Василий Ключевский

1904-1922 гг.

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Василий Ключевский

Курс русской истории

ЛЕКЦИЯ XL

Управление и общество. - Дробность и сословный характер местного самоуправления. Неудача всесословного начала. - Необходимость объединения местных учреждений. - Земские соборы. - Сказание о соборе 1550 г. - Разбор сказания. Состав соборов 1566 и 1598 гг. - Служилые и торгово-промышленные люди в их составе. - Земской собор и земля. Значение соборного представителя. - Порядок соборных совещаний. - Значение крестоцелования. - Связь соборов с местными мирами. - Происхождение и значение земских соборов. - Мысль о всеземском соборе. - Московское государство в конце XVI в.

ДРОБНОСТЬ МЕСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ. Изучив управление губное, земское и верное, попытаемся теперь представить себе, как сформировалось общество в рамках этих новых учреждений. Эти учреждения, как мы видели, имели двойственный характер: они были местные по источнику, из которого органы местного самоуправления, выборные люди, получали свои полномочия; но они не были местными по свойству дел, какие ведали эти выборные местных земских миров, - дел общегосударственных, приказных, а не местных земских. Как местные учреждения по происхождению своего личного состава, они еще более прежнего раздробили местное управление, и притом как в территориальном, так и в ведомственном отношении. Уезд в Московском государстве и прежде не был вполне цельной административной единицей: управление сельских волостей было слабо связано с управлением городских наместников, власть которых, и то не везде, простиралась на весь уезд только по важнейшим уголовным делам. Теперь местные земские миры, сельские и городские, со своими излюбленными старостами и верными головами совсем обособились друг от друга, разбившись на мелкие земские единицы, посады, волости, станы, слободы и отдельные села с деревнями, не имея объединяющего органа в уезде. Только два управления, губное и дворянское, во главе которых стояли представители местных служилых миров - губные старосты и городовые приказчики, были соединены в крупные округа, имели средоточие в уездном городе. Впрочем, и это было не везде: в Рязанском уезде служилые люди были разбиты на 4 общества, по станам, а в Новгородском было 10 губных округов с особыми губными старостами в половинах каждой пятины. Эта территориальная дробность местного управления соединялась еще с его ведомственной сложностью. В нем действовали рядом 4 ведомства: губное, церковное, простиравшееся и на мирян, состоявших на службе при церковных учреждениях или живших на церковных землях, служилое дворянское и земское в собственном смысле, к которому принадлежало все тяглое население, жившее в городах и селах на землях казенных, дворцовых и частновладельческих, не церковных. Притом и земское ведомство разветвлялось на три особых управления: судебное, хозяйственное и верное. Хозяйственные дела тяглых городских и волостных обществ по раскладке и сбору казенных податей и отбыванию повинностей, по распоряжению общественными землями вели старинные земские старосты, сотские и десятские. Они продолжали действовать и при новых судебных учреждениях царя Ивана: Судебник 1550 г. определительно отличает их от старост и целовальников, "которые у наместников и у волостелей и у их тиунов в суде сидят".

ЕГО СОСЛОВНЫЙ ХАРАКТЕР. Все эти ведомства, за исключением губного, носили сословный характер. Земским старостам и целовальникам подведомы были собственно земские, тяглые люди и тяглые земли; церковные и служилые землевладельцы зависели от них или, точнее, соприкасались с ними только по своим землям, населенным тяглыми людьми, или по дворам на тяглой городской земле, если льготные грамоты не освобождали их от участия в земском поземельном тягле: это была зависимость поземельная, а не личная или сословная. Между тем в законодательстве царя Ивана по устройству местного управления и помимо всесословных губных учреждений сказывалось стремление установить связь между разными ведомствами и тем поддержать совместную общественную деятельность обособлявшихся классов. По постановлению Стоглавого собора в суде архиерейских бояр по делам гражданским и некоторым уголовным - о боях и грабежах - должны были заседать рядом с поповскими старостами, благочинными, и земские старосты с целовальниками и с земским дьяком. Подобно тому в 1556 г. предписано было в Новгородской земле всем сословиям - духовенству, служилым людям и крестьянам - для сбора казенных податей выбрать из каждой пятины по одному служилому человеку и по три, по четыре человека из лучших людей других классов да из сельских погостов по человеку и этим "выборным старостам" под присягой и под страхом имущественного взыскания собирать всякие казенные подати. Такая организация казенных сборов была очень похожа на устройство губной полиции. Но направление государственного строительства не благоприятствовало проведению всесословного начала в местное управление. Совершалась разверстка государственных повинностей между общественными классами; она смыкала подвижные, изменчивые гражданские состояния в плотные государственные союзы, обязанные служить потребностям и интересам государства, а не нуждам местных обществ. Государство искало в земле не только материальных средств для деятельности, но и самих деятелей, ответственных органов местного управления. Поставка таких органов тоже пала на местные общества, как особая повинность, для исполнения которой приведен был в действие выборный механизм. Из классов, разделенных своими особыми интересами и обязанностями, трудно было образовать цельное земство с дружной совместной деятельностью. Управление обыкновенно устрояется в большем или меньшем соответствии с составом общества и его отношением к государству. В Московском государстве общество делилось на сословные группы по роду тягостей, возложенных на него государством: и местное самоуправление, став орудием централизации, распадалось на сословные ведомства. Такая дробность - главный недостаток местных учреждений XVI в. Она устанавливала очень неудобное отношение местного управления к центральному. Ничем не объединяемые на месте, разобщенные сословные миры не находили средоточия и в правительственном центре. Выборные местные власти, все эти губные старосты, городовые приказчики, излюбленные судьи, земские старосты и верные головы, непосредственно обращались по своим делам в московские приказы, и притом в разные, по роду дел или по территориальному распорядку приказных ведомств. Этот недостаток единства отчасти восполнялся политическим органом, который возник в тесной связи с местными учреждениями XVI в. и в котором центральное правительство встречалось с представителями местных обществ.

ЗЕМСКИЕ СОБОРЫ. Этому органу в нашей литературе усвоено название земского собора, а в памятниках XVII в. он называется иногда "советом всея земли". До конца XVI в. земский собор созывали четыре раза: в 1550, 1566, 1584 и 1598 гг. Надобно рассказать, при каких обстоятельствах и в каком составе созывались эти собрания, чтобы понять их характер и значение.

СКАЗАНИЕ О СОБОРЕ 1550 г. Первый собор был созван Иваном IV в пору крайнего правительственного возбуждения царя. Венчание на царство с принятием царского титула, женитьба и вслед за тем страшные московские пожары, народный мятеж, казанские и крымские набеги - все эти треволнения с самого начала 1547 г. поочередно то поднимали, то повергали в уныние его неустойчивый дух. Он долго не мог оправиться от впечатления московских пожаров и через три с лишком года на Стоглавом соборе описывал свой тогдашний испуг с живостью только что пережитой минуты: тогда "вниде страх в душу мою и трепет в кости моя, и смирися дух мой, и умилихся и познах своя согрешения". Тогда он решился покончить и с боярским правлением, и со своей легкомысленной юностью и хлопотливо принялся за государственные дела. Он начал искать вокруг себя людей и средств, которые помогли бы ему поправить положение дел. При таком настроении царя созван был собор 1550 г. До нас не дошло деяния или протокола этого собора, и мы не знаем ни его состава, ни подробностей его деятельности. Но о нем сохранился такой рассказ. На двадцатом году своего возраста царь Иван, видя государство в великой туге и печали от насилия сильных, умыслил всех привести в любовь. Посоветовавшись с митрополитом, как бы уничтожить крамолы и утолить вражду, царь "повелел собрать свое государство из городов всякого чина". В воскресный день царь вышел с крестами на московскую Красную площадь и после молебна с лобного места сказал митрополиту: "Молю тебя, святый владыко, будь мне помощник и любви поборник. Знаю, что ты добрых дел и любви желатель. Сам ты знаешь, что я после отца своего остался четырех лет, а после матери осьми лет". Изобразив затем яркими чертами беспорядки боярского правления в продолжение своего несовершеннолетия, царь вдруг бросил в глаза присутствовавшим на площади боярам запальчивые слова: "О неправедные лихоимцы и хищники, неправедный суд по себе творящие! Какой теперь ответ дадите нам - вы, многие слезы на себя воздвигшие? Я чист от этой крови; ждите своего воздаяния". Потом царь поклонился на все стороны и продолжал: "Люди божии и нам дарованные богом! Молю вашу веру к богу и к нам любовь; ныне нам ваших обид и разорений и налогов исправить невозможно... молю вас, оставьте друг другу вражды и тяготы свои... я сам буду вам судия и оборона, буду неправды разорять и хищения возвращать".

РАЗБОР СКАЗАНИЯ. Этот рассказ возбуждает много недоразумений. Прежде всего, как понять выражение повеле собрати свое государство из городов всякого чину? Здесь больше намеков, чем слов. Раскрывая эти намеки, можно так перевести эту лапидарную фразу: царь повелел вызвать из областей своего государства представителей всех чинов. Но не видно, были ли это выборные люди и какие именно чины, звания или классы они представляли. Трудно также понять, почему тронная речь, которою царь открыл собор, была произнесена не в палате кремлевского дворца, а на Красной площади. Было ли это только первое, публичное заседание собора в обстановке древнерусского народного митинга с крестным ходом и молебном, или вся деятельность собора ограничилась речью царя? Сохранившееся сказание ничего больше не говорит о соборе, а только приводит другую речь, какую сказал царь в тот же день Алексею Адашеву, поручая ему принимать и рассматривать челобитные от бедных и обиженных. Вероятно, тогда учрежден был Челобитный приказ, т. е. Комиссия прошений, на высочайшее имя приносимых, и Адашев был назначен начальником этого нового приказа. И самая речь царя производит странное впечатление. В ней много темперамента, но она могла быть более последовательной. Читая ее, прежде всего подумаешь, что это был царский призыв всего народа, всех его классов ко взаимному всепрощению и дружной деятельности на общую пользу: принимая бразды правления в свои руки, государь становился прямо перед своим народом и призывал высшего пастыря церкви и всю свою землю в лице ее представителей помочь ему в установлении государственного порядка и правосудия; верховная власть хотела прямо и откровенно объясниться с народом, указать ему направление, в каком она будет действовать, примирить враждебные стремления различных элементов. Но, призвав митрополита быть "любви поборником", царь продолжал резким, бранчливым обличением всего боярства в самовластии и хищничестве и собор, созванный с целью всех помирить, открыл воззванием чуть не к междоусобной войне. Да еще вопрос, есть ли эта речь исторический факт, а не просто чье-нибудь ораторское произведение, подобное речам, какие античная историография любила влагать в уста своим Фемистоклам и Катонам. Дело в том, что в первую половину царствования Ивана, при митрополите Макарии и при его участии, был продолжен и дополнен большой русско-исторический сборник - Степенная книга, названная так потому, что рассказ в ней расположен по великокняжениям, а великокняжения - по степеням, т. е. поколениям, в генеалогическом порядке. В списке Степенной, писанном еще при Макарии, нет ни царской речи и никакого известия о соборе 1550 г.; но то и другое оказалось в позднем списке Степенной XVII в., и притом, как выяснил проф. Платонов, да особом листе вклеенном в текст рукописи и писанном другим почерком. Впрочем, каково бы ни было происхождение соборной царской речи, трудно заподозрить самое событие. В следующем 1551 г. для устройства церковного управления и религиозно-нравственной жизни народа созван был большой церковный собор, обыкновенно называемый Стоглавым, по числу глав, в которые сведены его деяния в особой книге, в Стоглаве. На этом соборе, между прочим, было читано собственноручное "писание" царя и также сказана им речь. Это многословное писание, составленное в духе византийско-московского витийства, имеет тесную внутреннюю связь с речью на Красной площади: в нем слышатся те же нестройные ноты покаяния, прощения и раздражения, мира, смирения и вражды. И в речи, обращенной к церковному собору, царь говорил, что в предыдущее лето он с боярами бил челом отцам собора о своем согрешении и святители благословили и простили его и бояр в их винах. Царь, очевидно, разумел собор предыдущего, 1550 г., на котором присутствовали и русские иерархи. По всем этим чертам первый земский собор в Москве представляется каким-то небывалым в европейской истории актом всенародного покаяния царя и боярского правительства в их политических грехах. Умиротворение народа и самого царя, встревоженных внешними и внутренними бедами, было, очевидно, важнейшим нравственным моментом, объясняющим цель и значение первого земского собора. Но из дальнейших слов царя на Стоглавом соборе видим, что в 1550 г. было возбуждено немало и других, чисто практических дел, обсуждались и решались важные законодательные вопросы. Царь докладывал святителям, что прошлогодняя его заповедь боярам помириться на срок со всеми христианами царства во всяких прежних делах исполнена. Мы уже знаем, что это было предписание кормленщикам покончить спешно мировым порядком все тяжбы с земскими обществами о кормлениях и что это именно предписание надобно разуметь в обращенной к народу мольбе царя на Красной площади "оставить друг другу вражды и тяготы свои". Потом царь положил на Стоглавом соборе новый Судебник, представляющий исправленную и распространенную редакцию старого, дедовского Судебника 1497 г., на пересмотр которого он получил от святителей благословение на том же прошлогоднем соборе. К этому царь прибавил, что он устроил по всем землям своего государства старост и целовальников, сотских и пятидесятских и "уставные грамоты пописал", и просил отцов собора рассмотреть эти акты и, обсудив их, подписать Судебник и уставную грамоту, "которой в казне быти". Значит, с земским собором 1550 г. прямо или косвенно связан был целый ряд законодательных мер, нами уже изученных, целый план перестройки местного управления. Этот план начинался срочной ликвидацией тяжб земства с кормленщиками, продолжался пересмотром Судебника с обязательным повсеместным введением в суд кормленщиков выборных старост и целовальников и завершался уставными грамотами, отменявшими кормления. Ряд этих грамот, как мы знаем, появляется именно с февраля 1551 г., когда царь докладывал о них Стоглавому собору. Из слов царя можно заключить, что при составлении местных уставных грамот была выработана еще общая, как бы сказать, нормальная уставная грамота, которая, как образцовая, должна была храниться в государственном архиве и которую царь предложил отцам Стоглавого собора на рассмотрение вместе с новоисправленным Судебником: она содержала, по-видимому, общие основные положения, применявшиеся в отдельных грамотах к местным условиям. На нее указывают и местные грамоты, предписывая излюбленным судьям "судити и управу чинити по Судебнику и по уставной грамоте, как есмя уложили о суде во всей земле". Из всего сказанного можно заключить, что главным предметом занятий первого земского собора были вопросы об улучшении местного управления и суда.

СОБОРЫ 1566 и 1598 гг. Так вскрывается связь первого земского собора с устройством местного управления. Но надобно еще видеть отношение земского собора к самим местным обществам: только тогда можно будет достаточно выяснить, как зародилась в московских умах идея соборного представительства. Для этого предстоит рассмотреть состав земских соборов XVI в. Материалы для такого изучения дают соборы 1566 и 1598 гг. Первый был созван во время войны с Польшей за Ливонию, когда правительство хотело знать мнение чинов по вопросу, мириться ли на предложенных польским королем условиях. Второму собору предстояло избрать царя, когда пресеклась царствовавшая дотоле династия Калиты. Сохранились акты или протоколы обоих соборов - приговорный список 1566 г. и утверженная грамота 1598 г. об избрании Бориса Годунова на царство. В обоих актах помещены поименные перечни членов этих соборов. На первом соборе присутствовало 374 члена, на втором - 512. Во главе обоих соборов становились два высших правительственных учреждения, церковное и государственное - Освященный собор и Боярская дума; призывались начальники и подчиненных центральных учреждений, московских приказов с их дьяками, а также местные органы центрального управления, городовые воеводы. Все это были правительственные люди, а не представители общества, не земские люди.

СЛУЖИЛЫЕ ЛЮДИ НА СОБОРАХ. Из всех классов общества на обоих соборах всего сильнее было представлено служилое сословие: на соборе 1566 г. военно-служилых людей, не считая входивших в состав правительственных учреждений, было почти 55% всего личного состава собрания, на соборе 1598 г. - 52%. Представительство этого класса по источнику представительных полномочий было двоякое - должностное и выборное. Эта двойственность объясняется организацией служилого класса, тогдашнего дворянства. Мы уже знаем, что в составе его надо различать два слоя: высшие военно-служилые чины образовали дворянство московское, столичное, низшие - дворянство городовое, провинциальное. Столичные чины образовали особый корпус, исполнявший разнообразные военные и административные поручения центрального правительства. Пополняясь путем выслуги из рядов городового дворянства, этот корпус в XVI в. не терял служебной связи с последним. Столичные дворяне в походах обыкновенно назначались командирами, головами уездных сотен, рот, составлявшихся каждая из служилых людей одного какого-либо уезда. В XVI в. головами уездных сотен назначались обыкновенно те из столичных дворян, у которых были поместья и вотчины в тех же уездах. Их можно назвать походными предводителями уездного дворянства, как городовых приказчиков мы назвали дворянскими предводителями в административном смысле (выше, с. 237). На соборе 1566 г. уездные дворянские общества были представлены только своими головами - земляками, столичными дворянами, сохранявшими поземельную связь с ними. Эти головы командовали отрядами, двинутыми против Польши, и явились в Москву прямо с театра войны, по поводу которой был созван собор. Некоторые из них и указали на это в своем соборном мнении, заявив, что они не хотят помереть запертыми в Полоцке. "Мы, холопы государевы, ныне на конях сидим и за его государское с коня помрем", - добавили они. Их потому и призвали на собор, что они лучше других знали положение дела, занимавшего собор. Но ни из чего не видно, чтобы уездные отряды избирали их своими представителями на собор. Каждого из них полковой воевода назначил в походе головой уездной сотни как лучшего служилого землевладельца в уезде, а как голову его призвали или послали на собор представителем его сотни, т. е. уездного дворянского общества. Назначение на должность по служебной годности и призыв или посылка на собор по должности - такова конструкция тогдашнего соборного представительства, столь далекая от наших политических понятий и обычаев. Мы увидим, что этой особенностью всего выразительнее выясняется характер и значение земского собора XVI в. В этом отношении избирательный собор сделал, правда, некоторый шаг вперед, в сторону наших понятий о представительстве. И на нем было много столичных дворян, представлявших уездные дворянские общества по своему должностному положению. Но рядом с ними встречаем довольно незначительное число дворян (около 40 на 267 членов собора) из военно-служилых людей, которых с некоторою вероятностью можно считать выборными соборными депутатами уездных дворянских обществ из их же среды. Это новый элемент в составе собора 1598 г., незаметный на прежнем, но он столь малозначителен, что является как бы местной случайностью или исключением, не нарушавшим основного принципа соборного представительства.

ЛЮДИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННЫЕ. Соборное представительство городского торгово-промышленного класса построено было на одинаковых основаниях с представительством служилых землевладельцев, и в нем эти основания выражены были даже более явственно. На собор 1566 г. было призвано только столичное купечество, притом лишь высших статей, в числе 75 человек. Не видно и невероятно, чтобы это были выборные представители своих статей или вообще каких-либо корпораций: скорее это вся наличность высшего московского купечества, какую в данную минуту можно было призвать на собор. Но за этим купечеством стоял весь торгово-промышленный мир, как за столичным дворянством стояли уездные дворянские общества. Подобно тому же дворянству, московская купеческая знать набиралась из лучших людей, выделявшихся из рядового торгового люда, столичного и провинциального. И эта торговая знать тоже несла службу, только в другой сфере управления. Нам уже известно, что такое была верная служба: это целая система финансовых поручений, исполнение которых казна возлагала на земские классы, не имея пригодных для того приказных органов. Высшее столичное купечество в этой казенной службе имело такое же руководящее значение, какое в службе ратной принадлежало столичному дворянству: на него возлагались наиболее важные и властные, но и самые ответственные казенные поручения. Эта служба и поддерживала его связь с местными городскими обществами, из которых оно вербовалось. Ярославский или коломенский капиталист, возведенный в чин московского гостя, коммерции советника, продолжал жить и торговать в своем городе, и правительство возлагало на него ведение важных казенных операций обыкновенно в его же родном краю, с хозяйственным бытом которого он был хорошо знаком по собственным делам. Так тузы местных рынков становились ответственными агентами центрального финансового управления и являлись в областных городах направителями наиболее ценных казенных операций - питейных, таможенных и других, верстали местных посадских людей податными окладами, закупали на государя местные товары и вообще вели разнообразные торгово-промышленные предприятия казны. Это был своего рода финансовый штаб московского правительства, руководивший областными торгово-промышленными мирами. Если, таким образом, в соборном акте 1566 г. отразилось фискально-служебное значение столичного купечества, то в списке его представителей на соборе 1598 г. выразился с некоторым изменением основной принцип соборного представительства. К тому времени и столичное купечество, подобно дворянству, получило окончательную сословную организацию, разделилось на чины по своей капиталистической мочи и казенно-служебной годности. Высшее купечество составилось из гостей и из торговых людей двух сотен, гостинной и суконной, гильдий своего рода; рядовая торгово-промышленная масса столицы образовала несколько черных сотен и слобод, которые можно приравнять к промысловым цехам. На собор 1598 г. вызваны были 21 человек гостей, старосты высших сотен и 13 сотских черносотенных обществ. Гости, очевидно, были призваны поголовно, по своему званию, сколько можно было их тогда призвать: их и в XVII в. было немного, обыкновенно десятка два-три. Но сотенные старосты и сотские были призваны или посланы на собор по должностному положению; только должности свои они получали по общественному выбору, а не по назначению начальства, как головы дворянских сотен. Так суммарный призыв 1566 г. теперь заменился для купеческих сотен призывом их должностных представителей.

