знал немецкого языка (досконально выучил лишь в 1816 г.), переводы трудов "кенигсбергского мыслителя" на латинский и французский языки появились после 1800-го года.

[19] РНБ. Ф. 777. Ед. хр. 3052. Л. 2.

[20] Напомним, что в мае 1790 г. вышло в свет "Путешествие из Петербурга в Москву" А.Н.Радищева. Расправа над "бунтовщиком хуже Пугачева" еще была остро актуальным событием. Осенью 1791 г. сгущались тучи над масоном-просветителем издателем Н.И.Новиковым.

[21] Сперанский М.М. Проповеди (2), произнесенные /.../ в бытность его в Александро-Невской семинарии // РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1765. Л. 4 об.-5. Вторая проповедь опубликована: /Сперанский М.М./ Слово от 1790-4 годов /так !/ в день усекновения главы св. Иоанна Предтечи. /Ярославль, 1892/. См. также: Слово от 1791 г. в неделю мясопустную М.М.Сперанского. Ярославль, 1893. Первая публичная речь Сперанского, произнесенная за две недели до Великого поста, посвященная картинам Страшного суда, произвела на слушателей потрясающее впечатление. Публикаторы пишут: "/.../ настоящее слово графа Михаила Михайловича было списано еще в академии некоторыми из его товарищей, ими развезено по разным уголкам России, здесь передано отцам как образцовое, там и здесь было произносимо ими с кафедр" (Там же. С. 2). П.А.Словцов вспоминал об этой проповеди: "Митрополит Гавриил, присутствовавший тогда в церкви, поручил ректору убеждать юного проповедника к вступлению в сан монашеский и в надежде на то по окончании курса поручил ему преподавать красноречие и физику" (РНБ. Ф. 637. Ед. хр. 851. Л. 1 об.). Все сбылось по воле владыки (кроме поступления юного проповедника в монахи). Тот же Словцов записал свой позднейший разговор со Сперанским: "В Иркутске, когда он был генерал-губернатором Сибирским, смеясь, раз сказал мне: "Помнишь, какую проповедь я говорил о Страшном суде? Кто знает, меньше ли добра сделал бы граф /так !/ Сперанский на поприще златоустов, нежели сколько на поприще государственной службы?"" (Там же. Л. 2). Отметим, что позднее при дворе и в свете за Сперанским навсегда закрепилось прозвище "златоуст" (Новаковский В./И/. Михаил Михайлович Сперанский. 2-е изд. СПб., 1868. С.91).

[22] РГИА. Ф. 796. Оп. 73. Ед. хр. 7. Л. 1.

[23] Там же. Л. 2.

[24] Там же. Л. 4. В этот же день был подписан отдельный указ императрицы, адресованный Виктору, епископу Суздальскому и Владимирскому.

[25] Там же. Л. 6.

[26] Характерный штрих: до начала "учительства" будущий граф позволял себе (редчайший случай в его жизни) простую и понятную человеческую слабость: перекидывался с товарищами в карты, естественно, на "интерес", денег у семинаристов просто не было (никаких). Через несколько лет он навсегда отказался и от шахмат. Никаких иных "слабостей" у Сперанского мемуаристы не зафиксировали.

[27] См.: Катетов И./В./ Граф Михаил Михайлович Сперанский как религиозный мыслитель: К столетию со дня смерти. Казань, 1889. С. 107. Через много лет Сперанский оставил запись: "Получил в Невской академии кафедру математики и физики /.../" (РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1. Л. 1). Молодому преподавателю первоначально было положено жалование в 150 рублей, вскоре оно было увеличено на 50 рублей, став префектом, он получал 275 рублей ( в ассигнациях, в год).

[28] РНБ. Ф. 637. Ед. хр. 851. Л. 2. Как видим, от чтения произведений модных философов Сперанский перешел уже к письменному рассмотрению их систем (Ньютона он читал по латыни). Увлеченность философией он пронес через всю жизнь. О влиянии западных философов Нового времени на становление сознания (и правосознания) Сперанского см.: Raeff M. Michael Speransky: Statesman of Imperial Russia (1772-1839). The Hague. 1969. P. 44-53; Осипов И.Д. Философия русского либерализма: XIX - начало ХХ века. СПб., 1996. С. 49-50 (в "Приложении" впервые по рукописям из архива Сперанского в РНБ опубликованы работы мыслителя "Быть и существовать", "Понятие личности или Я", "Свет и свобода одно и то же", "Свободная, произвольная неволя" // Там же. С.162-166, 191).

[29] См.: Правила высшего красноречия. Сочинение Михаила Сперанского. СПб., 1844. 230 С. В книге использованы труды Омира (Гомера), Аристотеля, Горация, Квинтиллиана, Цицерона, Горация, Вергилия, Лукреция, Терренция, Сенеки, Плиния, Буало, Ариосто, Корнеля, Расина, Лабрюйера, Руссо, Гельвеция, Боссюэ и Сумарокова, дан развернутый (высокопрофессиональный) сопоставительный разбор переводов оды Руссо "Счастие", выполненных Ломоносовым и Сумароковым (в пользу первого). Основная мысль учебника, представляющего собой добротный курс теории литературы (выражаясь современным языком): "Не слог, не выражение, не слова усиливают мысль: мысли украшаются мыслями" (Там же. С.162).

[30] См.: Физика, выбранная из лучших авкторов /так !/, расположенная и дополненная Невской семинарии философии и физики учителем Михаилом Сперанским, 1797 года /так !/ в Санкт-Петербурге. М., 1872. 248 C. Книга напечатана по рукописи, полученной купцом В.Н.Басиным от учеников Сперанского. Автор предисловия к книге (О. Бодянский) несколько иначе определяет сроки преподавательской работы молодого профессора: математика - с 20 мая 1792 г., физика и красноречие - с 19 августа 1792 г. по 8 апреля 1792 г., философия - с апреля 1795 г. по декабрь 1796 г. (Там же. С. I-VII).

[31] /Сперанский М.М./ Досуги. 1795 /г./ // Дружеские письма графа М.М.Сперанского к П.Г.Масальскому, писанные с 1798 по 1819 год, с историческими пояснениями, составленными К.Масальским, и некоторые сочинения первой молодости графа М.М. Сперанского. СПб., 1862. С. 134-135; см. также: С. 126-141 (вышеназванные произведения).

[32] Начало службы у Куракина (погружение в "петербургскую бездну") зафиксировано в письме Сперанского к архимандриту Евгению от 22 января 1795 г. (РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1869. Л. 1). Помимо секретарства Сперанский обучал русскому языку в доме Куракина двух мальчиков (позднее он служил вместе с ними): сына патрона - Бориса Алексеевича Куракина (1783-1850; в будущем - сенатора) и его двоюродного брата Сергея Семеновича Уварова (1788-1855; знаменитого министра народного просвещения в царствование Николая I).

[33] Цит. по: Корф М.А., барон. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. СПб., 1861. С. 45.

[34] Цит. по: Дружеские письма графа М.М.Сперанского к П.Г.Масальскому... С. 5-6. Речь идет о переводе частного секретаря князя в его официальную генерал-прокурорскую канцелярию.

[35] РНБ. Ф. 637. Ед. хр. 727. Л. 1.

[36] РНБ. Ф. 539. Ед. хр. 1719. Л. 1 об.

[37] РНБ. Ф. 637. Ед. хр. 732. Л. 1 об.

[38] См. подробнее: Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. Л., 1991. С. 12-26.

[39] А.Ф.Бычков в первой публикации письма допустил неточность: 750 рублей; см.: В память графа Михаила Михайловича Сперанского... С. 337.

[40] Сперанский М.М. Письма (13) к ректору Ярославской (позднее - Тверской) семинарии, позднее - епископу Костромскому Евгению. 1795-1805. // РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1869. Л. 4.

[41] Дата установлена по письму Сперанского к архимандриту Евгению от 10 января 1797 г. по поводу отправки тому электрической машины для демонстрации опытов: "Чуть осталось места, чтоб сказать вам, что сегодня присягал я на чин надворного советника, в новый год данный" (РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1869. Л. 8 об.). В предыдущем письме от 23 февраля 1797 г., представляющем собой развернутое философское отступление, наш герой сообщает тому же адресату: "Вы, конечно, простите мне, милостивый Государь-батюшка, сии философско-меланхолические бредни, если представите меня обложенного кучами бумаг, в голове моей всякую мысль самородную мою теснящих и подавляющих" (Там же. Л. 6 об.).

[42] Сохранился Высочайший указ от 18 сентября 1798 г.: " Служащих в канцелярии генерал-прокурора надворных советников Сперанского и Сандунова всемилостивейше жалуем в коллежские советники /.../" (РГИА. Ф. 796. Оп. 79. Ед. хр. 816. Л. 1.).

[43] Раскин Д.И. Исторические реалии российской государственности и русского гражданского общества в XIX веке // Из истории русской культуры. Т. V (XIX век). М., 1996. С. 756.

[44] Сперанский хотел отправиться в ссылку вслед за своим патроном, но тот воспротивился этому, не желая губить карьеру своего помощника. Долгие годы они время от времени переписывались (до новой совместной службы; Куракин сделал блестящую карьеру в царствование Александра I, стал генерал-губернатором Малороссии, министром внутренних дел, членом Государственного совета). После "падения" Сперанского Куракин из страха сжег его письма. Письма Куракина к своему прежнему сотруднику также утрачены. Сохранилось одно весьма униженное его письмо к Сперанскому от 11 января 1823 г. с просьбой "доложить" рассуждения князя о "праве наследования" Александру I и "представить на рассмотрение" Государственного совета (РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 2107. Л. 1).

[45] См., например, "грамоту" на орден св. Александра Невского, пожалованного Д.П.Трощинскому, написанную Сперанским и "завизированную" Павлом 8 апреля 1798 г. (РНБ. Ф. 791. Ед. хр. 17. Л. 1).

[46] Цит. по: Томсинов В.А. Светило российской бюрократии... С. 81.

[47] Дело о бракосочетании Михаила Михайловича Сперанского // РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 2. Л. 5-5 об. Бумаги сверены и завизированы 10 августа 1847 г. неким коллежским асессором Пашковичем. Через восемь лет после кончины нашего героя было проведено расследование - по неизвестной причине - истории его необычного бракосочетания.

[48] Там же. Л. 6. См. иное "позволение": РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 3. Л. 1.

[49] Там же. Л. 2. Так записаны в метрический книге ближайшие друзья Сперанского (на всю жизнь) Петр Алексеевич Столыпин и Франц Иванович Цейер.

[50] Там же. Л. 6 об.-7.

[51] 23 декабря 1798 г. Сперанский писал архимандриту Евгению: "Я женился на добродушной, простой молоденькой англичанке, дочери пасторской, сироте /.../. После шести недель трудно определить беспристрастно свое положение; я могу вам только сказать, что я теперь считаю себя счастливейшим из людей и имею причины думать, что никогда не раскаюсь. /.../ Гражданское мое существование так же хорошо. Начальники мои меня любят; силы и надежды умножаются, и вообще воспитанник ваш не престает каждую минуту иметь новые причины благодарить судьбу и вас" (РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 1869. Л. 11 об.-12).

[52] Сперанский всю жизнь был верен памяти безвременно умершей жены. Никаких других женщин в его жизни не было. Сохранились ее письма к мужу (21, на французском языке) // РНБ. Ф. 1731. Ед. хр. 2171.

[53] См.: Корф М.А., барон. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. С. 76-77.

[54] Катетов В./И./ Граф Михаил Михайлович Сперанский как религиозный мыслитель. Казань, 1889. С. 7.

[55] См.: РНБ. Ф. 539. Ед. хр. 1719. Л. 2.

[56] В примечании к "послужному списку" Сперанского специально оговорено: "Сия Комиссия состояла под председательством Его Императорского Высочества Наследника Престола (впоследствии Государя Императора Александра Благословенного), из генерал-прокурора А./А./Куракина (ошибка: правильно - А.А.Беклешова) и генерал-лейтенанта /графа, петербургского военного губернатора Ф.Ф./ Буксгевдена" (РНБ. Ф. 637. Ед. хр. 732. Л. 1-1об.).

[57] Корф М.А., барон. Жизнь графа Сперанского. Т. 1. С. 64-65. Враги Сперанского усматривали в этом его тайную злонамеренную попытку ограничить самодержавие.

[58] РНБ. Ф. 731. Ед. хр. 4. Л. 1-1об.

[59] См. подробнее: Шепелев Л.Е. Титулы, мундиры, ордена в Российской империи. Л., 1991. С. 197-199. В 1803 г. император Александр сложил с себя звание великого магистра Мальтийского ордена. Однако кавалеры ордена продолжали носить орденские знаки.

[60] Сперанский неоднократно встречался с руководителями заговора в доме Ивана Лазаревича Лазарева (Ованес Лазарян; тайный советник, лидер армянской общины в России; 1735-1801), племянник которого (Христофор Иоакимович Лазарев; 1789-1871) стал близким другом нашего героя. По просьбе Лазаревых Сперанский отредактировал текст книги: Исповедание Христианской веры Армянской церкви. СПб., 1799. См.: Письма графа М.М.Сперанского к Х.И.Лазареву. СПб., 1864. С. 1-2.

Далее читайте:

Михаил Михайлович Сперанский (биографические материалы).

Окружение Сперанского

Журавский Дмитрий Петрович (1810-1856), экономист, статистик, сотрудник Сперанского.

Замятин Дмитрий Николаевич (1801-1881), юрист, сотрудник Сперанского.

Де-Санглен Яков Иванович (1776-1868), опечатывал бумаги Сперанского.

Хавский Петр Васильевич (1774-1876), помощник Сперанского.

Во все времена и во всех странах мира существовало несколько тысяч реформаторов. Все они что-то меняли в устройстве общества, в экономике. Но практически все реформаторы - какими бы радикальными они ни были - не покушались на отмену прав граждан на недвижимость. Реформаторы лишь изменяли правила продажи и покупки, расширяли возможности для максимально широкого круга граждан (и подданных) покупать и продавать недвижимость. Недвижимость в Болгарии в наше время может купить любой желающий. Были бы деньги.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

> НА ГЛАВНУЮ > БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА > КНИЖНЫЙ КАТАЛОГ Г >