Митрополит Нестор, Анисимов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Митрополит Нестор (Анисимов)

ЗАПИСКИ ПРАВОСЛАВНОГО МИССИОНЕРА

ОТ ГОСПОДА СТОПЫ ЧЕЛОВЕКА УСТРОЯЮТСЯ

(История моего крестника)

Совершенно необычайное направление жизненного земного пути иеромонаха Кириака складывалось сложно, своеобразно и многогранно. И суждено ему было связать свою жизнь со мной, ставшим его крестным отцом так же, как и нескольким тысячам других моих крестников, разбросанных по вселенной.

В 1908 году в далекой северной окраине Камчатской области на берегах Охотского моря я исполнял свой пастырско-миссионерский долг, просвещая язычников-шама­нистов верой Христовой. Над многими гижигинскими коряками, тунгусами и чукчами, подготовленными мной для достойного просвещения Христовой Православной верой я совершал Таинство Святого Крещения.

В большой толпе крещаемых подошел ко мне гигант­ский коряк-язычник и заявил, что он тоже желает креститься, считая себя вполне подготовленным для приняния Таинства. Я в порядке очереди крестил его, дав православное имя Илия, кратко пояснив житие святого пророка Божия. Больше этого Илию я не видел, поскольку пастырско-миссионерская жизнь требовала постоянных разъездов. В силу этого, а также из-за кочевой жизни местных жителей мне редко приходилось встречать крещенных мной камчадалов. Но по милости Божией сложилось так, что через 52 года он, будучи уже иеромонахом Кириаком, разыскал меня, и у нас в I960 году наладилась заочная связь. Вот как это было.

В августе 1960 года я получил письмо от очень доброго и милого мирского человека Михаила Василье­вича. Он мне сообщал, что еще в 1957 году запросил Патриархию, и ему был дан мой новосибирский адрес, по которому он послал целую тетрадь (исповедь отца Кириака) и письмо, но мною они не были получены. Спустя какое-то время он снова пустился в розыски и получил мой новый адрес, у нас завязалась переписка. В день праздника в честь Рождества Пресвятой Бо­городицы я получил письмо от соплеменников отца Кириака, в котором они сообщали, что "радость и лико­вание были велии у нас по поводу сего", и описывали, какое впечатление на них произвел мой ответ. Причем они, так как были малограмотные, обо всем сообщали своему другу Михаилу Васильевичу, а он уже весточки от них пересылал мне.

"Дорогой и незабвенный друг наш! Здравствуй!

С большой радостью сообщаем тебе, что мы получили твою посылку. В ней были письма Высокопреосвящен-нейшего Владыки Нестора, а также три его портрета. Как только Валентин Николаевич вскрыл конверт и вынул оттуда письма и портреты, так сам весь побледнел и руки затряслись от волнения. Он побежал бегом к постели нашего батюшки Кириака и дал их ему. Надев очки и увидев портрет, тот так и застонал: "Он, он Святитель Божий! Хорошо я помню на нем наперсный крест наград­ной на ленте Георгия. Он заслужил его как Ангел спаситель и хранитель, а теперь он - Святитель Божий. Ох, какой я окаянный!"

Затем он попросил читать письма. А сам плачет и плачет, как младенец. Прочтут ему несколько слов, а он тихо скажет: "Подождите, дайте мне насладиться этими словами. Я маленько повспоминаю". Ждем, а он закроет глаза и думает, потом опять велит читать дальше. Опять остановит, о чем-то думая. А то попросит письмо в руки и так благоговейно, с трепетом прижмет его к груди и держит, держит минуты две-три. А потом целовать начнет. Раз двадцать читали ему эти письма и стихотворение "Радостная Пасха у прокаженных". Часто говорил первые два-три дня так: "Снятый многострадальный Иов, помо­лись Богу за меня, окаянного! Там, там, на берегу нашего моря, он сделал храм в честь тебя, праведника Божия".

Мы все просили его, чтобы он сказал, какой ответ написать великому Владыке, а он все плачет и плачет, как ребенок, и никак не желает или не может успокоить­ся. Махнет рукою тихо и прошепчет: "Большое дерзно­вение будет мне, окаянному, писать моему господину и Божиему Святителю. Я недостоин развязать подвязки обуви на праведных стопах этого ангела земного, а вы хотите, чтобы я писать велел ему".

На четвертый день часа на четыре он впал в беспа­мятство и все говорил с закрытыми глазами. Около него читали Библию. А когда он очнулся, мы опять стали просить его, чтобы сказал, о чем написать Владыке. Опять ответил: "Не надо!" Часто впадает в беспамятство, стал совсем как глупый ребенок, вспоминает Макария Алтайского10, озеро Телецкое".

Через несколько дней отец Кириак смог сам написать мне:

"Ваше Высокопреосвященство, Святитель Божий и многолюбивый Господин мой! С самого начала я, мно­гогрешный и недостойный смиренный инок Кириак, падаю ниц перед Вашим святительством и испрашиваю Вашего святительского благословения, лобызая десницу Вашу. Ваши письма я получил, и от 25/VIII и от 28/IX с.г. А также и портретов три, а один в святительском обла­чении и с иподиаконом. Вспомнил я, что первый раз я видел Вас в таком облачении лет 45 назад во Владиво­стоке в окружении двух или трех архиереев в день Вашей хиротонии. И теперь так сильно наполнилась душа моя радостью, что я думал, сердце мое не выдержит. Ведь не только горе, но и неожиданная великая радость может разволновать любого человека до потери рассудка. А тем более такого старого, как я. Ведь мне девятый десяток к концу подходит. И вот сейчас, когда я пришел в себя, я и не знаю, о чем написать Вам. Ваше письмо напомнило мне многое из моей прошлой многогрешной жизни еще до Вашего приезда в Гижигинский уезд, в нашу коряк­скую походную Православную миссию. Хорошо я помню три домика на морском берегу между сопок, в которых Вы устроили несчастных прокаженных, и в уголку одного домика Вы устроили для них свою церковь, как, вот теперь только вспомнил, назвали ее в честь многостра­дального Иова из Библии. Потому что он тоже был прокаженный. Я и всего-то один раз был в этой церкви, но мне много говорили, как Вы приезжали туда к прокаженным, совершали для них богослужения и при­возили им продукты, гостинцы, священные книги и детишкам разные забавы. Жили они, как вот теперь и мы здесь живем, в одном домике мужики, в другом - бабы и детишки. Только у нас здесь нет детишек-то, а одни старики беспомощные да калеки никудышные. Было нас двести человек, а теперь прибавили еще сорок. Очень тесно. Только потому я и помнил Вас пятьдесят с лишним лет, а особенно с 1936 года, что Вы всегда стояли в моей памяти как великий святой человеколюбец несча­стных больных и бедных больших детей природы, она была у нас там как первозданная.

Когда Вы молодым священником приехали к нам в Гижигу, я хорошо помню, мне было уже 35 лет, и я был такой отчаянный вор и пройдоха. Ведь я остался сиротой лет шести. Колонисты-купцы воспитали меня побоями в своих факториях. У них я и научился русскому языку, а потом и грамоте. К этим годам я на своих собаках несколько раз изъездил всю свою Камчатку. А когда мне было лет пятнадцать, меня прибрал к себе купец Баранов Егор Семенович, который взял однажды меня с собой в Императорскую гавань. И вот, помню, мы тогда при­ехали в неведомое для меня, дикаря, место, в Тьерский стан, а там была церковь - первый раз в жизни увидел я церковь. И как раз мы попали туда, когда приехал архиерей (много лет спустя, я узнал, что это был епископ Камчатский Мартиниан11). А потом купец Баранов взял меня обратно в Маркове.

Когда Вы приехали к нам, разговору у нас, туземцев, было много о Вас. Особенно ненавидели Вас шаманы. И я, окаянный, захотел над Вами посмеяться - ради заба­вы принять от Вас крещение. Вы дали мне имя Илия. И это мое надругательство над Вами обернулось взаправду. Что-то светлое осенило весь мой разум. Буквально я переродился духовно в несколько дней, и мне так сильно захотелось быть таким же, как Вы. Но Вы быстро куда-то от нас уехали.

При помощи одного хорошо знакомого мне торговца-купца, пошли ему, Господи, Царствие Небесное, я в 1908 или же в 1909 году, забыл уже, приехал в Благовещенск и отыскал там епископа. Звали его Преосвященный Владыка Владимир*, это я хорошо и точно помню. Меня пропустили к нему. И я рассказал ему обо всей своей грязной жизни, показал ему свою хорошую грамотность, рассказал, как крестился у батюшки Нестора, и про свое имя. А никаких документов у меня не было. И упал я перед ним и стал умолять записать меня в монахи и в батюшки. Продержал он меня у себя с месяц и всё наблюдал за мною.

А потом меня послали с другими людьми в Казань. Там дали мне жить в Спасском монастыре. С полгода я работал у них. Был очень прилежным. Перечитал много священных книг. Истово молился Богу. Голос у меня был хороший, и я быстро научился петь на клиросе. А еще через полгода по моей слезной просьбе Преосвященный Алексий12 совершил надо мною монашеский постриг. Он был еще и ректором Академии, а архиепископом Казан­ским и Свияжским был Никанор13, а Алексий считался его Чистопольским викарием. Архиепископа Димитрия**, про которого мне рассказывали там, я уже не застал, ибо он умер до меня. Ректор Алексий (фамилия его Дородницын, после я читал много книг, им написанных) очень сильно полюбил меня, и я ему рассказал про свою жизнь, про то, как к нам приехал монах, батюшка Нестор, и как я, ради забавы, обманул его и, думая подшутить над ним, попросил его крестить меня, и как я после крещения почувствовал сразу в себе какое-то светлое обновление, как меня стало мучить желание сделаться самому таким же, как батюшка, мой креститель Нестор. И кто, и как мне помог приехать сюда к ним, в Казань.

Епископ Алексий говорил мне, как ему было трудно учиться в Московской Академии. Он был немного старше меня. У них было два отделения, где учили на миссионера-священника. И он проверил мою грамотность. А потом я целый год жил у них в монастыре, и он постриг меня в иноческий чин. И он зачислил меня учеником на монгольский. Год я учился, а потом и еще полгода. И меня послали в Бийск, это на Алтае. Но я там прожил с год, и меня направили во Владивосток к архиепископу Евсевию. Продержали меня там в монастыре с полгода, а потом он призывает к себе и говорит: "Вот я сам из Москвы, из Тулы, где самовары делают. А все время живу то в Сибири, то на твоей Камчатке жил, а теперь вот здесь. Когда я закончил учиться в Академии под Москвой, мне сказали: "Негоже быть тебе ни в Москве, ни в Туле. Даем тебе для несения Божия послушания Сибирь". И тебе, брат мой Кириак, негоже на своей Камчатке нести послушание Божие. Я отправлю тебя на Курилы, к японцам. По цвету кожи ты полетать им. На первых порах ты будешь там у Владыки Николая*** ке­лейником. А там уже он сам посмотрит, на какое послу­шание будешь пригоден".

Я смиренно ответил ему, что готов на послушание и поеду, куда направит меня Божий Промысл. Но немного дней сподобился я служить этому великому просветителю идолопоклонников. Он был уже таким слабеньким, хотя и высокого роста, что месяца через два или три скончал­ся. Умер Владыка Николай 76 лет от роду. В Японии он прожил 50 с лишним лет. Мирское имя его было Касат­кин Иоанн. Помяни, Господи, во Царствии Своем Небес­ном святительство его и святительство архиепископа Евсевия, святительство епископа Владимира, епископа Алексия, архиепископа Никанора, наставлявших меня на путь истины во иночестве и дававших мне силу нести с благоговением ангельское послушание. Восемь лет я жил там, но уже у Владыки Сергия14, хваля имя Господ­не посреди идолопоклонников. За это время два раза посылал меня Владыка с поручением во Владивосток. Один раз я жил там месяца четыре. Это как раз в то время, когда в соборе над Вами совершали хиротонию. Много, много раз я делал над собою усилие подойти к Вам и со слезами попросить у Вас прощения за тот, как мне казалось, кощунственный грех, когда ради забавы, ради того, чтобы надсмеяться над Вами, принял от Вас во имя Отца, Сына и Святаго Духа водное Таинство Святого Крещения. Я до сих пор удивляюсь, как это могло получиться, что об этом своем кощунстве я исповедовался перед шестью святителями, то есть перед епископами Благовещенским Владимиром и Чистопольским Алексием, перед архиепископами Казанским Никанором, Владиво­стокским Евсевием и Японским Николаем, а впослед­ствии и перед Владыкой Сергием (в миру Тихомиров). А вот перед Вами не смог. Что-то неведомое мешало мне в тот период, когда Вы получили, сподобились получить сан епископа Камчатского. Это было осенью. Вот точно не помню, 1915 или 1916 года, но, как мне говорили. Вы уже вернулись с военного поля брани и были украшены наградным наперсным крестом с георгиевской лентой. Я до того времени не видел еще ни у одного священнослу­жителя наперсный крест на ленте.

Спустя недели две, после хиротонии, перед отъездом в Японию, в последний раз я был принят Владыкою Евсевием и спросил его, почему на посвящаемом наперсный крест висел на какой-то ленте. Он, улыбнувшись, добродушно пояснил мне, что Владыка Нестор удостоил­ся этой награды от Его Императорского Величества за самоотверженную помощь нашим раненым воинам на передовых позициях войны. Что-то в таком духе пояснил он мне. Вот и теперь я вижу на карточке тот крест и ту ленту. Какое большое волнение чувствую я в душе своей. Видеть то, что я видел и о чем говорил почти полвека тому назад. Получать письма и портреты от того челове­ка, над которым я надсмеялся и который крестил меня на моей родине 52 или 53 года тому назад. Господин мой и святитель Божий, слезно умоляю, простите меня, окаянного, ради Христа Иисуса.

Ох и сильно устал я говорить. Ведь два дня наш писарь пишет это письмо, а я лежу и говорю ему, что писать.

В 1920 году я попал через Корею в Китай, и целый год меня продержали в городе Юн-Пинфу при русской церкви святого Иоанна Крестителя. А там подошло вре­мя, что на Родину было проехать нельзя - война везде, снова Господь Бог привел меня в Японию.

В 1936 году меня снова потянуло на родину, но не успел я сойти по трапу с парохода, как меня арестовали, осудили и отправили сначала на берег Амура, а потом на Колыму. В 1954 году освободили, но кому нужен 82-летний старик? И вместе с другими, такими же как я, меня поместили в инвалидный дом.

Вот кратко рассказал Вам.

Устал я, Владыко и господин мой. А хочется так много, много сказать Вам о теперешнем житье моем и выплакать перед Вами все свои грехи.

Не сочтите за дерзость, милостивый господин мой, что я попрошу Вас прислать сюда через нашего друга книги Священного Писания, а также еще черного сатину, материи, хотя бы на одну или две мантии. Здесь у нас есть наперсный крест, епитрахиль, поручи, Типикон, Библия. В праздники совершаем богослужения в отдельной комнатушке.

Все мы земно кланяемся Вам и испрашиваем Вашего святительского благословения и молитв Ваших.

Недостойные слуги Ваши - иноки Кириак, Симеон, Никифор, Павлин и из мирян Валентин Николаевич и Иван Павлович. Лобзаем Вашу святительскую десницу".

По получении от него письменного раскаяния я в своей домовой церкви прочел ему разрешительную мо­литву с величайшей благодарностью ко Господу, взыcкавшему его, осенил его благословением в ту сторону, где он находился.

Второе письмо он написал мне 18 октября 1960 года.

"Высокопреосвященнейший Владыко и святитель Бо­жий! Высокочтимый нами господин и отец наш! Просим Вашу милость принять от всех нас, здесь страждущих, сыновнее лобзание во Господе Христе Иисусе и благосло­вить всех нас своим святительским благословением. Ве­ликому господину нашему, Владыке Нестору, многая лета, многая лета, многая лета!

Здравствуйте, Ваше святительское Высокопреосвя­щенство! Не больше недели прошло с тех пор, как я послал Вам первое письмо. Прошу у Вас прощения за то, что я так долго не отвечал Вам. Не моя вина была в том и не злой умысел. Радость от получения Вашего письма, напечатанного на трех листах, и трех портретов Ваших очень сильно и на целый месяц лишили меня величай­шего дара Божия - рассудка. Ведь это легко сказать только - не видеть более пятидесяти лет того, Кто поставил меня на путь в Жизнь Вечную, кто просветил меня ясным светом евангельской истины, - и вдруг получить от него доброе-доброе послание и великие знаки Его благорасположения - три дорогих портрета.

В первом письме я описал Вам свою жизнь. А теперь мне очень отрадно вспомнить тот великий день, в который я был покрыт мантией, ризой спасения и броней правды, каковая напоминала бы мне всю жизнь о том, что с того самого дня я на всякое дело считаюсь мертвым человеком, что я буду жить ради одних только добрых дел. Богу одному только ведомо, выполнил ли я за свою жизнь все клятвы, какие я давал перед алтарем в час принятия иноческого чина. Но как перед грозным судией своим исповедуюсь перед Вами, святитель Божий, что с того дня и до сего старался во всем - и в деяниях, и в мыслях - выполнять их. А там Бог знает, может, и согрешал когда.

Я уже писал Вам, что мне дали имя великого древнего отшельника Кириака (что значит - господский), про­жившего весьма долгую жизнь в VI веке, так что день моего Ангела стал уже не 20 июля, пророка Божия Илии, а 29 сентября, а сегодня было 5 октября, и сегодня мы с братией молились нашим русским святителям - Петру, Алексию, Ионе, Филиппу и Ермогену. Как видите сами, милостивый господин мой, преподобный великий по­движник Кириак и меня, грешного, сподобил многолет­ней жизни, а также и жизнь послал мне очень и очень тяжелую.

До сих пор мой мозг сверлят слова, сказанные по­стригавшим: "Претерпиши ли всякую тесноту и скорбь иноческого жития ради Небесного Царствия?" И мой твердый ответ, ответ бывшего вора и негодяя, разбой­ника и татя, вольного и свободного до принятия от Вас Святого Крещения, как моей родной Камчатки ветер:

"Ей, Богу содействующу, честный отче!"

Помню наставление: "Аще убо хощеши инок быти, прежде всего очисти себя от всякия скверны плоти и духа, в искушениях не печалься". Ведь никто-никто не неволил меня принимать иноческий постриг. Три раза я подавал ножницы в руки постригавшего, и два раза он возвращал их мне со словами, может быть, я одумаюсь и откажусь от него, но сила Вашего крещения надо мной оказалась такой могучей, такой осенительной, что я без колебания готов был идти на всякую казнь во имя Иисуса Христа.

Двадцать четыре пары старейших иноков Спасского монастыря вышли из алтаря с зажженными свечами в руках ко мне на паперть, оттуда, накрытого мантиями, ввели меня во храм Божий для совершения пострига. С каким большим воодушевлением и умилением слушал я пение "Слава в вышних Богу", когда меня подводили к алтарю. Какие умилительные слезы потекли у меня из глаз, когда запели тропарь "Объятия Отча отверсти мне потщися. Тебе, Господи, с умилением зову, согреших на Небо и пред Тобою".

Надели на меня хитон, параман на грудь, рясу, пояс, мантию, клобук, дали четки и крест с зажженной свечой: "Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца нашего на Небесах".

Теперь всем нам, а особенно мне, стало радостно, ибо Вы, многомилостивый господин наш, утешаете нас, не­достойных, своими добрыми ласковыми письмами.

Ох, Господи! Как мне сейчас стало легко на душе! Я, как и святой Симеон Богоприимец, говорю: "Ныне отпу-щаеши, Владыко!.. Яко видеста очи мои того, кто дав­ным-давно озарил мою черную душу шамана светом евангельского учения и этим самым из жестокого бан­дита и идолопоклонника сделал верного христианина, познавшего смысл временной земной жизни ради Вечной Жизни на Небесах Господа и Бога своего".

Все мы испрашиваем Ваших святых молитв о грехах наших и, земно кланяясь Вам, сыновне лобызаем Вашу десницу.

Простите нас, Христа и Бога нашего ради.

Ваши детки - Кириак со другими".

24 сентября было получено письмо от Михаила Ва­сильевича, где он благодарил Господа за нашу письмен­ную связь, а также писал:

"...Много, много благодарен я своему дорогому и милому другу за то, что он так усердно в течение шести лет просил меня найти Вас. Грешен я перед своим другом в том, что после первой неудачной попытки связать его, бедного, с Вами бессердечно отказывался повторить поиски. Я мучаюсь и страдаю теперь и душою, и созна­нием, что в течение четырех лет считал эти просьбы бредом измученного, лишенного рассудка человека. Как перед Богом каюсь перед ним, что все эти его просьбы ко мне я считал пустой забавой выжившего из ума бедного друга, а поэтому еще больше сочувствовал тому, еще теплее относился к нему, ибо считал, что он терзается от полного расстройства мозгов, что идеал его больного воображения - Владыка Нестор - несуществовавшая личность и является мифом, созданным больным во­ображением моего несчастного друга. Молю Господа Бога простить мне этот вольный и невольный грех., как простил мне его милый друг. Теперь я осознаю свою неправоту еще и тем фактом, что на протяжении последних шести лет он несколько раз повторял одно и то же: "Ты обязательно запиши его мирское имя и прозвище, это Аннсимов Николай Александрович, а самое главное, запиши нашу Гижигу, она одна во всем свете белом". Его больше всего мучило, как он много раз говорил, что он не знал, молиться ли ему о Вашем здравии или об упокоении души Вашей. Поверьте мне, высокочтимый мною батюшка, что он все годы говорил нам, что родители дали ему временную жизнь, что они родили его духовно-слепым и что только Вы переродили его Крещением, сняли темную пелену с духовных очей его, что Вы дали ему возможность познать истинный свет духовной жизни и этим самым обессмертили его душу для Вечной Жизни. У меня имеется много записей, сделанных мною в мо­мент его бесед или после. Большинство их относится к периоду его жизни на Алтае, в Казани, в Японии. Почти ничего не записано о Камчатке. Он говорил, что ему очень тяжело вспоминать свою жизнь на родине до 35-летнего возраста, так как этот период слишком мрач­ный и тяжелый для души, что эта жизнь - сплошные грехи ради телесной похоти и многие грехи были слиш­ком ужасные. "Даже воспоминание о моем первом имени приводит меня в кошмарный трепет", - так много раз признавался он".

1 ноября я ему писал: "... Какая великая милость Господня и к тебе, и ко мне, так как судил Бог дожить нам обоим до глубокой старости и Господь примирил нас чрез Твое искреннее покаяние. Слава Богу и благодарение за все! А за тебя я безгранично радуюсь и благословляю тебя заочно, но с глубокой сердечной отеческой любовью радуюсь со слезами умиления и, обнимая тебя, целую архипастырским и отеческим целованием.

Бог спас душу Твою, и ты хотя не смел лично просить у меня прощения, когда во Владивостоке меня посвящали во епископа Камчатского, и не смел подойти ко мне, но прежде суждено было тебе исповедать твой грех надсмеяния над крещением тебя с целью надругательства, и ты просил прощения у шести архиереев. Знаменательно и то, что ты прошел по моим стопам к этим архиереям, так как ты хотел стать таким, как я. И только через полвека Бог судил найти меня и принести покаяние, прося простить тебя за кощунственную дерзость. Радуешься сему ты, радуюсь сугубо и я молитвой духовного твоего отца в моем лице, я, твой духовник, недостойный, ныне митрополит Нестор, властию, данною мне от Бога, прощаю и разрешаю тя. чадо мое Илия от купели Святаго Крещения, а ныне иеромонах Кириак, от сокрытого греха твоего надругатель­ства над Святым Таинством Крещения и надо мной, немощ­ным, твоим крестителем в молодые твои годы, и от всех грехов твоих во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Теперь ты, дитя мое, чистое в покаянии, можешь с верой и благодарением Господа Бога молитвенно сказать и повторять постоянно до часа твоей мирной кончины:

"Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром; яко видеста очи мои спасение Твое, еже еси уготовал мне, недостойному, пред лицем всех людей, свет во откровении язычникам и славу христианства".

Знаменательно, что твое письмо с покаянием я полу­чил 16/29 октября сего, 1960, года, то есть через 44 года после моего посвящения в сан епископа Камчатского. В этот день 1916 года ты был в соборе во Владивостоке, когда меня посвящали в архиереи. Бог тебя благословит со всеми живущими с тобой.

Любящий твой крестный отец - митрополит Нестор".

В последующих письмах он писал:"... В своей земной жизни Господь помог достигнуть мне желанной верши­ны, и эта вершина есть испрошение прощения великих грехов, содеянных мною в дни языческой молодости против Вас, моего духовного отца и учителя.

С того дня, как мне прочитали Ваше отпущение грехов моих, мне стало весьма легко. Теперь ничего не страшит меня и я готов спокойно умереть и отдать свою душу создавшему меня вечному Творцу всего сущего.

Никогда, никогда даже в мыслях своих я не был раскольником и отщепенцем от нашей Русской Пра­вославной Церкви. Помню годы, когда наша Русская Православная Церковь здесь, в России, и за границей переживала большие раздоры и ее иерархи пребывали в междоусобной брани, тем самым терзали и раздирали святое тело ее, я оставался твердо верен каноническим древним установлениям, я оставался верен в своих молит­вах нашему Святейшему Всероссийскому Патриарху...

С благоговением дерзаем испрашивать Вашего святи­тельского благословения.

Ваши смиренные послушники с недостойным мно­гогрешным иеромонахом Кириаком".

Анализируя данные из письменных сообщений, я провожу некоторую параллель. Я принял монашество в 1907 году 17 апреля (ст. ст.) в моей духовной колыбели - в Спасском монастыре Казанского кремля. Как я понял, и отец Кириак принял постриг там же. Во иеродиакона я был посвящен в Казанском кафедральном соборе 6 мая 1907 года, а в иеромонаха 9 мая того же года посвящен епископом Алексием (Дородницыным).

Отец Кириак также был рукоположен епископом Алексием (Дородницыным). Все архиереи, о коих вспо­минает отец Кириак, 16 октября (ст. ст.) 1916 года во Владивостоке посвящали меня в сан епископа Камчат­ского. И у всех этих архиереев он брал благословение и просил простить его. Разве это не чудо, что Господь вел отца Кириака по моим следам?

В своих рассказах он упоминает о том, что был миссионером; даже девочка-подросток, дочь шамана, с глубокой верой просила у него крещения.

В письме от 16 декабря отец Кириак писал:

"... Радуюсь я, и собратия веселятся облачениям и особенно мантиям, ибо теперь меня тоже похоронят в подобающем чину облачении. Я только и сетовал об этом. Теперь я могу произнести: "Ныне отпущаеши раба Твоего с миром, яко видеста очи мои спасение мое". Господи, Господи, прими дух мой многогрешный с миром".

В феврале 1961 года было получено сообщение о мирной кончине иеромонаха Кириака. Первым его не­бесным покровителем был Илия, который по милости Божией колесницей добродетелей своих вознесся к Не­бесам. И наш благоговейный Илия, который также своей добродетельной жизнью по принятии крещения душою своею духовно возродился. Словно на колеснице благо­датной пастырской жизни возносился он к Небесам, исполняя истово подвиги своего послушания в священноиноческом сане, и куда. Богом водимый, ныне пре­вознесен душою по кончине своей праведной.

Да явится и в вечности он избранником Божиим во Обители Отца Небесного. Мы же будем хранить о нем вечную молитвенную память, уповая, что и его бес­смертная душа молится Богу о нас, немощных.

По получении извещения я немедленно в своем до­машнем храме отслужил панихиду, а в воскресенье была совершена заупокойная литургия о новопреставленном.

"За два дня до своей кончины праведной, - пишут его собратия, - наш дорогой батюшка как будто вы­здоровел. Он стал всех узнавать, тихо беседовать с нами. Хотя он и болел, но безболезненно. Каждый воскресный день его приобщали Святых Тайн - Тела и Крови Хри­стовых. Он даже проговорил, что сегодня празднуется святитель Григорий Богослов и икона Божией Матери "Утоли моя печали". Все мы зело возрадовались такому выздоровлению нашего родного батюшки. Как раз за два дня до того мы получили 120 рублей и сообщение о том, что к нашему Михаилу Васильевичу приедет келейник нашего Владыки, отец Сергий, в гости.

Мы ему сказали об этом, и он был весьма много обрадован и радовался, как дитя малое. Мы все боялись, что от радости такой он опять взволнуется и впадет в беспамятство. Но он велел почитать ему. Прежде всего взял в руки письмо, перекрестился, поцеловал его и со словами "радость и любовь Господня" велел читать. Все прочитали ему. Он узнал, что и нашего Владыку не минула горькая чаша таких же страданий и он пил ее восемь лет. Он всегда и сейчас при чтении очень волно­вался, когда слышал о себе такие слова нашего родного Владыки: "Любимый отец мой Кириак", "родное мое чадо духовное", "дорогой мой батюшка, отец Кириак", "милый мой старец" - все эти дорогие ему названия, а читали письмо три или четыре раза. И он говорил так:

"Хорошо, что у Михаила Васильевича много написано про мою иноческую жизнь в дорогой мне казанской обители, где я познавал яркий свет евангельского уче­ния, и в Алтайской миссии, и в Японии, и за многие годы каторги. И он ему все сие спишет и отдаст, и я велел ему сделать так. А до принятия от моего родного духовного отца Святого Крещения вся моя жизнь темная, как пасхальная ночь в лесу, и я сам в этой темноте ничего не знаю и не надо знать, ибо моя жизнь мне самому стала видной только после Святого Крещения". Он просил тут же писать письмо Михаилу Васильевичу и своему госпо­дину Владыке. Мы послали за писцом, но один из них сильно занедужил, другого послали на кухню делать уборку, третий тоже не смог встать с постели. И так все. Но удалось в этот день написать десять слов о его выздоровлении. "Ну, - сказал он, - Бог даст, завтра напишем". И велел читать ему все письма, какие раньше были присланы от нашего святителя Божия. Так и закончился день за чтением их. Радостно и хорошо всем было. В среду утром после братской молитвы он велел читать общую службу ко Господу по присланному Канон­нику и после - канон Пресвятой Богородице. Днем опять велел найти писаря написать письма. Но опять все оказались в самом деле сильно больными. И он об этом горько-горько сетовал. Пробовали писать по очереди, но не получилось. А он говорил нам слова прощальные, что на этих днях отойдет к Творцу и Богу своему в Жизнь Вечную. Мы ему говорили: "Поживи с нами, мы без тебя будем сироты". Но он отвечал: "У Бога нет сирот. Но мне теперь так хорошо и легко, потому что рядом со мною стоит праведный дух моего духовного родителя и про­светителя, и он введет меня в Царствие Вечного Бога".

Затем он приподнялся, вынул из-под подушки ящи­чек с портретами нашего дорогого Владыки и стал цело­вать и рассматривать их сквозь свои двойные очки. Нам хотелось спросить его распоряжения насчет поминове­ния, но убоялись. Потом еще по разу их облобызал, бережно сложил и сказал: "Велите Ивану Павловичу съездить за батюшкой, я должен еще раз приобщиться Тела и Крови Христовых". А вечером он заставил читать акафисты Спасителю и Божией Матери.

На другой день, в четверг, к обеду, приехал батюшка. Мы уже прочитали чин последования ко Святому Прича­щению. Так что все было готово. Батюшка сам испол­нил чин по Святом Причащении. Наш родной батюшка остался один со священником - так он сам велел. А потом вскоре позвал всех нас и сказал, что батюшка обязательно приедет отпевать.

Когда уехал священник, наш отец велел опять читать ему письма Владыки. И их читали все. И он опять говорил, как хорошо, что у Михаила Васильевича написано много из жизни его и он обязательно с этого сделает список для своего Владыки. Он попросил Капитолину Константи­новну прийти завтра пораньше, чтобы написать с его слов небольшое письмо своему родному духовному отцу и святи­телю Божию. И еще Михаилу Васильевичу. Она обещала.

А в пятницу рано утром отец Никифор первый подошел к его постели, но наш дорогой батюшка у ле не дышал. Руки держал на груди, а под руками лежали все портреты того, кто давным-давно просветил его светом учения Гос­пода нашего Иисуса Христа. Это были портреты нашего дорогого Владыки. И среди них был снимок Святейшего Алексия, Патриарха нашего, из календаря.

Тут же послали санитара за врачом. Врач сказал, что он умер без мучений, тихо. Это было в день памяти преподобного Ефрема Сирина. Послали за Капитолиной Константиновной, ведь только она одна могла уговорить мужа разрешить все сделать по-христиански. Через два-три часа все было в порядке. Разрешили отнести его усопшее тело в ту самую отдельную комнату, где мы все трое - Никифор, Симеон, Павлин - совершили над ним положенное на погребение по чину для монашествующих.

Никифор отер его тело теплой водой, прежде на­чертав образы креста на лице, груди, коленях, руках, ногах. Затем его одели в подрясник. Поверх надели мантию, присланную нашим Владыкой. Правда, по чину пришлось ее разорвать, чтобы можно было обвить крест-накрест. Куколь давно был сшит Капитолиной Констан­тиновной, и икону Спасителя дали ему в руки. Тут же покадили ладаном, зажгли свечи. К вечеру принесли дощатый гроб, и санитары благоговейно при нашем пении положили в него тело усопшего. Мы все трое по очереди неотступно читали над ним святое Евангелие. А Ивана Павловича послали опять за священником служить па­нихиду, а в церкви отслужили заупокойную литургию.

В воскресенье батюшка был занят и приехал только в понедельник утром. В этой комнате мы установили образа и непрерывно горели пять свечей: три у гроба, а две над образами.

В день памяти мучеников бессребреников Кира и Иоанна похоронили его на общем могильнике. Нам разрешили нанять лошадь и проводить покойного всем троим. Там мы еще раз умиленно пропели над гробом батюшки Великий Канон "Помощник и Покровитель бысть мне во спасение..." Весь полностью пропели. Затем все люди помянули. Священнику уплатили все и еще - за помин в сорокоуст, в девять дней и на целый год..."

Бог видел все твои страданья,

Молитвы слышал Он твои, Исполнит

Он твои желанья, Возьмет в обители Свои.

И там, на лоне Авраама,

Среди божественных красот,

Души твоей больная рана

Под звуки гимнов заживет.

Ты будешь, горестей не зная,

Творца Вселенной прославлять,

О грешных людях вспоминая, Владыку мира умолять.

Проси его, чтоб дал нам силы

Дурные страсти побеждать,

Любить людей и до могилы

Страданья ближних облегчать.

Примечания:

* См. примечание 8.

** См. примечание 6.

*** См. примечание 4.

Вернуться к оглавлению

Далее читайте:

Нестор (Анисимов Николай Александрович) (1884-1962), митрополит.

Епископ Нестор Расстрел Московского Кремля (документ).

Караулов А. К., Коростелев В. В. Арест экзарха // Русская Атлантида. - Челябинск: 2003. № 11. - С. 11- 26.

Караулов А. К. , Коростелев В. В.  Поборник церковного единения (к 40-летию со дня блаженной кончины митрополита Нестора)

Караулов А. К., Коростелев В. В. Экзарх Восточной Азии // Русская Атлантида. - Челябинск: 2003. № 9. - С. 17- 24.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС