|
|
 |
И.И. Павлов |
1908 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
И.И. ПавловИз воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне
Глава IV.Ожидались крупные внутренние осложнения. Но та инерция, по которой дело двигалось от силы первоначального толчка, даже в момент сильного взаимного трения, была так велика, движущееся тело было так огромно, что незначительный, казалось бы, сам по себе казус с увольнением трех и заявлением другим трем рабочим расчета на Путиловском заводе, вдруг привел к известным колоссальным последствиям. И захваченные чем-то неведомым, новым, вначале совершенно инстинктивно, враждующие стороны забыли о вражде и подозрениях, и сразу все и каждый заняли свои места на боевых позициях, готовые дорого продать свое право на сознательное существование. Все дальнейшее движение, приведшее к 9 января, получило толчок именно от конфликта с администрацией Путиловского завода. Конечно, вообще почва была подготовлена, напор волны возбуждения членов "Собрания" сдерживался с большим трудом, и, хотя горючий материал и продолжали поддерживать, но открытого резкого выступления опасались, — его считали тогда еще несвоевременным, так как еще не надеялись на привлечение всей рабочей массы Петербурга. Администрации как частных, так и казенных заводов и фабрик сначала отнеслись к открытию "Собрания" безразлично. Даже было вначале, по-видимому, сочувственное отношение. Но уже осенью 1904 г., после первого открытого демонстрирования сил "Собрания" на "общем собрании", гг. директора и управляющие стали прозревать. В дальнейшем, когда в члены "Собрания" стали вступать на каждом заводе десятками и сотнями, а на Путиловском заводе даже тысячами, заправилы стали думать крепкую думу. Некоторые заводы между прочим стали и у себя практиковать, считаясь с успехом музыкальных вечеров в отделах, такие же музыкальные вечера. Но наша комиссия не зевала, и мы всеми силами старались лучшие свободные артистические силы перетаскивать к себе... Я сам получал несколько предложений петь на таких устраиваемых администрациями вечерах, но в этих случаях не я шел петь к заводчикам, а приглашавшие меня артисты оказывались участниками в наших вечерах. Эта "комбинация" не удалась заводчикам. Да и публика к ним шла неохотно: рабочие предпочитали идти к себе, в свои собственные помещения, слушать своих артистов и т. д. Мало-помалу стали распускать всякие вздорные слухи про "Собрание", поносили Гапона на чем свет стоит, но это только приносило пользу, так как только увеличивало интерес к "Собранию" у рабочей массы. Затем пошли насмешки над "гапонцами", "поповичами" и т. д. — И это не действовало. Тогда, очевидно, решили идти на форменное противодействие. Что расчет трех рабочих и заявление к расчету еще трем — членам "Собрания", были пробным шаром со стороны Путиловского завода, в этом нет никакого сомнения. Есть даже некоторые косвенные указания на то, что это было результатом общего совещания директоров некоторых заводов. В "Собрании" тогда говорили об этом совершенно определенно и считали, что такой образ действий есть вызов "Собранию", и оно так это и поняло. Создавшееся положение признавалось в высшей степени серьезным, и признано было необходимым реагировать на вызов Путиловского завода самым энергичным образом, но так, чтобы политика пока оставалась в стороне. И действительно, "Собрание" не могло не реагировать, т. е. не принять вызова. Цель его возникновения была в том, чтобы защищать интересы рабочего люда, и направление умов у вступивших в "Собрание" членов было именно такое. Если бы "Собрание" сделало хотя бы малейшую попытку увильнуть от своей задачи, престиж его неминуемо должен был бы пасть. В этом отношении Гапон и его сотрудники были не только солидарны, но выказывали замечательное единодушие, несмотря на внутренний разлад. До сих пор Гапон все встречающиеся трения и недоразумения с полицией и с администрациями заводов обходил келейно, ему одному только известным путем. Но в этом случае он сам, сколько мне помнится, заявил, что наступил момент, когда "Собрание" может сделать открытое выступление на защиту своих интересов. Насчитывая около 8000 членов, объединенных и прекрасно организованных, способных поднять всю рабочую массу Петербурга, можно было рассчитывать на экономическую победу. Но все же Гапон сделал попытку избегнуть острого конфликта: он отправился к заинтересованному в конфликте мастеру (кажется, г. Иогансону), и, рассчитывая на свои с ним хорошие отношения, просил его принять обратно уволенных рабочих, а также отменить заявление об увольнении по отношению к другим. Попытка эта потерпела фиаско. Как передавал мне Гапон, г. Иогансон откровенно заявил, что он ничего сделать не может, так как это дело главной администрации, желающей приостановить быстрый рост Нарвского отдела "Собрания"; меру эту г. Иогансон одобрял, полагая, что если не приостановить роста отдела, то через месяц весь Путиловский завод будет находиться в числе членов "Собрания". Между ними произошел довольно крупный разговор, и расстались они уже не друзьями... 28 декабря 1904 г. депутация членов Нарвского отдела "Собрания" рабочих Путиловского завода, во главе с Гапоном, отправилась к тогдашнему директору Путиловского завода Смирнову. Депутация заявила, что от имени "Собрания" она просит о неприменении репрессий по отношению к членам "Собрания" вообще и в частности — о принятии обратно уволенных и подлежащих увольнению товарищей. Г. Смирнов категорически отказал в просьбе депутации. Тогда депутация заявила, что она считает положение дела в высшей степени серьезным, могущим повлечь крупные и совсем неожиданные последствия, ответственность за которые "Собрание" возлагает на г. Смирнова. Так как от имени депутации говорил Гапон, то Смирнов, вместо того, чтобы подыскать какие-либо пути для соглашения, перешел на личную почву. Он начал укорять Гапона в том, что он возбуждает рабочих, увлекая их на ложный путь, что вообще он вредный человек для рабочих и т. д. Один из членов депутации тогда заявил, что деятельность Гапона не подлежит критике г. Смирнова, и что рабочие вполне доверяют своему руководителю, как истинному выразителю их мнений, и что если у г. Смирнова больше ничего не остается сказать, то депутация считает в отношении его свою миссию законченною. Не помню хорошенько, эта ли самая или другая, но была отправлена в тот же день депутация к градоначальнику для освещения конфликта с точки зрения "Собрания". Ему было также сообщено о серьезности положения дела, и просили его произвести давление на администрацию Путиловского завода, в смысле удовлетворения требования "Собрания". Генерал Фуллон принял депутацию очень хорошо, по-видимому, соглашался с ее взглядами и обещал сделать все от него зависящее. Упорство администрации Путиловского завода и грубый прием Смирнова вызвал взрыв негодования во всех "Отделах Собрания", и взрыв этот громко раскатился по всем рабочим кругам Петербурга. Тотчас же по всем Отделам пошли собрания рабочих для обсуждения конфликта, и везде выносились замечательно единодушные резолюции. Движение стало принимать широкий общий характер, в него стали втягиваться уже все рабочие, а не только члены "Собрания". С 28 по 31 общее положение дела настолько выяснилось, что к этому дню могли быть приняты уже совершенно определенные решения. Наступил момент великого движения Петербургского пролетариата. Знал ли Гапон и его сотрудники о могущих получиться от этого движения результатах? Нет, они не знали и даже не предчувствовали их. Никто решительно не мог предвидеть такого конца. На верхах сначала Гапону покровительствовал Плеве. Мне Гапон говорил, что Плеве вполне разделял точку зрения доклада о рабочем деле в России, представленного ему Гапоном. В чем собственно состоял доклад Гапона, я не знаю. Говорили мне рабочие, читавшие доклад в черновике, что написан он был хорошо, искренно, без тени какой-либо задней мысли. Если Плеве нашел, что мысли Гапона могут быть проведены в жизнь только самим Гапоном, и если последний взялся за это, то несомненно у каждого на этот счет были свои особые взгляды. Без сомнения, ряса Гапона играла здесь громадную роль, и Плеве мог надеяться, после Зубатова, на второй более удачный опыт, именно благодаря рясе и ее влиянию на простые народные рабочие массы. Что касается Гапона, то он в душе отлично понимал свое положение у Плеве и, фанатически преданный своей идее и в то же время бесцеремонный в средствах, хотя и не будучи последователем Игнатия Лойолы, он решил воспользоваться опытом отцов-иезуитов... Святополк-Мирский, очевидно, ничего не понимал в рабочем вопросе; приняв Гапона в наследство от своих предшественников, как человек более культурный и в то же время бесхарактерный, он оказался в большом недоумении, когда вдруг на свет Божий появилось "Собрание" в полном боевом вооружении... Градоначальник Фуллон по части понимания рабочего вопроса ушел также недалеко. Человек он был, как говорили, довольно добродушный, считал, что на свете живется всем прекрасно, а если люди один другого обижают, то это по неразумию, и стоит только доброй отеческой руке одного оттаскать за вихор, другого погладить по головке — все дело уладится само собою. Гапона ему и высшее начальство рекомендовало, как своего человека, и сам он, познакомившись с батюшкой, нашел его прекрасным человеком — чего же лучше? Каково же было всех их общее изумление от появления такого рабочего "Собрания", которое в один год привлекло 8000 членов, а в течение нескольких дней конфликта ежедневно втягивало в себя более чем по тысяче (к 8-му января в "Собрании" уже числилось свыше 20000 членов, могло же быть неизмеримо больше, но не успевали записывать и выдавать членские квитанции). У всех на верхах и у петербургского общества того времени от недоумения были раскрыты рты, а события надвигались все более и более странные и непонятные... Партийные организации, игнорировавшие "Собрание", также были застигнуты врасплох. На "Собрание" установился взгляд, как на учреждение провокаторское, а оно принимало теперь самый определенный революционный характер, и партийные агитаторы, еще так недавно совершенно не допускавшиеся в Отделы, за эти дни не только стали допускаться туда, но их даже усиленно приглашали и предоставляли им полную свободу слова... Ошеломление было всеобщее, а события не ждали и шли ускоренно-быстрым темпом. Ошеломлен был и Гапон. Сужу по тому, что, очевидно, не предвидя дальнейшего развития движения, принимавшего грандиозный характер, он 31 декабря пришел ко мне по совсем пустому поводу мириться. Для того, чтобы лучше задобрить меня, он принес мне малороссийских колбас и малороссийского сала — Гапон знал, что я люблю и то и другое, а от отца, из Полтавской губ., он только что получил всего этого в изрядном количестве. Я от всей души расхохотался этому ловкому приему, и, благодаря такому обстоятельству, мы сразу же заговорили с ним по-старому, по-приятельски. — Ну, батя, что выйдет из всего этого? — задал я вопрос. — Что выйдет? — а, ей-Богу, не знаю. Должно быть, что-нибудь здоровое (крупное), но что именно — не могу сказать. А, может быть, и ничего не выйдет — кто это теперь разберет!.. Теперь дело обстоит так. Мы заявили администрации Путиловского завода, что "Собрание" просит принять уволенных и снять заявление относительно подлежащих увольнению товарищей. Мы будем ждать ответа в Нарвском Отделе до 6-ти часов вечера воскресенья 2-го января. Если мы не получим к этому времени ответа, то 3-го января, в понедельник, весь Путиловский завод бастует... — Ой-ой! — неужели так здорово?! — После этого — продолжал Гапон — мы предъявляем более широкие требования и ждем еще два дня; если во вторник в 6 часов вечера наши требования не будут удовлетворены, то в среду 5-го бастуют еще два больших завода: Семянниковский и Франко-Русского Общества или какой-либо другой. Мы предъявляем ко всем петербургским заводам широкие экономические требования и делаем попытку перейти на путь политики, вносим некоторые требования с политическим оттенком и даем еще два дня, а 7-го, в случае надобности, весь пролетариат Петербурга, как один человек, объявляет забастовку до полного удовлетворения расширенных экономических и политических требований. — Значит, раскрываете карты? — Я уже раскрыл карты и пустился на широкое морское пространство, но там, наверху, до сих пор никак не сообразят, в чем дело... — Что же дальше? — А вот дальше-то ничего и не знаю. Мне кажется, что наверху успеют понять настоящее положение дела и не дадут развернуться событиям — пойдут на уступки, т. е. сделают путиловской администрации внушение, и она удовлетворит наши пока мизерные требования. Святополк-Мирский и Фуллон мною извещены о нашем плане действий... Ну, а пока что, мы все же будем говорить о музыке. Я сдаюсь и иду также на все уступки. Забудем все, и пусть музыкальная комиссия не только вступает в свои права, но я прошу вас поработать и организовать или совместить и обязанности литературной комиссии. Делайте, как считаете нужным, а я ваш покорный слуга... Мой путь для меня теперь совершенно ясен — глухим голосом закончил Гапон. — Что так, батя, запечалился? — Да так... есть от чего... Представьте себе, что наши требования не удовлетворят... Забастовка объявляется общая... Полиция до сих пор к нам не вмешивалась: я ее успокаивал, — иронически заметил Гапон, — но потом она, конечно, вмешается и крепко вмешается... Мы ей зададим такого жару, какого она отродясь не видывала: всю петербургскую полицию мы обезоружим в течение десяти минут... Ну, значит, появятся казаки, мы и с теми справимся, оружие раздобываем посредством конфискации у полиции и казаков, но его недостаточно... Страсти разгораются. Крик: "на баррикады!" — и 400—500 тысяч могли бы грозно двинуться... но где же взять оружие?.. Против нас солдаты с магазинками... Это, впрочем, не так страшно... Известное психологическое воздействие, и солдаты или часть их могут оказаться на нашей стороне... Но артиллерия!.. Вот где наша главная опасность!.. У нас тоже есть артиллерия — 8 бомб, на всякий случай, я раздобуду... Мне обещали... через неделю будет штук 30... Да что с вами-то? Очевидно, вид у меня был действительно необыкновенный, так как я, по мере того, как он развертывал картину, все более и более изумлялся и не доверял себе, того ли самого осторожного Гапона я вижу перед своими глазами... — Вы испугались бомб? Ну, ладно, я пошутил, никаких бомб нет... Или вы до сих пор мне не верите? — Пожалуй... да, батя, не верю, — решительно сказал я. — Вот проклятие-то! И те, товарищи, тоже до сих пор не верят. Но помилосердствуйте же, господа! Поймите же, что меня это невыносимо мучит... Я вам нарисовал одну картину, а теперь смотрите, вот вам другая. Правительство поняло истинное положение, перепугалось, делает давление, и Путиловский завод, или, если это будет в более поздней стадии развития движения, то и все заводы сдаются. Мы выигрываем сражение. "Собрание" окрепает, и пролетариат открыто объединяется... Но я-то как буду? Вы думаете, что меня по головке за это погладят... Пока меня оставляют в покое, но ведь спустя некоторое время, когда все войдет в свою спокойную колею, меня непременно уберут... Мой конец так или иначе неизбежен: в одном случае на баррикадах, в другом — от ножа, яда, револьвера или в тюрьме... Так вникните же в суть дела, — куда мне теперь хитрить!.. — Вы правы, батя, ваше положение действительно незавидное. — Незавидное, — с иронией сказал он, — какой там черт незавидное! — Мое дело, т. е. моя личность уже погибла, с этим я уже вполне согласился. Но меня это мало беспокоит: не все ли равно когда умереть — сегодня ли или завтра, или через год... Меня терзает, что я до сих пор у товарищей на подозрении, что ко мне до сих пор относятся с недоверием. Теперь вот, например, мы идем совершенно дружно, никаких разногласий у нас нет, а между тем я вижу, что нет-нет и заметишь у кого-либо недоверчивый взгляд... Вот, например, я знаю, что у вас на днях был Карелин, и знаю приблизительно, что он вам говорил. — Ведь был Карелин? — Ну, скажите мне откровенно? Я был в большом затруднении. Мы условились с Карелиным, что его посещение ни в коем случае не должно быть известно Гапону. Как тут быть? Действительно ли Гапон узнал? а, может быть, он это наудачу говорит? — Нет, не был, — наконец, решил я сдержать слово. — Ну, ладно, — был или не был — все равно... Во всяком случае я знаю, что вас все товарищи любят и относятся с доверием. В этом я убежден... Так вот, я прошу вас: скрасьте мои последние дни, помогите мне, скажите им, что я не провокатор, что я... ну, да вы сами понимаете... Мне очень тяжело... — И он заплакал... Я в третий раз видел слезы Гапона. В первый раз — при нашем с ним знакомстве; во второй раз: однажды на собрании кто-то из рабочих бросил ему слово "провокатор", — тогда Гапон взошел на трибуну и сказал удивительно горячую и единственную свою хорошую речь, и, не выдержав до конца, разрыдался... Тогда впечатление было потрясающее. И вот теперь он третий раз плакал. Я был опять потрясен, до глубины души, и мне опять страшно жалко стало этого действительно глубоко страдающего человека. На этот раз я обнял его. — Итак, о. Георгий, значит, начинаем музыканить. Что же! не хотите ли устроить музыкальный вечер в Нарвском Отделе как раз 2-го января? Мне кажется, должно выйти интересно: или получится благоприятный ответ от Путиловского завода, и тогда мы — так сказать — отпразднуем победу музыкой и танцами; или с музыкой же и танцами будем встречать грядущие события. — Идея! — воскликнул Гапон, — а вы думаете, что артистки и артисты не побоятся ехать к нам в тот край? Ведь там уже и теперь настроение приподнятое, а тогда будет и совсем горячее... Положим, порядок будет образцовый — это мы уж постараемся. Мы расстались с Гапоном полными друзьями. Музыкальный вечер 2-го января в Нарвском Отделе не состоялся, так как Гапон сообщил мне, что он получил сведения о распоряжении по сыскной и всякой другой полиции следить за всяким малейшим движением Гапона и его сотрудников. На верхах начинали просыпаться, и Гапон с товарищами решили не подвергать никакой опасности ни в чем не повинных певиц, певцов и музыкантов. Ко 2-му января настроение в Нарвском Отделе достигло высокой степени напряжения, и почти большая половина рабочих Путиловского завода уже числилась членами Нарвского Отдела "Собрания"; рабочие других заводов в этой местности также уже выражали желание вступать в члены, и если формально еще не все числились таковыми, то, как я уже говорил, по той простой причине, что не успевали записывать и выдавать членские квитанции в получении членских взносов. В остальных рабочих районах было тоже крайне возбужденное настроение, также выражавшееся приливом членов... Поэтому, назначенное на 2-е января делегатское собрание в Василеостровском Отделе ожидалось чересчур многочисленным. В остальных Отделах были также собрания и настолько многочисленные, что в помещение Отдела могла попасть самая незначительная часть пришедших рабочих, а остальные располагались на дворе, на улице, и им туда в сжатом виде сообщались возбуждаемые вопросы и те решения, которые принимались рабочими, попавшими в помещение. Главный вопрос, — что администрация Путиловского завода не дала никакого ответа на заявление "Собрания", — был сообщен во все Отделы, — и что поэтому на завтра делегатским собранием постановляется полная забастовка Путиловского завода. Весть эта была принята с удивительным единодушием всею массою рабочих. При этом было заявлено, чтобы рабочие вели себя совершенно спокойно и корректно, чтобы ни единым словом не дать повода к нареканиям на рабочих и чтобы никаких распоряжений, кроме исходящих из Отделов, для каждой данной местности, рабочие не слушали, а постановления Отделов исполняли бы самым тщательным образом. Как известно, администрация Путиловского завода и через два дня не дала удовлетворительного для "Собрания" ответа, и в дальнейшем расширяемые требования "Собрания" также не удовлетворились, на что "Собрание", в свою очередь, отвечало забастовками отдельных заводов, совершенно так, как говорил Гапон, и, наконец, 7-го января весь рабочий Петербург забастовал. Таким образом, предположение Гапона о возможном давлении правительства на заводские администрации не оправдалось. Наоборот, был такой момент, когда последние уже готовы были пойти на уступки, как вдруг круто повернули назад. В "Собрании" такой оборот считали давлением правительства, в смысле неудовлетворения требований рабочих. Были слухи, что в правительственных сферах начинали просыпаться, и, очевидно, имелось какое-то более определенное намерение. Положение натягивалось, и в воздухе чувствовалось что-то необычайное.
И. И. Павлов. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908, книги 3 и 4. Далее читайте:Гапон Георгий Аполлонович (биографические материалы). Гапон Георгий. История моей жизни. «Книга», Москва, 1990. (Вы можете стаже скачать файл в формате .FB2 для электронных книг - gapon-georgij_gapon.zip).
Карелин А. Е. Девятое января и Гапон. Воспоминания. Записано со слов А. Е. Карелина. «Красная летопись», Петроград, 1922 год, № 1. С.А. Ан-ский. Мое знакомство с Г. Гапоном. С. А. Ан-ский (Семен Акимович Раппопорт). Собрание сочинений. Книгоиздательское Товарищество "Просвещение". С.-Петербург, 1911-1913, том 5. Из заграничных встреч. Л. Г. Дейч. Священник Георгий Гапон. Из книги: Провокаторы и террор. Тула, 1926 г. Павлов И. И. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908, книги 3 и 4. Чернов В.М. Личные воспоминания о Г.Гапоне. Рутенберг П.М. Убийство Гапона. Ленинград. 1925.
Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков. 1928 г. Часть II Глава I. Покушение на Дубасова и Дурново. XI. (О Гапоне). Спиридович А. И. «Революционное движение в России». Выпуск 1-й, «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия». С.-Петербург. 1914 г. Типография Штаба Отдельного Корпуса Жандармов. V. 1905 год. Гапоновское движение и его последствия. Третий партийный съезд. Конференция меньшевиков. Маклаков В.А. Из воспоминаний. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк 1954. Глава двенадцатая. Герасимов А.В. На лезвии с террористами. Воспоминания руководителей охранных отделений Вступ. статья, подгот. текста и коммент. З.И. Перегудовой. Т. 2. - М.: Новое литературное обозрение, 2004. Глава 4. Герой «Красного воскресенья». Э. Хлысталов Правда о священнике Гапоне "Слово"№ 4' 2002 Ф. Лурье Гапон и Зубатов. Петиция рабочих и жителей Петербурга для подачи царю Николаю II, 9 января 1905 г. Революция в России 1905 - 1907 (хронологическая таблица). Персоналии:Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель). Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции). + + +Дейч Лев Григорьевич (1855-1941), меньшевик, организатор II съезда РСДРП, в 1917 примкнул к большевикам. Зубатов Сергей Васильевич (1864 - 1917), жандармский полковник. Раппопорт Шлиом Аронович (1863-1920), член Учредительного Собрания: Могилёвский № 1 Совет крестьянских депутатов и эсеры. Рутенберг Пинхас Моисеевич (1878-1942), революционер, сионистский деятель. Савинков Борис Викторович (1879–1925), один из лидеров партии эсеров, литератор. Трегубов Иван Михайлович (?-?), толстовец, учитель Г.Гапона в полтавском духовном училище. Чернов Виктор Михайлович (1873-1952), лидер партии эсеров. Прочая литература:Кавторин В.В. Первый шаг к катастрофе: 9 января 1905 года. Л. 1992.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
