Высшее образование в начале XIX в. |
|
1813 г. |
БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА |
XPOHOCВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТБИБЛИОТЕКА ХРОНОСАИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИБИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫСТРАНЫ И ГОСУДАРСТВАЭТНОНИМЫРЕЛИГИИ МИРАСТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫМЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯКАРТА САЙТААВТОРЫ ХРОНОСАХРОНОС:В ФейсбукеВКонтактеВ ЖЖФорумЛичный блогРодственные проекты:РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙДОКУМЕНТЫ XX ВЕКАИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯПРАВИТЕЛИ МИРАВОЙНА 1812 ГОДАПЕРВАЯ МИРОВАЯСЛАВЯНСТВОЭТНОЦИКЛОПЕДИЯАПСУАРАРУССКОЕ ПОЛЕ |
[Высшее образование в начале XIX столетия]
В первые годы XIX века в Российской империи действовало всего три
университета - Осенью 1813 года, предварительно побывав в Москве еще летом, как было сказано выше, и приискав годовую квартиру около Тверских ворот, против самой церкви Рождества в Палашах 178, переехали мы из Солнышкова всем домом на всю зиму. Нелегко было тогда в опустошенном городе найти даже и для небольшой нашей семьи из трех ее членов, отца, тетки и меня, сколько-нибудь удобное помещение и еще труднее иметь его, по возможности, в середине города, и потому за домик, в который мы въехали, по-тогдашнему заплачено было очень дорого, а именно 2000 р. ассигн. равносильные с нынешними 2000 сер. Парадный вход в него был с грязного двора по крутому крыльцу, пристроенному как-то боком и непокрытому; потом следовала крошечная передняя, где и трем домашним служителям негде было повернуться; проходная зала, небольшая очень гостиная, за ней сейчас тетушкина спальня, рядом девичья и возле нее спальня моего отца, где стояла и моя кровать, и тут еще одна маленькая комната, тоже проходная. В.А. Никольскому не было уголка, да он по нашем переезде в Москву не был мне и нужен. За год до французов отец мой имел намерение поместить меня в университетском Благородном пансионе, но после московского разоренья это модное воспитательное заведение не было еще в сентябре 1813 года открыто, и меня на 14-м году поместили на полупансион к профессору Мерзлякову 179 вместе с двумя Глазуновыми 180. До своего помещения эти два юноши вместе со своим батюшкой прожили у нас недели две. В течение зимы бывали и другие приезжие гости в нашем домике, который, благодаря русскому гостеприимству, развившемуся тогда шире обыкновенного по недостатку в трактирах и приезжих домах, обращался по временам, конечно, уже не в гостиницу, а в постоялый двор. Не было комнаты, в которой бы не помещались гости на диванах, на полу, а в зале на стульях. Не могу теперь без смеха и некоторого ужаса вспомнить утреннее пробужденье и вставанье хозяев и обитателей. Вот бы какому-нибудь жанристу-артисту изобразить подобные домашние сцены, а, по рассказам, повторяются они в провинциях и деревнях и доселе. Теперь будем говорить о пансионе Мерзлякова. Я являлся туда ежедневно в 8 часов утра и в 7 вечера возвращался. За меня платили 500 р. Мерзляков жил на Большой Никитской, против Никитского монастыря 181. Пред самым вступлением всех нас троих к Мерзлякову отец моих новых товарищей Глазуновых задал ему обед на славу в Троицком трактире 182, на который были приглашены мой отец, мой наставник Никольский и мы, будущие питомцы профессора. Нашего будущего воспитателя, упитанного и упоенного, вынесли из трактира на руках. Кажется, можно было предвидеть, как пойдет наше образование; кроме нас, у Мерзлякова было еще трое пансионеров, окончивших в университете курс словесности: Аркадий Родзянка 183, порядочный стихотворец, и брат его, заика Миша, да в виде наставника или гувернера семинарист, прехуденький, пренежненький, прекрасненький Сокольский 184, который давал нам уроки словесности, правильнее сказать - грамматики, пописывал пресладенькие стишки, хворал грудью и умер в чахотке. Нисколько не подготовившись к слушанию университетских лекций, все мы допущены были в университет 185 без всякого экзамена вольными слушателями. Когда я в первый раз предстал перед грозным ректором, профессором статистики Иваном Андреевичем Геймом 186, известным, впрочем, не статистикой, а своим российско-немецким словарем, беззубый немец удивился нежной моей юности и покачал головой. Тогда на право слушания лекций выдавалась каждому на латинском языке табель, в которой по каждому факультету выставлены были с именами профессоров все предметы университетского учения, ректор отмечал в них, по собственному своему усмотрению, все предметы, слушание которых делалось для снабженного табелью обязательным. Мне на первый год предписано было постоянное посещение следующих лекций: статистики Гейма, славянской словесности у Гаврилова, российской словесности у Мерзлякова, таковой же истории у Каченовского, всеобщей истории у Черепанова, чего-то вроде риторики у Победоносцева, логики у Брянцева, латинского языка и римских древностей у Тимковского, немецкого и французского языка у каких-то басурманов, и, наконец, по собственной охоте, учился я танцеванию у Морелли 187. В наше время мы не имели счастия слушать ни пространного катехизиса, ни богословия. Поелику старый университет после пожара не начинал еще отстраиваться, то все кафедры, кроме медицинского факультета, помещались в четырех аудиториях в небольшом каменном доме купца Яковлева, в Долгоруковском, между Тверской и Никитской, переулке 188; там же была и камера для университетских заседаний, и канцелярия правления. В нижних этажах здания размещены были на самых тесных квартирах в 4 или 5 палатах казенные студенты всех факультетов, за исключением медиков; инспектор же их жил опять-таки наверху. Все жило в тесноте, теперешнему уму непостижимой, и все жило ладно. Лекции начинались зимой при свечах желтых, сальных, вонючих; утренние кончались в 12 часов, возобновлялись тотчас после обеда казенных студентов в 2 ч. и продолжались до 6 ч., и это всякий день, к неописанному нашему удовольствию. Чуть ли не слишком много насчитал я себе профессоров на первый год моего курса. Все университетское 4-хлетнее пребывание представляется моей памяти как-то смешанно, безотчетно, а происходит это оттого, что я был слишком молод и даже, по отношению к самой моей молодости, слишком мало приготовлен к серьезному слушанию университетских лекций. По-русски умел кое-как составить правильный период, но не знал правописания. Русскую историю до петровского времени я знал в главных чертах, о новейшей не имел я никакого понятия, то же и со всеобщей. Греки и римляне были еще мне сведомы; дошли до моего слуха и варвары, и переселение народов, и Средние века, но что касается Реформации и особливо Французской революции, такой близкой к моему отрочеству, то я всегда боялся, когда меня о них что-нибудь спрашивали. Благодаря Никольскому мне далась латынь. Корнелий Непот, Цицерон, Тит Ливий 189 были мне, судя по годам, довольно доступны. По-французски я мог читать, по-немецки долбил неправильные глаголы и приходил в отчаяние от длинных периодов этого языка с отсеченною от глагола частичкой в конце периода. В бытность мою на полупансионе у Мерзлякова подготовление к лекциям шло из рук вон дурно, а потому и самое преподавание профессоров, как оно ни было поверхностно, не могло идти впрок ни одному из моих сверстников-студентов. В наше время можно было разделить студентов на два поколения: на гимназистов и особенно семинаристов, уже бривших бороды, и на нас, аристократов, у которых не было и пушка на губах. Первые учились действительно, мы баловались и проказничали. Впрочем, и самый университет в 1813 г. в составе своем был гораздо плоше, чем за год или за два перед французами. Он лишился к этому времени лучших представителей науки: из русских - красноречивого профессора Страхова, а из германских своих ученых - Маттеи, Рейнгардта, Бунге, Буле 190 и друг. При всей моей несостоятельности некоторых профессоров своих слушал я охотно, и - сколько могу за отдаленностью воспоминаний - постараюсь дать самому себе отчет в том, что я именно слушал с прилежанием. Начну, как и следует, с хозяина нашего пансиона, профессора Мерзлякова. Цитируется по изд.: Д.Н. Свербеев. Мои записки. М., 2014, с. 57-60. Примечания178. ...против самой церкви Рождества в Палашах... - «Палашами» называлась местность в Москве, где жили оружейники, выделывавшие холодное оружие. Церковь Рождества Христова, «что в Палашах», известна с XVII в. В 1936 г. была снесена, на ее месте сейчас школа. Дом, где жили Свербеевы, также не сохранился. 179. Мерзляков Алексей Федорович (1778-1830) - профессор Московского университета по кафедре красноречия и поэзии (с 1804 г.); поэт, переводчик, критик. 180. ... с двумя Глазуновыми. - Николай Андреевич (1798-после 1833) и Евграф Андреевич Глазуновы. Об их отце см. примеч. 309. 181. ...на Большой Никитской против Никитского монастыря... - Монастырь, давший название улице, был основан в середине XVI в. и освящен в честь св. великомученика Никиты. Монастырь (в XIX в. женский) 3-го класса, в 1935 г. был снесен, а на его месте строилась энергоподстанция метрополитена. 182. ...обед... в Троицком трактире... - Известный московский трактир, находившийся рядом с подворьем Свято-Троице-Сергиевой лавры в начале ул. Ильинка, от которого и получил свое название. 183. Родзянко (Родзянка) Аркадий Гаврилович (1793-1846)- поэт, прапорщик лейб-гвардии Егерского полка (с 1818 г.), с 1821 г. в отставке; сотрудник альманаха «Полярная звезда» (1824). 184. Сокольский Герасим Васильевич (1793-1819) - поэт, переводчик, студент Московского университета (1813-1815), преподаватель русской грамматики в московском Университетском благородном пансионе (с 1815 г.). 185. ... все мы допущены были в университет... - Д.Н. Свербеев и его приятели по пансиону (Глазуновы, М. Родзянко) были приняты в число студентов Московского университета в 1813/1814 учебном году. См.: Московские ведомости. 1813. № 57. 18 июля. С. 1407; ЦГА Москвы. ЦХДдо 1917 г. Ф. 418. Оп. 110. Д. 421. 186. Гейм Иван Андреевич (1759-1821) - профессор истории, статистики и географии Московского университета. В 1808-1819 гг. ректор университета. Кроме географическо-статистических трудов, составил несколько словарей, в том числе упоминаемый Свербеевым «Russische Sprachlehre fur Deutsche» (1789). 187. ...славянской словесности у Гавршова... [российской] истории у Каченовского, всеобщей истории у Черепанова, чего-то вроде риторики у Победоносцева, логики у Брянцева, латинского языка и римских древностей у Тнмковского... учился я танцеванию у Морелли... - Перечислены профессора Московского университета: Матвей Гаврилович Гаврилов (1759-1829), профессор российской н славянской словесности, изящных искусств, археологии и эстетики: Михаил Трофимович Каченовский (1775-1842), профессор истории, с 1837 г. ректор; издатель; Никифор Евтропиевич Черепанов (1762-1823), профессор всемирной истории, географии и статистики; Петр Васильевич Победоносцев (1771-1843), профессор российской словесности; Андрей Михайлович Брянцев (1749-1821), профессор логики и метафизики; Роман Федорович Тимковский (1785-1820), профессор латинского языка и директор Педагогического института; Франц Морелли, итальянский танцовщик, учитель танцев в Московском университете. 188. ...все кафедры... помещались... в ... доме купца Яковлева в Долгоруковском. ... переулке... - По другим источникам, владельцем дома, в котором проходили занятия в 1813 г. был купец Заикин (История Московского университета: В 2 т. М., 1955. Т. 1.С. 92). 189. ...Цицерон, Тит Ливии... - Марк Туллий Цицерон (106-43 гг. до н.э.), римский оратор, писатель, политический деятель; Тит Ливий (59 г. до н.э. - 17 г. н.э.), римский историк. 190. ...профессора Страхова... Маттеи, Рейнгардта, Бунге, Буле... - Перечислены профессора Московского университета: Петр Иванович Страхов (1757-1813), профессор опытной физики (с 1789 г.); ректор университета (1805-1807); Христиан Фридрих Маттеи (Matthei) (1744-1811), профессор греческой и латинской словес-ности; Филипп Христиан Рейнгард (Христиан Егорович) (1764-1812), профессор философии и естественного права; Христофор Григорьевич Бунге (1781-1860), профессор ветеринарных наук, доктор медицины; Иоган Теофил Буле (Buhle) (1763-1821), профессор естественного права и теории изящных искусств.
|
|
ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ |
|
ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,Редактор Вячеслав РумянцевПри цитировании давайте ссылку на ХРОНОС |