|
|
 |
И.И. Павлов |
1908 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
И.И. ПавловИз воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне
Глава VII.После 9-го января направление русского общества, в частности Петербурга, было безусловно в пользу рабочих и против правительства. Тут правительство увидело, какую колоссальную ошибку оно сделало. Но поправить эту ошибку уже было невозможно. Та, хотя бы далекая связь, которая существует у правительства с народом, сразу порвалась безвозвратно. Пролетариат сразу был отброшен на его собственную естественную позицию, с которой возвратить его уже нет никаких сил. Гапон оказался прав: революционизирование пролетариата совершилось полное... Сейчас же по горячим следам правительство сделало попытку захватить в свои руки всю организацию, создавшую 9-е января. Но и это ему не удалось. Гапон, хотя еще и долго находился в Петербурге после этого знаменательного дня, но, подстриженный, переодетый и хорошо спрятанный, в руки полиции не попался. Его сотрудники почти все были арестованы, но это ни к чему не повело: письменные документы были все уничтожены заблаговременно, а так как вся организация велась таким образом, что на виду бывал всегда Гапон, то о значении деятельности той или иной личности администрация не имела никакого представления, и таким образом в руки полиции попали как бы отдельные лица, имевшие лишь чисто формально-деловое отношение — то секретарь, то казначей и т. д. Тут и сказалась великолепная организация: решительно никаких улик. Да и откуда они могли быть? Штабные были слишком умные люди, чтобы попасться на удочку следователя, а забранные другие, предполагаемые, вожаки ничего не могли дать, т. к. в сущности вожаками они не были. Гапон, приглашая последние дни к себе на домашние заседания сотни более заметных и влиятельных рабочих, руководился указаниями штаба и делал это так, что обыкновенно у него собирались по 30—40 человек с разных заводов — люди между собою совершенно незнакомые, в первый раз у него встречавшиеся и в дальнейшем даже не узнававшие друг друга. Так что и очные ставки ни к чему не приводили... Сразу же стало видно, что ни привлечь кого-либо к ответу, ни вынести какую-либо картину организации движения не было возможности, и забранных людей скоро стали мало-помалу выпускать. Виновным оказался один Гапон, который скрылся за границу. Между тем 9-е января всколыхнуло все тогда дремавшее, и всюду, даже в самых благонамеренных кругах, стали говорить об ошибке правительства. Недовольство было общее и требовало какого-нибудь выхода. Сделана была попытка организовать депутацию от рабочих, но, как известно, фальсифицированная депутация хотя и была принята, но кончилось тем, что лже-депутатов стали поколачивать... Все Отделы "Собрания" были закрыты, запечатаны. Все имущество, принадлежавшее "Собранию", конфисковано. Но рабочие в скорости оправились от погрома и, рассчитывая на нравственную поддержку тогда с глубокой симпатией относившегося к нему петербургского общества, подняли вопрос об открытии Отделов и возврате "Собранию" его имущества. Под давлением общественного мнения правительство готово было дать бывшему "Собранию" маленький реванш, но, конечно, по своему собственному рецепту. Мне в конце февраля или в начале марта говорили рабочие, что им обещают открыть Отделы — с тем, однако, чтобы в руководители себе они избрали небезызвестного, состоявшего тогда, кажется, старшим фабричным инспектором г. Литвинова-Фалинского. Рабочие же хотели опять Гапона, но так как на это правительство не соглашалось, то в конце концов рабочие помирились на Литвинове-Фалинском17, имея в виду свою готовую организацию, при которой последний не мог иметь на направление дела существенного влияния. Правительство разузнало о направлении умов рабочих и отказало в открытии на обещанных условиях. Тогда у некоторых рабочих явилась мысль начать дело на почве судебной, т. е. предъявить к правительству иск об убытках, причиненных при разгроме Отделов и имущества. Процесс, по тогдашнему настроению общественного мнения, обещал быть сенсационным, так как он еще более возбуждал общие симпатии к рабочему классу и ронял престиж правительства... Между тем, в интересах правительства было всеми силами стараться предать 9-е января, а с ним свою ошибку и симпатии общества к рабочим, скорейшему забвению. Поэтому, желая замять новую историю, правительство призвало нескольких оставшихся предполагаемых вожаков рабочих и запросило о стоимости убытков, понесенных Отделами. Стоимость эту рабочие определили в 30 тысяч рублей, хотя на самом деле едва ли она могла равняться этой сумме. Отсюда идет начало тем знаменитым 30 тысячам, которые впоследствии так ярко фигурировали в печати. Уже в апреле 1905 года мне говорили об этих злосчастных 30000 руб. в окраске, только что изложенной. В то время ни Гапон, ни Витте о них решительно ничего не знали, и инициатива их появления не может быть отнесена ни тому, ни другому, так как Гапон в момент появления на сцену 30 тысяч был за границей, а Витте, сколько помнится, еще продолжал быть "не у дел"18. С апреля 1905 г. я уже не имел близкого общения с главными деятелями "Собрания". Изредка встречаясь с ними, я получал от них кое-какие сведения, но они были отрывочные и добиться по ним причины, каким образом позднее к 30000 рублям привязались Витте, Гапон, Матюшенский и др. — для меня совершенно не представлялось возможным. Г. Матюшенский раньше не только не играл никакой роли в "Собрании", но о нем даже ничего не было и слышно. Я полагаю, что во всей этой истории Гапон довольно глупо попался на удочку и, продолжая политику хитрости, перехитрил самого себя и попался, как школьник... Вообще же надо сказать, что Гапон до 9 января и Гапон после этого дня — люди совершенно различные. Отношение к нему большинства его сотрудников также резко изменилось, но совсем в другую сторону. До 9 января главные его сотрудники безусловно ему не доверяли, к каждому его шагу, движению относились не только критически, но и с подозрением. За ним все время следили, и в смысле тактики не только ставили ему препятствия, но часто категорически требовали идти совсем по другим путям и заставляли его подчиняться. Все это было основано на недоверии к нему. После же 9 января, после того, как он отдался во власть созданного обстоятельствами течения, после того, как он шел сам во главе Нарвского Отдела и рисковал своею жизнью, Гапон страшно вырос в глазах рабочих. Популярность его именно в это время между рабочими была безгранична. Он был героем 9 января, и между рабочими теперь он встречал одно преклонение. Я помню, часов около 4—6 вечера 9 января заехал я к одному из самых крупных членов "Собрания" и вожаков всего движения. Там было маленькое собрание штабных, и я слышал горячие речи: "Бедный о. Георгий, как ему тяжело было наше недоверие... как мы-то понапрасну его прижимали... ведь он, несчастный, все терпел... мы его считали провокатором, — а он и жизнь свою за нас был готов отдать..." Эти отдельные фразы могут совершенно определенно характеризовать дальнейшее отношение к Гапону его бывших сильных противников, теперь преклонившихся перед ним. Люди находились в центре самых ярких событий и не могли сообразить того, что во всем движении не было ни одного из них настолько самостоятельного, чтобы кто бы он ни был — хоть сам Гапон — имел возможность влиять на ход событий; они забыли о том, что историческое движение вылилось в такую форму своим естественным ходом, что все они нужны были каждый на своем месте и что Гапон, более, чем кто-либо, был лишь игрушкою в этом общем движении. И он до тех пор был прав, пока плыл по общему течению, хотя бы и впереди: его гнали волны, и он должен был идти вперед... Временно поставленный впереди всего освободительного движения, Гапон волей-неволей должен был двигаться вперед по известному данному ему направлению — или свалиться и быть раздавленным шедшей за ним массой, двигавшейся в это время с головокружительной быстротой. Те попытки, когда он хотел взять другое направление, только показывали ему его бессилие, — он чувствовал боль от толчка и, наконец, скрепя сердце, без оглядки пошел к 9-му января. Но увенчанный лаврами герой, после 9-го января, когда перед ним, как перед победителем, все, прежде оказывавшее ему сопротивление, стало преклоняться, — Гапон не выдержал: у него на высоте закружилась голова, он зашатался... Раньше оказывавшие ему сопротивление поддерживали его именно таким сопротивлением, находясь всегда около него, — но теперь они сами возносили его на высоту, подняться на которую и стать рядом не считали себя достойными... Теперь они опасались противоречить ему и не только опасались, но в своем преклонении перед ним они уже считали Гапона непогрешимым... Гапон поддерживал со своими сотрудниками оживленную переписку, и его письма принимались некоторое время, как изречения оракула — их читали с чувством обожания и горячей верой в Гапона. Но это было до тех пор, пока его послания носили характер горячего протеста, так как все тогдашнее русское общество вообще представляло собою протест создавшемуся положению вещей. Когда же Гапон стал изменять характер своих писем, то обаяние его в массах стало уменьшаться — оракул пришелся не по времени. Рабочее движение после 9-го января стало выливаться и принимать совершенно определенную форму — форму общего пролетариатского движения, для которого рамки, созданные направлением "Собрания", были слишком узки... Дипломатический метод Гапона и его сотрудников был исчерпан весь без остатка: обманывать не было возможности, да и не было уже в том надобности. По-видимому, и Гапон это отчасти понимал. На это указывают его попытки завязать близкие сношения с партийными организациями за границей. Но ему мешала правильно смотреть на положение вещей его теперешняя "слава", его "геройство". Не обладая широким объективным умом и не имея надлежащей научной подготовки, Гапон не умел понять настоящего своего положения и отводил слишком большое место своей особе в рабочем движении. Учитывая те стеснения, которые ему приходилось испытывать во время организации так неожиданно вылившегося движения и теперь увидя, какие результаты оно принесло, ему казалось, что, при свободе действий, он будет в состоянии сделать и еще более. Ему хотелось уже более самостоятельного положения в той или иной партии, ему хотелось главенства. Мне известно, что в эти первые месяцы после 9-го января в партийных организациях к нему относились достаточно хорошо: действия его хотя и не были признаваемы правильными, но ввиду их хотя бы случайного результата, путь к вступлению в какую-либо революционную организацию для него не был закрыт. Но, конечно, вступив туда, он должен был признать все партийные основания так, как признавала их та или иная партия. С этим, благодаря своей политической неопределенности, Гапон мог бы помириться... но признать для себя партийную дисциплину, стать обыкновенным, почти рядовым партийным работником, без малейших признаков демагогии, — он не мог... И вот Гапон начинает кокетничать сначала с с.-д., причем обратил на себя внимание не только старого Плеханова, но говорят, что даже и суровый, не идущий ни на какие компромиссы Ленин некоторое время склонен был считать Гапона с.-демократом. Но затем он был разобран, и Плеханов, похлопывая по плечу Гапона, отечески ему внушал: "а не мешало бы, отче Гапоне, немного поучиться"... Почувствовав себя в такой компании не вполне на своем месте и ясно видя, что здесь его демагогическим замашкам простора не будет, Гапон одновременно же начинает кокетничать и с с.-р-ми. Но этим маневром, он лишь вызывает охлаждение с обеих сторон, а затем перед ним и совсем закрываются двери. Самолюбие Гапона было глубоко уязвлено. Но самомнение берет верх. Он решает идти опять самостоятельно, делает попытки выработать нечто вроде своей собственной программы, намечает рискованную тактику, — и тут, уже окончательно теряя политическое чутье, катится к падению. К этому именно времени и относится его вмешательство в историю с 30 тысячами рублей и новое завязывание когда-то резко порванных связей с правительством. В этой грязной истории Гапон вступил в борьбу хитрости с Витте (или с кем другим) и был положен на обе лопатки19... Об этих 30 тысячах руб. я знал уже за 9 месяцев до появления о них сведений в печати, и мне они тогда вовсе не казались такими грязными; наоборот, я считал получение их от правительства в то время и по тем обстоятельствам вполне нормальным и естественным. Но, когда к этой истории приложили свои имена Гапон, Витте, Матюшенский и др., то я никак не мог помириться, что речь идет об одном и том же, — до того эти 30 тысяч вывалялись в грязи... Тут мне стало ясно, до какой степени падения может дойти человек, не брезгающий средствами. Между тем Гапон в сущности был аскет, житейское благополучие для него значения не имело, и продать себя за 30 тысяч, да хотя бы и за 300 и за 3 миллиона, в ущерб интересам народа, он не мог, — но для нужд народа он мог их взять, ошибочно учтя последствия. Во всяком случае у Гапона не было цели продать свою идею, — ему хотелось доказать, что идея освобождения может быть осуществлена именно им; он слишком верил в себя и надеялся и на этот раз вывернуться, перехитрить. В таком положении было дело. Наступило лето и затем осень. За все это время администрация то разрешала или готова была разрешить открытие "Собрания", со всеми его Отделами, то дело опять тормозилось. В сентябре и октябре 1905 г. вопрос об открытии "Собрания", по-видимому, склонялся в положительную сторону, и по всей вероятности опять под руководством Гапона. После его частных писем к рабочим, после известного письма, помещенного в мартовском или апрельском номере "Искры", такой поворот не мог быть естественным. Но странно вот что: его бывшие сотрудники и ярые оппозиционеры по деятельности в "Собрании" до 9 января теперь не видели этой неестественности. В октябре Гапон находился в Петербурге, и мне сказали, что он хочет повидаться со мною для серьезных переговоров. Свидание было назначено на одном из рабочих собраний в Соляном Городке, мне были присланы билеты на это собрание, но, к сожалению, я не получил их своевременно, и свидание не состоялось. Тогда ко мне было командировано одно из самых довереннейших лиц теперешнего Гапона, до 9-го января бывшее в самой сильной к нему оппозиции и пользовавшееся всегдашним моим глубоким уважением. Была высказана уверенность, что "Собрание" откроется на днях на старых основаниях и что на меня рассчитывают также по-старому. Так как мне казалось совершенно невозможным вести дело по-старому, я выразил сомнение в достижении желанных для рабочих результатов и, не давая окончательного ответа, пожелал еще повидаться с самим Гапоном. При этом, мною был высказан мой собственный взгляд на единственно, по-моему, возможную дальнейшую пригодность Гапона. В это время русский рабочий люд объединился под одним общим знаменем, но уже не Гапоновским, и в Гапоновской демагогии никто не нуждался, и даже правительство не нашло возможным и нужным войти в настоящее соглашение с Гапоном, считая, очевидно, это бесполезным ввиду того, что Гапоновские идеи этого времени не собирали вокруг себя мало-мальски заметного количества сторонников. Но самые малосознательные массы рабочих, не способные к организации сознательной, боготворили Гапона, и в отношении их Гапон, в случае надобности, в решительный момент мог бы сыграть еще заметную роль. Это я и высказал посланному ко мне лицу. Когда Гапону передали мой ответ, он, очевидно, был далеко не удовлетворен им. "Обойдемся и без него", — сказал он. В ноябре мне принесли знаменитое письмо Гапона "кровью спаянные товарищи"... Предполагалось его опубликовать, но так как в то время общее положение было такое, что письмо это совсем не соответствовало ему и вообще указывало на удивительную неосведомленность Гапона и его непонимание политического момента даже с точки зрения его поклонников, то решили его не опубликовывать. И вдруг, в самый разгар декабрьский дней, оно появилось в печати, — момент был крайне неудачен и показывал, что и сотрудники Гапона также мало понимали его. К этому времени Гапон в глазах общественного мнения уже порядочно поблек, а что касается мнения людей более или менее причастных к рабочему движению, то здесь песня Гапона стояла уже на заключительном аккорде. Появившееся затем разоблачение Петрова о 30000 руб. окончательно свалило Гапона, и после этого ему уже нельзя было и думать подняться до той высоты, на которую он когда-то случайно залетел. Гапон пал — и продолжал еще падать все ниже и ниже, до тех пор, пока бесславно кончил свою жизнь, глупо попавшись в петлю... Лишь один маленький кружок, каким-то фуксом образовавшийся, объявил себя наследником идей Гапона... Но в него не вошел почти никто даже из самых преданных Гапону бывших его сотрудников. Этот кружок зачах и тихо умер. Вся же масса бывшего "Собрания" признала для себя более подходящими другие лозунги.
Примечания. 17) Эту комбинацию бывшие ближайшие сотрудники Гапона отрицают. 18) Я говорю о том "не у дел", на которое ссылался граф Витте (тогда еще просто Витте) при посещении его депутацией, в которой были М. Горький, Анненский и др., ночью под 9 января, просившей употребить все его влияние для предотвращения кровопролития. 19) Вообще за этот период времени Гапон в своей деятельности мечется из стороны в сторону, нигде не находя подходящего для себя места. Некоторыми высказывалось мнение, что Гапон не мог сойтись с революционными партиями из-за принципиальных идейных соображений. Приводились и доказательства тому, на первый взгляд довольно веские. Но я не могу согласиться с ними, и, не приводя здесь других, тоже веских, доказательств противоположного, так как моя задача лишь воспоминания, — скажу только, что мне дает право говорить так только то, что я слишком хорошо знаю Гапона. Какие у него могли быть принципы? Никаких. У него, правда, была своя idee fixe — это всемерное способствование освобождению русского народа. А так как русский народ еще только начинал просыпаться и лишь пролетариат протирал уже глаза, то Гапон и бросился к пролетариату с неутомимой жаждой служения. Но у него не было решительно никаких устоев и слишком мало было знаний, вследствие чего мы и видим его балансирующим над пропастью. Для него была важна прежде всего цель, а какими средствами он достигнет этой цели — это не представляло затруднений... Он, например, говорил, что он склонен считать наиболее подходящей для рабочих программу с.-д., но целесообразнее признавал тактику с.-р-ов. Уже одного этого достаточно, чтобы показать, как ничтожен был багаж его политического понимания, вследствие чего он даже не мог разобраться в сущности этих партий. Как политический деятель, Гапон был флюгером: откуда повеет ветерком освобождения, он и готов был идти за ним, — а если ветерок веет, отраженный от встреченного препятствия, то Гапон, идя за ним, мог совершенно искренно пойти против настоящего освободительного движения. У него был слишком узкий политический кругозор. Приняв же во внимание бешеное, но сдерживаемое годами его болезненное самолюбие и удары, нанесенные этому самолюбию партиями, не признавшими в нем, как в личности, особой величины, а также преклонение бывших его сотрудников-оппозиционеров и всеобщее внимание к его особе, — нетрудно будет допустить в уме Гапона такие психологические комбинации, при наличности которых он так резко изменил фронт в деле своей борьбы за освобождение народа.
И. И. Павлов. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908, книги 3 и 4. Далее читайте:Гапон Георгий Аполлонович (биографические материалы). Гапон Георгий. История моей жизни. «Книга», Москва, 1990. (Вы можете стаже скачать файл в формате .FB2 для электронных книг - gapon-georgij_gapon.zip).
Карелин А. Е. Девятое января и Гапон. Воспоминания. Записано со слов А. Е. Карелина. «Красная летопись», Петроград, 1922 год, № 1. С.А. Ан-ский. Мое знакомство с Г. Гапоном. С. А. Ан-ский (Семен Акимович Раппопорт). Собрание сочинений. Книгоиздательское Товарищество "Просвещение". С.-Петербург, 1911-1913, том 5. Из заграничных встреч. Л. Г. Дейч. Священник Георгий Гапон. Из книги: Провокаторы и террор. Тула, 1926 г. Павлов И. И. Из воспоминаний о "Рабочем Союзе" и священнике Гапоне / Минувшие годы, 1908, книги 3 и 4. Чернов В.М. Личные воспоминания о Г.Гапоне. Рутенберг П.М. Убийство Гапона. Ленинград. 1925.
Б.Савинков. Воспоминания террориста. Издательство "Пролетарий", Харьков. 1928 г. Часть II Глава I. Покушение на Дубасова и Дурново. XI. (О Гапоне). Спиридович А. И. «Революционное движение в России». Выпуск 1-й, «Российская Социал-Демократическая Рабочая Партия». С.-Петербург. 1914 г. Типография Штаба Отдельного Корпуса Жандармов. V. 1905 год. Гапоновское движение и его последствия. Третий партийный съезд. Конференция меньшевиков. Маклаков В.А. Из воспоминаний. Издательство имени Чехова. Нью-Йорк 1954. Глава двенадцатая. Герасимов А.В. На лезвии с террористами. Воспоминания руководителей охранных отделений Вступ. статья, подгот. текста и коммент. З.И. Перегудовой. Т. 2. - М.: Новое литературное обозрение, 2004. Глава 4. Герой «Красного воскресенья». Э. Хлысталов Правда о священнике Гапоне "Слово"№ 4' 2002 Ф. Лурье Гапон и Зубатов. Петиция рабочих и жителей Петербурга для подачи царю Николаю II, 9 января 1905 г. Революция в России 1905 - 1907 (хронологическая таблица). Персоналии:Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель). Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции). + + +Дейч Лев Григорьевич (1855-1941), меньшевик, организатор II съезда РСДРП, в 1917 примкнул к большевикам. Зубатов Сергей Васильевич (1864 - 1917), жандармский полковник. Раппопорт Шлиом Аронович (1863-1920), член Учредительного Собрания: Могилёвский № 1 Совет крестьянских депутатов и эсеры. Рутенберг Пинхас Моисеевич (1878-1942), революционер, сионистский деятель. Савинков Борис Викторович (1879–1925), один из лидеров партии эсеров, литератор. Трегубов Иван Михайлович (?-?), толстовец, учитель Г.Гапона в полтавском духовном училище. Чернов Виктор Михайлович (1873-1952), лидер партии эсеров. Прочая литература:Кавторин В.В. Первый шаг к катастрофе: 9 января 1905 года. Л. 1992.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |
