Петр Врангель. Записки

1916-1920

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Петр Врангель

Записки

П.Н.Врангель у портрета Великого князя Николая Николаевича. Париж, 1927 год.

Глава V. Развал

От Харькова до Ростова

Я прибыл в Таганрог 23-го ноября совсем больной. Приступ лихорадки кончился, но слабость была чрезвычайная и разлилась желчь. С вокзала я проехал к генералу Деникину, который принял меня в присутствии начальника штаба. Главнокомандующий сразу приступил к делу:

-- "Ну-с, прошу вас принять Добровольческую армию".

Я заметил, то в настоящих условиях едва ли смогу оправдать оказываемое мне доверие, что предлагавшиеся мною ранее меры уже являются запоздалыми, что необходимые перегруппировки мы уже сделать не успеем и стратегического узла Харькова нам не удержать. Генерал Деникин перебил меня:

-- "Да, Харьков, конечно, придется оставить; это все отлично понимают, и оставление Харькова нисколько не может повредить вашей репутации".

Я довольно резко ответил, что забочусь не о своей репутации, а о том, чтобы выполнить то, что от меня требуется и что не считаю себя вправе взяться за дело, которое невыполнимо.

-- "Ну, в таком случае все остается по-прежнему", -- с видимым неудовольствием прервал меня Главнокомандующий.

В разговор вмешался генерал Романовский:

-- "Вашим отказом, Петр Николаевич, вы ставите Главнокомандующего и армию в самое тяжелое положение. Только что закончено сосредоточение нашей конницы в Купянском районе. Вы отлично понимаете, что руководить такой крупной конной массой, кроме вас, никто не может. При этих условиях вы не имеете права отказываться от этого назначения".

Слова генерала Романовского несколько поколебали меня.

-- "Я прошу разрешения подумать. Во всяком случае, я считаю совершенно необходимым дать мне возможность выбрать своих ближайших помощников, в частности, во главе конницы должен быть поставлен хороший кавалерийский начальник. Пока конной группой руководит генерал Мамонтов, от конницы ничего требовать нельзя".

Генерал Деникин заметил, что замена генерала Мамонтова другим лицом может обидеть донцов. Однако, после возражения моего, что после намеченной Главнокомандующим переброски из Кавказской армии еще одной конной дивизии, в конной группе будет более половины кубанцев, генерал Деникин согласился, в случае принятия мною армии на замену генерала Мамонтова генералом Улагаем.

Я вернулся к себе в вагон, где застал генерала Шатилова, успевшего побывать в управлении генерал-квартирмейстера и подробно ознакомиться с общей обстановкой.

Общий фронт наших армий проходил от Царицына на Дубовку и дальше к устью реки Иловли, откуда по правому берегу Дона от Нижней Калитвы на город Волчанок, уже нами оставленный; пересекая железнодорожную линию Купянск -- Валуйки у станции Соловей, далее на Богодухов, также нами уже очищенный;

оттуда линия нашего фронта проходила к югу от городов Зеньков и Гадяч на станцию Гребенка и далее южнее городов Остер и Козенец на Бердичев, оставляя Киевский узел в наших руках; еще дальше линия фронта шла на Старо-Константинов и Проскуров и, не доходя последнего пункта, спускалась к югу, проходя восточнее городов Гусятин и Каменец-Подольск на города Могилев-Подольский и Тирасполь, и упиралась в Черное море между городами Одессой и Аккерманом. (Одесса занималась еще нами). Общее протяжение нашего фронта было около 2000 верст. В боевом составе Вооруженных сил Юга России на 2000-верстном фронте числилось около ста тысяч человек; кроме того в распоряжении Главнокомандующего имелось еще около тридцати тысяч человек пополнений. Силы красных на всем фронте против Вооруженных сил Юга России составляли около 170 -- 180 тысяч штыков и сабель при 700 -- 800 орудиях.

Теснимая 13-й и 14-й советскими армиями с фронта и охватываемая конной группой "товарища" Буденного с правого фланга. Добровольческая армия, под угрозой глубокого охвата конной массой противника от самого Орла, на протяжении 300 верст беспрерывно катилась назад. В настоящее время закончившие сосредоточение 4-й донской и 2-й и 3-й кубанские корпуса располагались в треугольник между железнодорожными линиями Валуйки -- Купянск и Купянск -- Волчанок.

Добровольческий корпус генерала Кутепова, ведя упорные бои, прикрывал Харьков. Фронт проходил у самого города. Западнее, к югу от Богодухова, заняв широкий, 50-верстный фронт, растянулись части 5-го кавалерийского корпуса генерала Юзефовича и терские казаки генерала Агоева, имея против себя слабые части противника. Полтава занималась сборным отрядом из запасных кавалерийских и пехотных частей генерала Кальницкого.

Общая численность действовавшего против армии противника составляла около 51 000 штыков, 7000 сабель и 205 орудий. После тяжелого 300-верстного отступления и ряда кровопролитных боев наши части жестоко пострадали. Весь 1-й Добровольческий корпус состоял всего из 2600 штыков. Некоторые полки были сведены в батальоны; два Марковских полка, Алексеевская дивизия и Особая бригада, почти полностью уничтоженные, отведены были в глубокий тыл на формирование, 5-й кавалерийский корпус состоял всего из тысячи с небольшим сабель. Отряд генерала Кальницкого имел всего около 100 штыков и 200 сабель.

В штабе главнокомандующего все надежды возлагались на конную группу. Правда, кубанские и терские части, ведшие в течение многих месяцев беспрерывные бои и получавшие лишь ничтожные пополнения, сильно пострадали; зато донские полки были совершенно свежими, большой численности и имели прекрасный конский состав. В штабе, видимо, еще надеялись, что удачными действиями нашей конницы дело можно исправить, нанеся противнику один сокрушительный удар, вырвать у него из рук инициативу.

Последней директивой Главнокомандующего (?0105192 от 14-го ноября), всем армиям были поставлены задачи наступательного характера. Несмотря на то, что не только наше наступление не получало должного развития, но противник беспрерывно теснил наши войска на всем фронте Вооруженных сил Юга, упомянутая директива Главнокомандующего все еще оставалась в силе.

Наше тяжелое положение осложнялось еще тем, что в районе Екатеринослава, Полтавской и Харьковской губерний в тылу армии повсеместно вспыхивали крестьянские восстания. Особенно крупные шайки действовали в районе Екатеринослава под начальством известного разбойника Махно. Против этих шаек было направлено значительное число наших частей, объединенных под начальством генерала Слащева.

Так же, как и я, генерал Шатилов считал наше положение чрезвычайно тяжелым.

В два часа ко мне в поезд прибыл начальник штаба Главнокомандующего генерал Романовский в сопровождении генерал-квартирмейстера генерала Плющевского-Плющик.

Генерал Романовский ехал в Ростов на совещание Южно-Русской конференции, много уже месяцев обсуждавшей вопрос об организации Южно-Русской власти. Конференция эта, в которую входили представители Дона, Кубани и Терека с одной стороны и уполномоченные Главнокомандующего -- члены Особого Совещания Челищев, Федоров, Носович, Савич, Щетинин и Соколов, генералы Вязьмитинов и Романовский с другой, работая с июня месяца, все еще не могла ни до чего договориться.

Генерал Романовский стал убеждать меня дать согласие на принятие предложенного мне назначения.

"Я сейчас уезжаю в Ростов. Позвольте мне, Петр Николаевич, перед отъездом успокоить Главнокомандующего. Ваш отказ ставит нас в почти безвыходное положение. Генерал Май-Маевский с делом окончательно справиться не может..."

"О чем же вы раньше думали? Что генерал Май-Маевский не годен -- об этом давно знают все. Вы знаете, что я сам не раз предлагал помочь, пока еще не было поздно. Правда, тогда еще положение казалось не безнадежным и воспользоваться моей помощью Главнокомандующий не пожелал. Вы помните, как весною я указывал на необходимость бить противника на Царицынском направлении, предупреждал о том, что, если мы этого не сделаем, противник сам обрушится на нас. Тогда меня даже слушать не хотели, а когда мои предсказания сбылись, меня же призвали спасать положение..."

"Стоит ли говорить о прошлом. Будем думать о настоящем. Сейчас положение таково, что Главнокомандующий вправе требовать от вас жертвы; конечно, эту жертву вы принесете не ему, а России".

Я решился.

-- "Хорошо, я согласен. Однако, я ставлю условием, чтобы мне была дана возможность выбрать главных моих помощников. Я уже докладывал Главнокомандующему, что доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамонтов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом. Я прошу немедленно вызвать для принятия конной группы генерала Улагая.

Развал в тылу и на фронте может быть остановлен, только если гражданское и военное управление будут находиться в руках людей, к этому подготовленных. Помощником генерала Май-Маевского по гражданской части состоит генерал Бутчик, а начальником его канцелярии полковник Шатилов. Ни того, ни другого я не знаю, но видимо они с делом справиться не могут. Мне должно быть дано право заменить их лицами по моему усмотрению. Начальником штаба, начальником снабжения и начальником санитарной части я также хочу иметь лиц, которым мог бы всецело доверять. Я прошу дать мне возможность взять с собой всех этих лиц из состава Кавказской армии. В настоящее время в Кавказской армии дело это поставлено настолько прочно, что их с успехом заменят их помощники. Здесь же все это придется налаживать снова".

Видимо, крайне довольный исторгнутым от меня согласием, генерал Романовский заранее на все согласился, заверив меня, что Главнокомандующий препятствовать моим пожеланиям не будет и просил моего разрешения немедленно известить генерала Деникина запиской о моем согласии.

Я провел вечер в вагоне с генералом Шатиловым. Разговоры не клеились, было тяжело на душе.

На утро я вторично был у Главнокомандующего. Генерал Романовский успел, видимо, с ним поговорить, и затронутые мной накануне вопросы были все утвердительно разрешены. Генерал Шатилов и начальник санитарной части доктор Лукашевич находились со мной в Таганроге. Начальник снабжения генерал Вильчевский вызывался телеграммой. Генералу Улагаю была послана телеграмма в Екатеринодар. Относительно начальника гражданской части Главнокомандующий предложил мне переговорить с начальником управления внутренних дел В. П. Носовичем, своего кандидата у меня не было.

Прежде чем откланяться, я спросил генерала Деникина, кого он намечает моим преемником на должность командующего Кавказской армией.

-- "Этот вопрос уже решен. Командующим Кавказской армией назначается генерал Покровский", -- ответил генерал Деникин.

Я заметил, что едва ли генерал Покровский как командующий армией окажется на высоте -- ни опыта, ни достаточных знаний для этого у него нет.

"Ну какая там армия, там и войск-то едва на корпус хватит. Да и у противника теперь там силы ничтожны", -- Генерал Деникин помолчал, -- "Вот начальника штаба ему надо дать соответствующего. Как вы думаете, генерал Зигель (генерал-квартирмейстер Кавказской армии) подойдет?"

Я ответил, что считаю генерала Зигеля прекрасным офицером, вполне к должности начальника штаба подготовленным.

-- "А что, он человек честный?"

-- "Насколько я его знаю, ваше превосходительство, это в высшей степени порядочный офицер".

-- "Ну, прекрасно, по крайней мере он не даст Покровскому обобрать армию, как липку..."

Жутким недоумением отозвались в душе моей слова Главнокомандующего.

Вечер 24-го и весь день 25-го ноября я провел в Ростове. Необходимо было повидать ряд лиц и разрешить в различных управлениях насущные дела. Вопрос о помощнике моем по гражданской части был разрешен весьма быстро. Начальник управления внутренних дел В. П. Носович горячо рекомендовал мне на эту должность Воронежского губернатора С. Д. Тверского. Я и раньше слышал о нем неоднократно самые лестные отзывы. С. Д. Тверской как раз только что прибыл в Ростов и находился в управлении. Я с ним тут же познакомился и было решено, что он выедет в армию вместе со мной. Вечером я через Новочеркасск -- Лихую выехал в Харьков.

От самой границы Донской области к северу железнодорожные станции и разъезды были забиты поездами. Всюду сказывалась поспешная беспорядочная эвакуация. Многочисленные поездные составы были заполнены войсковыми и частными грузами, беженцами, вперемешку со стремившимися в тыл под разными предлогами воинскими чинами. Среди них большинство было здоровых.

Огромное число составов оказались занятыми войсковым имуществом отдельных частей. На одной из станций я встретил поезд: большое число пульмановских классных и товарных вагонов охранялись часовыми Корниловского ударного полка. Из окон своего вагона я мог наблюдать, как в большом салон-вагоне первого класса, уставленном мягкой мебелью и с пианино у одной из стен, оживленно беседовали несколько офицеров-корниловцев. Я послал своего адъютанта выяснить, что это за состав, и с удивлением узнал, что это поезд Корниловского ударного полка. Такие поезда оказались у большинства воинских частей. Штаб армии, сложив с себя всякие заботы о довольствии войск, предоставил им довольствоваться исключительно местными средствами. Войска наперерыв стремились захватить побольше; что не могло быть использовано для непосредственных нужд частей, отправлялось в тыл для товарообмена и продажи. Огромное число воинских чинов находилось в тылу в длительных командировках по "реализации военной добычи". В войсках вырабатывался взгляд на войну, как на средство наживы. Армия развращалась. Подвижные запасы частей, по мере продвижения на север, быстро увеличивались, обозов не хватало и, при благосклонном попустительстве свыше, под захваченное добро брались подвижные составы. Некоторые части занимали под полковые запасы до двухсот вагонов.

С началом отхода награбленное добро поспешно увозилось в тыл, забивая железнодорожные узлы, нарушая и осложняя график важнейших воинских перевозок. Эвакуация велась самым беспорядочным образом, плана, видимо, никакого не было. Спешно отправляемые в тыл всевозможные управления и учреждения не получали никаких указаний о пути следования. Поезда забивали железнодорожные узлы, неделями стояли не разгруженными... Станции были наполнены огромным числом беженцев, главным образом женщин и детей, замерзающих, голодных и больных. По мере продвижения на север все ярче рисовалась жуткая картина развала.

На станции Змиев, куда я прибыл вечером, мне доложили, что штаб генерала Май-Маевского оставил уже Харьков. Через несколько минут штабной поезд подошел к станции с севера. Я прошел к генералу Май-Маевскому, которого застал весьма подавленным. Его отозвание было для него, видимо, совершенно неожиданным, и он горячо сетовал на "незаслуженную обиду", хотя убран был и он, и начальник его штаба (генерал Ефимов) с "почестями" -- зачислением в распоряжение Главнокомандующего.

Не задерживаясь в Змиеве, генералы Май-Маевский и Ефимов проследовали в Таганрог. Вечером я отдал армии приказ.

ПРИКАЗ

Войскам Добровольческой Армии

27 ноября 1919 г. № 709.

г. Змиев.

Славные войска Добровольческой армии.

Враг напрягает все силы, стремясь вырвать победу из Ваших рук. Волна красной нечисти готовится вновь залить освобожденные Вами города и села. Смерть, разорение и позор грозят населению.

В этот грозный час, волею Главнокомандующего, я призван стать во главе Вас. Я выполню свой долг в глубоком сознании ответственности перед Родиной. Непоколебимо верю в нашу победу и близкую гибель врага. Мы сражаемся за правое дело, а правым владеет Бог.

Наша армия борется за родную веру и счастье России. К творимому Вами святому делу я не допущу грязных рук.

Ограждая честь и достоинство армии, я беспощадно подавлю темные силы, -- погромы, грабежи, насилие, произвол и пьянство будут безжалостно караться мною.

Я сделаю все, чтобы облегчить Ваш крестный путь. Ваши нужды будут моими. Ограждая права каждого, я требую исполнения каждым долга перед Родиной -- перед грозной действительностью личная жизнь должна уступить место благу России.

С нами тот, кто сердцем русский, и с нами будет победа.

Генерал Врангель.

Поздно вечером были получены сведения об оставлении отрядом генерала Кальницкого Полтавы. Отряд отходил в направлении на Константиноград. Главнокомандующим был отдан приказ:

ПРИКАЗ

Войскам Вооруженных Сил Юга России

№ 2688

27 ноября 1919 г. Г. Таганрог.

Семь месяцев тому назад тяжелая обстановка, создавшаяся в районе Задонья, заставила меня большую часть конницы перебросить на Царицынское направление и сформировать там Кавказскую армию. Высоко ценя кавалерийское сердце, знание конницы и опыт в руководстве ею, я назначил генерал-лейтенанта барона Врангеля командующим этой армией. Ныне, в силу той же неумолимой обстановки, конница главной массой собирается на фронте Добровольческой армии, и, дабы она была в умелых и опытных руках, я вынужден отозвать генерал-лейтенанта барона Врангеля от командования созданной им Кавказской армии и назначить командующим Добровольческой армией и главноначальствующим Екатеринославской, Курской и Харьковской губерний.

Приношу свою глубокую благодарность Вам, глубокоуважаемый Петр Николаевич, за ту трудную и блестящую работу, которую выполнила Кавказская армия под Вашим командованием за первые семь месяцев своего существования и желаю Вам таких же успехов на новой должности командующего Добровольческой армией.

Генерал-лейтенант Деникин.

С оставлением штабом армии Харьковского узла, телеграфная связь с войсками чрезвычайно затруднялась; я решил перейти ночью в Славянок, откуда представлялось наиболее удобным связаться с войсками генерала Мамонтова, Кутепова, Юзефовича и Кальницкого. В Харьков к генералу Кутепову был послан мною состоящий в моем распоряжении полковник Артифексов с приказанием удерживать возможно дольше город, дабы успеть закончить эвакуацию всех раненых, больных и важнейших воинских грузов. В Славянок прибыл я на рассвете и застал станцию совершенно забитой всевозможными эшелонами.

Вокзал и ближайшие постройки были заняты огромным количеством беженцев, в самом плачевном положении. Санитарные поезда стояли более недели неразгруженными. В ближайшем к вокзалу здании фабрики оказался какой-то всеми забытый, оставленный врачебным персоналом лазарет; несколько десятков тяжело больных и раненых оказались в самом ужасном положении. Те, кто мог еще двигаться, разошлись в поисках крова и пищи, остальным грозила буквально голодная смерть. Под влиянием всего пережитого один из раненых офицеров за несколько часов до моего приезда покончил жизнь самоубийством, повесившись. Узнав как-то о моем прибытии, двое страдальцев нашли в себе силы кое-как добраться до вокзала, надеясь хоть у меня добиться помощи.

С помощью врачей и сестер, стоявших на станции товарных поездов и взятого из последних материала был оборудован в одном из ближайших зданий лазарет; в городе закуплено продовольствие. Через несколько часов все несчастные были устроены.

К вечеру удалось наладить связь с большинством начальников, не удавалось лишь связаться с генералом Мамонтовым. Генерал Кутепов вел жестокий бой к северу от города Харькова. Эвакуация шла полным ходом, чему в значительной мере способствовал широко развитый Харьковский узел и энергия заведующего эвакуацией инженера Филоненко. Штаб 5-го кавалерийского корпуса, как оказалось, помещался в поезде. Части корпуса, как я упоминал, были растянуты на огромном 50-верстном фронте жидкой завесой. Я потребовал, чтобы штаб корпуса немедленно сел на коней, а части корпуса заняли сосредоточенное, удобное для действий маневром, расположение.

Части генерала Кальницкого отходили под слабым давлением противника.

К вечеру 28-го ноября части 5-го кавалерийского корпуса и терская волжская бригада сосредоточились уступом впереди левого фланга добровольцев. Штаб корпуса оставил поезд. Командир корпуса генерал Юзефович был отозван еще генералом Май-Маевским и выехал накануне в тыл. Во главе корпуса, сведенного в дивизию, временно стал генерал Чекотовский. Он был совсем болен и доносил, что если в ближайшие дни не оправится, то вынужден будет сдать командование командиру одной из бригад, генералу Барбовичу.

Добровольцы все еще держались против наседавшего противника, бой шел в предместьях Харькова и ночью генерал Кутепов предполагал город оставить;

раненые и большая часть наиболее ценных грузов были вывезены, однако много ценного имущества как в городе, так и в составах, оставлялось противнику. От генерала Мамонтова все еще сведений не было.

29-го красные вступили в Харьков. Прибывший из Харькова полковник Артифексов восторженно отзывался о доблести добровольческих частей и чрезвычайно хвалил стойкость и распорядительность командира корпуса. Вместе с тем он докладывал о возмутительном поведении "шкуринцев" -- чинов частей генерала Шкуро, значительное число которых, офицеров и казаков, оказалось в Харькове. Вместо того, чтобы в эти трудные дни сражаться со своими частями, они пьянствовали и безобразничали в Харькове, бросая на кутежи бешеные деньги. Сам генерал Шкуро находился на Кубани в отпуску и ожидался в армии со дня на день. Зная хорошо генерала Шкуро, я считал его присутствие в армии вредным и телеграфировал Главнокомандующему:

"Армия разваливается от пьянства и грабежей. Взыскивать с младших не могу, когда старшие начальники подают пример, оставаясь безнаказанными. Прошу отчисления от командования корпусом генерала Шкуро, вконец развратившего свои войска. Генерал Врангель".

На телеграмму эту ответа не последовало, хотя я тщетно в последующие дни запрашивал ставку. Наконец, после долгих настояний, генерал Плющик-Плющевский в разговоре по аппарату с начальником моего штаба, сообщил, что "мы дали совет генералу Шкуро к вам не возвращаться". Генерал Деникин не мог решиться покарать недостойного начальника.

Через несколько недель генерал Шкуро был назначен командующим Кубанской армией.

Я принял ряд мер для наведения порядка в тылу. На узловых станциях Кременное, Лиман, Лозовая были учреждены особые комендатуры во главе с генералами или штаб-офицерами, при коих состояли особые военно-полевые суды. Все следующие на юг эшелоны осматривались. Имущество разбиралось и бралось на учет, из боеспособных воинских чинов формировались маршевые команды для отправки на фронт. Уличенных в грабежах, ослушников и дезертиров было приказано немедленно предавать суду и, по утверждению приговора комендантом, таковой приводить в исполнение. Несколько офицеров генерального штаба было послано для производства рекогносцировки позиций -- узлов сопротивления, долженствующих прикрыть узлы железных и грунтовых дорог станций Лиман -- Боровенково -- Ледовая.

Распределялись санитарные, интендантские и артиллерийские учреждения.

29-го Главнокомандующий отдал новую директиву (?015724). Генералу Покровскому приказывалось продолжать активную оборону Царицына, генералу Сидорину оборонять линию Дона от станицы Качалинской до станицы Казанской, сосредоточив все возможные силы, дабы остановить и разбить противника, наступающего от Воронежа. Мне приказывалось, обеспечивая каменноугольный район, продолжать сосредоточение и перегруппировку войск, имея в виду при первой возможности переход в наступление для обратного овладения Харьковским районом.

Генералу Драгомирову ставилась задача, активно обороняясь на левом берегу Днепра, стремиться разбить правобережную группу красных.

Наконец, генералу Шиллингу, объединявшему войска Новороссийской области, приказывалось продолжать наступление на фронте Коростень -- Новоград Волынский -- Шепетовка и принять меры к скорейшему завершению операции генерала Слащева против повстанцев Махно.

Разграничительная линия между моей и Донской армиями была установлена:

Аксайская -- Славяносербск -- Старобельск -- Бирюч -- Касторное.

Мне наконец удалось связаться с генералом Мамонтовым. Я приказал ему, обеспечивая частью сил добровольцев правый фланг, собрать кулак на своем правом фланге и, разбив находящуюся против него пехоту противника, ударить во фланг обходящей его коннице красных.

1-го декабря генерал Мамонтов стянул свои части в районе Попасовка -- Товалжанка, завязав бой с противником в этом районе.

Прибыл с нетерпением ожидавшийся мною генерал Улагай. Дав ему все необходимые указания, я просил его как можно скорее выехать в Купянск для принятия командования конницей, однако на станции Рубежная генерал Улагай временно задержался, ожидая прибытия вызванных им некоторых лиц своего нового штаба. Я решил передвинуться из Славянска в Юзовку, откуда по условиям телеграфной связи управление было удобнее и где представлялась возможность разместить главнейшие отделы штаба и гражданской канцелярии. Помощник мой по гражданской части С. Д. Тверской был мне очень полезен. Я был поглощен военными операциями и все заботы по гражданским вопросам он взял всецело на себя. Мы оба, так же как и наши ближайшие помощники, работали буквально целые сутки. Мне было особенно тяжело, так как мною вновь овладел приступ лихорадки и я сильно ослабел.

2-го декабря штаб генерала Драгомирова оставил Киев. Войска его еще удерживали восточные головы мостов через Днепр, 4-го декабря войска Киевской и Новороссийской областей были объединены в руках генерала Шиллинга.

В этот день я получил сведения, что в районе станций Куземовка и Сватово, в 30 верстах южнее Купянска обнаружено до 3000 пехоты и конницы красных, из них около 1000 сабель двигается от станции Кривошеевка на юго-запад. Связь моя с Купянском и конной группой генерала Мамонтова оказалась прерванной. Однако, я не придавал этому особого значения, ожидая с часа на час донесения от генерала Мамонтова об ударе его частей во фланг и тыл прорвавшимся красным.

Между тем, ни в этот день, ни в следующий донесений от генерала Мамонтова не поступило. По сведениям железнодорожной администрации в районе станции Кабанье (20 верст южнее Сватова) стекалось много отдельных всадников и повозок войсковых обозов частей генерала Мамонтова. По тем же сведениям, селение Волхов Яр, в 35-ти верстах западнее Купянска, было занято двумя полками красных, а в районе станции Балаклея, в 30-ти верстах юго-восточнее Змиева, какие-то шайки грабили проходившие обозы. Таким образом, благодаря преступному бездействию генерала Мамонтова, противник успел глубоко охватить правый фланг Добровольческого корпуса, продолжавшего удерживать линию реки Можь и Гнелица.

Генерал Кутепов, сняв с фронта 1-й Марковский полк, направил его со станции Грахово на Волхов Яр. Не успевшие еще закончить укомплектование 2-й и 3-й Марковские полки приступили к погрузке на станции Шебелинка, откуда должны были быть переброшены на Изюм для прикрытия этого пункта.

Я предоставил в распоряжение генерала Улагая бронепоезд, дабы он мог попытаться проехать к своей коннице и послал ему предписание генералу Мамонтову, коего за "преступное бездействие" отрешал от командования.

5-го декабря генерал Улагай выехал на бронепоезде со станции Рубежная на Купянск, но дальше станции Кабанье продвинуться не мог; в районе станции Сватово слышна была сильная артиллерийская стрельба. Конница "товарища" Буденного продолжала продвигаться в разрезе между моей и Донской армиями, заняв Старобельск и село Евсук. 2-й и 3-й Марковские полки, прибыв в Изюм, выдвинулись на фронт Вербняговка (направление на Сватово) -- Верхний Бахтин. 1-му Марковскому полку, по выполнении задачи у Волхова Яра, приказано было прибыть на станцию Закомельская (20 верст к северу от Изюма). Корниловская дивизия отведена была сперва на фронт Яковенково -- станция Шебелинка -- Нижний Бишкин и далее отводилась на фронт Савинцы -- Асеевка. Дроздовцы -- сперва на фронте Сухая Гомольта -- Линивка и далее на фронте Сумцовое -- Алексеевское -- Димитриевка.

5-й конный корпус отошел в район Медведовка -- Власовка; Константиноградский отряд -- в районе Россоховатой.

В Константинограде оставлены были терцы для прикрытия направления на Лозовую. Получены были сведения об оставлении нами 3-го декабря Киева.

В связи со сложившейся обстановкой Главнокомандующим была дана новая директива (за ?015926), в коей указывалось, что противник прилагает все усилия для овладения Каменноугольным районом, продвигаясь в разрезе между Донской и Добровольческой армиями. Войскам ставились задачи:

Генералу Покровскому -- продолжать оборонять Царицын, выделив в резерв Главнокомандующего в район Новочеркасск -- Аксайская 1-ю конную дивизию.

Генералу Сидорину -- удерживать линию Славяносербск -- Калединск и, прикрывая железную дорогу Лихая -- Царицын, обеспечивать по Дону левый фланг Кавказской армии; все усилия направить к тому, чтобы левым своим крылом, совместно с Добровольческой армией, разбить противника, наступающего на фронте Луганск -- Миллерово.

Генералу Врангелю -- активно оборонять линию реки Донец (от стыка с Донской армией) и далее через Славянок -- Лозовую надежно обеспечивать Каменноугольный район; к своему правому флангу сосредоточить ударную группу, с целью совместно с донцами разбить противника, наступающего в общем направлении на Луганск.

Генералу Шиллингу прикрывать Новороссийскую область и Крым, удерживая железнодорожные узлы: Синельникове, Кременчуг, Черкассы, Бобринское, Цветково, Христиновка, Винница, Жмеринка; главные же силы спешно направить в район Екатеринослава для быстрой ликвидации банд Махно и дальнейших действий во фланг и тыл противника, наступающего против Добровольческой армии.

Генералу Эрдели приказывалось срочно направить в резерв Главнокомандующего в район Новочеркасск -- Аксайская одну конную и одну пластунскую бригады.

6-го декабря наконец удалось установить связь с конницей генерала Мамонтова. Последний 4-го декабря занял было Сватово, но 5-го декабря был вытеснен из этого пункта и отошел в район Миловатовка -- Кабанье -- Юрьевка -- Николаевка -- Александровка -- Алексеевское. Генерал Улагай выехал для принятия командования.

Со станции Рубежная вернулся офицер, возивший генералу Улагаю пакеты, и принес от последнего донесение. Генерал Улагай доносил, что выезжает для принятия командования конной группой. От проезжавших через Рубежную отдельных офицеров и солдат генерала Мамонтова он имел самые неутешительные сведения о состоянии нашей конницы. Кубанские и терские части окончательно вымотались, было много безлошадных казаков. Донские части, вконец развращенные еще во время рейда генерала Мамонтова в тыл красных, совсем не желали сражаться. Сам генерал Мамонтов, обиженный заменой его генералом Улагаем, сказался больным и выехал в штаб Донской армии, не дождавшись прибытия своего заместителя.

Последним надеждам, возлагавшимся Главнокомандующим на нашу конную группу, видимо, не суждено было осуществиться. (За два дня -- 4-го декабря -- я получил рапорт заболевшего и эвакуированного в тыл временно командовавшего 5-м кавалерийским корпусом генерала Чекотовского:

"Отъезжая сего числа в разрешенный мне отпуск по болезни, считаю своим долгом доложить Вашему Превосходительству истинное состояние тех полков, с которыми я непрерывно провел долгий боевой период. Постараюсь быть кратким и прошу верить, что в этом докладе нет ни единого слова преувеличения. Конский состав дивизии дошел до полного изнурения. Выйдя в поход в июне месяце, дивизия до сих пор имела 5 -- 6 дней, которые она стояла на месте, но все же готовая каждую минуту к выступлению. Если за эти полгода были случаи ковки, то это были случаи единичные. О зимней ковке не было и речи. В настоящее время лошадь является обузой для всадника, которая на каждом шагу скользит и падает, так как все дороги в настоящее время сплошной лед, а замерзшие вспаханные поля для движения невозможны. Скорость движения полков -- 3 версты в час. Конные батареи впрягли в орудия все, что было возможно, до офицерских лошадей включительно, а офицеры ходят пешком. Чтобы взять какой-нибудь, даже незначительный подъем, для этого первое орудие вывозится на руках, а остальные путем припряжки уносов от других орудий. Имея впереди 20 -- 30-верстный переход, командиры батарей не ручаются, что они дотянут до ночлега, а если этот переход приходится делать с боями, то батареи, несмотря на всю свою доблесть, отличный офицерский и командный состав, являются предметом бесконечных забот ближайшего кавалерийского начальника. Если есть мнение, что в тылу существуют большие пополнения, не использованные частями на фронте, то это несправедливо. Все, что возможно взять из тыла, сколачивается и приводится в полки. Но эти пополнения прибывают частями до 20 -- 50 чел. и за несколько дней незаметно тают. Примером может служить 1-я бригада, которая 28-го числа имела 146 шашек, 29-го ноября, получив пополнение, имела 206 шашек, а сегодня, 2-го декабря, после боя у Ракитной, имеет 141 шашку. При столь ограниченном пополнении и числе рядов кадры офицерского состава гибнут, незаметно исчезают. Примером этому может служить Стародубский дивизион сводного полка 12-й кавалерийской дивизии, где из 24 кадровых офицеров осталось 12 (4 офицера ранено и 8 убито). Единственный полк из шести полков 1-й дивизии, вполне сохранившийся, достигший сравнительно огромного состава, полк 9-й кавалерийской дивизии, который еще в начале октября был отправлен на внутренний фронт и там в сравнительно легкой обстановке, без больших потерь, достиг 9-эскадронного состава по 70 шашек при 50 пулеметах. Зная честное отношение гг. офицеров к делу, я уверен, что если бы была возможность, все части 1-и кавалерийской дивизии сменить полком 9-й кавалерийской дивизии и дать этой дивизии хотя один месяц сроку для пополнения, то она бы вновь представила ту солидную силу, каковой была в начале своего похода. Не желая вводить в заблуждение высшее командование высокими словами "бригада", "дивизия", так как с этими наименованиями даются и задачи, я считаю своим долгом доложить, что 1-я кавалерийская дивизия представляет собой не боевую единицу, способную для выполнения каких-либо боевых задач, а небольшую вымученную часть, которая своею численностью едва ли достигает численности полка слабого состава. Зная, насколько близка регулярная возрождающаяся конница Вашему Превосходительству, ходатайствую о смене, если того позволит обстановка, частей 1-и кавалерийской дивизии сводным полком 9-й кавалерийской дивизии или же об отводе в тыл на пополнение хотя бы побригадно. Даже последняя мера даст возможность дивизии прийти в нормальное состояние и стать против конницы красных, которые, сознав необходимость создания конницы, по-видимому, уделили этому роду оружия много забот и внимания. В заключение своего рапорта позволю себе донести Вашему Превосходительству, что оставление 1-и кавалерийской дивизии в том положении, в котором она находится в данный момент, влечет неминуемо за собой ее полное выбытие из строя и гибель всех тех колоссальных трудов и жертв, которые были принесены для ее возрождения.

Станция Борки. 2 декабря. Нр 0185. Чекотовский").

Ежели бы сведения генерала Улагая подтвердились, то следовало бы признать, что боеспособных конных частей в армии нет и только что отданная Главнокомандующим директива, предусматривавшая возможность совместного удара Донской и Добровольческой армий по красным, явилась бы неосуществимой.

К 6-му декабря 1-й корпус находился: 2-й и 3-й Марковские полки -- Бахтин -- Федоровка, 1-й Марковский полк в селе Кунье, 1-й и 2-й Корниловский полки на фронте Ново-Серпухов -- Вербовка, 3-й Корниловский полк, прикрывая отход дивизии, вместе с 6-й батареей погиб в лесах северо-восточнее Змиева. Дроздовцы на фронте Сумцево -- Алексеевское -- Димитриевка.

Несмотря на подавляющую численность противника и тяжелые условия отхода, добровольческие полки дрались геройски, 5-й конный корпус после боя отошел в район села Водолага.

7-го числа генерал Улагай был на всем фронте атакован значительными силами красных. Со стороны Ново-Астрахани наступало в общем направлении на Кременное до 7000 сабель противника. Потерявшая сердце наша конница, теснимая с фронта и обходимая с фланга, в беспорядке стала отходить. Донцы бежали, бросая артиллерию, пулеметы и обозы. Часть конницы отошла в район Лимана и Ямполя, остальные части бежали за правый берег Донца, переправившись у Рубежной, 8-го числа я получил телеграмму от генерала Улагая:

"Конница конной группы становится совершенно небоеспособной. Малочисленная по сравнению с кавалерийской армией противника, она совершенно потеряла сердце, разлагается с каждым днем все больше и больше. Для наглядности разложения и донских частях посылаю копию донесения генерала Науменко, который за отъездом генерала Мамонтова временно командует Донским корпусом. Разбогатевшая награбленным имуществом, особенно богатая добычей после кавалерийского рейда, потрясенная беспрерывными неудачами, конница совершенно не желает сражаться, и часто несколько эскадронов гонят целую дивизию. Нанести какой-либо удар или отразить наступление противника на фланг становится совершенно невозможным делом. Страшное преобладание в количестве делает невозможным даже сосредоточение всей конницы в одном месте. Рассчитывать на успех нельзя, так как новые обходные колонны действуют панически и, чтобы избежать окончательной потери всей артиллерии, приходиться опять оттягивать назад. При создавшемся положении вещей вообще рассчитывать на эту конницу невозможно, ее надо лечить другими мерами, может быть, даже с тяжелыми жертвами. Мне кажется, что немедленно нужно, быстро оттянув оставшиеся кадры дивизий и корпусов, формировать совершенно новые полки, иначе пополнения, которые прибывают и вливаются в больные части, немедленно заражаются общим настроением и тоже становятся небоеспособными. Я уже доносил и теперь повторяю, что в общем конницы у нас нет. Рассчитывать на что-либо серьезное от конной группы совершенно нельзя. Желательно было бы шифром получить от Вас совершенно истинное положение вещей, а главное, предполагаемую группировку, дальнейшие мероприятия в связи с создавшимся положением на всем фронте, имея в виду мое совершенно правдивое освещение положения вещей.

Копия донесения генерала Науменко, Нр 036/Е: "Генералу Улагаю. 10 Донская дивизия около 13 часов ушла под впечатлением большой колонны конницы, двигавшейся по большой дороге из Сватова на Кременную. Бегство не поддается описанию: колонна донцов бежала, преследуемая одним полком, шедшим в лаве впереди конной колонны. Все попытки мои и чинов штаба остановить бегущих не дали положительных результатов, лишь небольшая кучка донцов и мой конвой задерживались на попутных оборонительных рубежах, все остальное неудержимо стремилось на юг, бросая обозы, пулеметы и артиллерию. Пока выяснилось, что брошены орудия: двенадцатой, восьмой и двадцатой донских батарей. Начальников частей и офицеров почти не видел, раздавались возгласы казаков, что начальников не видно и что они ускакали вперед.

Лисичанск. 8/12. Нр 0530. Улагай".

Вечером генерал Улагай вновь телеграфировал:

"Я ухе докладывал неоднократно, что конная группа небоеспособна. Донские части, хотя и большого состава, но совсем не могут и не желают выдержать даже легкого нажима противника, меньшего числом вчетверо, не говоря уже о массовом наступлении противника. Кубанских и терских частей совершенно нет. Жалкие обрывки, сведенные в один полк, совершенно никуда не годны. Артиллерии почти нет, пулеметов тоже. Вчера донские дивизии бежали, гонимые несколькими эскадронами, за которыми в колоннах двигалась конница противника. Под натиском противника и обходимые со стороны Ново-Астрахани части группы с большим трудом и потерями перешли р. Донец. Донские дивизии под напором наседающих частей конницы противника большей частью отошли в район Лимака и Ямполя;

остальные части переправились у Рубежного. Вся группа, переправившаяся через Донец, совершенно неспособна ни к каким активным действиям и, кроме того, принуждена была уничтожить переправы. Подавляющие массы конницы противника все равно не дадут в настоящий момент никакой возможности рассчитывать на успех на этом фронте. Разложение частей настолько сильно, что даже лечить их путем присылки пополнений и вливания в остатки едва ли возможно. Все мои сообщения относительно состояния конницы есть горькая правда, которой не имею нравственного права скрывать от Вас.

8-12-19. Генерал Улагай".

Между тем 1-и конный корпус продолжал отход. Марковцы перешли в Голую Долину, корниловцы и дроздовцы отошли на фронт Цареборисов -- Изюм -- Веревкино -- Войненкино -- Лозовенка -- Новоивановка. Для прикрытия Лиманского узла со станции Славянок выдвинут был 1-й Кубанский стрелковый полк 2-й пехотной дивизии, недавно прибывшей из Новороссийска, 5-й кавалерийский корпус стал перед левым флангом нашей пехоты в село Димитриевку.

Терцы (волжская бригада) оставили Константиноград, отойдя к Натальино. На левом фланге Донской армии красные ворвались в Беловодск.

9-го декабря противник продолжал активно наступать на всем фронте моей армии и на левом фланге донцов. Донская группа, действовавшая в районе Беловодска, принуждена была осадить к Деркульскому государственному конному заводу.

Конница генерала Улагая отошла в район Рубежная -- Переездная -- Белая гора -- Каменка -- Черногорский.

Противник начал переправу через Северный Донец. Части 1-го корпуса принуждены были оставить Изюм и отойти на фронт: Марковская дивизия -- Маяки -- Христище; Корниловская -- Богородичное -- Спеваковка, заняв переправы по Северному Донцу; Дроздовская, сведенная в три роты -- Спеваковка -- Петровское -- Красногорка.

1-й кубанский стрелковый полк был вытеснен из района Лиманского узла и на поддержку ему были направлены из Славянска остальные части 2-й пехотной дивизии.

Обстановка слагалась все более грозно, повелительно диктуя срочное принятие главным командованием общих крупных решений. Последняя директива Главнокомандующего являлась явно запоздалой. В ставке, видимо, все еще не отдавали себе ясного отчета в положении. Я телеграфировал Главнокомандующему, прося разрешения прибыть с докладом.

В подробном рапорте на имя генерала Деникина я, не щадя красок, с полной правдивостью высказывался о нашем стратегическом положении, указывал на ошибки, послужившие причиной к настоящему развалу и намечал некоторые меры, которые, по моему мнению, в предвидении новых грозных событий, надлежало принять.

Командующий
Добровольческой Армией.
Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России.

9 декабря 1919 года № 010464.

г. Юзовка.

РАПОРТ

Прибыв 26-го ноября в Добровольческую армию и подробно ознакомившись с обстановкой на этом, в настоящее время главнейшем участке общего фронта Вооруженных Сил Юга России, долгом службы считаю доложить следующее:

Наше настоящее неблагоприятное положение явилось следствием, главным образом, двух основных причин:

1. Систематического пренебрежения нами основными принципами военного искусства;

2. Полного неустройства нашего тыла.

Еще весною 1919 года, рапортом от 4-го апреля за ?82, я, указывая на значение для нас при тогдашней обстановке Царицынского направления, докладывал, что "при огромном превосходстве сил противника, действия одновременно по нескольким операционным направлениям являются для нас невозможными".

По занятии Кавказской армией Царицына, мною и бывшим тогда начальником штаба Кавказской армии генералом Юзефовичем были одновременно поданы два рапорта, где, предостерегая от дальнейшего расширения нашего фронта, мы указывали на необходимость, заняв короткий и обеспеченный на флангах крупными водными преградами фронт Царицын -- Екатеринослав, сосредоточить в районе Харькова крупную конную массу в 3-4 корпуса для действий на кратчайшем к Москве направлении.

В ответ на наши рапорты на совещании в Царицыне мне и генералу Юзефовичу было указано, что наше предложение вызвано "желанием первыми войти в Москву".

Наконец, когда в последнее время противник, сосредоточив крупные силы на Орловском направлении, стал теснить Добровольческую армию, генерал Романовский телеграммой от 17-го октября за ?014170 запросил меня, какие силы я мог бы выделить из состава Кавказской армии для переброски на Добровольческий фронт; я, телеграммой от 18-го октября за ?03533, ответил, что "при малочисленности конных дивизий переброской одной-двух, дела не решить", и предложил принять крупное решение -- "перебросить из вверенной мне армии 3, 5 кубанских дивизии".

Предложение мое было отвергнуто и было принято половинчатое решение -- из состава Кавказской армии переброшено лишь две дивизии.

Дальнейшая обстановка вынудила прийти к предложенному мной решению, и ныне из Кавказской армии взято именно 3, 5 дивизии, но время утеряно безвозвратно.

Гонясь за пространством, мы бесконечно растянулись в паутину и, желая все удержать и всюду быть сильными, оказались всюду слабыми.

Между тем в противоположность нам большевики придерживались принципа полного сосредоточения сил и действий против живой силы врага. В то время, как продвижение Кавказской армии к Саратову создало угрозу коммуникациям восточного большевистского фронта, красное командование спокойно смотрело на продвижение наших войск к Курску и Орлу и неукоснительно проводило в жизнь план сосредоточения сил в районе Саратова, с тем чтобы обрушившись на ослабленную тысячеверстным походом и выделением большого числа частей на Добровольческий фронт Кавказскую армию, отбросить ее к югу.

Лишь после того, как остатки Кавказской армии отошли к Царицыну и, окончательно обескровленные, потеряли всякую возможность начать новую наступательную операцию, -- красное командование, сосредоточив силы для прикрытия Москвы, начало операции против Добровольческой армии, растянувшейся к этому времени на огромном фронте при полном отсутствии резервов, и, обрушившись на нее, заставило ее покатиться назад.

Несмотря на расстройство транспорта и прочие затруднения, принцип сосредоточения сил проводился красным командованием полностью.

Продвигаясь вперед, мы ничего не делали для закрепления захваченного нами пространства; на всем протяжении от Азовского моря до Орла не было подготовлено в тылу ни одной укрепленной полосы, ни одного узла сопротивления. И теперь армии, катящейся назад, не за что уцепиться.

Беспрерывно двигаясь вперед, армия растягивалась, части расстраивались, тылы непомерно разрастались. Расстройство армии увеличивалось еще и допущенной командующим армией мерой "самоснабжения" войск.

Сложив с себя все заботы о довольствии войск, штаб армии предоставил войскам довольствоваться исключительно местными средствами, используя их попечением самих частей и обращая в свою пользу захватываемую военную добычу.

Война обратилась в средство наживы, а довольствие местными средствами -- в грабеж и спекуляцию.

Каждая часть спешила захватить побольше. Бралось все, что не могло быть использовано на месте -- отправлялось в тыл для товарообмена и обращения в денежные знаки. Подвижные запасы войск достигли гомерических размеров -- некоторые части имели до двухсот вагонов под своими полковыми запасами. Огромное число чинов обслуживало тылы. Целый ряд офицеров находился в длительных командировках: по реализации военной добычи частей, для товарообмена и т. п.

Армия развращалась, обращаясь в торгашей и спекулянтов.

В руках всех тех, кто так или иначе соприкасался с делом "самоснабжения", -- а с этим делом соприкасались все, до младшего офицера и взводного раздатчика включительно, -- оказались бешеные деньги, неизбежным следствием чего явились разврат, игра и пьянство. К несчастью, пример подавали некоторые из старших начальников, гомерические кутежи и бросание бешеных денег которыми производилось на глазах у всей армии.

Неудовлетворительная постановка контрразведки и уголовно-розыскного дела, работавших вразброд, недостаточность денежных для них отпусков и неудачный подбор сотрудников, все это дало большевистским агитаторам возможность продолжать в тылу армии их разрушительную работу.

Необеспеченность железнодорожных служащих жалованьем привела к тому, что наиболее нужные служащие при приближении большевистского фронта бросали свои места и перебегали на сторону противника.

Население, встречавшее армию при ее продвижении с искренним восторгом, исстрадавшееся от большевиков и жаждавшее покоя, вскоре стало вновь испытывать на себе ужасы грабежей, насилия и произвола.

В итоге -- развал фронта и восстания в тылу.

Я застал штаб армии уже покинувшим Харьков и армию в полном отступлении.

Эвакуация велась хаотически, никакого плана не было. Ни одно учреждение не получило точных указаний о пути следования и месте назначения, все неслось, куда глаза глядят. Станции оказались забитыми огромными' составами разных частей, санитарные поезда неделями стояли неразгруженными. Раненые по три дня не получали пищи, и на станции Славянок, во время моего прибытия туда, раненый офицер повесился, не будучи в силах выдержать голода.

Огромное число беженцев, главным образом семей офицеров, забило все составы и станции. Никаких мер к эвакуации их принято не было, и все они в буквальном смысле голодали и замерзали...

На всем пути от Змиева до Изюма в тылу армии орудовали шайки местных жителей, портившие пути и нападавшие на наших раненых и обозы.

В боевом составе армии ко дню моего приезда числилось: в 1-м корпусе -- около 2600 шт., в 5-м кав. корпусе -- около 1015 сабель, в Полтавской группе около 100 шт. и 200 сабель; в конной группе -- около 3500 сабель, всего около 3600 штыков и 4700 сабель. Некоторые части были сведены: Кубанский корпус -- в бригаду, Корниловские полки -- в батальоны, два Марковских полка и Особая бригада сохранили лишь кадры и были отправлены в глубокий тыл. Дроздовская дивизия сведена в три роты. Войска отказываюся от содействия танков, опасаясь потерять их; артиллерия почти вся выбыла из строя.

Силы противника по данным разведки состояли из 51000 штыков, 7000 сабель и 205 орудий.

В тылу находилась, кроме того, на формировании и пополнении Алексеевская дивизия, насчитывающая не более 300 штыков.

Войска вследствие непрерывных переходов и распутицы переутомлены до крайности; лошади изнурены совершенно, и артиллерия и обозы сплошь и рядом бросаются, так как лошади падают по дороге.

Состояние конницы самое плачевное. Лошади, давно не кованые, все подбиты. Масса истощенных с набитыми холками. По свидетельству командиров корпусов и начальников дивизий боеспособность большинства частей совершенно утеряна.

Вот горькая правда. Армии как боевой силы нет. В настоящее время принят ряд мер для упорядочения тыла: довольствие армии взято в руки отдела снабжения, спешно создаются узлы сопротивления, объявлена мобилизация и делается все для спешного пополнения частей; однако все эти меры являются весьма запоздалыми, и, прежде нежели армия будет воссоздана вновь, уйдет немало времени.

Противник это учитывает и бросает все, что может, для дальнейшего использования своего успеха.

Надо иметь мужество глянуть правде в глаза и быть готовым к новым испытаниям.

В предвидении их считаю необходимым:

1. ныне же принять определенный общий план действий, выбрав одно главное операционное направление, на которое и сосредоточить главную массу сил, не останавливаясь перед потерей некоторой части захваченного пространства;

2. ныне же принять меры к эвакуации в глубь страны тыловых учреждений и, в частности, разгрузить Ростов и Таганрог полностью;

3. немедленно подготовить в тылу страны укрепленные полосы и узлы сопротивления;

4. расформировать часть военных и гражданских учреждений, непомерно разросшихся и умножившихся, и все годное погнать на фронт;

5. обеспечить безопасность и материальное существование семей офицеров и служащих в казенных учреждениях. Офицер не может спокойно сражаться, зная, что его семья в опасности и голодает; необходимо немедленно озаботиться оборудованием колоний для семей офицеров и чиновников, где эти семьи были бы обеспечены квартирой и пайком, а в случае угрозы -- могли бы быть уверены в своевременном вывозе в безопасное место;

6. немедленно принять ряд самых жестоких мер для борьбы с произволом, грабежами и пьянством, разлагающим армию. Удалить, независимо от боевых заслуг, высших начальников, чье поведение создает постоянный соблазн для младших;

7. принять ряд мер к пополнению частей людьми и лошадьми. В частности, необходимо создание инспекции конницы, без чего нам не сохранить этого рода оружие. О необходимости создания инспекции конницы я докладывал тщетно неоднократно, -- ныне это совершенно необходимо -- противник напрягает все силы для создания крупных конных соединений, наша же конница, создаваемая и пополняемая без общего правильного руководства, скоро растает совершенно;

8. упорядочение постановки контрразведки и уголовного розыска, объединение их в пределах армии и главноначальствования в одних руках, и обеспечение дела соответствующими кредитами;

9. милитаризация железных дорог -- подчинение начальников железных дорог Начвосо (начальники военных сообщений (Ред.)) и обеспечение служащих на дорогах своевременной оплатой содержания и увеличение его до соответственных с дороговизной размеров.

В заключение считаю необходимым доложить, что, если предложенные мною мероприятия не будет признано необходимым полностью и безотлагательно осуществить, то, учитывая грозное положение на фронте, я не считаю возможным нести на себе ответственность командования Добровольческой армией.

Генерал-Лейтенант Врангель.

Начальник Штаба Генерал-лейтенант Шатилов.

Зная, что Главнокомандующий все еще не учитывает всей тяжести нашего положения и упорно не допускает мысли о возможности дальнейших крупных успехов противника, я боялся, что многие из намеченных мною мер -- эвакуация Ростова и Таганрога, спешное оборудование в тылу укрепленных узлов сопротивления и прочее, запоздают.

Для воздействия на генерала Деникина со стороны его ближайших помощников я направил копии своего рапорта одновременно обоим помощникам Главнокомандующего генералам Романовскому и Лукомскому. Доверительно ознакомил я с содержанием рапорта и Н. В. Савича, прося его повлиять на Главнокомандующего, дабы необходимые меры по укреплению тыла были бы своевременно приняты.

Будущее как нельзя более подтвердило мои опасения. Предложение, сделанное председателем особого совещания генералом Лукомским о необходимости немедленно начать эвакуацию правительственных учреждений, встретило возражения со стороны членов Особого Совещания. Было указано, что эвакуация расстроит правительственный механизм, что гражданский долг членов совещания оставаться с армией до конца и проч. В результате эвакуацию Ростова и Таганрога начали лишь тогда, когда наши войска подошли вплотную.

Огромное число учреждений не успело выехать. Много больных, раненых и ценнейшее имущество попало в руки противника. Ничего не было сделано и в отношении узлов сопротивления; намеченная укрепленная позиция к востоку от Таганрога к подходу армии существовала лишь на бумаге.

Я взял с собой в Таганрог начальника штаба. Генерал Деникин принял нас в присутствии генерала Романовского. Войдя, я передал Главнокомандующему и начальнику его штаба упомянутый выше рапорт и просил генерала Деникина внимательно прочесть его, прежде чем выслушать мой доклад.

Главнокомандующий, придвинувшись к лампе, стал читать. Я наблюдал за ним. Его лицо поразило меня. Оно казалось каким-то потухшим, безнадежно подавленным. Окончив чтение, он безнадежно положил рапорт на стол и тихим, упавшим голосом сказал: "Что же делать, а все-таки надо продолжать..."

"Конечно, ваше превосходительство, надо продолжать и надо сделать все возможное, чтобы вырвать победу из рук врага, но прежде надо принять определенное решение. Противник, действуя вразрез между моей армией и донцами, стремится отбросить мою армию и прижать ее к морю. Конница генерала Улагая совершенно небоеспособна. Если вы прикажете армии отходить на Дон, на соединение с донцами, войскам придется совершить труднейший фланговый марш, все время под ударами врага. Другое решение -- прикрыть армией Крым и отводить мои войска на соединение с войсками Новороссии..."

Генерал Деникин оживился:

"Этот вопрос я уже решил в своем сердце", -- твердо сказал Главнокомандующий, -- "я не могу оставить казаков. Меня обвинят за это в предательстве. Ваша армия должна отходить с донцами".

Задав несколько второстепенных вопросов, Главнокомандующий, видимо тяготясь разговором, отпустил меня. Мы вышли с генералом Шатиловым.

"Какое впечатление вынес ты из нашего разговора?" -- спросил я.

Генерал Шатилов развел руками:

"По моему, они окончательно растеряны..."

Мне стало бесконечно жаль генерала Деникина; что должен был испытать этот человек, видя крушение того здания, которое с таким трудом он столько времени возводил и в прочность которого несомненно верил. Как одиноко должен был он чувствовать себя в эти тяжелые дни, когда, по мере того, как изменяло ему счастье, отворачивалось от него большинство тех, кто еще недавно кадил ему. В эти дни лишь твердость, решимость и спокойствие духа вождя могли спасти положение. Это спокойствие духа, эту твердость мог иметь лишь вождь, не потерявший веру в свои войска, убежденный в том, что и они ему верят. Нравственная поддержка Главнокомандующего его ближайшими сотрудниками должна была быть в эти дни, казалось мне, особенно ему необходима.

Я написал генералу Деникину письмо:

Командующий Добровольческой армией
Генерал-лейтенант Барон П. Н. Врангель.

Декабря месяца, 10 дня, 1919 г.

Глубокоуважаемый Антон Иванович!

В настоящую грозную минуту, когда боевое счастье изменило нам и обрушившаяся на нас волна красной нечисти готовится, быть может, поглотить тот корабль, который Вы, как кормчий, вели сквозь бури и невзгоды, я, как один из тех, кто шел за Вами почти сначала, на этом корабле, нравственно считаю себя обязанным сказать Вам, что сердцем и мыслями чувствую, насколько сильно должны Вы переживать настоящее испытание судьбы. Если Вам может быть хоть малым утешением сознание того, что те, кто пошел за Вами, с Вами вместе переживают и радости, и горести, то прошу Вас верить, что и сердцем, и мыслями я ныне с Вами и рад всеми силами помочь Вам.

П. Врангель.

В течение 10-го декабря противник продолжал переправу через Северный Донец. На фронте 1-го корпуса особых изменений не было. 5-й кавалерийский корпус под давлением противника отошел в район: разъезд Булацелевский -- Кантерево -- Середовский, оставив часть сил в селе Преображенском для удара во фланг противнику, наступающему вдоль реки Орел. На Полтавском направлении мы потеряли Скотоватое. Терская бригада сосредоточилась к селу Андреевка. Общая линия фронта к этому дню вырисовывалась следующим образом: правый фланг, примерно до станицы Мигулинской, оставался на прежних позициях, от Мигулинской линия фронта шла на Чертково, откуда, повернув круто на юг и проходя параллельно железной дороге Луганск -- Миллерово верстах в 20 севернее, выходила к станции Рубежная и в районе Лимана, откуда переходила на правый берег Северного Донца и шла в общем направлении на станцию Краснопавловка и Вольное, южнее Константинограда и Кобеляк на Кременчуг -- Пальмиру, Канев, Фастов, севернее Сквиры к Казатинскому узлу, левее линия фронта оставалась без изменения.

11-го декабря конница генерала Улагая вновь отошла под давлением противника в район станций Шепилово -- Липовая. Генерал Улагай доносил, что он вынужден отступать еще далее. Донцы также продолжали медленно отходить. Между тем, наша пехота еще продолжала удерживать свои позиции, протянув свой правый фланг до устья р. Бахмут. Положение становилось все более грозным. Фронт был разрезан пополам, и в прорыв устремились крупные массы конницы красных. Отправляя в этот день Главнокомандующему упомянутое выше письмо, я, вместе с тем вновь доносил:

Командующий Декабря месяца, 11 дня, 1919 г.

Добровольческой Армией Главнокомандующему Вооруженных Сил Юга России.

Генерал-лейтенант

Барон П. Н. Врангель.

РАПОРТ

События развиваются с чрезвычайной быстротой и неблагоприятно сложившаяся для нас на фронте обстановка становится грозной. Наш фронт разрезан пополам и армии отходят двумя группами на ЮВ и ЮЗ. Необходимо принять крупные решения. Со своей стороны полагаю необходимым:

1. правую группу армий постепенно отводить на линии р. Сал и Дон, сохранив плацдарм на правом берегу реки по линии устье р. Миуса -- Новочеркасск. Спешно укреплять указанный фронт, объявив рабочую повинность населению. Одновременно подготовлять узлы сопротивления по линии р. Маныч и укреплять район Новороссийска;

2. левую группу армий отводить в Крым, спешно укрепляя подступы к нему;

3. Кавказскую, Донскую и Добровольческую армию, по отводе на означенную линию, свести в одну армию из 4-х корпусов (Добровольческий, 1-й Кубанский и два Донских) под Вашим непосредственным управлением. Все лишние штабы расформировать, направив чинов в строй;

4. из войск левой группы составить отдельный Крымский корпус;

5. немедленно объявить сполох на Дону, Кубани и Тереке, возложив руководство сбором пополнений на популярных генералов соответствующих войск;

6. готовясь всеми силами к продолжению борьбы, одновременно безотлагательно подготовлять все, дабы в случае неудачи не быть застигнутыми врасплох, выполнить лежащее на нас нравственное обязательство и сохранить кадры армии и часть технических средств, для чего ныне же войти в переговоры с союзниками о перевозке, в случае необходимости, армии в иностранные пределы, куда при первой же возможности начать эвакуацию матерей, жен и детей офицеров, отдающих Родине жизнь. Их спасение -- вопрос нашей чести...

Генерал-Лейтенант Барон Врангель.

От 5-го кавалерийского корпуса было получено донесение о переходе его в район Елизаветовка -- станция Краснопавловка; восточнее этого района показались сильные разъезды красных, поддержанные тремя полками пехоты. На Полтавском направлении наши части отошли за реку Орел. Терцы были вынуждены оставить Андреевку и, отойдя на восток, вели бой в селе Дар-Надежды.

12-го декабря бои на всем фронте армии продолжались. По непроверенным сведениям город Луганск был занят красными.

Штаб армии из Юзовки переходил в Харцызк. На станции Ясиноватая я был предупрежден о подходе поезда генерала Сидорина, выехавшего ко мне на свидание.

Он ехал из Таганрога сговориться со мной о дальнейших совместных действиях.

В этот день Главнокомандующим была отдана короткая директива, ?016210, коей указывалось:

"Генералам Покровскому и Эрдели выполнять прежние задачи. Генералу Сидорину и Врангелю, выполняя задачи, содержащиеся в директиве ?015296, сосредоточить возможно большие силы к своим смежным флангам за счет других участков для удара по прорывающейся конной группе красных.

Генералу Шиллингу -- всемерно ускорить сосредоточение сил к правому флангу для удара по флангу и тылу противника, теснящего Добровольческую армию и для прикрытия Крыма.

Директива эта явно являлась запоздалой. Генерал Деникин, видимо, все еще не отдавал себе отчета в размерах нашего поражения.

Я дал генералу Сидорину прочесть оба моих рапорта Главнокомандующему от 9-го и 11-го декабря, рапорты генералов Улагая, Науменко, Чекотовского...

"В настоящее время об ударе моих частей совместно с вашими не может быть речи. Армии у меня в сущности нет, есть горсть людей... Я имею приказ Главнокомандующего отходить на соединение с вашей армией, но я не уверен даже, что без помощи ваших частей смогу это выполнить".

Сообщенные мною генералу Сидорину сведения были, по-видимому для него в значительной степени неожиданными. Донская армия, по его словам, была, в общем, вполне боеспособна, в распоряжении командующего армией имелось достаточное число пополнений, однако части, скованные на всем фронте боями, быстро перегруппировать было нельзя. Существенной помощи Донская армия мне оказать не могла. Генерал Сидорин жестоко сетовал на ставку, не ориентировавшую командующих армиями, совершенно выпустившую из рук управление и, видимо, не желавшую отдать себе отчет в сложившемся грозном положении:

"Ни я, ни начальник штаба никаких указаний добиться не можем. Вчера генерал Романовский в разговоре с генералом Келчевским на вопрос последнего о том, какие меры намечает Главнокомандующий для исправления нашего положения, ответил: "Вот ваш командующий армией едет к генералу Врангелю, они там что-нибудь придумают".

Все яснее становилось, что справиться с грозным положением ставка не сумеет.

Я высказал мои опасения генералу Сидорину.

Последний, весьма раздраженный на ставку, сваливал всю вину на ближайших помощников Главнокомандующего, генералов Плющевского-Плющик и Романовского. Последнему он, по его словам, неоднократно указывал на ошибочность нашей стратегии, неминуемо долженствовавшей привести нас к крушению. В ответ на эти указания генерал Романовский будто бы однажды сказал: "Все то, что вы говорите, верно, но именно таким образом мы спутываем все карты противника."

В заключение генерал Сидорин просит меня передать ему в армию обратно донцов Мамонтова, на что со стороны командующего, в случае моего согласия, препятствий не встречалось. Генерал Сидорин рассчитывал, что Донскому командованию удастся привести части в порядок. Я не возражал. Донцы, по донесениям генерала Улагая, не только не представляли боевой силы, но примером своим развращали соседние части.

В пределах Таганрогского округа действовала уже донская власть. С отходом туда армии возникал целый ряд мобилизационных и других вопросов, разрешить которые без местной власти я не мог. Я предполагал в ближайшие дни из Харцызка проехать в Ростов и предложил генералу Сидорину съехаться там, дабы совместно разрешить эти вопросы. Разрешение их через ставку и атамана, как приходилось убеждаться на собственном опыте, затянулось бы бесконечно.

В Ростов хотел я просить приехать и генерала Покровского для разрешения совместно с ним целого ряда вопросов, связанных с передачей из Кавказской армии в Добровольческую тыловых запасов и учреждений тех войск, которые были переданы из состава Кавказской армии.

Мы условились с генералом Сидориным, что о времени моего приезда в Ростов я извещу его заблаговременно телеграммой.

13, 14 и 15-го декабря войска Донской и Добровольческой армий продолжали по всему фронту отход.

Конница генерала Улагая перешла в район станции Алмазная -- станция Алчевская -- Селезневка -- Ящиково. Пехота 1-го корпуса без давления противника и, пользуясь местами железнодорожными перевозками, согласно приказу командира корпуса отходила: Марковская дивизия -- в район Баронское -- станция Чернухино -- станция Дебальцево, Корниловская -- к станции Горловка, 2-я дивизия -- на фронт Луганское -- Курдюмовка. От Дроздовской дивизии, отошедшей на фронт Райское -- Веселое (30 верст западнее Бахмута) сведений 15-го не поступало. Не закончившая формирование Особая бригада выдвинута была в район Воздвиженская (северо-западнее станции Очеретино). Остаткам Алексеевской дивизии, не успевшей укомплектоваться и, в сущности, небоеспособной, приказано было стягиваться к станции Никитовка (20 верст севернее Таганрога), где дивизия должна была принять подходящие пополнения.

Группа генерала Кальницкого отошла в район Казенно-Торское -- Иваньковка, имея Полтавский отряд в районе Добренькая -- Александрополь.

Добровольческие полки отходили в чрезвычайно тяжелых условиях, по колено в снегу и грязи. Лошади артиллерии и обозов выбивались из сил и падали.

Многочисленные, орудовавшие в тылу шайки восставших крестьян нападали на отсталых и одиночных людей.

На фронте войск генерала Шиллинга нами взорваны были мосты у Кременчуга и Черкасс. На всем фронте от Кременчуга до Триполья противник подошел к Днепру, переправившись через него у Переяслава.

15-го декабря Главнокомандующий отдал новую директиву ?016336:

"Противник продолжает наступление, нанося основной удар в разрез между Добровольческой и Донской армиями.

Имея в виду сокращение фронта армии и прикрытие наиболее важных районов, впредь до сосредоточения сил и перехода в наступление, приказываю:

1. генералу Покровскому, начав теперь же планомерную эвакуацию Царицына, отходить за линию реки Сала (Торговое -- Цимлянская) для прикрытия Ставропольского и Тихорецкого направлений.

Одну кубанскую конную дивизию выделить в мой резерв, направив ее в район станций Хомутовской, Ольгинской, Манычской;

2. Донской и Добровольческой армиям прикрыть Ростовское и Новочеркасское направления;

а) генералу Сидорину, поддерживая правым своим крылом связь с Кавказской армией и задерживаясь на удобных оборонительных рубежах, постепенно отойти на линию Цимлянская -- Усть-Белокалитвенская -- Каменская -- Ровеньки;

б) генералу Врангелю, продолжая отход на намеченную линию (Ровеньки -- Дьяково -- Матвеев Курган -- Лиман-Миусский), сосредоточить главные силы к своему правому крылу.

Возможно дольше удерживать хотя бы бронепоездами с десантами ж. д. узлы:

Чистякове, Криничная, Доля;

в) начальнику инженерных снабжении принять все меры к наискорейшему укреплению Ростовско-Новочеркасского плацдарма, линии реки Тузлов и Донской Чулек.

На этой позиции в случае надобности будет дан решительный отпор противнику.

3. генералу Шиллингу продолжать выполнение прежней задачи, поставив главной целью прикрытие и оборону Крыма и Северной Таврии;

4. генералам Тяжельникову и Эрдели выполнять прежние задачи.

5. Разграничительные линии между Кавказской и Донской армиями -- р. Дон от ст. Трехостровитянская до ст. Романовской и далее -- слобода Мартыновка -- ст. Батлаеввкая -- Каменный мост (все пункты для Кавказской армии).

Остальные разграничительные линии -- прежние.

6. О получении донесите".

Одновременно прибыл из Таганрога ординарец, возивший генералу Деникину мое письмо от 10-го и рапорт от 11-го декабря и привез мне письмо генерала Деникина:

"Главнокомандующий Вооруженными Силами на Юге России.

13 декабря 1919 г.

Глубокоуважаемый Петр Николаевич,

Вашe письмо меня глубоко тронуло.

В таком содружестве и чувства, и работы -- источник сил и надежд в тяжкое время перемены боевого счастья.

Но оно вернется, я в это глубоко верю.

А Ваш душевный порыв, поверьте, нашел самый искренний отклик.

От души желаю Вам счастья и успеха.

А. Деникин. Многие Ваши пожелания частью проведены, частью проводятся в жизнь.

А. Д.".

Казалось, Главнокомандующий в полной мере оценивал мое побуждение. Однако в тот же день, несколькими часами позже, я получил телеграмму, адресованную всем командующим армиями, где указывалось, что некоторые начальники позволяют себе предъявлять требования в недопустимой форме, грозя уходом, что подобные обращения недопустимы и Главнокомандующий требует от подчиненных беспрекословного повиновения.

Это был ответ на поданные мною рапорты.

Полтора месяца позже в Новороссийске генерал Лукомский говорил мне, что, получив копию моего рапорта Главнокомандующему от 9-го числа, он во время очередного доклада генералу Деникину заговорил о необходимости, ввиду приближения к Таганрогу и Ростову фронта, начать эвакуацию этих городов.

Генерал Деникин насторожился:

"Видно вы также получили от генерала барона Врангеля копию того рапорта, который он подал мне, стоит только посмотреть на мой экземпляр, как убедишься, что с него снято несколько копий".

Генерал Деникин впоследствии не мог простить мне того, что рапорт мой, указывавший на ошибки главного командования, стал известен хотя бы его ближайшим помощникам. Он готов был подозревать меня в намеренном размножении этого рапорта с целью дискредитирования его политики и стратегии. Об этом впоследствии писал мне сам генерал Деникин...

По передаче в Донскую армию 4-го Донского корпуса конная группа генерала Улагая была сведена в бригаду. Во главе последней оставался полковник Фостиков. Генералы Улагай и Науменко выезжали в Екатеринодар. На фронте положение оставалось очень тревожным. Конница красных настойчиво продолжала продвигаться вперед. Часть этой конницы численностью до дивизии большого состава обрушилась на 4-й Донской корпус генерала Мамонтова в районе Илимия -- Юрьевка и жестоко потрепала его. Остатки корпуса сосредоточились в районе станции Ровеньки.

Одновременно Буденный с шестью полками обрушился на части полковника Фостикова у станции Мануйловка и оттеснил их к станции Депрерадовка, откуда полковник Фостиков перешел 16-го декабря к станции Чернухина. Оставив шесть копаых полков действовать на фронте Городище -- Чернухина, Буденный 4-мя полками двинулся в район Депрерадовка -- Дебальцево, вытеснил оттуда Марковскую дивизию и продолжал движение с этими 4-мя полками на Ольховатку. Наши части отходили на юг. Одновременно еще одна бригада конницы Буденного была обнаружена в районе Троицкое -- Луганское (в 12 верстах к северу от станции Хацепетовка).

Чтобы прикрыть направление на станции Криничная и Ясиновая в район станции Еникеево (10 верст южнее Хацепетовки) спешно была направлена 2-я дивизия с фронта Государев Буерак -- Зайцево -- Курдюмовка. Дроздовская дивизия перешла в район станции Скотоватое. Корниловцы (без третьего полка, направленного в Амвросиевку) из района станции Горловка по железной дороге сосредоточивалась в район станции Бесчинская. Я переходил с моим поездом на станцию Матвеев Курган.

Рассчитывая оттуда проехать в Ростов, я, согласно уговора с генералом Сидориным, телеграфировал ему и генералу Покровскому, прося их прибыть для выяснения совместно ряда вопросов. Ввиду того, что генерал Покровский не мог оставить свою армию без разрешения Главнокомандующего, я копию с посланной ему телеграммы послал генералу Романовскому. Неожиданно в ответ я получил телеграмму последнего, адресованную всем командующим армиями, где, от имени Главнокомандующего, указывалось на недопустимость моего обращения к командующим Донской и Кавказской армиями и передавалось требование Главнокомандующего командующим армиями без его разрешения "пределов своих армий не оставлять".

По-видимому, генерал Деникин в моей телеграмме усмотрел подготовку какого-то заговора его ближайших помощников.

По мере приближения фронта к Таганрогу и Ростову тревога и неудовольствие в тылу росли. Все громче раздавались голоса, обвинявшие Главнокомандующего в катастрофе. Враждебными элементами неудовольствие это усиленно муссировалось, распространялись слухи о "готовящемся перевороте". Информации "вверх" Освага спешили об этом донести. Я сознавал, что дальше так продолжаться не может, что при отсутствии должного доверия между Главнокомандующим и его ближайшими сотрудниками работа невозможна--Я решил со станции Матвеев Курган проехать в Таганрог и там честно и прямо объясниться с генералом Деникиным.

16-го декабря мне была сообщена в копии телеграмма начальника штаба Главнокомандующего ?016412 на имя генерала Топоркова. Генерал Романовский телеграфировал:

"Главком назначает вас начальником своего резерва, сосредоточиваемого в районе Новочеркасск -- Ростов -- ст. Аксайская. Состав резерва: 1 конная казачья дивизия, 1 терская пластунская бригада, конная бригада 2-й терской дивизии, Ейская и Ставропольская школы для подготовки офицеров. Главком возлагает на вас следующие задачи:

1. Скорейшее пополнение и приведение в порядок всех прибывающих в составе резерва Главкома частей;

2. Общее наблюдение за постройкой Новочеркасско-Ростовской позиции.

3. Принятие мер, дабы в случае необходимости, войска резерва Главкома могли принять на этой позиции отходящие войска Донармии и Доброармии.

Ориентировка дана генерал-лейтенанту Стогову, командированному в ваше распоряжение".

По данным разведывательного отделения, к этому времени Добровольческая армия имела в данный момент перед собой части трех советских армий. Против конной группы и 1-го корпуса действовали части 13-й армии (пять пехотных и стрелковых дивизий, три кавалерийские дивизии Буденного, три конных бригады, три конных полка и два отдельных пехотных полка). На Харьковском направлении действовала 14-я армия в составе двух стрелковых дивизий (около 8000 штыков, 40 орудий и 500 сабель). На фронте Константиноград -- Кобеляки действовали части Особой армии -- одна дивизия, два особых революционных партизанских отряда и один кавалерийский полк (примерно 4000 штыков и 800 сабель).

Общая численность: 23 -- 32 тыс. штыков, 9 -- 10 тыс. сабель и 122 -- 153 орудия. Против этих сил держалась горсть людей, измотанных многоверстным отступлением, жестокими беспрерывными боями и всевозможными лишениями.

Параллельно преследуемые красной конницей отходили Добровольческие полки, увозя с собою своих раненых. Артиллерия и обозы вязли в непролазной грязи, их с трудом приходилось вытаскивать войскам. Люди сутками не спали и не ели, однако, несмотря на все лишения, руководимые железной рукой генерала Кутепова, полки сохраняли высокий боевой дух.

Главнокомандующий, видимо, обеспокоенный общей обстановкой, опасался, что я, вопреки полученному приказанию, буду все же отходить на Крым. Генерал Романовский последние дни несколько раз вызывал меня и начальника штаба к аппарату, передавая требование генерала Деникина, невзирая на все препятствия, во что бы то ни стало Добровольческую армию отводить на соединение с донцами.

17-го декабря полковник Фостиков, оставив Чернухина, продолжал отходить на юго-восток вдоль линии железной дороги. Марковская дивизия, отходя с боями из района Депрерадовка -- Дебальцево, к 17-му декабря заняла 1-м полком Чистякове, где с утра начался бой. Красные наступали с востока, запада и юга. 2-й и 3-й полки этой дивизии и стрелковый полк 1-й Кавказской дивизии были в районе Иванове -- Орловка, южнее Дебальцево, откуда 3-му полку приказано было двинуться на Рассыпную, 2-я дивизия вела бои с тремя пехотными и двумя конными полками красных у Давид -- Орловки (15 верст северо-западнее станции Сердитая) и к вечеру отошла в район Алексееве -- Орлове, откуда ей было приказано сосредоточиться в районе станции Сердитая. Дроздовская дивизия получила приказание сосредоточиться в районе станции Харцызк.

В эти дни приехал навестить меня начальник английской миссии генерал Хольман.

Я был с ним в приятельских отношениях. Очень доброжелательный и чрезвычайно порядочный человек, он был весьма смущен крупней переменой политики главы английского правительства. В газетах только что появилась речь Ллойд Джорджа, нам явно враждебная. Я указал генералу Хольману на то тяжелое впечатление, которое речь эта произвела в армии: ее толковали как измену нам в настоящие тяжелые дни.

-- "Позвольте говорить мне с вами, как с другом. Все то, что ваше правительство сделало для нас, всю ту большую материальную и моральную помощь, которую Англия оказывала нам последние месяцы, наша армия знала, и симпатии к Англии все более росли. Теперь неизбежно должны наступить разочарование и естественное озлобление. Едва ли, независимо от внутренней политики Великобритании, это в ваших интересах. Наше положение весьма тяжело, однако, не безнадежно. Готовясь к продолжению борьбы, мы, в тоже время, должны принять меры, чтобы не быть застигнутыми врасплох. Я недавно писал генералу Деникину, что нам необходимо войти в соглашение с союзниками об эвакуации семей офицеров. Офицер не может выполнять свой долг, когда он поглощен заботами об участи своей жены и детей.

Помощь семьям армии со стороны англичан была бы высоко оценена войсками и в значительной мере сгладила бы впечатление от тех речей английского премьера, которые известны армии из газет...".

Генерал Хольман чрезвычайно сочувственно отнесся к моим словам. Он обещал ходатайствовать в этом направлении перед своим правительством и переговорить по этому поводу с командированным для переговоров с генералом Деникиным членом английского парламента Мак-Киндером, приезд которого ожидался со дня на день. Генерал Хольман впоследствии полностью выполнил свои обещания.

Получив согласие Главнокомандующего, я выехал в Таганрог. Генерал Деникин на этот раз принял меня один, генерала Романовского не было. Выслушав мой доклад о положении на фронте, генерал Деникин заговорил о том, что он наметил, по соединении моей армии с Донской, Добровольческую армию свести в корпус.

-- "В дальнейшем придется объединить командование Донской армией и Добровольческого корпуса. Большинство частей будет донских. Новочеркасск -- столица Дона, и донцы, конечно, будут настаивать, чтобы общее командование было их, донское. Придется объединить командование в руках генерала Сидорина".

Генерал Деникин как будто искал доказательств необходимости такого решения. Я считал решение это совершенно правильным, о чем и сказал Главнокомандующему. Вместе с тем, я просил его верить, что в настоящие тяжелые дни я готов принять на себя любую задачу, которую ему угодно было бы на меня возложить.

"Если почему-либо мне в армии дела не найдется, то я, быть может, могу быть полезным в тылу; наконец, ежели бы вы признали нужным отправить кого-либо в Англию, то и там..."

"Ну, нет", -- сказал генерал Деникин, -- "конечно, вам дело здесь найдется. Мы вас не выпустим", -- улыбаясь добавил он.

"Ваше превосходительство, разрешите мне с полной искренностью коснуться одного личного вопроса. Я ясно чувствую с вашей стороны недоверие и недоброжелательство. Я бы хотел знать, чем оно вызвано".

"С моей стороны? Помилуйте! Если оно есть, то конечно, только с вашей. Я со своей стороны, особенно в начале, шел к вам со всей душой. Вы меня всячески старались оттолкнуть. Ваши донесения облекались в такую форму, что я вынужден был скрывать их от подчиненных. С моей же стороны вы не можете указать ничего подобного".

"Это не совсем так, ваше превосходительство, возьмите хотя бы вашу последнюю телеграмму о запрещении командующим армиями съехаться в Ростов. Чем иным, кроме недоверия к вашим помощникам, могу я ее объяснить. Что же касается моих донесений, то, если они и были подчас резкими, то это только от того, что я болезненно переживал все горести моих войск".

Генерал Деникин встал:

"Оставим все это", -- сказал он, протягивая мне руку. Мы расцеловались. Однако я ясно почувствовал, что наше объяснение ничего не разъяснило. Генерал Деникин просто хотел скорее кончить тягостный для него разговор.

18-го декабря конница противника продолжала наступать. Части полковника Фостикова в районе станции Ровеньки соединились с 4-м Донским корпусом; последний занимал фронт Ровеньки -- Картушино. Атаки красной конницы 4-м Донским корпусом были отбиты. Корниловцы в районе станции Безчинская были атакованы конницей противника и стали отходить на юг, но затем направлены были на Степановку, куда отступали от Чистякова после тяжелого боя марковцы. При отходе три полка конницы противника отрезали и захватили обоз корниловцев, 2-я дивизия отходила от Сердитой на Степановку, дроздовцы, оставив полк для прикрытия эвакуации станции Иловайская, отступали на станцию Кутейниково. Отход Марковской и 2-й дивизий совершался в весьма тяжелых условиях. Марковцы, отступая от станции Чистякове через села Алексееве -- Леонове, были в этом селении атакованы со всех сторон конницей красных, потеряли все обозы, артиллерию и часть пулеметов и едва пробились к селу Степановка, где расположились совместно с корниловцами, 2-я дивизия, отступая от Сердитой на Степановку и Мариновку, проходя мимо Алексееве -- Леонове, также была атакована конницей красных, и, отбивая ее атаки, отошла к деревне Мариновка, преследуемая частями 4-й и 6-й дивизий Буденного.

19-го декабря из района Степановки корниловцы были направлены в район Новоселье Тузловское -- Лысогорская. 2-я дивизия выступила в район Равнополье -- Писаревка, что в двадцати верстах северо-восточное станции Матвеев Курган. Дроздовская дивизия сосредоточилась в районе станции Амвросиевка. Алексеевская дивизия, не принимавшая участия в этих боях, начала подходить к станции Неклиновка, куда она была направлена еще 14-го декабря.

Частя группы генерала Кальницкого к этому времени отошли в район станции Рутченково (терская бригада) -- станции Кураховка (Полтавский отряд) и селения Питайловка -- Голицыновка (части 5-го кавалерийского корпуса).

По сведениям из других армий -- Кавказская армия закончила эвакуацию Царицына, Донская -- оставила линию Северного Донца. На левом фланге 4-ый донской корпус, значительно пополненный и крутыми мерами командующего Донской армией приведенный в некоторый порядок (из одних только расформированных огромных обозов корпуса было отловлено в строй 4 000 казаков), одержал победу, выбив противника из ряда хуторов, лежавших в балках Должин и Медвеженка, отбросив его на север и заняв хутора Ивановский, Медвеженский и деревню Варваровку, при чем захвачено было б орудий и 12 пулеметов. Части войск Новороссии на левом берегу Днепра сосредоточились на линии Покровское -- Абазино; станции Чаплине и Мечетная были заняты красными. На правом берегу Днепра у Кичкаса наш отряд вел бой с шайками Махно. От Кременчуга наши части отошли на линию Александрия -- Користовка. На Фастовском направлении мы отошли в район Городище. На Винницком и Жмсринском направлениях наши войска сосредоточились к Зятковцы и Рахны.

Тяжелый, многосотверстный фланговый марш моих войск был закончен. Армия выполнила почти невыполнимую задачу и, отразив все удары подавляющего по численности врага, вышла на соединение с донцами. Труднейшая операция эта -- редкий пример в истории военного искусства. Выполнить ее могли лишь войска исключительной доблести.

19-го вечером я заехал в Ростов.

Я прибыл в Таганрог, когда стало уже совсем темно. Над городом стояло зарево пожара, горели какие-то склады; на дебаркадере вокзала стояла растерянная, объятая паникой толпа. Ставка оставляла город. Огромное число тыловых учреждений и запасов не успели эвакуировать. Порядок в городе совершенно отсутствовал. Объятые ужасом обыватели, ежеминутно ожидая прихода большевиков, бросились на вокзал и, узнав, что поездов не будет, в отчаянии метались по перрону. Многие пешком и на подводах направлялись в Ростов.

Ко мне явился офицер Английской миссии. Он жаловался, что личный состав миссии, имущество и архив забыты штабом Главнокомандующего; несмотря на ряд обещаний предоставить для миссии состав, штаб выехал, не исполнив данного обещания. Я предложил миссии разместиться в моем поезде, однако миссия не считала возможным выехать, оставив на произвол судьбы архив и служащих, поместить которых в поезд было нельзя.

Я обещал по приезду в Ростов сделать все для срочной посылки за миссией поезда. Впоследствии мне удалось это выполнить и англичане благополучно выехали. Помощи пришли просить также архимандрит и несколько монахов Курского Кореневского монастыря, сопровождавших Чудотворную Икону Кореневской Божьей Матери, недавно торжественно перевезенную из Курска. Просьбы их, обращенные к штабу Главнокомандующего, оказались бесплодны. Мы поместили их в своем вагоне.

Поздно ночью я прибыл в Ростов. На утро Главнокомандующим назначено было совещание в его поезде. Ждали приезда из Новочеркасска генерал Сидорина. Вскоре поезд командующего Донской армией прибыл, и я с генералом Шатиловым зашел к генералу Сидорину, чтобы вместе идти к Главнокомандующему. Я застал у него в вагоне начальника его штаба генерала Келчевского. Генерал Сидорин возмущался действиями штаба Главнокомандующего, жестоко обвиняя и генерала Деникина, и генерала Романовского. По его словам, со стороны ставки всякое руководство отсутствовало. Подходившие со стороны Таганрога эшелоны совершенно забили железнодорожный путь и эвакуация Новочеркасска приостановилась. Весьма раздраженный, он выражался очень резко. Возмущался и генерал Келчевский:

-- "Да что тут говорить. Достаточно посмотреть, до чего нас довели. Раз они с делом справиться не могут, то остается одно -- потребовать, чтобы они уступили место другим".

-- "Сейчас ничего требовать нельзя", -- возразил я, -- "если сегодня что-либо потребуете вы, то завтра всякий другой будет иметь право предъявить свои требования вам. Для меня как и для вас очевидно, что генерал Деникин не в силах остановить развал, справиться с положением; но я считаю, что насильственное устранение главы армии его подчиненными в те дни, когда на фронте борьба, было бы гибельно. Спасти положение мог бы только сам генерал Деникин, если бы он сознал, что с делом справиться не в силах и добровольно бы передал другому. Но об этом нет речи..."

Через три месяца генерал Деникин это сделает. Но спасти дело уже было нельзя.

Нам доложили, что Главнокомандующий нас ждет.

У генерала Деникина мы застали генералов Романовского, Топоркова и Стогова. Через несколько минут прибыл начальник военных сообщений генерал Тихменев. Мы только что сели, как Главнокомандующему доложили, что его желает видеть начальник Английской миссии генерал Хольман. Генерал Деникин приказал доложить, что у него совещание; однако генерал Хольман настаивал.

Главнокомандующий приказал его принять. Генерал Хольман только что получил телеграмму от прибывшего в Новороссийск г-на Мак-Киндера. Последний от имени Великобританского правительства, уведомил его о готовности Великобритании оказать содействие по эвакуации и дать приют семьям военнослужащих, больным и раненым.

По уходу генерала Хольмана, Главнокомандующий ознакомил нас с общим положением и принятыми им решениями. Войска отводились на намеченную Главнокомандующим позицию (укрепленная эта позиция существовала лишь на бумаге, значение ее было чисто "психологическое", как выразился Главнокомандующий). Добровольческая армия сводилась в корпус. Общее командование войсками на Новочеркасской и Ростовской позициях вручалось генералу Сидорину. На меня возлагалась задача объявить "сполох" на Кубани и Тереке и спешно формировать там казачью конницу. Тыловые учреждения Добровольческой армии подлежали переформированию и передаче корпусу генерала Кутепова. Последняя задача возлагалась на начальника штаба Добровольческой армии. Я просил разрешения Главнокомандующего взять с собой генерала Шатилова, оставив заместителем его генерала Вильчевского. Главнокомандующий согласился.

Отъезд свой в Екатеринодар я наметил на следующий день. До вечера не прекращался поток посетителей, одни приходили справиться о положении, узнать причины оставления мною командования армией, слухи о чем уже проникли в город, другие -- с просьбой оказать им содействие для выезда. Тревога, быстро возрастая, начинала охватывать город. Росло и общее неудовольствие, уже не стесняясь, громко обвиняли Главнокомандующего. Ползли темные слухи о назревающем "перевороте".

Слухам этим, ходившим уже давно, готов был верить и сам генерал Деникин. 6-го декабря в отделе пропаганды государственной стражей был произведен неожиданно обыск и выемка документов, главным образом "секретной информации". Был арестован ряд лиц, в том числе корреспондентов информационной части при ставке. Как оказалось, обыск и аресты произведены были по доносу, что будто бы против генералов Деникина и Романовского готовится покушение. Заговор, якобы, инспирировался крайними "монархическими" кругами. Негласным руководителем заговора, будто бы, являлся сам помощник Главнокомандующего генерал Лукомский. Конечно, по проверке, все дело оказалось чушью, однако, доносчик продолжал оставаться при генерале Романовском для "информации".

История эта как нельзя более рисовала тот развал, который проник во все отрасли государственного аппарата.

Наряду со шкурными, личными вопросами, поглотившими охваченного тревогой обывателя. Главнокомандующий и ближайшие к нему общественные круги, как будто не замечая действительности, всецело казалось поглощены были вопросами высшей политики.

Только что генералом Деникиным дан был Особому Совещанию наказ от 15-го декабря ?175, излагавший основную программу политики Главнокомандующего:

1. Единая, Великая и Неделимая Россия. Защита Веры. Установление порядка. Восстановление производительных сил страны и народного хозяйства. Поднятие производительности труда.

2. Борьба с большевизмом до конца.

3. Военная диктатура. Всякое давление политических партий отметать. Всякое противодействие власти -- справа и слева -- карать. Вопрос о форме правления дело будущего. Русский народ создаст верховную власть без давления и без навязывания.

Единение с народом.

Скорейшее соединение с казачеством путем создания Южно-Русской власти, отнюдь не растрачивая при этом прав общегосударственной власти. Привлечение к русской государственности Закавказья.

4. Внешняя политика -- только национальная, русская. Невзирая на возникающие иногда колебания в русском вопросе у союзников, идти с ними, ибо другая комбинация морально недопустима и реально неосуществима.

Славянское единение. "За помощь -- ни пяди русской земли".

Далее следовал еще ряд пунктов.

15-го декабря был дан наказ Особому Совещанию, а 17-го само Совещание было упразднено. Оно заменялось "Правительством при Главнокомандующем", в составе председателя и семи членов -- начальников управлений: военно-морского, внутренних дел, финансов, торговли и промышленности, юстиции и главных начальников сообщений и снабжении. Начальники управлений земледелия, народного просвещения и исповеданий, не входя в состав правительства, подчинялись последнему.

Наконец, при правительстве учреждалось "Совещание по законодательным предположениям".

Из новых людей в правительство вошел статс-секретарь А.В. Кривошеий, назначенный начальником управления снабжения; Н.В. Савич прошел к нему в помощники.

Создание Особого Совещания по законодательным предложениям доказывало, что, невзирая на тяжелое военное положение и утерю почти всей захваченной территории, готовились расширить государственное строительство. Особенно злободневным был "земельный вопрос". Целый ряд земельных проектов разрабатывался в правительстве и обсуждался в близких к нему политических группах...

Я написал армии прощальный приказ. В нем, дабы разъяснить нелепые толкования оставления мною командования армией, я упоминал о том, что Главнокомандующий возложил на меня задачу собрать на помощь истекающим кровью войскам старых моих соратников -- казаков. Я говорил о том что я стал во главе армии в грозные дни измены нам боевого счастья: "С тех пор", -- писал я, -- "вы шли по колено в грязи, в холод, вьюгу и в непогоду, отбивая удары во много раз сильнейшего врага". В заключение я благодарил начальников и войска за проявленную стойкость и мужество.

Я решил до объявления приказа войскам показать его Главнокомандующему и 21-го декабря проехал к нему на станцию Нахичевань, где стоял его поезд. Генерал Деникин приказ одобрил, ему лишь не понравилась фраза: "с тех пор вы шли..."

-- "Вот, только это неладно, как будто до вас они ничего не сделали, это может им показаться обидным".

Я тут же вычеркнул из приказа слова: "с тех пор..."

Перед отъездом я зашел в вагон к генералу Романовскому. Он был не совсем здоров, простужен. Казался усталым и угрюмым. В разговоре я между прочим спросил его:

-- "Отдает ли себе Главнокомандующий ясный отчет в том, насколько наше положение грозно".

-- "Что же вы хотите, не может же Главнокомандующий признаваться в том, что дело потеряно", -- уклончиво ответил он.

Среди паники, охватившей город, общего неудовольствия, беспорядка и растерянности, я выехал в Екатеринодар.

Вернуться к оглавлению книги

Далее читайте:

Врангель Петр Николаевич (биографические материалы).

Гражданская война 1918-1920 в России (хронологическая таблица).

Белое движение в лицах (биографический указатель).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС