Жуков Г.К.

-

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

XPOHOC

ВВЕДЕНИЕ В ПРОЕКТ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

СТРАНЫ И ГОСУДАРСТВА

ЭТНОНИМЫ

РЕЛИГИИ МИРА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

МЕТОДИКА ПРЕПОДАВАНИЯ

КАРТА САЙТА

АВТОРЫ ХРОНОСА

ХРОНОС:

В Фейсбуке

ВКонтакте

В ЖЖ

Twitter

Форум

Личный блог

Родственные проекты:

РУМЯНЦЕВСКИЙ МУЗЕЙ

ДОКУМЕНТЫ XX ВЕКА

ИСТОРИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ

ПРАВИТЕЛИ МИРА

ВОЙНА 1812 ГОДА

ПЕРВАЯ МИРОВАЯ

СЛАВЯНСТВО

ЭТНОЦИКЛОПЕДИЯ

АПСУАРА

РУССКОЕ ПОЛЕ

Г.К. Жуков

Воспоминания и размышления

Г.К.Жуков. 1923 год.
Командир 39-го Бузулукского кавалерийского полка
7-й Самарской кавалерийской дивизии.

Глава четвертая. Командование полком и бригадой

Приступив к мирному строительству после героической победы в гражданской войне, советский народ столкнулся лицом к лицу с колоссальными трудностями восстановления разрушенного народного хозяйства. Почти все отрасли пришли в крайний упадок. Критическое состояние промышленности, сельского хозяйства, транспорта требовало сосредоточения всех сил страны на хозяйственном фронте. Необходимо было направить несколько миллионов из числа демобилизованных солдат на восстановительные работы, уменьшить расходы на содержание армии. И в то же время нужно было сохранить и упрочить оборону страны. “Сейчас мы целый ряд могучих держав отучили от войны с нами, но надолго ли, мы ручаться не можем”{21}, — говорил В. И.Ленин.

Уже в 1920 и 1921 годах начался перевод полностью или частично на трудовое положение армий, непосредственно не участвующих в боевых операциях. Для этой цели при Совете Труда и Обороны была создана комиссия, которую возглавляли М. И. Калинин и Ф. Э. Дзержинский. Трудовые армии много сделали для увеличения добычи топлива, сырья, подъема сельского хозяйства.

В целом в результате демобилизации к концу 1924 года численность вооруженных сил сократилась с 5,5 миллиона до 562 тысяч человек.

Конечно, демобилизация отвечала интересам миллионов солдат. Тянуло к земле, станку, хотелось вернуться в семью, домой. Удержать кадровых солдат в армии было очень трудно, тем более что среди них большинство составляли крестьяне. Этот процесс мог далеко зайти, “размыть” ядро армии. В феврале 1921 года по решению Оргбюро ЦК РКП(б) демобилизация коммунистов из армии была прекращена{22}. Несколько ранее ЦК РКП(б) обратился ко всем парторганизациям с циркулярным письмом “О Красной Армии”, в котором решительно предупредил все партийные организации о недопустимости ослабления заботы о Красной Армии. Вообще же в армии оставались в основном те, кто в соответствии с наклонностями и способностями решил посвятить себя военному делу. [77]

В условиях мирного строительства того времени было необходимо разработать единую военную доктрину, упрочить регулярную Красную Армию, решить новые сложные вопросы организационного строительства, наладить подготовку военных и политических кадров. Особое внимание уже тогда обращалось на необходимость укрепления специальных технических частей (пулеметных, артиллерийских, автоброневых, авиационных и др.), обеспечения их всем необходимым.

Эти проблемы обстоятельно обсуждались на X, XI, XII съездах РКП(б). Дело не обошлось без острых споров. По поручению ЦК партии М. В. Фрунзе и С. И. Гусев подготовили тезисы “Реорганизация Красной Армии”, в которых отстаивали сохранение кадровой армии и намечали постепенный переход к милиционным формированиям, ратовали за развитие советской военной науки. Другие утверждали, что нужно немедленно переходить к милиционной системе комплектования армии. X съезд РКП(б) принял ленинский курс военного строительства в мирное время. В постановлении съезда было прямо записано: “Неправильной и практически опасной для настоящего момента является агитация некоторых товарищей за фактическую ликвидацию нынешней Красной Армии и немедленный переход к милиции”{23}.

Несмотря на все усилия, предпринятые партией для укрепления армии, чувствовалось, что необходимы какие-то более радикальные меры, и чем скорее, тем лучше.

С июня 1922 по март 1923 года я работал в должности командира эскадрона 38-го кавалерийского полка, а затем заместителем командира 40-го кавалерийского полка 7-й Самарской кавалерийской дивизии. Во главе этих полков стояли опытные командиры Димитров и Косенко, и я у них многому научился. Командный состав, партийная организация и политический аппарат полков составляли хороший и работоспособный коллектив.

Благоустроенных казарм, домов начальствующего состава, столовых, клубов и других объектов, необходимых для нормальной жизни военного человека, у большинства частей Красной Армии тогда еще не было. Жили мы разбросанно, по деревням, квартировали в крестьянских избах, пищу готовили в походных кухнях, конский состав размещался во дворах. Все мы считали такие условия жизни нормальными, так как страна наша переживала исключительные трудности.

В начальствующем составе армии люди были главным образом молодые и физически крепкие, отличавшиеся большой энергией и настойчивостью. К тому же большинство из нас были холостыми и никаких забот, кроме служебных, не знали. Отдавались мы работе с упоением, посвящая ей по 15—16 часов в сутки. Все же и этого времени не хватало, чтобы везде и во всем успеть. [78]

Весной 1923 года телефонограммой из штаба дивизии меня вызвали к комдиву. Причины не знал и, надо признаться, несколько волновался: уж не натворил ли чего?

Комдив Н. Д. Каширин принял меня очень хорошо, угостил чаем и долго расспрашивал о боевой и тактической подготовке в нашем полку. А потом вдруг спросил:

— Как вы думаете, правильно у нас обучается конница для войны будущего и как вы сами представляете себе войну будущего?

Вопрос мне показался сложным. Я покраснел и не смог сразу ответить. Комдив, видимо, заметив мою растерянность, терпеливо ждал, пока я соберусь с духом.

— Необходимых знаний и навыков, чтобы по-современному обучать войска, у нас, командиров, далеко не достаточно, — сказал я. — Учим подчиненных так, как учили нас в старой армии. Чтобы полноценно готовить войска, нужно вооружить начальствующий состав современным пониманием военного дела.

— Это верно, — согласился комдив, — и мы стараемся, чтобы наши командиры прошли военно-политические курсы и академии. Но это длительный процесс, а учебных заведений у нас пока маловато. Придется первое время учиться самим.

Он прошелся по кабинету и неожиданно объявил, что меня решено назначить командиром 39-го Бузулукского кавалерийского полка.

— Я вас не очень хорошо знаю, но товарищи, с которыми разговаривал, рекомендуют вас на эту должность. Если возражений нет, идите в штаб и получите предписание. Приказ о назначении уже подписан.

Прощаясь с комдивом, я был очень взволнован. Новая должность была весьма почетной и ответственной. Командование полком всегда считалось важнейшей ступенью в овладении военным искусством.

Полк — это основная боевая часть, где для боя организуется взаимодействие всех сухопутных родов войск, а иногда и не только сухопутных. Командиру полка нужно хорошо знать свои подразделения, а также средства усиления, которые обычно придаются полку в боевой обстановке. От него требуется умение выбрать главное направление в бою и сосредоточить на нем основные усилия. Особенно это важно в условиях явного превосходства в силах и средствах врага.

Командир части, который хорошо освоил систему управления полком и способен обеспечить его постоянную боевую готовность, всегда будет передовым военачальником на всех последующих ступенях командования как в мирное, так и в военное время.

В самом конце гражданской войны в армии насчитывалось более 200 курсов и школ, готовивших кадры для всех родов войск. В 1920 году командные курсы уже выпустили 26 тысяч красных командиров. Постепенно создавалась широкая сеть курсов, школ, [79] академий, зарождалась единая система обучения и воспитания пролетарского командного и политического состава. Младший комсостав готовился поначалу в полковых школах в течение семи — десяти месяцев, средний комсостав — в военных школах и военно-морских училищах, а старший — в военных академиях. В республиках открывались национальные военные школы. Большое значение приобрели затем курсы усовершенствования комсостава. На таких курсах я тоже учился. Об этом речь еще впереди.

Сейчас хотелось бы заметить, что не менее важную, на мой взгляд, роль в подготовке квалифицированного комсостава, особенно младшего и среднего звена, играла учеба, самообразование непосредственно в лагерных условиях, так сказать, без отрыва от производства. Десятки, сотни тысяч военных пополняли таким образом свои знания, совершенствовали боевую закалку, тут же отрабатывая их в учениях, маневрах и походах. И тот, кто не смог по тем или иным причинам пойти в учебное заведение, упорно занялся самоусовершенствованием непосредственно в частях.

Конечно, были тогда командиры, которые после успешного завершения гражданской войны чувствовали себя знатоками военного дела, считали, что им, собственно говоря, нечему учиться. Некоторые из них потом поняли свои заблуждения и перестроились. Другие же так и остались со старым багажом и, естественно, вскоре уже не соответствовали возросшим требованиям и вынуждены были уйти в запас.

Когда в конце мая 1923 года я вступил в командование полком, он готовился к выходу в лагеря. Это был первый выход частей конницы на лагерную учебу после гражданской войны, и многие командиры не имели ясного представления о работе в новых условиях. При приеме полка обнаружились недостатки в боевой готовности. Особенно плохо обстояло дело с огневой и тактической подготовкой, поэтому внимание подразделений было сосредоточено на организации учебно-материальной базы в лагерях.

В начале июня лагерь в основном был готов. Полк получил хорошо устроенный палаточный городок, прекрасную летнюю столовую и клуб. Были оборудованы навесы и коновязи для лошадей. Гордостью полка было стрельбище для огневой подготовки из всех видов оружия.

Началась напряженная боевая и политическая учеба. Все мы были довольны, что затраченные труд и средства на подготовку лагеря не пропали даром. Дружно и инициативно работали командиры эскадронов и политруки. Творческая энергия и инициатива коммунистов чувствовались во всех делах и начинаниях.

Душой парторганизации был секретарь партбюро полка Школьников. Чудесный человек, он был полон творческих дерзаний и умел быстро зажечь сердца коммунистов полка.

Особенно хотел бы отметить нашего комиссара Антона Митрофановича Янина. Это был твердый большевик и чудесный человек, знавший душу солдата, хорошо понимавший, как к кому [80] подойти, с кого что потребовать. Его любили и уважали командиры, политработники и красноармейцы. Жаль, что этот выдающийся комиссар не дожил до наших дней — он погиб смертью храбрых в 1942 году в схватке с фашистами на Кавказском фронте. Погиб он вместе со своим сыном, которого воспитал мужественным защитником Родины.

В середине лета в командование дивизией вступил герой гражданской войны Г. Д. Гай.

Я с удовольствием вспоминаю совместную работу с комдивом Г. Д. Гаем. Первая наша встреча произошла в его лагерной палатке, куда были вызваны на совещание командиры и комиссары частей. После официального представления Г. Д. Гай пригласил всех расположиться у его рабочего стола. Я увидел красивого человека, по-военному подтянутого. Его глаза светились доброжелательностью, а ровный и спокойный голос свидетельствовал об уравновешенном характере и уверенности в себе. Я много слышал о геройских делах Г. Д. Гая и с интересом в него всматривался. Мне хотелось проникнуть в его душевный мир, понять его как человека и командира.

Беседа затянулась надолго. Когда мы расходились, у всех осталось хорошее впечатление от первой встречи с комдивом. Прощаясь со мной, он сказал, что через несколько дней хочет посмотреть конно-строевую и тактическую подготовку. Я был польщен вниманием к полку и признался, что у нас еще много недостатков.

— Будем вместе устранять недостатки, — сказал Г. Д. Гай улыбаясь и добавил: — Это хорошо, что вы не хотите ударить лицом в грязь.

Через три дня согласно распоряжению штаба дивизии полк был выведен в полном составе на смотр. Комдив на белоногом вороном коне поднялся на пригорок и внимательно следил за учением полка. Конь под комдивом был очень горяч, но всадник твердой рукой и крепкими шенкелями решительно подчинял его своей воле.

Учение шло вначале по командам голосом, потом по командам шашкой (так называемое “немое учение”), а затем по сигналам трубы. Перестроения, движения, захождения, повороты, остановки и равнения выполнялись более четко, чем я того ожидал. В заключение полк был развернут “в лаву” (старый казачий прием атаки), и я направил центр боевого порядка на высоту, где стоял комдив. Сомкнув полк к центру и выровняв его, я подскакал к комдиву, чтобы отрапортовать об окончании показа. Не дав мне начать рапорт, комдив поднял руки вверх и закричал:

— Сдаюсь, сдаюсь, сдаюсь! — а затем, подъехав ко мне, тепло сказал: — Спасибо, большое спасибо.

Поравнявшись с центром полка, комдив встал на стремена и обратился к бойцам:

— Я старый кавалерист и хорошо знаю боевую подготовку конницы. Сегодня вы показали, что свой красноармейский долг [81] перед Родиной выполняете добросовестно, не жалея сил. Так и должно быть. Хорошая боевая подготовка, высокое сознание своего долга перед народом — залог непобедимости нашей героической Красной Армии. Спасибо вам, порадовали вы меня.

Повернувшись ко мне, комдив пожал руку, улыбнулся и сказал:

— Вторую часть учения увидим в другой раз. Пусть полк идет

отдыхать, а мы с вами посмотрим, как устроен лагерь.

Более двух часов ходил он по лагерю, вникая в каждую мелочь, а потом долго сидел с бойцами. Г. Д. Гай рассказал много боевых эпизодов из гражданской войны. Только когда дежурный трубач просигналил к обеду, он поднялся и распрощался с нами.

Проводив комдива, мы с комиссаром А. М. Яниным и секретарем партбюро Школьниковым тут же обсудили, что надо сделать, чтобы “не закружилась голова” от успехов и похвалы.

Надо отдать должное личному составу: похвала комдива воодушевила всех, и это было видно по результатам лагерной учебы. Для нас же, командиров, пример простого товарищеского обращения с рядовыми красноармейцами был достоин подражания.

Г. Д. Гай потом часто бывал в полку, подолгу беседовал с солдатами и командирами и всегда был не только начальником, но и желанным старшим товарищем— коммунистом.

Лагерную учебу мы закончили с хорошими оценками, и в конце сентября наша 7-я Самарская кавалерийская дивизия выступила в район Орши для участия в окружных маневрах. Маневры эти проводились, так же как и лагерная учеба, после гражданской войны впервые.

По масштабу маневры были небольшие, так сказать, попутные, при возвращении частей из лагерей. Однако на нашу дивизию выпала довольно тяжелая задача. Ей предстояло совершить форсированный марш-бросок в район Орши. А вверенный мне полк был назначен комдивом в авангард главных сил дивизии. Это означало, что мы должны были не только пройти большое расстояние за короткое время, но и выполнить задачу походного охранения, быть в постоянной готовности, чтобы быстро развернуться к “бою” с “противником” и создать наиболее благоприятные условия для вступления в “бой” главных сил дивизии.

Марш-бросок дивизии был завершен за 30 часов. Мы прошли около 100 километров, сделав два пятичасовых привала. Для конского состава это было тяжелое испытание на выносливость. А кавалеристам на привалах еще нужно было кормить, поить лошадей и приводить в порядок всю амуницию и снаряжение. Несмотря на усталость, настроение у всех было приподнятое, так как стало известно, что по окончании маневров вся 7-я кавалерийская дивизия будет расквартирована в Минске.

На рассвете высланная вперед разведка доложила, что за железнодорожной линией Москва—Орша движутся в направлении станции Орша войска “противника”. На подступах к Орше завязался [82] “бой” с частями, прикрывавшими подступы к железнодорожному узлу.

Как это всегда бывает на маневрах, со всех сторон подскакали к полку посредники с белыми повязками на рукавах. Посредники — это командиры, которые помогают руководству разыгрывать учения.

— Что вам известно о “противнике”?

— Ваше решение? — посыпались вопросы.

Я ответил, что сейчас выеду к головному отряду, произведу личную рекогносцировку и там приму решение. Дав шпоры коню, через несколько минут я прискакал в головной отряд, которым командовал очень энергичный, инициативный командир эскадрона Константин Тюпин.

Он доложил, что до двух полков пехоты “противника” развернулись в предбоевые порядки и движутся за линией железной дороги в общем направлении на лежащие впереди высоты. Там идет “бой” с нашей пехотой. Пехота “противника”, видимо, не знает, что наши части вышли в этот район, так как мы не встретили ни охранения, ни его разведки.

Не успел командир головного отряда закончить доклад, как показалась группа всадников, которая приближалась к нам. По вороному белоногому коню мы издали узнали комдива Г. Д. Гая. Коротко повторив данные обстановки, доложил комдиву, что случай крайне благоприятный для внезапной атаки “противника” и что я решил незамедлительно развернуть полк в боевой порядок и атаковать во фланг, тем более что атаке благоприятствует характер местности.

Посмотрев в бинокль, комдив сказал:

— Редкий случай, действуйте смелее. Атаку предварите всеми средствами артиллерийско-пулеметного огня. Главные силы дивизии подойдут через 20—30 минут. Их удар будет направлен в тыл этой группировки, с тем чтобы нанести ей окончательное поражение.

Через час все поле “сражения” сплошь было затянуто дымом и пылью, кавалерийские полки 7-й дивизии, развернувшиеся в боевые порядки, с громкими криками “ура” мчались на “врага”. Картина была поистине красочная и захватывающая: лица у бойцов разгоряченные, глаза устремлены вперед, как в настоящем бою. Дальнейшее “сражение” было прервано сигналом “отбой”. На этом эпизоде и закончились маневры. Общего разбора не было.

Нам сказали, что за ходом “боя” наблюдал М. Н. Тухачевский, который дал очень хорошую оценку нашим частям. Но особенно похвалил он 7-ю кавалерийскую дивизию за форсированный марш-бросок и за стремительную атаку. А пехота заслужила одобрение за то, что сумела быстро развернуться к флангу, откуда она была атакована частями 7-й кавдивизии.

Мы были довольны, что нас похвалил М. Н. Тухачевский, и рады, что и наш “противник” также заслужил благодарность за хорошую маневренность. [83]

Отдохнув, через несколько дней мы выступили походом в Минск, к месту постоянного расквартирования частей дивизии.

Тысячи минчан вышли на улицы города. Крики “ура”, приветствия сопровождали нас по всем улицам. Вообще я думаю, ни в одной другой стране армия не пользуется такой симпатией и всеобщей любовью народа, как наша Советская Армия.

Я и сейчас с волнением вспоминаю, как встречали нас бывшие бойцы дивизии, участники знаменитых походов и сражений в районе Царицына, Кизляра, Астрахани, Пугачевска, Бузулука и др. Это они, не жалея своей жизни, дрались за советскую власть с белогвардейскими частями и контрреволюцией. Их дружеские, идущие от всего сердца слова вызывали радостное волнение в наших сердцах... Многие бойцы нашей дивизии сами прошли тяжелые испытания на фронтах гражданской войны, и каждому были понятны и близки воспоминания о боевых делах.

Отведенные полку казармы оказались заняты 4-й стрелковой дивизией, которая не успела еще передислоцироваться в Слуцк. Пришлось временно расквартировываться по частным домам в предместье города. Личный состав разместили по 3—4 человека на частных квартирах, как правило, в малопригодных помещениях.

Положение усугублялось тем, что начались обильные осенние дожди, а с ними наступила непролазная грязь. Надо было в этих условиях спасать конский состав, строить конюшни, ремонтировать казарменные и хозяйственные помещения и готовить учебно-материальную базу для зимней учебы.

Собрали коммунистов, а затем и весь полк, разъяснили создавшееся положение.

Вспоминая те далекие и нелегкие годы, хочется отметить, что люди были готовы на любое самопожертвование, на любые лишения во имя лучшего будущего. Конечно, были и отдельные нытики, но их сразу же ставила на место красноармейская общественность. Какая это большая сила здоровый армейский коллектив! Там, где действует энергичный общественный актив, там всегда будет настоящая коллективная дружба. А в ней залог творческого энтузиазма и успехов в боевой готовности части.

В конце ноября, когда уже выпал снег, нам удалось перебраться в казармы, а лошадей разместить в конюшнях. Конечно, предстояло провести еще большую работу по благоустройству, но главное уже было сделано.

Перед нами стояла следующая задача — правильно организовать боевую и политическую подготовку в новых условиях.

Теперь все это кажется простым. А тогда, в 26 лет командуя кавалерийским полком, что я имел в своем жизненном багаже? В старой царской армии окончил унтер-офицерскую учебную команду, в Красной Армии — кавалерийские курсы красных командиров. Вот и все. Правда, после окончания гражданской войны усиленно изучал всевозможную военную литературу, особенно книги по вопросам тактики. [84]

В практических делах я тогда чувствовал себя сильнее, чем в вопросах теории, так как получил неплохую подготовку еще во время Первой мировой войны. Хорошо знал методику боевой подготовки и увлекался ею. В области же теории понимал, что отстаю от тех требований, которые сама жизнь предъявляет мне, как командиру полка. Размышляя, пришел к выводу: не теряя времени, надо упорно учиться. Ну, а как же полк, которому надо уделять двенадцать часов в сутки, чтобы везде и всюду успеть? Выход был один: прибавить к общему рабочему распорядку дня еще три-четыре часа на самостоятельную учебу, а что касается сна, отдыха — ничего, отдохнем тогда, когда наберемся знаний.

Так думал не я один. Так думало большинство командиров, выросших во время гражданской войны из рядовых красноармейцев, солдат старой армии и бывших унтер-офицеров.

К тому времени кадровое ядро армии значительно окрепло. Тем не менее текучесть личного состава не была преодолена, серьезно хромало снабжение, недостаточно высоко стояла мобилизационная готовность войск. Крупные недостатки были в работе военного ведомства, которое тогда возглавлял Троцкий.

В январе 1924 года Пленум ЦК РКП(б) решил провести проверку деятельности военного ведомства, которая была поручена военной комиссии ЦК партии во главе с В. В. Куйбышевым, а затем С. И. Гусевым. В подготовке материалов о положении в армии к Пленуму ЦК участвовали М. В. Фрунзе, К. Е. Ворошилов, А. С. Бубнов, Г. К. Орджоникидзе, А. А. Андреев, И. С. Уншлихт, Н. М. Шверник и другие. Общие выводы из анализа собранных фактов были безрадостны и резки.

Стало ясно, что задачи укрепления вооруженных сил страны требуют коренной военной реформы. Предложения комиссии, утвержденные ЦК РКП (б), и легли в основу военной реформы.

Одним из наиболее важных мероприятий реформы явилось введение территориального принципа комплектования Красной Армии в сочетании с кадровым.

Территориальный принцип распространялся на стрелковые и кавалерийские дивизии. Сущность этого принципа состояла в том, чтобы дать необходимую военную подготовку максимальному количеству трудящихся с минимальным их отвлечением от производительного труда. В дивизиях примерно 16—20 процентов штатов составляли кадровые командиры, политработники и красноармейцы, а остальной состав был временным, ежегодно призывавшимся (в течение пяти лет) на сборы сначала на три месяца, а потом по одному месяцу. Остальное время бойцы работали в промышленности и сельском хозяйстве.

Такая система обусловила возможность быстрого развертывания в случае необходимости достаточно подготовленного боевого состава вокруг кадрового ядра дивизий. Причем расходы на обучение одного бойца в территориальной части за пять лет были гораздо меньшими, чем в кадровой части за два года. Конечно, [85] лучше было бы иметь только кадровую армию, но в тех условиях это было практически невозможно.

Мероприятия военной реформы были закреплены в Законе о военной службе, принятом в сентябре 1925 года ЦИК и СНК СССР. Это был первый общесоюзный закон об обязательном несении военной службы всеми гражданами нашей страны, одновременно определивший и организационную структуру вооруженных сил.

Были реорганизованы центральный и местный аппараты военного управления. Новый штаб РККА во главе с М. В. Фрунзе (помощники — М. Н. Тухачевский и Б. М. Шапошников) становился основным организующим центром Красной Армии. Управление упростилось, повысилась оперативность и ответственность в работе.

Новую организационную систему руководства вооруженными силами партия укрепила сверху. В январе 1925 года народным комиссаром по военным и морским делам и председателем Реввоенсовета СССР стал выдающийся полководец-большевик Михаил Васильевич Фрунзе.

Однажды в нашем полку побывал легендарный герой гражданской войны В. К. Блюхер. До революции он был рабочим Мытищинского вагоностроительного завода, затем унтер-офицером царской армии. В.К. Блюхер— член партии большевиков с 1916 года. Я очень много о нем слышал, но встретился с ним впервые. Встреча с В. К. Блюхером была большим событием для всех бойцов и командиров полка. К нам его пригласил посмотреть учебно-воспитательную работу комдив Г. Д. Гай. Для полка это была большая честь.

Прежде всего В.К. Блюхер тщательно ознакомился с организацией питания личного состава и остался доволен приготовлением пищи. Уходя из кухни, он крепко пожал руки всем поварам. Надо было видеть их лица! Потом он обошел все общежития и культурно-просветительные учреждения полка и в заключение осмотра спросил:

— Как у вас обстоит дело с боевой готовностью? Ведь вы стоите недалеко от границы.

Я ответил, что личный состав полка хорошо понимает свою задачу и всегда готов выполнить воинский долг перед Родиной.

— Ну что ж, это похвально. Дайте полку сигнал “тревоги”.

Этого я, откровенно говоря, не ожидал, но не растерялся. Обращаясь к дежурному по полку, приказал:

— Дайте сигнал “боевой тревоги”.

Через час полк был собран в районе расположения. В. К. Блюхер очень внимательно проверил вьюки всадников, их вооружение, снаряжение и общую боевую готовность. Особенно тщательно он осмотрел пулеметный эскадрон и сделал довольно суровое замечание одному пулеметному расчету, у которого не была, как положено по тревоге, залита вода в пулемет и не имелось никакого ее запаса. [86]

— Вы знаете, к чему эта оплошность приводит на войне? — спросил В. К. Блюхер.

Бойцы молчали и порядком краснели.

— Учтите эту ошибку, товарищи.

Осмотрев боевую готовность, В. К. Блюхер предложил вводную тактическую обстановку: условный “противник” находится на подходе к очень важному тактическому рубежу, стремится быстро захватить его. Расстояние от “противника” до рубежа 12 километров, расстояние между полком и “противником” приблизительно 25 километров, то есть тактически выгодный рубеж был на одинаковом расстоянии как от “противника”, так и от полка.

Терять время на ознакомление-командного состава с обстановкой и разъяснение боевой задачи было неразумно: “противник” выйдет к рубежу раньше нас. Принимаю решение: 1-му эскадрону с четырьмя станковыми пулеметами и одним орудием в качестве головного отряда двигаться за мной рысью. Боевая задача будет поставлена в пути. Главным силам полка под командой моего заместителя идти вслед за головным отрядом в трех километрах в готовности к встречному бою.

Двигаясь переменным аллюром, а где и галопом, головной отряд сумел захватить раньше “противника” тактически выгодный рубеж и организовать огонь, чтобы встретить его.

После отбоя В. К. Блюхер обратился к полку:

— Спасибо вам, товарищи бойцы и командиры, за честный солдатский труд. Все, что ваш полк показал сегодня, достойно похвалы. Я призываю вас свято хранить и приумножать боевые традиции славной Самарской кавалерийской дивизии, которая отлично дралась с белогвардейцами и интервентами. Будьте всегда готовы выполнить боевой приказ нашей великой Родины!

В ответ раздалось громовое “ура”. Было видно, что бойцов тронули и взволновали теплые слова В. К. Блюхера.

Я был очарован душевностью этого человека. Бесстрашный боец с врагами Советской республики, легендарный герой, В. К. Блюхер был идеалом для многих. Не скрою, я всегда мечтал быть похожим на этого замечательного большевика, чудесного товарища и талантливого полководца.

Кто мог бы тогда подумать, что через тринадцать лет этот прославленный и безгранично преданный всеми фибрами своей души нашей Родине и партии знаменитый Блюхер будет оклеветан и бездоказательно обвинен во вражеской деятельности, а затем и уничтожен.

В конце июля 1924 года меня вызвал комдив Г. Д. Гай и спросил, как я работаю над совершенствованием своих знаний. Я ответил, что много читаю и занимаюсь разбором операций Первой мировой войны. Много материалов готовил к занятиям, которые проводил с командным составом полка.

— Это все хорошо и похвально, — сказал Г. Д. Гай, — но этого сейчас мало. Военное дело не стоит на месте. Нашим военачальникам [87] в изучении военных проблем нужна более капитальная учеба. Я думаю, вам следует поехать осенью в Высшую кавалерийскую школу в Ленинград. Это весьма полезно для вашей будущей деятельности.

Г.К.Жуков в Ленинграде на кавалерийских курсах.

Я поблагодарил и сказал, что постараюсь приложить все усилия, чтобы оправдать доверие.

Возвратившись в полк, не теряя времени, сел за учебники, уставы и наставления и начал готовиться к вступительным экзаменам. Экзамены оказались легкими, скорее даже формальными, и я был зачислен в первую группу. Тогда же на курсы поступили К. К. Рокоссовский, М. И. Савельев, И. X. Баграмян, А. И. Еременко и многие другие командиры полков.

В Ленинграде, как и большинство других слушателей, я был впервые. Мы с большим интересом знакомились с достопримечательностями города, ходили по местам исторических боев Октябрьской революции. Мог ли я тогда предположить, что через 17 лет мне придется командовать войсками Ленинградского фронта, защищавшими город Ленина от фашистских войск!

Высшей кавшколой руководил В. М. Примаков, легендарный герой гражданской войны, командир прославленной 8-й кавалерийской дивизии Червонного казачества, наводившей в годы гражданской войны страх на белогвардейские войска. Плотный, среднего роста, с красивой шевелюрой, умными глазами и приятным лицом, В. М. Примаков сразу завоевал симпатии слушателей. Это был человек широко образованный. Говорил он коротко, четко излагая свои мысли.

Через некоторое время В. М. Примаков получил назначение на Украину, на должность командира казачьего корпуса, а вместо него был назначен М. А. Баторский, известный теоретик конного дела. Мы все были рады повышению В. М. Примакова и были уверены, что с его способностями он будет военачальником большого масштаба.

Нам тогда никому не могла прийти в голову мысль, что В. М. Примаков вместе с другими талантливыми советскими полководцами будет оклеветан и безвинно уничтожен в 1937 году.

Вскоре наша Высшая кавшкола была переформирована в Кавалерийские курсы усовершенствования командного состава (ККУКС), и время обучения сократили с двух лет до года.

Учебная нагрузка была очень велика. Приходилось после лекций много заниматься самостоятельно. Теперь, на склоне лет, порой удивляешься тогдашней выносливости и фанатическому упорству в освоении военных знаний.

Припоминаю случай, когда мне было поручено сделать в Военно-научном обществе доклад на тему “Основные факторы, влияющие на теорию военного искусства”. Теперь эта тема не вызвала бы затруднений, ну а тогда... тогда я просто не знал, с какой стороны к ней подступиться, с чего начать и чем закончить. Помогли мне товарищи из нашей парторганизации. Доклад даже напечатали в бюллетене, издававшемся для слушателей ККУКС. [88]

Хорошо запомнилась большая дружеская взаимопомощь в общественно-политической работе партийной организации Ленинграда и парторганизации наших курсов. Частыми гостями у нас были участники великих Октябрьских событий — рабочие ленинградских заводов и фабрик. Жадно слушали мы их рассказы о встречах с Владимиром Ильичем Лениным, о штурме Зимнего. В свою очередь, мы выступали перед рабочими на предприятиях и рассказывали о борьбе против иностранных интервентов и белогвардейщины на фронтах гражданской войны. Многие из нас в недавнем прошлом сами были такими же рабочими, так что мы друг друга понимали с полуслова и дружба у нас была крепкая.

Часто у нас устраивались конноспортивные соревнования, на которых всегда бывало много ленинградцев. Особой популярностью пользовалась наша фигурная езда, конкур-иппик и владение холодным оружием, а летом гладкие скачки и стипль-чез. Во всех этих состязаниях непременными участниками были мы с К. К. Рокоссовским, М. И. Савельевым, И. X. Баграмяном, Рыбалко, Тантлевским, Тросковым, Никитиным, Синяковым (к сожалению, не помню их имен) и другими спортсменами ККУКС.

В осенне-зимнее время занятия велись главным образом по освоению теории военного дела и политической подготовке. Нередко проводились теоретические занятия на ящике с песком и упражнения на планах и картах. Много занимались конным делом — ездой и выездкой, которые в то время командирам частей нужно было знать в совершенстве. Уделяли большое внимание фехтованию на саблях и эспадронах, но это уже в порядке самодеятельности, за счет личного времени.

Летом 1925 года мы были заняты главным образом полевой тактической подготовкой, которая проходила под непосредственным руководством начальника курсов Михаила Александровича Баторского. Очень много знаний и опыта передал он нам.

Приходится с болью в душе сожалеть, что и его не миновала тяжелая судьба. В 1937 году он был оклеветан и трагически погиб.

Учеба на ККУКС заканчивалась форсированным маршем на реку Волхов. Здесь мы обучались плаванию с конем и форсированию водного рубежа.

Плавание с конем через реку — дело довольно сложное. Мало самому уметь хорошо плавать в одежде, нужно еще научиться управлять плывущим конем. В подготовке конницы овладению этими навыками уделячось большое внимание.

Припоминаю один забавный случай во время учений на реке Волхов. Когда закончились занятия, слушатель нашего отделения командир 42-го кавполка Михаил Савельев, желая блеснуть кавалерийской удалью, предложил показать технику переправы, стоя на седле, чтобы не замочить обмундирования и снаряжения.

Начальство согласилось, но дало указание на всякий случай держать на реке пару лодок для страховки. Перекинув стремена через седло, Савельев смело въехал в реку. Лошадь, пройдя мель, [89] поплыла, а всадник уверенно стоял на седле, держась за трензельные поводья. Вначале все шло хорошо, но примерно на середине реки лошадь, видимо, утомившись, стала волноваться. И как ни балансировал на седле всадник, он все же полетел вниз головой и скрылся под водой. Если бы не страховочные лодки, быть беде. Лошадь одна выплыла на берег, а вскоре причалила лодка с Савельевым, с которого ручьями стекала вода. Конечно, его встретили громким смехом и шутками, но ему-то было не до смеха — с переправой осрамился да еще в воде сапоги потерял. Они у него во время переправы были перекинуты через шею. Так и пришлось до казармы ехать в одних носках...

По окончании курсов М. Савельев, командир эскадрона 37-го Астраханского полка Н. Рыбалкин и я решили возвратиться к месту службы в Минск не поездом, а пробегом на конях. Предстояло пройти 963 километра по полевым дорогам. Маршрут намеченного пробега проходил через Витебск, Оршу, Борисов.

Представив командованию ККУКС свой план, мы получили разрешение на пробег, но, к сожалению, организовать контрольные пункты, обслуживание и питание в пути нам не могли. От своего решения мы все же не отказались, хотя заранее знали трудности, с которыми придется встретиться, тем более что уже вступала в свои права холодная и дождливая осень. Расстояние 963 километра мы решили пройти за 7 суток. Такого группового спортивного пробега ни у нас в Советском Союзе, ни в других странах тогда еще не было. При благоприятных условиях мы рассчитывали установить мировой рекорд в групповом конном пробеге.

Основной целью этого эксперимента являлась проверка пригодности скакового тренинга к форсированным переходам на дальние расстояния.

Ранним осенним утром 1925 года у Московской заставы Ленинграда собрались наши друзья и представители командования ККУКС, чтобы пожелать нам счастливого пути.

Двинувшись в путь-дорогу, мы решили идти переменным аллюром, то есть шаг рысь, и изредка применять галоп. В первый День мы прошли меньше, чем планировали, на 10 километров, так как чувствовалось, что лошади устали, да к тому же захромала моя лошадь, чистокровная кобылица Дира: ей было уже 12 лет, а для лошади это преклонный возраст.

Мы порядком устали, хотелось скорее отдохнуть. Крестьяне встретили нас радушно: накормили нас как следует, покормили лошадей.

Утро для меня началось неудачно — лошадь все еще хромала. Залив воском прокол и забинтовав копыто, я решил провести Диру в поводу. К счастью, скоро лошадь перестала прихрамывать. Сел верхом. Нет, ничего, не хромает. Пошел рысью — хорошо. Чтобы уменьшить нагрузку на правую больную ногу, решил идти Дальше только шагом и галопом с левой ноги. [90]

Моим товарищам было значительно легче идти на здоровых конях, я чаще спешивался, вел лошадь в поводу и сам, разумеется, больше уставал физически. Зато друзья на остановках брали на себя заботу по розыску корма и уходу за лошадьми.

На седьмой день пробега, оставив позади Борисов, мы подошли к Минску. На окраине города увидели множество людей с красными флагами и транспарантами. Оказалось, нас встречают однополчане и местные жители. Дав шпоры, на полевом галопе подскакали к трибуне и отрапортовали начальнику гарнизона и председателю горсовета о благополучном завершении пробега. Нас приветствовали овацией.

Через два дня состоялась контрольная двухкилометровая скачка с препятствиями, смотр и взвешивание. Они показали хорошие результаты, и пробег наш получил положительную оценку. Кони за семь суток потеряли в весе от 8 до 12 килограммов, а всадники — 5—6 килограммов.

Получив правительственные премии и благодарность командования, мы отбыли в краткосрочные отпуска. Я поехал в деревню повидать мать и сестру.

Мать за годы моего отсутствия заметно сдала, но по-прежнему много трудилась. У сестры уже было двое детей, она тоже состарилась. Видимо, на них тяжело отразились послевоенные годы и голод 1921 — 1922 годов.

С малышами-племянниками у меня быстро установился контакт. Они, не стесняясь, открывали мой чемодан и извлекали из него все, что было им по душе.

Деревня была бедна, народ плохо одет, поголовье скота резко сократилось, а у многих его вообще не осталось после неурожайного 1921 года. Но, что удивительно, за редким исключением, никто не жаловался. Народ правильно понимал послевоенные трудности.

Кулаки и торговцы держались замкнуто. Видимо, еще надеялись на возврат прошлых времен, особенно после провозглашения новой экономической политики. В районном центре — Угодском Заводе вновь открылись трактиры и частные магазины, с которыми пыталась конкурировать начинающая кооперативная система.

Возвратившись в дивизию, я узнал, что она переходит на новые штаты и вместо шести кавалерийских полков будет иметь четыре. Вверенный мне 39-й Бузулукский кавполк вливался в 40-й, а 41-й и 42-й кавполки переформировывались в новый, 39-й Мелекесско-Пугачевский кавполк.

Для меня и М. И. Савельева — командира 42-го кавполка этот вопрос имел личное значение. Один из нас должен был получить новый, 39-й полк, а второй подлежал откомандированию в другое соединение. Понятно, каждому хотелось остаться в своей дивизии, к которой мы привыкли, как к родной семье.

Начальство остановило свой выбор на мне, а М. И. Савельев получил другое назначение. Я понимал его огорчение, но расстались мы по-приятельски и потом встречались как старые друзья. [91]

Прежние кавполки дивизии были четырехэскадронного состава, а новые в соответствии с перестройкой, вызванной военной реформой, формировались в шестиэскадронном составе, каждые два эскадрона объединялись в кавалерийский дивизион. Кроме того, в полку были пулеметный эскадрон 16-пулеметного состава, полковая батарея, отдельный взвод связи, отдельный саперный взвод, отдельный химический взвод и полковая школа по подготовке младшего командного состава.

Для меня и для всего коллектива полка вновь наступила горячая рабочая пора.

Важнейшим мероприятием военной реформы явилось практическое введение единоначалия в Советских Вооруженных Силах. Оно проводилось в двух основных формах. В тех случаях, когда командир был коммунистом, он обычно становился одновременно и комиссаром, объединяя в своих руках руководство боевой подготовкой, административно-хозяйственной деятельностью и всей партийно-политической работой. У него имелся помощник по политической части.

Такая важная мера укрепления дисциплины и боевой готовности в армии уже могла быть в те годы осуществлена с полным основанием, ибо значительно изменился к лучшему состав командиров.

Если же командир был беспартийным, он отвечал только за боевую подготовку и административно-хозяйственные функции, а партийно-политической работой руководил комиссар, который вместе с командиром нес ответственность за моральное состояние и боевую готовность части.

В одном из приказов Реввоенсовета того времени по этому поводу говорилось: “Постоянно помня, что задачей Советской власти в области военного строительства является установление единоличного командования, комиссар должен, с одной стороны, всемерно вовлекать командира, с коим связан, в сферу коммунистических идей, а с другой стороны, сам должен внимательно изучать военное дело, дабы с течением времени занять командную или административную должность”{24}.

Помнится, весной 1925 года мы получили директивное письмо ЦК партии, направленное всем партийным организациям, “О единоначалии в Красной Армии”. В нем разъяснялось, что в результате всей предшествующей работы партии и военных органов по укреплению Красной Армии в целом и ее командных кадров в частности создались вполне благоприятные условия для проведения в жизнь принципа единоначалия.

Некоторые товарищи, их, правда, было меньшинство, полагали тогда, что единоначалие может привести к уменьшению влияния партии в армии. Но ведь командиром-единоначальником становился коммунист. Поэтому роль партии не только не ослаблялась, [92] а, наоборот, усиливалась. Возрастала ответственность командира перед партией за все стороны жизни в армии. При этом значительно укреплялась дисциплина и повышалась боевая готовность наших вооруженных сил.

В практической работе взаимоотношения командира и комиссара, политработника все время упрочивались и совершенствовались. Забегая вперед, напомню, что в 1928 году по указанию ЦК партии приказом РВС было введено Положение о комиссарах, командирах-единоначальниках и помощниках по политической части. Этим положением за комиссаром закреплялись партийное и политическое руководство и ответственность за морально-политическое состояние части (соединения), он полностью освобождался от контрольных функций.

После окончания ККУКС мне легче работалось. Появилась уверенность и самостоятельность в вопросах боевой и политической подготовки и управления полком.

Тем временем дела в нашем полку пошли неплохо. Зимой 1926 года я был вызван комиссаром 3-го кавкорпуса А. П. Крохмалем и комкором С. К. Тимошенко, который вступил в командование корпусом в феврале 1925 года.

Войдя в кабинет, я увидел, что там находятся также наш комдив К. Д. Степной-Спижарный, комиссар дивизии Г. М. Штерн и начальник политотдела Л. И. Бочаров.

— Мы вас вызвали, чтобы предложить вам взять на себя одновременно с обязанностями командира полка и обязанности комиссара полка, то есть быть единоначальником, — сказал С. К. Тимошенко. — Командование дивизии и политотдел считают вас для этого подготовленным. Что вы по этому поводу думаете?

Помолчав, кажется, несколько дольше, чем следует, ответил, что при надлежащей помощи командования и политотдела дивизии надеюсь справиться с новыми для меня обязанностями.

Через несколько дней я был назначен единоначальником. В 7-й кавдивизии это был первый такой опыт, что ко многому обязывало.

Моим заместителем по политчасти был назначен Фролков (к сожалению, не помню его имени), и я был обязан ему за практическую помощь. Секретарем партийного бюро полка был избран политрук школы А. В. Щелаковский. Он вместе с Фролковым крепко помогал мне, и оба они были принципиальными коммунистами. Они не стеснялись, когда меня надо было по-партийному поправить, дать добрый совет. Не имея опыта в новой работе, я, естественно, на первых порах допускал некоторые ошибки, и дело от этих поправок только выигрывало.

Чтобы правильно руководить политическим воспитанием, старшие начальники должны быть в этой области намного образованнее своих подчиненных. В те годы мы, строевые командиры, в вопросах боевой подготовки росли быстрее и были сильнее, чем в овладении основами марксистско-ленинской теории. [93]

С одной стороны, происходило это потому, что каждый из нас был перегружен административной работой, вопросами боевой подготовки и военного самообразования, а с другой стороны — многие недооценивали необходимость глубокого изучения марксистско-ленинской теории и организационно-партийной работы в армии. Конечно, политработники в этом отношении были подготовлены лучше нас, строевых командиров.

Вскоре дивизию принял комдив Д. А. Шмидт, прибывший с Украины. По своему характеру, опыту и стилю работы он резко отличался от своего предшественника К. Д. Степного-Спижарного. Тот был суетлив, любитель многословия, даже, можно сказать, излишне болтлив. Д. А. Шмидт — умница, свои мысли выражал кратко, но, к сожалению, не любил кропотливо работать.

Летом 1926 года дивизия выехала в лагеря. Нам был отведен живописный участок в районе Ждановичей, примерно в 20 километрах от Минска.

В лагерях шла напряженная боевая подготовка. Особое внимание уделялось полевой тактической подготовке подразделений, командного состава, штаба и части в целом. Надо сказать, что из всех военных дисциплин я больше всего любил тактику и всегда с особым удовольствием ею занимался.

Как известно, армия — это инструмент войны, она существует для вооруженной борьбы с врагами Родины, и к этой борьбе она прежде всего должна быть подготовлена тактически. В противном случае она будет вынуждена доучиваться в ходе сражений, неся при этом большие потери.

Для выработки тактических навыков в нашем полку проводилось много показных и инструктивно-методических занятий по обучению разведке, организации боя и взаимодействию с техническими средствами борьбы.

Венцом всей тактической подготовки для частей, как известно, являются маневры. Начиная с 1925 года, в Белорусском военном округе маневры проводились ежегодно после лагерного периода.

В этих маневрах принимала участие и 7-я кавалерийская дивизия, и я не помню ни одного случая, чтобы она получила от руководства плохую оценку за тактическую подготовку. Это в значительной степени определялось отношением наших командиров к тактическим занятиям. Надо сказать, что все командиры полков нашей дивизии были довольно грамотными в области тактики и занимались ею с увлечением.

37-м кавполком в то время командовал В. Т. Вольский. В ноябре 1942 года он командовал мехкорпусом в составе Сталинградского фронта, вместе с 51-й армией его корпус наносил удар в общем направлении на Калач, где соединился с частями Юго-Западного фронта. Во главе 38-го кавполка стоял В. А. Гайдуков. В Великую Отечественную войну он командовал корпусом и другими соединениями. Конноартиллерийским дивизионом командовал [94] Адамович — брат Председателя СНК Белоруссии И. А. Адамовича. Короче говоря, это были весьма опытные и тактически грамотные командиры, имевшие опыт войны. Опытные командиры были и в других частях дивизии.

Большое внимание уделялось спортивной и физической подготовке. Все мы, бывалые солдаты, лучше, чем кто-либо другой, знали, что только закаленные, крепкие бойцы способны вынести тяжесть войны. От подготовки каждого бойца зависит и успех части в целом. На войне, как известно, приходится в любую погоду, днем и ночью, по дорогам и вне дорог совершать напряженные и форсированные марши и марш-броски, с ходу развертываться в боевые порядки для стремительной атаки на врага и часто преследовать его после боя до полного разгрома и уничтожения. В случае неудачного исхода сражения важно быстро выходить из боя и производить новые перегруппировки. Все это под силу лишь физически подготовленной части. Иначе она быстро “выдохнется” и везде и всюду будет опаздывать, нести большие потери, а может и просто стать жертвой своей неподготовленности.

Надо сказать, что 39-й кавалерийский полк во всех видах конного спорта был главным конкурентом на призовые места среди лучших частей конницы Белорусского военного округа. Нам удалось сколотить в полку активную группу спортсменов, в которую входили многие командиры. Я и сам постоянно занимался всеми видами конного спорта.

Несколько слабее шло дело со стрельбой из всех видов оружия. Здесь нас всегда били снайперские команды 40-го кавполка. А по конному спорту, наоборот, мы всегда оставляли его позади, и не только этот полк, но и другие части корпуса.

Видимо, наших соперников это очень “заедало”, и они стремились “обскакать” нас любой ценой, пускаясь даже на хитрости и недозволенные приемы.

Как-то на окружных конных состязаниях, желая блеснуть мастерством и показать особую физическую выносливость коня, один из командиров 6-й кавдивизии на полпути пробега заранее спрятал в лесу другого коня, схожего по масти с тем, на котором он вышел со старта. Проскакав с предельной резвостью первую половину пробега, этот ловкач отдал полузагнанного коня своему ординарцу, а сам пересел на спрятанную лошадь и так же лихо закончил дистанцию. При всеобщем ликовании болельщиков ему вручили первый окружной приз. Однако счастье оказалось недолгим: вскоре эта проделка была раскрыта и виновник получил по заслугам. Но соперники наши все же не успокоились: то во время скачек “зажмут” явного конкурента в “коробочку”, то во время рубки своим спортсменам ставят сырую лозу, а нам засушенную, чтобы затруднить ее рубку клинком, и т.д.

Помню приезд в полк Семена Михайловича Буденного. Раньше мне не приходилось встречаться с Семеном Михайловичем. Но я хорошо знал его заслуги перед Родиной в борьбе с белогвардейшиной [95] и интервентами, и мне очень хотелось познакомиться с легендарным командармом Первой конной.

Как-то утром весной 1927 года раздался телефонный звонок. Звонил комдив Дмитрий Аркадьевич Шмидт.

У вас в полку, наверное, будет Семен Михайлович Буденный, надо его встретить.

— В какое время и как надо встретить?

Когда — точно не знаю. Вначале он будет в 37-м полку, потом будет в 38-м, а затем у вас, в 39-м. А как встретить — решайте сами, вы командир.

Я понял, что комдив не имеет в виду какие-либо особо торжественные церемонии и что С. М. Буденного надо встретить обычно, как положено встречать по уставу старшего начальника.

Днем мне позвонил командир 38-го полка В. А. Гайдуков:

— Встречай гостей, поехали к тебе.

Разговаривать не было времени. Собираю своих ближайших помощников: заместителя по политчасти Фролкова, секретаря партбюро полка А. В. Щелаковского, завхоза полка А. Г. Малышева. Выходим вместе к подъезду и ждем. Минут через пять в ворота въезжают две машины. Из первой выходят С. М. Буденный и С. К. Тимошенко. Как положено по уставу, я рапортую и представляю своих помощников. С. М. Буденный сухо здоровается со всеми, а затем, повернувшись к С. К. Тимошенко, говорит: “Это что-то не то”. С. К. Тимошенко ответил: “Не то, не то, Семен Михайлович. Нет культуры”. Я несколько был обескуражен и не знал, как понимать этот диалог между С. М. Буденным и С. К. Тимошенко, и чувствовал, что я допустил какой-то промах, что-то недоучел при организации встречи.

Обращаюсь к С. М. Буденному:

— Какие будут указания?

— А что вы предлагаете? — спрашивает, в свою очередь, Семен Михайлович.

— Желательно, чтобы вы посмотрели, как живут и работают наши бойцы и командиры.

— Хорошо, но прежде всего хочу посмотреть, как кормите солдат.

В столовой и кухне Семен Михайлович подробно интересовался качеством продуктов, их обработкой и приготовлением, сделал запись в книге столовой, объявив благодарность поварам и начальнику продовольственной службы полка. Затем, проверив ход боевой подготовки, Семен Михайлович сказал:

— Ну, а теперь покажите нам лошадей полка.

Даю сигнал полку “на выводку”. Через десять минут эскадроны построились, и началась выводка лошадей. Конский состав полка был в хорошем состоянии, ковка отличная.

Просмотрев конский состав, Семен Михайлович поблагодарил красноармейцев за отличное содержание лошадей, сел в машину и сказал: “Поедем, Семен Константинович, к своим в Чонгарскую” [96] — и уехал в 6-ю Чонгарскую дивизию. Когда машины ушли мы молча смотрели друг на друга, а затем секретарь партбюро полка А. В. Щелаковский сказал: “А что же мы — чужие, что ли?” Фролков добавил: “Выходит, так”.

Через полчаса к полк приехал комдив Д. А. Шмидт. Я ему с исчерпывающей полнотой доложил все, что было при посещении С. М. Буденного. Комдив улыбнувшись сказал: “Надо было построить полк для встречи, сыграть встречный марш и громко кричать “ура”, а вы встретили строго по уставу. Вот вам и реакция”. Замполит полка Фролков сказал: “Выходит, что не живи по уставу, и живи так, как приятно начальству. Непонятно для чего и для кого пишутся и издаются наши воинские уставы”.

Приезжал к нам в полк и командующий Белорусским военным округом Александр Ильич Егоров. Из рассказов товарищей, которым довелось работать вместе с Александром Ильичем, я знал, что он выходец из крестьянской семьи, работал кузнецом-молотобойцем. Образование получил собственными усилиями, а после призыва в царскую армию поступил в военную школу и заслужил офицерское звание. Последний период в старой армии он служил в чине подполковника. В июле 1918 года А. И. Егоров вступил в партию большевиков и до конца своих дней был верным и стойким членом партии.

В годы гражданской войны А. И. Егоров проявил себя талантливым полководцем, командуя Южным фронтом до полного разгрома белогвардейских армий Деникина, а затем Юго-Западным фронтом, действовавшим против белополяков.

После успешного окончания гражданской войны прославленный полководец А. И. Егоров командовал различными военными округами и в 1931 году был назначен начальником Штаба РККА. А. И. Егоров был награжден четырьмя орденами Красного Знамени и почетным революционным оружием. В 1935 году ему было присвоено звание Маршала Советского Союза.

В наш полк А. И. Егоров приехал неожиданно. Это было в 1927 году после Пленума ЦК Компартии Белоруссии, в котором он участвовал. Я проводил очередное занятие по тактике, когда мне доложили о приезде командующего.

А. И. Егоров захотел присутствовать на занятиях, тема которых была “Скрытый выход кавполка во фланг и тыл противника и стремительная атака на врага”.

Все шло довольно гладко, решения командиров подразделений были смелыми и инициативными. Командующий был в хорошем настроении, много шутил, это способствовало непринужденному настроению у всех присутствовавших.

После моего заключения А. И. Егоров сделал ряд замечаний и пожеланий. Особенно запомнилось его указание о том, что мало учить наших командиров только тактике, надо обязательно учить их разбираться в оперативном искусстве, учитывая, что война, если она будет развязана врагами нашей Родины, обязательно потребует [97] от многих из нас знаний и в области оперативного искусства.

После занятий командующий спросил:

— А как обстоят дела с разработкой мобилизационного плана полка?

— Над мобпланом полка мы много работали, но у нас возникли некоторые вопросы, на которые высшее начальство ответа пока не дало,— ответил я.

— Ну что же, давайте посмотрим мобплан полка и ваши вопросы, — сказал А.И. Егоров.

Примерно час мы с начштаба докладывали о разработке мобплана и отвечали на вопросы командующего, после чего он сказал:

— Неплохо, неплохо. Что же вам не ясно?

— Сложность нашего положения заключается в близости государственной границы. По тревоге мы вынуждены были бы выступать в большом некомплекте. Кроме того, полк должен был еще выделить из наличного состава кадры на формирование вторых эшелонов. Вступление в первый бой с врагом в ослабленном составе может отразиться на моральном состоянии личного состава, — заключил я.

— Это верно, — сказал А. И. Егоров, — но у нас нет иного выхода. А формировать вторые эшелоны частей необходимо. Врага нельзя недооценивать. Надо готовиться к войне по-серьезному, готовиться драться с умным, искусным и сильным врагом Ну, а если враг на деле окажется менее сильным и недостаточно умным — это будет только нашим преимуществом.

А. И. Егоров интересовался многим: и состоянием неприкосновенных запасов, и общежитием солдат, и тем, как устроен начальствующий состав. Мы доложили, что командный состав в основном живет по частным квартирам, занимая, как правило, одну комнату на семью.

В то время, помнится, мы добровольно сдавали личные ценности в золотой фонд страны на строительство фабрик и заводов. А. И. Егоров поинтересовался и этим.

— Ну, а что сдал сам командир полка? — спросил он.

— Четыре призовых серебряных портсигара, полученных мною на конноспортивных состязаниях, золотое кольцо и серьги жены. Собственно говоря, так поступали все.

Командующий оглядел нас и сказал:

— Очень хорошо, товарищи, иначе и быть не может!

Г.К.Жуков с женой Александрой Диевной.

Если не ошибаюсь, в 1927 году в дивизию приезжала делегация английских рабочих, которая выразила желание взять над ней шефство. Они вручили нам Красное знамя. С тех пор 7-я кавалерийская дивизия стала называться дивизией “Имени английского пролетариата”.

Дела в дивизии особенно оживились, когда комдива Д. А. Шмидта сменил серб Данило Сердич, прославленный командир [98] Первой конной армии. Д. Сердич сразу развил активную деятельность и сумел завоевать авторитет у командиров частей. Мне он нравился своей высокой требовательностью, беспокойной заботливостью о постоянном совершенствовании боевой и политической подготовки. Д. Сердич активно вникал во все вопросы партийной жизни и был полноценным единоначальником. В личной жизни он был весьма скромен.

Все полевые учения дивизии и участие в окружных маневрах при Даниле Сердиче проходили поучительно и неизменно приносили 7-й Самарской кавалерийской дивизии заслуженную славу. Все мы чувствовали свой оперативно-тактический рост и знали, что в этом большая личная заслуга нашего комдива. Словом, он был достойным командиром и умелым воспитателем. К сожалению, в период культа личности он был оклеветан и в 1937 году трагически погиб.

В январе 1930 года командиром 7-й Самарской кавалерийской дивизии был назначен К.К. Рокоссовский. Несколько позднее, в мае того же года, я был назначен командиром 2-й кавалерийской бригады 7-й Самарской кавдивизии.

С Константином Константиновичем Рокоссовским, как я уже упоминал, мы вместе учились в 1924—1925 годах в Ленинграде на ККУКС и хорошо знали друг друга. Ко мне он относился с большим тактом. В свою очередь, я высоко ценил его военную эрудицию, большой опыт в руководстве боевой подготовкой и воспитании личного состава. Я приветствовал его назначение и был уверен, что К. К. Рокоссовский будет достойным командиром старейшей кавалерийской дивизии. Так оно и было. Кавалерийским полком я командовал почти семь лет. Это была хорошая школа. Кроме богатой практики, за этот период я получил значительную теоретическую, оперативно-тактическую подготовку, участвуя в окружных маневрах, дивизионных и корпусных учениях и военных играх. Как командир-единоначальник, глубже понял руководящую, организующую роль нашей партии в строительстве и в повседневной деятельности частей Красной Армии.

Конечно, все это давалось нелегко, были в работе и ошибки. Но кто не ошибается? Разве тот, кто работает только по указке сверху, не проявляя в работе творческой инициативы. Вообще говоря, дело, на мой взгляд, не столько в ошибках, сколько в том, как скоро они замечаются и устраняются.

Меня упрекали в излишней требовательности, которую я считал непременным качеством командира-большевика. Оглядываясь назад, думаю, что иногда я действительно был излишне требователен и не всегда сдержан и терпим к проступкам своих подчиненных. Меня выводила из равновесия та или иная недобросовестность в работе, в повелении военнослужащего. Некоторые этого не понимали, а я, в свою очередь, видимо, недостаточно был снисходителен к человеческим слабостям. [99]

Конечно, сейчас эти ошибки стали виднее, жизненный опыт многому учит. Однако и теперь считаю, что никому не дано права наслаждаться жизнью за счет труда другого. А это особенно важно осознать людям военным, которым придется на полях сражений, не щадя своей жизни, первыми защищать Родину.

2-я бригада, которой я должен был командовать, состояла из двух кавалерийских полков — 39-го и 40-го. Мне предстояло тщательно изучить состояние дел в 40-м кавполку, которым в то время командовал Ивлев — выходец из бывших офицеров царской армии, человек малообщительный. Конное дело он не любил. Однако хорошо знал огневую подготовку и внимательно занимался ею. В этом отношении его полк всегда был впереди.

Может быть, вследствие многолетней привычки к 39-му кавполку, с людьми которого сроднился, мне казалось, что 39-й полк лучше подготовлен в боевом отношении и более организован. Однако я понимал, что командиры и политработники 40-го кавполка, которым также дорога честь своего полка, могут болезненно реагировать, если я буду выставлять 39-й кавполк как образец, по которому нужно равняться.

Поэтому все хорошее, что было у 40-го кавполка, даже мелочи, старался отмечать, ставить в пример другим частям. Мы часто устраивали различные показательные занятия обоих полков по тактической, огневой, конной подготовке, а также по вопросам политической подготовки и воспитательной работы. И этот метод очень скоро дал положительные результаты, 2-я бригада стала ведущей в 7-й Самарской кавалерийской дивизии, что не раз отмечалось, и это всех нас радовало.

Короче говоря, все мы работали дружно, с увлечением. Командиры в своей работе умело опирались на партийные организации, направляли активность и энергию всего личного состава на повышение постоянной боевой готовности.

Можно было бы привести много примеров, но я думаю, что в этом нет необходимости. Ограничусь лишь тем, что хорошо запомнилось.

Как-то зашел ко мне секретарь партбюро 39-го полка с предложением расширить обмен опытом работы полков в масштабе всей бригады.

На совместном совещании партбюро полков решено было провести методическое занятие с группой бойцов, где показать, как надо разъяснять наиболее отстающим красноармейцам линию партии в сложных вопросах.

Первое занятие провел политический руководитель эскадрона 39-го полка Борис Афанасьевич Жмуров и, надо отдать ему должное, провел блестяще.

Затем по инициативе политработников 40-го полка были собраны самые недисциплинированные красноармейцы, с тем чтобы в откровенной беседе выяснить причины их проступков. Оказалось, что значительное число нарушений совершалось не [100] столько по вине самих красноармейцев, но и потому, что их командиры и политработники не знали характера и индивидуальных особенностей своих бойцов, не всегда справедливо расценивали их поведение. В результате эти командиры теряли свой авторитет. И красноармейцы нередко поступали назло таким начальникам.

Надо сказать, что подобные откровенные беседы были очень полезны и красноармейцам, и их начальникам.

В конце 1929 года я был командирован в Москву для прохождения курсов по усовершенствованию высшего начальствующего состава (КУВНАС). Разместили нас в гостинице ЦДКА. Занятия проходили на улице Фрунзе в здании Наркомата обороны, где были учебные классы и кабинеты. Учеба на КУВНАС проводилась на весьма высоком уровне. Нашим групповым руководителем был заместитель В. К. Блюхера Михаил Владимирович Сангурский, очень знающий человек. Все лекции и доклады, которые он читал по вопросам военной науки, были хорошо аргументированы примерами из Первой мировой и гражданской войн. И другие наши преподаватели были большими специалистами как в области тактики, так и в области оперативного искусства.

Все слушатели курсов увлекались военной теорией, гонялись за каждой книжной новинкой, собирали все, что можно было собрать из литературы по военным вопросам, чтобы увезти с собой в части. В то же время уже складывалась советская военная наука. Первое место в ней по праву принадлежало трудам М. В. Фрунзе.

В собрании его сочинений, которое появилось в 1929 году, развивались вопросы о соотношении человека и техники в будущей войне и о характере этой войны, о гармоническом развитии всех видов вооруженных сил, роли тыла и фронта. М. В. Фрунзе отстаивал необходимость создания единой военной доктрины, устанавливающей характер строительства вооруженных сил, методы боевой подготовки войск, их вождение на основе господствующих в государстве взглядов на характер и способы разрешения военных задач. М. В. Фрунзе глубоко обобщил опыт гражданской войны, развил положения, которые потом легли в основу системы уставов и наставлений, без которых существование армии нового типа — советской Красной Армии — было бы невозможно.

В конце 20-х годов вышел в свет серьезный труд Б. М. Шапошникова “Мозг армии”, в котором был проанализирован большой исторический материал, всесторонне обрисована роль Генерального штаба, разработаны некоторые важные положения по военной стратегии. Им были написаны также такие известные работы, как “Конница”, “На Висле”.

Дело прошлое, но и тогда, и сейчас считаю, что название книги “Мозг армии” применительно к Красной Армии неверно. “Мозгом” Красной Армии с первых дней ее существования являлся ЦК ВКП(б), поскольку ни одно решение крупного военного вопроса не принималось без участия Центрального Комитета. Название [101] это скорее подходит к старой царской армии, где “мозгом” действительно был генеральный штаб.

Несколько крупных военно-исторических произведений, в том числе “Разгром Деникина”, принадлежат перу А. И. Егорова.

К тому же времени относится начало публикации работ одного из самых талантливых наших военных теоретиков — М. Н. Тухачевского. Ему принадлежит много прозорливых мыслей о характере будущей войны. М. Н. Тухачевский глубоко разработал новые положения теории, тактики, стратегии, оперативного искусства, показал неразрывную связь принципов и практики военного строительства с общественным строем и производственной базой страны.

Бурные обсуждения вызвала у нас книга заместителя начальника Штаба РККА В. К. Триандафиллова “Характер операций современных армий”, которая сразу приобрела широкую популярность. В книге высказывались смелые и глубокие взгляды на состояние и перспективы развития армий того времени, обрисовывались основные пути их технического оснащения и организации. Относительно роли танков в будущей войне В. К. Триандафиллов писал:

“В крупном тактическом значении танков для будущей войны теперь никто не сомневается. Имеющиеся к данному времени увеличение автоматического оружия в пехоте, тенденция дальнейшего увеличения и качественного улучшения этого оружия, широкое распространение искусственных препятствий в обороне и отставание средств подавления (артиллерии) от средств обороны выдвигают танки как одно из могущественных наступательных средств для будущей войны”{25}.

Во второй части работы В. К. Триандафиллова исследовались проблемы оперативного искусства, данные о наступательных и оборонительных возможностях дивизии, корпуса, армии, группы армий, рассматривались вопросы подхода к полю сражения, длительности и глубины операции, ширины фронта наступления, оборонительных операций и т.д. В. К. Триандафиллов очень рано умер— он трагически погиб в 1931 году в авиационной катастрофе. Его разработки, связанные с будущей войной, важнейшими положениями советской военной стратегии и оперативного искусства, к сожалению, так и не были доведены до конца.

Много ценного и по-настоящему интересного для каждого профессионального военного содержалось в работах С.С. Каменева, А. И. Корка, И. П. Уборевича, И. Э. Якира и других наших крупных военачальников и теоретиков. Одним словом, пищи для ума нам хватало, не успевали только все это освоить...

На занятиях на КУВНАС царила творческая обстановка, часто разгорались споры. Помню, больше всего мы спорили с Александром Васильевичем Горбатовым. В то время он командовал бригадой [102] во 2-м кавкорпусе. А. В. Горбатов был хорошо подготовленным и эрудированным командиром, с ним было интересно подискутировать.

Здесь, на КУВНАС, слушатели основательно проработали ряд важнейших оперативно-тактических и специальных тем, познакомились с образцами новой техники и вооружения, которые поступали в части Красной Армии.

Как была в то время технически оснащена Красная Армия? В 1920—1925 годах нам в основном приходилось довольствоваться вооружением, оставшимся от старой царской армии, слабой и отсталой в этом отношении. Современной боевой техникой промышленность еще не могла снабдить Красную Армию. Однако принимались всевозможные меры но улучшению технического состояния армии и флота.

На III Всесоюзном съезде Советов специально обсуждался вопрос о создании прочной экономической базы обороны СССР и обеспечении Красной Армии новой военной техникой. Тогда же по указанию ЦК партии начался пересмотр стрелкового, артиллерийского и авиационного вооружения старых систем, для того чтобы отобрать лучшее и усовершенствовать его. Увеличиваются ассигнования на техническое оснащение армии, восстанавливаются предприятия металлопромышленности, в том числе оборонные.

Создание отечественной авиации и флота партии удалось с самого начала превратить буквально во всенародное дело. Еще в 1921 году Совет Труда и Обороны принял специальное постановление о разработке программы-минимум в строительстве воздушного флота. На его развитие отпускались десятки миллионов золотых рублей. Весной 1923 года создается добровольное общество друзей воздушного флота, которое за два года собрало 6 миллионов рублей золотом. На эти средства было построено свыше 300 боевых самолетов. В итоге уже в 1925 году были прекращены закупки самолетов за рубежом.

С 1922 года комсомол — шеф Военно-Морского Флота. За три призыва добровольцев на флот прибывают 8 тысяч комсомольцев. Происходит восстановление и организационное укрепление военно-морских сил, которые тогда состояли из Балтийского и Черноморского флотов, отрядов кораблей на Баренцевом, Каспийском и Белом морях, а также несколько озерных и речных флотилий. Модернизацию и капитальный ремонт на Балтике проходят линейный корабль “Октябрьская революция” (бывший “Гангут”), семь эскадренных миноносцев, достраивается крейсер “Профинтерн”, на Черном море входят в строй крейсер “Червона Украина”, около 60 отремонтированных кораблей и вспомогательных судов. В целом же восстановление и модернизация кораблей Военно-Морского Флота в основном заканчиваются к 1928 году.

Для создания отечественной военной техники, разработки новых современных образцов вооружения необходим был подъем творческой конструкторской мысли. В 1924 году РВС СССР утверждает [103] Положение о комиссии по военным изобретениям и состав комиссии, в которую вошли С. С. Каменев, М. Н. Тухачевский, И. С. Уншлихт и другие. Создается ряд научно-исследовательских и проектно-конструкторских организаций. Работу Косартопа (Комиссии особых артиллерийских опытов) консультируют такие видные ученые, как А.Н. Крылов и С.А. Чаплыгин, организуется опытное строительство новых отечественных образцов самолетов и авиационных двигателей в знаменитом ЦАГИ (Центральном аэрогидродинамическом институте). Здесь талантливые конструкторы Н. Н. Поликарпов, А. Н. Туполев и другие конструируют опытные образцы истребителей и бомбардировщиков, среди них— ТБ-1, по летно-техническим данным превосходивший зарубежные самолеты этого типа.

Выдающимися трудами в области реактивного двигателя и космических полетов обогащают советскую науку К. Э. Циолковский и Ф. А. Цандер, всемерно поддерживаются работы в области стрелкового оружия талантливых изобретателей Н. И. Тихомирова. Ф. В. Токарева и других. В 1927 году В. А. Дегтярев совместно с В. Г. Федоровым создают ручной пулемет новой системы, который по конструктивным и боевым качествам превосходил пулеметы иностранных марок. Тогда же мы получили отечественную полковую пушку калибра 76 миллиметров, а затем — зенитную пушку.

Однако в целом техническая оснащенность Красной Армии двадцатых годов была, конечно, на низком уровне. Сказывалось трудное экономическое положение страны, недостаточное развитие военной промышленности. Не хватало станковых и особенно ручных пулеметов, еще не было автоматической винтовки, а старая “трехлинейка” нуждалась в модернизации. Конструктивно устарела и была изношена артиллерия. К концу 20-х годов она насчитывала только 7 тысяч орудий, и то в основном легких. Зенитной, танковой и противотанковой артиллерии не было вовсе. К 1928 году имелось лишь 1394 военных самолета, в основном старой конструкции, и около 100 танков и бронемашин. Армия была очень слабо моторизована: к концу 1928 года в войсках было лишь 350 грузовых и 700 легковых автомобилей, 300 гусеничных тракторов. Но ведь до 1928 года у нас не было ни автомобильной, ни тракторной промышленности{26}.

А в это время крупные империалистические государства усиленно наращивали свои вооруженные силы. В случае войны Англия, например, могла бы выпускать 2500 танков в месяц, Франция — 1500, десятки тысяч самолетов насчитывались в их военно-воздушных силах, быстро осуществлялась моторизация войск. Словом, наши недавние (и потенциальные) противники далеко ушли вперед в области вооружения по сравнению с Первой мировой войной. [104]

Сопоставляя эти данные, еще и еще раз думаешь: с каких же разных позиций, объективно определенных нам историей, мы начинали свое соревнование с капиталистическим миром! И, естественно, рождается чувство большой патриотической гордости за тот общественный строй, благодаря которому удалось и догнать и перегнать в военном отношении, притом в кратчайшие сроки, наиболее развитые мировые державы, за тот народ и армию, которые сумели разгромить потом самого мощного империалистического противника.

Итак, было ясно: только создание в стране развитой промышленности могло дать Красной Армии и Флоту современное вооружение. Только индустриализация могла обеспечить обороноспособность Советского Союза. Техника должна была решить все. И наши военные руководители того времени не обманывались на этот счет, они верно представляли себе характер и специфику будущей войны.

Еще в 1925 году, докладывая на январском Пленуме ЦК РКП(б) об итогах военной реформы, М. В. Фрунзе говорил: “Многие из наших товарищей, и, я думаю, особенно те, которые побывали на фронтах гражданской войны, вероятно, живут настроениями, созданными эпохой нашей гражданской войны. Я утверждаю, что эти настроения очень опасны, так как война, которая будет в дальнейшем, будет не похожа на гражданскую войну. Конечно, она будет носить характер классовой гражданской войны, в том смысле, что будем на стороне противника иметь белогвардейцев, и наоборот — будем иметь союзников в лагере наших врагов. Но по технике, по методам ведения ее это не будет война, похожая на нашу гражданскую войну. Мы будем иметь дело с великолепной армией, вооруженной всеми новейшими техническими усовершенствованиями, и если мы в нашей армии не будем иметь этих усовершенствований, то перспективы могут оказаться для нас весьма и весьма неблагоприятными. Это следует учесть, когда мы будем решать вопрос об общей подготовке страны к обороне”{27}.

...Весной 1930 года после КУВНАС мы возвратились в свои части.

2-й кавалерийской бригадой я командовал более года и должен сказать, что эта работа дала мне очень много и значительно пополнила мой теоретический и практический багаж.

В конце 1930 года стало известно, что моя кандидатура рассматривается на должность помощника инспектора кавалерии РККА. Деятельность инспекции в то время высоко ценилась в частях конницы. Однако признаюсь, что это известие нисколько меня не обрадовало. Я очень привык к своей дивизии и считал себя непременным членом дружной семьи самарцев.

Но вопрос был решен, и надо было собираться в Москву. Собственно говоря, собирать-то нужно было шинель да несколько пар [105] белья. Все наши семейные пожитки вполне вмещались в один чемодан. Другого какого-либо имущества никто из нас тогда не имел, и это считалось совершенно нормальным явлением.

Однажды вечером мне позвонил Константин Константинович Рокоссовский и сказал, что из Москвы получен приказ о моем назначении на новую должность.

— Сколько вам потребуется времени на сборы? — спросил он.

— Часа два, — ответил я.

— Мы вас так не отпустим, — сказал К.К. Рокоссовский, — ведь вы ветеран 7-й дивизии, и проводим вас, как положено, таково общее желание командно-политического состава второй бригады.

Я, разумеется, был очень тронут.

Через несколько дней состоялся обед всего командного и политического состава 39-го и 40-го кавполков, на котором присутствовало командование дивизии. Я услышал много хороших, теплых слов в свой адрес. Шли они от чистого сердца и запомнились на всю жизнь.

На утро следующего дня был готов к отъезду. Еще раз зашел в подразделения, попрощался с бойцами и командирами.

Перед отъездом побывал в Минске, который очень полюбил. Здесь прожил я восемь лет, близко узнал добродушный, трудолюбивый белорусский народ. На моих глазах Белоруссия успешно ликвидировала последствия двух войн.

Вечером с женой Александрой Дневной (ныне покойной) и двухлетней дочкой Эрой мы выехали в Москву. [106]

Вернуться к оглавлению

Жуков Г К. Воспоминания и размышления. В 2 т. — М.: Олма-Пресс, 2002.

Далее читайте:

Жуков Георгий Константинович (1896-1974), советский военачальник.

ХРОНОС: ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ В ИНТЕРНЕТЕ

ХРОНОС существует с 20 января 2000 года,

Редактор Вячеслав Румянцев

При цитировании давайте ссылку на ХРОНОС