Александр ЖУРАВЕЛЬ. Москва, Орда и Литва в 1382—1389 гг.

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Александр Журавель

"Аки молниа в день дождя"

Книга 2. Наследие Дмитрия Донского

Очерк I.

ЧТО ОСТАВИЛ ПОСЛЕ СЕБЯ ДМИТРИЙ ИВАНОВИЧ?

1. Москва, Орда и Литва в 1382—1389 гг.

Традиционная точка зрения, оценивающая события 1382 г. задним числом, с точки зрения еще не свершившегося на тот момент будущего, представляется в корне неверной. Историки, зная заранее о поражении Тохтамыша в войне с Тимуром и скорой дестабилизации положения в Орде, спрямляют зигзаги истории в почти прямую линию и припи­сывают последствия падения Тохтамыша совсем другому событию - в данном случае, все той же Куликовской битве: получается, что она перебила становой хребет Ордынской державы, а Тимур лишь довершил дело. И потому для устранения зигзага, разумеется, надо показать Тохта­мыша заведомо слабым правителем, а успех его нашествия на Русь - случайным и не показательным.

Если же не использовать линейную систему мер, то придется при­знать, что поражение в войне 1382 г. в политическом отношении отбро­сило Московскую Русь на несколько десятилетий назад. Дмитрий Ива­нович вынужден был начинать с нуля - если нулем считать тот порядок вещей, который существовал при Джанибеке и Семене Ивановиче. По­пытка стать суверенным правителем не удалась, и было необходимо закрепить свои позиции именно на уровне середины XIV в., т. е., соблюдая полную лояльность по отношению к Орде, подавить сепаратистские настроения внутри Руси и затем направить свою внешнеполитическую активность в дозволенное русло - то есть на борьбу с Литвой.

Однако, прежде всего, надо было выполнять свои обязательства перед Ордой. Тохтамыш уже в 1384 г. фактически начал войну с Тиму­ром, вторгшись с большим войском в Азербайджан. Для ведения войны ему были нужны деньги и воины. Насчет первого имеется вполне опре­деленное летописное свидетельство под 6892/1384 г.: «Того же лета бысть великая дань тяжкаа по всему княжению великому, всякому без отъдатка, со всякие деревни по плътине. Тогда же и златом даваша в Орду, а Новъгород Великий дал черный бор».

Итак, дань платили все - в том числе и знать, а может быть, даже и монастыри с жителями подвластных им земель: платили даже золотом - совершенно беспрецедентное событие, что отмечено в тексте. С рядовых жителей Руси собрать «золотую» дань вряд ли было возможно. Кроме того, норма «от всякой деревни по полтине» является примерно вдвое выше обычной для тех времен «полтины с сохи», т. е. с трех малых семей. При отсутствии точных данных для этого времени о размерах дере­вень можно сослаться на то, что и в XV-XVII вв. однодворные деревни преобладали* (* В конце XV в. в новгородских пятинах 40,7% селений были однодворными (в Обонежской пятине - 82,7%), а 30% - двухдворными. При этом, по данным переписной книги 1669 г., в старорусских погостах 65% дворов были односемейными (расчет в последнем случае мой). См.: Аграрная история Северо-Запада России. С. 19, 324)). Даже приняв, что дворы эти были больше и в них прожи­вало по две семьи, получим превышение нормы в полтора раза, а вовсе не факт, что все деревни были именно такими.

Имеются также свидетельства в пользу того, что при Тохтамыше возобновилась практика набора русских воинов в татарское войско. Согласно Шами, зимой 1385/86 г. Тохтамыш направил «на Тебриз огром­ное войско, около 9 туманов, большая часть его - неверные прелюбодеи». Йезди дает ту же информацию в такой редакции: «Приблизительно 9 ту­манов, большей частью язычников, безжалостных и злобных». Для му­сульман «неверные», «язычники», исполненные всяких дурных качеств, скорее всего - христиане. Кем они были по национальности, более конкретно указывается в другом аналогичном тексте. Тот же автор перед описанием войны Тохтамыша с Тимуром в 1388 г. приводит стих: «Из русских, черкесов, булгар, кипчаков, аланов, [жителей] Крыма с Кафой и Азаком, башкирдов и м.к.с. собралось войско изрядно большое». Поскольку это - стих, то, возможно, Йезди его заимствовал из какого-то иного источника, а значит, стих может и не характеризовать именно ситуацию 80-х гг. XIV в. Однако, учитывая предыдущее упоминание о «язычниках», правильнее думать, что русские, названные в списке пер­выми, и во времена Тохтамыша составляли весьма существенную часть ордынского войска. Во всяком случае, после падения Москвы и подчи­нения русских земель Орде - это вполне реально.

Об этом походе упоминается в летописях под 6897 г., однако об учас­тии русских войск там не говорится, сказано лишь, что нижегородского князя Бориса Константиновича, прибывшего в Орду накануне похода, Тохтамыш взял с собой, однако через месяц, «пощадев его», отпустил старика и велел дожидаться своего возвращения в Орде. Однако умолчание русских источников само по себе не доказательство: они и приме­нительно к XIII - началу XIV вв. об этом ничего не говорят, хотя в восточных источниках об участии русских в ордынских походах сообщается неоднократно. Поэтому при оценке деятельности Дмитрия Ивановича после нашествия необходимо делать поправку на возможность того, что он в этот момент, возможно, располагал меньшими военными ресурса­ми, чем прежде - в силу того, что часть воинов вынуждена была отпра­виться на службу в ордынскую рать.

При этом русские князья наверняка внимательно отслеживали внут­ри- и внешнеполитическую ситуацию в Орде, которая в целом посте­пенно осложнялась: война с Тимуром, начавшаяся в 1384 г., прохо­дила трудно. Это в конце концов вылилось в заговор и бегство к Ти­муру в 1388 г. ряда видных ордынских князей - будущего ордынского «царя» Темир-Кутлука, Кунче-оглана, а затем и эмира Идигу (Едигея)*

----

(* Характерно, что Кунче-оглан - сын Урус-хана, другого давнего врага Тох­тамыша. Опять-таки - несмотря на последующую измену «царевича» - можно говорить о том, что стремление привлечь на свою сторону своих побежденных врагов было осознанной тактикой Тохтамыша, и потому видеть в этом его слабость - неправильно. Слабый правитель стремился бы их уничтожить физически).

----

Тем самым, для Руси по мере нарастания трудностей, с которыми при­ходилось сталкиваться Тохтамышу, постепенно создавались условия для того, чтобы свести к минимуму политические последствия погрома 1382 г.

Прежде всего, начались попытки явочным порядком ликвидировать систему заложничества: в 1385 г. бегство из Орды предприняли два Василия Дмитриевича - Суздальский и Московский. Сыну Дмитрия Константиновича не повезло: по дороге его встретил возвращавшийся из Руси посол «да изнимал его и приведе его в Орду ко царю и потом прият от татар за то велику истому». Это не остановило 13-летнего сына Дмит­рия Ивановича - 26 ноября 1385 г. он бежал из Орды: «Того же лета прибеже сын князя великаго Дмитриев Ивановича князь Василий в Подольскую землю в Великыя Волохы к Петру воеводе» **

----

(** В январе 1387 г. примеру Василия последовал еще один князь: «Того же лета прибежа из Орды князь Родьслав сын Олгов Рязаньскаго» (ПСРЛ. Т. 15. Вып. 1. Стб. 153). В Ник это сообщение помещено между двумя январскими сообщениями (ПСРЛ. Т. 11. С. 90-91)).

----

Возвращался на Русь Василий Дмитриевич через Литву, и это имело для судеб всей Восточной Европы достаточно серьезные последствия. О них - чуть позже, а пока отмечу лишь, что занятый проблемами, связанными с продолжением войны с Тимуром, Тохтамыш должен был принять слу­чившееся как данность - для него утрата одного из рычагов влияния на Русь не была фатальной, самым важным было продолжение прежних политических взаимоотношений центра и русского улуса, а поскольку князь Дмитрий в связи с этим не проявил, по всей видимости, никаких сепаратистских поползновений, то и Тохтамышу вряд ли следовало демонстративно показывать свое недовольство этим. Судя по возвращению Василия Суздальского к 1387 г. на Русь, Тохтамыш вскоре попросту отпустил оставшихся к тому времени заложников восвояси.

Таким образом, можно говорить о естественном восстановлении сил Москвы после тяжкого поражения, однако наверняка это было процес­сом двусторонним: с одной стороны, залечивались материальные и моральные раны; с другой стороны, использовались затруднения Орды по ходу войны с Тимуром. Поскольку второй фактор чем дальше, тем больше усугублялся, а первый фактор не мог возрасти скачкообразно, то именно события в Азии играли большую роль для дальнейшего полити­ческого развития Руси.

В нашем распоряжении крайне мало данных о политической деятельности Дмитрия Ивановича за последние 6 лет его жизни. В 1383 г. в его руки попал его давний недоброжелатель купец-сурожанин Некомат, «некий брех», по выражению летописца, и был казнен «за некую крамо­лу бывшую и измену». В 1385 г. произошла неудачная для великого кня­зя война с Рязанью. Конфликт был улажен при посредничестве троиц­кого игумена Сергия Радонежского, и для закрепления мира в 1387 г. «князь великий Дмитрей Ивановичь отда дщерь свою княжну Софию на Рязань за князя Феодора Олговича». Зимой 1386/87 г. он предпринял большой поход на Новгород, «держа гнев про волжан на Новъгород, <...> а за винныи люди, за волжан, взя князь великый у Новаграда 8000 рублев» плюс черный бор *

----

(* А.А. Горский, обратив внимание на одинаковую сумму, которую Василий Дмитриевич оставил в Орде в 1383 г. и которую взял с новгородцев его отец, решил, что это был якобы «выход» за два года, который затем великий князь решил взыскать с новгородцев (Горский А.А. Москва и Орда. С. 109). Однако при наличии конкретного летописного сообщения («за винных люди, за волжан», т. е. за набег ушкуйников на Кострому и Нижний Новгород в 1375 г.) вряд ли нужно фантазировать и строить замысловатые построения: скорее всего, это было давним обязательством новгородцев, которое они систематически не выполняли. В лучшие времена Дмитрий закрывал на это глаза, а потом решил положить этому конец).

----

В 1388 г. он оказал военную помощь своим шуринам Василию и Семену Дмитриевичам, «виновникам» падения Москвы в 1382 г., в их конфликте с нижегородским князем Борисом Константиновичем.

Наконец, уже незадолго до смерти «тое же зимы и того же мясоеда, перед великим заговейном», т. е. до 28 февраля 1389 г. , «бысть розмирие князю великому Дмитрию Ивановичю с князем Володимером Андреевичем. Поимани быша бояре старейшие княжи Владимеровы и розведени быша вси разно по градом и седеша в нятие и бяху у всякаго у коегождо их приставлени приставници». Конфликт произошел наверняка по поводу завещания Дмитрия Ивановича. Согласно существовав­шим тогда нормам наследования следующим великим князем должен был стать Владимир Андреевич Серпуховской: он в случае смерти двою­родного брата становился старейшим среди потомков Ивана Калиты. Дмитрий Иванович, однако, пожелал оставить престол своему сыну Ва­силию, и ему не оставалось ничего другого, как силой вынудить Влади­мира Андреевича заключить новый договор*

----

(* Такое толкование предложил еще Н.М.Карамзин (ИГР. Т. 5. С. 60), однако оно не получило признания в науке. В. А. Кучкин сослался, например, на то, что Владимир Андреевич был не родным, а двоюродным братом Дмитрия Ивановича (Кучкин В.А. Последний договор Дмитрия Донского // Средневековая Русь. Вып. 7. М., 2007. С. 281). Но что это меняет по сути? Владимир, на­ряду с великим князем, принадлежал к старшему поколению московского кня­жеского рода, едва не вымершего от «черной смерти» в середине XIV в. Жизнь сделала не противоречащими принципу старейшинства происходившие ранее переходы власти от отца к сыну (Иван Данилович - Семен; Иван Иванович - Дмитрий), но сама по себе не могла отменить его. Первым прямо нарушил древнее правило наследования именно князь Дмитрий).

----

И действительно, 25 марта серпуховской князь вынужден был признать себя «молодшим братом» своего двоюродного племянника Василия Дмитриевича: «И имети ему мене отцом, а сына моего, князя Василья, братом старейшим», а значит, и признать его право на великое княжение. Кроме того, князь Влади­мир уступил Дмитрию Углич и Дмитров.

Дмитрий Иванович в эти годы предпринимал значительные дипло­матические усилия на западном направлении. Посольская опись 1626 г. упоминает о двух не сохранившихся до наших дней грамотах: «Грамота великого князя Дмитрея Ивановича и великие княгини Ульяны Ольгердовы, докончанье о женитве великого князя Ягайла Ольгердовича, женитися ему у великого князя Дмитрея Ивановича на дочери, а великому князю Дмитрею Ивановичю дочь свою за него дати, а ему, великому князю Ягайлу, быти вь их воле, и креститися в православную веру, и крестьянство свое объявити во все люди»; «докончальная грамота вели­кого князя Дмитрея Ивановича и брата его, князя Володимера Ондреевича, с великим князем Ягайлом и з братьею ево, и со князем Скиригайлом и со князем Карибутом; и против того другая грамота великого князя Ягайла и братьи ево, Скиригайла и Карибута, как она докончали и целовали крест великому князю Дмитрею Ивановичю и брату ево, князю Володимеру Ондреевичю, и их детем, лета 6902-го году» **

----

(** Видимо, из-за плохой сохранности дата была прочитана неверно: в 6902/ 1394 г. Дмитрия Ивановича уже не было в живых. В подлиннике, по всей видимости, стояла дата SЦПВ, в которой Ц надо читать как 800, а не 900 (Симо­нов Р.А. Древнерусская книжность. - М. , 1995. С. 13-14). Это дает 6892/1384 г.).

----

На значение этих данных, опубликованных Л.В.Черепниным, обра­тил внимание А. В. Соловьев и еще раз подчеркнул И. Б. Греков. Для уяснения их смысла необходимо вернуться к событиям в Литве после убийства Кейстута. Ягайло, подло расправившийся со своим дядей, проявил непростительную слабость по отношению к другу детства Витовту: он не казнил сына Кейстута, а содержал в заточении в Крево в одной комнате с женой. В один прекрасный день Витовт, переодевшись в платье служанки, которую пускали к его жене, бежал из замка и благополучно добрался до Пруссии. В Мариенбурге он заключил договор с руководством Ордена, пообещав в случае победы над Ягайлом усту­пить немцам Жемайтию (Жмудь), т. е. владение собственного отца. В те­чение 1383 и первой половины 1384 гг. Витовт принял католичество, став Александром, и дал ряд еще более тяжких обязательств, по сути, признав себя вассалом Ордена.

Положение Ягайла после бегства Витовта стало шатким, и 23 октября 1382 г. он заключил - во исполнение прежних обязательств? - Дубис-ский договор с Орденом, по которому уступал ему приморское побере­жье, обязался принять католичество, посылать литовские войска на по­мощь Ордену и ряд других условий, ставящих его в зависимое положе­ние от немцев. Тем самым друзья начали соревноваться друг с другом в том, кто из них больше отдаст крестоносцам. Между тем к Витовту при­ехали «мнози князи и бояре литовьскии, и он же начне воевати помочю немецькою Литовскую землю. <...> А великому князю Якайлу [и] Скиргайлу невозможно уже стати противу ему, зане же убо у него сила великая собралася. Тогды князь великий Якайло перезваль его из Немець и даль ему Луческь со всею Волыньскою землею, а в Литовьской земли очину его», точнее, Гродно и Подляшье - без Жмуди. Это при­мирение бывших друзей произошло в августе 1384 г., а уже в конце этого года Ягайло начал вести с поляками тайные переговоры об условиях его женитьбы на польской королеве Ядвиге и получении польской короны.

Так что есть все основания думать, что договор Ягайла с Дмитрием Ивановичем был заключен в тяжелый для Ягайла 1383 г. Видимо, не имея достаточно сил и должной поддержки внутри страны, он признал право Андрея Ольгердовича на Полоцк - это было необходимо хотя бы для того, чтобы тот не стал союзником Витовта! - и при его посредничестве завязал переговоры с Москвой. Положение Ягайла было отчаянным: коль скоро он готов был заключать такие договоры с немцами, которые при этом продолжали поддерживать его врага Витовта, то его согласие стать вассалом Дмитрия Ивановича понятно: главным для него, судя по всему, было удержаться на престоле любой ценой. Впрочем, неизвестно, кто именно был инициатором переговоров, действительно ли именно князь Андрей участвовал в заключение этого договора (может, наоборот, он был его противником?), но так или иначе в глухую и страшную пору, когда обе державы - Русская и Литовская - находились в глубоком кри­зисе, неожиданно возникла уникальная возможность их объединения под верховенством Москвы. Иными словами, могла возникнуть зеркально точная противоположность тому, что произошло в 1385 г. : не «католичес­кая» уния Литвы с Польшей, а «православный» ее союз с Московской Русью - в обоих случаях Литва по существу теряла свою независимость, становясь вассалом соседней державы. С точки зрения большей части населения - из-за общности веры - второе было бы гораздо более естест­венным и приемлемым, нежели случившееся в действительности.

Но не для Ягайла и большинства литовской знати: Ягайлу поляки предложили больше - польскую корону; литовцам принятие католичес­кой веры было более приемлемым хотя бы потому, что это лишило бы немецких крестоносцев повода для захвата ближайших к ним собственно литовских земель, дало бы возможность объединить усилия Литвы и Польши против их общего врага. Орда - главный враг всех русских земель, независимо от политической принадлежности, - была для литов­цев силой далекой и потому гораздо менее опасной.

Из-за полного отсутствия данных можно только предполагать, почему эта русская альтернатива не осуществилась. Самому Ягайлу, сыну твер­ской княжны, наполовину русскому, русский язык, русская культура и православная вера были совсем не чужими. Однако жажда большей власти всегда оказывается сильнее, и для достижения этого все средства хороши. Кроме того, в тот момент, особенно до примирения с Витовтом, Ягайлу требовалась немедленная военная помощь - хотя бы наступле­ние новгородцев и псковичей на Ливонию. Однако в 1383 г. Дмитрий Иванович, занятый добыванием ярлыка на великое княжение, не мог оказать такой помощи. Те же новгородцы - пока из Орды не придет из­вестие о судьбе великого княжения - вряд ли подчинились бы приказу оказать помощь Ягайлу, даже если бы он последовал. Тохтамышев «по­сол лют именем Адашь» прибыл во Владимир, т. е. на церемонию вокняжения Дмитрия Ивановича на владимирский стол, только осенью.

Не исключено, что Ягайло, будучи человеком совершенно бесприн­ципным, вел переговоры параллельно - и с московскими, и с польскими послами. В истории такое бывало: в XVII в. Богдан Хмельницкий, на­пример, находясь в схожем положении, обещал отдаться одновременно и московскому царю, и турецкому султану, стремясь при этом скрыть от каждого из них факт своего предательства. В таких случаях итог зависит от конкретного стечения обстоятельств, от мелочей, которые нам - в случае с Ягайлом - совершенно неизвестны. Как бы то ни было, но шанс этот был упущен, и Ягайло предпочел лишить свою родину неза­висимости более выгодным для себя способом.

Соглашение с поляками было достигнуто 14 августа 1385 г. в Крево, а окончательно оформлено 11 января 1386 г. в Волковыйске. Ягайло, становясь польским королем, должен был не посягать на вольности польских магнатов, которых они добились прежде; перевезти в Польшу литовскую казну; крестить литовцев (кроме жмуди) в католическую веру; при сохранении прежней административной, финансовой и воен­ной систем вести единую политику.

12 февраля он торжественно прибывает в Краков, 18 числа женится на Ядвиге, а 4 марта происходит его коронация. В течение года Ягайло осваивается со своим новым положением и, видимо, выбирает, на кого ему следует опереться - на литовскую или польскую знать. И он, не пользовавшийся авторитетом у значительной части бояр своей родины, делает свой выбор - становится именно польским королем Владиславом, а не литовским великим князем Ягайлом. 20 марта 1387 г. он издает постановление, предоставляющее односторонние преимущества католи­кам: бояре-католики получали право свободного распоряжения своими владениями и право выдавать дочерей по своей воле; горожанам-като­ликам обещано магдебургское право. Тем самым поощрялся переход православных в католичество и подчеркивался второстепенный статус православных в новой державе.

Ответом на превращение Ягайла в польского короля была война, ко­торую осенью 1385 г. начали при поддержке ливонцев Андрей Ольгер-дович Полоцкий и Святослав Иванович Смоленский. Весьма показате­лен этот союз литовского князя с независимым от Литвы русским кня­зем, который с 1375 г. был союзником Москвы. Все это может считаться попыткой использовать естественное недовольство православного насе­ления Литвы превращением Ягайла в польского короля-католика для того, чтобы силовым способом воплотить в жизнь программу объеди­нения Руси, ясно обозначенную еще в 1370-е годы и дипломатически проводимую во время «романа» с Ягайлом в 1383-1384 гг. Расчет заклю­чался в том, что русское население Литвы, боясь скорого насильствен­ного насаждения католичества, само начнет активно переходить на сторону русских князей, так что Литва вскоре станет в конце концов тем, чем была изначально - страной литовцев.

Однако в тот момент «русская партия» в Литве уже не располагала тем мощным идеологическим доводом в пользу Москвы, каким еще недавно была Куликовская битва. К тому же опасения относительно православ­ной веры в тот период касались только знати и богатых горожан, и пото­му не могли еще затронуть глубоко основную массу русского населения. Наверное, поэтому действия смоленского и полоцкого князей не встре­тили ожидавшейся поддержки со стороны местного населения. Это вы­звало со стороны «освободителей» парадоксальную на первый взгляд реак­цию - их крайнюю жестокость по отношению к русскому населению.

Это отмечается в источниках, исходящих с обоих сторон, - как мос­ковской, так и белорусской: «Преже бо того Мъстиславль город был смоленьской, но отняли его литва за собе и восхотеша его от литвы отъяти и идуще воеваху землю Литовъскую, а кого где изымавше нещадно мучаху различными казньми - мужей, жен и детей, а иных в избы запирающе зажигаху»; Ник продолжает: «А других, стену развед храмины от высоты и до земли, межь бревен руки въкладываху от угла до угла стисняху человеки; и по­ниже тех других повешев, межи бревен руки въкладше, стисняху такоже от угла до угла, и тако висяху человецы такоже тем образом и до верху по всем четырем стенам сотворяху, и тако по многым храминам сотвориша и зажигающе огнем во мнозе ярости. А младенци на копие возстыкаху, а другых, лысты прицепивше, вешаху на жердех, аки полти, стремглав, не человечьне без милости мучаху». Белорусские летописи приводят аналогичные факты при описании похода Святослава Ивано­вича к Орше предшествующей зимой: «Много зла сотворивыии християньм, не человечьскии и не християньскии, иж ни и на поганскых ратех слышахом таковых мук мучиша христиан. Собираху и запираху во избах, зажигаху, другыя великиа храмы очепы поднимаху и плеников под стену главами кладаху и зажигаху, а жоны и дети ихь на колье тыкаху, а [и]ных мук над християны, иж грозы ради не писахом, яко ж ни Ониих осирьский, ни Ульян законьпреступный тех мук но (описка: надо «не». - А.Ж.) сотворили над християны».

Такое отношение смолян по отношению к жителям Оршанской и Мстиславльской волостей, некогда смоленских земель, можно объяснить только тем, что смоляне относились к ним как к предателям, которые не пожелали добровольно перейти на их сторону. Тем самым, эти факты показывают, что возможности «восточного», исходящего из Москвы объединения русских земель, к тому времени были исчерпаны.

Итог этой войны был символичен. 29 апреля 1386 г. литовское войско во главе с Скиргайлом, Корибутом, Лугвением и Витовтом наголову раз­громило смоленскую рать под Мстиславлем. Святослав Иванович погиб, его сыновья Глеб и Юрий были взяты в плен, после чего во всей остроте встал вопрос о независимости самого Смоленска: литовцы «взяша над смолняны свою волю, елико въсхотеша», «посадиша ис своее рукы кня­зя Юрья Святославичя». Осенью 1386 г. Андрей вынужден был признать себя вассалом Ливонского ордена, что ему не помогло: Скиргайло дого­ворился с Тевтонским орденом в Пруссии и при поддержке немцев по­корил и Полоцк: «Скиригайло, брат Ягайлов, ходил ратью с литовскою силою и с немецкою под град Полтеск и взя град и сына Андреева убиша, а самого Андреа, брата своего, изымав, и в Литву свел».

Причастен ли ко всем этим событиям московский князь Дмитрий Ива­нович? Вполне возможно, хотя прямых данных об этом нет. Но есть серь­езное основание, в силу которого он не мог оказать прямой военной под­держки своим давним союзникам, даже если бы хотел: в конце 1385 или в начале 1386 г. Василий Дмитриевич, возвращавшийся через Литву на ро­дину, был задержан Витовтом в своих владениях на Волыни. Поэтому глав­ной заботой Дмитрия было обеспечить сыну благополучное возвращение домой. Начались, видимо, долгие переговоры, и только в 1387 г. «тое же осени князь великий Дмитрей Ивановичь отъпусти бояр своих старей­ших противу сыну своему князю Василью в Полотскую землю», а 19 янва­ря 1388 г. «прииде на Москву к своему отцу ко князю к великому князь Ва­силий Дмитреевичь, а с ним князи лятьские и панове, и ляхове и литва».

Появление столь представительной делегации из новоявленной Поль­ши связано с тем, что 15-летнему московскому княжичу Витовт предло­жил жениться на своей дочери Софье. И Василию было трудно отка­заться от такого предложения: можно только догадываться, насколько приглянулась ему литовская княжна, но отказ мог означать для него но­вое заточение или депортацию назад в Орду - он стал бы средством дав­ления со стороны Витовта или самого Ягайла на его отца. Как бы то ни было, но Василий обручился с Софьей еще в Литве, и прибывшее по­сольство должно было обговорить конкретные условия брачного догово­ра. Примечателен его состав: в него входили как литовцы, так и поляки. Таким образом, процедура заключения брака - по крайней мере, на за­вершающей стадии - происходила под контролем Кракова.

Однако это было действием именно Витовта, которое было поляками встречено с крайней настороженностью: тем самым Витовт обзаводился весьма сильным союзником и был способен взорвать непрочное еще единство Польско-Литовской державы. Так вскоре и произошло: брако­сочетание это состоялось только 9 января 1390 г., во время нового столк­новения Витовта с Ягайлом и после смерти Дмитрия Ивановича.

Во-первых, еще раньше был схвачен и умер под пытками Витовтов посол, отправленный им в Краков для дачи объяснений по поводу обру­чения Софьи с Василием. Тем самым, свадьба их, видимо, стараниями поляков была отложена на некоторое время* (*  Впрочем, неизвестна дата рождения Софьи. Может быть, она была еще слишком мала для замужества...). Во-вторых, в конце 1387 г. Ягайло сделал именно верного ему Скиргайла, а не Витовта великим князем Литовским, дав ему Троки, наследственное владение Кейстута. Затем польский король принял ряд мер по укреплению польского влия­ния на Литву: Скиргайло сидел в Троках, а в литовской столице Вильно пребывал польский наместник. Был введен под страхом телесных нака­заний запрет литовцам-католикам жениться на православных: тем са­мым подчеркивалась второстепенность русской знати, в массе своей пра­вославной, по сравнению с католиками.

Все это создавало почву для недовольства. Осенью 1389 г. Витовт попытался воспользоваться этим, однако захватить Вильно ему не удалось, а потому пришлось вновь бежать к немцам. Повторилась прежняя картина: Витовт со своими сторонниками при поддержке немецких войск в течение 1390-1391 гг. дважды осаждает Вильно и захватывает Крево. Немцы близ Ковно строят замок Риттерсверден и сажают там Витовта под «охраной» немецкого гарнизона. Для того чтобы он не повто­рил прежний «фокус», они берут в заложники его сыновей и родствен­ников, расселяя их по немецким городам. Именно в Пруссию направи­лось в конце 1389 г. русское посольство за дочерью Витовта и «тое же осени великого князя бояря Василья Дмитреевича Александр Поле, Александр Белеут, Селиван приехаша в Нов город из Немець со княж­ною Софьею с Витовътовою дщерью, а с нею князь Иван Олгимантовичь и, стояв на Городище, поехаша на Москву и приидоша на Москву с нею месяца декабря в 1 день. Тое же зимы генваря в 9 женися князь великы Василей Дмитреевичь, понял княжну Софью Витовтову, дщерь Кестутьевича».

Таким образом, молодой московский князь решительно поддержал опального на тот момент Витовта, что наверняка сыграло свою роль. Чтобы не потерять контроль над Литвой полностью, Ягайло предпочел уступить великое литовское княжение своему бывшему другу, причем на его условиях: из Вильно убирался польский наместник, Скиргайло переводился в Киев, так что при формальном подчинении Ягайлу Витовт мог управлять Литвой вполне самостоятельно. Получив такое пред­ложение от Ягайла, Витовт в июне 1392 г. расправляется с немецким гарнизоном Риттерсвердена, уничтожает замок и, совершив набег на немецкие земли, возвращается в Вильно* (* Витовта не остановило то, что его дети остались у немцев заложниками. В итоге младшие его дети были отравлены, а Сигизмунд отправлен в темницу).

Далее Витовт ведет энергичную политику по укреплению своего влияния в Литве и за короткий срок добивается по существу ликвида­ции прежних уделов: Ольгердовичи и оставшиеся Рюриковичи ста­новятся лишь наместниками, а не наследственными владетелями. Уступкой Жмуди крестоносцам и еще некоторыми тому подобными мерами он добивается освобождения сына Сигизмунда из заточения и на некоторое время относительного спокойствия на границах с Орденом. После отравления в 1397 г. Скиргайла у Витовта в Литве попросту не остается реальных соперников: престарелый Андрей Ольгердович, к 1394 г. бежавший с сыном своим Иваном во Псков, уже не мог ему противостоять, даже если бы захотел, а более молодые и энергичные князья были либо изгнаны из Литвы, либо увлечены новой заманчивой перспективой.

О чем идет речь? О том, что в 1390-е гг. именно Витовт стал прово­дить политику, аналогичную той, что до катастрофы 1382 г. проводил московский князь Дмитрий Иванович, - курс на объединение под своей властью всех русских земель. Это обнаруживается, прежде всего, в об­рывочных свидетельствах, исходящих из источников московского проис­хождения, и - самое главное - в восточной политике, которую проводил Витовт. Она была весьма агрессивной и долгое время проводилась при полном попустительстве - чуть ли не содействии! - со стороны его зятя Василия Дмитриевича.

Иными словами, именно он при благоприятных условиях мог бы стать объединителем всех русских земель. Здесь уместно упомянуть, что в Литве еще в середине XIV в. сложилось представление о том, что все русские земли должны принадлежать литовцам. Об этом прямо заявляли послы Ольгерда на литовско-германских переговорах*

----

(* В 1358 г. во время переговоров Ольгерда с германским императором об условиях крещения Литвы литовцы «потребовали, чтобы Орден, для защиты их от нападения татар, был переведен в пустыни между татарами и русскими, и чтоб Орден не удерживал за собой никакого права на русских, но чтобы вся Россия целиком принадлежала литовцам, и сказали: "Если мы достигнем ваших требований, то исполним волю императора"» (Ливонская хроника Герма­на Вартберга // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Т. II. - Рига, 1879 (www.livonia.narod.ru/chronicles/vartberg/1324-1361.htm));

----

это явно было долгосрочной внешнеполитической целью Литвы и во времена Дмитрия Ивановича, и во времена его сына.

Я не случайно подчеркивал по ходу изложения детскую дружбу Ягайла и Витовта: даже став врагами, они прекрасно понимали друг друга. Они были совершенно беспринципными людьми и надеялись пере­играть друг друга: Витовт, получив из рук Ягайла великое литовское княжение и формально оставаясь его вассалом, надеялся стать со време­нем независимым правителем; Ягайло надеялся, что Витовт сломает на этом зубы, и при случае старался ему в этом помочь. И это соперни­чество продолжалось до 1430 г., когда - первым! - умер Витовт.

Для того чтобы стать независимым правителем в стране, значи­тельное большинство в которой составляют русские, Витовт непременно должен был разыгрывать русскую карту. Нет никаких оснований со­мневаться в том, что он это делал уже во время борьбы с Ягайлом, используя недовольство православной знати предоставлением одно­сторонних преимуществ католикам. С другой стороны, своей уступ­кой немцам Жмуди - земли, за которую его отец Кейстут воевал с нем­цами всю жизнь, - он достаточно ясно показал, что для него собственно литовские земли не являлись самоценными. Так что во имя укреп­ления своей власти для него не было проблемой стать уже не просто «великим князем литовским и русским», как прежде, а «великим князем всея Руси».

Далее читайте:

Александр Журавель (авторская страница). 

Куликовская битва (краткое описание события).

"Задонщина".

Сказание о Мамаевом побоище.

О "Сказании".

Дмитрий Иванович Донской (биографические материалы).

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС