С.В. Зубатов

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

С.В. Зубатов

Письмо в «Вестник Европы»

По поводу нашей хроники в предыдущей книжке "Вестника Европы" мы получили письмо от г. Зубатова. По чувству справедливости и в виду несомненного интереса, какой представляет это письмо, печатаем его сполна, без всяких изменений.

В февральской книжке "Вестника Европы", в отделе "Из общественной хроники" (стр. 850), я прочитал следующее: "Кто слыхал про организацию рабочих, тот знает, что она — дело рук Зубатова и департамента полиции. Известно было, как в Москве, в целях борьбы с революцией, устраивались собрания рабочих, на которых им читались "благонамеренные" лекции. Известно было, что, переведенный в Петербург, Зубатов энергично действовал в том же направлении и здесь, пока не попался в каком-то злоупотреблении. В памяти оставались депутации от рабочих, явившиеся в "Русское собрание", и случаи обнаружения между наиболее активными рабочими переодетых полицейских. Кто слыхал про священника Гапона, тот знал, что он — ставленник Зубатова, служил священником в пересыльной тюрьме и имел близкие сношения с министром внутренних дел В. К. Плеве. Невольно вставал неразрешимый вопрос: как при всемогуществе полиции и при ее руководительстве рабочие организации могли сделаться революционными, как могло революционное в них движение развиться до полуполитической, полуэкономической забастовки?.."

Чтобы обстоятельно опровергнуть приведенные здесь фактические неточности и таким же образом ответить на делаемый автором вопрос — нужно написать целый том.

Настоящим письмом я позволяю себе лишь категорически заявить, что я ни в каких "злоупотреблениях" не попадался; что случаи нахождения "между наиболее активными рабочими переодетых полицейских" — мне неизвестны, за отсутствием таковых; что Г. А. Гапон мой ставленник — верно лишь в том смысле, что он был введен в среду рабочих через единомышленных мне лиц, но не в том, что я обрел его, ибо мне самому он был рекомендован петербургским градоначальством, как состоявший на самом лучшем счету (я прослужил в Петербурге всего девять месяцев).

Очевидно, почтенный автор "хроники" был введен в заблуждение циркулировавшими во множестве слухами и пересудами, которые опровергать печатно я находил излишним.

Несмотря на мое упорное молчание, давнее полнейшее устранение от людей и от всяких дел, печать все чаще и грубее продолжает касаться моей личности и деятельности. Пока это практиковалось крайними "правыми" и "левыми" — мне это было понятно и переносилось мною легко; но когда подобное увлечение поносить меня и мою деятельность коснулось таких общеуважаемых органов печати, как "Вестник Европы" — я решил прервать свое презрительное молчание.

Сейчас мне хотелось бы лишь правильно поставить самый вопрос о "зубатовщине" и дать ей верное освещение; тогда само собою обнаружится, что с нею логически вяжется, а что нет.

Говорят: "в Москве, в целях борьбы с революциею, устраивались собрания рабочих, на которых им читались "благонамеренные" лекции", или, в упрощенной редакции, в Москве устраивались полицейские ловушки.

Если бы это было так, то улов должен был бы быть колоссальным, а тюрьмы ломиться от арестованных. В действительности ничего подобного налицо не оказывалось, а авторы системы даже заявляли, что это и не входило в их планы: они стремились, наоборот, к сокращению сферы розыска и репрессии. Как, деятели розыска и репрессии хлопочут об их сокращении?! Получается что-то неясное и противоречивое, а потому сугубо подозрительное и нечистоплотное...              

В сущности, дело объясняется очень просто. В 1896 г. в Москве обнаружилось массовое рабочее движение, поднятое революционерами. Естественно, за арестами главарей, в помещение охранного отделения потянулись массы необычных клиентов — в лице рабочих. Новизна явления должна была вызвать к себе особый интерес. Конечно, к делу можно бы было отнестись и совсем формально. Но, с другой стороны, ничто не воспрещало заняться им и по существу, заглянуть в душу явления, особенно если сцены опроса сопровождались слезами, моленьем о прощении, до киданья в ноги и поцелуев рук включительно, и воочию проявлявшимся полнейшим непониманием того преступления, наличность которого точно устанавливалась отобранными при следственных действиях формальными уликами. Конфликт между правдой формальной и правдой действительной вырисовывался с полной ясностью. С другой стороны, поступая с этой массой темных людей формально, сознательное должностное лицо рисковало не только не достичь конечных целей своей служебной деятельности, но и являлось способным "рубить тот сук, на котором сидело".

Это противоречие и явилось исходным пунктом того явления, которое потом окрестили "зубатовщиной", как особый метод ведения общественных и государственных дел.

Доведенное до сведения высшей московской администрации, противоречие это, будучи иллюстрируемо ежедневно все новыми и новыми примерами, встретило полное к себе внимание и активную решимость его разрешить. Явление это оказалось, конечно, настолько сложным и всеохватывающим, что попытки коренного его разрешения немедленно привели московскую власть не только к столкновению с революционерами, но и с хозяевами, и с обществом, и с чинами разных ведомств, дошли до Петербурга, вызвали не только министерский вопрос, но и междуведомственный, с назначением по Высочайшему повелению особых комиссий и пр. На месте же, пока что, власти продолжали делать попытки его разрешения собственными силами, ибо отказаться от его разрешения было равносильным или войти в сделку с собственной совестью, или признать принципиальное бессилие власти его решить, т.-е. согласиться с убеждениями оппозиции. И то, и другое для высшей московской администрации, тогдашнего личного состава, — представлялось, конечно, немыслимым.

Началась война. Высшие правительственные органы прекрасно поняли суть вопроса и неотложность его решения. Но, одолеваемые жалобами заинтересованных сторон и пугаясь грандиозности предприятия, они думали уклониться от решения его, ссылаясь на проблему: не приведет ли рабочая организация к противоположным результатам, ибо такая организация — вещь обоюдоострая. Им было указано, что без законодательной помощи приведенное соображение имеет за собою основания, но если раз отказаться от подобных дел, — то в чем же тогда заключается роль правительства? Кончилось тем, что министерство внутренних дел согласилось видеть в деятельности московской администрации "некоторый опыт", в зависимости от результатов которого оно и ставило свое дальнейшее поведение.

Какими же средствами вести этот "опыт"? Рабочее движение по существу дело общественное. А охранное отделение и общество — две величины несоединимые. Оставались рабочие, бывшие под рукою во множестве. По принципу "дело рабочих должно быть делом самих рабочих"; наиболее талантливым и развитым из них и надлежало заняться организацией своих товарищей в духе европейского профессионального рабочего движения, а также и отыскать себе "интеллигенцию". Надо отдать должную справедливость рабочим: дело у них сладилось, и открылись лекции ученых сил московского университета, сопровождавшиеся, по окончании чтения, собеседованиями со слушателями.

Между тем революционеры, перепуганные открывшейся конкуренцией университетских лекторов и опасаясь утерять свою монополию в деле воздействия на рабочую среду, принялись за отыскание корней и нитей ненавистного предприятия и, обнаружив участие в нем администрации, забили в набат, выступив с обвинениями самого фантастического свойства, и, при беспомощности в этом отношении администрации, распугали лекторов. В то же время хозяева настолько терроризировали характером этих лекций покойного Д. С. Сипягина, что тот дал предложение прекратить их.

Чтобы сохранить создавшуюся усилиями рабочих организацию, оставалось обратиться к содействию духовной интеллигенции, что и было исполнено.

Сказанного, мне думается, достаточно, чтобы понять суть дела.

Мой переход на службу в Петербург состоялся в силу увещания, что под вывеской министерских бланков близкое мне дело пойдет шире и станет продуктивнее. С находившимся в Москве, после своего назначенная, В. К. Плеве я имел три беседы, наполненных разговорами о недостаточности одной репрессии, о необходимости низовых реформ, о полной совместимости, на мой взгляд, исторических русских основ с общественным началом, о том, что реформаторская деятельность есть вернейшее лекарство против беспорядков и революций, о крайней желательности дать известную свободу общественной самодеятельности и пр. Покойный спорил со мною, уверяя, что в России нет общественных сил, а есть только группы и кружки. Стоит хорошей полиции обнаружить настоящий их центр и заарестовать его, и всю эту видимую общественность как рукой снимет. Верность этого он испытал на своей служебной практике, прикончив таким способом с "Народной волей". Со всем жаром убежденного практика, я протестовал против этой ошибки, но дождался лишь за это иронической клички "Маркиза Позы". Обаятельность личности В. К. Плеве была тогда так велика, столько ждали от его ума и характера, что я все же остался в глубине души убежденным, что от ближайшего соприкосновения с действительностью он "перемелется"... и поехал в Петербург.

Надежды мои не оправдались. Настоятельность репрессии в его глазах все более и более возрастала, и он начал на меня сердиться, что я пустяками отвлекаюсь от настоящего дела. Наконец, он перешел к грубому требованию "все это" прекратить, в особенности деятельность "Независимой еврейской рабочей партии", нимало не соображаясь ни с моими нравственными запросами, ни с душевным состоянием всех "прикрываемых", которые воочию успели стать на ножи и с "правыми", и с "левыми". Но "Независимая еврейская рабочая партия" поспешила, узнав об этом, сама ликвидировать свои дела... Я после этого обратился с ходатайством к своему непосредственному начальству об увольнении меня в отставку, но просьба моя не была уважена. Между тем, нравственное мое состояние было ужасное, и надежда начальства на то, что все во мне образуется, не оправдалась: я не мог удержаться, чтобы не высказать вслух своих мнений о внутренней политике патрона, находя, что он не оправдал в своей деятельности возлагавшихся на него надежд, ждать от него чего-либо нового уже не приходится (дело относится к лету 1903 г.) и чем скорее он уйдет или его отставят, тем лучше будет и для Государя, и для России, да и для него лично, ибо кроме покушений ему ждать нечего. Об этом отзыве довели до сведения В. К. Плеве, и в отместку, проделав комедию обвинения меня в деле одесских забастовок (неделей раньше он рассуждал иначе и велел мне задержать на жительстве в Петербурге ехавшего из Одессы арестованного Шаевича, считая арест его своей ошибкой), он выслал меня в 24 часа из Петербурга в Москву, а через два месяца и из последней, воспретив мне жительство в столицах и столичных губерниях, а несчастного "жида Шаевича" угнал сначала в Вологду, а оттуда в Сибирь.

Лишь в министерство добрейшего и гуманнейшего кн. Святополк-Мирского все эти вопиющие несправедливости были исправлены как в отношении меня, так и Шаевича.

Вот, в коротких словах, правда о моей деятельности.

Любопытно, что, после моего ухода, В. К. Плеве и его окружающие сами повели начатое мною дело, но, очевидно, без моей в дело веры и не при надлежащей к нему близости, чем я и объясняю его странный исход.

— Владимир губ., 14 февраля 1906 года.

Источник: "Вестник Европы", том II, март 1906 г. Стр. 432—436.

Далее читайте:

Зубатов Сергей Васильевич (1864 - 1917), жандармский полковник.

Гапон Георгий Аполлонович (биографические материалы, здесь же см. подробный список литературы).

Царские жандармы (сотрудники III отделения и Департамента полиции).

Кто делал две революции 1917 года (биографический указатель).

«Вестник Европы» - русский журнал, 1866-1918 гг. Редактор-издатель М.М.Стасюлевич

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС