Сергей КАЗНАЧЕЕВ

2011 г.

ЖУРНАЛ ЛЮБИТЕЛЕЙ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Для авторов
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.

Редсовет:

Вячеслав Лютый,
Алексей Слесарев,
Диана Кан,
Виктор Бараков,
Василий Киляков,
Геннадий Готовцев,
Наталья Федченко,
Олег Щалпегин,
Леонид Советников,
Ольга Корзова,
Галина Козлова.

"ПАРУС"

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Сергей КАЗНАЧЕЕВ

Еврейская тема в поэзии Юрия Кузнецова

Вопросы национального характера в культуре принадлежат к числу наиболее сложных, деликатных и даже взрывоопасных проблем, а потому подходить к ним следует крайне осторожно.

Примечательно, однако, что когда речь заходит о русской или восточной теме в творчестве Юрия Кузнецова, это воспринимается спокойно, но стоит лишь затронуть еврейский подтекст, как многие занимают весьма настороженную позицию, словно само упоминание об этом представляет своеобразное табу. При всем том и сложность, и табуированность данной темы не отменяет желания высказаться. Именно сложные вопросы и следует обсуждать спокойно и вдумчиво.

Основная оппозиция, которая выстраивается в стихах Ю. Кузнецова в связи с нашей темой, касается религиозного аспекта: христианство — иудаизм. Нет никаких сомнений, что симпатии поэта в данном случае на стороне первого вероисповедания:

Я знаю землю, где впотьмах
Горит свеча закона,
За кругом света бродит страх
И слышен рёв дракона.
 
Но есть светлейшая страна
Иной красы и стати.
Свеча закона там бледна
Пред солнцем благодати.[1]

Впрочем, важно сразу подчеркнуть: Кузнецов никогда не выступает против ортодоксального, традиционного иудаизма. У него не найдёшь выпадов против раввинов и синагоги, он с подозрением относится к тому половинчатому местечковому мировоззрению, в котором иудейские обычаи то и дело подменяются ленинизмом, троцкизмом, демократическими догмами, леворадикальной риторикой, что в конечном счёте превращается в атеизм, воинственное безбожие.

Истоки настороженности, о которой говорилось выше, очевидно, лежат в том, что уже при своем вступлении в литературу Юрий Кузнецов немало натерпелся от собратьев по перу и критиков, то и дело упрекавших его в нарушении неписанных нравственных норм («Я пил из черепа отца…» и т.п.). Там, где поэт шёл самостоятельным, оригинальным путём, советская идеология усматривала отход от предписанных сверху требований. Кузнецов мужественно воспринимал эти нападки, но не упускал случая решительно ответить на них [2]. В стихотворении, посвящённом «В. К.» (нет сомнений, что речь идёт о друге и единомышленнике Вадиме Кожинове, который также видел всю несправедливость подобных упреков), читаем:

Сей день высок по духу и печали.
Меж тем как мы сидим накоротке,
Хазары рубят дверь твою мечами
Так, что звенит стакан в моей руке.
Видать копнул ты глубоко, историк,
Что вызвал на себя весь каганат.
Ты отвечаешь: — Этот шум не стоит
Внимания. Враги всегда шумят. [3]

Иногда Кузнецов высказывался против таких известных черт еврейского менталитета, как меркантильность, своекорыстие, предприимчивость, нередко противоречащая нравственному закону. В стихотворении «Голубь» поэт рассказывает историю о том, как замоскворецкие мальчишки поймали белого голубя-красавца (не будем забывать, что эта птица — эмблематически — восходит к образу Святого Духа) и были готовы повыдергать белоснежные перья, но в дело вмешался прохожий человек и отобрал птицу. Далее происходит непредсказуемое:

Курчавый Ицек подскакал, как мячик,
И человека начал осаждать:
— Отдайте мне!
— Зачем тебе он, мальчик?
— Поймите! Я бы мог его продать!
 
Звенело что-то в голосе такое
Глубокое, что вздрогнул человек.
— Пускай летает! — и взмахнул рукою.
— Пускай летает! — повторил навек. [4]

Подчас символика поэзии Кузнецова настолько сложна и многозначна, что говорить о принадлежности того или иного текста к теме данной статьи можно лишь условно. Мне, например, неоднократно доводилось слышать о том, что поэма «Змеи на маяке» или стихотворение «Двуединство» также обладают соответствующим подтекстом, но утверждать это с уверенностью не берусь.

Тревожнее другое. В отдельных случаях, на мой взгляд, поэт выходил за рамки классической традиции и позволял себе неоправданно жесткие высказывания. В миниатюре «Число» встречаемся с такой фразой:

Змей этот смотрит косо,
Древнюю копит месть.
В профиль подряд три носа —
666. [5]

Всё-таки дискредитация на физиологическом уровне вряд ли может быть убедительной. В другом случае (стихотворение «Рогатка») мы сталкиваемся с ситуацией, о которой читаешь с самым тяжёлым чувством. Нелегко даже цитировать подобные строки:

«Айда, ребята, бить жидов!» —
Я помню этот клич едва ли.
Обыкновенных воробьёв
У нас жидами называли.
<…>
Я из рогатки бил жидов,
Они о том не забывали.
Бывало, встречу воробьёв —
Фьюить! И поминай как звали. [6]

Справедливости ради скажем, что, по нашим сведениям, сам Кузнецов этого стихотворения при жизни не печатал. Кроме того, приведённые примеры являются исключением из общей тенденции. Наоборот, в последние годы поэт очень много времени и сил уделял именно библейской традиции, и написанная им «Христова колыбельная» принадлежит к числу проникновеннейших сочинений этого жанра, а вся поэма «Путь Христа» рисует быт и нравы жителей Святой земли с огромной теплотой и симпатией.

Примечания

1. Ю. Кузнецов. После вечного боя. М., 1989. С. 4.

2. Кстати, большая загадка состоит в том, что Н. Рубцов, которому также нередко доставалось именно за русскость его таланта, фактически прошёл мимо этой темы. А вот Н. Тряпкин, напротив, уделил ей более чем достаточное внимание.

3. Ю. Кузнецов. После вечного боя. М., 1989. С. 43.

4. Там же. С. 39.

5. Там же. С. 30.

6. Ю. Кузнецов. Крестный ход. М., 2006. С. 412.

ПАРУС

Гл. редактор журнала ПАРУС

Ирина Гречаник

WEB-редактор Вячеслав Румянцев