ЗЕМСКИЙ СОБОР И ЗЕМЛЯ. В описанном сложном составе обоих соборов можно различить четыре группы членов: одна представляла собою высшее церковное управление, другая - высшее управление государства, третья состояла из военно-служилых людей, четвертая - из людей торгово-промышленных. Те же группы отчетливо различает в составе собора 1566 г. и современный летописец. Он пишет, что государь на соборе говорил со своими богомольцами, архиепископами и со всем Освященным собором, "и со всеми бояры и с приказными людьми, да и со князи и с детьми боярскими и с служилыми люди, да и с гостьми и с купцы и со всеми торговыми людьми". Первые две группы были правительственные учреждения; две последние состояли из лиц двух общественных классов. Только лицам этих последних групп и можно придавать представительное значение. Но эти лица не были представителями своих классов в нашем смысле слова, выборными депутатами, специально уполномоченными представлять их только на соборе. Это были все должностные или служилые люди, поставленные во главе местных обществ по назначению или выбору и исполнявшие военно-административные либо финансовые поручения правительства. Значит, основой соборного представительства был не общественный выбор по доверию, а правительственный призыв по должности или званию. Я уже оговорился, что исключение, замеченное на соборе 1598 г., не колебало этой основы. Если хотя бы приблизительно таков же был состав собора 1550 г., то выясняется общая физиономия земских соборов XVI в. На них правительство встречалось с обществом, призывало на совет людей двух его классов - столичного дворянства и столичного же купечества. Но люди этих классов являлись на собор не представителями общества или земли, а носителями службы, общественными орудиями центрального управления. Иначе говоря, оба этих класса имели тогда значение представителей земли только по своему правительственному положению, а не по земскому полномочию: это были верхушки местных обществ, снятые правительством, пересаженные в столицу, чтобы служить добавочными орудиями управления теми же обществами. Значит, земский собор XVI в. был в точном смысле совещанием правительства с собственными агентами. Таков первичный тип земского представительства на Руси. Тогда иначе и не понимали народного представительства, как в смысле собрания разностепенных носителей власти, органов управления, а не уполномоченных общества или народа. Но по понятиям того времени такое собрание было все-таки народное представительное собрание, имеющее власть решать судьбы народа. Такой взгляд на народное представительство сложился потому, что тогда и народ понимали далеко не по-нынешнему. Ныне понимают так, что народное представительство есть выражение воли народа через избираемых им представителей и что народ как политическое целое и есть государство, а правительство - это только организация, связующая народ в такое целое и создаваемая самим же народом. В Москве XVI в. думали, что не народу подобает назначать выразителей своей воли, что для того есть готовые, волею божией установленные извечные власти - правительство с его подчиненными слугами, которое и есть настоящее государство; говоря проще, народ не может иметь своей воли, а обязан хотеть волею власти, его представляющей. На соборе, избравшем Бориса Годунова на царство, из непривилегированных классов присутствовали только 13 сотских, и притом только от столичных черносотенных обществ; между тем акты об избрании говорят про участие в этом деле "всенародного множества", "всех православных христиан всех городов Российского государства" и даже "всего многобесчисленного народного христианства от конец до конец всех государств Российского царствия". Здесь говорит не одно приказно-книжное красноречие, болезнь высших московских канцелярий: предполагалось, что всенародное множество духовно присутствует на соборе и говорит устами своих невыборных, прирожденных столичных представителей. Юридические фикции занимали гораздо больше места в общественном сознании тогдашнего русского человека, чем теперь. Фикция представительства рядовой народной массы высшими столичными чинами складывалась не без участия русских церковных законоведов, как и самый земский собор строился отчасти по подобию Освященного собора, у которого заимствовал и свое название собора. В древнерусском церковном обществе преобладала мысль, что настоящая деятельная церковь - это иерархия. Потому церковный собор по своему составу был собранием только пастырей и учителей церкви. И земский собор XVI в. вышел собранием руководителей всех частей государственного управления, представителей всех ведомств, действовавших вне собора раздельно, в кругу своих особых задач. В земском соборе видели, как бы сказать, представительство государственной организации. То живое, конкретное содержание, которое жило и работало в рамках этой организации, управляемое общество, или народ, рассматривалось не как политическая сила, способная говорить на соборе устами своих уполномоченных, не как гражданство, а как паства, о благе которой могут думать сообща только ее настоятели. Земский собор был выразителем ее интересов, но не ее воли; члены собора представляли собою общество, насколько управляли им. Нужно было пережить страшное потрясение, испытанное государством в начале XVII в., чтобы переломить этот взгляд на народное представительство и сообщить дальнейшим земским соборам настоящий, не фиктивный представительный состав.

СОБОРНЫЙ ПРЕДСТАВИТЕЛЬ. При изложенном составе соборов не может быть вопроса о системе соборного представительства, о том, было ли это представительство сословий, чинов или еще какое другое. Если собор представлял что-либо, то только столицу; но в этой столице сосредоточивались властные, руководящие элементы всей земли. Поэтому и можно сказать, что собор представлял землю посредством столицы и самую столицу представлял лишь настолько, насколько она представляла землю. Тем же составом собора определялось и значение соборного представителя. Он шел на собор по должности, по служебному званию или положению. Правительство ли в силу этого призывало его на собор, или его посылало туда общество, во главе которого он стоял, - это в сущности было все равно, как скоро лицо, становившееся во главе известного общества из его же среды, по назначению или по выбору, в силу своего положения признавалось естественным, непременным представителем своего общества во всех случаях, когда оно нуждалось в представителе. Оба источника представительных полномочий - общественный выбор и правительственный призыв по должности - тогда не противополагались один другому как враждебные начала, а служили вспомогательными средствами друг для друга; когда правительство не знало, кого назначить на известное дело, оно требовало выбора, и, наоборот, когда у общества не было кого выбрать, оно просило о назначении. Дело было не в источнике соборных полномочий, а в отыскании надежного исполнителя соборного решения. На соборе нужен был не мирской челобитчик, уполномоченный ходатайствовать перед властью о нуждах и желаниях своих избирателей, а правительственный или общественный делец, способный отвечать на запросы власти, дать совет, по каким делам она его потребует. Потому на сбор призывали из общества не людей, пользовавшихся доверием местных миров и общественных классов по своим личным качествам и отношениям, а людей, стоявших во главе этих миров или классов, по своему положению знакомых с их делами и мнениями и способных исполнять решение, принятое на соборе. Такое положение среди местных обществ занимали столичное дворянство и высшее столичное купечество. Высказывая свое мнение на соборе или принимая его решение в присутствии центрального правительства, люди этих классов как его исполнительные органы тем самым обязывались проводить это мнение или решение на тех служебных постах, какие укажет им правительство. Такой тип представителя складывался практикой соборов XVI в. Представителя-челобитчика "обо всяких нужах своей братии", каким преимущественно являлся выборный человек на земских соборах XVII в., совсем еще не заметно на соборах XVI в. Значит, целью собора XVI в. было объединить мнения и действия высшего правительства и его подчиненных органов, давать первому справки о том, что думают о положении дел и как относятся к соборному вопросу люди, которые будут ответственными проводниками решения, принятого властью на основании наведенных справок и выслушанных мнений.

СОБОРНЫЕ СОВЕЩАНИЯ. Эта цель всего явственнее выступает в приговорной грамоте собора 1566 г. Из нее видим, что собор был открыт речью царя, который поставил на обсуждение собора вопрос, как ему стоять против своего недруга, мириться ли, отступившись от ливонских городов, взятых королем под свою защиту, или продолжать за них войну. Соборный акт составился из письменных мнений, поданных в ответ на этот вопрос группами, на которые разделился собор. Эти группы образовали: 1) духовенство монашествующее, архиепископы, епископы, архимандриты, игумены и старцы в числе 32 лиц, т. е. Освященный собор, 2) бояре, окольничие и другие сановники с 7 дьяками высшего ранга в числе 30 человек, т. е. Боярская дума, 3) дворяне первой статьи или степени в числе 97 человек и 4) дворяне и дети боярские второй статьи в числе 99 человек - те и другие принадлежали к столичному дворянству, 5) три торопецких помещика и 6) шесть великолуцких - те и другие тоже столичные дворяне, выделившиеся в две особые местные группы, 7) дьяки московских приказов, 33 человека и 8) гости и купцы, москвичи и смольняне, те и другие - столичные купцы двух высших разрядов, соответствовавших сотням гостиной и суконной в соборной грамоте 1598 г., - всех с гостями 75 человек. Член думы печатник Висковатый не согласился с остальными думными людьми и "мысль свою сказал" особо, подал отдельное мнение, а смоленская гильдия, разделяя мнение своей братии - остального столичного купечества, внесла от себя дополнительное замечание. Видим, что члены собора группировались довольно разнообразно: по учреждениям, по чинам, общественным классам и даже частью по местностям. Замечаем далее, что собор был хорошо осведомлен по вопросу, который ему предложено было обсудить: высшие группы, даже духовенство, входят в такие подробности международные, политические, географические и стратегические, что, очевидно, правительство сообщило собору достаточные данные для разностороннего суждения о деле. Члены каждой группы обсуждали вопрос особо, "межи себя говорили о литовском деле". Но и в резолюциях, и в их мотивировке, даже в отдельных выражениях, столько сходства, что возникает мысль, не предшествовали ли групповому обсуждению вопроса общие совещания, на которых выработаны были наиболее веские соображения, усвоенные всеми группами или их большинством. Но при этом мнения групп не теряли своей профессиональной своеобразности: каждая группа смотрела на вопрос с своей точки зрения, указанной ее общественным положением. Мнение духовенства очень решительно, оно рассматривает дело преимущественно с нравственно-религиозной стороны и не без диалектики. Велико смирение государя: во всем он уступает. Столько городов уступил там-то и там-то; пленных полочан отпускает даром, своих выкупает. Велика его правда перед королем; больше уступить ничего нельзя. Уступить королю ливонские города - разорение церквам, которые государь в Ливонии поставил. Пскову теснота будет великая и всем купцам торговля затворится. Неправда короля та, что, взявшись защищать ливонские города от Москвы, он побрал их московскими же руками. Ливонские немцы отдались ему, обессилев от московского наступления; а без того мог ли он хоть один город ливонский взять? А Ливонская земля от прародителей, от великого государя Ярослава Владимировича - достояние нашего государя. Потому духовенство приходит к воинственному заключению - не мириться, за ливонские города стоять, "а как стоять, в том его, государева воля, как его бог вразумит: наш долг за государя бога молить, а советовать о том нам не пригоже". Бояр и других думных сановников больше занимают виды политические и дипломатические. Они предусматривают опасности перемирия, в продолжение которого король соберется с силами и укрепится в Ливонии. Лучше продолжать войну, особенно ввиду внешних затруднений Польши, "а нам всем за государя головы свои класть". Впрочем, во всем воля божия да государева, "а нам как показалось, так мы государю и изъявляем свою мысль". Дворяне разных групп комбинируют по-своему соображения старших, духовенства и думных людей. Они как будто даже смущены тем, что их спрашивают о таком важном государственном деле. Воля государя, как сделать свое государево дело, а они, холопи государевы, ведь только служилые люди, на конях сидят и с коня за государя помрут; велит государь, и они на его дело готовы, за одну десятину отвоеванной у недруга земли головы свои покладут. Одно соображение более всего убеждает их в правде государевой пока государь Ливонской земли не воевал, король за нее вступаться не умел, а ныне вступается. Мнение приказных дьяков также очень воинственно: Полоцк и ливонские города государь взял своею саблею, а другие города обессилели от нашей же войны, потому их король и засел; так с какой же стати государю от них отступаться? Не имея боевых голов, дьяки пишут в заключение: "...а мы, холопи, к которым его государским делам пригодимся, головами своими готовы". Гости и купцы взглянули на дело с экономической стороны. Государь и все люди "животы свои положили", достатки свои потратили, добиваясь ливонских городов: как же от них отступиться? Мы люди неслужилые, заканчивает записка, службы не знаем, но не стоим не токмо за свои животы, а и головы свои за государя кладем везде, чтобы государева рука везде была высока. Надобно еще отметить разницу в терминах, какими обозначены в приговорной грамоте мнения соборных групп: духовные лица дают государю свой совет; все остальные члены собора только изъявляют свою мысль. Это, очевидно, сравнительная оценка мнения духовенства и всех мирских членов собора. Ободренный единодушно выраженной готовностью всего собора служить государеву делу, царь заломил королю непомерные требования, которые все были отвергнуты польским правительством, и война продолжалась. Но в 1570 г., не созывая нового собора, царь заключил перемирие на условии status quo, хотя бояре настаивали на прежнем соборном приговоре.

СОБОРНОЕ КРЕСТОЦЕЛОВАНИЕ. Так шло дело на соборе. Но самым существенным моментом в соборной грамоте является общая резолюция, которой она оканчивается. Здесь духовенство заявляет, что оно "к сей грамоте, к своим речам" руки приложило, а прочие члены собора "на сей грамоте, на своих речах" государю своему крест целовали. Целовать крест на своих речах значило обязаться под присягой исполнять соборный приговор. Рукоприкладство духовенства заменяло присягу, которая была ему воспрещена. Обе формы скрепления соборного приговора показывают, что этот приговор имел не только нравственное, но и юридическое значение, был не просто результатом совещания, а формальным обязательством, и притом общим, круговым, связывавшим всех членов собора в нечто целое, в корпорацию своего рода, по крайней мере в отношении к соборному приговору: все они в конце резолюции обязывались государю своему служить правдою и добра хотеть ему и его детям "и их землям" и против его недругов стоять, "кто во что пригодится, до своего живота по сему крестному целованию". Это обязательство ставит нас прямо перед вопросом о происхождении и значении земских соборов XVI в.

СОБОР И МЕСТНЫЕ МИРЫ. Не будучи представительным собранием в нашем смысле слова, собор, однако, не терял права считаться земским. В составе его легко различить два элемента: распорядительный и исполнительный. Первый выражался в высших центральных учреждениях, второй - в лицах столичного дворянства и высшего столичного купечества. Местные миры, служилые и земские, на соборе 1566 г. не имели прямого представительства, не были представлены ни специальными соборными уполномоченными, ни даже выборными своими властями. Но оба столичных класса поддерживали их связь с собором, не только социальную, но и административную. Местное самоуправление создавалось мирским выбором, столичное дворянство и купечество - правительственным набором: это были выжимки, извлеченные из местных обществ на пополнение служебного столичного персонала. Но, становясь орудиями центрального управления, они не порывали связь с местными мирами, продолжали там свои хозяйственные дела, а столица навязывала им новые местные заботы и отношения, рассылая их по уездам с разнообразными ответственными поручениями. И самая эта ответственность, скрепленная соборным крестоцелованием, сближала центральное правительство с местным самоуправлением общностью основного начала: это была ответственность перед государством - принцип новый, введенный в местное управление при Грозном взамен прежней ответственности гражданской, какой подлежали кормленщики по жалобам обиженных. Только эта ответственность на соборе была поставлена несколько иначе, чем в местном управлении. Там, внизу, местный мир ручался перед правительством за своего выборного управителя, а здесь, наверху, правительственные агенты корпоративно ручались за проведение соборного приговора в тех местных мирах, куда их пошлет правительство. Но при этой разнице цель правительства была и здесь и там одна и та же - заручиться ответственными исполнителями. Такое соединение власти со службой посредством соборного крестоцелования было высшей формой государственной ответственности или корпоративной поруки, положенной в основание местного самоуправления.

ПРОИСХОЖДЕНИЕ СОБОРОВ. Земский собор XVI в. был не народным представительством, а расширением центрального правительства. Это расширение достигалось тем, что в состав боярской думы, т. е. государственного совета, в особо важных случаях вводился элемент, по происхождению не правительственный, а общественный, но с правительственным назначением: это были верхи местных обществ, служилых и промышленных, стянутые в столицу. На соборе они не составляли особого собрания или совещания, становившегося или действовавшего отдельно от центрального правительства, а входили прямо в его состав и лишь при подаче мнений образовали несколько групп, параллельных правительственным, подававших голоса наряду с Освященным собором, боярами и приказными людьми. Земский собор XVI в. - это боярская дума, т. е. правительство с участием людей из высших классов земли или общества. Такое пополнение правительства было потребностью времени. Царь Иван вынес из боярской опеки до боли удрученное чувство негодности системы правительственных кормлений: в ней он видел источник всех внешних и внутренних бедствий народа, и ему уже грезилась гибель государства. Тогда он стал думать не о замене родовитых кормленщиков новым правительственным классом, а только о постановке всего управления на новые основания и об освежении правительства новыми силами, взятыми снизу, из управляемого общества. В 1550 г. он говорил А. Адашеву, назначая его начальником Челобитного приказа: "Взял я тебя из самых малых людей, слыша о твоих добрых делах, и приблизил к себе, и не тебя одного, но и других таких же, кто бы печаль мою утолил и на людей, врученных мне богом, призрел; приноси к нам истину, избери судий правдивых из бояр и вельмож. В послании к Стоглавому собору он также умолял духовенство и "любимых своих князей и вельмож", воинов и все православное христианство: "Помогайте мне и пособствуйте все единодушно". Мы уже знаем, как это воззвание было осуществлено в реформе местного управления: дела, отнесенные в ведомство местных учреждений, должны были вести правительственные органы из среды местных же обществ по их выбору и под двойной ответственностью, личной - самих выборных и круговой - всех избирателей. В центре дело строилось несколько сложнее. Здесь в помощь боярскому и приказному управлению прибрано было из местных обществ два штата исполнительных органов - военно-административный и казенно-финансовый. Рассылаемые из центра, они действовали на местах с помощью местных выборных, им подчиненных. То были для столичных дворян уездные дворянские окладчики, для столичных гостей и купцов - местные целовальники. Для столичных агентов мирской выбор заменялся правительственным поручением; личная ответственность падала на тех и других, на столичных и местных агентов, обеспечивая их исполнительность. В вопросах чрезвычайной важности, требовавших особенно дружной энергии всех наличных правительственных сил, правительство призывало своих ближайших столичных агентов в свой состав, чтобы видеть, за что они могут взяться, что им в мочь и что не в мочь. Специальное соборное крестоцелование такого агента заменяло для верховной власти специальный выбор соборного народного депутата: оно создавало ей ответственного исполнителя, который, поручившись за исполнимость соборного приговора, будет проводить ответственное его исполнение на местах, являясь там показателем верховной воли и тем объединяя разрозненную деятельность сословных миров и дробных местных учреждений. Этим и отличались по своему происхождению наши соборы от западноевропейских представительных собраний, с которыми их обыкновенно сопоставляют. Там эти собрания вышли из потребности установить мирное отношение стойких за свои вольности средневековых сословий между собой и к правительству. Наши соборы вызваны были необходимостью для правительства сосчитать вместе со своими органами наличные общественные средства, потребные для известного дела, и обеспечить себе точное исполнение принятого решения. Наш собор родился не из политической борьбы, как народное представительство на Западе, а из административной нужды. Итак, земские соборы возникли у нас в одно время и в связи с местными реформами царя Ивана и являются совместными совещаниями боярской думы, т. е. центрального правительства, с людьми столичных классов, служивших ему ближайшими ответственными органами; такие совещания устроялись для выработки общего постановления по особо важным вопросам государственной жизни и для принятия членами собора ответственного кругового ручательства в исполнении соборного приговора.

ИХ ЗНАЧЕНИЕ. Боюсь, как бы вы в моем взгляде на происхождение земских соборов не усмотрели желания умалить их значение. Мы часто приступаем к их изучению с большими ожиданиями. Земское представительное собрание в Москве. XVI века! Но чтобы возможно было такое собрание, надобно предположить целый ряд политических и юридических понятий - о народе и государстве, о власти и свободе, о личных и политических правах, об общем и частном интересе, о политическом представительстве и частном полномочии, - надобно предположить в тогдашних московских умах присутствие таких сложных понятий, во всем складе тогдашней русской жизни - целый запас условий, дающихся только на значительном уровне общественного развития. Как могли сложиться такие условия, откуда было вырасти таким понятиям на верхневолжском суглинке, столь скудно оборудованном природой и историей? Изучая земские соборы XVI в., не встречаем таких понятий и условий, а видим только, что собор не был постоянным учреждением, не имел ни обязательного для власти авторитета, ни определенной законом компетенции и потому не обеспечивал прав и интересов ни всего народа, ни отдельных его классов и даже выборный элемент незаметен или едва заметен в его составе. Что же это за представительное собрание, спросите вы, в котором представителями народа являлись все должностные служащие лица? Земский собор XVI в., конечно, не удовлетворял отвлеченным требованиям ни сословного, ни народного представительства. С этой догматической точки зрения вы правы, и я вслед за вами готов сказать: какое же это представительное собрание, в котором не было настоящих представителей? Но кроме догматики права, кроме общих форм и принципов государственного порядка есть еще политика - совокупность разнообразных практических средств достижения государственных целей. В этой сфере могут складываться такие формы участия общества в управлении, которые не подходят под привычные виды народного представительства. С этой стороны и наши земские соборы XVI в. находят свой политический смысл, свое историческое оправдание. В изучаемый период нашей истории у нас наблюдается нечто подобное тому, что бывало прежде и повторялось после. Известный правительственный порядок, вызванный своевременными нуждами страны, держался долго и по миновании их как анахронизм, и общественный класс, руководивший и пользовавшийся этим отжившим порядком, ложился на страну ненужным бременем, его общественное руководительство становилось злоупотреблением. С половины XV в. московские государи продолжали править объединявшейся Великороссией посредством перешедшей из удельных веков системы кормлений, к которой с образованием московских приказов присоединилось быстро размножавшееся дьячество. То и другое к половине XVI в. сомкнулось в плотный приказный строй, кормивший пеструю толпу бояр и дворян с их холопами, дьяков и подьячих из тех же дворян, а наиболее "из поповичей и простого всенародства", по выражению князя Курбского. В противовес этой приказной администрации, своими кормежными привычками совсем не отвечавшей задачам государства, и были поставлены в областном управлении выборное начало, а в центральном - правительственный набор: тем и другим средством открывался постоянный приток в состав управления местных общественных сил, на которые можно было возложить безвозмездную и ответственную административно-судебную службы. В обществе времен Грозного бродила мысль о необходимости сделать земский собор руководителем в этом деле исправления и обновления приказной администрации. В приписке к Беседе валаамских чудотворцев, памфлету, составленному тогда против монастырского землевладения, неизвестный публицист приглашает духовные власти благословить московских царей на такое доброе дело - созвать "вселенский совет" из всех городов и уездов, из людей всяких чинов и "погодно" держать его при себе, каждодневно расспрашивая хорошенько про всякое мирское дело, и тогда царь сможет удержать своих воевод и приказных людей от поминка, посула и от всякой неправды, от "многочисленных властелинных грехов", и правдою тою устроится во благоденствии царство его. На деле земский собор XVI в. не вышел ни всеземским, ни постоянным, ежегодно созываемым собранием и не взял в свои руки надзора за управлением. Однако он не прошел бесследно ни для законодательства и управления, ни даже для политического самосознания русского общества. Пересмотр Судебника и план земской реформы - дела, исполненные, как мы видели, не без участия первого собора. По смерти Грозного земский собор даже восполнил пробел в основном законе, точнее, в обычном порядке престолонаследия, т. е. получил учредительное значение. Верховная власть в Московском государстве, как известно, передавалась удельным вотчинным порядком, по завещанию. По духовной 1572 г., царь Иван назначил своим преемником старшего сына Ивана. Но смерть наследника от руки отца в 1581 г. упразднила это завещательное распоряжение, а нового завещания царь не успел составить. Так второй его сын, Федор, став старшим, остался без юридического титула, без акта, который давал бы ему право на престол. Этот недостающий акт и создан был земским собором. Русское известие говорит, что в 1584 г., по смерти царя Ивана, пришли в Москву из всех городов "именитые люди" всего государства и молили царевича, "чтоб был царем". Англичанину Горсею, жившему тогда в Москве, этот съезд именитых людей показался похожим на парламент, составленный из высшего духовенства и "всей знати, какая только была (all the nobility whatsoever)". Эти выражения говорят за то, что собор 1584 г. по составу был похож на собор 1566 г., состоявший из правительства и людей двух высших столичных классов. Так на соборе 1584 г. место личной воли вотчинника-завещателя впервые заступил государственный акт избрания, прикрытого привычной формой земского челобитья: удельный порядок престолонаследия был не отменен, а подтвержден, но под другим юридическим титулом и потому утратил свой удельный характер. Такое же учредительное значение имел и собор 1598 г. при избрании Бориса Годунова. Редкие, случайные созывы собора в XVI в. не могли не оставлять после себя и немаловажного народно-психологического впечатления. Только здесь боярско-приказное правительство становилось рядом с людьми из управляемого общества как со своею политическою ровней, чтобы изъявить государю свою мысль; только здесь оно отучалось мыслить себя всевластной кастой, и только здесь дворяне, гости и купцы, собранные в столицу из Новгорода, Смоленска, Ярославля и многих других городов, связываясь общим обязательством "добра хотеть своему государю и его землям", приучались впервые чувствовать себя единым народом в политическом смысле слова: только на соборе Великороссия могла сознать себя цельным государством.

МЫСЛЬ О ВСЕЗЕМСКОМ СОБОРЕ. Наконец, мысль о привлечении общества к участию в управлении, руководившая областными реформами в царствование Ивана IV, сообщила политическое движение, исторический рост и земскому собору. Состав его с каждым созывом становился сложнее, все шире захватывал общество - знак, что уяснялась самая идея общественного представительства. На собор 1566 г. призваны были только столичные дворяне и купцы высших степеней по должности или по званию - это были фиктивные представители общества; выборных уполномоченных не заметно. Наблюдатель московских событий Смутного времени немец Буссов говорит, что и Бориса Годунова избирали государственные чины, находившиеся тогда в Москве. Но из акта 1598 г. видим, что этот собор не имел уже прежнего чисто столичного, именитого состава. Среди Освященного собора, прежде исключительно монашеского, появляются 11 московских протопопов. На соборе становится заметно присутствие выборных уполномоченных от провинциального дворянства, первого сословия, которому досталось прямое представительство на соборе. Далее, московские купеческие сотни, или гильдии, успевшие уже сложиться в корпорации, были призваны на собор не поголовно, как в 1566 г., а в лице своих выборных властей, старост. Представительство спускается в глубь общества: призывается на собор и рядовое столичное население черных сотен, также в лице своих выборных сотских. Правда, столица и на этом соборе сохранила подавляющее преобладание: от торгово-промышленного населения провинциальных городов не видим ни одного уполномоченного. Но мысль о всеземском соборе уже мелькает в умах. По крайней мере Борис Годунов, по свидетельству Маржерета, перед своим избранием требовал, хотя и притворно, созыва государственных чинов, от каждого города по 8 или по 10 человек, дабы весь народ решил единодушно, кого возвести на престол. Пресечение династии должно было ускорить движение этой мысли. Выборный царь не мог смотреть на государство взглядом наследственного, как на свою вотчину, и его власть, переставая быть собственностью, получала характер должности, возложенной на него сторонней волей, выражавшейся в соборном приговоре. Зарождалась новая идея народа - не как паствы, подлежащей воспитательному попечению правительства, а как носителя этой государственной воли, которая на соборе передавалась избранному царю. Вместе с ростом этой идеи расширялся на соборе и состав выборного представительства, первые признаки которого и встречаем по пресечении старой династии, на избирательном соборе 1598 г. Начинавшаяся смута, все шире захватывая общество, подталкивала и эту идею. Первый самозванец шел в личине наследственного царя; однако и он для суда над князьями Шуйскими, обвинявшимися в распространении слухов о его самозванстве, созвал собор, на котором, по русским известиям, ни власти, т. е. духовенство, ни бояре и никто из простых людей не заступался за обвиняемых, а все на них кричали. Маржерет уверяет, что на этом соборе присутствовали лица, выбранные из всех чинов или сословий (personnes choisies des tout estat). В XVII в., как увидим, изучая нашу историю этого столетия, собор разовьется в настоящее представительное собрание; но роковые условия русской жизни, для противодействия которым были созываемы земские соборы, затрут их и надолго заглушат мысль, пытавшуюся в них укрепиться, - мысль об установлении постоянного, законом нормированного притока здоровых общественных сил в состав правящего класса, ежеминутно стремящегося у нас превратиться в замкнутую от народа касту, в чужеядное растение, обвивающее народное тело.

ХОД УСТРОЕНИЯ ГОСУДАРСТВА. Мы изучили происхождение и ход устроения Московского государства и видели, что политический разлад государя с боярством не оказал заметного действия на ход государственного устроения. Реформы царя Ивана, так изменившие областное управление, были направлены не против боярства, а против кормленщиков, боролись не с политическими притязаниями, а с чиновничьими злоупотреблениями, с административным произволом. Наоборот, государственное устроение не оказало ли действия на политический разлад государя с боярством, не этим ли объясняется образ действий обеих ссорившихся сторон? Царь предпринимает поголовное истребление боярства, своей правой руки в управлении, но не устраняет от дел этого класса, без которого он не мог обойтись, а этот класс терпит и молчит, боязливо подумывая только о побеге в Литву. От ожесточившегося царя льется и небоярская кровь, на всю землю его именем набрасывается стая опричников, легитимизованных мундирных анархистов, возмущавших нравственное чувство христианского общества, а это общество терпит и молчит. Туга и ненависть поднялась, по словам современника, в миру на царя, роптали и огорчались, однако - ни проблеска протеста. Только митрополит заговорил было за свою паству, но скоро замолк насильственно. Как будто одна сторона утратила чувство страха и ответственности за излишества произвола, а другая, многомиллионная сторона забыла меру терпения и чувство боли, застыв в оцепенении от страха перед какой-нибудь шеститысячной толпой озорников, гнездившихся в лесной берлоге Александровской слободы. Как будто какой-то высший интерес парил над обществом, над счетами и дрязгами враждовавших общественных сил, не позволяя им окончательного разрыва, заставляя их против воли действовать дружно. Этот высший интерес - оборона государства от внешних врагов. Московское государство зарождалось в XIV в. под гнетом внешнего ига, строилось и расширялось в XV и XVI вв. среди упорной борьбы за свое существование на западе, юге и юго-востоке. Эта внешняя борьба и сдерживала внутренние вражды. Внутренние, домашние соперники мирились в виду общих внешних врагов, политические и социальные несогласия умолкали при встрече с национальными и религиозными опасностями.

ОСОБЕННОСТИ ЕГО СКЛАДА. Так складывалось Московское государство.. Оно складывалось медленно и тяжело. Мы теперь едва ли можем понять и еще меньше можем почувствовать, каких жертв стоил его склад народному благу, как он давил частное существование. Можно отметить три его главные особенности. Это, во-первых, боевой строй государства. Московское государство - это вооруженная Великороссия, боровшаяся на два фронта: на западе - за национальное единство, на юго-востоке - за христианскую цивилизацию, там и здесь - за свое существование. Вторую особенность составлял тягловой, неправовой характер внутреннего управления и общественного состава с резко обособлявшимися сословиями. Управление вели обязанные органы, наверху - служилые люди, внизу - ответственные сословные выборные. Сословия различались не правами, а повинностями, между ними распределенными. Каждый обязан был или оборонять государство, или работать на государство, т. е. кормить тех, кто его обороняет. Были командиры, солдаты и работники, не было граждан, т. е. гражданин превратился в солдата или работника, чтобы под руководством командира оборонять отечество или на него работать. Было сословие, которое по своему назначению могло бы просвещать и солдат и работников, и на Стоглавом соборе царь заставил его дать обещание, что оно устроит народное образование; но мы не знаем, была ли устроена после этого собора хоть одна церковноприходская школа. Третьей особенностью московского государственного порядка была верховная власть с неопределенным, т. е. неограниченным, пространством действия и с нерешенным вопросом об отношении к собственным органам, именно к главному из них, к боярской аристократии. Ход дел указывал старой династии демократический образ действий, непосредственное отношение к народу; но она строила государство вместе с боярством, привыкла действовать с помощью родословной знати. Из образа действий Грозного видно, что у нее и явились было демократические стремления, но остались аристократические привычки. Она не могла примирить этих противоположностей и погибла в борьбе с этим противоречием.

ЕГО ПОЛОЖЕНИЕ В ЕВРОПЕ. Теперь посмотрим, какое место заняло Московское государство среди других государств Европы. Тогдашняя Западная Европа не дала бы ответа на этот вопрос, потому что слабо замечала самое существование этого государства. Это, впрочем, не мешало ему быть очень полезным для Европы. У каждого народа своя судьба и свое назначение. Судьба народа слагается из совокупности внешних условий, среди которых ему приходится жить и действовать. Назначение народа выражается в том употреблении, какое народ делает из этих условий, какое он вырабатывает из них для своей жизни и деятельности. Наш народ поставлен был судьбой у восточных ворот Европы, на страже ломившейся в них кочевой хищной Азии. Целые века истощал он свои силы, сдерживая этот напор азиатов, одних отбивал, удобряя широкие донские и волжские степи своими и ихними костями, других через двери христианской церкви мирно вводил в европейское общество. Между тем Западная Европа, освободившись от магометанского напора, обратилась за океан, в Новый Свет, где нашла широкое и благодарное поприще для своего труда и ума, эксплуатируя его нетронутые богатства. Повернувшись лицом на запад, к своим колониальным богатствам, к своей корице и гвоздике, эта Европа чувствовала, что сзади, со стороны урало-алтайского востока, ей ничто не угрожает, и плохо замечала, что там идет упорная борьба, что, переменив две главные боевые квартиры - на Днепре и Клязьме, штаб этой борьбы переместился на берега Москвы и что здесь в XVI в. образовался центр государства, которое наконец перешло от обороны в наступление на азиатские гнезда, спасая европейскую культуру от татарских ударов. Так мы очутились в арьергарде Европы, оберегали тыл европейской цивилизации. Но сторожевая служба везде неблагодарна и скоро забывается, особенно когда она исправна: чем бдительнее охрана, тем спокойнее спится охраняемым и тем менее расположены они ценить жертвы своего покоя. Таково было европейское положение Московского государства в конце XVI в.

Далее читайте:

Ключевский Василий Осипович (1841-1911), русский историк.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС