В.П. Романов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

В.П. Романов

Чечня. Белая книга

ДОКУМЕНТЫ И СВИДЕТЕЛЬСТВА

(1657 - 1907 г.г.)

Октябрь — ранее 7 ноября 1657 г.

ПИСЬМО ИЗ ШИБУТСКОГО ДЖАМААТА ЦАРЮ АЛЕКСЕЮ МИХАЙЛОВИЧУ С ПРОСЬБОЙ ПРИНЯТЬ ЕГО ЖИТЕЛЕЙ В РУССКОЕ ПОДДАНСТВО

Мы, из Шибуського джамаата /**/, чтобы быть подданными великого царя, [из] сей страны гор, [а] именно [из] Чечани [Чечати?], Тонса — направили трех посланцев к русскому царю; если он пожалует нас, то мы станем подданными царя. Имена сих [посланцев] суть: Алихан, Сусла, Алгян — этих троих людей мы послали, и их [?] снова послали; и аманата /***/также послали мы. И пусть русский царь нас пожалует. Пошлем посланцев нашему Тэмурасу царю; ныне Тэмраш царь стал подданным русского царя. Мы тоже [желаем] быть подданными русского царя. Царь, смотри же на нас велико — приведем в подданство много-много селений. [А пока] мы, три-четыре селения, били челом великому царю: пожалуй нас, царь!

Примечания:

* / Местоимение 3-го лица, употреблявшееся на Востоке в начале письма или книги как обозначение Аллаха.

** / В документах этого периода для обозначения чеченцев употреблялись различные этнонимы, в том числе, “шибуцкие люди”.

***/ Заложник, часто ребенок из знатной семьи, даваемый в обеспечение договора. Нарушение договора означало рабство или смерть аманата.

ИЗ МАТЕРИАЛОВ ДОКУМЕНТАЛЬНОГО ОФОРМЛЕНИЯ ПОДДАНСТВА ЧЕЧЕНЦЕВ И ИХ ВХОЖДЕНИЯ В РОССИЮ

Из рапорта кизлярского коменданта Куроедова князю Г.А.Потемкину

21 января 1781 г.

“...А в прошедшем 1780 году троекратно от старшин присланы были ко мне письма с прошением о принятии их по-прежнему в подданство. Но оказалось, что еще колебались они в своих мыслях... Почему и оставлял их без ответа. Напоследок точно пришли в раскаяние и все единодушно просили о принятии их в вечное подданство, в чем торжественно учиня вверяемую присягу, обязались письменно как им самим, так и их потомкам состоять вечно подданными ЕИВ /*/. И спрашивают всемилостивейшего в прежних своих проступках прощения и высочайшего повеления о принятии их в число вечно подданных. С поданных же мне на татарском диалекте обязательств присяги перевод: во апробации вашей светлости в покорности подношу...

При сем приемлю смелость вашей светлости о трудившихся посему, а наипаче по многим возлагаемым по пограничным секретным делам капитана князя Бековича Черкасского и подпоручика Зорина рекомендовать, яко достойных и по возлагаемых на них должностях исправных офицеров”.

*/ Его Императорское Величество.

“Мы, нижеименованные большие чеченские и аджиаульские старшины и народ, обещаемся и клянемся пресвятым алкораном, всемогущим богом и пророком Махометом в том, что, будучи из древних лет подданными Всероссийскому Престолу, хотя и присягали прежде предкам ЕИВ в верности своей и выполнении всевысочайших их воли и повелений, но, забыв долг клятвенного своего обещания от легкомыслия своего, отступали от должного повиновения и с дерзким сим поступком оскорбили, отлагаясь от подданства всепресветлейшую и всемилостивейшую нашу государыню.

Ныне же, раскаявшись чистосердечно, в таковом предосудительном и дерзновенном нашем поступке просим сами о принятии себя в вечное подданство, ожидая из матерного ее величества милосердия проступкам нашим прощения и быть удостоенным принятия в число вечно верно подданных ее сынов, признавая пред совестью себя вечно и верно подданными ЕИВ и наследников ее, прибегая, просим в преступлениях своих прощения и пощады.

Обещаемся и клянемся всемогущим богом и пророком Махометом, что хотим и должны служить (перечисляется вся царская семья) вечно, верно и послушно, и все повиновения их, чтоб угодно ни было, почитая за святое правило исполнять беспрекословно со всяким благоволением, чистою совестью и повиновением подлинным. И пока живы пребудем мы и потомки наши, должны добровольно защищать ЕИВ и их императорские высочества и Отечество, где бы то ни было чинить везде храброе и сильное сопротивление до последней капли крови, пока приятен нам живот наш, и вечное блаженство. И ничем постановляемым начальникам и их установлениям противиться не будем.

И если бы против всякого чаяния и чтоб таковы из нас оказался, который бы, забыв страх божий и свою собственную должность и совесть верноподданного, предпринял бы что-либо против Отечества и ЕИВ, в нас избегать будем с таковыми извергами сообщения и по лучшей совести нашей всякий стараться станет таковое зло предупреждать и в надлежащих местах о том заблаговременно объявлять. Самих же начинающих злодейства почитать собратию вредных и недостойных извергов от рода человеческого людей. И если возможно будет, таковых поймав, представлять на высочайшее рассмотрение ЕИВ. Если же мы сего клятвенного нашего обещания в чем-либо, хотя в малом, преступим, то отрекаемся на веки от всевышнего бога и пророка нашего Махомета и лишаемся, как безверные, в будущем веке милостей всевышнего Бога и великого пророка Махомета, подвергаем себя вечному проклятию и сверх того — наказанию непобедимого ЕИВ оружия.

Во утверждении сей клятвы, которую обязуемся содержать вечно и свято и ненарушимо, целуем алкоран, подписываем своеручно и прикладываем свои печати и пальцы.

ПРИСЯГА "БОЛЬШИХ ЧЕЧЕНСКИХ И АДЖИУАЛЬСКИХ СТАРШИН И НАРОДОВ"

“1781 года января 21 дня мы, нижеподписавшиеся большие чеченские, хаджиаульские старшины и народ, добровольно, чистосердечно, по самой лучшей нашей совести объявляем бригадиру, кизлярскому коменданту и кавалеру Куроедову, что, чувствуя от ЕИВ изливаемые ко всем верноподданным высочайшие щедрые милости и мудрое управление, раскаиваясь в своем преступлении, прибегаем под покровительство, выспрашиваем всевысочайшее повеление о принятии всех старшин и народ по-прежнему в вечное подданство, на ниже писанных правилах:

1-е

Всем нам вышеписанных деревень старшинам и народу с детьми нашими и потомками быть в вечном подданстве ЕИВ (все семейство) в вечном подданстве верными и усердными во всю жизнь нашу и потомков наших и все повеления их чтоб угодно было, поставляя за святое правило, исполнять беспрекословно со всяким благоволением и повинностью.

2-е

Всевысочайшие интересы ЕИВ сохранять и защищать до последней капли крови, не жалея живота своего. Врагов ЕИВ и Отечества по велениям истреблять и ни под каким видом дружбы и согласия с ними не иметь.

И ежели что старшинам или народам от стороны соседственных народов и от верноподданных услышатся, каковые против высочайшего ЕИВ здравия ко вреду Отечества или к похищению высоких интересов, о том заблаговременно в ближайшие российские селения командирам и кизлярскому коменданту тот час доносить, а самим сколько сил доставать будет защищать и ко вреду не допущать.

3-е

Быть нам, старшинам, и всему народу во всем с вечно подданными кумыкскими народами на поставленных правилах. Старшин же в деревнях для исправления общественных дел избирать нам самим беспрепятственно, кого в ту должность удостоим по древним обычаям. Владельцев наших почитать и во всем им повиноваться.

4-е

Быть нам, старшинам, и всему народу с верноподданными кумыкским, кабардинским, осетинским народами в добром согласии, так как одной державы и Отечества, и ни под каким видом неприятельских дел не начинать, каковые произойти могут. Несогласия чрез воровство разбираться во всем по древним кумыкским обычаям, и ежели между собой разбирательства и удовольствия по претензиям не были учинены, о том испрашивать решения кизлярского коменданта.

5-е

Состоять нам на всех правилах кумыкских, нежели б что произошло неумышленно или иногда и воровские дела по таковым разбираться нам по древним кумыкских народов обычаям и конечно по доказательствам.

Всем верноподданным ЕИВ делать тот час по претензиям всякое удовольствие, ежели ж бы паче чаяния произошли смертные убийства, то должны платить за убитого по сто, а раненому по пятидесяти рублев, не исключая и женского пола. Напротив того, и нам получать то же удовлетворение.

6-е

В прошлом, 1779 году взятых в плен из Калиновской станицы мужеского, женского пола всех нам представить в Кизляр к господину коменданту Куроедову без заплаты, а сверх того ежели найдутся у кого в наших селениях российские солдаты, казаки и другие люди, купленные из давних лет, пленные, и они должны представить к показанному господину коменданту за заплату закупленных той самой цены, почем они куплены. А за пленных по положенной кумыкам платы.

Ежели же будут наши холопы магометанского закона от нас бежать и являться в российских границах, оных нам отдавать обратно.

А христианского закона, яко то грузины, армяне, за оных нам производить по кумыкскому установлению заплаты. Нам же всех беглых верноподданных ЕИВ всякого закона людей не под каким видом не принимать и не держать, а ловить и представлять в Кизляр господину коменданту.

7-е

Все претензии российской стороны до сего происшедшие — воровство, грабительство, кроме указанных в 6-м пункте Калиновской станицы казаков и женского пола, коих мы обязываемся возвратить, и пограбленной в Шелковском Сарафанниковом заводе церкви, ежели оное грабительство произошло от наших народов, сыскав, и все церковные вещи возвратить же — а прочие в прежних временах, включая вышеописанное грабительство, отгон скота и разных вещей, из высочайшего ЕИВ матерного милосердия нам отпустить.

С нашей же стороны, каковые были претензии из верноподданической должности буде оставляемы и предлагаемы вечному забвению, а единственно только испрашиваем всевысочайшего милосердия.

8-е

Ежели бы паче чаяния каковые неподданные или и подданные российской державы народы предпринять учинят российским границам какой вред, а мы узнаем оной, по возможности нашей не отвратив и не дадим знать, и чрез то произойдет какое хищение, отгон скота или пленение людей, паче ежели те злодеи перейдут через наши дачи беспрепятственно, в том мы повинны, не только пограбленное возвратить, но по высочайшей ЕИВ власти наказать по поставленным законам себя повергаем.

9-е

Когда мы удостоены будем всевысочайшим ЕИВ повелением о принятии по-прежнему в вечное подданство, позволить нам невозбранно проезжать для торгу в Кизляр, Моздок и прочие российские места. И никаких обид не чинить, считать и принимать нас везде так, как вечно — и верноподданных. А в случае каких происшедших обид по принесении жалобы где бы то случилось начальникам, особливо г-ну кизлярскому коменданту, чинить удовольствие. Ежели же узнаем мы, где в российских местах своих лошадей, скот или у нас опознают, в таком случае по древним обычаям нашим оной отдавать бесспорно или показать настоящего вора.

10-е

Во уверении же сей нашей верноподданнической должности даем мы из первейших наших фамилий аманатчика, коего в содержании пищей, равно и в перемене из знатных первейших фамилий аманатов, предается всевысочайшей ЕИВ воле.

11-е

Все си пункты согласно и добровольно старшин и народов о содержании в совершенном, к верной вечно подданнической должности, в не нарушении вовеки со обязательством по поручительства чеченского владельца Арсланбека Айдемирова.

В присутствии его и присланного из Кизляра почтенного подпоручика Зорина своеручно подписали печатями и пальцами с клятвою пред алкораном утвердили”.

(Текст документа от 21 января 1781 года).

19 апреля 1781 г.

ИЗ РАПОРТА КИЗЛЯРСКОГО КОМЕНДАНТА КУРОЕДОВА КНЯЗЮ Г.А.ПОТЕМКИНУ О ВСТУПЛЕНИИ В ПОДДАНСТВО ЧАХ-КИРИНЦЕВ

“Минувшего марта 13, прибыв в Кизляр, чахкиринский владелец Алихан Нурмаматов в подданном на татарском диалекте доношении написал, что он издревле в родстве чеченским владельцам Алисолтану Алибекову и Арсланбеку Айдемирову, о чем-де всему народу известно... в своей чахкиринской деревне надо всеми подвластными находится владельцем, в коей состоит близ двухсот дворов... чтоб впредь ни под каким видом российской стороне никаких неприязненных дел не чинить, и быть в вечном подданстве ЕИВ и служить со усердием так, как кумыкские народы, и тем доношением просит: его владельца со всем подвластным народом припадающего к стопам ЕИВ о принятии в вечное подданство... чтоб пожаловать.

Позволять ему владельцу и народам его из нынешнего места переселиться на сю сторону реки Сунжи, ниже урочища Куллара, где живет кихинец Кайтука в расстоянии от онаго в четырех верстах, и служить со всяким усердием, как повелено и исполнять с точным повиновением, и чрез те места никаких воровских партий не пропущать, отвращать и ловить, а о не возможностях тотчас уведомлять, и давать знать способность на форпост, и по городам российским командирам.

А если-де чрез слабость его, что пропущено будет и в российской стороне причинен будет какой вред, то он с народом своим должен все оное тут и сверх того подвергает себя законному наказанию.

Показанная же чахкиринская деревня стоит на речке Аргун, в двадцати верстах выше чеченских деревень Большого Чечня...”.

Почему предписываю вашему высокопр-ву, подходя к жилищам чеченским, которые будут вам в левой руке, дать знать заблаговременно г-ну ген.-лейт. и кавалеру Мусину-Пушкину, дабы он уведомил вас, какие деревни, по предложению моему, дали аманатов и исполнили ли данные мною предложения и какие не соглашались быть покорными, то первые деревни пощадить и дать им всякую протекцию, прочие же деревни чеченские и карабулакские строго наказать без всякой пощады.

Отхватя их от гор, в которых им укрыться ныне не можно по выпавшему снегу, отряд вами командуемый, приняв влево, должен действовать, отряд же другой под командою ген.-лейт. Мусина-Пушкина или кому он поручит со стороны Моздока, начиная от Кумбелейки, так, чтобы сказанные хищники не могли никак избежать силы оружия непобедимого войска ЕИВ и наказание сие простирать до того времени, пока они не дадут самых знатнейших аманатов и не дадут присяги на верноподданство ЕИВ в том, чтобы никогда, ни под каким предлогом хищничеств и набегов не делать.

На сей-то конец нужно вам дать заблаговременно знать Мусину-Пушкину и учредить наступление в одно время и так, чтобы о действиях могли друг друга извещать для произведения больших успехов.

В прочем я полагаюсь на усердие ваше к службе и деятельность. К. ген.-лейт. Мусину-Пушкину ныне же посылаю я нарочного. С данного же ему ордера копию включаю. Баранту должны вы сохранить, дабы по окончании экспедиции удовлетворить линейных жителей и воинские команды, разновременно лошадей и прочего через хищничество чеченцев и карабулаков лишившихся”.

Подлинный подписал: ген.гр. Гудович.

1807 г., март — не позднее 14 апреля.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ, ЗАКЛЮЧЕННОЕ С ЧЕЧЕНЦАМИ О ВСТУПЛЕНИИ ИХ В ПОДДАНСТВО РОССИИ

1-е

Мы, нижеподписавшиеся старшины, избранные от лица всего народа деревень чеченских, восчувствовав наши прежние преступления и зная неизреченное милосердие Его Императорского Величества Государя Императора и Самодержца Всероссийского Александра Павловича, повергаем себя со всем народом чеченским с чистосердечным раскаянием в вечное верноподданство Всеавгустейшему Всероссийскому Императорскому Престолу, в чем и даем присягу по нашему обычаю на святом Коране по приложенной у сего форме.

2-е

Обязуемся всем тем, что для нас есть священно, быть на вечные времена верным и отнюдь не только оружием, но даже ничего зловредного не предпринимать противу российских подданных не делать ни малейших хищничеств, как то увоза людей, отгона скота или какого-либо грабительства в российских границах, в достоверность чего даем первейших из нас аманатами по выбору российского в здешнем крае начальника.

3-е

Всех без изъятия российских подданных, как захваченных нами, так и бежавших, у нас теперь находящихся, обязуемся по чистой совести без малейшего промедления времени представить, кроме тех, кои назад тому 15 лет, считая с сего числа, у нас находятся, принявших магометанскую веру по обстоятельствам или принуждению и водворившихся уже между нас и имеющих семейства, сим предоставляем это собственной их воле остаться у нас или возвратиться в недры своего отечества со всем своим семейством.

4-е

Отбитые нами лошади и захваченный какой-либо скот в российских границах, весь что у нас теперь есть налицо, клянемся Святым Кораном по нашей чистой совести тотчас собрать и представить.

5-е

Будь сверх нашего чаяния кто-либо из народа осмелится, нарушив свою присягу, делать хищничества в российских границах, о таковых немедленно объявлять и представлять начальству.

6-е

В заключении сего за малейшее, что замечено будет от нас неисполнение по сему данному нам постановлению, подвергаем себя как неверный и нарушивший присягу народ, строжайшему за оное наказанию и в жилищах наших разорению без сопротивления.

Следует 52 отпечатка пальцев с пояснительными записями.

1807 г., март — не позднее 14 апреля.

КЛЯТВЕННОЕ ОБЕЩАНИЕ ЧЕЧЕНСКИХ СТАРШИН ПРИ ВСТУПЛЕНИИ В ПОДДАНСТВО РОССИИ

Я, ниже имянованный, обещаюсь и клянусь пред всемогущим богом великим пророком Магомедом сильным с четырьмя Его приемниками и святым Его Кораном в том, что хочу и должен Его Императорскому Величеству своему истинному всемилостивейшему Великому Государю Императору Александру Павловичу Самодержцу Всероссийскому и его Императорского Величества всероссийского престола наследнику, которой назначен будет, верно и нелицемерно служить и во всем повиноваться, не щадя живота своего до последней капли крови, и все к высокому Его Императорского Величества самодержавству силе власти принадлежащие права и преимущества узаконенные и впредь узаконяемые по крайнему разумению, силе и возможности предостерегать и оборонять и при том, по крайней мере, стараться споспешествовать все что к Его Императорского Величества верной службе и пользе государственной во всяких случаях касаться может о ущербе Его Величества интереса вреде и убытке, как скоро о том уведаю не токмо благовременно объявлять и всякими мерами отвращать и недопущать тщатися и всякую мне вверенную тайность крайне хранить буду и безмолвно повиноваться Высочайшим повелениям и постановленных начальников и по ним надлежащим образом по совести своей исправлять и для своей корысти свойства дружбы и вражды противно должности своей и присяги не поступать и таким образом себя весть и поступать, как верному Его Императорского Величества подданному благопристойно есть и надлежит как пред Богом и судом его страшным в том всегда ответ дать могу как суще мне Господь Бог душевно и телесно да поможет. В заключение сей моей клятвы целую книгу святый Коран и во оном страшные слова валлаи... (далее неразборчиво).

1807 г., март — не позднее 14 апреля

ПУНКТЫ, НА КОТОРЫХ ЧЕЧЕНСКИЙ НАРОД ОБЯЗЫВАЕТСЯ БЫТЬ В ВЕРНОПОДДАННИЧЕСТВЕ ВСЕРОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

1.

По дороге от Владикавказа до Моздока по линии Кавказской и по другим местам российским всякого звания людям никаких обид не делать и никаких хищничеств не токмо не производить, но, если узнают, что какой-либо хищник проедет чрез какую деревню, тотчас уведомлять ближайших российских Начальников, в случае же нарушения сего виновник подвергается строжайшему по российским законам наказанию.

2.

Чеченский народ обязывается ответствовать, дабы по дороге от Владикавказа до Моздока никаких нападений хищнических на проезжающих и воровства не было.

3.

Всех сбегающих к чеченцам солдат, казаков и других людей не принимать, не покупать и тот час возвращать к ближайшим Начальникам в Кизляр или Владикавказ и Моздок, за что будет выдаваемо по 50 руб. Если же кто задержит или утаит и после откроется, то сие сочтено будет за нарушение подданства.

4.

Со всякой деревни дать в знак верности в аманаты из лучшей фамилии, оные будут жить в Кизляре и будет производимо на каждого в год по 120 руб. Аманаты сии будут наказываемы, если какое зло чеченцами будет в котором бы то ни было месте учинено.

5.

Если чеченская скотина какая окажется у русских, то позволяется им отыскивать ее и будет возвращаема.

6.

С продаваемых и покупаемых чеченцами товаров пошлин не брать, а будет взыскиваема с тех, кои купят у чеченцев или продадут им.

7.

Если чеченцы будут верны, то будет им отпускаема соль наравне с Кабардинцами и прочими горскими народами, Высочайшему Престолу Его Императорского Величества верными.

8.

Наконец, если чеченцы не перестанут производить хищничества, то должны ожидать совершенного себе разорения и истребления.

С подлинным верно Граф Иван Гудович

ИЗ ЗАПИСОК ГЕНЕРАЛА АЛЕКСЕЯ ЕРМОЛОВА

“Все владельцы селений чеченских, расположенных по берегу Терека, именующихся мирными, находились при войсках.

Селения сии не менее прочих наполнены были разбойниками, которые участвовали прежде во всех набегах чеченцев на линию. В них собирались хищники и укрывались до того, пока мирные чеченцы, всегда беспрепятственно приезжавшие на линию, высмотрев какую-нибудь оплошность со стороны войск наших или поселян, могли провождать их к верным успехам.

Чеченцы, издали высматривая движение наше, не сделали ни одного выстрела до прибытия нашего к Сунже. Весьма немногие из самых злейших разбойников бежали из селений, по левому берегу лежащих; все прочие бывали в лагере, и я особенно ласкал их, дабы, оставаясь покойными в домах своих, могли привозить на продажу нужные для войск съестные припасы. В лагерь взяты были от их селений аманаты.

Старшины почти всех главнейших деревень чеченских были созваны ко мне, и я объяснил им, что прибытие войск наших не должно устрашать их, и если они прекратят свои хищничества; что я не пришел наказывать их за злодеяния прошедшего времени, но требую, чтобы впредь оных делаемо не было, и в удостоверение должны они возобновить давнюю присягу на покорность, возвратить содержащихся у них пленных. Если же ничего не исполнят из требований моих, сами будут виною бедствий, которых не избегнут, как явные неприятели. Старшины просили время на размышление и совещание с обществом, ничего не обещали, отзываясь, что ни к чему приступить не могут без согласия других. Приезжая нередко в лагерь, уверяли в стараниях своих наклонить народ к жизни покойной, но между тем из многих неосновательных рассуждений их, сколько неудобно исполнение требования о возврате пленных, можно было заметить, что они не имеют вовсе намерения отдать их. В совещаниях их находились всегда люди, нам приверженные, и от них обстоятельно знали мы, что известные из разбойников, не надеявшиеся на прощение за свои преступления, возмущали прочих, что многие из селений, по связям родства с ними, взяли их сторону и отказались ездить в собрание. Прочих же успели они уверить, что русские, как и прежде, пришли для наказания их, но потому не приступают к оному, что опасаются в летнее время вдаться в леса непроходимые. Что устроение крепости есть вымысел для устранения их, но что того не имеем мы намерения и даже ни малейших нет к тому приготовлений, что чеченцам нужно иметь твердость, и мы, пробывши некоторое время, возвратимся на линию”.

* * *

“1-го числа октября поехал я из крепости Грозной на линию, где в селении Прохладном пригласил к свиданию со мной князей кабардинских, главнейших и священнослужителей и знатнейших из узденей. Все почти приехали, кроме малого числа злейших разбойников, которые явиться не смели.

С досадою упрекал я им в нарушении обещаний вести жизнь мирную и самой присяги в том, несколько раз ими данной. Упоминал о многих в недавнем времени происшествиях, которые обнаруживают их самыми подлыми мошенниками, и что известные некогда храбрость их и воинственная между горскими народами слава помрачена презрительнейшими делами, одним гнусным ворам свойственными. Поставил им в пример того же года наказанный за укрывательство разбойников Трамова аул, неподалеку от Константиногорска отстоявший, который по приказанию моему разрушен до основания, взято до 2 тыс. лошадей и весь скот, и что жителям оного только позволено было вывезти жен своих и детей.

Обещал, что равное сему и их ожидает наказание, если не переменят своего поведения, если родители не будут воздерживать детей своих и родственников, помещики своих подвластных; если священнослужители, имеющие большое в народе влияние, не будут делать предписываемых законом наставлений и внушения.

Предложив им средством избегнуть грозящих бедствий то, чтобы, наказывая сами за воровство и возвращая похищенное, убийц представляли для наказания к российскому начальству. Справедливость замечаний моих не допустила возражения; многие говорили, что есть средства исполнить требования мои и что они о том будут стараться, видя, что в советах моих заключается собственное их благо, но только два или три человека осмелились сказать при всех, что льстят мне обещаниями ложными, что ничего не сделают; ибо первейшим из князей надлежит сделать пример над своими ближними и выдать к наказанию за разбой, что трудно быть первым в подобном случае, ибо все прочие поручаться сим будут. Если же так поступят знатнейшие, то они готовы то исполнить и ручаются, что средством сим прекратятся беспорядки, и боязнь, которую они имеют от русских, превратится в прежнее к ним расположение. После сего расстался я с ними и тут же видел, что свидание было бесполезно”.

* * *

“Желая наказать чеченцев, беспрерывно производящих разбой, в особенности деревни, называемые Качкалыковскими, жителями, коими отогнаны у нас лошади, предположил выгнать их с земель Аксаевских, которые занимали они, сначала по условию, сделанному с владельцами, а потом, усилившись, удерживали против их воли. При атаке сих деревень, лежащих в твердых и лесистых местах, знал я, что потеря наша должна быть чувствительною, если жители оных не удалят прежде жен своих, детей и имущество, которых защищают они всегда отчаянно, и что понудить их к удалению жен может один только пример ужаса.

В сем намерении приказал я Войска Донского генерал-майору Сысоеву с небольшим отрядом войск, присоединив всех казаков, которых по скорости собрать было возможно, окружить селение Дадан-юрт, лежащее на Тереке, предложить жителям оставить оное, и буде станут противиться, наказать оружием, никому не давая пощады. Чеченцы не послушали предложения, защищались с ожесточением. Двор каждый почти окружен был высоким забором, и надлежало каждый штурмовать. Многие из жителей, когда врывались солдаты в дома, умерщвляли жен своих в глазах их, дабы во власть их не доставались. Многие из женщин бросались на солдат с кинжалами.

Большую часть дня продолжалось сражение самое упорное, и ни в одном доселе случае не имели мы столько значительной потери, ибо кроме офицеров простиралась оная убитыми и ранеными до двухсот человек. Со стороны неприятеля все, бывшие с оружием, истреблены, и число оных не менее могло быть четырехсот человек. Женщин и детей взято в плен до ста сорока, которых солдаты из сожаления пощадили как уже оставшихся без всякой защиты и просивших помилования (но гораздо большее число вырезано было или в домах, погибло от действия артиллерии и пожара). Солдатам досталась добыча довольно богатая, ибо жители селения были главнейшие из разбойников, и без их участия, как ближайших к линии, почти ни одно воровство и грабеж не происходили; большая же часть имущества погибла в пламени. Селение состояло из 200 домов; 14 сентября разорено до основания”.

* * *

“В Чечне продолжался мятеж; лжепророк старался возбуждать обольщающими прорицаниями, но уже приметно уменьшилось верование в него; посланные люди к лезгинам с требованием помощи привезли одни обещания. Напротив, весьма многие из селений не нарушили покорности и представили аманатов лучших фамилий по нашему назначению. Сделав наблюдение, что упорнейшие из чеченцев суть те, кои живут в местах менее приступных, где никогда или давно весьма не бывали войска наши, куда по множеству в пути препятствий не могут приходить внезапно, а потому жители, имея время скрыть в лесах семейства и имущество, являются с оружием, вознамерился я открыть кратчайшие дороги и прорубить леса далее от дороги ружейного выстрела в обе стороны. По таковым путям, не испытывая никаких затруднений, могут войска повсюду появиться, с большою быстротою и без всякой [для себя] опасности, даже в небольших силах. Таким образом, без неприязненных действий, можно удерживать их в послушании, а впоследствии приучить к спокойствию”.

* * *

“Таким образом кончилась экспедиция против чеченцев. Одни, живущие по реке Мичику, остались непокорными, но они, кроме воровства и разбоев, ничего более сделать не в состоянии; потух мятеж во всех прочих местах, и все главнейшие селения приведены в послушание и представили аманатов. Исчезло мнение, что леса могут служить твердою оградою; напротив, движение войск в весеннее время было несравненно пагубнее для чеченцев, ибо не смея показываться в открытых местах, оставили они поля невозделанными, по той же причине скотоводство их оставалось без корму. При вскрытии весны прятавшиеся в лесах семейства подверглись чрезвычайным болезням и смертности, которые должен продолжать угрожающий голод. Впредь всеобщий мятеж едва ли возможен, ибо всюду и скоро могут проходить войска. Охранение семейств обратит каждого к собственной защите, действия будут частные, соединять силы будет неудобно”.

ИЗ ЖУРНАЛА “ОГОНЕК”

2000 г.

То, что для многих считается преступлением, для чеченца — ремесло. Похищение людей с целью выкупа, угон скота, воровство хлеба — это и производство, и распределение, и накопление благ одновременно. К тому же самых удачливых “экономистов”, как сегодня банкиров и бизнесменов, любили женщины. О чем поется в одной народной чеченской песне:

Я положу руку под голову моему молодцу-храбрецу.

Он среди ночи на вороном коне, не разбирая броду,

переплывет Терек.

Вот он подъехал к казацкой станице, перепрыгнул

через ограду!

Вот он схватил курчавого мальчугана, вот он

увозит мальчугана.

Смотрите, подруги: вон толпа казаков гонится

за моим молодцом-храбрецом,

И пыль, и дым от выстрелов затемняют звездочки,

ничего не видно.

Вот он настигает моего молодца-храбреца.

Вот он выхватил из чехла свое крымское ружье.

Вот он повалил одного казака, вот другая казачья

лошадь скачет без всадника...

Мой храбрец молодец продаст мальчугана в Эндери

и привезет мне подарок.

Высокопоставленных офицеров правительство, не дожидаясь посылок с отрезанными ушами и пальцами, предпочитало выкупать. Во времена назначения генерала Ермолова наместником Кавказа произошел случай, поколебавший уверенность чеченцев в выгоде торговли заложниками. По дороге из Хазиюрта в Кизляр был похищен майор Швецов. Чеченцы, не разобравшись в офицерских отличиях, приняли майора за лицо особой государственной важности. И на радостях потребовали у его родных выкуп — десять арб серебряной монеты. Российское правительство просто не знало, как реагировать на такую запредельную цену! Да и взять эту сумму было неоткуда. Тогда сослуживцы Швецова объявили по всей стране сбор пожертвований для выкупа его из плена. Пока россияне собирали деньги, на Северном Кавказе появился Ермолов. И первое, что он сделал, — платить выкуп за Швецова запретил. А вместо уплаты приказал посадить в крепость всех кумыкских князей и владельцев, через земли которых провезли русского офицера, и объявил, что, если они не найдут способа его освободить, он всех повесит. Арестованные князья сразу же договорились снизить выкуп до 10 тысяч рублей. Но Ермолов снова отказался платить. Тогда очень кстати возник (по тайной просьбе генерала) аварский хан и выкупил пленника.

Генерал особенности национального менталитета улавливал мигом. Если местному населению платишь деньги, значит, боишься, откупаешься. А потому Ермолов призывал следовать логике неприятеля: “Хочу, чтобы имя мое стерегло страхом наши границы крепче цепей и укреплений, чтобы слово мое было для азиатов законом, вернее, неизбежной смертью. Снисхождение в глазах азиата — знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены”. Свои слова генерал имел обыкновение подкреплять делами. Так что похищение крупных чинов и богатых купцов на время было вычеркнуто из реестра “выгодных”.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ДМИТРИЯ МИЛЮТИНА

(Участник Кавказской войны, в царствование императора Александра II — военный министр, генерал-фельдмаршал)

“Было около 5 часов пополудни. Подъехавшие к князю Барятинскому барон Врангель и генерал Кеслер доложили о положении дела: бой приостановлен; все тихо; 14 батальонов грозно стоят вокруг аула, ружья у ноги; ждут ответа Шамиля. Но имам медлит, колеблется. Отправляется новый парламентер от имени самого наместника царского, с требованием, чтобы Шамиль сдался немедленно, и с угрозою в противном случае разгромить аул. Барон Врангель с князем Мирским, полковником Лазаревым, Даниель-беком и несколькими другими лицами выезжают вперед к самому входу в аул. Шамиль высылает знакомого уже нам Юнуса для переговоров об условиях. Ему объявляют, что ни о каких условиях теперь не может быть и речи, что Шамиль должен немедленно выйти к главнокомандующему, предоставив его великодушию участь свою и семьи. Несколько спустя опять является Юнус с просьбою о дозволении ему предварительно представиться. Просьба эта удовлетворена. Его ведут к князю Барятинскому, который подтверждает настойчиво требование, с обещанием полной безопасности Шамилю и его семье. Но и после того Шамиль под гнетом страха, сомнения, недоверия продолжает колебаться; еще несколько раз появляется Юнус с разными новыми заявлениями: то предлагает Шамиль вместо себя выдать младшего сына; то просит отвести несколько подальше войска, когда Шамиль будет выходить.

Неуместные эти требования отвергнуты наотрез; имаму отвечают угрозою неотлагательного штурма. Так проходит более двух часов; князь Барятинский начинает терять терпение; притом день уже на склоне. По желанию главнокомандующего отправляюсь и я ко входу в аул, чтобы положить конец крайне невыгодной для нас проволочке переговоров. Необходимо было так или иначе порешить дело до заката солнца.

Когда подъехал я к площадке пред селением, где находился барон Врангель с окружавшими его лицами, в ауле была замечена большая суета. Еще раз появился Юнус с последнею убедительною просьбой — отдалить назад, по крайней мере милицию, дабы мусульмане не были свидетелями унижения имама... Просьбу эту мы признали возможным уважить; всем милиционерам приказано отойти за линию пехоты, и вслед за тем увидели мы выдвигавшуюся из аула толпу чалмоносцев. Между ними выдавался сам Шамиль на коне. Появление его из-за крайних саклей аула вызвало невольный возглас “ура!” по всему фронту стоявших поблизости войск. Восторженный этот взрыв испугал было Шамиля и окружавшую его толпу; на мгновение движение приостановилось. Между тем я возвратился к главнокомандующему, чтобы предварить его о желанной развязке. По приказанию его следовавшая за Шамилем кучка вооруженных мюридов (числом от 40 до 50 человек) была остановлена в некотором расстоянии от того места, где находился главнокомандующий; при Шамиле остались только трое из самых преданных ему клевретов, и в числе их Юнус. Оружие было оставлено лишь одному Шамилю. Князь Барятинский принял пленного имама, сидя на камне, окруженный всеми нашими генералами, многочисленною свитой, ординарцами, конвойными казаками и даже милиционерами. Всякому хотелось быть свидетелем достопамятного исторического события. Шамиль, сойдя с коня, подошел к наместнику почтительно, но с достоинством. На бледном его лице выражались и крайнее смущение, и страх, и горе. Стоявшие позади его мюриды были совсем растеряны, удручены, а более всех Юнус, который был в таком волнении, что не мог даже сохранить приличную позу: во все время нервно засучивал он рукава, как будто готовясь к кулачному бою. Князь Барятинский, приняв строгий вид, обратился к пленнику с укором в том, что он упорствовал в отказе на благосклонных условиях, которые прежде предлагали ему, и предпочел подвергнуть судьбу свою и семьи решению оружия; теперь ни о каких подобных условиях и речи быть не может; решение его участи будет вполне зависеть от милосердия царя; одно только оставляется в силе — обещание безопасности для жизни его и семьи... Шамиль произнес несколько нескладных фраз в оправдание своего недоверия к прежним русским предложениям, о своем пресыщении многолетней борьбой и желании закончить жизнь в мире и молитве. Все высказанное им было как-то бессвязно и некстати; так, по крайней мере, выходило в передаче слов Шамиля нашим официальным переводчиком. Объяснение было очень непродолжительно: минуты две, много три. Начальник объявил Шамилю, что он должен ехать в Петербург и там ожидать Высочайшего решения. С этими словами князь Барятинский встал; обратившись к графу Евдокимову, поручил ему принять на себя все распоряжения относительно препровождения Шамиля в лагерь на Кегерские высоты, а барону Врангелю приказал назначить часть войск для конвоирования пленника и сделать все нужные распоряжения для поддержания порядка на Гунибе, для охраны остававшихся в ауле семейств, имущества и для препровождения на другой день пленных, которых набралось более сотни. Затем князь Барятинский сел верхом и со всею свитой отправился в свой лагерь.

Солнце было уже довольно низко, когда мы спустились с Гуниба по крутой тропинке к переправе на Койсу. Нужно ли говорить, что должен был чувствовать в то время сам победитель и каково было настроение духа каждого из нас, его сопровождавших. Ехал я рядом с главнокомандующим, и оба мы несколько минут молчали от избытка сильных ощущений, от теснившихся в голове мыслей. Трудно было сразу отдать себе полный отчет в историческом значении события, только что совершавшегося на глазах наших, при нашем участии. Более тридцати лет должны мы были вести кровавую борьбу с мюридизмом. Сколько жизней и миллионов рублей поглощала эта борьба! И вот сегодня — конец этой войне; последний предсмертный вздох мюридизма... С нынешнего дня уже нет имама, нет мюридов; вся восточная половина Кавказа — умиротворена, и тем подготовлено умиротворение остальной, западной половины!.. Вспомнил я, что ровно двадцать лет назад, почти день в день, посчастливилось Шамилю, можно сказать, чудесным образом, выскользнуть из наших рук. Князь Барятинский также вспомнил, что сегодня годовщина назначения его наместником и главнокомандующим. Ровно через три года удалось ему достигнуть такого полного успеха, такого блестящего результата, о каком можно было только мечтать.

Приведу одну забавную анекдотическую подробность, характеризующую князя Барятинского. На пути нашем, еще на Гунибе после первого обмена мыслей и впечатлений вдруг обращается он ко мне: “Знаете ли, Дмитрий Алексеевич, о чем думал я теперь? — Я вообразил себе, как со временем, лет чрез 50, чрез 100, будет представляться то, что произошло сегодня; какой это богатый сюжет для исторического романа, для драмы, даже для оперы! Нас всех выведут на сцену, в блестящих костюмах; я буду, конечно, главным героем пьесы — первый тенор, в латах, в золотой каске с красным плюмажем; вы будете моим наперстником, вторым тенором; Шамиль — basso profundo; позади его неотлучно три верные мюрида — баритоны, а Юнус... это будет buffo cantante... и так далее. Шутка эта развеселила нас обоих; серьезное настроение, навеянное потрясающими перипетиями этого дня, видом трупов и крови, вдруг уступило место более светлому расположению духа, чувству удовольствия. Заговорили мы о предстоящих распоряжениях относительно Шамиля и его семьи, об устройстве его на ночь. Об отправлении в Петербург и так далее. Впрочем, все было уже заранее обдумано князем: в лагерях разбита палатка для пленника, с возможным комфортом; адъютанту Тромповскому обещано было давно полушутя, полусерьезно поручить ему препровождение Шамиля в Петербург; из Тифлиса вытребована карета дорожная, ожидавшая в Темир-Хан-Шуре.

Добрались мы до своего лагеря, когда уже смеркалось, а пленного имама привезли гораздо позже, уже в совершенную темноту. К пленному приставлен был в качестве переводчика один из служащих туземцев подполковник Алибек Пензулаев. По прибытии в лагерь Шамиль был в таком нервном состоянии, что дрожал как в лихорадке, конечно, не столько от свежего вечернего воздуха на значительной высоте нашего лагеря, сколько от душевного волнения. Он все еще не доверял положительному обещанию Наместника и ожидал неминуемого возмездия за все зло, которое он на своем веку причинил русским. Тщетно Алибек старался успокоить его убеждениями в ненарушении слова, в великодушии русского государя. Крайне удивило пленника, когда подан был ему чай в роскошном сервизе главнокомандующего, когда прислана была ему собственная дорогая шуба князя Барятинского, чтобы старик мог согреться. Все было сделано для успокоения пленника; ему объявлено, что оставшаяся в Гунибе семья его прибудет завтра в лагерь; даже предложено ему написать к семейству записку, дабы оно не тревожилось на его счет”.

ИЗ РАЗВЕДЫВАТЕЛЬНЫХ ДАННЫХ И СЛУЖЕБНОЙ ПЕРЕПИСКИ ВРЕМЕН КАВКАЗСКОЙ ВОЙНЫ

1855 г. июля 8. — Сведения “из гор полученные” о стараниях турецких агентов двинуть полчища горцев против России.

“Известия о Магомет-Амине и о народном собрании на Пшекупсе на ур. Бочепши подтверждаются — цель его больше совещательная, чем для военных предприятий, но кроме вышесказанного собрания есть еще на Пшекупсе на урочище Ошхануко другое сборище, составленное из шапсугов и натухайцев, имеющее целью действовать противу нас согласно с видами турецкого правительства. Вожаки этого собрания старались пригласить Магомет-Амина и абадзехов для совокупных действий противу нас, но Магомет-Амин положительно ответил, что абадзехи народ сам по себе ни туркам ни кому повиноваться не будут и действовать тоже ни в чьих видах не намерены. Если же турецкий султан желает, чтобы абадзехи приняли участие в военных действиях в его видах, то пусть султан даст абадзехам приличное содержание и провиант. Абадзехи разделяют вполне мнение Магомет-Амина. Получив его ответ, вожаки шапсугского и натухайского сборища решились сами действовать и тревожить Черноморскую кордонную линию. При натухайском и шапсугском сборище находится турок Адильбей, человек грамотный, которого обязанность состоит в том, чтобы доносить Сефер-бею о происходящем в сборище. Трудно предположить, чтобы эти наступательные  действия могли быть опасны для линии. Осхануко значит по-черкесски половина кургана, урочищ нам известных, носящих это название, находится три в этом крае: одно на Пшекупсе, другое на Афипсе 10 верст выше бывшего Афипского укрепления, и третье у бывшей станицы Витязевой”.

Генерал-майор Кухаренко

1855 г. июля 11. — Докладная записка князя Гургенидзе генералу Бебутову об освобождении из плена Шамиля его дочери.

“Единоутробная дочь моя Дария с кормилицей Елизаветой увлечены в плен при нападении Шамиля на сел. Шильды, которые ныне находятся в Анцухском обществе у лезгина Душ Алия; но, будучи разорен совершенно во всех хозяйственных заведениях и прочих, не имею возможности выкупить их на наличные деньги, почему покорнейше прошу особу В.С. \*\ учинить милостивое распоряжение о выкупе или промене их на пленных лезгин, находящихся в виду правительства. Причем представляю в подлиннике свидетельство местного начальства”.

* Ваше Сиятельство.

1857 г. апреля 5. — Из письма Бутенева наместнику Барятинскому А.И. о высадке к кавказским берегам турецкого десанта.

“М. г. кн. /*/ Александр Иванович! Я имел честь получить отношение вашего сиятельства от 4/16 марта N 383, и при оном копию с рапорта генерал-майора Филипсона от 23 февраля N 8, о высадке на нашу береговую Кавказскую линию, при устье реки Туапсе, значительного отряда турецких войск.

По соображении всех имеющихся у нас по сему предмету сведений, я пришел к заключению, что помянутая экспедиция есть та самая, которая в первых числах февраля отправилась отсюда тайно на английском пароходе “Кэнгору”, на коем находились Мегмет-бей и два других турецких офицера. Пароход сей прибыл к ус-

тью р. Туапсе 11 (23) февраля и возвратился в Константинополь 25 февраля (9 марта). Что же касается до малочисленного турецкого отряда, упомянутого в рапорте ген.-м. Филипсона, то показания лазутчиков относительно оной колеблющиеся между тремя и шестью тысячами человек, по всей вероятности, чрезмерно преувеличены. При всем том я не оставил войти по сему предмету в сношение с великим визирем и из объяснений его имел случай еще более удостовериться в основательности моих заключений.

А потому я немедленно донес в этом смысле Министерству иностранных дел о сем важном предмете, тем более что от консула нашего в Требизонде не получено было мною никаких последующих донесений о новом будто бы предприятии в столь обширных размерах против нашего Кавказского берега.

Долгом поставляя уведомить вас, м.г., обо всем этом, я счел нужным, по важности этого предмета, распорядиться немедленным отправлением сего отношения моего к консулу нашему в Требизонде, предписав ему доставить оное безотлагательно и самым верным образом до нашей границы, для дальнейшего препровождения к В.С.

Пользуюсь случаем, чтобы возобновить вам, м.г., уверение в совершенном моем почтении и таковой же преданности.

А.Бутенев

* Милостивый государь, князь...

1857 г. апреля 10. — Из отношения Барятинского А.И. министру иностранных дел — статсекретарю Горчакову о возобновлении крейсерства на Черном море и предотвращении сношений иностранных агентов с горцами.

“Получив ныне от посланника нашего в Константинополе официальное уведомление о выходе английского флота из Черного моря, я имею честь покорнейше просить В.С. уведомить меня, не наступило ли теперь время открыть крейсерство, в котором имеется большая надобность для спокойствия Кавказского края и предохранения его от внесения чумной заразы. Вредные сношения с горцами турок и выходцев разных наций под покровительством тайных политических интриг усиливаются со дня на день и дошли до того, что недавняя высадка шайки флибустьеров на Кавказский берег сделана почти открыто, подвоз военной контрабанды и торговля невольниками производится беспрерывно. Не видя с нашей стороны никакого противодействия этим дерзким предприятиям и не замечая нигде на горе присутствия наших морских сил, горцы, всегда легко поддававшиеся всяким враждебным против нас внушениям, должны принять за очевидный знак нашего бессилия дальнейшее бедствие наше на море и давать веру словам возмутителей, распространяющих между ними молву, что европейские державы объявили их независимыми и приняли под свою защиту.

Но для восстановления крейсерства необходимо определить положительным образом его права, в противном случае невозможно составить и инструкции для крейсеров. Для избежания, с одной стороны, произвольных действий крейсеров и протестов против них иностранных кабинетов, а с другой, — слабости и шаткости крейсерства, из опасений командиров судов попасть под ответственность за бедствия, превышающие их права, каждый крейсер должен знать, на каком расстоянии от блокируемого берега он имеет право опрашивать и осматривать суда для узнавания, снабжены ли они законными видами и нагружены ли они военною контрабандой и в каком расстоянии может преследовать для овладения ими как законными призами.

Всякое нарушение признанной блокады, а также карантинных и таможенных постановлений дает право на конфискацию судов с грузом, а до минувшей войны турки, взятые на контрабандных судах, отправлялись в арестантские роты.

Мы имеем тройное право преследовать суда, входящие в торговые и всякого рода сношения с горцами, а именно: 1) за нарушение блокады того берега, жители которого находятся против нас в постоянной войне; 2) за нарушение карантинно-таможенных постановлений и 3) за преследуемую повсюду политикою европейских держав торговлю людьми. Этих оснований достаточно для объявления наших прав на блокаду восточного берега Черного моря и пресечения всяких сношений иностранных судов с горцами”.

ПРОКЛАМАЦИЯ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО КАВКАЗСКОЙ АРМИЕЙ, НАМЕСТНИКА КАВКАЗСКОГО, ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА КНЯЗЯ А.И. БАРЯТИНСКОГО

“При окончательном покорении Чечни и Дагестана я объявил уже вам изустно, что ИМПЕРАТОР ВСЕРОССИЙСКИЙ в бесконечной милости своей великодушно даровал прощение чеченскому народу за все враждебные его действия против нас в продолжение более 20 лет, за пролитую кровь русских, за вред и убытки, причиненные нам во время войны.

Подтверждаю ныне письменно мои слова и объявляю снова, что все случившееся в продолжение этой бедственной для народа войны должно быть забыто навсегда. Отныне ЕГО ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО, распространяя на вас Свою благость и попечения, наравне с другими своими подданными, дарует вам следующие милости:

1) Каждый из вас может свободно отправлять свою веру, и никто не будет вам препятствовать исполнять обряды ее.

2) От вас никогда не будут требовать рекрут и никогда не обратят вас в казаков.

3) Все земли и леса на плоскости, где жил чеченский народ до возмущения 1839 года, будут отданы вам в вечное владение, исключая тех, которые заняты под укрепления с принадлежащими к ним покосными местами; эти земли навсегда остаются собственностью казны. Те же земли и леса в горной полосе, которыми народ до возмущения не пользовался и откуда вышел при нынешней покорности, останутся в запасе в распоряжении правительства; но на них не предлагается поселять ни казачьих станиц, ни чеченских аулов.

Вам отведутся земли на каждый аул соразмерно числу жителей, и каждому аулу будет дан акт и план на вечное владение землей.

Земли, подаренные правительством, и те из не занятых никем земель, которые впредь могут быть одарены частным лицам за заслуги, останутся навсегда неотъемлемой их собственностью.

4) Правители, поставленные над вами, будут управлять вами по адату и шариату, а суд и расправа будут отправляться в народных судах, составленных из лучших людей, которые будут избираемы вами и назначаемы в должности с согласия ваших начальников.

5) Снисходя к бедному положению народа, потерпевшего от разорения войной, правительство освобождает вас от взноса податей на пять лет, с тем чтобы вы в течение этого времени устроили свое хозяйство, отдохнули и вообще поправились в домашнем быту. По истечении же льготного срока (т.е. пять лет) вы обязываетесь уплачивать подать с каждого дыма по рублю.

На первое же время вам предстоит только назначать содержание вашим аульным старшинам и другим должностным лицам в аулах в таком размере, какой вы сами признаете справедливым по вашему общему совещанию, в вознаграждение за службу их вашему обществу.

6) Точно так же в течение пяти лет мы освобождаем вас от обязанности выставлять милицию, вы будете только назначать людей для рассылки бумаг и приказаний и для караула при арестантах в аулах и в дороге. Когда же пройдут льготные лета, то вместо назначения людей, каждый раз по особому требованию, вы обязываетесь выставлять в постоянное распоряжение ваших начальников не более как по одному конновооруженному человеку с каждых 100 сажен, на полном содержании обществ, наймом или по очереди, как вы сами найдете для себя, по общему совещанию, лучшим. Эти люди будут постоянно находиться при ваших начальниках для рассылок, для караулов при арестантах и для поддержания порядка и спокойствия в крае.

Объявляя вам эти милости, я желаю, чтобы вы воспользовались спокойною жизнью, отныне все силы ваши, которые столько лет тратили на разоряющую вас войну, обратите к мирным занятиям, как-то: к разработке полей, к ремеслам и торговле.

Каждому из вас, кто пожелает, можно будет заниматься ремеслами и торговлей на общих основаниях, предоставленных для всех подданных Русского Императора; вам теперь открыт путь во все места за Сунжу и Терек, где вы найдете для себя промысел, а для произведений ваших сбыт.

В стране вашей войска разрабатывают дороги, по которым вам будет легко провозить все, что вы отправите для продажи. Вы скоро сами убедитесь в пользе для вас этих дорог; но чтобы они всегда были полезны, надобно поправлять их, чинить мосты и не давать зарастать лесом, вырубленным войсками; это будет лежать на вашей обязанности.

Повинуйтесь назначенным над вами начальникам; преследуйте, ловите и выдавайте преступников и беглых, не скрывая их ни под каким предлогом, и назначайте от себя по очереди людей для того, чтобы караулить их в аулах и отводить их в другие места по назначению начальников. Это главное, что мы от вас требуем для вашего же собственного спокойствия. Никто лучше вас самих не может знать тех людей, живущих между вами, которые любят разбой и грабеж, и никто лучше вас не может узнать о прибытии в край таких людей из других мест; а потому мы возложим ответственность за убийство и грабежи на те аульные общества, на земле которых они будут случаться.

При прохождении войск через ваши земли мы будем иметь надобность в подводах от жителей. Число этих подвод будет назначаться главными начальниками, сколько возможно без обременения для вас, и за каждую подводу, сверх положенного для войск по закону числа оных, вам будет выдаваться от казны определенная плата. Справедливое распределение подвод между жителями по очереди будет возложено на сами общества, под наблюдением наибов, и правильность распределения будет поверяться народным судом.

Для сохранения лесов от истребления должно назначить в каждом ауле особые лесные участки и запретить порубку их без дозволения общества. В тех лесах, в которых рубка будет производиться свободно, должно установить денежный сбор по приговору народного суда, для того чтобы собранные деньги употреблять на содержание школ и на пособие бедным, пострадавшим от пожара или других несчастных случаев. Деньги эти будут храниться в народном суде, и за правильным их употреблением будет учрежден надзор.

Вот все, что вы обязаны будете исполнять; и ничего более того, о чем я вам теперь объявляю, от вас требовать не будем. Не имейте более никаких опасений и сомнений на счет вашей будущности. Вы отныне должны быть убеждены, что ваша вера, ваша собственность и ваши обычаи остаются неприкосновенными.

Один только обычай кровомщения, как противный Богу и наносящий неисправимый вред лицам, должен быть уничтожен между вами. Каждый из вас, совершивший убийство вследствие канлы, будет судим по русским законам и подвергнут наказанию по определению суда.

Вы скоро сами поймете пользу уничтожения этого дикого обычая и когда увидите, что правительство твердо охраняет ваше спокойствие, станете просить сами об изменении некоторых и других обычаев ваших, не сообразных с настоящим положением вашим.

Сельские муллы и кадии обязываются прочесть это объявление при мечетях столько раз, чтобы оно сделалось известным всему народу, и верно объяснить содержание его на местном языке.

При этом предваряю, что если бы за сим явились между вами злонамеренные люди, которые стали бы тревожить народ ложными и превратными толками, то они подвергнутся самому строгому наказанию, без малейшей пощады”.

Главнокомандующий Кавказскою армией и Наместник Кавказский,

Генерал-Фельдмаршал

Г. Барятинский.

ИНСТРУКЦИЯ ПРИСТАВУ О НАДЗОРЕ ЗА ШАМИЛЕМ

9 октября 1859 г.

“1. Пристав и его помощник в качестве лиц, которым правительство вверяет надзор за Шамилем, должны в этом звании быть советниками и руководителями его, ограждать от всего, что могло бы отягощать его положение и в уважительных просьбах быть за него ходатаями.

2. Присмотр за Шамилем и его семейством должен быть постоянный, но для него не стеснительный.

3. Шамилю и его сыновьям дозволяются беспрепятственно прогулки; пешком, в экипажах и верхом как в городе, так и за чертою оного, не далее однако как на 30 верст в окружности. Он и сыновья могут свободно посещать театры и собрания как публичные, так и частные, держать своих собственных лошадей верховых и упряжных. При выездах Шамиля или сыновей в гости и в публичные собрания, при прогулках за город, и в особенности при прогулках верхом, должен непременно сопровождать пристав или помощник, принимая с своей стороны должную предосторожность, но под благовидным предлогом. При прогулках же в городе сопутствование Шамиля и его сыновей предоставляется собственному усмотрению пристава.

4. Допускать к Шамилю свободно как русских подданных, так и иностранцев, заботясь только о том, чтобы подобные посещения не беспокоили его. При посещениях посторонних лиц присутствовать непременно приставу или его помошнику и переводчику. Магометан и вообще лиц сего исповедания с Кавказа допускать только в таком случае, когда они будут иметь на то дозволение от Главнокомандующего Кавказской армией. Вообще наблюдать, чтобы Шамиль и его семейство не могли иметь каких-либо подозрительных сношений.

5. Для объяснений с Шамилем назначаются два переводчика: один по найму, собственно для переводов в домашнем быту, а другой с правом действительной службы, для верной передачи разговора и мыслей Шамиля о предметах, не касающихся обыкновенного домашнего разговора.

Оба переводчика подчиняются приставу и должны исполнять его поручения.

6. Все письма, которые будут получаться в Калуге на имя Шамиля или его семейства, пристав обязан доставлять чрез начальника губернии в Петербург к военному министру, равно как и письма, которые от Шамиля или его семейства будут посылаемы на Кавказ, должны быть тем же путем доставляемы в Петербург.

7. Пристав и его помощник не должны без нужды обременять своим присутствием Шамиля, в особенности не препятствовать ему исполнению всех религиозных обрядов и привычек домашней жизни.

8. Пристав должен заботиться о том, чтобы по возможности сблизиться с Шамилем и приобрести его доверие.

9. Пристав обязан принимать из уездного казначейства за каждые три месяца вперед по 2500 руб. серебр., в счет 10 т. руб., всемилостивейше назначенных на содержание Шамиля, и тотчас же деньги эти вручать полностью самому Шамилю под собственную его расписку, которая должна служить квитанциею в исправном доставлении ему означенных денег и быть представлена начальнику губернии для охранения при делах канцелярии. Пристав отнюдь не должен вмешиваться в расходы Шамиля и вообще ни в какие хозяйственные или семейные его распоряжения, как скоро они не заключают в себе ничего противного нашим законам. Но если по незнанию языка или местных условий и цен, он найдет возможность быть полезным Шамилю своим советом или предупреждением, то должен пользоваться этими случаями, чтобы расположить к себе пленника.

10. Пристав должен иметь в виду, что Шамиль для Кавказа лицо весьма замечательное, и потому должен стараться из разговоров с ним и рассказов его знакомиться со всеми событиями войны на Кавказе, с планами, которыми руководился Шамиль, и с средствами, к которым прибегал для упрочения и поддержания  своей власти. О нравах, обычаях, торговле и образе правления племен, бывших ему подвластными. Разговор о подобных предметах должен быть вносим в дневник, ведение которого поручается приставу секретным образом. По истечении каждого месяца этот дневник должен быть представляем дежурному генералу Главного штаба Его Императорского Величества.

11. Пристав должен, по возможности, стараться исполнять просьбы и желания Шамиля, если к тому не встретится особых препятствий или если это во власти пристава. Все же, что будет превышать его власть, представляет начальнику губернии на разрешение. Те желания и просьбы Шамиля, которых не вправе будет разрешить и начальник губернии, должны быть излагаемы письменно для представления военному министру.

12. Пристав и его помощник помещаются в том же доме, который будет нанят для Шамиля, но если это окажется неудобным, в таком случае там должен быть помещен по возможности один пристав.

13. Содержание для пристава, его помощника и переводчика отпускается от Военного ведомства, деньги же на наем дома для Шамиля и отопление оного отпускаются из Государственного казначейства по требованию начальника губернии.

14. О всех случаях, инструкциею не предвиденных и представляющих какое-либо затруднение в разрешении, пристав докладывает начальнику губернии.

15. Высший надзор за исполнением всего в инструкции определенного поручается начальнику губернии с тем, чтобы обстоятельства, заслуживающие особенного внимания или требующие особого разрешения, были представляемы военному министру”.

ОБРАЩЕНИЕ ШАМИЛЯ К НАМЕСТНИКУ КАВКАЗА МИХАИЛУ НИКОЛАЕВИЧУ С ПРОСЬБОЙ РАЗРЕШИТЬ ЕМУ ПОЕХАТЬ В МЕККУ

19 декабря 1868 г.

“Прожив в России более девяти лет, я постоянно пользовался и пользуюсь милостями Государя Императора, милости эти увеличивались с каждым днем. Осыпанный благодеяниями не по моим заслугам, я не нашел других средств выразить мою сердечную благодарность и мою глубокую преданность, как принять с моим семейством присягу на верноподданство Его Императорскому Величеству и в лице его моему новому отечеству — России, что с Божьей помощью и совершил в 1866 году.

Вместе с этим я давно уже имел намерение просить разрешения о дозволении мне отправиться по святым местам, так как по священному обету обязательно для каждого мусульманина посетить святые места и поклониться гробу пророка Магомета, но до сих пор я ни пред кем не заявлял официально моей просьбы.

В настоящее время, будучи дряхл и слаб моим здоровьем, боюсь, что без исполнения святого моего обета не пришлось мне расстаться с земною жизнью, и потому обращаюсь к Вашему Императорскому Высочеству с самою искреннею просьбой исходатайствовать у Государя Императора разрешение отправиться мне с семейством в Мекку для исполнения святого обета и вместе с тем пристроить моих взрослых дочерей, оставив в России дорогих сыновей моих Гази-Магомеда и Магому Шеффи.

По исполнении святой моей обязанности, если Бог продлит мои дни, я долгом сочту возвратиться в Россию, чтобы лично повергнуть мою искреннюю признательность к стопам моего благодетеля как ходатая моего у престола Его Высочества.

Позволяю себе надеяться, что Ваше Императорское Высочество не отклоните самой искренней просьбы дряхлого старца и утешите его на закате дней земных.

Вашему Императорскому Высочеству искренно преданный и молящийся за вас дряхлый старец.

Шамиль

РЕСКРИПТ НАМЕСТНИКА КАВКАЗА МИХАИЛА НИКОЛАЕВИЧА О СОГЛАСИИ ОТПУСТИТЬ ШАМИЛЯ В МЕККУ

26 января 1869 г.

“По прилагаемому при сем в копии письме Шамиль просит ходатайства моего о дозволении ему отправиться в Мекку для поклонения священным для мусульман местам.

Вопрос об увольнении Шамиля в Турцию уже был обсуждаем мною в 1866 году, по поводу отзыва Вашего Высокопревосходительства от 5-го февраля N 5. В то время я высказался против этого увольнения, видя причину тому как в положении сопредельных нам малоазиатских провинций Турции, так и в настроении горского населения в кавказских пределах, более обыкновенного напряженном вследствие частью только что совершившихся, а частью еще предстоявших важных реформ в быте этого населения.

В настоящее время в состоянии горских населений и вообще в положении кавказских дел исключительно я не вижу причины отказывать безусловно Шамилю в исполнении его желания, тем более что, соображая обстоятельства, касающиеся настоящего положения Шамиля и всего поведения его со времени водворения в России, а также ввиду того, что, прося отпуска, Шамиль оставляет в России своих сыновей, я мало склонен заподозрить его в неискренности и видеть в поездке его какую-либо противную интересам правительства заднюю мысль.

Затем неудобства увольнения Шамиля в Турцию представляется мне только в том случае, если отношения наши к этой державе останутся неразъясненными и представляющими возможность близкого разрыва. Тогда весьма вероятно, как турецкое правительство, так и вообще многочисленные недоброжелатели наши, пребывающие в Турции, не преминули бы употребить усилия, чтобы извлечь пользу из пребывания там Шамиля и сделать его орудием для действия на кавказских мусульман во враждебном для нас смысле.

Может быть, что при известном закале характера Шамиля, он и в этом случае остался бы верен данным русскому правительству обетам, но, по мнению моему, все-таки было бы осторожнее дать ему отпуск только тогда, когда отношения наши к Турции перестанут возбуждать опасения близости враждебного столкновения.

Прошу Ваше Высокопревосходительство настоящее мнение мое вместе с письмом Шамиля повергнуть на всемилостивейшее воззрение Государя Императора и о том, какое по настоящему предмету последует высочайшее соизволение, уведомить меня и приказ сообщить Шамилю”.

ИЗ КНИГИ Н. ДУБРОВИНА “ИСТОРИЯ ВОЙНЫ И ВЛАДЫЧЕСТВА РУССКИХ НА КАВКАЗЕ”.

Издание 1871 года

“Хотя у чеченцев и не существовало сословий в том смысле, как мы понимаем это слово, но на основании того социального закона, что, безусловно, равенства быть не может, чеченцы делились на касты, различающиеся между собою занятиями.

“Пропуская духовных, — говорит П.Петухов, и так называемых, почетно-влиятельных, назовем здесь три главные касты: ишлейген — трудящиеся, уручи — воры, чонгуры — балалаешники”.

Ишлейген — земледелец, человек, незаметный с первого взгляда, не обращающий на себя особенного внимания, но живущий собственным трудом. Платье его постоянно оборвано и пропитано потом, кинжал его незатейлив, голова часто небрита по нескольку недель, и мозолистые ладони рук его трудно сгибаются.

Ишлейген неразговорчив, не любит терять слова по пустому и занимается своим хозяйством, об улучшении которого только и хлопочет. Он религиознее других своих собратьев, раньше других приходит в мечеть и становится где-нибудь в углу, а по окончании молитвы, не занимаясь праздною болтовнею, спешит домой.

К разряду воров — уручи принадлежат преимущественно молодые люди, от 15 до 30 лет. Они голы как соколы, вечно в долгах, в лохмотьях, но имеют исправное оружие и все приспособления для воровства. В кармане их всегда имеется фитиль, натертый воском, спички, есть и инструмент для кровопускания, чтобы, после длинных и быстрых переездов в случае надобности пустить лошади кровь. Воровская жизнь приучила их к осторожности, одиночеству и скрытности. Уручи трудно сходится с кем бы то ни было; кроме сотоварища по ремеслу, не отвечает прямо на вопрос и никогда не укажет места своего жительства. Характер его глубоко испорчен; он отчасти атеист и человек, которому принять ложную присягу ничего не значит, но признаться в воровстве большой позор и стыд.

Имея знакомство в отдаленных обществах и изведав все тропинки днем и ночью, он мог бы служить отличным проводником, если бы не был двуличен. Уручи знает все новости и, хватая их на лету, он рассказывает потом слышанное с собственными комментариями и добавлениями. Он ест все что попадется, пьет вино, курит трубку, хороший табак в кукурузном листе и махорку в оберточной бумаге. Люди эти жаждут общественных беспорядков, происшествий, словом чегонибудь такого, что бы могло отвести внимание общества от наблюдения за их занятием.

Уручи — тунеядец, точно такой же тунеядец и чонгури (балалаешник).

“Этим именем, — говорит П.Петухов, -называются не исключительно только играющие на чонгуре — балалайке, но все, к кому могут быть отнесены эпитеты: шарлатан, франт, Дон Жуан — последние два в том не прямом смысле, какой приняли эти слова, войдя в русскую речь. Чонгури может быть и игрок на балалайке, да такой чонгури и дал имя этому разряду людей. Молодой человек, благообразной физиономии, в высочайшей папахе, с поднятыми высоко газырями, с беспечным и праздным видом и есть чонгури. Руки его не знают мозолей, потому что, принадлежа преимущественно к семье, где есть помощь, т.е. братья-работники и сестры-работницы, он сам не занимается ничем, требующим напряжения сил. Впрочем, его можно встретить в толпе молодежи и девушек, когда выходят полоть кукурузу и, еще более, собирать ее. Там песни, хохот, шутки — главная пища балалаешника. Ветреный и легковерный, он главный алармист в народе. Случайно и вскользь услышанную от приезжего иноплеменника новость или намек аскета-муллы, он тревожно вносит в кружки, собирающиеся на буграх аула на закате солнца и составляющие местные митинги”.

ИЗ “ЗАГРОБНЫХ ЗАПИСОК” Н. БУНГЕ, БЫВШЕГО ПРЕДСЕДАТЕЛЯ КОМИТЕТА МИНИСТРОВ РОССИИ, ЛИЧНО ДЛЯ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III

“Не следует забывать, что русская государственная власть не должна господствовать на окраинах как власть завоевателя, а как власть, которую все население считает дарованным ему благом; что русская государственность должна опираться на признание превосходства русских государственных учреждений; что иноплеменное население должно сознавать не только необходимость, но и пользу от употребления русского языка; что уважение к господствующей церкви должно иметь своим источником дух христианской кротости и любви, как пасущих, так и пасомых, к каждому человеку. Только при соблюдении этих условий можно рассчитывать на тесную связь окраин со всем государством. К сожалению, должно сознаться, что наша внутренняя политика много погрешила относительно окраин.

При завоеваниях русская власть почти всегда отличалась необыкновенною мягкостью, даже более. Покоренные народы не только не чувствовали вначале какого-либо гнета, но находили в новом правительстве покровительство и защиту, которой нельзя было ожидать от прежней власти. Эта мягкость доходила до того, что побежденные относились к победителям русским как господствующая раса. Так было с поляками в присоединенных от Польши областях и в самом Царстве Польском; так было в Прибалтийских губерниях, в Финляндии и даже на мусульманском востоке, где мы строили мечети.

Затем, с течением времени наступал момент, когда инородческие притязания — жить не только независимо, но на счет целого государства, относясь даже с некоторым высокомерием ко всему русскому, — становились нестерпимыми. Тогда пробуждалось народное русское чувство и являлись внезапно требования беспрекословного подчинения и немедленного изменения установившихся в течение многих лет и даже целого столетия отношений, что возбуждало в иноплеменниках враждебные чувства к России.

Таким образом, за одною крайностью следовала другая, за мягкостью, можно сказать распущенностью, следовала суровая настойчивость для наверстания всего потерянного вследствие ряда послаблений”.

СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА ПО УПРАВЛЕНИЮ КАВКАЗСКИМ КРАЕМ ГЕНЕРАЛ-АДЪЮТАНТА ГРАФА ИЛЛАРИОНА ВОРОНЦОВА-ДАШКОВА

“Опыт централизации управления Кавказом из Санкт-Петербурга с учреждением на месте должности главноначальствующего гражданскою частью с расширенною несколько властью обычного генерал-губернатора, длившийся свыше двадцати лет, дал довольно печальные результаты. Кавказ, вместо того чтобы идти по пути развития за центром Империи, отстал от него, и вина в этом лежит не на местной кавказской власти, а на центральных учреждениях. Главнокомандующие, снабженные усиленными правами, преимущественно в сфере предупреждения и пресечения нарушений общего и государственного правопорядка, имели возможность только возбуждать вопросы перед подлежащими ведомствами, вести с последними длинную и почти всегда бесплодную переписку и отказываться от своих проектов, встречая в ведомстве явное несочувствие своим начинаниям. Только благодаря личной настойчивости некоторым главноначальствующим удавалось доводить свои предприятия до высших законодательных учреждений, и то по преимуществу в сфере усиления той же власти их по общему надзору и охранению порядка. Проекты же всех существенных для края реформ, намечаемых главноначальниками, как-то: упразднение военно-народного управления, прекращение обязательных и зависимых отношений крестьян, переустройство сельского управления и т.п., не получали в Петербурге дальнейшего движения и под тем или иным предлогом возвращались обратно. Все мелкие должностные вопросы, как, например, об увеличении штатов полиции, не встречали в центре ни малейшего сочувствия местным интересам, и если получали разрешение, то под углом зрения общегосударственных задач, вроде ограждения средств государственного казначейства от излишних расходов, в явный ущерб действительным потребностям. Деятельность ведомств, не поставленных в прямую связь с деятельностью главноначальствующих, как, например, народного просвещения и земледелия, и государственных имуществ, совершенно отклонилась от соображений с местными условиями. Почти единственные крупные за указанное двадцатилетие реформы, коснувшиеся Кавказа в столь важном, как податное обложение деле, оказались не соображенными с действительными нуждами Кавказского края населения.

Два года тому назад Ваше Императорское Величество соизволили обратить внимание на ненормальное положение Кавказа и восстановили Кавказское Наместничество, призвав на пост Наместника меня.

... Что касается вопроса о необходимости и в будущем сохранять для Кавказского управления форму Наместничества, то я не могу иначе разрешить этого вопроса, как в положительном смысле, вне всякой зависимости от личного моего положения Наместника. Я не допускаю возможности управления Кавказом из центра, на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения, разнообразного по вероисповеданиям, по племенному составу и по политическому прошлому.

Централизация допустима только тогда, когда она в силах внимательно следить за всеми проявлениями жизни населения на определенной территории и регулировать их в известном направлении; иначе она опасна, т.к. ведет к разобщению частей государства. Наилучшим в сем отношении примером может служить отпадение от Англии североамериканских Соединенных Штатов, побудившее Великобританию в корне изменить свою колониальную политику и внести в нее уважение к местному самоуправлению и начала разнообразия, в соответствии с потребностями отдельных колоний.

Все те основания, по которым Вашему Величеству благоугодно было восстановить должность Наместника, приобрели ныне в моих глазах, по ближайшем ознакомлении на месте с делом управления Кавказским краем, значение неопровержимых доказательств невозможности управления далекою окраиною из Петербурга.

...Необходима именно на месте такая власть, которая, сосредотачивая в себе до известной степени полномочия министров, была бы способна согласовать в своих решениях начала общегосударственной политики с местными потребностями, могла бы удовлетворять последние быстро, по возможности в момент их возникновения, и имела бы право возбуждать перед законодательными учреждениями Империи вопросы о местных нуждах вне зависимости от личных взглядов на них представителей центрального правительства. Такою властью может быть только Наместник Вашего Императорского Величества. Заменять эту власть властью генерал-губернатора, одного или нескольких — безразлично, когда генерал-губернатор, по нашим законам, а еще более — по выработанной годами административной практике, как бы ни усиливать его права в сфере охраны порядка, является, в сущности, хотя и высоким, но все же только чиновником министерства внутренних дел, — значит ничего не сделать для насущнейших потребностей края.

Общественная жизнь в последнем имеет своеобразные черты и не может не создавать совершенно особых задач управлению окраиною, отличающихся от общих норм управления Империею. Эти местные особенности жизни нельзя игнорировать, насильно подгоняя их под общеимперские рамки, но необходимо их использовать, организуя в направлении, отвечающем целям единства государства. Это достижимо лишь при допущении к участию в управлении общественной самодеятельности под руководством лица, объединяющего в себе все функции государственной административной власти, т.е. только Наместника, а отнюдь не генерал-губернатора, который для большинства насущных вопросов окажется некомпетентным, т.к. они могут выходить из сферы ведения министерства внутренних дел. По всем указанным причинам я признаю сохранение Кавказского Наместничества настоятельным, т.к. только в этой форме управления вижу залог прочнейшего объединения Кавказа с остальною Империей.

...Сообразно сему, ныне деятельность Наместника Кавказского не может быть поставлена особняком от деятельности центрального правительства, только под исключительное Монаршее руководство, как это было при прежних Наместниках, а должна, наоборот, быть приведена в тесную связь с общею деятельностью центрального правительства и строго с нею согласована. В этих видах я полагаю, что, с одной стороны, Наместник (с правом замещать себя особым лицом) должен входить в состав Совета Министров, а с другой, — что при его управлении должны находиться представители всех ведомств, получающие от подлежащих министров общие указания и являющиеся докладчиками у Наместника по делам своих ведомств, входя в то же время в состав совета Наместника. Должности таких представителей ведомств в некоторых случаях могут совпадать с должностями заведывающих всеми учреждениями отдельных министерств в крае, как, например, представитель Министерства народного просвещения мог бы быть в то же время попечителем учебного округа, и т.п.

...Состав совета Наместника и компетенция его должны подлежать некоторому изменению, дабы учреждение это было работоспособно и действительно могло помогать Наместнику в его деятельности своими советами. Для этого, прежде всего, я признаю целесообразным ввести в состав совета общественные силы. С учреждением на Кавказе земства провести это будет незатруднительно: так, например, возможно будет допустить по одному представителю от каждого из уездных земских собраний и двух-трех от окружного закавказского земства.

Далее, если сохранить за Наместником право, принадлежавшее главноначальствующему протестовать в течение известного срока против применения в краю меры, о распространении которой на Кавказе в законодательном акте не оговорено специально, то желательно иметь в подобных случаях соображения местных деятелей. Дело в том, что участие в законодательных учреждениях представителей окраины не всегда еще может обеспечивать местные интересы: поэтому следует предвидеть случаи, когда принятая вообще для Империи мера может оказаться трудно применимою к краю и представится полезным дать для суждения законодательных учреждений материал, основанный на местных соображениях.

С другой же стороны, участие местных людей потребуется не по всем категориям отнесенных ныне к компетенции совета Наместника дел: таковое представлялось бы, например, совершенно излишним по вопросам о предании суду должностных лиц. Соответственно этому заседания совета должны разделяться на общие — в полном его составе, и частные — в составе только представителей правительственной власти.

Власть Наместника по административным ведомствам должна заключать в себе, по существу, совокупность властей подлежащих министров, как бы передвинутых в край, за исключением таких функций последних, которые неотделимы от общеимперских задач.

Не могу скрыть от Вас, Государь, что в форме Наместничества есть, несомненно, признак известной обособленности края, но я убежден, что в началах, на которых я предлагаю построить управление краем, не может быть ничего опасного для целости государства. Наоборот, эта форма удовлетворит всех кавказцев, в сущности, отлично сознающих невозможность образования национальных автономий и только пытающихся в суждениях о них отыскать выход для проявления своей самодеятельности, сознание в необходимости которой пробудилось в них невольно под влиянием отсутствия за последнее двадцатипятилетие со стороны правительства продуктивных забот об удовлетворении насущнейших нужд их родной окраины”.

1907 г.

Электронная версия перепечатывается с сайта
http://conrad2001.narod.ru/

Далее читайте:

Чеченцы (справочная статья).

Чеченская хроника за все века (хронологическая таблица).

Чечня: от революции до депортации, 1917 - 1944 годы (хронологическая таблица).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС